Шумеро – Аккадские тексты

Содержание:

О всё видавшем… (Эпос о Гильгамеше)

Гильгамеш, Энкиду и нижний мир

Гильгамеш и Агга

Подвиги и деяния Нинурты

Миф о потопе

Гильгамеш и страна жизни

Миф о птице Зу

Думузи и Энкимду

Энки и мировой порядок

Энума элиш…

Путешествие Нинурты в Эриду

Нисхождение Инанны в нижний мир

Нисхождение Иштар

О всё видавшем...

(Аккадский эпос о Гильгамеше)

Отдельные шумерские сказания о Гильгамеше были собраны и тщательно
обработаны в аккадском эпосе. Сохранилось три версии большой эпической
поэмы. Наиболее древней является Старовавилонская версия, от которой
сохранились фрагменты пяти таблиц — второй, третьей, четвертой, пятой и
десятой, знаменитой таблицы Мейснера, хранящейся в Британском музее. Они
датируются XVIII—XVII в. до н. э., но, по-видимому, текст восходит к
последней трети III тыс. до н. э.

Найдено также достаточно много фрагментов, относящихся ко второй
половине II тыс. до н. э. Эта более поздняя, так называемая Периферийная
версия, была широко распространена на всем Ближнем Востоке. На
территории Шумера обнаружена таблица из Ура, рассказывающая о болезни
Энкиду. В Северной Сирии, в Эмаре, раскопана библиотека XIII в. до н.
э., содержащая четвертую и шестую таблицы Периферийной версии. В Мегиддо
(близ Хайфы) найден отрывок XIV в. до н. э., описывающий сон Энкиду и
его разговор с Гильгамешем. В архиве Хеттского царства из Богазкее (ок.
1400 г. до н. э.) открыто много фрагментов этой поэмы, а также перевод
всей Периферийной версии на хеттский и хурритский языки. При раскопках
на территории царства Урарту обнаружены три фрагмента поэмы в эламском
переводе, датируемые VIII в. до н. э.

Наиболее полная и окончательная версия эпоса о Гильгамеше названа
Ниневийской версией по имени города, где в библиотеке ассирийского царя
Ашшурбанапала (VII в. до н. э.) было найдено около десяти экземпляров
поэмы, состоящей из одиннадцати таблиц. Считается, что эта версия была
составлена ученым “заклинателем” Синликиуннинни, который отредактировал
Старовавилонскую версию, произведя замены некоторых слов и выражений. В
конце VIII в. до н. э. ассирийский переписчик текстов Набузукупкен
добавил к Ниневийской версии двенадцатую таблицу, рассказывающую о
похождениях Энкиду в нижнем мире. Она является дословным переводом с
шумерского второй части мифа «Гильгемеш, Энкиду и нижний мир» и
композиционно с поэмой не связана, хотя и продолжает тему поиска
бессмертия.

Поэма «О все видавшем...» («Эпос о Гильгамеше») публикуется в переводе
И. М. Дьяконова. Текст разбит на части в соответствии с глиняными
табличками, найденными при раскопках библиотеки Ашшурбанапала в Ниневии.
Звездочкой (*) отмечены стихи, отсутствовавшие в тексте библиотеки
Ашшурбанапала и восстановленные по другим копиям текста.

 

Таблица I

Владыка Урука[1] Гильгамеш[2] был на две трети бог и лишь на треть
человек. Силой он обладал неимоверной, но и буйный характер его был
неудержим. Жаловались отцы Урука, что не оставляет им славный герой их
сыновей, держит их на работах и в походах постоянных. Стенали матери
Урука, что забирает Гильгамеш их дочерей для своих утех.

Услышала этот плач богиня Аруру[3] и вняла просьбам жителей города.
Вылепила она из глины существо, равное по силе своенравному Гильгамешу —
пусть-де соревнуются друг с другом, а “Урук пусть отдыхает”. Звали ее
творение Энкиду. Это был абсолютно дикий человек. Тело его покрыто
шерстью, волосы его длинны и нечесаны, знается он лишь со зверьем, люди
во всем чужды ему.

Увидел как-то один охотник, что к водопою вместе со зверями приходит
дикарь и защищает животных. Испугался охотник, как же он теперь будет
дичь добывать. Рассказал обо всем отцу своему, а тот посоветовал идти к
Гильгамешу.

Подумал немного правитель Урука и вызвал к себе самую красивую блудницу
храма Иштар по имени Шахмат. Наказал он охотнику взять ее с собою в
степь, чтоб предстала она перед Энкиду во всей красе своей наготы. Так
тот и сделал. Увидел ее Энкиду и был очарован. Шесть дней любил он
Шахмат без перерыва, ничего не видя вокруг, а на седьмой день заметил
богатырь, что сила его ушла и все зверье его покинуло. Однако стал
дикарь мудрее, подошел он к блуднице и в лицо ей заглядывает, речи ее
слушает. А Шахмат звала его к людям, в город славный Урук, где правит
царь могучий Гильгамеш. Послушался ее Энкиду и пошел за ней.

Гильгамешу в это время снятся божественные вещие сны. Просит он мать
свою, мудрую Нинсун[4], растолковать их. Та предупредила сына, что
встретит он скоро человека по силе равного себе и найдет в нем друга
преданного.

 

О все видавшем до края мира,

О познавшем моря, перешедшем все горы,

О врагов покорившем вместе с другом,

О постигшем премудрость, о все проницавшем,

Сокровенное видел он, тайное ведал,

Принес нам весть о днях до потопа,

В дальний путь ходил, но устал и смирился,

Рассказ о трудах на камне высек,

Стеною обнес Урук огражденный,

Светлый амбар Эаны[5] священной. —

Осмотри стену, чьи венцы, как по нити,

Погляди на вал, что не знает подобья,

Прикоснись к порогам, лежащим издревле,

И вступи в Эану, жилище Иштар[6], —

Даже будущий царь не построит такого, —

Поднимись и пройди по стенам Урука,

Обозри основанье, кирпичи ощупай:

Его кирпичи не обожжены ли

И заложены стены не семью ль мудрецами?

Далее недостает около тридцати стихов.

Велик он более всех человеков,

На две трети он бог, на одну — человек он,

Образ его тела на вид несравненен,

Далее недостает четырех стихов.

Стену Урука он возносит.

Буйный муж, чья глава, как у тура, подъята,

Чье оружье в бою не имеет равных, —

Все его товарищи встают по барабану![7]

По спальням страшатся мужи Урука:

“Отцу Гильгамеш не оставит сына!

Днем и ночью буйствует плотью:

Гильгамеш ли то, пастырь огражденного Урука,

Он ли пастырь сынов Урука,

Мощный, славный, все постигший?

Матери Гильгамеш не оставит девы,

Зачатой героем, суженой мужу!”

Часто их жалобу слыхивали боги,

Боги небес призвали владыку Урука:

“Создал ты буйного сына, чья глава, как у тура, подъята,

Чье оружье в бою не имеет равных, —

Все его товарищи встают по барабану,

Отцам Гильгамеш сыновей не оставит!

Днем и ночью буйствует плотью:

Он ли — пастырь огражденного Урука,

Он ли пастырь сынов Урука,

Мощный, славный, всё постигший?

Матери Гильгамеш не оставит девы,

Зачатой героем, суженой мужу!”

Часто их жалобу слыхивал Ану[8].

Воззвали они к великой Аруру:

“Аруру, ты создала Гильгамеша,

Теперь создай ему подобье!

Когда отвагой с Гильгамешем он сравнится,

Пусть соревнуются, Урук да отдыхает”.

Аруру, услышав эти речи,

Подобье Ану[9] создала в своем сердце

Умыла Аруру руки,

Отщипнула глины, бросила на землю,

Слепила Энкиду, создала героя.

Порожденье полуночи, воин Нинурты[10],

Шерстью покрыто все его тело,

Подобно женщине, волосы носит,

Пряди волос как хлеба густые;

Ни людей, ни мира не ведал,

Одеждой одет он, словно Сумукан[11].

Вместе с газелями ест он травы,

Вместе со зверьми к водопою теснится,

Вместе с тварями сердце радует водою.

Человек — ловец-охотник

Перед водопоем его встречает.

Первый день, и второй, и третий

Перед водопоем его встречает.

Увидел охотник — в лице изменился,

Со скотом своим домой вернулся,

Устрашился, умолк, онемел он,

В груди его — скорбь, его лик затмился,

Тоска проникла в его утробу,

Идущему дальним путем стал лицом подобен.

Охотник уста открыл и молвит, вещает он отцу своему:

“Отец, некий муж, что из гор явился, —

Во всей стране рука его могуча,

Как из камня с небес крепки его руки, —

Бродит вечно по всем горам он,

Постоянно со зверьем к водопою теснится,

Постоянно шаги направляет к водопою.

Боюсь я его, приближаться не смею!

Я вырою ямы — он их засыплет,

Я поставлю ловушки — он их вырвет,

Из рук моих уводит зверье и тварь степную, —

Он мне не дает в степи трудиться!”

Отец его уста открыл и молвит, вещает он охотнику:

“Сын мой, живет Гильгамеш в Уруке,

Нет никого его сильнее,

Во всей стране рука его могуча,

Как из камня с небес, крепки его руки!

Иди, лицо к нему обрати ты,

Ему расскажи о силе человека.

Даст тебе он блудницу — приведи ее с собою.

Победит его женщина, как муж могучий!

Когда он поит зверье у водопоя,

Пусть сорвет она одежду, красы свои откроет, —

Увидев ее, приблизится к ней он —

Покинут его звери, что росли с ним в пустыне!

Совету отца он был послушен,

Охотник отправился к Гильгамешу,

Пустился в путь, стопы обратил к Уруку,

Пред лицом Гильгамеша промолвил слово.

“Некий есть муж, что из гор явился,

Во всей стране рука его могуча,

Как из камня с небес, крепки его руки!

Бродит вечно по всем горам он,

Постоянно со зверьем к водопою теснится,

Постоянно шаги направляет к водопою.

Боюсь я его, приближаться не смею!

Я вырою ямы — он их засыплет,

Я поставлю ловушки — он их вырвет,

Из рук моих уводит зверье и тварь степную, —

Он мне не дает в степи трудиться!”

Гильгамеш ему вещает, охотнику:

“Иди, мой охотник, блудницу Шамхат приведи с собою,

Когда он поит зверей у водопоя,

Пусть сорвет она одежду, красы свои откроет, —

Ее увидев, к ней подойдет он —

Покинут его звери,, что росли с ним в пустыне.

Пошел охотник, блудницу Шамхат увел с собою,

Отправились в путь, пустились в дорогу,

В третий день достигли условленного места.

Охотник и блудница сели в засаду —

Один день, два дня сидят у водопоя.

Приходят звери, пьют у водопоя,

Приходят твари, сердце радуют водою,

И он, Энкиду, чья родина — горы,

Вместе с газелями ест он травы,

Вместе со зверьми к водопою теснится,

Вместе с тварями сердце радует водою.

Увидала Шамхат дикаря-человека,

Мужа-истребителя из глуби степи:

“Вот он, Шамхат! Раскрой свое лоно,

Свой срам обнажи, красы твои да постигнет!

Увидев тебя, к тебе подойдет он —

Не смущайся, прими его дыханье,

Распахни одежду, на тебя да ляжет!

Дай ему наслажденье, дело женщин, —

Покинут его звери, что росли с ним в пустыне,

К тебе он прильнет желанием страстным”.

Раскрыла Шамхат груди, свой срам обнажила,

Не смущалась, приняла его дыханье,

Распахнула одежду, и лег он сверху,

Наслажденье дала ему, дело женщин,

И к ней он прильнул желанием страстным.

Шесть дней миновало, семь дней миновало —

Неустанно Энкиду познавал блудницу.

Когда же насытился лаской,

К зверью своему обратил лицо он.

Увидав Энкиду, убежали газели,

Степное зверье избегало его тела.

Вскочил Энкиду, — ослабели мышцы,

Остановились ноги, — и ушли его звери.

Смирился Энкиду, — ему, как прежде, не бегать!

Но стал он умней, разуменьем глубже, —

Вернулся и сел у ног блудницы,

Блуднице в лицо он смотрит,

И что скажет блудница, — его слушают уши.

Блудница ему вещает, Энкиду:

“Ты красив, Энкиду, ты богу подобен, —

Зачем со зверьем в степи ты бродишь?

Давай введу тебя в Урук огражденный,

К светлому дому, жилищу Ану,

Где Гильгамеш совершенен силой

И, словно тур, кажет мощь свою людям!”

Сказала — ему эти речи приятны,

Его мудрое сердце ищет друга.

Энкиду ей вещает, блуднице:

“Давай же, Шамхат, меня приведи ты

К светлому дому святому, жилищу Ану,

Где Гильгамеш совершенен силой

И, словно тур, кажет мощь свою людям.

Я его вызову, гордо скажу я,

Закричу средь Урука: я — могучий,

Я один лишь меняю судьбы,

Кто в степи рожден, — велика его сила!”

“Пойдем, Энкиду, лицо обрати к Уруку, —

Где бывает Гильгамеш — я подлинно знаю:

Поедем же, Энкиду, в Урук огражденный,

Где гордятся люди царственным платьем,

Что ни день, то они справляют праздник,

Где кимвалов и арф раздаются звуки,

А блудницы. красотою славны:

Сладострастьем полны, — сулят отраду —

Они с ложа ночного великих уводят.

Энкиду, ты не ведаешь жизни, —

Покажу Гильгамеша, что рад стенаньям.

Взгляни на него, в лицо погляди ты —

Прекрасен он мужеством, силой мужскою,

Несет сладострастье всё его тело,

Больше тебя он имеет мощи,

Покоя не знает ни днем, ни ночью!

Энкиду, укроти твою дерзость:

Гильгамеш — его любит Шамаш,

Ану, Эллиль и Эа его вразумили.

Прежде чем с гор ты сюда явился,

Гильгамеш среди Урука во сне тебя видел.

Встал Гильгамеш и сон толкует,

Вещает он своей матери:

“Мать моя, сон я увидел ночью:

Мне явились в нем небесные звезды,

Падал на меня будто камень с неба.

Поднял его — был меня он сильнее,

Тряхнул его — стряхнуть не могу я,

Край Урука к нему поднялся,

Против него весь край собрался,

Народ к нему толпою теснится,

Все мужи его окружили,

Все товарищи мои целовали ему ноги.

Полюбил я его, как к жене прилепился.

И к ногам твоим его принес я,

Ты же его сравняла со мною”.

Мать Гильгамеша мудрая, — все она знает, — вещает она своему господину,

Нинсун мудрая, — все она знает, — вещает она Гильгамешу:

“Тот, что явился, как небесные звезды,

Что упал на тебя, словно камень с неба, —

Ты поднял его — был тебя он сильнее,

Тряхнул его — и стряхнуть не можешь,

Полюбил его, как к жене прилепился,

И к ногам моим его принес ты,

Я же его сравняла с тобою —

Сильный придет сотоварищ, спаситель друга,

Во всей стране рука его могуча,

Как из камня с небес, крепки его руки, —

Ты полюбишь его, как к жене прильнешь ты,

Он будет другом, тебя не покинет —

Сну твоему таково толкованье”.

Гильгамеш ей, матери своей, вещает:

“Мать моя, снова сон я увидел:

В огражденном Уруке топор упал, а кругом толпились:

Край Урука к нему поднялся,

Против него весь край собрался,

Народ к нему толпою теснится, —

Полюбил я его, как к жене прилепился,

И к ногам твоим его принес я,

Ты же его сравняла со мною”.

Мать Гильгамеша мудрая, — все она знает, — вещает она своему сыну,

Нинсун мудрая, — все она знает, — вещает она Гильгамешу:

“В том топоре ты видел человека,

Ты его полюбишь, как к жене прильнешь ты,

Я же его сравняю с тобою —

Сильный, я сказала, придет сотоварищ, спаситель Друга.

Во всей стране рука его могуча,

Как из камня с небес, крепки его руки!”

Гильгамеш ей, матери своей, вещает:

“Если. Эллиль повелел — да возникнет советчик,

Мне мой друг советчиком да будет,

Я моему другу советчиком да буду!”

Так свои сны истолковал он”.

Рассказала Энкиду Шамхат сны Гильгамеша, и оба стали любиться.

 

Таблица II

Шахмат привела Энкиду к людям, напоила, накормила, одела в красивые
одежды, и стал он жить с пастухами, охраняя ночью стада от львов. Но
однажды он встретился с Гильгамешем, и случилось все так, как
предсказала мудрая Нинсун. Сначала повздорили богатыри, сошлись в битве,
и не было на земле сражения подобного этому. Долго они бились, но
одолеть друг друга так и не смогли. Зато, обнявшись, стали друзьями.
Гильгамеш представил Энкиду своей матери и назвал своим братом.

Шло время, Энкиду все более и более печалился. Гильгамеш стал
расспрашивать нового друга о причинах его тоски и тот ответил, что
жалеет, когда сила такая буйная и неуемная как у него пропадает без
толку в городе.

Тут же предложил Гильгамеш заняться изгнанием всего злого с земли, а
начать с гор, где живет чудище злобное по имени Хумбаба[12] (это
аккадское имя чудовища, у шумеров оно звучит Хувава). Энкиду
предупреждает, что силы в этом бою будут неравные, Хумбабу победить
смертные не могут, но правитель Урука уже загорелся походом и его теперь
не остановить.

Стали друзья готовиться к походу, мастера им оружие отливали, топоры
боевые, кинжалы да палицы. Собрался совет мужей Урука, попробовали
отговорить Гильгамеша, но, видя, что бесполезно это, благославили.
Помолился царь богу Шамашу[13], и двинулись они в путь.

В начале таблицы Ниневийской версии недостает — если не считать
маленьких обломков с клинописью — около ста тридцати пяти строк,
содержавших эпизод, который в Старовавилонской версии — так называемой
Пеннсильванской таблице — излагается так:

 

* “... Энкиду, встань, тебя поведу я

* К храму Эане, жилищу Ану,

* Где Гильгамеш совершенен в деяньях.

* А ты, как себя, его полюбишь!

* Встань с земли, с пастушьего ложа!”

* Услыхал ее слово, воспринял речи,

* Женщины совет запал в его сердце.

* Ткань разорвала, одной его одела,

* Тканью второю сама оделась,

* За руку взяв, повела, как ребенка,

* К стану пастушьему, к скотьим загонам.

* Там вокруг них пастухи собралися,

Шепчут они, на него взирая:

“Муж тот с Гильгамешем сходен обличьем,

Ростом пониже, но костью крепче.

То, верно, Энкиду, порожденье степи,

Во всей стране рука его могуча,

Как из камня с небес, крепки его руки:

* Молоко звериное сосал он!”

* На хлеб, что перед ним положили,

* Смутившись, он глядит и смотрит:

* Не умел Энкиду питаться хлебом,

* Питью сикеры обучен не был.

* Блудница уста открыла, вещает Энкиду:

* “Ешь хлеб, Энкиду, — то свойственно жизни

* Сикеру пей — суждено то миру!”

* Досыта хлеба ел Энкиду,

* Сикеры испил он семь кувшинов.

* Взыграла душа его, разгулялась,

* Его сердце веселилось, лицо сияло.

* Он ощупал свое волосатое тело,

* Умастился елеем, уподобился людям,

* Одеждой оделся, стал похож на мужа.

* Оружие взял, сражался со львами —

* Пастухи покоились ночью.

* Львов побеждал и волков укрощал он —

* Великие пастыри спали:

* Энкиду — их стража, муж неусыпный.

Весть принесли в Урук огражденный Гильгамешу:

Далее в Старовавилонской версии недостает около пяти-шести стихов.

* Энкиду с блудницей предавался веселью,

* Поднял взор, человека видит, —

* Вещает он блуднице:

* “Шамхат, приведи человека!

* Зачем он пришел? Хочу знать его имя!”

* Кликнула, блудница человека,

* Тот подошел и его увидел.

* “Куда ты, о муж, поспешаешь? Для чего поход твой трудный?”

* Человек уста открыл, вещает Энкиду:

* “В брачный покой меня позвали,

* Но удел людей — подчиненье высшим!

* Грузит город кирпичом корзины,

* Пропитанье города поручено хохотуньям,

* Только царю огражденного Урука

* Брачный покой открыт бывает,

* Только Гильгамешу, царю огражденного Урука,

* Брачный покой открыт бывает, —

* Обладает он суженой супругой!

* Так это было; скажу я: так и будет,

* Совета богов таково решенье,

* Обрезая пуповину, так ему судили!”

* От слов человека лицом побледнел он.

Недостает около пяти стихов.

* Впереди идет Энкиду, а Шамхат сзади,

Далее сохранился отрывок из основной Ниневийской версии.

Вышел Энкиду на улицу огражденного Урука:

“Назови хоть тридцать могучих, — сражусь я с ними!”

В брачный покой преградил дорогу.

Край Урука к нему поднялся,

Против него весь край собрался,

Народ к нему толпою теснится,

Мужи вкруг него собралися,

Как слабые ребята, целуют ему ноги:

“Прекрасный отныне герой нам явился!”

Было в ту ночь для Ишхары постелено ложе,

Но Гильгамешу, как бог, явился соперник:

В брачный покой Энкиду дверь заградил ногою,

Гильгамешу войти он не дал.

Схватились в двери брачного покоя,

Стали биться на улице, на широкой дороге, —

Обрушились сени, стена содрогнулась.

* Преклонил Гильгамеш на землю колено,

* Он смирил свой гнев, унял свое сердце

* Когда унялось его сердце, Энкиду вещает Гильгамешу:

* “Одного тебя мать родила такого,

* Буйволица Ограды[14], Нинсун!

* Над мужами главою ты высоко вознесся,

* Эллиль над людьми судил тебе царство!”

Из дальнейшего текста II таблицы в Ниневийской версии опять сохранились
лишь ничтожные отрывки; ясно лишь, что Гильгамеш приводит своего друга к
своей матери Нинсун.

Во всей стране рука его могуч,

Как из камня с небес, крепки его руки!

Благослови его быть мне братом!”

Мать Гильгамеша уста открыла, вещает своему господину,

Буйволица Нинсун вещает Гильгамешу:

“Сын мой, [...]

Горько [...]”

Гильгамеш уста открыл и матери своей вещает:

[...]

Подошел он к дверям, вразумил меня мощью

Горько упрекал он меня за буйство.

Не имеет Энкиду ни матери, ни друга,

Распущенные волосы никогда не стриг он,

В степи он рожден, с ним никто не сравнится

Стоит Энкиду, его слушает речи,

Огорчился, сел и заплакал,

Очи его наполнились слезами:

Без дела сидит, пропадает сила.

Обнялись оба друга, сели рядом,

За руки взялись, как братья родные.

Далее содержание может быть восстановлено по III, так называемой
Йельской таблице Старовавилонской версии.

* Гильгамеш наклонил. лицо, вещает Энкиду:

* “Почему твои очи наполнились слезами,

* Опечалилось сердце, вздыхаешь ты горько?”

Энкиду уста открыл, вещает Гильгамешу:

* “Вопли, друг мой, разрывают мне горло:

* Без дела сижу, пропадает сила”.

Гильгамеш уста открыл, вещает Энкиду:

* “Друг мой, далеко есть горы Ливана,

* Кедровым те горы покрыты лесом,

* Живет в том лесу свирепый Хумбаба, —

* Давай его вместе убьем мы с тобою,

* И все, что есть злого, изгоним из мира!

* Нарублю я кедра, — поросли им горы, —

* Вечное имя себе создам я!”

* Энкиду уста открыл, вещает Гильгамешу:

* “Ведомо, друг мой, в горах мне было,

* Когда бродил со зверьем я вместе:

* Рвы там на поприще есть вкруг леса, —

* Кто же проникнет в средину леса?

* Хумбаба — ураган его голос,

* Уста его — пламя, смерть — дыханье!

* Зачем пожелал ты свершать такое?

* Неравен бой в жилище Хумбабы!”

* Гильгамеш уста открыл., вещает Энкиду:

* “Хочу я подняться на гору кедра,

* И в лес Хумбабы войти я. желаю,

Недостает двух-четырех стихов.

* Боевой топор я на пояс повешу —

* Ты иди сзади, я пойду перед тобою!”

* Энкиду уста открыл, вещает Гильгамешу:

* “Как же пойдем мы, как в лес мы вступим?

* Бог Вэр[15], его хранитель, — он могуч, неусыпен,

* А Хумбаба — Шамаш наделил его силой,

* Адду наделил его отвагой,

* [...]

Чтоб кедровый лес оберегал он,

Ему вверил Эллиль страхи людские.

Хумбаба — ураган его голос,

Уста его — пламя, смерть — дыханье!

Люди молвят — тяжек и путь к тому лесу —

Кто же проникнет в середину леса?

Чтоб кедровый лес оберегал он,

Ему вверил Эллиль страхи людские,

И кто входит в тот лес, того слабость объемлет”.

* Гильгамеш уста открыл, вещает Энкиду:

* “Кто, мой друг, вознесся на небо?

* Только боги с Солнцем пребудут вечно,

* А человек — сочтены его годы,

* Что б он ни делал, — все ветер!

* Ты и сейчас боишься смерти,

* Где ж она, сила твоей отваги?

Я пойду перед тобою, а ты кричи мне: “Иди, не бойся!”

* Если паду я — оставлю имя:

* “Гильгамеш принял бой со свирепым Хумбабой!”

* Но родился в моем доме ребенок, —

* К тебе подбежал: “Скажи мне, все ты знаешь:

* [...]

* Что совершил мой отец и друг твой?”

* Ты ему откроешь мою славную долю!

* [...]

* А своими речами ты печалишь мне сердце!

* Подниму я руку, нарублю я кедра,

* Вечное имя себе создам я!

* Друг мой, мастерам я дам повинность:

* Оружие пусть отольют перед нами”.

* Повинность мастерам они дали, —

* Сели мастера, обсуждают.

* Секиры отлили большие, —

* Топоры они отлили в три таланта;

* Кинжалы отлили большие, —

* Лезвия по два таланта,

* Тридцать мин выступы по сторонам у лезвий,

* Тридцать мин золота, — рукоять кинжала, —

* Гильгамеш и Энкиду несли по десять талантов.

* С ворот Урука сняли семь запоров,

* Услыхав о том, народ собрался,

* Столпился на улице огражденного Урука.

* Гильгамеш ему явился,

Собранье огражденного Урука перед ним уселось.

* Гильгамеш так им молвит:

* “Слушайте, старейшины огражденного Урука,

* Слушай, народ огражденного Урука,

* Гильгамеша, что сказал: хочу я видеть,

* Того, чье имя опаляет страны.

* В кедровом лесу его хочу победить я,

* Сколь могуч я, отпрыск Урука, мир да услышит!

* Подниму я руку, нарублю я кедра,

* Вечное имя себе создам я!”

* Старейшины огражденного Урука

* Гильгамешу отвечают такою речью:

* “Ты юн, Гильгамеш, и следуешь сердцу,

* Сам ты не ведаешь, что совершаешь!

* Мы слыхали, — чудовищен образ Хумбабы, —

* Кто отразит его оружье?

* Рвы там на поприще есть вкруг леса, —

* Кто же проникнет в середину леса?

* Хумбаба — ураган его голос,

* Уста его пламя, смерть — дыханье!

* Зачем пожелал ты свершать такое?

* Неравен бой в жилище Хумбабы!”

* Услыхал Гильгамеш советников слово,

* На друга он, смеясь, оглянулся:

* “Вот что теперь скажу тебе, друг мой, —

* Боюсь я его, страшусь я сильно:

* В кедровый лес пойду я с тобою,

* Чтоб там не бояться — убьем Хумбабу!”

* Старейшины Урука вещают Гильгамешу:

* [“...

* ...]

* Пусть идет с тобой богиня, пусть хранит тебя бог твой,

* Пусть ведет тебя дорогой благополучной,

* Пусть возвратит тебя к пристани Урука!”

* Перед Шамашем встал Гильгамеш на колени:

* “Слово, что сказали старцы, я слышал, —

* Я иду, но к Шамашу руки воздел я:

* Ныне жизнь моя да сохранится,

* Возврати меня к пристани Урука,

* Сень твою простри надо мною!”

В Старовавилонской версии, следует несколько разрушенных стихов, из
которых можно предположить, что Шамаш дал двусмысленный ответ на гаданье
героев.

* Когда услыхал предсказанье — [...

* ...] он сел и заплакал,

* По лицу Гильгамеша побежала слезы.

* “Иду я путем, где еще не ходил я,

* Дорогой, которую весь край мой не знает.

* Если ныне я буду благополучен,

* В поход уходя по доброй воле, —

* Тебя, о Шамаш, я буду славить,

* Твои кумиры посажу на престолы!”

* Было положено пред ним снаряженье,

* Секиры, кинжалы большие,

* Лук и колчан — их дали ему в руки.

* Взял он топор, набил колчан свой,

* На плечо надел он лук аншанский,

* Кинжал заткнул он себе за пояс, —

Приготовились они к походу.

Следуют две неясные строки, затем две соответствующие несохранившейся
первой строке III таблицы Ниневийской версии.

Таблица III

По пути друзья решают зайти в Эгальмах[16], попрощаться с матерью
Гильгамеша, богиней Нинсун. Та обеспокоилась опасным предприятием сына.
Она надевает ритуальные одежды и возносит молитвы богу Шамашу, чтобы он
охранял его в пути. На прощание Нинсун дает Энкиду талисман.

* Старейшины его благословляют

* На дорогу Гильгамешу дают советы:

“Гильгамеш, на силу ты свою не надейся,

Лицом будь спокоен, ударяй же верно;

Впереди идущий сотоварища спасает:

Кто ведал тропы, сохранил он друга;

Пускай Энкиду идет пред тобою, —

Он знает дорогу к кедровому лесу,

Битвы он видел, бой ему ведом.

Энкиду, береги сотоварища, храни ты друга,

Через рытвины носи на руках его тело;

Мы в совете тебе царя поручаем,

Как вернешься ты — нам царя поручишь!”

Гильгамеш уста открыл и молвит, вещает он Энкиду:

“Давай, мой друг, пойдем в Эгальмах

Пред очи Нинсун, царицы великой!

Нинсун мудрая, — все она знает, —

Путь разумный нашим стопам установит!”

За руки взялись они друг с другом,

Гильгамеш и Энкиду пошли в Эгальмах

Пред очи Нинсун, царицы великой.

Вступил Гильгамеш в покой царицын:

“Я решился, Нинсун, идти походом,

Дальней дорогой, туда, где Хумбаба,

В бою неведомом буду сражаться,

Путем неведомым буду ехать.

Пока я хожу, и назад не вернулся,

Пока не достигну кедрового леса,

Пока мной не сражен свирепый Хумбаба,

И все, что есть злого, не изгнал я из мира, —

Облачись в одеянье, достойное тела,

Кадильницы Шамашу ставь пред собою!”

Эти речи сына ее, Гильгамеша,

Печально слушала Нинсун, царица.

Вступила Нинсун в свои покой,

Умыла тело мыльным корнем,

Облачилась в одеянья, достойные тела,

Надела ожерелье, достойное груди,

Опоясана лентой, увенчана тиарой

Чистой водой окропила землю,

Взошла по ступеням, поднялась на крышу.

Поднявшись, для Шамаша свершила воскуренье.

Положила мучную жертву и перед Шамашем воздела руки:

“Зачем ты мне дал в сыновья Гильгамеша

И вложил ему в грудь беспокойное сердце?

Теперь ты коснулся его, и пойдет он

Дальней дорогой, туда, где Хумбаба,

В бою неведомом будет сражаться,

Путем неведомым будет ехать,

Пока он ходит, и назад не вернулся,

Пока не достигнет кедрового леса,

Пока не сражен им свирепый Хумбаба,

И все, что есть злого, что ты ненавидишь, не изгнал он из мира, —

В день, когда ты ему знаменье явишь,

Пусть, тебя не страшась, тебе Айа-невеста напомнит,

Чтобы, ты поручал его стражам ночи

В час вечерний, когда на покой ты уходишь!”

Далее недостает около девяноста строк.

Потушила курильницу, завершила молитву,

Позвала Энкиду и весть сообщила:

“Энкиду могучий, не мною рожденный!

Я тебя объявила посвященным Гильгамешу

Вместе с жрицами и девами, обреченными богу”.

На шею Энкиду талисман надела,

За руки взялись с ним жены бога,

А дочери бога его величали.

“Я — Энкиду! В поход Гильгамеш меня взял с собою!” —

“Энкиду в поход Гильгамеш взял с собою!”

Недостает двух стихов.

“... .Пока он ходит, и назад не вернулся,

Пока не достигнет кедрового леса. —

Месяц ли пройдет — я с ним буду вместе

Год ли пройдет — я с ними буду вместе!”

Далее недостает свыше ста тридцати строк.

 

Таблица IV

Шли они целый день, пока не достигли Евфрата. Остановились на ночлег, и
Гильгамешу приснился сон. Будто стояли они под горою огромною, гора
вдруг упала и всех придавила. Взволнованный Гильгамеш рассказывает сон
Энкиду и тот трактует его так, что гора — это Хумбаба, они повалят его и
победят.

Пошли они дальше. На следующую ночь Гильгамешу опять снится сон. Будто
земля под ним растрескалась, он погнался за громадным туром, схватил его
за рог. Этот фрагмент плохо сохранился, но в результате правитель Урука
смог напиться воды. И опять Энкиду дает благоприятное толкование: тур —
бог Шамаш, который дарует им удачу.

Достигли друзья наконец гор, и снится Гильгамешу третий сон. Будто
сделался день темнее ночи, земля загромыхала, молния засверкала, а
смерть полилась вокруг ливнем. Тут утерян большой отрывок. Возможно
герои отступили назад, а потом вновь вернулись к горам и по пути
Гильгамеш опять видит сны.

Гильгамеш с молитвой обращается к солнечному богу Шамашу, героя начинают
одолевать сомнения, но Энкиду утешает его тем, что их сила в единстве:
“Два львенка вместе — льва сильнее”.

От этой таблицы во всех версиях сохранились только фрагменты, взаимное
расположение которых не вполне ясно.

 

Через двадцать поприщ отломили ломтик,

Через тридцать поприщ на привал остановились,

Пятьдесят прошли они за день поприщ,

Путь шести недель прошли — на третий день достигли Евфрата.

Перед Солнцем вырыли колодец,

[...]

Поднялся Гильгамеш на гору, поглядел на окрестность:

“Гора, принеси мне сон благоприятный!”

Следует четыре непонятных строки; по-видимому, Энкиду сооружает палатку
для Гильгамеша.

Гильгамеш подбородком уперся в колено, —

Сон напал на него, удел человека.

Среди ночи сон его прекратился,

Встал, говорит со своим он другом:

“Друг мой, ты не звал? Отчего я проснулся?

Друг мой, сон я нынче увидел,

Сон, что я видел, — весь он страшен:

Под обрывом горы стоим мы с тобою,

Гора упала и нас придавила,

Мы [...].

Кто в степи рожден — ему ведома мудрость!”

Вещает другу Гильгамешу, ему сон толкует:

“Друг мой, твой сон прекрасен, сон этот для нас драгоценен,

Друг мой, гора, что ты видел, — не страшна нисколько:

Мы схватим Хумбабу, его повалим,

А труп его бросим на порутанье!

Утром от Шамаша мы слово доброе услышим!”

Через двадцать поприщ отломили ломтик,

Через тридцать поприщ на привал остановились,

Пятьдесят прошли они за день поприщ,

Путь шести недель прошли — на третий день

достигли [...]

Перед Солнцем вырыли колодец,

[...]

Поднялся Гильгамеш на гору, посмотрел на окрестность:

“Гора, принеси мне сон благоприятный!”

[...]

Среди ночи сон его прекратился,

Встал, говорит со своим он другом:

“Друг мой, ты не звал? Отчего я проснулся?

Друг мой, второй я сон увидел:

* Земля растрескалась, земля опустела, земля была в смятенье,

* Я схватил было тура степного,

* От рева его земля раскололась,

* От поднятой пыли затмилось небо,

* Перед ним я пал на колено;

* Но схватил [...]

* Руку протянул, с земли меня поднял,

* Утолил мой голод, водой напоил из меха”.

* “Бог, мой друг, к которому идем мы,

* Он не тур, а тот не враждебен вовсе;

* Тур в твоем сне — это Шамаш светлый,

* Руку нам в беде подает он;

* Тот, кто водою тебя поил из меха, —

* Это почтил тебя твой бог, Лугальбанда!

* Некое свершим мы дело, какого в мире не бывало!

Утром от Шамаша мы слово доброе услышим!”

Через двадцать поприщ отломили ломтик,

Через тридцать поприщ на привал остановились,

Пятьдесят прошли они за день поприщ —

Путь шести недель прошли и достигли горы Ливана.

Перед Солнцем вырыли колодец,

[...]

Поднялся Гильгамеш на гору, посмотрел на окрестность:

“Гора, принеси мне сон благоприятный!”

Гильгамеш подбородком уперся в колено —

Сон напал на него, удел человека.

Среди ночи сон его прекратился,

Встал, говорит со своим он другом:

“Друг мой, ты не звал? Отчего я проснулся?

Ты меня не тронул? Отчего я вздрогнул?

Не бог ли прошел? Отчего трепещет мое тело?

Друг мой, третий сон я увидел,

Сон, что я видел, — весь он страшен!

Вопияло небо, земля громыхала,

День затих, темнота наступила,

Молния сверкала, полыхало пламя,

Огонь разгорался, смерть лила ливнем, —

Померкла зарница, погасло пламя,

Жар опустился, превратился в пепел —

В степь мы вернемся, — совет нам нужен!”

Тут Энкиду сон его понял, вещает Гильгамешу:

Далее недостает около ста двадцати стихов; сохранились отдельные
отрывки, из которых можно заключить, что герои, возможно, отступили, но
затем повторили путешествие, во время которого Гильгамеш. видел еще три
сна. Последний (?) из снов, в котором Гильгамеш видел великана, Энкиду
истолковывает так:

“Друг мой, таково тому сну толкованье:

Хумбабу, — того, что подобен великану, —

Пока свет не забрезжит, мы его одолеем,

Над ним мы с тобою победу добудем,

На Хумбабу, кого мы ненавидим яро,

Мы наступим ногою победоносно!”

Однако по каким-то причинам героям нет удачи, и Гильгамеш вновь взывает
к богу Шамашу.

Перед Шамашем, воином, бегут его слезы:

“Что ты Нинсун в Уруке поведал,

Вспомни, приди и услышь нас!”

Гильгамеша, отпрыска огражденного Урука, —

Уст его речь услышал Шамаш —

Внезапно с неба призыв раздался:

“Поспеши, подступи к нему, чтоб в лес не ушел он,

Не вошел бы в заросли, от вас бы не скрылся!

Он еще не надел свои семь одеяний ужасных,

Одно он надел, а шесть еще сняты”.

А они меж собою схватились,

Словно буйные туры бодают друг друга:

Всего раз закричал еще, полный гнева,

Страж лесов закричал из зарослей дальних,

Хумбаба, как гром, закричал издалека!

Гильгамеш уста открыл, ему вещает, Энкиду:

“Один — лишь один, ничего он не может,

Чужаками мы здесь будем поодиночке:

По круче один не взойдет, а двое — взберутся,

[...]

Втрое скрученный канат не скоро порвется[17],

Два львенка вместе — льва сильнее!”

Далее недостает около двадцати строк.

Энкиду уста открыл, ему вещает, Гильгамешу:

“Если бы в лес мы с тобою спустились,

Ослабеет тело, олемеют мои руки”.

Гильгамеш уста открыл, вещает он Энкиду:

“Друг мой, ужели мы будем так жалки?

Столько гор уже перешли мы,

Убоимся ли той, что теперь перед нами,

Прежде чем мы нарубим кедра?

Друг мой, в сраженьях ты сведущ, битвы тебе знакомы,

Натирался ты зельем и смерти не страшишься,

[...]

Как большой барабан гремит твой голос!

Пусть сойдет с твоих рук онеменье,

Пусть покинет слабость твое тело,

Возьмемся за руки, пойдем же, друг мой!

Пусть загорится твое сердце сраженьем!

Забудь о смерти, — достигнешь жизни!

Человек осторожный и неустрашимый,

Идя впереди, себя сохранил бы и товарища спас бы, —

Далеко они свое прославили бы имя!”

Так достигли они до кедрового леса,

Прекратили свои речи и встали оба.

Таблица V

Достигли путешественники наконец кедрового леса и стали рубить деревья.
Тут появился Хумбаба, завязалась битва, описание которой почти не
сохранилось. Хумбаба был вооружен семью какими-то смертоносными лучами,
которые сжигали все вокруг. Однако бог Шамаш был на стороне героев, он
послал им на помощь восемь ветров, которые помогли одолеть чудище.

Хумбаба стал молить о пощаде, но Энкиду уговорил друга прикончить его.
Убили они Хумбабу с трех ударов и застонали все кедры, скорбя о кончине
своего стража. Друзьям удалось также уничтожить и загадочные
смертоносные лучи, так что они перестали жечь людей. Всю ночь Гильгамеш
рубил кедры, а Энкиду корчевал пни.

Остановились у края леса,

Кедров высоту они видят,

Леса глубину они видят,

Где Хумбаба ходит, — шагов не слышно:

Дороги проложены, путь удобен.

Видят гору кедра, жилище богов, престол Ирнини[18].

Пред горою кедры несут свою пышность,

Тонь хороша их, полна отрады,

Поросло там терньем, поросло кустами,

Кедры растут, растут олеандры.

Лес на целое поприще рвы окружают,

И еще на две трети рвы окружают.

Далее недостает почти шестидесяти стихов. В сохранившихся отрывках
говорится о “выхваченных течах”, “отравленном железе”, о том, что
Хумбаба (?) “надел” свои ужасные одеянья-лучи (?), и о возможном
“проклятье Эллиля”.

Далее идет речь Энкиду:

Энкиду уста открыл, вещает Гильгамешу:

“Хумбаба [...]

Один — лишь один, ничего он не может,

Чужаками мы здесь будем поодиночке,

По круче один не взойдет, а двое — взберутся,

[...]

Втрое скрученный канат не скоро порвется,

Два львенка вместе – льва сильнее!

Далее до конца таблицы V текст Ниневийской версии не сохранился; судя по
отрывку хеттского перевода эпоса, герои принялись рубить кедры, но были
устрашены появлением Хумбабы, однако Шамаш закричал им с неба, чтобы они
не боялись, и послал им на помощь восемь ветров, с помощью которых герои
одолели Хумбабу, Хумбаба стал просить пощады, но Энкиду отсоветовал
Гильгамешу щадить его. Помимо того, нужно было еще “убить” по
отдельности волшебные “лучи-одеянья” Хумбабы. Дальнейшее известно лишь
из Старовавилонской версии, в так называемом фрагменте Бауэра.

* Гильгамеш ему вещает, Энкиду:

* “Когда подойдем мы убить Хумбабу,

* Лучи сиянья в смятенье исчезнут,

* Лучи сиянья исчезнут, свет затмится!”

* Энкиду ему вещает, Гильгамешу:

* “Друг мой, птичку поймай, — не уйдут и цыплята!

* Лучи сиянья потом поищем,

* Как цыплята в траве, они разбегутся.

* Самого срази, — а прислужников позже”.

* Как услышал Гильгамеш сотоварища слово, —

* Боевой топор он поднял рукою,

* Выхватил из-за пояса меч свой, —

* Гильгамеш поразил его (Хумбабу) в затылок,

* Его друг, Энкиду, его в грудь ударил;

* На третьем ударе пал он,

* Замерли его буйные члены,

* Сразили они наземь стража, Хумбабу, —

* На два поприща вокруг застонали кедры:

* С ним вместе убил Энкиду леса и кедры.

* Сразил Энкиду стража леса,

* Чье слово чтили Ливан и Сариа,

* Покой объял высокие горы,

* Покой объял лесистые вершины.

* Он сразил защитников кедра —

* Разбитые лучи Хумбабы.

* Когда их всех семерых убил он,

* Боевую сеть и кинжал в семь талантов, —

* Груз в восемь талантов, — снял с его тела,

* Жилище Ануннаков[19] тайное открыл он.

* Гильгамеш деревья рубит, Энкиду пни корчует.

* Энкиду ему вещает, Гильгамешу:

* “Друг мой, Гильгамеш! Мы кедр убили, —

* Повесь боевой топор на пояс,

* Возлей перед Шамашем возлиянье, —

* На берег Евфрата доставим кедры”.

Далее до конца таблицы от текста сохранились только ничтожные фрагменты.

 

Таблица VI

Умылся Гильгамеш, расчесался, надел чистые одежды и собрался
возблагодарить Шамаша за удачный поход, но тут его увидела богиня Иштар
(аккадский аналог Инанны) и пленилась красотой богатыря. Она предложила
правителю Урука взять ее в жены, однако тот достаточно грубо отказал
всемогущей богине. Он припомнил ей судьбы всех ее предыдущих мужей и
любовников. Думузи[20] попал в нижний мир; птице-пастушку Иштар сломала
крылья; льву, совершенному силой, вырыла ловушки; коню, славному в
битве, достались в награду узда и плеть; пастуха-козопаса, что носил ей
зольные хлебцы, превратила в волка; садовника, приносившего ей финики,
сделала пауком. Гильгамеш заявил, что не хочет стать следующей жертвой
коварной Иштар.

Разъяренная богиня отправилась к своему отцу, богу неба Ану, требуя
возмездия. Тот вначале отказал ей, намекая на то, что слова Гильгамеша
чистая правда. Но Иштар пригрозила, что в противном случае будет мстить
сама, откроет врата нижнего мира, выпустит мертвых на землю и тогда
погибнет не только Гильгамеш и его город, но и все люди. Ану согласился
создать быка, и Иштар погнала его в Урук.

Этот бык небесный размеров был ужасающих. В семь глотков иссушил он
Евфрат, от его дыхания разверзались ямы, в которые враз по двести
человек помещалось. Жители города в панике разбежались. Вышли навстречу
чудовищу друзья-богатыри и одолели его. Энкиду схватил быка за хвост, а
Гильгамеш поразил его кинжалом между затылком и шеей. У убитого
животного они вырезали сердце и принесли его в жертву Шамашу. Показалась
было на стене города Иштар, но Гильгамеш отсек у быка “корень” и бросил
в лицо богине, угрожая, что если еще появится, то он ее “в кишки
замотает”.

На радостях решили друзья устроить пир в Уруке.

Он умыл свое тело, все оружье блестело,

Со лба на спину власы он закинул,

С грязным он разлучился, чистым он облачился.

Как накинул он плащ и стан подпоясал,

Как венчал Гильгамеш себя тиарой, —

На красоту Гильгамеша подняла очи государыня Иштар:

“Давай, Гильгамеш, будь мне супругом,

Зрелость тела в дар подари мне!

Ты лишь будешь мне мужем, я буду женою!

Приготовлю для тебя золотую колесницу,

С золотыми колесами, с янтарными рогами,

А впрягут в нее бури — могучих мулов.

Войди в наш дом в благоухании кедра!

Как входить ты в дом наш станешь,

И порог и престол да целуют твои ноги,

Да преклонят колени государи, цари и владыки,

Да несут тебе данью дар холмов и равнины,

Твои козы тройней, а овцы двойней да рожают,

Твой вьючный осел пусть догонит мула,

Твои кони в колеснице да будут горды в беге,

Под ярмом волы твои да не ведают равных!”

Гильгамеш уста открыл и молвит, вещает он государыне Иштар:

“Зачем ты хочешь, чтоб я взял тебя в жены?

Я дам тебе платьев, елея для тела,

Я дам тебе мяса в пропитанье и в пищу,

Накормлю тебя хлебом, достойным богини,

Вином напою, достойным царицы,

Твое жилище пышно украшу,

Твои амбары зерном засыплю,

Твои кумиры одену в одежды, —

Но в жены себе тебя не возьму я!

Ты — жаровня, что гаснет в холод,

Черная дверь, что не держит ветра и бури,

Дворец, обвалившийся на голову герою,

Слон, растоптавший свою попону,

Смола, которой обварен носильщик,

Мех, из которого облит носильщик,

Плита, не сдержавшая каменную стену,

Таран, предавший жителей во вражью землю,

Сандалия, жмущая ногу господина!

Какого супруга ты любила вечно,

Какую славу тебе возносят?

Давай перечислю, с кем ты блудила!

Супругу юности твоей, Думузи,

Из года в год ты судила рыданья.

Птичку-пастушка еще ты любила —

Ты его ударила, крылья сломала;

Он живет среди лесов и кричит: “Мои крылья!”

И льва ты любила, совершенного силой, —

Семь и семь ему ты вырыла ловушек.

И коня ты любила, славного в битве, —

Кнут, узду и плеть ты ему судила,

Семь поприщ скакать ты ему судила,

Мутное пить ты ему судила,

Его матери, Силили, ты судила рыданья.

И еще ты любила пастуха-козопаса,

Что тебе постоянно носил зольные хлебцы,

Каждый день сосунков тебе резал;

Ты его ударила, превратила в волка, —

Гоняют его свод же подпаски,

И собаки его за ляжки кусают.

Ишуллану, садовника отца, ты любила.

Что тебе постоянно носил фиников гроздья,

Каждый день тебе стол украшая, —

Подняла ты очи, к нему подошла ты:

“О мой Ишуллану[21], твоей зрелости вкусим,

И, рукою обнажась, коснись нашего лона!”

Ишуллану тебе отвечает:

“Чего ты от меня пожелала?

Чего мать не пекла моя, того не едал я, —

Как же буду есть хлеб прегрешенья и скверны?

Будет ли рогожа мне от стужи укрытьем?”

Ты же, услышав эти речи,

Ты его ударила, в паука превратила,

Поселила его среди тяжкой работы, —

Из паутины не вылезть, не спуститься на пол.

И со мной, полюбив, ты так же поступишь!”

Как услышала Иштар эти речи,

Иштар разъярилась, поднялась на небо,

Поднявшись, Иштар пред отцом своим, Ану, плачет,

Пред Анту, ее матерью, бегут ее слезы:

“Отец мой, Гильгамеш меня посрамляет,

Гильгамеш перечислил мои прегрешенья,

Все мои прегрешенья и все мои скверны”.

Ану уста открыл и молвит, вещает ей, государыне Иштар:

“Разве не ты оскорбила царя Гильгамеша,

Что Гильгамеш перечислил твои прегрешенья,

Все твои прегрешенья и все твои скверны?”

Иштар уста открыла и молвит, вещает она отцу своему, Ану:

“Отец, создай Быка мне, чтоб убил Гильгамеша в его жилище,

За обиду Гильгамеш поплатиться должен!

Если же ты Быка не дашь мне —

Поражу я Гильгамеша в его жилище,

Проложу я путь в глубину преисподней,

Подниму я мертвых, чтоб живых пожирали, —

Станет меньше тогда живых, чем мертвых!”

Ану уста открыл и молвит, вещает ей, государыне Иштар:

“Если от меня ты Быка желаешь,

В краю Урука будут семь лет мякины.

Сена для скота должна собрать ты,

Для степного зверья должна травы взрастить ты”.

Иштар уста открыла и молвит, вещает она отцу своему, Ану:

“Для скота я сена в Уруке скопила,

Для степного зверья травы взрастила.

Далее недостает трех-четырех стихов, где говорилось о небесном Быке.

Как услышал Ану эти речи,

Ее он уважил, Быка он создал,

[...]

В Урук с небес погнала его Иштар.

Когда достиг он улиц Урука,

[...]

Спустился к Евфрату, в семь глотков его выпил — река иссякла.

От дыханья Быка разверзлась яма,

Сто мужей Урука в нее свалились.

От второго дыханья разверзлась яма.

Двести мужей Урука в нее свалились.

При третьем дыханье стал плеваться на Энкиду;

Прыгнув, Энкиду за рог Быка ухватился,

Бык в лицо ему брызнул слюною,

Всей толщей хвоста его ударил.

Энкиду уста открыл и молвит, вещает он Гильгамешу:

“Друг мой, гордимся мы нашей отвагой,

Что же мы ответим на эту обиду?”

“Друг мой, видал я Быка свирепость,

Но силы его для нас не опасны.

Вырву ему сердце, положу перед Шамашем, —

Я и ты — Быка убьём мы,

Встану я над его трупом в знак победы,

Наполню рога елеем — подарю Лугальбанде!

За толщу хвоста его ухвати ты,

А я между рогами, меж затылком и шеей,

поражу его кинжалом [...]”.

Погнал Энкиду, Быка повернул он,

За толщу хвоста его ухватил он,

[...]

А Гильгамеш, как увидел дело храброго героя и верного друга, —

Между рогами, меж затылком и шеей

Быка поразил кинжалом.

Как Быка они убили, ему вырвали сердце, перед Шамашем положили,

Удалившись, перед Шамашем ниц склонились,

Отдыхать уселись оба брата.

Взобралась Иштар на стену огражденного Урука,

В скорби распростёрлась, бросила проклятье:

“Горе Гильгамешу! Меня он опозорил, Быка убивши!”

Услыхал Энкиду эти речи Иштар,

Вырвал корень Быка, в лицо ей бросил:

“А с тобой — лишь достать бы, — как с ним бы я сделал,

Кишки его на тебя намотал бы!”

Созвала Иштар любодеиц, блудниц и девок,

Корень Быка оплакивать стали.

А Гильгамеш созвал мастеров всех ремесел, —

Толщину рогов мастера хвалили.

Тридцать мин лазури — их отливка,

Толщиною в два пальца их оправа,

Шесть мер елея, что вошло в оба рога,

Подарил для помазанья своему богу Лугальбанде,

А рога прибил у себя над хозяйским ложем.

Они руки свои омыли в Евфрате,

Обнялись, отправились, едут улицей Урука,

Толпы Урука на них взирают.

Гильгамеш вещает слово простолюдинкам Урука:

“Кто же красив среди героев,

Кто же горд среди мужей?

Гильгамеш красив среди героев,

Энкиду горд среди мужей!”

Бык богинин, кого мы изгнали в гневе.

Не достиг на улицах полноты желанья,

[...]!”

Гильгамеш во дворце устроил веселье,

Заснули герои, лежат на ложе ночи,

Заснул Энкиду — и сон увидел,

Поднялся Энкиду и сон толкует:

Вещает своему он другу:

 

Таблица VII

В это время боги сошлись на совет. Ану возмущался, зачем убили Быка и
Хумбабу. Эллиль поддержал его и присудил Энкиду к смерти, потому что
Гильгамеш “умереть не должен”. Шамаш попытался было возразить, но Эллиль
накинулся на него и обвинил в по-собничестве преступлению смертных.

Узнали друзья об этом решении богов из сна и впали в отчаяние. Они хотят
молить Ану и Элиля о помиловании, Гильгамеш обещает принести богатые
дары, но тут раздается голос Шамаша, который лишает их последней
надежды. Солнечный бог сообщает, что решение о смерти Энкиду
окончательно и бесповоротно.

Гильгамеш плачет, а Энкиду проклинает блудницу Шахмат, которая привела
его к людям, желая ей всяческих напастей и горя. Досталось и охотнику,
который первый увидел дикаря у водопоя. Но Шамаш устыдил Энкиду,
напомнив ему, что Шамхат его поила, кормила и добра желала. От этих слов
успокоился гнев Энкиду, и он просит для блудницы всех благ.

Силы стали оставлять богатыря, слег он в постель и на смертном одре
снятся ему кошмары, предвещающие скорую кончину.

“Друг мой, о чем совещаются великие боги?

О дальнейшем известно лишь по отрывку из Периферийной версии на хеттском
языке:

* Слушай мой сон, что я видел ночью:

* Ану, Эллиль и Шамаш меж собой говорили.

* И Ану Эллилю вещает:

* “Зачем они сразили Быка и Хумбабу?”

* Ану сказал: “Умереть подобает

* Тому, кто у гор похитил кедры!”

* Эллиль промолвил: “Пусть умрет Энкиду,

* Но Гильгамеш умереть не должен!”

* Отвечает Шамаш Эллилю-герою:

* “Не твоим ли веленьем убиты Бык и Хумбаба?

* Должен ли ныне Энкиду умереть безвинно?”

* Разгневался Эллиль на Шамаша-героя:

* “То-то ежедневно в их товарищах ты ходишь!”

* Слег Энкиду перед Гильгамешем,

* По лицу Гильгамеша побежали слезы:

* “Брат, милый брат! Зачем вместо брата меня оправдали?”

* И еще: “Неужели сидеть мне с призраком, у могильного входа?

* Никогда не увидеть своими очами любимого брата?”

Возможно, сюда же относится отрывок Периферийной” версии на аккадском
языке, найденный в Мегиддо в Палестине:

* [...]

* Энкиду прикоснулся к его руке, говорит Гильгамешу:

* “Не рубил я кедра, не убивал я Хумбабу.

* [...]

* [...]

* В кедровом лесу, где обитают боги,

* Не убил ни одного я кедра!”

* Гильгамеш от голоса его пробудился,

* И герою так он вещает:

* “Благ этот сон и благоприятен

* Драгоценен и благ, хотя и труден...”

По-видимому, сюда же относится отрывок Ниневийской версии, хотя,
возможно, в ней ему предшествовал текст, сильно отличавшийся от
приведенной выше Периферийной. После нескольких сильно разрушенных
стихов из речи Энкиду идут такие стихи:

Энкиду уста открыл и молвит, вещает он Гильгамешу:

“Давай, мой друг, пойдем и Эллиля попросим!”

У входа в храм они остановились,

Деревянную дверь они увидали.

Ибо Эллилю ее подарил Энкиду,

Энкиду уста открыл и молвит, вещает он Гильгамешу:

“Из-за двери деревянной беда случилась!”

Энкиду поднял на дверь свои очи,

С дверью беседует, как с человеком:

“Деревянная дверь, без толка и смысла,

Никакого в ней разумения нету!

Для тебя я дерево искал за двадцать поприщ,

Пока не увидел длинного кедра, —

Тому дереву не было равных в мире!

Восемнадцать сажен ты высотою, шесть сажен ты шириною,

Твой засов, петля и” задвижка длиною двенадцать локтей.

Изготовил, доставил тебя, в Ниппуре украсил —

Знал бы я, дверь, что такова будет расплата,

Что благо такое ты принесешь мне, —

Взял бы топор я, порубил бы в щепы,

Связал бы плот — и пустил бы по водам!

Далее четыре непонятных стиха.

Ану и Иштар мне того не простили!

Ныне же, дверь, — зачем я тебя сделал?

Сам погубил себя благочестивым даром!

Пусть бы будущий царь тебя оправил,

Пусть бы бог изготовил твои дверные створки,

Стер бы мое имя, свое написал бы,

Сорвал бы мою дверь, а свою поставил!”

Его слово услышав, сразу жарко заплакал,

Услыхал Гильгамеш слово друга, Энкиду, — побежали его слезы.

Гильгамеш уста открыл и молвит, вещает Энкиду:

“Тебе бог даровал глубокий разум, мудрые речи —

Человек ты разумный — а мыслишь так странно!

Зачем, мой друг, ты мыслишь так странно?

Драгоценен твой сон, хоть много в нем страха:

Как мушиные крылья, еще трепещут твои губы!

Много в нем страха, но сон этот дорог:

Для живого — тосковать — его доля,

Сон тоску оставляет для живого!

А теперь помолюсь я богам великим, —

Милость взыскуя, обращусь к твоему богу:

Пусть, отец богов, будет милостив Ану,

Даже Эллиль да сжалится, смилуется Шамаш, —

Златом без счета их украшу кумиры!”

Услыхал его Шамаш, воззвал к нему с неба:

“Не трать, о царь, на кумиры злата, —

Слово, что сказано, бог не изменит,

Слово, что сказано, не вернет, не отменит,

Жребий, что брошен, не вернет, не отменит, —

Судьба людская проходит, — ничто не останется в мире!”

На веление Шамаша поднял голову Энкиду,

Перед Шамашем бегут его слезы:

“Я молю тебя, Шамаш, из-за судьбы моей враждебной —

Об охотнике, ловце-человеке, —

Он не дал достичь мне, чего друг мой достигнул,

Пусть охотник не достигнет, чего друзья его достигли!

Пусть будут руки его слабы, прибыток скуден,

Пусть его пред тобою уменьшится доля,

Пусть зверь в ловушку нейдет, а в щели уходит!

Пусть охотник не исполнит желания сердца!

На Шамхат во гневе навел он проклятье:

“Давай, блудница, тебе долю назначу,

Что не кончится на веки вечные в мире;

Прокляну великим проклятьем,

Чтобы скоро то проклятье тебя бы постигло:

Пусть ты не устроишь себе дома на радость,

Пусть ты не полюбишь нагуляной дочки,

Пусть не введешь на посиделки девичьи,

Пусть заливают пивом твое прекрасное лоно,

Пусть пьяный заблюет твое платье в праздник,

Пусть он отберет твои красивые бусы,

Пусть горшечник вдогонку тебе глину швыряет,

Пусть из светлой доли ничего тебе не будет,

Чистое серебро, гордость людей и здоровье,

Пусть у тебя не водятся в доме,

Пусть будут брать наслажденье от тебя у порогов,

Перекрестки дорог тебе будут жилищем,

Пустыри пускай тебе будут ночевкой,

Тень стены обиталищем будет,

Отдыха пусть твои ноги не знают,

По щекам пусть бьют калека и пьяный,

Пусть кричит на тебя жена верного мужа,

Пусть не чинит твою кровлю строитель,

В щелях стен пусть поселятся совы пустыни,

Пусть к тебе на пир не сходятся гости,

[...]

[...]

Пусть проход в твое лоно закроется гноем,

Пусть дар будет нищ за раскрытое лоно, —

Ибо чистому мне притворилась ты супругой,

И над чистым мною ты обман совершила!”

Шамаш услышал уст его слово, —

Внезапно с неба призыв раздался:

“Зачем, Энкиду, блудницу Шамхат ты проклял,

Что кормила тебя хлебом, достойным бога,

Питьем поила, царя достойным,

Тебя великой одеждой одела

И в сотоварищи добрые тебе дала Гильгамеша?

Теперь же Гильгамеш, и друг и брат твой,

Уложит тебя на великом ложе,

На ложе почетном тебя уложит,

Поселит тебя слева, в месте покоя;

Государи земли облобызают твои ноги,

Велит он оплакать тебя народу Урука,

Веселым людям скорбный обряд поручит,

А сам после тебя он рубище наденет,

Львиной шкурой облачится, бежит в пустыню”.

Услыхал Энкиду слово Шамаша-героя, —

У него успокоилось гневное сердце,

Усмирилась разъярённая печень.

“Давай, блудница, я иное назначу:

Пусть тебя покинувший к тебе вернется,

Государи, цари и владыки пусть тебя полюбят,

Тебя увидавший пусть тебе изумится,

Герой для тебя пусть встряхнет кудрями,

Не задержит тебя страж, а тот пусть пояс развяжет,

Даст стеклянные блестки, лазурь и злато,

Кованые серьги тебе пусть подарит, —

А за то ему ливнем зерно польется;

В храм богов заклинатель пусть тебя приводит,

Для тебя пусть покинут мать семерых, супругу!”

В утробу Энкиду боль проникла,

На ложе ночи, где лежал он одиноко.

Все свои скорби он поведал другу:

“Слушай, друг мой! Сон я видел ночью —

Вопияло небо, земля отвечала,

Только я стою между ними

Да один человек — лицо его мрачно,

Птице бури он лицом подобен,

Его крылья — орлиные крылья, его когти — орлиные когти,

Он за власы схватил, меня одолел он,

Я его ударил — как скакалка, он скачет,

Он меня ударил — исцелил мою рану,

Но, как тур, на меня наступил он,

Сжал, как тисками, все мое тело.

“Друг мой, спаси меня!” Не мог спасти ты,

Ты убоялся, не мог сражаться,

Ты лишь [...

...]

Он ко мне прикоснулся, превратил меня в птаху,

Крылья, как птичьи, надел мне на плечи:

Взглянул и увел меня в дом мрака, жилище Иркаллы,

В дом, откуда вошедший никогда не выходит,

В путь, по которому не выйти обратно,

В дом, где живущие лишаются света,

Где их пища — прах и еда их — глина,

А одеты, как птицы, — одеждою крыльев,

И света не видят, но во тьме обитают,

А засовы и двери покрыты пылью!

В Доме праха, куда вступил я,

Поглядел я — венцы смиренны:

Я послушал, — венценосцы, что в прежние дни владели миром,

Ану и Эллилю подносят жареное мясо,

Ставят хлеб печеный, холодную, из меха, возливают воду.

В Доме праха, куда вступил я,

Живут жрец и служка, живут волхв и одержимый,

Живут священники богов великих,

Живет Этана, живет Сумукан,

Живет Эрешкигаль[22], земли царица;

Белет-цери[23], дева-писец земли, перед ней на коленях,

Таблицу судеб держит, пред нею читает, —

Подняла лицо, меня увидала:

“Смерть уже взяла того человека!”

Далее недостает около пятидесяти стихов; Энкиду видел еще сон; рассказ о
нем кончается словами:

... Мы с тобою вместе все труды делили, —

Помни меня, друг мой, не забудь мои деянья!”

Друг его увидел сон необъясненный,

Когда сон он увидел, его иссякла сила.

Лежит Энкиду на ложе,

Первый день, второй день, что лежит Энкиду на ложе,

Третий день и четвертый, что лежит Энкиду на ложе.

Пятый, шестой и седьмой, восьмой, девятый и десятый, —

Стал недуг тяжелей у Энкиду,

Одиннадцатый и двенадцатый дни миновались —

На ложе своем приподнялся Энкиду,

Кликнул Гильгамеша, ему вещает:

“Друг мой отныне меня возненавидел, —

Когда в Уруке мы с ним говорили,

Я боялся сраженья, а он был мне в помощь;

Друг, что в бою спасал, — почему меня покинул?

Я и ты — не равно ли мы смертны?”

Далее до конца таблицы недостает двадцати пяти — тридцати стихов.

 

Таблица VIII

Таблица начинается с плача Гильгамеша по своему другу возле
погребального ложа. К нему при-соединяются все жители Урука. Затем
Гильгамеш приносит жертвы Шамашу, и бог отзывается на молитвы своего
любимца, пытаясь умерить боль его утраты

Едва занялось сияние утра,

Гильгамеш уста открыл и молвит:

“Энкиду, друг мой, твоя мать антилопа

И онагр, твой отец, тебя породили,

Молоком своим тебя звери взрастили

И скот в степи на пастбищах дальних!

В кедровом лесу стези Энкиду

По тебе да плачут день и ночь неумолчно,

Да плачут старейшины огражденного Урука,

Да плачет руку нам вслед простиравший,

Да плачут уступы гор лесистых,

По которым мы с тобою всходили,

Да рыдает пажить, как мать родная,

Да плачут соком кипарисы и кедры,

Средь которых с тобою мы пробирались,

Да плачут медведи, гиены, барсы и тигры,

Козероги и рыси, львы и туры,

Олени и антилопы, скот и тварь степная,

Да плачет священный Евлей, где мы гордо ходили по брегу,

Да плачет светлый Евфрат, где мы черпали воду для меха,

Да плачут мужи обширного огражденного Урука,

Да плачут жены, что видали, как Быка мы убили,

Да плачет земледелец доброго града, твое славивший имя,

Да плачет тот, кто, как древними людьми, гордился тобою,

Да плачет тот, кто накормил тебя хлебом,

Да плачет рабыня, что умастила твои ноги,

Да плачет раб, кто вина к устам твоим подал,

Да плачет блудница, тебя умастившая добрым елеем,

Да плачет в брачный покой вступивший,

Обретший супругу твоим добрым советом,

Братья да плачут по тебе, как сестры,

В скорби да рвут власы над тобою!

Словно мать и отец в его дальних кочевьях,

Я об Энкиду буду плакать:

Внимайте же мне, мужи, внимайте,

Внимайте, старейшины огражденного Урука!

Я об Энкиду, моем друге, плачу,

Словно плакальщица, горько рыдаю:

Мощный топор мой, сильный оплот мой,

Верный кинжал мой, надежный щит мой,

Праздничный плащ мой, пышный убор мой, —

Демон злой у меня его отнял!

Младший мой брат, гонитель онагров в степи, пантер на просторах!

Энкиду, младший мой брат, гонитель онагров в степи, пантер на просторах!

С кем мы, встретившись вместе, поднимались в горы,

Вместе схвативши, Быка убили, —

Что за сон теперь овладел тобою?

Стал ты темен и меня не слышишь!”

А тот головы поднять не может.

Тронул он сердце — оно не бьется.

Закрыл он другу лицо, как невесте

Сам, как орел, над ним кружит он,

Точно львица, чьи львята — в ловушке,

Мечется грозно взад и вперед он,

Словно кудель, раздирает власы он,

Словно скверну, срывает одежду.

Едва занялось сияние утра,

Гильгамеш по стране созывает кличем

Ваятелей, медников, кузнецов, камнерезов.

“Друг мой, сделаю кумир твой,

Какого никто не делал другу:

Друга рост и облик в нем будет явлен, —

Подножье из камня, власы — из лазури,

Лицо — из алебастра, из золота — тело.

Далее недостает около двадцати стихов.

... Теперь же я, и друг и брат твой,

Тебя уложил на великом ложе,

На ложе почетном тебя уложил я,

Поселил тебя слева, в месте покоя,

Государи земли облобызали твои ноги,

Велел оплакать тебя народу Урука,

Веселым людям скорбный обряд поручил я,

А сам после друга рубище надел я,

Львиной шкурой облачился, бегу в пустыню!”

Едва занялось сияние утра…

Далее недостает более сотни стихов.

Едва занялось сияние утра,

Гильгамеш изготовил из глины фигурку,

Вынес стол большой, деревянный,

Сосуд из сердолика наполнил медом,

Сосуд из лазури наполнил маслом,

Стол украсил и для Шамаша вынес.

 

До конца таблицы, недостает около пятидесяти стихов; содержанием их было
гадание Гильгамеша и ответ богов. Вероятно, он был сходен по содержанию
с тем, который содержится в Старовавилонской версии, но не в этом месте,
а в той таблице, которая соответствовала позднейшей десятой, — в так
называемой таблице Мейснера. Ниже приводен текст из нее, первые строки
представляют собой домысел переводчика.

Эллиль услышал уст его слово —

Внезапно с неба призыв раздался:

“Издревле, Гильгамеш, назначено людям:

Земледелец, пашет землю, урожай собирает,

Пастух и охотник со зверьем обитает,

* Надевает их шкуру, ест их мясо.

* Ты же хочешь, Гильгамеш, чего не бывало,

* С тех пор как мой ветер гонит воды”.

* Опечалился Шамаш, к нему явился,

* Вещает он Гильгамешу:

* “Гильгамеш, куда ты стремишься?

* Жизни, что ищешь, не найдешь ты!”

* Гильгамеш ему вещает, Шамашу-герою:

* “После того как бродил по свету,

* Разве довольно в земле покоя?

* Видно, проспал я все эти годы!

* Пусть же солнечным светом насытятся очи:

* Пуста темнота, как нужно света!

* Можно ль мертвому видеть сияние солнца?”

От этого места в Старовавилонской версии до конца таблицы еще около
двадцати стихов.

 

Таблица IX

Оставив Урук, Гильгамеш отправился через пустыню на поиски бессмертия.
Он хочет разыскать единственного человека на земле, который подобно
богам не ведает страха смерти. Это праведный старец Утнапишти.

После долгих странствий герой подошел к горам Машу, окружающим обитаемый
мир. В них находится вход в преисподнюю и пролегает путь, по которому
бог Солнца Шамаш каждый день спускается в нижний мир. Вход охраняют
жуткие люди-скорпионы. Один из стражей спрашивает Гильгамеша, зачем он
пожаловал и тот признается, что идет за бессмертием. Человек-скорпион
предупреждает, что с этого пути ни один смертный еще не возвращался, но
разрешает взойти на дорогу Шамаша.

Гильгемеш смело двинулся вперед. Густая тьма окружала его со всех
сторон, леденящий ужас охватывал сердце. Прошел Гильгамеш двенадцать
поприщ, которые Шамаш проделывает за двенадцать часов. Были моменты,
когда богатырь был готов отступить, но, преодолев все страхи, он наконец
вышел в волшебный сад.

Гильгамеш об Энкиду, своем друге,

Горько плачет и бежит в пустыню:

“И я не так ли умру, как Энкиду?

Тоска в утробу мою проникла,

Смерти страшусь и бегу в пустыню.

Под власть Утнапишти, сына Убар-Туту,

Путь я предпринял, иду поспешно.

Перевалов горных достигнув ночью,

Львов я видал, и бывало мне страшно, —

Главу подымая, молюсь я Сину,

И ко всем богам идут мои молитвы:

Как прежде бывало, меня сохраните!”

Ночью он лег, — от сна пробудившись,

Видит, львы резвятся, радуясь жизни.

Боевой топор он поднял рукою,

Выхватил из-за пояса меч свой, —

Словно копье, упал между ними,

Ударял, повергал, убивал и рубил он.

Далее недостает около тридцати стихов.

Он слыхал о горах, чье имя — Машу,

Как только к этим горам подошел он,

Что восход и закат стерегут ежедневно,

Наверху металла небес достигают,

Внизу — преисподней их грудь достигает, —

Люди-скорпионы стерегут их ворота:

Грозен их вид, их взоры — гибель,

Их мерцающий блеск повергает горы —

При восходе и закате Солнца они охраняют Солнце, —

Как только их Гильгамеш увидел —

Ужас и страх его лицо помрачили.

С духом собрался, направился к ним он.

Человек-скорпион жене своей крикнул:

“Тот, кто подходит к нам, — плоть богов — его тело!”

Человеку-скорпиону жена отвечает:

“На две трети он бог, на одну — человек он!”

Человек-скорпион Гильгамешу крикнул,

Потомку богов вещает слово:

“Почему идешь ты путем далеким,

Какою дорогой меня достиг ты,

Реки переплыл, где трудна переправа?

Зачем ты пришел, хочу узнать я,

Куда путь твой лежит, хочу узнать я!”

Гильгамеш ему вещает, человеку-скорпиону:

“Младший мой брат, гонитель онагров в степи, пантер на просторах,

Энкиду, младший мой брат, гонитель онагров горных, пантер на просторах,

С кем мы, встретившись вместе, подымались в горы,

Вместе схвативши, Быка убили,

В кедровом лесу погубили Хумбабу,

Друг мой, которого так любил я,

С которым мы все труды делили,

Энкиду, друг мой, которого так любил я,

С которым мы все труды делили, —

Его постигла судьба человека!

Шесть дней миновало, семь ночей миновало,

Пока в его нос не проникли черви.

Устрашился я смерти, не найти мне жизни:

Мысль о герое не дает мне покоя!

Дальней дорогой бегу в пустыне:

Мысль об Энкиду, герое, не дает мне покоя —

Дальним путем скитаюсь в пустыне!

Как же смолчу я, как успокоюсь?

Друг мой любимый стал землею!

Энкиду, друг мой любимый, стал землею!

Так же, как он, и я не лягу ль,

Чтоб не встать во веки веков?

Теперь же, скорпион, тебя я встретил, —

Смерти, что страшусь я, пусть не увижу!

[...]

К Утнапишти, отцу моему, иду я поспешно,

К тому, кто, выжив, в собранье богов был принят и жизнь обрел в нем:

Я спрошу у него о жизни и смерти!”

Человек-скорпион уста открыл и молвит, вещает он Гильгамешу:

“Никогда, Гильгамеш, не бывало дороги,

Не ходил никто еще ходом горным:

На двенадцать поприщ простирается внутрь он:

Темнота густа, не видно света —

При восходе Солнца закрывают ворота,

При заходе Солнца открывают ворота,

При заходе Солнца опять закрывают ворота

Выводят оттуда только Шамаша боги,

Опаляет живущих он сияньем, —

Ты же — как ты сможешь пройти тем ходом?

Ты войдешь и больше оттуда не выйдешь!”

Далее недостает более пятидесяти стихов.

Гильгамеш ему вещает, человеку-скорпиону:

“[...]

В тоске моей плоти, в печали сердца,

И в жар и в стужу, в темноте и во мраке,

Во вздохах и плаче, — вперед пойду я!

Теперь открой мне ворота в горы!

Человек-скорпион уста открыл и молвит, вещает он Гильгамешу:

“Иди, Гильгамеш, путем своим трудным,

Горы Машу ты да минуешь,

Леса и горы да пройдешь отважно,

Да вернешься обратно благополучно!

Ворота гор для тебя открытые.

Гильгамеш, когда услышал это,

Человеку-скорпиону был послушен,

По дороге Шамаша стопы он направил.

Первое поприще уже прошел он —

Темнота густа, не видно света,

Ни вперед, ни назад нельзя ему видеть.

Второе поприще уже прошел он —

Темнота густа, не видно света,

Ни вперед, ни назад нельзя ему видеть.

Третье поприте пройдя, он вспять обратился.

В следующих недостающих восемнадцати стихах, вероятно, объяснялось,
почему Гильгамеш решился вновь предпринять путь сквозь подземелье на
краю света.

С духом собрался, вперед зашагал он.

Четвертое поприще уже прошел он —

Темнота густа, не видно света,

Ни вперед, ни назад нельзя ему видеть,

Пятое поприще уже прошел он —

Темнота густа, не видно света,

Ни вперед, ни назад нельзя ему видеть.

Шестое поприще уже прошел он —

Темнота густа, не видно света,

Ни вперед, ни назад нельзя ему видеть,

Седьмое поприще пройдя — он прислушался к мраку:

Темнота густа, не видно света,

Ни вперед, ни назад нельзя ему видеть.

Восьмое поприще пройдя, — в темноту он крикнул:

Темнота густа, не видно света,

Ни вперед, ни назад нельзя ему видеть.

На девятом поприще холодок он почуял, —

Дыхание ветра его лица коснулось, —

Темнота густа, не видно света,

Ни вперед, ни назад нельзя ему видеть,

На десятом поприще стал выход близок, —

Но, как десять поприщ, поприще это.

На одиннадцатом поприще пред рассветом брезжит,

На двенадцатом поприще свет появился,

Поспешил он, рощу из каменьев увидев!

Сердолик плоды приносит,

Гроздьями увешан, на вид приятен.

Лазурит растет листвою —

Плодоносит тоже, на вид забавен.

Далее недостает тридцать четыре стиха. Сохранились отрывки дальнейшего
описания волшебного сада.

 

Гильгамеш, проходя по саду каменьев,

Очи поднял на это чудо.

 

Таблица Х

Пройдя чудесный сад, Гильгамеш встречает “хозяйку богов” Сидури. Он
рассказывает ей о себе и просит помочь добраться до Утнапишти.
Выясняется, что старец живет на острове, окруженном водами смерти, и
единственный, кто может помочь Гильгамешу, это лодочник Ур-Шанаби[24].
Если он не найдет способ переправить героя на остров, то значит такого
пути не существует.

Гильгамеш отправляется на поиски Ур-Шанаби. У него не выдерживают нервы,
и он дает выход своему буйству — выхватывает меч и рубит на мелкие куски
какие-то деревянные статуи, убивает волшебного змея.

Когда ярость героя немного улеглась, он вышел на берег реки и увидел
Ур-Шанаби, плывущего в лодке. Гильгамеш поведал ему свою историю и
просил помочь. Оказалось, что те деревянные идолы, которые в приступе
бешенства разрубил Гильгамеш, были оберегами лодочника при плавании
через море смерти. Выход все же находится. Урашнаби посылает героя в лес
нарубить сто двадцать длинных шестов, и они трогаются в путь.

Отмечая дорогу шестами, они благополучно достигают острова, на котором
со своею женою живет единственный уцелевший после потопа человек,
которому боги даровали вечную жизнь. Гильгамеш в очередной раз
пересказывает свою историю и просит Утнапишти поведать, как он достиг
бессмертия.

 

Сидури — хозяйка богов, что живет на обрыве у моря,

Живет она и брагой их угощает:

Ей дали кувшин, ей дали золотую чашу, —

Покрывалом покрыта, незрима людям.

Гильгамеш приближается к ее жилищу,

Шкурой одетый, покрытый прахом,

Плоть богов таится в его теле,

Тоска в утробе его обитает,

Идущему дальним путем он лицом подобен.

Хозяйка издали его увидала,

Своему она сердцу, помыслив, вещает,

Сама с собою совет она держит:

“Наверное, это — убийца буйный,

Кого хорошего тут увидишь?”

Увидав его, хозяйка затворила двери,

Затворила двери, засов заложила.

А он, Гильгамеш, тот стук услышал,

Поднял лицо и к ней обратился.

Гильгамеш ей вещает, хозяйке:

“Хозяйка, ты что увидала, зачем затворила двери,

Затворила двери, засов заложила?

Ударю я в дверь, разломаю затворы!”

[...]

Сидури-хозяйка крикнула Гильгамешу,

Потомку богов вещает слово:

“Почему идешь ты путем далеким,

Какою дорогой меня достиг ты,

Реки переплыл, где трудна переправа?

Зачем ты пришел, хочу узнать я,

Куда путь твой лежит, хочу узнать я!”

Гильгамеш ей вещает, хозяйке Сидури:

“Я — Гильгамеш, убивший стража леса,

В кедровом лесу погубивший Хумбабу,

Сразивший Быка, что спустился с неба,

Перебивший львов на перевалах горных”.

Хозяйка ему вещает, Гильгамешу:

“Если ты — Гильгамеш, убивший стража леса,

В кедровом лесу погубивший Хумбабу,

Сразивший Быка, что спустился с неба,

Перебивший львов на перевалах горных, —

Почему твои щеки впали, голова поникла,

Печально сердце, лицо увяло,

Тоска в утробе твоей обитает,

Идущему дальним путем ты лицом подобен,

Жара и стужи лицо спалили,

И марева ищешь, бежишь по пустыне?”

Гильгамеш ей вещает, хозяйке:

“Как не впасть моим щекам, голове не поникнуть,

Не быть сердцу печальным, лицу не увянуть,

Тоске в утробу мою не проникнуть,

Идущему дальним путем мне не быть подобным,

Жаре и стуже не спалить чело мне?

Младший мой брат, гонитель онагров в степи, пантер на просторах,

Энкиду, младший мой брат, гонитель онагров в степи, пантер на просторах,

С кем мы, встретившись вместе, поднимались в горы,

Вместе схвативши, Быка убили,

В кедровом лесу погубили Хумбабу,

Друг мой, которого так любил я,

С которым мы все труды делили,

Энкиду, друг мой, которого так любил я,

С которым мы все труды делили, —

Его постигла судьба человека!

Шесть дней, семь ночей над ним я плакал,

Не предавая его могиле, —

Не встанет ли друг мой в ответ на мой голос?

Пока в его нос не проникли черви!

Устрашился я смерти, не найти мне жизни!

Словно разбойник, брожу в пустыне:

Слово героя не дает мне покоя —

Дальней дорогой бегу в пустыне:

Слово Энкиду, героя, не дает мне покоя —

Дальним путем скитаюсь в пустыне:

Как же смолчу я, как успокоюсь?

Друг мой любимый стал землею!

Энкиду, друг мой любимый, стал землею!

Так же, как он, и я не лягу ль,

Чтоб не встать во веки веков?

* Теперь же, хозяйка, тебя я встретил, —

* Смерти, что страшусь я, пусть не увижу!”

Хозяйка ему вещает, Гильгамешу:

* “Гильгамеш! Куда ты стремишься?

* Жизни, что ищешь, не найдешь ты!

* Боги, когда создавали человека, —

* Смерть они определили человеку, —

* Жизнь в своих руках удержали.

* Ты же, Гильгамеш, насыщай желудок,

* Днем и ночью да будешь ты весел,

* Праздник справляй ежедневно,

* Днем и ночью играй и пляши ты!

* Светлы да будут твои одежды,

* Волосы чисты, водой омывайся,

* Гляди, как дитя твою руку держит,

* Своими объятьями радуй подругу —

* Только в этом дело человека!”

Гильгамеш ей вещает, хозяйке:

“Теперь, хозяйка, — где путь к Утнапишти?

Каков его признак, — дай его мне ты,

Дай же ты мне пути того признак:

Если возможно — переправлюсь морем,

Если нельзя — побегу пустыней!”

Хозяйка ему вещает, Гильгамешу:

“Никогда, Гильгамеш, не бывало переправы,

И не мог переправиться морем никто, здесь бывавший издревле, —

Шамаш-герой переправится морем, —

Кроме Шамаша, кто это может?

Трудна переправа, тяжела дорога,

Глубоки воды смерти, что ее преграждают.

А что, Гильгамеш, переправившись морем, —

Вод смерти достигнув, — ты будешь делать?

Есть, Гильгамеш, Уршанаби, корабельщик Утнапишти,

У него есть идолы, в лесу он ловит змея;

Найди его и с ним повидайся,

Если возможно — с ним переправься,

Если нельзя, то вспять обратися”.

Гильгамеш, как услышал эти речи,

Боевой топор он поднял рукою,

Выхватил из-за пояса меч свой,

Меж деревьев углубился в заросль,

Словно копье упал между ними,

Идолов разбил, во внезапном буйстве,

Змея волшебного нашел среди леса,

Удушил его своими руками.

Когда же Гильгамеш насытился буйством,

В его груди успокоилась ярость,

Сказал он в своем сердце: “Не найти мне лодки!

Как одолею воды смерти,

Как переправлюсь чрез широкое море?”

Гильгамеш удержал свое буйство,

Из леса вышел, к Реке спустился.

По водам Уршанаби плыл на лодке,

Лодку к берегу он направил.

Гильгамеш ему вещает, корабельщику Уршанаби:

* “Я — Гильгамеш, таково мое имя,

* Что пришел из Урука, дома Ану,

* Что бродил по горам путем далеким с восхода Солнца”.

Уршанаби ему вещает, Гильгамешу:

“Почему твои щеки впали, голова поникла,

Печально сердце, лицо увяло,

Тоска в утробе твоей обитает,

Идущему дальним путем ты лицом подобен,

Жара и стужа лицо опалили,

И марева ищешь, бежишь по пустыне?”

Гильгамеш ему вещает, корабельщику Уршанаби:

“Как не впасть моим щекам, голове не поникнуть,

Не быть сердцу печальным, лицу не увянуть,

Тоске в утробу мою не проникнуть,

Идущему дальним путем мне не быть подобным,

Жаре и стуже не спалить чело мне,

Не искать мне марева, не бежать по пустыне?

Младший мой брат, гонитель онагров в степи, пантер на просторах,

Энкиду, младший мой брат, гонитель онагров в степи, пантер на просторах,

С кем мы, встретившись вместе, подымались в горы,

Вместе схвативши, Быка убили,

На перевалах горных львов убивали,

В кедровом лесу погубили Хумбабу,

Друг мой, которого так любил я,

С которым мы все труды делили,

Энкиду, друг мой, которого так любил я,

С которым мы все труды делили, —

Его постигла судьба человека!

Шесть дней миновало, семь ночей миновало,

Пока в его нос не проникли черви.

Устрашился я смерти, не найти мне жизни,

Слово героя не дает мне покоя —

Дальней дорогой бегу в пустыне!

Слово Энкиду, героя, не дает мне покоя —

Дальним путем скитаюсь в пустыне:

Как же смолчу я, как успокоюсь?

Друг мой любимый стал землею,

Энкиду, друг мой любимый, стал землею!

Так же, как он, и я не лягу ль,

Чтоб не встать во веки веков?”

Ответ Уршанаби пропущен, может быть, по небрежности писца.

Гильгамеш ему вещает, корабельщику Уршанаби:

“Теперь, Уршанаби, — где путь к Утнапишти?

Каков его признак — дай его мне ты!

Дай же ты мне пути того признак:

Если возможно — переправлюсь морем,

Если нельзя — побегу пустыней!”

Уршанаби ему вещает, Гильгамещу:

* “Идолы те, Гильгамеш, мне оберегом были,

* Чтобы я не прикоснулся к водам смерти;

* В ярости твоей ты идолы разрушил, —

* Без тех идолов тебя переправить трудно,

Возьми, Гильгамеш, топор в свою руку,

Углубися в лес, наруби шестов там,

Сто двадцать шестов по пятнадцати сажен,

Осмоли, сделай лопасти и мне принеси их”.

Гильгамеш, услышав эти речи,

Боевой топор он поднял рукою,

Выхватил из-за пояса меч свой,

Углубился в лес, нарубил шестов там,

Сто двадцать шестов по пятнадцати сажен, —

Осмолил, сделал лопасти, к нему принес их.

Гильгамеш и Уршанаби шагнули в лодку,

Столкнули лодку на волны и на ней поплыли.

Путь шести недель за три дня совершили,

И вступил Уршанаби в воды смерти.

Уршанаби ему вещает, Гильгамешу:

“Отстранись, Гильгамеш, и шест возьми ты,

Воды смерти рукою не тронь, берегися!

Второй, третий и четвертый, Гильгамеш, возьми ты,

Пятый, шестой и седьмой, Гильгамеш, возьми ты,

Восьмой, девятый и десятый, Гильгамеш, возьми ты,

Одиннадцатый и двенадцатый, Гильгамеш, возьми ты”, —

На сто двадцатом кончились шесты у Гильгамеша,

И развязал он препоясанье чресел,

Скинул Гильгамеш одежду, ее развернул он,

Как парус, ее руками поднял.

Утнапишти издали их увидел,

Помыслив, сердцу своему вещает,

Сам с собою совет он держит:

“Почему это идолы на ладье разбиты,

И плывет на ней не ее хозяин?

Тот, кто подходит, — не мой человек он,

И справа гляжу я, и слева гляжу я,

Я гляжу на него — и узнать не могу я,

Я гляжу на него — и понять не могу я,

Я гляжу на него — и не ведаю, кто он.

[...]

Далее недостает около двадцати стихов.

Утнапишти ему вещает, Гильгамешу:

“Почему твои щеки впали, голова поникла,

Печально сердце, лицо увяло,

Тоска в утробе твоей обитает,

Идущему дальним путем ты лицом подобен,

Жара и стужа чело опалили,

И марева ищешь, бежишь по пустыне?”

Гильгамеш ему вещает, дальнему Утнапишти:

“Как не впасть моим щекам, голове не поникнуть,

Не быть сердцу печальным, лицу не увянуть,

Тоске в утробу мою не проникнуть,

Идущему дальним путем мне не быть подобным,

Жаре и стуже не спалить чело мне,

Не искать мне марева, не бежать по пустыне?

Младший мой брат, гонитель онагров в степи, пантер на просторах,

Энкиду, младший мой брат, гонитель онагров в степи, пантер на просторах,

С кем мы, встретившись вместе, поднимались в горы,

Вместе схвативши, Быка убили,

В кедровом лесу погубили Хумбабу,

На перевалах горных львов убивали,

Друг мой, которого так любил я,

С которым мы все труды делили,

Энкиду, друг мой, которого так любил я,

С которым мы все труды делили, —

Его постигла судьба человека!

Дни и ночи над ним я плакал,

Не предавая его могиле,

Пока в его нос не проникли черви.

Устрашился я смерти и бегу в пустыне, —

Слово героя не дает мне покоя,

Дальней дорогой брожу в пустыне —

Слово Энкиду, героя, не дает мне покоя:

Как же смолчу я, как успокоюсь?

Друг мой любимый стал землею,

Энкиду, друг мой любимый, стал землею!

Так же, как он, и я не лягу ль,

Чтоб не встать во веки веков?”

Гильгамеш ему вещает, дальнему Утнапишти:

“Я же, чтоб дойти до дальнего Утнапишти:

Чтоб увидеть того, о ком ходит преданье,

Я скитался долго, обошел все страны,

Я взбирался на трудные горы,

Через все моря я переправлялся,

Сладким сном не утолял свои очи,

Мучил себя непрерывным бденьем,

Плоть свою я наполнил тоскою,

Не дойдя до хозяйки богов, сносил я одежду,

Убивал я медведей, гиен, львов, барсов и тигров,

Оленей и серн, скот и тварь степную,

Ел их мясо, их шкурой ублажал свое тело;

При виде меня хозяйка заперла двери,

Смолой и киром обмазал шесты я,

Когда плыл на ладье, не тронул воды я, —

Да найду я жизнь, которую ищу я!”

Утнапишти ему вещает, Гильгамешу:

“Почему, Гильгамеш, ты исполнен тоскою?

Потому ль, что плоть богов и людей в твоем теле,

Потому ль, что отец и мать тебя создали смертным?

Ты узнал ли, — когда-то для смертного Гильгамеша

Было ль в собранье богов поставлено кресло?

Даны ему, смертному, пределы:

Люди — как пахтанье, боги — как масло,

Человеки и боги — как мякина и пшеница!

Поспешил ты шкурою, Гильгамеш, облечься,

И что царскую перевязь, ее ты носишь, —

Потому что — нет у меня для тебя ответа,

Слова совета нет для тебя никакого!

Обрати лицо свое, Гильгамеш, к твоим людям:

Почему их правитель рубище носит?

[...]

Далее недостает около двадцати пяти. стихов.

Ярая смерть не щадит человека:

Разве навеки мы строим домы?

Разве навеки ставим печати?

Разве навеки делятся братья?

Разве навеки ненависть в людях?

Разве навеки река несет полые воды?

Стрекозой навсегда ль обернется личинка?

Взора, что вынес бы взоры Солнца,

С давних времен еще не бывало:

Пленный и мертвый друг с другом схожи —

Не смерти ли образ они являют?

Человек ли владыка? Когда Эллиль благословит их,

То сбираются Ануннаки, великие боги,

Мамет, создавшая судьбы, судьбу с ними вместе судит:

Они смерть и жизнь определили,

Не поведали смертного часа,

А поведали: жить живому!”

 

Таблица XI

 	

Утнапишти рассказывает Гильгамешу историю своей жизни. Он говорит о том,
как на совете боги порешили устроить на земле потоп. Единственный из
богов Эа пожалел людей, спустился в Шуруппак, где жил Утнапишти, и
повелел ему строить корабль.

Богобоязненный Утнапишти сделал все так, как ему было велено, собрал на
корабле свою семью, мастеровых, скот и зверье.

Он живописно рисует разбушевавшуюся по воле богов стихию. На седьмой
день ураган и ливень прекратились. Утнапишти выглянул наружу и увидел,
что все человечество погибло. Он возблагодарил богов за спасение и
направил свой корабль к горе Ницар. Еще через семь дней он поочередно
выпускает голубя, ласточку и ворона. Последний не вернулся на корабль и
все поняли, что земля наконец освободилась от вод.

Тут Эллиль увидел Утнапишти и разгневался - как это душа какая-то могла
уцелеть, если все должны были погибнуть. Однако Эа урезонил царя богов,
сказав, что надо было насылать бедствия, которые бы поубавили
численность смертных, но нельзя истреблять весь род людской. Эллиль в
конце концов согласился с этим, подошел к Утнапишти, благословил его и
возвестил, что отныне он во всем подобен богам.

Утнапишти внушает Гильгамешу, что еще раз боги вместе не соберутся,
чтобы даровать ему бессмертие. Очевидно для того, чтобы Гильгамеш свыкся
с постигшим его разочарованием, вечный старец насылает на него глубокий
сон. Спал герой долго, и каждый день жена Утнапишти пекла хлеб и клала
его в изголовье. Когда она принесла седьмую буханку, Гильгамеш
проснулся.

Ему казалось, что он прилег всего на минуту, но Утнапишти велел
сосчитать хлеба. Он убедил его отправляться в Урук и заниматься делом,
для которого был создан — править своим городом. Вечный старец повелел
лодочнику Уршанаби помочь герою умыться, переодеться и наказал отвезти
его назад.

Жена Утнапишти пожалела героя, проделавшего такой длинный и трудный путь
и ничего не получившего в его конце. Она упросила мужа, и тот на
прощание раскрыл Гильгамешу тайну цветка вечной молодости. Он растет на
дне моря и шипы у него, как у розы. Гильгамеш ныряет в Океан, достает
цветок, и они с Уршанаби отправляются в обратный путь.

По дороге они сделали привал, и Гильгамешу захотелось окунуться в
прохладный водоем. Пока он купался, из своей норы вылезла змея, похитила
цветок вечной молодости и тут же сбросила кожу. Даже заплакал Гильгамеш
от досады, но делать нечего и путники двинулись дальше.

Наконец они прибыли в Урук и Гильгамеш на правах хозяина приглашает
лодочника Уршанаби в свой город.

Гильгамеш ему вещает, дальнему Утнапишти:

“Гляжу на тебя я, Утнапишти,

Не чуден ты ростом — таков, как и я, ты,

И сам ты не чуден — таков, как и я, ты.

Не страшно мне с тобою сразиться;

Отдыхая, и ты на спину ложишься —

Скажи, как ты, выжив, в собранье богов был принят и жизнь обрел в нем?”

Утнапишти ему вещает, Гильгамешу:

“Я открою, Гильгамеш, сокровенное слово

И тайну богов тебе расскажу я.

Шуриппак, город, который ты знаешь,

Что лежит на бреге Евфрата, —

Этот город древен, близки к нему боги.

Богов великих потоп устроить склонило их сердце.

Совещались отец их Ану, Эллиль, герой, их советник,

Их гонец Нинурта, их мираб Эннуги.

Светлоокий Эа с ними вместе клялся,

Но хижине он их слово поведал:

“Хижина, хижина! Стенка, стенка!

Слушай, хижина! Стенка, запомни!

Шуриппакиец, сын Убар-Туту,

Снеси жилище, построй корабль,

Покинь изобилье, заботься о жизни,

Богатство презри, спасай свою душу!

На свой корабль погрузи все живое.

Тот корабль, который ты построишь,

Очертаньем да будет четырехуголен,

Равны да будут ширина с длиною,

Как Океан, покрой его кровлей!”

Я понял и вещаю Эа, владыке:

“То слово, владыка, что ты мне молвил,

Почтить я должен, все так и исполню.

Что ж ответить мне граду — народу и старцам?”

Эа уста открыл и молвит,

Мне, рабу своему, он вещает:

“А ты такую им речь промолви:

“Я знаю, Эллиль меня ненавидит, —

Не буду я больше жить в вашем граде,

От почвы Эллиля стопы отвращу я.

Спущусь к Океану, к владыке Эа!

А над вами дождь прольет он обильно,

Тайну птиц узнаете, убежища рыбы,

На земле будет всюду богатая жатва,

Утром хлынет ливень, а ночью

Хлебный дождь вы узрите воочью”.

Едва занялось сияние утра,

По зову моему весь край собрался,

[...]

Всех мужей я призвал на повинность —

Дома сносили, разрушали ограду.

Ребенок смолу таскает,

Сильный в корзинах снаряженье носит.

В пятеро суток заложил я кузов:

Треть десятины площадь, борт сто двадцать локтей высотою,

По сто двадцать локтей края его верха.

Заложил я обводы, чертеж начертил я:

Шесть в корабле положил я палуб,

На семь частей его разделивши ими,

Его дно разделил на девять отсеков,

Забил в него колки водяные,

Выбрал я руль, уложил снаряженье.

Три меры кира в печи расплавил;

Три меры смолы туда налил я,

Три меры носильщики натаскали елея:

Кроме меры елея, что пошла на промазку,

Две меры елея спрятал кормчий.

Для жителей града быков колол я,

Резал овец я ежедневно,

Соком ягод, маслом, сикерой, вином и красным и белым

Народ поил, как водой речною,

И они пировали, как в день новогодний.

Открыл я благовонья, умастил свои руки.

Был готов корабль в час захода Солнца.

Сдвигать его стали — он был тяжелым,

Подпирали кольями сверху и снизу,

Погрузился он в воду на две трети.

Нагрузил его всем, что имел я,

Нагрузил его всем, что имел серебра я,

Нагрузил его всем, что имел я злата,

Нагрузил его всем, что имел живой я твари,

Поднял на корабль всю семью и род мой,

Скот степной и зверье, всех мастеров я поднял.

Время назначил мне Шамаш:

“Утром хлынет ливень, а ночью

Хлебный дождь ты узришь воочью, —

Войди на корабль, засмоли его двери”.

Настало назначенное время:

Утром хлынул ливень, а ночью

Хлебный дождь я увидел воочью.

Я взглянул на лицо погоды —

Страшно глядеть на погоду было.

Я вошел на корабль, засмолил его двери —

За смоление судна корабельщику Пузур-Амурри

Чертог я отдал и его богатства.

Едва занялось сияние утра,

С основанья небес встала черная туча.

Адду гремит в ее середине,

Шуллат и Ханиш идут перед нею,

Идут, гонцы, горой и равниной.

Эрагаль вырывает жерди плотины,

Идет Нинурта, гать прорывает,

Зажгли маяки Ануннаки,

Их сияньем они тревожат землю.

Из-за Адду цепенеет небо,

Что было светлым, — во тьму обратилось,

Вся земля раскололась, как чаша.

Первый день бушует Южный ветер,

Быстро налетел, затопляя горы,

Словно войною, настигая землю.

Не видит один другого;

И с небес не видать людей.

Боги потопа устрашились,

Поднялись, удалились на небо Ану,

Прижались, как псы, растянулись снаружи.

Иштар кричит, как в муках родов,

Госпожа богов, чей прекрасен голос:

“Пусть бы тот день обратился в глину,

Раз в совете богов я решила злое,

Как в совете богов я решила злое,

На гибель людей моих войну объявила?

Для того ли рожаю я сама человеков,

Чтоб, как рыбий народ, наполняли море!”

Ануннакийские боги с нею плачут,

Боги смирились, пребывают в плаче,

Теснятся друг к другу, пересохли их губы.

Ходит ветер шесть дней, семь ночей,

Потопом буря покрывает землю.

При наступлении дня седьмого

Буря с потопом войну прекратили,

Те, что сражались подобно войску.

Успокоилось море, утих ураган — потоп прекратился.

Я открыл отдушину — свет упал на лицо мне,

Я взглянул на море — тишь настала,

И все человечество стало глиной!

Плоской, как крыша, сделалась равнина.

Я пал на колени, сел и плачу,

По лицу моему побежали слезы.

Стал высматривать берег в открытом море —

В двенадцати поприщах поднялся остров.

У горы Ницир корабль остановился.

Гора Ницир корабль удержала, не дает качаться.

Один день, два дня гора Ницир держит корабль, не дает качаться.

Три дня, четыре дня гора Ницир держит корабль, не дает качаться.

Пять и шесть гора Ницир держит корабль, не дает качаться.

При наступлении дня седьмого

Вынес голубя и отпустил я;

Отправившись, голубь назад вернулся:

Места не нашел, прилетел обратно.

Вынес ласточку и отпустил я;

Отправившись, ласточка назад вернулась:

Места не нашла, прилетела обратно.

Вынес ворона и отпустил я;

Ворон же, отправившись, спад воды увидел,

Не вернулся; каркает, ест и гадит.

Я вышел, на четыре стороны принес я жертву,

На башне горы совершил воскуренье:

Семь и семь поставил курильниц,

В их чашки наломал я мирта, тростника и кедра.

Боги почуяли запах,

Боги почуяли добрый запах,

Боги, как мухи, собрались к приносящему жертву.

Как только прибыла богиня-матерь,

Подняла она большое ожерелье,

Что Ану изготовил ей на радость:

“О боги! У меня на шее лазурный камень —

Как его воистину я не забуду,

Так эти дни я воистину помню,

Во веки веков я их не забуду!

К жертве все боги пусть подходят,

Эллиль к этой жертве пусть не подходит,

Ибо он, не размыслив, потоп устроил

И моих человеков обрек истребленью!”

Эллиль, как только туда он прибыл,

Увидев корабль, разъярился Эллиль,

Исполнился гневом на богов Игигов:

“Какая это душа спаслася?

Ни один человек не должен был выжить!”

Нинурта уста открыл и молвит,

Ему вещает, Эллилю, герою:

“Кто, как не Эа, замыслы строит,

И Эа ведает всякое дело!”

Эа уста открыл и молвит,

Ему вещает, Эллилю, герою:

“Ты — герой, мудрец меж богами!

Как же, как, не размыслив, потоп ты устроил?

На согрешившего грех возложи ты,

На виноватого вину возложи ты, —

Удержись, да не будет погублен, утерпи, да не будет повержен!

Чем бы потоп тебе делать,

Лучше лев бы явился, людей поубавил!

Чем бы потоп тебе делать,

Лучше волк бы явился, людей поубавил!

Чем бы потоп тебе делать,

Лучше голод настал бы, разорил бы землю!

Чем бы потоп тебе делать,

Лучше мор настал бы, людей поразил бы!

Я ж не выдал тайны богов великих —

Многомудрому сон я послал, и тайну богов постиг он.

А теперь ему совет посоветуй!”

Поднялся Эллиль, взошел на корабль,

Взял меня за руку, вывел наружу,

На колени поставил жену мою рядом,

К нашим лбам прикоснулся, встал между нами, благословлял нас:

“Доселе Утнапишти был человеком,

Отныне ж Утнапишти нам, богам, подобен,

Пусть живет Утнапишти при устье рек, в отдаленье!”

Увели меня вдаль, при устье рек поселили.

Кто же ныне для тебя богов собрал бы,

Чтоб нашел ты жизнь, которую ищешь?

Вот, шесть дней и семь ночей не поспи-ка!”

Только он сел, раскинув ноги, —

Сон дохнул на него, как мгла пустыни.

Утнапишти ей вещает, своей подруге:

“Посмотри на героя, что хочет жизни!

Сон дохнул на него, как мгла пустыни”.

Подруга его ему вещает, дальнему Утнапишти:

“Прикоснись к нему, человек да проснется!

Тем же путем да вернется спокойно,

Через те же ворота да вернется в свою землю!”

Утнапишти ей вещает, своей подруге:

“Лжив человек! Тебя он обманет:

Вот, пеки ему хлеба, клади у изголовья,

И дни, что он спит, на стене помечай-ка”.

Пекла она хлеба, клала у изголовья,

И дни, что он спит, на стене отмечала.

Первый хлеб его развалился,

Треснул второй, заплесневел третий,

Четвертый — его побелела корка,

Пятый был черствым, шестой был свежим,

Седьмой — в это время его он коснулся, и тот пробудился.

Гильгамеш ему вещает, дальнему Утнапишти:

“Одолел меня сон на одно мгновенье —

Ты меня коснулся, пробудил сейчас же”.

Утнапишти ему вещает, Гильгамешу:

“Встань, Гильгамеш, хлеба сосчитай-ка,

И дни, что ты спал, тебе будут известны:

Первый твой хлеб развалился,

Треснул второй, заплесневел третий,

Четвертый — его побелела корка,

Пятый был черствым, шестой был свежим,

Седьмой — в это время ты пробудился”.

Гильгамеш ему вещает, дальнему Утнапишти:

“Что же делать, Утнапишти, куда пойду я?

Плотью моей овладел Похититель,

В моих покоях смерть обитает,

И куда взор я ни брошу — смерть повсюду!”

Утнапишти ему вещает, корабельщику Уршанаби:

“Не тебя пусть ждет пристань, перевоз тебя пусть забудет,

Кто на берег пришел, тот к нему и стремися!

Человек, которого привел ты, — рубище связало его тело,

Погубили шкуры красоту его членов.

Возьми, Уршанаби, отведи его умыться,

Пусть свое платье он добела моет,

Пусть сбросит шкуры — унесет их море.

Прекрасным пусть станет его тело,

Новой повязкой главу пусть повяжет,

Облаченье наденет, наготу прикроет.

Пока идти он в свой город будет,

Пока не дойдет по своей дороге,

Облаченье не сносится, все будет новым!”

Взял его Уршанаби, отвел его умыться,

Добела вымыл он свое платье,

Сбросил шкуры — унесло их море,

Прекрасным стало его тело,

Новой повязкой главу повязал он,

Облаченье надел, наготу прикрыл он.

Пока идти он в свой город будет,

Пока не дойдет по своей дороге,

Облаченье не сносится, все будет новым.

Гильгамеш с Уршанаби шагнули в лодку,

Столкнули лодку на волны и на ней поплыли.

Подруга его ему вещает, дальнему Утнапишти:

“Гильгамеш ходил, уставал и трудился, —

Что ж ты дашь ему, в свою страну да вернется?”

А Гильгамеш багор уже поднял,

Лодку к берегу он направил.

Утнапишти ему вещает, Гильгамешу:

“Гильгамеш, ты ходил, уставал и трудился, —

Что ж мне дать тебе, в свою страну да вернешься?

Я открою, Гильгамеш, сокровенное слово,

И тайну цветка тебе расскажу я:

Этот цветок — как тёрн на дне моря,

Шипы его, как у розы, твою руку уколют.

Если этот цветок твоя рука достанет, —

Будешь всегда ты молод”.

Когда Гильгамеш услышал это,

Открыл он крышку колодца,

Привязал к ногам тяжелые камни,

Утянули они его в глубь Океана.

Он схватил цветок, уколов свою руку;

От ног отрезал тяжелые камни,

Вынесло море его на берег.

Гильгамеш ему вещает, корабельщику Уршанаби:

“Уршанаби, цветок тот — цветок знаменитый,

Ибо им человек достигает жизни.

Принесу его я в Урук огражденный,

Накормлю народ мой, цветок испытаю:

Если старый от него человек молодеет,

Я поем от него — возвратится моя юность”.

Через двадцать поприщ отломили ломтик,

Через тридцать поприщ на привал остановились.

Увидал Гильгамеш водоем, чьи холодны воды,

Спустился в него, окунулся в воду.

Змея цветочный учуяла запах,

Из норы поднялась, цветок утащила,

Назад возвращаясь, сбросила кожу.

Между тем Гильгамеш сидит и плачет,

По щекам его побежали слезы;

Обращается к кормчему Уршанабиз

“Для кого же, Уршанаби, трудились руки?

Для кого же кровью истекает сердце?

Себе самому не принес я блага,

Доставил благо льву земляному!

За двадцать поприщ теперь уж качает цветок пучина,

Открывая колодец, потерял я орудья, —

Нечто нашел я, что мне знаменьем стало: да отступлю я!

И на берегу я ладью оставил!”

Через двадцать поприщ отломили ломтик,

Через тридцать поприщ на привал остановились,

И прибыли они в Урук огражденный.

Гильгамеш ему вещает, корабельщику Уршанаби:

“Поднимись, Уршанаби, пройди по стенам Урука,

Обозри основанье, кирпичи ощупай —

Его кирпичи не обожжены ли

И заложены стены не семью ль мудрецами?”

Позже была прибавлена таблица XII «О все видавшем...», являющаяся
переводом шумерской былины и сюжетно не связанная с остальными. См. миф
«Гильгамеш, Энкиду и нижний мир».

Перевод с аккадского И. М. Дьяконова

[1] Урук — шум. Унуг, биб. Эрех, греч. Орхоя, совр. посёлок Варка в 65
км к северо-западу от иракского г. Насирия. Древний город в Нижней
Месопотамии. Урук был центром шумерского культа бога неба Ана и богини
Инанны, храм, посвященный им назывался Эанна. В XXVII—XXVI вв. до н. э.
при I династии Урука, родоначальником которой считался бог Солнца Уту,
правили легендарные цари Энмеркар, Лугальбанда, Гильгамеш. В XXIV в. до
н. э. при Лугальзагеси Урук был столицей Шумера. После завоевания
Саргоном Древним в конце XXIV в. до н. э. Урук вошел в состав его
державы. В конце XXII в. до н. э. царь Утухегаль создал объединенное
“царство Шумера и Аккада”, после его смерти власть перешла к Ур-Намму —
основателю III династии Ура. В VIII—VI вв. до н. э. Урук был в составе
вавилонского, затем ахеменидского и селевкидского царств. В III в. н. э.
разрушен Сасанидами.

[2] Гильгамеш (XXVII—XXVI в. до н. э.) — правитель-лугаль I династии
Урука в Шумере. Исторические свидетельства о нем содержатся в «Царском
списке» и в двух гораздо более поздних царских надписях о строительстве
им городских укреплений Урука и о возведении храма. Гильгамешу удалось
отстоять независимость своего государства в борьбе с правителем Киша
Агги. Герой щумерского эпоса, до нас дошли пять песен о нем — «Гильгамеш
и Агга», предположительно наиболее раннее произведение, «Гильгамеш и
страна жизни», «Гильгамеш, Энкиду и нижний мир», «Гильгамеш и бык неба»
и «Смерть Гильгамеша». Первые три сказания сохранились почти полностью,
а два последних в отрывках. На основе этих произведений ок. 2000 г. до
н. э. была создана данная поэма на аккадском языке «О все видавшем...».
Он отличался мужеством, огромной физической силой, наводил ужас на
врагов, был своенравным и независимым человеком. Позже стал считаться
судьей в загробном мире, защитником людей от демонов.

[3] Аруру — в аккадской мифологии богиня-мать. В данном эпосе о
Гильгамеше она создает из глины Энкиду. По некоторым вариантам
аккадского эпоса участвовала в создании людей, определила их судьбы.
Возможно Аруру имеет очень древнее дошумерское происхождение.

[4] Нинсун — шумерская богиня земных недр, по эпическим сказаниям «О все
видавшем...» и по мифу «Гильгамеш и страна жизни» была матерью
Гильгамеша. В прологе к законам Шульги она упоминается как мать
Ур-Намму. Ее храм в Уруке назывался Эгальмах.

[5] Эана — храм бога неба Ану и его дочери Иштар, главный храм Урука. В
Шумере храмы были обычно окружены хозяйственными постройками, где
держали урожай с храмовых имений; эти постройки сами считались
священными.

[6] Иштар — наиболее почитаемая аккадская богиня плодородия, плотской
любви и войны, олицетворение планеты Венера, наиболее близко
соответствовала Инанне, но объединила черты многих шумерских богинь.
Считалась дочерью Сина. Почиталась во многих городах: Аккад, Арбела,
Ниневия, Ашшyp, Ур, Урук и др. В Уруке культ Иштар был связан с оргиями,
включавшими самоистязания, проявлениями сексуальной свободы, принесением
в жертву жрицами кадишту своей девственности. Иштар считалась
покровительницей проституток и гомосексуалистов. Наиболее
распространённые эпитеты — владычица богов, царица царей, яростная
львица, Иштар-воительница. Иштар иногда изображалась со стрелами за
спиной. Как богиня войны Иштар ярче всего выступает в Ассирии, где она —
дочь или жена верховного бога Ашшура. Ее храм в Ниневии назывался
Эмишмиш. С конца II тыс. до н. э. ее культ широко распространяется у
хурритов, где она идентифицируется с местной богиней Шавушкой.

[7] Речь идет о вызове всех работоспособных граждан Урука на постройку
стен. У юношей города не остается сил и времени на общение с
родственниками и возлюбленными.

[8] Ану (шумер. Ан) — один из трех верховных богов в шумерском пантеоне.
Его имя пишется знаком, обозначающим понятие бог. Ан возглавляет список
богов из Фары. Покровитель города Урук. Согласно мифам Ан породил от
богини земли Ки Энлиля, бога воздуха. Энлиль, “первый сын Ана”, в ряде
случаев становится соперником отца. К середине III тыс.до н. э. он
полностью оттесняет культ Ана, что связано с возросшей ролью Энлиля, как
верховного бога Ниппура — древнейшего культового центра. Другие дети Ана
— бог бури Ишкур (Адад), Марту, Инанна (Иштар), Баба (Бау), Гатумдуг,
Нисаба, боги ануннаки. Жена Ана — Ки (земля). Инанна как владычица богов
также выступает в роли жены Ана, однако в пантеоне города Урука она его
дочь. Ан обычно изображается пассивным и бездеятельным, но нередко он
враждебен людям. Символом Ана является рогатая тиара. Согласно аккадской
поэме «Энума элиш...», Ану — сын Аншара, один из представителей младшего
поколения богов, его порождением является премудрый бог Эа. Во второй
половине правления персидской династии Ахеменидов Ану становится
верховным богом города Урука, отождествляясь (по мнению И. М.
Дьяконова), с Элах-шемаййа — семитским обозначением Ахурамазды.

[9] Подобье — дословно “названье”, “слово”, “имя”.

[10] Нинурта (шум. владыка земли) — в шумеро-аккадской мифологии бог
войны, охоты и рыболовства, растительности и плодородия. Вместе с тем
бог утреннего солнца, милостивый, исцеляющий и всепрощающий. Почитался
вместе со своим отцом Энлилем в Ниппуре. Очень близок по генеалогии и
функциям с Нингирсу, возможно это разные ипостаси одного бога. Со
старовавилонского времени супругой Нинурты была богиня Гула. Его культ
процветал в городе Кальху и в Мараде. Как бог войны он весьма почитался
в Ассирии. О Нинурте сохранились аккадские поэмы «Владыка в сиянье
великом», «Созданный по подобию Ана», «Путешествие Нинурты в Эриду»,
«Миф о птице Зу». В астрологии ему соответствовала планета Сатурн и
созвездие Ориона.

[11] Сумукан (Шаккан) — шумеро-аккадское божество, отвечающее за
растительную и животную жизнь в долинах. Получил власть над животными от
Энки. Представлялся одетым в шкуру или нагим. Упоминается в мифе «Энки и
мировой порядок».

[12] Хумбаба — вавилонский и новоассирийский аналог шумерского Хувавы.
Хувава (акк. Хумбаба) — в шумеро-аккадской мифологии хранитель
вечнозеленых (возможно поэтому бессмертных) кедров. В шумерском эпосе
“Гильгамеш и страна жизни” Хувава называет гору Хуррум своим отцом и
матерью. Возможно в этом нашло свое отражение знакомство шумеров с
хурритами. Хувава представлялся в виде многоногого и многорукого
существа, окружённого семью магическими лучами, которые как-то связаны с
кедрами. В момент пускания луча кедры, по-видимому, становятся
уязвимыми, их можно срубить и тем самым уменьшить силу Хувавы.

[13] Шамаш (акк. солнце) — бог Солнца в аккадской мифологии, сын Сина,
бога Луны, брат богини Иштар, его супруга Айя, посол Бунене. Шамаш
почитался как всевидящий и всезнающий судья человеческих деяний.
Считалось, что ночью он спускается в нижний мир, принося туда свет, пищу
и питье. В Сиппаре его храм назывался Эбарра. Его считали покровителем
прорицаний. Иногда изображали в виде старца в зале суда. Хаммурапи
поместил облик Шамаша на стеле с законами.

[14] Ограда — здесь то же, что Урук.

[15] Бог Вэр — одна из ипостасей бога грома и дождя Адду.

[16] Эгальмах — храм богини Нинсун в Уруке.

[17] Обычная веревка скручена из двух шнуров, поэтому втрое скрученный
канат (или нить) — образ дружбы двоих.

[18] Ирнина — одно из имен богини Иштар.

[19] Ануннаки — в шумеро-аккадской мифологии боги разделялись на две
группы: игигов и ануннаков. Суть этого разделения нигде четко не
объяснена, в разных мифах одни и те же боги причисляются то к игигам, то
к ануннакам. В «Мифе об Атрахасисе» ануннаки занимают господствующее
положение, а игиги находятся у них в подчинении. Отцом ануннаков
считался бог Ан, в аккадском пантеоне богов — Мардук. Число ануннаков по
разным текстам колеблется от 7 до 600, но чаще всего встречается 50
ануннаков.

[20] Думузи (шум. истинный сын, акк. Таммуз) — божество в
шумеро-аккадской мифологии, известное еще со времен списка богов Фары.
Его имя упоминается и в Ниппурском царском списке среди царей Ура.
Думузи является героем многих мифов, которые можно отнести к циклу
“Думузи и Инанна” («Думузи и Энкимду», «Нисхождение Инанны в нижний
мир»), где он выступает в роли супруга богини. Упоминается также в мифах
«Энки и мировой порядок». Думузи — умирающий и воскресающий бог, культ
которого был очень широко распрастранен в Месопотамии и связан с
сезонностью сельскохозяйственных работ.

[21] Ишуллану — в аккадской мифологии садовник Ану, отца богини Иштар.
За отказ разделить любовь с богиней был превращен ею в животное — то ли
крота, то ли паука.

[22] Эрешкигаль (шум. хозяйка большой земли) — в шумеро-аккадской
мифологии владычица подземного царства, сестра и соперница Инанны
(Иштар). Судя по мифу «Гильгамеш, Энкиду и нижний мир», Эрешкигаль
получает подземное царство в качестве “подарка”. О власти богини
подробно рассказывается в шумерском мифе «Нисхождение Инанны в нижний
мир» и в аккадском тексте «Нисхождение Иштар». В вавилонском мифе
«Нергал и Эрешкигаль» говорится о том, что ей пришлось разделить свое
владычество над подземным царством с богом Нергалом.

[23] Белет-Цери — аккадское имя женщины-писца подземного мира,
соответствующей шумерской Гештинанне. В аккадской мифологии супруга бога
кочевых племён Марту (Амурру).

[24] Ур-Шанаби — в шумерском подземном мире перевозчик через реку. Его
супруга богиня Нанше.

	

2. Гильгамеш, Энкиду и нижний мир

Поэма начинается с пролога о божественном акте творения, об отделении
земли и неба, о низвержении богини Эрешкигаль в подземное царство, о
битве Энки с чудовищем нижнего мира. Далее описывается дерево хулуппу
(возможно ива), которое росло на берегах Евфрата. Оно было с корнем
вырвано безжалостным южным ветром, но его нашла Инанна и посадила в
своем саду. Она ухаживала за ним, видимо, надеясь в будущем сделать из
него трон и ложе.

Прошли годы. Дерево выросло и окрепло, но в его корнях поселилась змея,
на вершине свила гнездо птица Анзуд, а в стволе устроила себе дом
безжалостная дева Лилит. Инанна, видя, что ее детище погибает, стала
проливать горькие слезы и жаловаться своему брату солнечному богу Уту.
Но Уту ничем не смог ей помочь.

Тогда Инанна обратилась со своей скорбью к Гильгамешу, и тот не остался
глух к ее плачу. Надел он тяжелые доспехи, взял огромный топор и одним
взмахом отсек змее голову. Увидев это, гигантская птица Анзуд подхватила
своих детенышей и унесла в горы, а дева Лилит сама разрушила свое жилище
и удалилась. Срубил Гильгамеш дерево хулуппу, чтобы Инанна могла сделать
из него трон и ложе для своего храма.

Из остатков корней священного дерева, Гильгамеш сотворил себе некий
музыкальный инструмент, возможно барабан, названный в поэме пукку, а из
макушки дерева — микку, барабанные палочки. И оказался этот барабан
волшебным, люди безропотно покорялись Гильгамешу, пока он играл на нем.
Возомнил себя герой равным богу, начал использовать жителей Урука без
всякой жалости. Молодых людей заставлял он работать, не покладая рук, а
юных девушек отрывал от матерей их и женихов и в доме своем держал для
утех.

Подняли молодые девы плач великий, и услышал его справедливый бог Уту. В
единочасье провалились и пукку, и микку в нижний мир. Тщетно пытался
Гильгамеш достать их. И вот садится герой у ганзира — ока подземного
мира — и начинает оплакивать свою потерю. Увидел его верный слуга Энкиду
в таком горе и вызвался спуститься в нижний мир, чтобы принести пукку и
микку.

Обрадовался Гильгамеш и стал давать Энкиду указания, как не остаться в
"стране без возврата" навсегда. Нельзя появляться в нижнем мире в чистых
одеждах, нельзя умащать себя маслом, брать с собой посох, надевать
сандалии, нельзя целовать ту женщину, которая полюбилась, но и нельзя
ударить ту, что ненавистна. Очевидно, что только человек, полностью
отрешившийся от земных благ и власти, победивший в себе и любовь, и
ненависть, имеет шанс вернуться из нижнего мира.

Энкиду не внял совету Гильгамеша. Надел он чистые одежды, умастил себя
сладким маслом, взял копье и посох с собою, поцеловал ту, что ему
полюбилась и ударил ту, что была ненавистна. Он нарушил все запреты
подземного мира и остался там навсегда.

Опечалился Гильгамеш, когда понял, что произошло. Отправился он в Ниппур
молить всесильного бога Энлиля помочь ему хотя бы повидаться с другом,
но великий бог не внял его мольбам. Тогда направился Гильгамеш в Эриду
просить Энки, и бог мудрости согласился помочь. Приказал он богу Солнца
Уту приотворить дверь нижнего мира, и проскользнула в нее тень Энкиду.

Обрадовались друзья встрече, обнялись, поцеловались, и принялся
Гильгамеш расспрашивать Энкиду о том, кому как в нижнем мире живется.

 

В предвечные дни, в бесконечные дни,

В предвечные ночи, в бесконечные ночи,

В предвечные годы, в бесконечные годы,

В те времена былые, когда все насущное в сиянии выявилось, вот когда,

В те времена былые, когда все насущное нежно вымолвилось, вот когда,

Когда в домах Страны хлеб вкушать стали, вот когда,

Когда в печках Страны плавильные тигли делать стали, вот когда

Когда небеса от земли отделились, вот когда,

Когда земля от небес отодвинулась, вот когда,

Когда имя человеков установилось, вот когда,

Когда Ан себе небо унес, вот когда,

А Энлиль себе землю забрал, вот когда,

Когда Эрешкигаль подарком брачным миру подземному подарили, вот когда,

Когда в плаванье он отправился, когда в плаванье он отправился, вот
когда,

Когда Отец миром подземным поплыл, вот когда,

Когда Энки миром подземным поплыл, вот когда, —

К господину маленькие кидаются,

К Энки огромные мчатся,

Маленькие эти есть камни руки,

Огромные — камни, что заставляют плясать тростники.

Вокруг киля ладьи Энки

Они рассыпаются, как черепахи,

Перед носом ладьи господина

Вода, словно волк, все пожирает,

За кормою ладьи Энки

Вода, словно лев, свирепствует, —

Тогда, в те дни, одно древо,

Единственное древо, хулуппу-древо,

На берегу Евфрата чистого посажено,

Воды Евфрата пьет оно, —

Ветер южный с силою налетает,

Корни его вырывает, ветви его ломает,

Евфрат волною его сбивает.

Жена, Ана словам покорная, идет,

Энлиля словам покорная, идет,

Древо рукою своею берет, в Урук приносит.

В сад цветущий Инанны его вносит.

Жена рук не покладает, древо опекает

Жена глаз не спускает, рук не покладает, древо опекает.

“Когда на престол великолепный — да воссяду?” — вопрошает.

“Когда на ложе великолепное — да возлягу?” — вопрошает.

Пять лет прошло, десять лет прошло.

Древо взросло, кору его не расколоть.

В корнях его змея, заклятий не ведающая, гнездо устроила.

В ветвях его Анзуд-птица птенца вывела.

В средине его Лилит-дева жилье себе соорудила.

Дева белозубая, сердце беззаботное.

Светлая Инанна, как горько она плачет!

На рассвете, когда небосвод озарился,

Когда на рассвете зашумели птицы,

Уту из опочивальни вышел,

Сестра его светлая Инанна,

К Уту-герою она взывает:

“Брат мой, в те предвечные дни, когда присуждали судьбы

Когда изобилие излилось над Страною,

Когда Ан небеса унес, вот когда,

А Муллиль себе землю забрал, вот когда,

Когда Гашангаль подарком брачным в Кур подземный подарили, вот когда,

Когда в плаванье он отправился, вот когда,

Когда Отец в Кур подземный поплыл, вот когда,

Когда Аманки в Кур подземный поплыл, вот когда, —

Ко владыке малые кидаются,

К Аманки великие мчатся,

Малые эти есть камни руки,

Великие — камни, что заставляют плясать тростники.

Вокруг киля ладьи Аманки

Они рассыпаются, как черепахи,

Пред носом ладьи владыки

Вода, словно волк, все пожирает,

За кормою ладьи Аманки

Вода, словно лев, свирепствует, —

Тогда, в те дни, одно деревце, единственное деревце,

Хулуппу-деревце,

На брегу Евфрата чистого посажено,

Воды Евфрата пьет оно, —

Ветер южный с силою налетает, корни его вырывает,

Ветви его ломает,

Евфрат волною его сбивает,

Женушка, Ана словам покорная, идет,

Муллиля словам покорная, идет.

Деревце рукою своею взяла, в Урук принесла,

В сад цветущий Гашанны его внесла.

Я, женушка, рук не покладала, деревце опекала,

Я, Гашанна, рук не покладала. глаз не спускала, деревце опекала.

“Когда на престол великолепный — да воссяду?” — вопрошала.

“Когда на ложе великолепное — да возлягу?” — вопрошала.

Пять лет прошло, десять лет прошло.

Деревце возросло, кору его не расколоть.

В корнях его змея, заклятий не ведающая, гнездо устроила.

В ветвях его Анзуд-птица птенца вывела,

В средине его Лилит-дева жилье себе соорудила.

Дева белозубая, сердце беззаботное”.

Светлая Инанна, как горько она плачет!

Брат ее, герой Уту, на эти слова ее не отозвался.

На рассвете, когда небосвод озарился,

Когда на рассвете зашумели птицы,

Уту из опочивальни вышел,

Сестра его светлая Инанна,

К Гильгамешу могучему она взывает:

“Брат мой, в те предвечные дни, когда присуждали судьбы,

Когда изобилие излилось над Страною,

Когда Ан небеса унес, вот когда,

А Муллиль себе землю унес, вот когда,

Когда Гашангаль подарком брачным в Кур подземный подарили, вот когда,

Когда в плаванье он отправился, когда в плаванье он отправился, вот
когда,

Когда Отец в Кур подземный поплыл, вот когда,

Когда Аманки в Кур подземный поплыл, вот когда, —

Ко владыке малые кидаются,

К Аманки великие мчатся,

Малые эти есть камни руки,

Великие — камни, что заставляют плясать тростники,

Вокруг киля ладьи Аманки

Они рассыпаются, как черепахи,

Перед носом ладьи владыки

Вода, словно волк, все пожирает,

За кормою ладьи Аманки

Вода, словно лев, свирепствует, —

Тогда, в те дни, одно деревце, единственное деревце,

Хулуппу-деревце,

На брегу Евфрата чистого посажено,

Воду Евфрата пьет оно,

Ветер южный с силою налетает, корни его вырывает,

Ветви его ломает,

Евфрат волною его сбивает.

Женушка, Ана словам покорная, идет,

Муллиля словам покорная, идет,

Деревце рукою своею берет, в Урук приносит,

В сад цветущий Гашапанны его приносит,

Женушка рук не покладает, деревце опекает,

Гашанна рук не покладает, таз не спускает, деревце опекает.

“Когда на престол великолепный — да воссяду?” — вопрошает.

“Когда на ложе великолепное — да возлягу?” — вопрошает.

Пять лет прошло, десять лет прошло.

Деревце выросло, кору его не расколоть.

В корнях его змея, заклятий не ведающая, гнездо устроила

В ветвях его Анзуд-птица птенца вывела.

В средине его Лилит-дева жилье себе соорудила.

Дева белозубая, сердце беззаботное.

Я, Гашанна светлая, как горько я плачу!”

На слова, что сестра его промолвила,

Брат ее, Гильгамеш могучий, на слова ее отозвался.

Пудовым поясом стан опоясал,

Что пуд ему, что пушиночка.

Бронзовый топор, твой топор дорожный,

Что в двадцать пудов, да и с четвертью, в руку взял.

В корнях змею, что заклятий не ведает, он убил.

В ветвях Анзуд-птица птенца своего схватила, в горы полетела.

В средине Лилит-дева дом свой разрушила,

В разорении бегством спасается.

А древо — корни его он разрубил, ветви его он расщепил.

Сограждане его, что с ним вместе были,

Ветви его отрезали, повязали,

И сестре своей, чистой Инанне, для престола ее он дал,

Для ложа ее он дал.

Он же из корней барабан себе сделал волшебный, Пукку.

Из ветвей барабанные палочки сделал волшебные, Микку.

Барабан громкоговорливый, он барабан

На просторные улицы выносит,

Громкоговорливый, громкоговорливый,

На широкую улицу его он выносит.

Юноши его града заиграли на барабане.

Они, отряд из детей вдовьих, что без устали скачут.

“О, горло мое, о, бедра мои!” — так они громко плачут.

Тот, кто мать имеет, — она сыну еду приносит,

Кто сестру имеет — она воду изливает брату.

Когда же наступил вечер,

Там, где стоял барабан, он место то пометил.

Он барабан пред собою возвел, он в дом его внес.

Когда же наступило утро, там, где место его он пометил,

Там, где они плясали,

От проклятий, от вдовьих,

От воплей маленьких девочек “О, Уту!” —

Барабан вместе с палочками барабанными

К жилью подземного мира упали.

Он пытался, он не достал их.

Он руку тянул, он не достал их.

Он ногу тянул, он не достал их.

Там, пред вратами входными Ганзира, пред вратами

Подземного мира они лежат

Гильгамеш роняет слезы, позеленел от горя.

“О, мой барабан, о, мои палочки!

Барабан, его роскошью я не насытился,

Его полнозвучием я не натешился!

Когда б барабан мой в доме плотника еще был!

Плотника жену, словно мать родную бы возлюбил!

Дочку плотничью, что сестру меньшую бы возлюбил!

Барабан мой в подземный мир провалился,

Кто мне его достанет?

Мои палочки в подземный мир провалились,

кто мне их достанет?”

Слуга его Энкиду ему отвечает:

“Господин мой, как ты горько плачешь!

Сердце свое, зачем печалишь?

Ныне я барабан твой из мира подземного тебе верну,

Твои палочки из Ганзира я воистину тебе достану!”

Гильгамеш так Энкиду молвит;

“Если ныне ты в мир подземный спустишься,

Совет тебе дам, прими совет мой,

К словам, что я тебе скажу, обрати свой разум!

В одежду светлую не облачайся —

Они тебя примут за странника-духа.

Свежим жертвенным маслом не натирайся —

На его ароматы они вкруг тебя соберутся.

Копья в Кур брать ты не должен —

Копьем убитые вкруг тебя соберутся.

Кизиловый жезл не бери в свою руку —

Духи мертвых тебя непременно схватят

Обуви не надевай на ноги —

Не сотвори шума в подземном мире.

Не целуй жены своей любимой,

Не бей жены, тобой нелюбимой,

Не целуй дитя свое любимое,

Не бей свое дитя нелюбимое, —

Вопли мира подземного тебя схватят.

У той, что лежит, у той, что лежит,

У матери бога Ниназу, у той, что лежит,

Ее бедра прекрасные не покрыты одеждой,

Ее светлая грудь льном не прикрыта.

Ее голос как чистая медь звенит.

Волосы треплет, словно солому, она”.

Энкиду словам своего господина не внял.

В одежду чистую светлую он облачился —

За духа-странника его принимают.

Свежим жертвенным маслом из каменного сосуда

Он умастился —

На ароматы вкруг него они собралися.

Копье в мир подземный он бросает —

Копьем убитые его окружают.

Жезл кизиловый в руку свою берет он —

Духи мертвых его хватают.

Обувь на ноги он надевает —

Трещины в мире подземном делает.

Жену любимую он целует,

Жену нелюбимую он побивает,

Дитя любимое он целует,

Дитя нелюбимое он ударяет, —

Вопль подземного мира его хватает.

Та, что лежит, та, что лежит, матерь бога Ниназу, та, что лежит,

Ее светлые плечи не покрыты одеждой,

Не покрыты ее светлые груди,

Сосудам для благовоний подобные.

Когда Энкиду из мира подземного хотел подняться,

Намтар не схватил его, Азаг не схватил его,

Земля схватила его.

Нергала страж беспощадный не схватил его.

Земля схватила его.

На поле сраженья мужей он не пал, земля схватила его.

Гильгамеш, могучий сын Нинсун,

В храм Экур к Энлилю одиноко бредет,

Перед Энлилем он рыдает:

“Отец Энлиль, мой барабан к подземному миру упал,

Мои палочки к Ганзиру упали.

Энкиду вернуть их спустился, мир подземный его схватил

Намтар не схватил его, Азаг не схватил его,

Мир подземный его схватил.

Нергала страж беспощадный его не схватил,

Мир подземный его схватил.

На поле сраженья мужей он не пал,

Мир подземный его схватил”.

Отец Энлиль на слова его не отозвался,

И в Эредуг он побрел,

В Эредуг к Энки одиноко побрел,

Перед Энки он рыдает:

“Отец Энки, мой барабан к миру подземному упал,

Мои палочки к Ганзиру упали.

Энкиду вернуть их спустился, мир подземный его схватил.

Намтар не схватил его, Азаг не схватил его, мир подземный его схватил.

Нергала страж беспощадный его не схватил, мир подземный его схватил.

На поле сраженья мужей он не пал, мир подземный его схватил”.

Отец Энкн на слова его отозвался,

К могучему Уту-герою, богинею Нингаль

Рожденному сыну он обратился:

“Давай-ка, дыру подземного мира открой!

Слугу его из подземного мира к нему подними!”

Он открыл дыру подземного мира.

Порывом ветра слуга его из подземного мира поднялся.

Обнимаются, целуются.

Вздыхают, разговаривая.

“Законы подземного мира видел?”

“Да не скажу тебе, друг мой, да не скажу!

Если скажу тебе о подземного мира законах,

Ты сядешь, рыдая”. —“Пусть я сяду, рыдая”.

“Тело мое, к которому ты прикасался,

свое радовал сердце,

[...]

Словно старую тряпку, заполнили черви,

Словно расщелина, забито прахом”.

“О, горе!” — вскричал он и сел на землю.

“Того, у кого один сын, ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Он тот, кто перед колышком, в стену вбитым, горько рыдает”.

“Того, у кого два сына, видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Он тот, кто на двух кирпичах сидит, хлеб вкушает”.

“Того, у кого три сына, ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Он подобен тому, кто пьет воду в степи из бурдюка,

Слабеньким отроком принесенного”.

“Того, у кого четыре сына, ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Подобно тому, кто запряг четырех ослов, веселится сердцем”.

“Того, у кого пять сыновей, ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Словно добрый писец, чья рука искусна,

Кто во дворец вступает смело”.

“Того, у кого шесть сыновей, ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Подобно доброму землепашцу, он весел сердцем”.

“Того, у кого семь сыновей, видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Словно друг богов, сидит в кресле,

Музыкой танцев наслаждается”.

“Того, кто наследника не имеет, видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Хлеб, кирпичу разбитому ветром, подобный, он ест”.

“Дворцового евнуха видел, каково ему там?”

“Словно надсмотрщик, погоняющий криком, стоит в углу”.

“Жену нерожавшую видел?”

“Да, видел”.

“Каково ей там?”

“Словно дурнем разбитый горшок, брошена жизнь ее,

Никому не приносит радости”.

“Отрока юного, кто с лона супруги

Не срывал одежды, видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Веревку в помощь я ему дал, над веревкою он рыдает”.

“Девушку юную, кто с супруга не срывала одежды,

Ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ей там?”

“Тростинку в помощь я ей дал,

Над тростинкою она рыдает”.

[...]

“Он пищи лишен, он воды лишен, отбросы он ест,

Помои он пьет,

За городскою стеною живет".

[...]

“Он покрыт язвами, словно бык, которого едят слепни”.

“В битве павшего видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Его отец голову ему охватил, над ним рыдает”.

“Духа того, о ком позаботиться некому, видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Кусками подобранного хлеба, что на улицу брошены,

Он питается”.

“Человека, опорною сваею сбитого и ею накрытого, видел?”

“Горе матушке моей!” — он кричал,

Когда свая его разрезала!”

“Дубинкою крошки своего хлеба он разбивает”.

“Того, кто в расцвете умер, ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Там, где ложе богов, и он лежит там”.

“Моих младенцев мертворожденных,

Кто себя не знает, видел?”

“Да, видел”.

“Каково им там?”

“Вкруг столов из злата и серебра,

Где мед и прекрасные сливки, резвятся”.

“В огонь брошенного видел?” — “Нет, я его не видел.

Духа-призрака у него нет, дым его на небо вознесся”.

Хвала!

Дополнения по аккадской версии и по шумерскому фрагменту:

“Того, чье тело брошено в поле, видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Его дух не спит в подземном мире”.

“Того, кто с крыши упал, видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Его кости, руки его не...”

“Того, кто наводнением Ишкура сбит, ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Словно бык, он трясется, едят его слепни”.

“Того, кого в прах бросили, видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Он пищи лишен, он воды лишен, отбросы он ест,

Помои он пьет,

За городскою стеною живет”.

“Того, кто слов матери и отца не чтил, ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Воду мутную он пьет, воду горечи он пьет,

Насышенья не получает”.

“Того, кто проклят матерью и отцом, ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Он наследника не имеет, его дух одиноко блуждает”.

“Того, кто в расцвете умер, видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Его слова [...]”

“Духа того, о ком позаботиться некому, видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Кусками подобранного хлеба, что на улицу брошены,

Он питается”.

“Моих младенцев мертворожденных,

кто себя не знает, видел?”

“Да, видел”.

“Каково им там?”

“Вкруг столов из злата и серебра,

Где мед и прекрасные сливки, резвятся”.

“В огонь брошенного ты видел?” — “Нет, я его не видел”.

“Его дым к небесам вознесся,

Его призрак в Земле не живет”.

“Того, кто ложной клятвой Сумукана клялся,

Нарушил клятву, ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“В местах водопоев подземного мира... он пьет”.

“Сынов Гирсу в Земле... отцов их, матерей их, видел?”

“Да, видел”.

“Каково им там?”

[...]

“Марту сынов, что по вершинам гор рыскают, —

Там, в Земле, видел

Шумерийцев, аккадцев ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково им там?”

“Воду лживых мест, воду темную они пьют [...]”

“Отца моего, мать мою [...] ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково им там?”

“[...] они пьют (?)”

 

Перевод В. К. Афанасьевой

 

3. Гильгамеш и Агга

Это самая короткая шумерская эпическая поэма, кроме того в ней
отсутствует упоминание о каких бы то ни было богах. По-видимому, это
сказание можно рассматривать как историографический текст. Таблички с
этим мифом были найдены экспедицией Пенсильванского университета в
Ниппуре и датируются началом II тыс. до н. э., являясь, возможно,
копиями более ранних шумерских текстов.

Агга был последним правителем I династии Киша, доминировавшей в Шумере
после потопа. Видя возвышение Урука, где правил Гильгамеш, Агга отправил
туда послов с требованием прислать жителей Урука на строительные работы
в Киш. Гильгамеш обратился к совету старейшин своего города и те
рекомендовали подчиниться. Тогда разочарованный Гильгамеш идет на
собрание “мужей города” и те поддерживают его стремление освободиться от
гегемонии Киша. Правитель Урука отказал послам.

Вскоре, “дней было не пять, дней было не десять”, Агга осаждает Урук.
Несмотря на зажигательные речи, в сердцах жителей города поселяется
страх. Тогда Гильгамеш обращаясь к героям города просит их выйти за
укрепления и сразиться с царем Киша. На его призыв откликается главный
советник Бирхуртурре (Гиришхуртурре), но как только он выходит за
ворота, его хватают, истязают и приводят к Агге. Правитель Киша заводит
с ним разговор. Тут другой герой Забардибунуга поднимается на стену.
Увидев его, Агга спрашивает Бирхуртурре, не Гильгамеш ли это. Тот дает
отрицательный ответ и люди Киша продолжают пытать Бирхуртурре.

Теперь на стену поднимается сам Гильгамеш и весь Урук замирает от ужаса.
Узнав от Бирхуртурре, что это правитель Урука, Агга сдерживает войска,
готовые бросится в бой.

Гильгамеш выражает Агге благодарность и поэма заканчивается восхвалением
спасителя Урука, правителя Гильгамеша.

 

Послы Агги, сына Эн-Мебарагеси,

Из Киша в Урук к Гильгамешу явились.

Гильгамеш перед старцами своего города

Слово говорит, слова их ищет:

“Чтобы нам колодцы вырыть,

Все колодцы в стране вырыть,

Большие и малые в стране вырыть,

Чтобы работу завершить, ведро веревкой прикрепить,

Перед Кишем главы не склоним, Киш оружием сразим!”

Собрание старцев города Урука

Гильгамешу отвечает:

“Чтобы нам колодцы вырыть,

Все колодцы в стране вырыть,

Большие и малые в стране вырыть,

Чтобы работу завершить, ведро веревкой прикрепить,

Перед Кишем главу склоним, Киш оружием не сразим!”

Гильгамеш, верховный жрец Кулаба,

На Инанну он надеется,

Слова старцев не принял сердцем.

И второй раз Гильгамеш, жрец Кулаба,

Перед мужами города слово говорит, слова их ищет:

“Чтобы нам колодцы вырыть,

Все колодцы в стране вырыть.

Большие и малые в стране вырыть,

Чтобы работу завершить, ведро веревкой прикрепить,

Перед Кишем главы не клоните, Киш оружием разите!”

Собрание мужей города Урука

Гильгамешу отвечает:

“О стоящие, о сидящие!

За военным вождем идущие!

Бока осла сжимающие!

Кто для защиты города дышит? –

Перед Кишем главы не склоним, Киш оружием сразим!”

Урук — божьих рук работа,

Эанна — храм, спустившийся с неба:

Великие боги его создавали!

Великой стены — касание грозных туч,

Строенья могучего — созиданье небесных круч, —

Отныне хранитель, военный вождь-предводитель — ты!

Отныне воитель, Аном любимый князь — ты!

Как можешь ты страшиться Агги?

Войско Агги мало, редеют его ряды,

Поднять глаза его люди не смеют!”

Тогда Гильгамеш, жрец Кулаба, —

Как взыграло сердце от речей воинов,

Взвеселилась печень! —

Говорит слуге своему Энкиду:

“Ныне мотыгу секира заменит!

Боевое оружье к бедру твоему вернется,

Сияньем славы его покроешь!

А Агга как выйдет он, мое сиянье покроет!

Да смешаются мысли его, помутится рассудок!”

И пяти дней нет, и десяти дней нет,

А уж Агга, сын Эн-Мебарагеси, на подступах к Уруку.

Смешались мысли Урука,

Гильгамеш, верховный жрец Кулаба,

Мужам своим доблестным молвит слово:

“Герои мои! Острогляды мои!

Отважный да встанет, к Аггe пойдет!”

Гиришхуртура, главный советчик вождя,

Вождю своему хвалу возносит!

“Воистину я к Aггe пойду!

Да смешаются мысли его, помутится рассудок!”

Гиришхуртура из главных ворот выходит.

Гиришхуртуру у главных ворот, при выходе,

При выходе у главных ворот схватили.

Тело Гиришхуртуры они истязают.

К Aггe его приводят.

К Aггe он обращается.

Он говорит, а кравчий урукский поднимается по стене.

Через стену голову свесил.

Агга его там приметил,

Гиришхуртуре говорит:

“Слуга! Муж сей — вождь твой?”

“Муж сей не вождь мой!

Ибо вождь мой — воистину муж!

Чело его грозно, воистину так!

Гнев тура в очах, воистину так!

Борода — лазурит, воистину так!

Милость в пальцах, воистину так!

Разве он не поверг бы людей,разве он не вознес бы людей?

С пылью он не смешал бы людей?

Страны враждебные не сокрушил бы?

Прахом “уста земель” не покрыл бы?

Ладьи груженой нос не отсек бы?

Аггу, вождя Киша, средь войска его в плен бы не взял?”

Они его бьют, они его рвут,

Тело Гиришхуртуры они истязают,

Вслед за кравчим урукским Гильгамеш на стену поднялся.

На малых и старых Кулаба пало его сиянье.

Воины Урука схватились за оружье свое боевое,

У ворот городских и в проулочках встали.

Энкиду вышел из городских ворот.

Гильгамеш через стену голову свесил.

Агга его там заметил.

“Слуга! Муж сей — вождь твой?”

“Муж сей — вождь мой!

Верно сказано, воистину так!”

Людей он поверг, людей он вознес,

С пылью он людей смешал,

Страны враждебные он сокрушил,

Прахом “уста земель” покрыл,

Ладьи груженой нос отсек,

Аггу, вождя Киша, средь войска его в плен забрал.

Гильгамеш, верховный жрец Кулаба,

Обращается к Агге:

“Агга — староста у меня, Агга — смотритель работ у меня!

Агга — начальник в войсках у меня!

Агга, птицу-беглянку ты кормишь зерном!

Агга, ты беглецов возвращаешь домой!

Агга, ты вернул мне дыханье, Агга, ты вернул мне жизнь!”

“Урук — божьих рук работа!

Великой стены — касание грозных туч, —

Строенья могучего — созиданье небесных круч, —

Ты хранитель, вождь-предводитель

Воитель, Аном любимый князь!

Пред Уту прежнюю силу себе вернул,

Аггу для Киша освободил!

О Гильгамеш, верховный жрец Кулаба,

Хороша хвалебная песнь тебе!””

Перевод В. К. Афанасьевой

	

4. Подвиги и деяния Нинурты

(Владыка в сиянье великом)

В священном городе Ниппуре[1] бог ураганного северного ветра Нинурта[2],
сын Энлиля[3], восседал вместе с отцом не троне. Однажды его оружие
Шарур, чей блеск был ужасен, обратилось к своему хозяину. Оно призывало
Нинурту освободить мир от крылатого дракона Асага, обитающего в горах на
востоке. Шарур описывает бедствия, творимые этим исчадием нижнего мира,
и просит хозяина выступить против чудовища. Нинурта бесстрашно ринулся в
бой, но битва с Асагом оказалась не таким простым делом. Временами герою
приходится отступать. Наконец, по совету Энлиля герой усмиряет пылевой
смерч, поднятый драконом, при помощи дождя и потопа, и убивает Асага,
который проваливается в Кур. Все боги и люди прославляют победителя, на
чем заканчивается первая часть сказания, состоящая из семи таблиц и
содержащая 311 строки. Конец первой части и начало второй разбиты.

Но дальше произошло нечто непредвиденное — из бездны, куда упал Асаг,
хлынули горько-соленые воды и стали заполнять реки, озера, впадины и
овраги. Не осталось на земле свежей воды. Люди и животные страдали от
жажды, нечем было орошать поля и сады. Но герой не растерялся. Он
выложил из камней огромную стену, ограждавшую Шумер от нижнего мира,
чтобы мертвая вода оттуда не могла подняться на поверхность. Реки
наполнились чистой водой, на полях вновь заколосился хлеб, и все живое
прославляло Нинурту. В это время богиня Нинмах[4] горюет о том, что ее
возлюбленный сын Нинурта, занятый сражениями и подвигами, забыл свою
мать. Поэтому она решается сама отправиться к нему. За то что Нинмах не
побоялась тягот пути и не было у нее страха перед битвами, Нинурта
подарил ей гору Хурсаг, благославил ее всевозможными травами, деревьями,
золотом, серебром и медью.

Затем Нинурта определяет судьбу различным камням. Те, что выступали на
стороне Асага, в том числе гранит и базальт, получили от бога проклятие,
другим же камням, таким как диорит, досталось благославение Нинурты. В
тексте таблиц X—XIV определена судьба 49 или 47 камней, из которых 30
благословляются, остальные подвергаются проклятью.

Последние две таблицы — XV и XVI — посвящены торжественному возвращению
Нинурты на своей ладье и хвалебным гимнам в его честь.

Владыка в сиянье великом!

Нинурта, вождь, кто в могучей силе

Один проносится над горами,

Потоп ревущий, неустающий,

Кто низвергается на вражьи страны,

Герой, кто отдается битве,

Повелитель, кто, крепкой рукой зажав булаву боевую,

Дробит, подобно зерну, затылки людей непокорных.

Нинурта, царь, сын отца, радующегося сыновней силе,

Воитель, кто, южному вихрю подобный,

Обволакивает горы!

Нинурта, тиара твоя — радуга,

Взор твой молниями блещет!

Семя князя с лазурною бородою, дракон,

B

D

?????????????g?@

B

gd/

gd/

gd/

gd/

gd/

gd/

V

V

X

°

ь

ь

 

b

њ

:

ъ

ь

8

:

:

ь

ё

‚

Кольцом себя свернувший,

Лев, чья пасть со змеиным жалом

Яростно ревет по странам!

Нинурта, царь, кого Энлиль над собою возвеличил,

Герой, кто врагов уловляет большою сетью,

Нинурта, тень твоих ужасающих нимбов

Шумер защищает,

Ярость мятежным странам приносит,

Войско вражье накрывает!

Когда Нинурта, царь, сын, кто печется о том,

Дабы отца его чтили повсюду,

Восседал на престоле во блеске власти, в сиянии нимбов,

Вводящих в трепет,

На празднестве в свою честь, привольно,

Радостно возвышаясь,

С Аном, Энлилем по обе стороны,

Сладкими винами услаждаясь,

Когда богиня Баба передавала владыке царские молитвы,

Когда Нинурта, сын Энлиля, начал устанавливать Судьбы,

Тогда его боевое оружье обозревало сверху горы,

Шарур — “Накрыватель множеств” —

Возопил царю своему с неба:

“Господин, повелитель неба,

Охранитель высоких престолов,

Нинурта, слово твое неизменно, благостна Судьба,

Что ты присуждаешь!

Царь мой, небо излило семя на зеленеющую землю!

Нинурта, она породила могучесть, Асага,

Не ведающего благоговенья,

Дитя, что не материнской грудью,

Вскормлено молоком диких тварей,

Царь мой, это отродье, отца не знающее, гороубийца!

Воитель с бесстыжим ликом, сотворенный из испарений,

Нинурта, это самец вздымающийся,

Идол, собою весьма довольный!

О мой герой, быку подобный, да встану я с тобою рядом,

О дарь мой, кто о своем граде заботится,

Как мать родная.

Он в нутро Горы проник, он разбросал там свое семя,

Вся эта каменная поросль его своим царем избрала,

Он среди них, словно дикий бык, воздымает свою силу!

Гранит, Базальт, Диорит, Камень “гусиный”, Гематит,

Алебастр-воитель — вот его воинство, что грабит грады!

В гору зубы драконьи они вонзили, деревья они погубили.

Боги градов пред его силой на сторону его склонились.

О царь мой, себя на престол он возвел,

Он не тратит времени даром!

Нинурта, владыкою, тебе подобным,

В Шумере он себя считает!

Асаг, его жуткие Сути кто уничтожит?

Его мощные брови кто ощиплет?

Вся дрожа, наполнена страхом,

Она пред ним, ему принесла,

О царь мой. Гора дары ему принесла!

Воин, он об отце твоем узнавал,

Сын Энлиля, о господстве, о силе твоей расспрашивал,

О царь мой, о мощи твоей совет держал,

Нинурта, о том, что героя, тебе подобного,

Не существует, ему сказали!

С тобою он хочет помериться силой!

О воин, он принимал решенья о захвате твоего царства,

Нинурта, он тянет свои руки к твоим отличьям,

К Сутям Абзу!

С глазами шныряющими, жилища сменяющий,

Асаг ежедневно границы ширит, силою забирая земли.

Ты кольца богов не хватаешь,

Ты, дикий козел небесный, ты копытами топчешь горы.

Нинурта, владыка, чадо Энлиля, кто отразит его натиск?

Нет руки против силы Асага:

Сколь непомерна его тяжесть!

Идет молва о его воинстве,

Те полчища неохватимы глазом,

Так велика его могучесть —

Ее не пробьет никакое оружье,

Нинурта, ни мощный топор, ни копье

Не расколют его поверхность!

Герой — кто, словно он, сотворен?

О владыка, насытивший силой могучие Сути,

Вздымающий свет, как то богам подобает,

Бык, проявлением — зубр могучий,

Познающий сладость великой мощи,

Нинурта, я гляжу на твой лик, как на Энки,

Утаулу, владыка, чадо Энлиля, что же мне делать?”

“Уа-а-а”, — взревел владыка, вздрогнуло небо,

Земля застыла под его ногами!

Силою этою обращенный,

Смутился Энлиль, Экур оставил.

Гора развалилась, день затмился, задрожали Ануннаки.

Герой начал бить кулаками по ляжкам —

Рассыпались, рассеялись боги,

Ануннаки, словно овцы, скрылись за чертой окоема.

Властелин, его вздыманье до неба,

Нинурта, спешащий на битву, —

Рывок его груди — верста двойная!

Ураган свирепый на восьми ветрах,

Он в непокорную страну несется!

Его руки копье сжимают,

Булава на Гору пасть раскрывает,

Дубинка вражьи затылки молотит.

Злобный шквал с южным вихрем к себе привязал,

Взъяренный потоп у ног поставил,

Герой пред собою неукротимую бурю нестись заставил.

Вздымая пыль, опуская пыль,

Холмы с низинами перемешал, все впадины засыпал.

Он уголь сгрудил, он раздул пламя —

Радостно костры запылали.

Он деревья могучие с корнем вырвал,

Он леса и рощи губит.

Земля руки к груди прижала, горьким заливается плачем.

Тигр смешался, заволновался, воды его помутнели.

На ладье “Выступленье из пристани княжьей”

Он устремляется на битву,

Люди не знают, куда бежать, стены защитные возводят.

Птицы, взлетая, вздымают головы,

Но крылья их падают на землю.

Рыбы в глубинах от жара всплывают,

Ртами раскрытыми воздух глотают.

Газели, дикие ослы от голода гибнут, степь опустела,

Будто ее саранча пожрала.

Потоп, его вздымаиье могучее рушит и рушит горы.

Герой Нинурта по стране мятежной идет походом.

Людей без счета в горах он губит,

Он грады их разобщает.

Бычьих погонщиков, как мотыльков, он прокалывает,

Черепа швыряет на землю.

Руки, словно пучки сорняков, все разом он им вырвал,

Их головы были разбиты о стены.

Гора огней не зажигала, ни единого не светилось.

Вверх уходило дыханье их груди.

У людей от слабости опускались руки.

На земле писали проклятья.

День, когда Асаг родился,

Воистину стал днем их погибели.

Господин в стране мятежной излил весь яд,

Всю горечь желчи.

Сражение, однако, на этом не кончается. Нинурта отправляет Шарура на
разведку и тот, пораженный количествам и силой врагов, советует
отступить. Нинурта не обращает внимания и готовится к бою. Асаг
поднимает смерч — столбы пыли, которые начинают душить Нинурту. Шарур
тем временем летит в Ниппур к Энлилю и просит помощи. Боги в отчаянии,
но Энлиль советует смести пылевой вихрь потоками воды — дождем и
потопом. Нинурта одерживает победу и убивает Асага так, как указал
Энлиль — схватив его за плечо и проткнув печень. Боги и Шарур
приветствуют победителя.

[...]

Как бороною пробуравив землю,

Он Асага в стране мятежной, как сорняк, уничтожил,

Словно колючку вырвал,

Владыка Нинурта свое оружье,

Булаву боевую, поставил в угол,

Непревзойденный в своем сиянии,

Провозгласил от всего сердца:

“Отныне Асагом он зваться не будет,

Он камнем зваться будет.

Он камнем, камнем Залагом зваться будет,

Он камнем зваться будет,

Бока гробничными плитами станут,

Геройство — господину послужит”.

Оружию, что в углу стояло, он судьбу определил такую:

“Могучая битва, что Страну распрямила,

От врагов, словно буря, освободила —

Пусть так в Шумере его называют”.

А тогда благостная вода из земли шла,

На поля не изливалась,

Льдом день за днем копилась,

Разрушая горы, подымалась.

Боги Страны оттуда бежали

Лопаты, корзины побросали,

[...]

Тигр в своем могучем разливе к небесам не воздымался,

Его устье не изливалось в море,

Не приносило сладкие воды,

На причалах не трудились люди.

В злом голоде ничего не рождалось.

Никто не чистил мелких протоков,

Не поднимал из них землю,

Не лилась вода на поля благодатно,

Каналов никто не строил.

Борозды не прорезали земли, неубранным зерно валялось.

Владыка напряг могучий разум.

Нинурта, Энлиля сын, великое творить начал.

Он камни в горе собрал кучей,

Как огромное облако пустил их с силой,

Могучей стеной пред Страною поставил.

Он поправил ось земную.

Герой все грады удержал искусно на своем месте.

Вода побежала сквозь камни бурным потоком.

Отныне и навеки вода из земли в гору не поднималась.

Все рассеянное он собрал,

Болота, что пожирали горы,

Соединил и отдал Тигру.

Вода излила на поля изобильное половодье.

Отныне и навеки, блеск окоема

Царь Страны владыка Нинурта

Радостью до краев наполнил.

Полям пестрый ячмень он дал.

Садам орошенным плоды подарил.

Житницы до краев нагрузил.

Владыка в Стране причалы возвел.

Он утробы богов насытил,

Нипурту, отца своего, они достойно восхвалили.

В те дни святую жену охватила великая жалость,

Нинмах на ложе, где был он зачат, спать не может.

Волосами всю себя окутала,

Словно овца большая мохнатая,

О горах, где нога не ступала, громко-громко она плачет.

Нинмах горюет о том, что ее возлюбленный сын Нинурта, занятый сражениями
и подвигами, подвергается опасности, что он забыл свою мать. Поэтому она
решается сама отправиться к нему.

“Я сама разрублю узел. я отправлюсь к господину!

Я, госпожа, я пойду одна к доблестному господину!

Ибо я должна его увидеть,

Его, прямодушного сьна, сына судьи Энлиля,

Героя могучего, любимца отца, кого он так возвеличил!”

Жена святую молитву запела.

Нинмах пред Нинуртой ее спела.

Он взглянул на нее глазами жизни, он ей так промолвил:

“Госпожа, ты ко мне пришла в горы,

Нинмах, ты ради меня во вражью страну вступила,

Ужасов грозной битвы не убоялась —

А я, герой, я воздвиг Гору,

Отныне Хурсаг ее нарекаю, тебя же, Нин, —

Госпожой ее возглашаю!

И судьбою, что решил Нинурта,

Нинхурсаг в Стране тебя нарекут,

Воистину так оно и будет!

Да взрастят ее недра тебе ароматные травы,

Виноградом сладким порастут террасы,

Да вырастят тебе ее склоны кедр, кипарис,

Самшит вечнозеленый,

Для тебя да разукрасится она плодами,

Словно сад фруктовый,

Пусть Хурсаг воскуренья божьи тебе доставляет,

Злато, серебро пусть там копают,

В горах лесистых добывают,

Медь, олово пусть тебе там копают,

Пусть как дань тебе приносят,

Пусть Гора козлов, диких ослов тебе множит,

Пусть в Лесистой Горе четвероногие твари

Потомство тебе приносят,

Ты, госпожа, лишь одна мне равна,

Словно небо несешь сияние нимбов!

Дингирмах — Богиня Великая, та,

Кто громких слов не терпит,

Жена святая, Хурсаг пречистая,

Нинту — госпожа-рождение, льды прошедшая,

Приблизься же, госпожа. Великие Сути тебе вручаю,

Да будешь вознесена повсюду!”

Когда господин Горе судьбу решил,

В святилище Ниппура пошел.

Жена святая, чьи превелики Сути, госпожа —

Плотник женских маток,

Аруру, старшая сестра Энлиля, перед ним предстала.

“Великим героям, тобою повергнутым героям,

О господин, чьи, подобно словам отца твоего, неизменны

Реченья, ты еще не определил им судьбы!”

Владыка к камню-поросли воззвал, его пути обрисовал,

Владыка в Стране гневное молвил ему слово,

Нинурта, сын Энлиля, его проклятью обрек.

“Ты, камень-поросль, ты в горе против меня поднялся,

Ты схватить меня, заточить пытался,

Ты убить меня старался,

Против меня, господина, против престола моего могучего

Восстал во злобе,

Оттого-то отныне тебя, могучесть, героя, каменную стену,

Напоминает в твоих размерах,

Ты, яростный лев, в своей силе уверенный,

Да будет она на куски разбита,

Силач в своей мощи к тебе да протянет руку,

Ты, молодец, поросль камня, твои братья тебя,

Как муку, размелют,

На свое же потомство ты взъяришься —

Ты вонзишь зубы в их трупы.

Ты, воитель, твой крик потонет в твоих осколках!

Как бык огромный, что людскою стаей убиваем,

На куски разделан,

Поросль камня, ты будешь, как пес, кого в драке палкой

Гонит подпасок,

Да, господин, “Тот, кто сверлит сердолик” —

Так отныне твое будет имя!”

И с тех пор судьбою, присужденной Нинуртой,

И поныне поросль камня —

“Тот, кто сверлит сердолик” —

Так все его называют.

Герой обратился к базальту и граниту.

Базальт и гранит, поскольку они также выступали против Нинурты,
подвергаются его проклятью (436—447). Подобную же участь разделяют три
камня неизвестной породы (448—462). Затем настает очередь диорита.

Мой царь встал перед диоритом,

И в порыве сердечном, прямодушно,

Напевно ему промолвил,

Нинурта, сын Энлиля, такую судьбу ему назначил:

“Диорит, ты в битве изменил направленье,

Как густой туман предо мною развеялся,

Ты против меня не вздымал оружья —

“То ложно, есть лишь один господин,

Кто соперник Нинурте, сыну Энлиля?” —

Так воистину ты молвил

И за то с северных гор тебя подымут,

Из страны Маган тебя да вывезут,

Острой медью тебя, как кожу, обрежут.

Я, владыка, для возвышенья моего геройства

Тебя предназначу!

И царь, кто далеко свое имя прославил,

Изваянье свое навеки мне изготовит,

В Энину, в храме великолепном поставит,

В местах омовенья установит,

Достойным образом тебя устроит!”

Последние две таблицы — XV и XVI — посвящены торжественному возвращению
Нинурты на своей ладье и хвалебным гимнам. Первое славословие поют
мореходы его судна. Оно включает пожелания для правителя. Затем героя
приветствуют боги Ануннаки, благословляет отец его Энлиль и перечисляет
его подвиги. Заканчивается поэма гимном, прославляющим богиню Нисабу и
произносимым от имени автора произведения. В самых последних строках
автор снова обращается к Нинурте.

Государя великого Энлиля сын, Нинурта,

Дитя могучее Экура,

Нинурта, пресветлый землепашец небесный,

Управитель Утеса могучего,

Отца-родителя своего слава, сколь хвала тебе величава!

Это — песнь шир-суд Нинурты.

Перевод В. К. Афанасьевой

 

[1] Ниппур (совр. Ниффер к северо-востоку от Дивании в Ираке) — древний
город в Нижней Месопотамии на р. Евфрат. Был важным культовым центром
шумеров. В Ниппуре находился общешумерский храм бога Энлиля — Экур (дом
горы) с зиккуратом. По преданию этот город построил Энлиль. Хотя в
Ниппуре никогда не было своего царя, здесь, начиная с середины III тыс.
до н. э. проходило утверждение и признание того, кто претендовал на
титул “царя всего Шумера”. Археологическими раскопками обнаружены
постройки III—I тыс. до н. э., предметы быта, клинописные таблички. С
XVIII в. до н. э. вошел в состав Вавилонии, немного позже получил
автономию.

[2] Нинурта (шумер. владыка земли) — в шумеро-аккадской мифологии бог
войны, охоты и рыболовства, растительности и плодородия. Вместе с тем
бог утреннего солнца, милостивый, исцеляющий и всепрощающий. Почитался
вместе со своим отцом Энлилем в Ниппуре. Очень близок по генеалогии и
функциям с Нингирсу, возможно это разные ипостаси одного бога. Со
старовавилонского времени супругой Нинурты была богиня Гула. Его культ
процветал в городе Кальху и в Мараде. Как бог войны он весьма почитался
в Ассирии. В астрологии ему соответствовала планета Сатурн и созвездие
Ориона.

[3] Энлиль (акк. Эллиль; шум. владыка ветер) — один из главных богов
шумеро-аккадского пантеона наряду с Аном и Энки, покровитель Ниппура,
его главный храм в этом городе носит название Экур — дом горы. Бог
плодородия и воздушных стихий. Согласно мифам был сыном Ана и богини
земли Ки, отделил небо от земли и дал людям сельско-хозяйственные
орудия. Считалось, что он мог насылать стихийные бедствия. В списке
богов из Фары он занимает второе место после Ана, но уже в некоторых
мифах того времени очевидно его первенство. Со второй половины III тыс.
до н. э. Энлиль становится во главе шумерского пантеона. Супругой его
была Нинлиль, сын-первенец Нанна, бог Луны, другие сыновья — бог войны
Нингирсу (Нинурта), бог подземного мира Нергал и бог судьбы Намтар,
рожденный от владычицы подземного мира Эрешкигаль. Символом Энлиля была
рогатая тиара.

[4] Нинмах (шум. владычица величайшая) — в шумерской мифологии одна из
ипостасей богини-матери. С XXVI в. до н. э. в Адабе известен ее храм
Эмах (дом Мах).

 

	

5. Миф о потопе

К сожалению, табличка, на которой был записан миф, сохранилась не
полностью, и начало мифа отбито. Мы можем восполнить смысл недостающих
фрагментов по его более поздней вавилонской версии. Она вставлена, как
рассказ, в эпос о Гильгамеше «О все видавшем…». Первые читаемые строки
повествуют о сотворении человека, о божественном происхождении царской
власти и об основании пяти старейших городов.

Далее речь идет о том, что на совете богов было принято решение наслать
на землю потоп и уничтожить все человечество, но многие боги огорчены
этим. Зиусудра, правитель Шуруппака, представляется набожным и
богобоязненным царем, который пребывает в постоянном ожидании
божественных снов и откровений. Он слышит голос бога, скорее всего Энки,
сообщающий ему о намерении богов “уничтожить людское семя”.

Дальнейший текст не сохранился из-за большой трещины, но, судя по
вавилонскому аналогу, в нем Зиусудра получает подробные наставления по
строительству огромной лодки, чтобы спастись от неминуемого бедствия.

Текст возобновляется ярким описанием потопа. В течение семи дней и семи
ночей на земле бушует буря такой силы, что даже боги боятся ее. Наконец
на небе появился бог Солнца Уту, который осветил и обогрел землю.
Зиусудра простерся перед ним ниц и принес в жертву волов и овец.

Последние строки мифа описывают обожествление Зиусудры. Он получил в дар
“жизнь как у бога”, то есть бессмертие и вместе с супругой был перенесен
в божественную райскую страну Дильмун.

Вавилонская версия мифа о потопе существует в виде самостоятельной
легенды об Атрахасисе и в виде, упомянутой выше вставки в эпос о
Гильгамеше. В последнем рассказе имя героя звучит как Утнапишти. Оно
является почти дословным переводом на аккадский язык имени Зиусудры —
шум, “нашедший жизнь долгих дней”. По-аккадски Утнапишти означает “нашел
дыхание”.

Миф о потопе сохранился и в виде всем известного библейского предания о
Ное, и в трудах историка Бероса, писавшего на греческом языке. Только у
Бероса Зиусудра зовется Ксисутросом, а богом, предупредившим его об
опасности, был Кронос.

 

Первые 37 строк разбиты.

 

I

“... Истребление моих человеков...

Мной сотворенное богине Нинту...

Воистину я возвращу ей.

Я верну народ к местам их обиталищ.

Да будут их грады построены, да будут их беды рассеяны.

Кирпичи во всех своих градах на места священные

Воистину пусть они поставят.

На святых местах пусть собраны будут.

Святость воды — огня гашение — да будет

В праведности установлена.

Обряды, могучие Сути совершенными воистину будут,

Землю вода да оросит, благостный мир я им дам”.

Когда Ан, Энлиль, Энки, Нинхурсаг

Черноголовый народ сотворили,

Живность в земле начала множиться буйно,

Всевозможные четвероногие твари

узором достойным покрыли долины.

Более 30 строк разрушено.

 

II

[...]

“Труды их усилий хочу я направить.

Строитель Страны да прокопает землю, да заложит основы”.

Когда Сути царственности с небес спустились,

Могучий венец и царственности престол с небес спустили,

Он сотворил их обряды, он могучие Сути

Совершенными сделал.

Он основал селенья и грады.

Он имена им нарек, доли им он распределил.

Первый из них — Эредуг, вождю Нудиммуду его он дал.

Второй — жрице небес — Бадтибиру он ей дал.

Третий — Лараг, Пабильсагу его он дал.

Четвертый — Сиппар, герою Уту его он дал.

Пятый — Шуруппак, Суд он его дал.

Этим градам он дал имена, он столицами их назначил.

Он не прекратил разливы, он прокопал землю,

Он принес им воду.

Малые речки он очистил, провел оросительные протоки.

 

40 строк разрушено.

 

III

В те дни Нинту [...] свои творенья [...]

Светлая Инанна за своих человеков плач заводит.

Энки сам с собою советуется.

Ан, Энлиль, Энки, Нинхурсаг,

Боги Вселенной именем Ана поклялись,

Именем Энлиля поклялись.

В те дни Зиусудра, помазанник божий [...]

Навес овальный себе построил [...]

В покорности, благоговейно, со смиренными,

Праведными словами [...]

Каждый день он стоял, склоняясь [...]

То не сон, то выход его речений [...]

Дабы заклясть небо и землю.

 

IV

В Киуре бога [...] стена [...]

Зиусудра, у края встав, слышит [...]

“Край стенки слева, ну-ка, послушай!

Край стенки, скажу тебе слово, прими мое слово!

Будь внимателен к моим наставленьям!

Потоп пронесется надо всем миром,

Дабы семя человечества уничтожить.

Окончательное решенье, слово божьего собрания [...]

Решение, реченное Аном, Энлилем, Нинхурсаг,

Царственность, ее прерывание [...]”

Около 40 строк разрушено.

Все злобные бури, все ураганы, все они собрались вместе.

Потоп свирепствует надо всем миром.

Семь дней. Семь ночей.

Когда потоп отбушевал над Страною,

Злобный ветер высокой волною

Отшвырял огромное судно,

Солнце взошло, осветило небо и землю,

Зиусудра в огромном своем корабле отверстие сделал,

И солнечный луч проник в огромное судно.

Царь Зиусудра

Пал ниц перед солнцем-Уту.

Царь быков заколол, много овец зарезал.

Разрушено около 40 строк.

Жизнью небес и жизнью земли они поклялись,

Ан и Энлиль жизнью небес и земли поклялись о том.

Кто укрылся,

Дабы живое из земли поднялось,

Дабы оно для них вышло.

Царь Зиусудра

Пред Аном, Энлилем смиренно простерся.

Энлиль с Зиусудрою ласково заговорили.

Когда жизнь, словно богу, ему присудили,

Жизнь долгую, словно богу, ему изрекли,

Тогда они царя Зиусудру,

Кто имя жизни сберег, человечества семя спас,

Поселили его в стране перехода, в стране Дильмун, там,

Где солнце-Уту восходит [...]

“Ты [...]”

Конец разрушен.

 

Перевод В. К. Афанасьевой

 

	

6. Гильгамеш и страна жизни

(Гора бессмертного)

Текст впервые опубликован С. Крамером, который собрал его из
многочисленных фрагментов табличек, преимущественно найденных в Ниппуре.
В 60-ые годы прошлого века была издана так называемая Лейденская версия
этого мифа, сохранившая его окончание и происходящая, по всей видимости,
из Ларсы. Крамер остановился на переводе места назначения похода
Гильгамеша как “страна живущего (живого)” или “страна жизни”, тогда как
В. К. Афанасьева, чей перевод дан ниже, предпочитает термин “гора
бессмертного”.

Повелитель Урука Гильгамеш пребывает в мрачном настроении, его мучают
мысли о смерти. Тогда он решает, что если ему и суждено, как всем
смертным погибнуть, то он, по крайней мере, восславит свое имя, прежде
чем уйти в “страну без возврата”. Он намерен отправиться в далекие горы,
срубить там кедры и доставить их на родину. Гильгамеш раскрывает свои
планы верному слуге Энкиду, но тот советует хозяину вначале оповестить
бога солнца Уту, которому принадлежит та страна.

Гильгамеш послушался Энкиду, взял жертвенного козленка и обратился с
мольбами к богу Солнца. Поначалу бог не понял, зачем это надо, но
молодой правитель рассказал ему о своей смертельной тоске и Уту
согласился. Он даже решил помочь герою, и то ли укротил семь демонов, то
ли, наоборот, дал их Гильгамешу в помощь.

Обрадованный Гильгамеш возвращается в город и набирает пятьдесят
добровольцев, юношей, не обремененных ни семьей, ни матерью. Вместе с
ними он трогается в путь. Перевалив семь гор, он, наконец, находит “кедр
своего сердца”. Гильгамеш срубает его, обтесывает топором все ветви и
его люди переносят их на вершину холма.

Это очень разгневало чудовище, охраняющее Страну Жизни, Хуваву. В этом
месте текст испорчен, но, похоже, Хувава насылает на Гильгамеша глубокий
сон. Верному Энкиду все же удалось разбудить хозяина. Гильгамеш клянется
именем своей матери, богини Нинсун, и именем отца своего, героя
Лугальбанды, что не покинет этого места, пока не уничтожит Хуваву. Слуга
в ужасе просит его оставить эту затею, он видел своими глазами этого
монстра и противостоять ему невозможно, но Гильгамеш непреклонен.

Гильгамеш и его спутники настигают Хуваву в его доме. Чудовище бросало
на врагов испепеляющие взгляды, но герои не испугались. Они повалил семь
кедров, преградив путь Хуваве. Гильгамеш ударил монстра по лицу и связал
его веревками.

Хувава начинает униженно просить Гильгамеша отпустить его. Тот уж было
великодушно согласился, но Энкиду взялся отговаривать хозяина от такого
неосторожного шага. Он убеждал его, что как только чудовище окажется на
свободе, оно непременно перебьет их всех. Хувава рассердился на слугу за
такие речи и попытался броситься на него. Тогда Энкиду отрубил ему
голову.

Гильгамеш приносит отрубленную голову Хувавы царю богов Энлилю, ожидая
получить вознаграждение, но Энлиль, напротив, разгневан. Он обрушивается
на Гильгамеша с упреками и обрекает героя на скитания по горам.
Окончание поэмы несколько туманно — то ли Энлиль все же дает Гильгамешу
семь божественных лучей (меламов), то ли, наоборот, забирает их.

 

Жрец к “Горе Бессмертного” обратил помыслы,

Жрец Гильгамеш к “Горе Бессмертного” обратил помыслы.

Рабу своему Энкиду молвит слово:

“Энкиду, гаданье на кирпиче не сулит жизни!

В горы пойду, добуду славы!

Среди славных имен себя прославлю!

Где имен не славят, богов прославлю!”

Раб его Энкиду ему отвечает:

“Господин, если в горы пойдешь, Уту оповести!

Бога Уту, героя Уту оповести!

Горы! Они — творение Уту, Уту оповести!

Горы, где рубят кедры, — творенье героя Уту,

Уту оповести!”

Вот Уту в небесах диадемой лазурной себя венчал,

С воздетой главой по небу пошел.

Гильгамеш козленка чистого, светлого взял,

Козленка рыжего, жертвенного к груди прижал,

Руку к устам в молитве поднес,

Богу Уту на небеса кричит:

“Уту, в горы стремлю я путь, ты ж помощником мне будь!

В горы кедров стремлю я путь,ты ж помощником мне будь!”

Уту с небес ему отвечает:

“Могуч и почитаем ты, зачем же в горы стремишься ты?”

Гильгамеш ему отвечает;

“Уту, слово тебе скажу, к моему слову ухо склони!

О моих замыслах скажу, к моим надеждам слух обрати!

В моем городе умирают люди, горюет сердце!

Люди уходят, сердце сжимается!

Через стену городскую свесился я,

Трупы в реке увидел я,

Разве не так уйду и я? Воистину так, воистину так!

Самый высокий не достигнет небес,

Самый огромный не покроет земли,

Гаданье на кирпиче не сулит жизни!

В горы пойду, добуду славы!

Среди славных имен себя прославлю!

Где имен не славят, богов прославлю!”

Уту мольбам его внял благосклонно,

Как благодетель оказал ему милость:

Семь дивных героев, порождение единой матери;

Первый — старший брат, лапы льва и когти орла у него,

Второй — змея ядоносная, пасть раззевающая...

Третий — змей-драков, змей яростный,

Четвертый — огнь поедающий...

Пятый — дикий змей, удушающий...

Шестой — поток разрушающий,

Горы и скалы разбивающий,

Седьмой — скорпион жалящий, пути назад не ведающий.

Семеро их, семеро их, тех, кого воин, герой Уту

Дал Гильгамешу.

Они — звезды небесные,

Пути на земле знающие,

Среди звезд в небесах сияющие,

К Аратте пути указующие,

В дороге купцов направляющие.

Вражьи страны обозревающие,

Над землей голубями порхающие,

Горные страны знающие...

На шестах пред горою их установят.

Кедры срубающий берет их радостно,

Жрец Гильгамеш берет их радостно.

Всех горожан до единого кличет.

Как близнецы, откликнулись люди.

“Семью имеющий — к семье своей!

Мать имеющий — к матери своей!

Молодцы одинокие — ко мне! Пятьдесят из них

За мною да встанут!”

Семью имеющий — к семье своей!

Мать имеющий — к матери своей!

Молодцы одинокие — к нему, пятьдесят из них

За ним встало.

К дому кузнеца он держит путь.

Медный топор по руке богатырской отлили ему.

В темный средь поля сад он держит путь.

Крепкое древо — яблоню, самшит срубили ему.

Его сограждане, его сопутники берут их в руки.

И вот первый, старший брат,

Лапы льва и когти орла у него,

На шесте к горе воистину его приносят.

Первую гору перевалили, кедров в горах не увидали.

Семь гор перевалили.

Гор, где кедры рубят, не достигли.

Жрец Гильгамеш, срубающий кедры, —

Кедры! Их рубить Гильгамешу, —

Жрец Гильгамеш привал устроил.

[...]

Как мгла пустыни, охватил его сон.

Удел человека, объял его сон.

Его сограждане, его сопутники,

У подножья горы бьют в барабаны!

Это сон, и во сне — виденье!

Спроси его — молчанье в ответ!

Коснись его — он не встанет,

Зови его — он не ответит.

“О ты, кто спит, о ты, кто спит!

Гильгамеш! Жрец! Сын Кулаба! Доколе ты будешь спать?

Нахмурились горы, бросили тени,

Заря бросила свет вечерний,

Уту к матери своей Нингаль, главу воздев, домой ушел.

О Гильгамеш, доколе ты будешь спать?

Твои сограждане, твои сопутники,

У подножья горы вкруг тебя столпились.

Мать-родительница твоя да не пожалуется на тебя

на улицах города твоего!”

Светел разумом, он проснулся.

Своим Словом геройским как плащом покрылся.

Одеянье дорожное легкое берет,

Грудь свою им покрывает.

Как бык “Земли великой” встал.

Лицо к земле склонил, зубами заскрежетал.

“Жизнью матери-родительницы моей Нинсун, отца моего

Светлого Лугальбанды клянусь!

Не взрастал ли я, удивляя всех, на коленях Нинсун, моей

Матушки-родительницы? Да свершу сие!”

И второй раз воистину он сказал:

“Жизнью матери-родительницы моей Нинсун, отца моего

Светлого Лугальбанды клянусь!

Доколе муж тот — муж ли он, бог ли он, —

Доколе не будет схвачен он,

В горы буду стремить мой путь, от города —

Прочь стремить мой путь!”

Верный раб произносит слово, жизнь сохраняющее слово.

Своему господину молвит слово:

“Господин, ты мужа того не видел —

Не трепетало сердце!

Я мужа того видел — трепетало сердце!

Богатырь! Его зубы — зубы дракона!

Его лик — лик львиный!

Его глотка. — поток ревущий!

Его чело — жгучее пламя! Нет от него спасения!

Господин мой, тебе — в горы, а мне — в город!

О закате светоча твоего матери родимой твоей скажу, заголосит она,

О гибели твоей затем скажу, завопит она!”

“Никто другой за меня не умрет!

Лодка с грузом в воде не тонет!

Нить тройную нож не режет!

Один двоих не осилит!

В тростниковой хижине огонь не гаснет.

Ты мне стань подмогой, я тебе стану подмогой,

Что может нас погубить?

Когда затоплена, когда затоплена,

Когда ладья Магана была затоплена,

Когда ладья Магалума была затоплена,

То в ладью “Жизнь дающая” все живое было погружено!

Давай-ка твердо встанем здесь, на него мы глянем здесь!

Если мы встанем здесь,

Увидишь блеск, увидишь блеск — тогда вернись!

Услышишь вопль, услышишь вопль — тогда вернись!”

“За тебя воистину встану я! Одного тебяне оставлю я!”

Он шестидесяти шагов не сделал —

Перед ним Хувава средь кедрового леса.

Взглянул на них — во взгляде смерть!

Чело повернул — гибель в челе!

Крик издал — проклятия крик!

Герой-богатырь! Крик его — буря!

Гильгамеш осторожно к нему придвигается

С речами лукавыми к нему обращается, 

Разбито около 6-8 строк.

“Жизнью матери-родительницы моей Нинсун, отца моего

Светлого Лугальбанды клянусь!

Воистину горы — жилище твое, горы — логовище твое!”

“Воистину он знает!”

“Ради потомства моего я в горы твои да войду,

В плоть твою да войду! В твои владения вступлю!

Для ног твоих, малых ног,

Сандалии малые сделаю я!

Для ног твоих, больших ног,

Большие сандалии сделаю я!”

Луч ужаса, луч сияния, первый свой, Хувава сбросил им.

Сограждане Гильгамеша, сопутники Гильгамеша,

Срубили ветви его, связали ветви его,

К подножью горы сложили его.

Луч ужаса, луч сияния, свой второй, Хувава сбросил им.

Сограждане Гильгамеша, сопутники Гильгамеша,

Срубили ветви его, связали ветви его,

К подножью горы сложили его,

И в третий раз он сказал:

“Жизнью матери моей Нинсун

И отца моего Лугальбанды клянусь!

Горы — место жилья твоего — неизвестны,

Горы — место жилья твоего да узнает он!

Муки тончайшей — пищи богов великих,

Воды свежайшей в кожаном мехе

Да принесу тебе я в горы!

К плоти твоей не могу я приблизиться!

Лучи сияния, лучи ужасающие твои отдай ты мне,

И в плоть твою да войду!”

Луч ужаса, луч сияния, третий свой, Хувава сбросил им.

Сограждане Гильгамеша, сопутники Гильгамеша,

Срубили ветви его, связали ветви его,

К подножью горы сложили его.

Луч ужаса, луч сияния, четвертый свой,

Хувава сбросил им.

Сограждане Гильгамеша, сопутники Гильгамеша,

Срубили ветви его, связали ветви его,

К подножью горы сложили его.

Луч ужаса, луч сияния, пятый свой, Хувава сбросил им.

Сограждане Гильгамеша, сопутники Гильгамеша,

Срубили ветви его, связали ветви его,

К подножью горы сложили его.

Луч ужаса, луч сияния, свой шестой, Хувава сбросил им.

Сограждане Гильгамеша, сопутники Гильгамеша,

Срубили ветви его, связали ветви его,

К подножью горы сложили его.

Когда же последний, седьмой, сбросил им,

В покои Хувавы вступил Гильгамеш.

Лик Хувавы подобен змее,

Что в винограднике свернулась!

Как огнем палящим, Гильгамеш пощечиной его ожег!

Хувава лязгает зубами!

Как пойманному быку, связали ноги,

Как плененному воину, скрутили локти!

Хувава рыдает, позеленел!

“Гильгамеш, дозволь обратиться к тебе!

Господин мой, слово дай сказать!

Родимой матери я не ведаю, отца-родителя я не знаю!

В горах я родился, воистину ты — родитель мой!”

Гильгамеша душою небес заклинал,

Душою земли заклинал,

Душою недр заклинал!

За руку его хватал: “Перед тобою склонюсь!”

Тогда Гильгамеш, сын Нинсун, смягчился сердцем,

Рабу Энкиду молвит слово:

“Пусть, Энкиду, плененная птица

К гнезду своему вернется?

Воин плененный к материнскому лону вернется!”

Энкиду Гильгамешу отвечает:

“Если самый высокий не сознает деяний,

Если самый огромный не сознает деяний,

Если самый мудрый не сознает деяний,

Судьба пожирает его, судьба, что не знает различий!

Если плененная птица к гнезду своему вернется,

Если воин плененный к материнскому лону вернется,

То к матери, тебя породившей, ты не вернешься!

Героя плененного освобожденного, эна плененного,

В гипар возвращенного,

Жреца плененного, весельем полного, —

Издревле кто подобное видел?

Он преградит тебе горные тропы,

Разрушит тебе пути-дороги”.

Хувава слышит слово Энкиду,

Хувава молвит Энкиду слово:

“Злые речи сказал обо мне Энкиду!

Наймит, что за пищу себя продает,

Позади соперника идет,

Сказал обо мне злые речи!”

Как только это он сказал,

Его судьбу они решили.

Сам Энкиду в гневе своем

Срубил ему голову, обвернул тканью.

К богу Энлилю, к богине Нинлиль они пришли.

Когда Энлиль и Нинлиль к ним повернулись,

Когда перед Энлилем поцеловали землю,

Покров развернули, голову вынули,

Перед Энлилем положили.

Голову Хувавы Энлиль увидел,

На Гильгамеша воспылал гневом.

“Зачем вы совершили это?

[...]

Перед вами пусть бы сел он!

Вашего хлеба пусть бы поел он!

Воды вашей чистой пусть бы попил он!”

И Энлиль оттуда, где жил Хувава, убрал лучи сиянья.

Луч его первый великой реке отдал.

Второй его луч полям отдал.

Третий луч потокам отдал.

Четвертый луч могучему льву отдал.

Пятый луч "камню проклятия" отдал.

Шестой луч Великой горе отдал.

Седьмой луч богине Нунгаль (?) отдал.

Владыке лучей Гильгамешу, дикому быку,

До гор дошедшему,

К морю сошедшему,

Могучему богу Энлилю — слава! Богу Энки — слава!

Гильгамеш, верховный жрец Кулаба!

Хороша хвалебная песнь тебе!

Перевод В. К. Афанасьевой 

 

7. Миф о птице Зу

Известен в двух версиях - старовавилонской и новоассирийской. Когда
верховный бог снял, умываясь, свои царские регалии, Анзу[1] украл их
вместе с таблицами судеб, чтобы стать могущественнее всех богов, и
улетел в горы. Из-за этого нарушились все божественные законы. Ану
призывает Адада[2] и посылает его в погоню, но Адад отказывается, он
считает, что Анзу непобедим. Отказом отвечают также Иштар[3] и ее сын.

В другом варианте мифа Анзу крадет таблицы судеб у Энлиля[4].
Богиня-мать Дингирмах отправляет против Анзу бога войны Нинурту[5] и
дает ему в дорогу семь ветров. Бог настигает Анзу и посылает вдогонку
птице стрелу. Но, обладая таблицами судеб, Анзу в состоянии заклинаниями
излечить рану. Бог одолевает птицу только после третьей попытки.

И веление всех богов утвердил он,

Обратился, коснулся, посылает он Зу.

И когда он окончил, подошел к нему Бел[6].

Сверкание чистой воды перед ним,

На деянья владыки глядят его очи:

На тиару господства, на божью одежду,

На божьи Книги Судьбы Зу все смотрит и смотрит;

И когда Дуранки[7] отца богов,

Жажду господства почуял он в сердце,

Зу, как увидел Дуранки, отца богов:

“Божьи книги судьбы я захвачу,

Повеленья богов все я узнаю,

Утвержу я престол, овладею законом,

Буду править я всеми, сколько есть их Игигов[8]”.

И когда возмущенье вошло в его сердце,

У замеченной двери дворца ждет он ранней зарей.

Когда Бел умылся чистой водой,

Воссел на троне, надел тиару —

Книги Судьбы тогда ухватил в свои руки,

Облекся властью, похитил законы,

Улетел тогда Зу, в горах уселся,

Пролилось молчание, раздался голос.

От отца и советника, светлого Бела,

Весь дворец наполняется ясным блеском,

И богини приходят за его повеленьем.

Ану уста открыл, говорит,

Так изрекает богам, своим детям:

“Кто из вас хочет Зу погубить,

Кто хочет по градам свое имя прославить?”

Они призывают вождя, сына Ану, Ану веленье свое ему изрекает:

Адада они призывают, вождя, сына Ану,

Ану веленье свое ему изрекает:

“Мощный, ужасный Адад, нападай неуклонно,

Зу погуби своим оружьем,

Будет имя твое величаться в сонме великих богов,

Между богов, твоих братьев, равных тебе не найдется.

Пусть построены будут божьи дворцы,

По всей вселенной построй для себя грады,

Пускай твои грады причтутся к Экуру

Будь великим среди богов, греми своей славой”.

Адад отвечает на речь,

К Ану-отцу обращает слово:

“Отец, в недоступные горы кто поспешит?

Кто сравняется с Зу меж богов, твоих чад?

Книги Судьбы ухватил он руками,

Властью облекся, похитил законы,

Улетел тогда Зу, в горах уселся,

Изрекает устами, словно боги Дуранки.

Супостатов своих он пылью считает,

Силы его [...] ужасаются боги”.

Ану Ададу повелел не ходить.

Богиню зовут они, дочерь Ану,

Ану веленье свое ей изрекает:

“Мощная, ужасная Иштар, наступай неуклонно,

Зу погуби своим оружьем,

Будет имя твое величаться в сонме великих богов,

Между богов, твоих братьев, равных тебе не найдется.

Пусть построены будут божьи дворцы,

По всей вселенной построй для себя грады,

Пускай твои грады причтутся к Экуру

Будь великой среди богов, греми своей славой”.

Иштар отвечает на речь,

К Ану-отцу обращает слово:

“Отец, в недоступные горы кто поспешит?

Кто сравняется с Зу меж богов, твоих чад?

Книги Судьбы ухватил он руками,

Властью облекся, похитил законы,

Улетел тогда Зу, в горах уселся,

Изрекает устами, словно боги Дуранки.

Супостатов своих он пылью считает,

Силы его ужасаются боги”.

Ану Иштар повелел не ходить.

Бара зовут они, сына Иштар,

“Мощный, ужасный Бара, наступай неуклонно,

Зу погуби своим оружьем,

Будет имя твое величаться в сонме великих богов,

Между богов, твоих братьев, равных тебе не найдется.

Пусть построены будут божьи дворцы,

По всей вселенной построй для себя грады,

Пускай твои грады причтутся к Экуру

Будь великим среди богов, греми своей славой”.

Бара отвечает на речь,

К Ану-отцу обращает слово:

“Отец, в недоступные горы кто поспешит?

Кто сравняется с Зу меж богов, твоих чад?

Книги Судьбы ухватил он руками,

Властью облекся, похитил законы,

Улетел тогда Зу, в горах уселся,

Изрекает устами, словно боги Дуранки.

Супостатов своих он пылью считает,

Силы его ужасаются боги”.

Ану Бара повелел не ходить.

[...]

Конец третьей колонки:

Сравняться с Зу [...]

Вот я пойду [...]

Сравняться с Зу [...]

И услышали боги вещание Эа,

Задрожали они [...]

Эа уста открыл и вещает,

К Ану он обращает слово [...]

Конец разбит.

Перевод В. К. Шилейко

[1] Анзу, Зу (шумер. Анзуд) — в шумеро-аккадской мифологии огромная
божественная птица в виде львиноголового орла, а с середины II тыс. до
н. э. — просто орла. В аккадской мифологии в старовавилонской поэме
победителем Анзуда назван бог Нингирсу, а в более поздних вариантах
Нинурта (см. данный миф). Анзуд часто изображался на шумерских печатях,
опирающийся когтями на спины двух оленей, он был также эмблемой Нингирсу
из Лагаша.

[2] Адад (Адду; арам. Хадад; соответствует шум. Ишкуру) — аккадский бог
грома, молнии, дождя и бури, сын бога неба Ану. Его супруга — богиня
Шала, а спутники — Шуллат и Ханиш. Адад олицетворяет как гибельные, так
и плодоносные силы природы, в его ведении находится засоление почвы.
Основные места почитания Адада — Энеги, возле Ура, Вавилон, Ашшур, где
Адад имел общий храм с Ану. Образ бога бури связывается с быком как
символом плодородия и неукротимости. Эмблемой Адада был двузубец или
трезубец молнии. Адад тождественен западносемитскому Баал-Хаддаду и
хеттскому Тешубу.

[3] Иштар — наиболее почитаемая аккадская богиня плодородия, плотской
любви и войны, олицетворение планеты Венера, наиболее близко
соответствовала Инанне, но объединила черты многих шумерских богинь.
Считалась дочерью Сина. Почиталась во многих городах: Аккад, Арбела,
Ниневия, Ашшyp, Ур, Урук и др. В Уруке культ Иштар был связан с оргиями,
включавшими самоистязания, проявлениями сексуальной свободы, принесением
в жертву жрицами кадишту своей девственности. Иштар считалась
покровительницей проституток и гомосексуалистов. Наиболее
распространённые эпитеты — владычица богов, царица царей, яростная
львица, Иштар-воительница. Иштар иногда изображалась со стрелами за
спиной. Как богиня войны Иштар ярче всего выступает в Ассирии, где она —
дочь или жена верховного бога Ашшура. Ее храм в Ниневии назывался
Эмишмиш. С конца II тыс. до н. э. ее культ широко распространяется у
хурритов, где она идентифицируется с местной богиней Шавушкой.

[4] Энлиль (акк. Эллиль; шум. владыка ветер) — один из главных богов
шумеро-аккадского пантеона наряду с Аном и Энки, покровитель Ниппура,
его главный храм в этом городе носит название Экур — дом горы. Бог
плодородия и воздушных стихий. Согласно мифам был сыном Ана и богини
земли Ки, отделил небо от земли и дал людям сельско-хозяйственные
орудия. Считалось, что он мог насылать стихийные бедствия. В списке
богов из Фары он занимает второе место после Ана, но уже в некоторых
мифах того времени очевидно его первенство. Со второй половины III тыс.
до н. э. Энлиль становится во главе шумерского пантеона. Супругой его
была Нинлиль, сын-первенец Нанна, бог Луны, другие сыновья — бог войны
Нингирсу (Нинурта), бог подземного мира Нергал и бог судьбы Намтар,
рожденный от владычицы подземного мира Эрешкигаль. Символом Энлиля была
рогатая тиара.

[5] Нинурта (шум. владыка земли) — в шумеро-аккадской мифологии бог
войны, охоты и рыболовства, растительности и плодородия. Вместе с тем
бог утреннего солнца, милостивый, исцеляющий и всепрощающий. Почитался
вместе со своим отцом Энлилем в Ниппуре. Очень близок по генеалогии и
функциям с Нингирсу, возможно это разные ипостаси одного бога. Со
старовавилонского времени супругой Нинурты была богиня Гула. Его культ
процветал в городе Кальху и в Мараде. Как бог войны он весьма почитался
в Ассирии. В астрологии ему соответствовала планета Сатурн и созвездие
Ориона.

[6] Бел (акк. владыка) — общее название верховного бога в аккадской
религии. Вначале так называли Энлиля, а с конца старовавилонского
периода — Мардука, в Ассирии — Ашшура. В западносемитской мифологии Бел
почитался в Сирии с конца II тыс. до н. э. Он был верховным божеством
Пальмиры. Изображения Бела в образе быка или человека с головой быка
свидетельствуют о том, что он, считался носителем плодоносящей силы. В
эллинистический период отождествлялся с Зевсом и Паном. Известны
сказания о его борьбе с Тифоном.

[7] Дур-ан-ки (шум. связь неба и земли) — название святилища в Экуре,
храме Энлиля в Вавилоне.

[8] Игиги — в шумеро-аккадской мифологии боги разделялись на две группы:
игигов и ануннаков. Суть этого разделения нигде четко не объяснена, в
разных мифах одни и те же боги причисляются то к игигам, то к ануннакам.
При применении термина ануннаки в значении боги вообще, игиги
оказываются своего рода верхушкой ануннаков. Иногда в Вавилонии
выделяось семь игигов: Ану, Энлиль, Эа, Син, Шамаш, Мардук и Иштар, но
эти же боги могли обозначаться и как ануннаки.

 

	

8. Думузи и Энкимду

В дошедшей до нас шумерской литературе существуют две версии отношений
Инанны и Думузи. Первая представлена ниже, а вторую см. «Сватовство
Думузи».

Прекрасная Инанна, Царица Небес, дочь светлого бога луны Нанны, жила в
чертоге на краю неба. Когда она спускалась на землю, от каждого ее
прикосновения почва покрывалась зеленью и цветами. По красоте богине не
было равных, и полюбили ее одновременно божественный пастух Думузи и
божественный земледелец Энкимду. Оба они посватались к прелестной деве,
но та колебалась и тянула с ответом. Ее брат, солнечный бог Уту,
всячески уговаривал ее обратить свои взоры на кроткого Думузи.

Сестрица, да станет пастух тебе мужем!

Дева Инанна, отчего ты не хочешь?

Хороши его сливки, его молоко превосходно,

Все, что рука пастуха производит, — прекрасно?

Инанна, да будет Думузи тебе супругом!

Ты, кто сияющими каменьями вся изукрашена, отчего ты не хочешь?

Хороши его сливки, ты будешь их пить с ним вместе,

Ты, сень царей, отчего же ты не согласна?

Но Инанна, похоже, влюблена в земледельца Энкимду.

— Да не будет пастух мне супругом!

Покрывалом из новой своей шерсти меня не покроет!

С ним вдвоем дабы лечь — не промолвлю я слова!

Я, дева, да возьмет меня земледелец!

Землепашец, кто растит изобильные травы,

Землепашец, кто растит изобильные злаки!

Уту настаивает и расписывает сестре все преимущества занятий пастуха над
трудом землепашца. Однако упрямая богиня остается непреклонной. Она
говорит, что ей гораздо милее Энкимду, покрывающий землю буйной зеленью
и выращивающий спелые колосья.

Тогда к Инанне приходит сам отвергнутый жених Думузи и в своей страстной
речи ему удается доказать превосходство своего имущества по сравнению с
имуществом соперника. На богиню его слова производят должное
впечатление, и она приглашает пастуха на следующий день в дом ее матери
Нингаль, чтобы получить ее согласие на брак.

Счастливый жених гуляет по берегу реки и неожиданно встречает Энкимду.
Думузи взволнован и настроен очень решительно. Он готов драться с
соперником, но добродушный землепашец отвечает, что если Инанна
предпочла пастуха, то это ее право и он не намерен вмешиваться. Он
предлагает Думузи дружбу, которую тот радостно принимает.

На следующий день Нингаль дала согласие на брак своей дочери Инанны и
пастуха Думузи.

 

	

9. Энки и мировой порядок

Миф начинается хвалебным гимном в честь Энки. Говорится, что этот бог
следит за вселенной, отвечает за плодородие полей и стад. Затем
рассказывается о взаимоотношениях великих богов Ана, Энлиля, Нинту,
Нинхурсаг и меньших по значению божеств ануннаков. Энки восхваляет
власть своего слова и дает описание великолепия своей обители, бездны
вод Абзу. Далее рассказывается о путешествии бога мудрости на челне
Магур. Земли Маган, Дильмун и Мелухха шлют в Ниппур лодки, груженные
дарами для Энлиля. В заключение этого фрагмента ануннаки еще раз воздают
почести Энки, как богу управляющему ме. В следующем фрагменте дано
описание различных ритуалов.

Затем Энки вновь плывет в своей ладье среди морских существ и оглашает
судьбы земель. Начинает он с Шумера, превозносит его как благословенную
страну, обитель богов. От Шумера переходит к Уру, также восхваляя и
благословляя его. Далее говорит о Мелуххе, даруя ей деревья, тростник,
волов и птиц, золото, олово и бронзу. После его взор обращается к
Дильмуну. Энки оказывается враждебно настроенным по отношению к Эламу и
Мархаши и приступает к разрушению и уничтожению их богатств. Кочевникам
Марту он дарует скот.

Огласив судьбы, Энки осуществляет действия, жизненно необходимые для
плодородия земли. Он наполняет Тигр свежей искристой водой, назначает
бога Энбилулу смотрителем каналов, чтобы следить за ними. Энки насыщает
болота и заросли тростника рыбой и определяет некое божество, имя
которого неразборчиво, главным над ними. Потом он обращается к морю,
воздвигает себе святилище и велит заботиться о нем богине Нанше. В конце
концов, Энки призывает дождь, заставляет его пролиться на землю и
вверяет его богу бури Ишкуру.

Теперь Энки обращается к нуждам земли, создает плуг, ярмо, борозду и
назначает крестьянина по имени Энкимду их божеством. Он призывает
возделанное поле, перечисляет злаки и овощи, определяя Ашнан богиней
зерна. Не забывает и кирку, и изложницу для кирпичей, ставя над ними
бога Кулла. Строительство дома он поручает Мушдамме.

Затем Энки переходит к высокой равнине, покрывая ее зеленью, умножая
поголовье скота. Все это он отдал Сумугану. Далее он возводит овчарни и
назначает пастуха Думузи их покровителем. Утверждает границы городов и
государств, ставит пограничные столбы и сажает бога Солнца Уту во главе
вселенной. Наконец он уделяет внимание ткачеству, поручая это богине
Утте.

Затем мы знакомимся с честолюбивой Инанной, которая считает себя
обойденной привилегиями. Она горько упрекает Энки и тот утешает ее, что
на самом деле власть ее велика — в ее ведении посох, кнут и палка
пастуха, прорицание оракула о войне, изготовление нарядных одежд. Инанна
добивается особой милости и получает возможность разрушать неразрушимое
и уничтожать неуничтожимое.

Поэма завершается гимном в честь Энки.

Первые 50 строк мифа сильно повреждены.

Когда отец Энки выходит на засеянную пашню,

Плодородное семя в ней произрастает,

Когда Нудиммуд идет к моей плодоносной овце,

Приносит овца молодого ягненка.

Когда он выходит к тяжелой корове,

Приносит она здорового теленка.

Когда он выходит к тяжелой козе,

Приносит коза здорового козленка,

Когда ты выйдешь в поле, возделанное поле,

Поставь снопы и стога на высокой равнине,

[...] выжженной земли.

Энки, владыка Абзу, всех превзошедший властью своею,

Начал так свою речь величаво:

“Отец мой, владыка вселенной,

Дал мне жизнь во вселенной

Мой предок, всем землям владыка,

Собрал воедино все ме и вложил их мне в руку.

От Экура, дома Энлиля,

Я принес ремесла в Абзу Эриду.

Я плодоносное семя великлго дикого тура,

Я первенец Ана,

Я “великая буря”, исходящая из “бездны великой”,

Я повелитель земли,

Я лугаль всех вождей, я отец всех земель,

Я “большой брат” богов, тот, кто приносит полный достаток.

Я хранитель анналов небес и земли,

Я слух и разум всех земель,

Я тот, кто вершит справедливость

С повелителем Аном на Ана престоле,

Я тот, кто судьбу оглашает с Энлилем на “горе мудрости”,

Он вложил мне в руку оглашение судеб

Пределов, где солнце всходит,

Я тот, перед кем склоняется Нинту,

Я тот, кому славное имя дано самой Нинхурсаг,

Я вождь аннунаков,

Я тот, кто рожден был как первенец Ана святого.

После того, как владыка превознес самого себя,

После того, как принц самого себя восхвалил,

Предстали пред ним аннунаки с молитвою и мольбою:

“О Бог, управитель ремесел,

Вершитель решений славнейший. Энки хвала!

И во второй раз, исполнившись радостью,

Энки, владыка высокий Абзу,

Повел свою речь величаво:

“Я Бог, я тот, чей приказ неприложен, первейший во всем,

По моему приказу построены эти конюшни,

Поставлены эти овчарни,

Когда я приблизился к небу, богатства дарующий дождь

Пролился с небес,

Когда я приблизился к землям, случился высокий разлив,

Когда подошел я к зеленым лугам,

Встали стога, послушные моему слову.

Я дом свой возвел, святилище в месте чистом,

Нарек его именем славным,

Абзу свой возвел,святилище, [...] я огласил ему добрый удел

Мой дом — его тень по змеиным болотам простерлась.

Мой дом, его [...] бороды носят среди медвяных растений,

Сазан ему плещет хвостом в низких зарослях гизи-травы,

Воробьи чирикают в своих [...]

Пропущено.

Сакральные песни и речи наполнили мой Абзу.

Ладья моя магур, корона, “козерог Абзу” —

Посреди нее радость большая.

Страна высоких болот, любимое место мое,

Простирает руки ко мне, клонит шею ко мне.

Кара дружно возносят весла,

Сладкие песни поют, тем самым радуя реку,

Нимгирсиг, энси лодки моей магур,

Держит мой скипетр златой,

Я, Энки [...]

Пропущено.

[...] я взирал бы на его зеленые кедры.

Земли Маган и Дильмун

Взглянули на меня, на Энки,

Подчалили Дильмун-ладью к суше,

Нагрузили Маган-ладью до небес,

Магилум-ладья Мелуххи

Везет золото и серебро,

Везет их в Ниппур для Энлиля, повелителя всех земель.

Тому, у кого нет города, тому, у кого нет коня,

Марту — Энки приносит в дар скот,

Великому принцу, пришедшему в землю свою,

Поклонятся аннунаки как должно,

“Богу, что правит великими ме, чистыми ме,

что господствует во вселенной широкой,

что получил высокий “солнечный диск" в Эриду,

чистом мете, драгоценнейшем месте,

Энки, Богу вселенной, хвала!”

Ибо великому принцу, пришедшему в землю свою,

Все боги, все предводители,

Все маги-жрецы Эриду,

Все “носящие полотно" в Шумере,

Выполняют магические ритуалы Абзу,

К отцу Энки, в священное место его свои направляют стопы,

В опочивальне в царственном доме, они [...]

В залах они выкликают имя его [...]

Пропущено.

Нимгирсиг, энси ладьи магур,

Держал скипетр бога священный,

Морские лахамы, числом пятьдесят, почтили его,

[...]

Ибо царь, гордо стоящий, отец энки той Страны,

Принц великий, вернувшийся в царство свое,

Процветание дарует вселенной.

Энки оглашает судьбу:

“Шумер”, “Великая гора”, “Прибежище вселенной”,

наполнил стойким светом, от восхода до заката рассыпающим

ме народу Шумера,

твои ме — высокие ме, недостижимые.

Твое сердце глубоко, непостижимо,

Стойкий [...] твое место, где боги рождают,

Неприкосновенно как небеса,

Рожденный быть царем, диадемой владеющий прочной,

Рожденный повелевать, на чело возложивший корону,

Твой бог — почитаемый бог,

Он сидит с повелителем Аном на Ана престоле,

Твой царь — "Великая гора”, Отец Энлиль,

[...] как кедр, отец всех земель.

Аннунаки, великие боги,

Пожелали жить среди вас,

Пищу вкушать на вашей гигуне, засаженной деревьями.

Дом, Шумер, да будут построенымногие стойла твои,

Да множатся твои коровы,

Да встанут овчарни, да будут овец мириады,

Да будут гигуны касаться небес,

Да возденут стойкие…руки свои к небесам.

Да огласят ануннаки судьбу, среди вас пребывая.

Он прошествовал в святилище Ур,

Энки, владыка Абзу, оглашает судьбу:

“Город, имеющий все, что уместно иметь,

омываемый водами, твердо стоящий бык,

обильный престол нагорья, колени открыты,

Зелен, точно гора,

Где рощи хашур бросают широкую тень,

Тот, чье величье в силе его,

Назначил тебе совершенные ме,

Энлиль, “Высокая гора”.

Произнес во вселенной высокое имя.

Город, чью участь Энлиль огласил,

Святилише Ур, да вознесешься ты до небес”.

Он прошествовал в землю Мелухха,

Энки, повелитель Абзу, (оглашает ее) судьбу,

“Черная земля, да будут деревья твои велики,

(да будут они) деревьями (нагорья),

Да встанут их троны в царском дворце,

Да будет тростник твой велик, [...]

Да (владеют) герои оружьем на месте сраженья,

Да будут быки твои большими быками,

Да будут быками нагорья,

Да будет их рев ревом диких быков нагорья,

Да совершенствуют боги великие ме для тебя,

Да носят все дар-птицы нагорья сердоликовые бородки,

Да будет птицей твоей Хайа-птица,

Да станет серебро твое золотом,

Медь — бронзой и оловом,

О Земля, да преумножится все, что ты имеешь,

Да множатся люди твои,

[...]

Он омыл и очистил страну Дильмун.

Поручил Нинсикилле опеку над ним,

Он дал [...] как возделанное поле, он вкушает его финики

[...] Элам и Махараши [...]

Обречены быть сожранными, как [...] рыба,

Царь, кого силой Энлиль одарил,

Разрушил дома их, разрушил их стены,

Их металл и ляпис-лазурь (и содеримое) их хранилищ,

В Ниппур он доставил Энлилю, повелителю всех земель,

Тому, что не строит город, не строит дом,

Марту — Энки принес в дар скот.

Когда отвел он взор от того места.

Когда отец Энки поднял его над Евфратом,

Встал он гордо, как необузданный бык,

Он поднимает пенис, он извергает семя,

Наполнился Тигр искристой водой.

Как дикая корова. По тельцу мычащая в лугах,

В кишащем скорпионами стойле,

Так Тигр отдается ему, как неистовому быку.

Он поднял пенис, принес свадебный дар,

Дал Тигру радость, как большой дикий бык, что дал рожденье,

Вода, что принес он, искристая вода, вино ее сладко,

Зерно, что принес он, отборное зерно, едят его люди,

Он наполнил Экур, дом Энлиля, добром,

Вместе с Энки энлиль ликует, Ниппур (в восторге).

Бог, венчанный диадемой на царство,

Возложил долговечную тиару царства,

Он ступил на земли левою сторону,

Процвела земля для него.

Как принял он скипетр в правую руку,

Чтобы тигр и Евфрат “ели вместе”,

Он, что речет [...] слово, согласно его [...],

Что убирает, как жир из дворца свое “царственное колено”,

Бог, что оглашает судьбу, Энки, владыка Абзу,

Энбилулу, каналов смотрителя,

Энки поставил над ними главным.

Он выкликает болота, поместив туда карпа и [...] — рыбу,

Он выкликает заросли, поместив туда [...] — тростник и зеленый тростник,

Две строки отсутствуют.

Он бросает вызов.

Того, из чьих сетей не уходит рыба,

Из чьих капканов не уходит [...],

Из чьих силков не уходит птица,

[...] сына [...]

[...], (бога), что любит рыбу,

Энки поставил над ними главным.

Бог воздвиг святилище, священную сень — сердце его глубоко,

Воздвиг святилище в море, священную сень — сердце его глубоко,

Святилище, центр его — [...], от всех сокрытый,

Святилище, место его в созвездии [...]

Высокая сень, наверху —

Место его возле созвездия “колесницы”,

[...] от трепещущего… его мелама [...],

Ануннаки пришли с молитвою и мольбою,

Для Энки в Энгурре они поставили трон высокий.

Для повелителя [...]

Великого принца [...], рожденного [...]

Пропущено несколько строк.

Ее, великую бездну глубин,

Что [...] птицу изи и рыбу лиль, что [...]

Что вышла из зипага, что [...]

Госпожу Сирары, мать Нанше,

Над морями, его [...] местами,

Энки поставил главной.

Вызывает он два дождя, воду небес,

Их выравнивает, как плывущие облака,

Вселяет в них (жизни) дыхание до горизонта,

Обращает холмистые земли в поля.

Того, что великими бурями правит, молнией поражает,

Что замыкает священной крепой “сердце” небес,

Сына Ана, гугаля вселенной,

Ишкура, сына Ана,

Ставит Энки над ними главным.

Он направил плуг и [...] ярмо,

Великий принц Энки поставил рогатых быков [...]

Отворил священные борозды,

Заставил расти зерно на возделанном поле.

Бога,что носит корону, красу высокой равнины,

Коренастого пахаря бога Энлиля,

Энкимду, человека рвов и платин,

Энки ставит над ними главным.

Бог выкликает пашню, засевает отборным зерном,

Собирает зерно, отборное зерно, зерно иннуба в кучи,

Умножает Энки снопы и кучи,

Вместе с Энлилем дает он земле изобилие,

Ту, чья голова и бок пестры, чей лик покрыт медом,

Госпожу, праматерь, силу земли, “жизнь” черноголовых,

Ашнан, питающий хлеб, хлеб всего,

Энки поставил над ними главной.

Великий царь накинул сеть на кирку, он устроил изложницу,

Сдобрил агарин, как хорошее масло,

Того, чьей кирки сокрушительный зуб — это змей, пожирающий трупы

[...]

Чья [...] изложница правит [...]

Куллу, кирпичника той земли,

Энки ставит над ними главным.

Он построил конюшни, указал очищенья обряды,

Овчарни возвел, наполнил их лучшим жиром и молоком,

Радость принес в трапизные богов,

На поросшей равнине возобладало довольство.

Верного поставщика Эанны, друга Ана,

Любимого зятя отважного Сина, супруга святой Инанны,

Госпожи, царицы всех великих ме,

Что время от времени руководит воссозданием [...] Куллаба,

Думузи, божественного “ушумгаля небес”, “друга Ана”,

Энки ставит над ними главным.

Он наполнил Экур, дом Энлиля, добром,

С Энки ликует Энлиль, ликует Ниппур,

Он отметил границы, утвердил пограничные камни,

Для ануннакав Энки

Построил жилье в городах,

Построил жилье в деревнях.

Героя, быка, что выходит из (леса) хашур,что рычит точно лев,

Отважного Уту, быка, что неуязвим, что гордо являет силу,

Отца великого города, места, где солнце восходит,

Великого герольда священного Ана,

Судью, что выносит решенье богов,

Что носит бороду цвета ляпис-лазури,

Что нисходит со священных небес, [...] небес,

Уту, сына, (Нингаль) рожденного,

Энки ставит главным над всей вселенной.

Он спрятал пряжу маг, дал теменос,

Энки придал совершенство тому, что женским является ремеслом,

Для Энки, для людей… — облаченье.

Тиару дворца, самоцвет повелителя,

Утту, достойную женщину, радостью полную,

Энки поставил над ними главной.

Тогда сама по себе, царский отбросив скипитр,

Женщина, [...] дева Инанна, царски отбросив скипитр,

Инанна, к отцу своему Энки

Входит в дом и, (униженно) плача, жалобу произносит:

“Ануннаки, великие боги, их судьбы

Отдал Энлиль уверенно в руки твои,

С девою, мною, почему ж обошелся иначе?

Я, святая Инанна, — где же мое старшинство?

Аруру, сестра Энлиля,

Нинту, владычица гор,

Приняла на себя священную [...] править,

Забрала себе [...] (и) лук,

Забрала себе с инкрустацией сила-кубок из ляпис-лазури,

Унесла с собой чистый, священный ала-кубок,

Повитухою стала земли,

Ты ей вверил рожденного быть царем, владыкой рожденного быть.

Сестрица моя, святая Нинисинна,

Взяла себе светлый уну, стала жрицей Ана,

Рядом с Аном себя поместила, произносит слово,

Что небеса наполняет;

Сестра моя, святая Нинмуг,

Забрала золотой резец и серебряный молоток,

Стала старше в ремесле по металлу,

(Рожденного) быть царем, что носит прочную диадему,

Рожденного повелевать, короную венченного, отдал ты (в руки ее).

Сестра моя, святая Нидаба,

Взяла себе мерную жердь,

Укрепила ляпис-лазурную ленту у себя на предплечье,

Оглашает великие ме

Отмечает межи, устанавливает границы, — стала писарем в этих землях,

Ты в руки ей отдал пищу богов.

Нанше, владычица, владыка — праведный [...] пал к ее ногам

Стала ведат рыбой в морях,

Рыбу вкусную [...]

Поставляет она своему отцу Энлилю.

Со мной, почему обошлся иначе?

Я, святая Инанна, в чем же мое старшинство?”

Отсутствует примерно три строки.

[...] его [...]

Энлиль [...]

Украсил для тебя [...]

Ты теперь одета в одежды “сила юношы”

Ты утвердила слова, что произносит “юноша”,

Ты отвечаешь за посох, палку и кнут овчара,

Дева Инанна, что, что еще дать нам тебе?

Битвы, набеги — ты оракулам вложишь на них ответ,

Ты среди них, не будучи птицей арабу, дашь недлагоприятный ответ,

Ты свиваешь прямую нить,

Дева Инанна, распрямляешь крученую нить,

Ты придумала форму одежд, ты нарядные носишь одежды,

Ты спрятала пряжу маг, нить продела в веретено,

В [...] ты окрасила многоцветную [...] нить.

Инанна, ты [...]

Инанна, ты разрушила нерушимое, уничтожила неуничтожимое,

Ты заставила смолкнуть [...] “тамбуринами плача”,

Дева Инанна, ты вернула гимны тиги и адаб в их дом.

Ты, чьи почетатели не устают любоваться тобой,

Дева Инанна, ты, что дальние знаешь колодцы, веревки крепежные;

Взгляните!Пришло половодье, земля ожила,

Пришло половодье Энлиля, земля ожила.

Оставшие девятнадцать строк разрушены.

 

	

10. Энума элиш...

Семь табличек с текстом, повествующим об усторойстве мироздания, были
найдены в библиотеке ассирийского царя Ашшурбанапала. Поэма датируется
второй половиной II тыс. до н. э. По всей вероятности, она являлась
богослужебным текстои новогоднего праздника.

 

Таблица I

Первая табличка начинается описанием первобытного хаоса, не существовало
еще ни земли, ни неба. Праотец Апсу[1] и праматерь Тиамат[2] смешивали
свои воды. В те же незапамятные времена был создан могучий и свирепый
советник Мумму[3].

Именно тогда появились боги Лахаму[4] и Лахму[5], а возможно, и другие
боги первого поколения. От них родились Аншар[6] и Кишар[7], которые
создали по своему подобию Ану[8]. Затем Ану породил Эа[9] (Нудиммуда).

Апсу не понравился образ действий молодого поколения богов, которые
беспокоили его своим поведением, видимо желая отделить стихии и
упорядочить хаос. Он задумал уничтожить своих детей, хотя Тиамат
всячески отговаривает его. Однако Мумму поддержал Апсу и это решило
дело.

Боги, узнав об опасности, приходят в ужас. Но мудрый Эа при помощи
заклинания усыпил Апсу и убил его, разрубив на куски, а Мумму пленил и
лишил его магической силы. После этого Эа построил себе дом Апсу, где
его жена Дамкина[10] родила ему прекрасного сына Мардука[11]. Родители
не могли нарадоваться на свое творенье, Ану подарил ему четыре ураганных
ветра, которые тревожили Тиамат.

Подстрекаемая другими богами, Тиамат решила отомстить молодому поколению
за смерть Апсу. Она создает армию чудовищ — змей, драконов, псов,
рыболюдей, человеко-скорпионов. Один из богов первого поколения —
Кингу[12] — делается ее мужем, ему она вручает таблицы судеб.

 

1 Когда вверху не названо небо,

А суша внизу была безымянна,

Апсу первородный, всесотворитель,

Праматерь Тиамат, что все породила.

5 Воды свои воедино мешали,

Тростниковых загонов тогда еще не было,

Когда из богов никого еще не было,

Ничто не названо, судьбой не отмечено,

Тогда в недрах зародились боги,

10 Явились Лахму и Лахаму и именем названы были.

И пока они росли и мужали,

Тогда родились Аншар и Китар.

Они дни копили, множили годы,

И наследник их — Ану, — отцам своим равный.

15 Ану-первенца Аншар себе уподобил.

Нудиммуда сотворил по своему подобию Ану.

Нудиммуд, отцами рожденный своими,

Он разумом светел, многомудр и всесилен,

Аншара, деда его, превзошел он премного,

20 Меж богов-сородичей нет ему равных.

Толпой собираются сородичи-боги,

Тревожат Тиамат, снуют, суетятся,

Чрево Тиамат они колеблют

Буйным гамом в верхних покоях.

25 В Апсу не утихает их гомон,

Но спокойна, безмолвствует Тиамат,

Хотя тягостны ей их повадки

Не добры их пути, она же щадит их

Апсу, великих богов творитель,

30 Кличет Мумму советника, так ему молвит:

“Советник мой Мумму, веселящий мне печень,

Давай пойдем-ка с тобой к Тиамат”.

И они пошли, пред Тиамат воссели,

О богах, своих первенцах думали думу.

35 Апсу уста свои открыл,

Кричит раздраженно, обратясь к Тиамат:

“Мне отвратительны их повадки,

Мне днем нет отдыха, покоя — ночью,

Их погублю я, дела их разрушу,

40 Да утихнут звуки, во сне да пребудем”.

Едва такое услышав, Тиамат

Взъярилась, накинулась на супруга,

В одинокой ярости вопияла горько,

Злобою полнилось все ее чрево:

45 “Как Порожденье свое уничтожим?

Пусть дурны их пути — дружелюбно помедлим!”

Тут Мумму к Апсу обратился с советом,

Недобр и неласков совет был Мумму:

“Уничтожь, отец мой их злые повадки

50 Будут дни твои мирны, будут ночи покойны!”

Апсу то слышит — светлеет ликом,

Ибо злое он первенцам своим замыслил.

Тут обхватил он за шею Мумму,

Посадил на колени, ласкать его начал.

55 О том, что в совете они порешили,

Богам, своим первенцам, они сказали.

Услышали боги о том, заметались,

После затихли, безмолвно сидели,

Но разумом мудрый, хитроумный, искусный,

60 Всеведущий Эйа придумал выход.

Он создал образ, завершил и закончил,

Заклинанье святое сотворил премудро,

Поверил громозвучно, отправил в Воды.

Излилась дремота, сном окружила —

65 Апсу усыпил он сном излиянным,

Цепененье охватило советника Мумму.

Эйа перевязь снял, сорвал тиару —

Апсу сиянием овладел он,

Апсу сковал он и предал смерти.

70 Он Мумму пленил, на засов его запер,

Он возвел над Апсу себе чертоги,

Надсмеялся над Мумму, протащил на веревке,

Как разбил, уничтожил своих супостатов,

Укрепил над врагами победу Эйа.

75 Отдых вкусил в потаенном покое,

“Апсу” нарек он покои, кумирней сделал,

Для брака святого их предназначил.

Там с Дамкиной, супругой, возлег Эйа в величье.

В покое судеб и предначертаний.

80 Бог зачал мудрейшего из мудрых —

В Апсу зарожден был Мардук,

В светлом Апсу зарожден был Мардук.

Эйа, родитель, там его создал,

Дамкина, мать его, породила.

85 Грудью богини был он вскормлен.

Благоговея, мать его питала.

Его лик был прекрасен, сверкали взгляды!

Изначально властна, царственна поступь!

Узрел его Эйа, отец-творитель, —

90 Весельем и радостью наполнилось сердце.

Он воспринял его совершенство,

Наградил его божьей силой двойною.

Он ростом велик, среди всех превосходен,

Немыслимо облик его совершенен —

Трудно понять, невозможно представить.

95 Четыре глаза, четыре уха!

Он рот раскроет — изо рта его пламя!

Он вчетырежды слышит мудрейшим слухом,

И всевидящи очи — все прозревают!

Средь богов высочайший, прекраснейший станом,

100 Мышцами мощен, ростом всех выше!

“Малыш мой, сыночек! Малыш мой, сыночек!

Сыночек-солнце! Солнышко божье!”

Нимб его — десяти богов сиянье!

Пятьдесят сияний его окружает!

105 Породил Ану четыре ветра,

Вложил ему в руки — “Подарок сыночку!” —

Он сотворил ураганы и вихри,

Он топи создал, что гнетут Тиамат.

Днем и ночью томится, мятясь, Тиамат,

110 Тяжко богам, нет покоя от ветров,

Зло задумали своим чревом,

Тиамат, праматери, так они молвят:

“Как Апсу любимого твоего убивали,

Не пришла ты на помощь, сидела молча.

115 Четыре вихря ужасных сотворил Ану,

Твое чрево трясется, и мы бессонны!

Апсу твой любимый да падет на сердце!

И Мумму пленный — одна ж ты осталась,

Не ты ль наша матерь? И мечешься в страхе!

120 Нас, что так маются, нас ты не любишь!

В бессоннице высохли наши очи!

Сбрось ярмо, и покой получим!

Сразись, отомсти за Апсу и Мумму!

Порази врагов, преврати их в тени!”

125 Услыхала Тиамат — ей любы речи.

“Благо — совет ваш, ураган поднимем!

Уничтожим богов в разгаре битвы!

Сраженье устроим, богам отплатим!”

Они вокруг Тиамат столпились,

130 Днем и ночью, взбешенные, помышляют о мести,

Львы рычащие, они готовятся к бою.

Держат совет, дабы устроить битву.

Матерь Хубур, что все сотворяет,

Неотвратимое множит оружие, исполинских делает змеев!

135 Остры их зубы, их клыки беспощадны!

Она ядом, как кровью, их тела напитала,

В ужас драконов свирепых одела,

Окружила нимбами, к богам приравняла.

Увидевший их — падет без силы!

140 Если в битву пойдут, то уже не отступят!

Гидру, Мушхуша, Лахаму из бездны она сотворила,

Гигантского Льва, Свирепого Пса,

Скорпиона в человечьем обличье,

Демонов Бури, Кулилу и Кусарикку.

Безжалостно их оружие, в битве они бесстрашны!

145 Могучи творенья ее, нет им равных!

И еще сотворила одиннадцать этим подобных!

Из богов, своих первенцев, что совет составляли,

Кингу избрала, вознесла надо всеми — полководителем,

Главным в Совете,

150 С оружьем битвы скликающим к бою,

Распределителем добычи

Всех отдала под власть его, на престол посадила.

“Надо всеми в Совете тебя вознесла я

Все божьи решенья в твою руку вложила!

155 Всех ты превыше, супруг мой единый,

Над Ануннаками вознесу твое имя!”

Таблицы судеб ему вручила, на груди его укрепила.

“Лишь твои неизменны приказы, уст твоих нерушимо Слово!”

Ныне, как Кингу взнесен, дали сан ему Ану,

160 Средь богов, сынов его, судьбу он судит:

“Твоих уст речения да исторгнут пламя

Яд, что собрали мы, вражью мощь да погубит”.

 

Таблица II

О приготовлениях Тиамат к битве против младшего поколения богов
премудрый Эа сообщил Аншару. Его рассказ — дословное повторение строк
129—162 таблицы I. Аншар пытается уговорить победителя Апсу выступить
против Тиамат. Текст ответа Эа разрушен, но из контекста ясно, что он
советует отправить на переговоры с ней Ану. Ану идет, но, лишь взглянув
на Тиамат, возвращается в страхе. Боги пребывают в растеряности. Тогда
Аншар вспоминает о молодом Мардуке. Тот соглашается сразиться с Тиамат,
но взамен просит для себя первенства среди богов и право определять
судьбы.

 

123 “Если я мстителем за вас стану,

Чтоб Тиамат осилить и спасти ваши жизни, —

Соберите Совет, возвысьте мой жребий,

В Убшукине радостно все вместе воссядьте,

Мое Слово, как ваше, да решает судьбы,

Неизменным да будет все то, что создам я!

129 И никто приказ моих уст не отменит”.

 

Таблица III

Аншар отправляет Гагу, своего посла, к Лахму и Лахаму. Гага должен
изложить старейшим богам все события. Рассказ о подготовке Тиамат к бою
повторяется, таким образом, дважды устами Аншара, как поручение, и затем
уже непосредственно — устами Гаги, который сообщает и об условиях
Мардука. Узнав обо всем Лахму и Лахаму приходят в ужас. Аншар созывает
собрание богов и рассказывает им о предложении Мардука. Роскошный пир и
большое количество вина способствуют тому, что боги решают уступить
Мардуку первенство над ними.

 

129 Они собрались и отправились вместе —

Все великие боги, что решают судьбы,

К Аншару пришли, Убшукину заполнили.

Поцеловали друг друга, обнялись в Совете.

Повели беседы, на пиру воссели,

Вкусили хлеба, вина испили.

135 Сладкое питье в нутpo их бежало,

Отяжелели плотью они oт пива,

Взвеселились весьма, взыграла их печень,

И Мардуку, мстителю, вручили судьбы.

 

Таблица IV

Мардук восседает на троне, остальные боги восславляют его, но просят
доказать свое могущество. По слову Мардука исчезает, а затем появляется
звезда, и уже никто не сомневается в его величии. Всемощий бог
вооружается для битвы, берет лук, стрелы, булаву, сеть. Семь ветров
служат Мардуку, а четыре урагана, подарок Ану, он запряг в колесницу и
бросился в бой, зажав в руке траву заклинаний.

Вначале Мардук и Тиамат обмениваются взаимными обвинениями, а затем
начинается битва. Владыка набрасывает на праматерь сеть и пускает ей в
чрево буйный вихрь. Затем он пронзил ее стрелой, разрезал ей
внутренности и вынул сердце. После победы над предводительницей Мардук
истребляет все ее воинство, берет в плен Кингу и отнимает у него таблицы
судеб. Немного отойдя от битвы, всемогущий бог разрубил попалам тело
поверженной Тиамат. Одну половину он поднял вверх и сделал небом, а
другую — землею. На небе он создал Эшарру — подобие земного жилища Апсу
— и поселил там Ану, Энлиля и Эа.

 

Ему воздвигли престол почета.

Пред отцами он сел для участья в Совете:

“Сколь же славен ты меж богов великих,

Несравненна судьба твоя, твое Слово — Ану!

5 Мардук, славнейший средь богов великих,

Несравненна судьба твоя, твое Слово — Ану!

Непреложно отныне твое повеленье,

Вознести, ниспровергнуть — в руке твоей ныне!

Твои истинны речи, слова не ложны,

10 Ни один из богов твоих границ не преступит!

Ты — опора и мудрость храмов божьих,

В их святилищах место займешь ты отныне!

Лишь ты, о Мардук, наш отомститель!

Надо всей вселенной мы даем тебе царство!

15 Воссядь же в Совете, твое Слово владычно!

Да будет без промаха твое оружье, да поразит оно вражью силу!

Кому веришь ты — спасена того жизнь, о Владыка!

Но бога, что злое замыслил, — погуби его душу!”

Звезду меж собою они положили.

20 Первородному Мардуку так сказали:

“Ты возвышен, Владыка, надо всеми богами!

Уничтожить, создать — прикажи, так и будет!

Промолви же Слово — звезда да исчезнет!

“Вернись!” — прикажи - и появится снова!”

25 По слову уст его звезда исчезла.

“Вернись!” — приказал, и она появилась.

Боги-отцы, силу Слова увидя,

Ликовали и радовались: “Только Мардук — властитель!”

Дали жезл ему, трон и царское платье,

30 Оружье победное, что врагов поражает.

“Ступай же, жизнь прерви Тиамат!

Пусть ветры развеют ее кровь по местам потаенным!”

Как боги-отцы решили судьбу Владыки,

Путем удачи, дорогой успеха пустили.

35 Он лук избрал оружием в битве,

Изготовил стрелы, тетиву приладил.

Булаву схватил он своею десницей,

Лук и колчан на боку повесил.

Выпустил молнию перед собою,

40 Сверкающим пламенем наполнил тело.

Он сделал сеть: уловить изнутри Тиамат,

Он четыре ветра поставил, ничто из нее чтоб не вышло,

Дар отца его Ану, он вдоль сети расставил ветры.

Он создал Разрушающий Ветер, Ураган и Песчаную Бурю,

45 Четыреждымощный ветер, Семишквальный,

Мятежный, Непостоянный Ветер.

Он направил ветры, что сотворил он, — всю семерицу,

За ним они встали — изнутри сотрясать Тиамат.

Потоп, оружие грозное, поднял Владыка.

50 На страшную взошел колесницу — непобедимых Вихрей.

Он их поставил, он впряг всю четверку в упряжку:

Душегубца, Злодея, Топчуна, Быстроскока.

В оскале их пасти, их клыки ядовиты.

Покоя не ведают, убиение знают.

55 Он поставил направо Бой Свирепый и Натиск,

А налево поставил Отпор — отраженье ударов.

Ужасом, словно плащом, он покрылся.

Он главу окружил сиянием грозным.

Вышел владыка, вперед устремился,

60 К Тиамат яростной путь свой направил.

Вложил в уста свои заклинанье,

Ядовитые травы зажал в руке он.

И тут вокруг него заметались, боги вокруг него заметались.

Боги, отцы его, заметались, боги вокруг него заметались.

65 Владыка приблизился заглянуть в Тиамат,

Кингу, супруга ее, разведать планы.

Глядит — и сбивается его походка,

Мутится разум, мешаются мысли.

И боги-помощники, что с ним рядом стояли,

70 Потемнели ликом, как героя узрели.

Заклинанье он кинул — Тиамат не двинула шеей.

На устах ее — дикая злоба, в уме — вероломство.

“Что же ты вышел и боги сгрудились так тесно?

С мест своих они на твое посбивались место?!”

75 Потоп, оружие грозное, поднял Владыка.

Тиамат взбешенной, так он ей крикнул:

“Что ты для виду добро предлагаешь,

А сердцем злобным измышляешь сраженье?

Кричали сыны — отцы их презрели,

80 А ты, их праматерь, ненавидишь милость!

В полюбовники Кингу ты избрала,

В сан Ану ввела, ему не должный!

Владыке богов Аншару ты уготовила злое!

И богам, отцам моим, ты также зло замышляешь!

85 Да будут войска твои готовы, да будет поднято оружье!

Становись! Ты и я сойдемся в сраженье!”

Когда это услыхала Тиамат,

В мыслях помутилась, потеряла рассудок.

Взревела, вверх взвиваясь, Тиамат,

90 От подножья до верха сотряслась ее туша:

Чары швыряет, заклинанья бормочет.

А боги к сраженью оружие точат.

Друг на друга пошли Тиамат и Мардук, из богов он мудрейший,

Ринулись в битву, сошлись в сраженье.

95 Сеть Владыка раскинул, сетью ее опутал.

Злой Вихрь, что был позади, он пустил пред собою,

Пасть Тиамат раскрыла — поглотить его хочет,

Он вогнал в нее Вихрь — сомкнуть губы она не может.

Ей буйные ветры заполнили чрево,

100 Ее тело раздулось, ее пасть раскрылась.

Он пустил стрелу и рассек ей чрево,

Он нутро ей взрезал, завладел ее сердцем.

Ее он осилил, ей жизнь оборвал он.

Труп ее бросил, на него наступил он.

105 Как убил он предводительницу Тиамат, —

Рассеялось войско ее, разбежались отряды.

А боги-соратники, что с ней выступали,

От страха дрожа, назад повернули,

Убежали, жизни свои спасая,

110 Но в кольце оказались, ускользнуть не сумели.

Он в плен их забрал, разбил их оружье.

Брошены в сеть, очутились в ловушке.

По углам забившись, рыдали тяжко.

Понесли наказанье - в заключенье попали.

115 А одиннадцать, тех, что грозили страхом,

Скопище тварей, что шло с ней справа,

Он бросил в оковы, связал им руки,

Все их воинство он растоптал под собою.

И Кингу, что был надо всеми главным, —

120 Он сковал его, Демону Смерти предал.

Он вырвал таблицы судеб, что достались тому не по праву,

Опечатал печатью, на груди своей спрятал.

Как разбил, уничтожил он своих супостатов,

Как бык растоптал врагов надменных.

125 Укрепил над врагами славу Аншара.

Мечты Нудиммуда исполнил Мардук храбрейший,

Над богами закованными он закрепил победу.

К Тиамат, что он одолел, он снова вернулся.

На ноги Тиамат наступил Владыка.

130 Булавой беспощадной рассек ей череп.

Он разрезал ей вены, и поток ее крови

Северный ветер погнал по местам потаенным,

Смотрели отцы, ликовали в веселье.

Дары заздравные ему послали.

135 Усмирился Владыка, оглядел ее тело.

Рассек ее тушу, хитроумное создал.

Разрубил пополам ее, словно ракушку.

Взял половину - покрыл ею небо.

Сделал запоры, поставил стражей, —

140 Пусть следят, чтобы воды не просочились.

Пересек небосвод, обозрел пространство.

Подобье Апсу, чертог Нудиммуда, он измыслил.

Размеры Апсу измерил Владыка.

Отраженье его — Эшарру создал.

145 Эшарру, кумирню, что поставил на небе.

Ану, Энлилю и Эйе в их созвездьях-святилищах устроил стоянки.

 

Таблица V

Затем Мардук сотворил звезды на небе, дал сияние Луне и Солнцу,
определил день и ночь. В поврежденной части таблицы возможно
рассказывалось о создании растений и животных. Последняя часть посвящена
восхвалению Мардука другими богами.

 

Он устроил стоянки богам великим.

Звезды-планеты, подобья богов, он сделал.

Он год разделил — начертил рисунок:

Двенадцать месяцев звездных расставил он по три.

5 Когда ж начертил он на небе рисунок дней года,

Закрепил он стоянку Неберу, дабы центр указать всем звездам.

Никто бы не погрешил, не стал бы небрежен!

По сторонам Неберу он сделал стоянки Энлилю и Эйе.

С обеих небесных сторон открыл он ворота.

10 Он затворы поставил справа и слева.

Он зенит во чреве Тиамат поставил.

Дал сияние Месяцу — хранителю ночи!

Научил его сотворению дня — для распознания суток!

“Не прекращая, весь месяц, изменяй рисунок тиары!

15 Вначале, над страною вздымаясь,

Рога тиары взноси до дня шестого!

В день седьмой появись в половине тиары!

На пятнадцатый день удвой половины — и так каждый месяц!

Когда ж солнце тебя на горизонте узреет,

20 Уменьшайся в короне, отступай обратно!

Исчезая, к дороге солнца приблизься,

И на тридцатый день вновь вставай против солнца!”

 

Разбито более 20 строк.

 

45 Когда дни справедливые солнцу назначил,

Стражей дня и ночи поставил,

Истеченье слюны Тиамат

Мардук собрал и согнал ее в тучи,

Сгрудил ее в облака кучевые.

50 Веянье ветра, дожди и холод,

Воздымание бури — ее слюны истеченье —

Распределил, своей власти доверил,

Он посгавил главу Тиамат, он на ней гору насыпал.

Он бездну открыл — устремились потоки.

55 Тигр и Евфрат пропустил он сквозь ее очи,

Ее ноздри заткнул он — накопил там воды,

Насыпал на грудь ее гору крутую,

Дабы воды собрать, устроил ямы,

Загнул ее хвост, скрутил как веревку, —

60 Укрепить Апсу под ногами своими,

Сделал ляжки ее опорою неба,

Отделил половину ее — поставил землю,

Он прах закрепил внутри Тиамат,

Сеть размотал, освободил ее тело.

65 Так создавал он небо и землю,

Связь небес и земли скрепил он прочно,

Затем он назначил свои ритуалы, установил свои обряды.

Бразды правленья велел взять Эйе,

Таблицы судеб принес, что забрал у Кингу, —

70 Дар заздравный, — одарил им Ану.

 

Таблица VI

Наконец Мардук замыслил создать человека и делится своими планами с
премудрым Эа. Собрав совет богов, он решает принести в жертву коварного
Кингу и все соглашаются на это. Кингу убивают, выпускают из него кровь,
из которой Эа создает людей и возлагает на них бремя служения богам. В
благодарность за все деяния боги решают построить для Мардука в Вавилоне
храм Эсагилу. По завершении работ все собираются на пир, во время
которого устанавливают на небе лук Мардука. Затем Аншар, Лахму и Лахаму
нарекли всемогущего каждый тремя именами и посоветовали остальным
сделать также.

 

Мардук, речи богов услышав,

Сердцем задумал искусное сделать,

Уста открыл он и молвит Эйе,

Что в сердце задумал, в уме замыслил:

5 “Кровь соберу я, скреплю костями,

Создам существо, назову человеком.

Воистину я сотворю человеков.

Пусть богам послужат, чтоб те отдохнули.

Божьи пути изменю и улучшу:

10 Почитаемы — все, но два будут рода”.

Эйа ответил, слова промолвил,

Совет добавил, чтоб богов успокоить:

“Да будет выбран один из братства,

Он да погибнет — люди возникнут!

15 Великие боги пусть соберутся —

Один — виновник, отпущение — прочим!”

Мардук собрал богов великих,

С милостью принял, изрек указанье.

Почтительно боги ему внимали.

20 К Ануннакам обратил Владыка речи:

“Если верны ваши прежние клятвы,

Истинно ныне мне да ответьте —

Это кто замыслил сраженье,

Взбаламутил Тиамат, устроил битву?

25 Да будет схвачен устроивший битву,

Его покараю, вы ж мирно живите!”

Отвечали Игиги, великие боги:

“Царю-божеству-небес-и-земли”,

Советнику божьему, своему господину:

“Это Кингу устроил сраженье,

30 Взбаламутил Тиамат, затеял битву!”

Связали его, притащили к Эйе.

Объявили вину его, кровь излили.

Людей сотворил он на этой крови,

Дал им бремя божье, богам же — отдых.

35 Как Эйа, мудрейший, род людской создал,

Возложил на него божье бремя!

Непостижимо для разума это деянье —

По замыслу Мардука Нудиммуд исполнил!

Разделил тогда Мардук, Владыка божий,

40 Всех Ануннаков, дольних и горних,

К Ану приставил — охранять решенья.

Триста на небе он выставил стражей.

Земле такую же долю назначил.

Шестьсот поселил их на земле и небе.

45 Когда отдал он все приказанья,

Ануннакам небес и земли назначил судьбы,

Ануннаки уста свои открыли,

К Мардуку, владыке богов, обратили слово:

“Ныне, владыка ты наш, как вольности нам ты назначил,

50 Благодарностью нашей тебе что еще будет?

Кумирню воздвигнем, наречем ей имя!

Почивальню твою, в ней и мы заночуем, и мы отдохнем в ней!

Мы заложим святилище, место престола!

В день, когда мы прибудем, и мы отдохнем там!”

55 Как услышал Мардук эти речи,

Словно ясный день просиял он ликом:

““Врата бога” постройте, как вы возжелали!

Кирпичи заложите, создайте кумирню!”

Лопатами замахали Ануннаки.

60 В первый год кирпичи для храма лепили.

По наступленье второго года

Главу Эсагилы, подобье Апсу, воздвигли.

При Апсу построили зиккурат высокий.

Ану, Энлилю и Эйе, как и в Апсу, поставили там жилища.

65 В величье Мардук воссел перед ними,

От подножья Эшарру они осмотрели до рогов зиккурата.

Когда же закончили Эсагилу,

Все Ануннаки молельни себе воздвигли

Триста Игигов земли, триста — небес, шестьсот из Апсу, — всех их собрал
он,

70 Владыка, в святилище, что жильем его стало,

Он богам, отцам своим, пир там устроил: “Вот Вавилон —

“Врата божьи” — жилье ваше ныне

Радуйтесь в нем, веселитесь, ликуйте”.

Места свои заняли великие боги,

75 Расставили кубки, на пиру воссели,

Когда ж завершили веселый праздник,

Возвышенное в Эсагиле сотворили

Все уставы назначили, все предначертанья,

Всем богам закрепили места на земле и на небе.

80 Великие боги — пятьдесят их воссело,

Семь богов Судьбы — выносить решенья — определили.

Лук, оружье свое боевое, положил перед богами Владыка.

Сеть, что он сотворил, отцы его боги узрели,

Оглядели лук, его форма искусна.

85 Хвалили рук его творенье,

Лук пред Советом богов воздел и вымолвил Ану,

Поцеловав “Воистину — это дитя мне”.

Нарек Ану Лук именами “Долгодрев” — его первое,

“Победитель” — второе,

90 Третьим станет “Созвездие Лука” — в небесах ему дал сиянье

Меж созвездий дал место ему, меж богов, его братьев!

Как Луку судьбу назначил Ану,

Престол воздвиг — меж богов высочайший,

И в Совете богов тот Лук поселил он.

95 Собрались на Совет великие боги,

Укрепили, упрочили Мардука долю —

Сами себя обрекли проклятью,

Поклялись водой и елеем, горла коснувшись:

Над всеми богами ему дали царенье,

100 Над 6oгами небес и земли власть ему дали.

Величал его Аншар — нарекал Асаллухи.

“К речению уст его склонимся покорно,

Отверстым устам его да внемлют боги,

Горе и долу прочны его указанья,

105 Да будет возвышен наш сын-отомститель,

Славна его власть, да не будет ей равных

Детищ своих, черноголовых, воистину пастырем он будет

Во веки веков, да не позабудут, да назовут они его деянья,

Да установят его отцам великие хлебные приношенья,

110 Да позаботятся об их храмах, в благочестии содержать да будут,

Да будут зажжены воскуренья, да побудят они людей к заклинаньям

Подобье того, что на небе он создал, на земле да сделано будет,

Черноголовых да научит почитать его боязливо!

Да помнят люди, да взывают к богу!

115 По словам его уст да чтят богиню!

Божествам да приносят хлебные жертвы!

Без небреженья богов да содержат!

Пусть страны свои они возвысят, пусть храмы свои они воздвигнут!

Воистину поделят богов черноголовыемежду собою!

120 Нам же, сколько бы имен мы ему ни давали, главное — он воистину бог
наш!

Назовем же пятьдесят имен его ныне!

Да будут славны его дороги, да будут равны им его деянья!

Мардук! Так отец его Ану нарек от рождения!

Он создатель водопоев и пастбищ, обогащает он их загоны!

125 Он, кто своим оружьем-потопом поражает своих супостатов!

Кто богов, отцов своих, от напасти избавил!

Он, Сын-Солнце, меж богами сияет —

В сиянии его блеска да будут ступать они вечно!

Людей, что он создал, дал им жизни,

130 Дал им бремя божье, а богам свободу —

Создать и разрушить, казнить и простить —

Воистину, то в его лишь власти, со страхом почтительным на него да
взирают!

Марукка — о да, это бог их, их сотворитель!

Он, кто радует сердца Ануннаков, успокаивает Игигов!

135 Марутукку — он прибежище стран, городов и народов!

Этим именем навеки люди его восславят!

Мертакушшу — яростный и разумный, разгневанный и великодушный,

С сердцем просторным, с печенью доброй!

Лугальдимеранки имя его, так наречен он был в Совете!

140 Его уст реченья мы возносим надо всеми богами, его отцами!

Он воистину владыка надо всеми богами земли и неба! Царь!

От его приказаний в страхе боги горе и долу!

Наделугальдимеранки — этим именем его мы назвали, он - всех богов
советник!

Он, кто нам в невзгодах наших на земле и в небе дал приюты!

145 Он, кто закрепил стоянки всем Игигам и Ануннакам!

От этого имени его дрожат и трепещут в кельях боги!

Асаллухи — имя его, коим нарек отец его Ану!

Меж богов он воистину мудрейший и мощный!

Как в его имени то звучит - стран и богов он дух-покровитель!

150 Он, кто спас в двоеборье могучем наши обители от разрушенья!

Асаллухинамтила — бог, сохраняющий жизнь,так во второй раз его назвали!

Ибо, как собственные творенья, богов пораженных он исцеляет!

Владыка! Светлыми заклинаньями богов умерших он оживляет!

Он, разрушающий супостатов! Хвалу ему да вознесем мы!

155 Асаллухинамру - светоч, так в третий раз его нарекли мы!

Сияющий бог, что наши пути освещает!”

Так по три имени дали ему Аншар, Лахму и Лахаму,

И богам, сынам своим, молвили слово:

160 “Нарекли мы его тремя именами каждый,

Ныне и вы, нам подобно, ему имена нареките!”

Возликовали боги, приказ тот услышав, в Убшукине они обменялись советом.

“Сыну-воителю, отомстителю нашему,

Ныне нашей опоры да восславим Имя!”

165 В Совете воссели — одарять Судьбою,

Соблюдая обряд, нарекать ему Имя.

 

Таблица VI

Таблица содержит гимн творцу Вселенной и перечисление его пятидесяти
имен, соответствующие проявлениям его силы (строки 1—142).

 

143 Пятьюдесятью именами величая, великие боги,

Пятьдесят имен нарекли, деяния его возгласили.

145 Да удержат их, да откроет их Первый,

Мудроумный и сведущий да обмыслят их вместе!

Отец повторит их, да обучит сына,

Правителя, пастыря да внемлют им уши!

К Мардуку, Энлилю богов, да не будут небрежны!

150 Чтоб цвела бы страна, и он сам был во здравье!

Крепко Слово его, неизменны Приказы,

То, что из уст его, ни один из богов не отменит!

Если глянет он гневно — не склонит выи,

Его ярости бог ни один не перечит!

155 Не постичь его сердца, не объять его разум.

Согрешитель, неправедник пред очами его предстанут!

Откровение это, что Первому явлено было, —

Записав, сохранил он, дабы в грядущем узнали.

Отца Мардука, что богов сотворил, Игигов,

160 Да восславят навеки, да назовут его имя!

О Мардуке песнь величальную да услышат,

О том, кто Тиамат осилил и взял себе царство!

 

[1] Апсу (шумер. Абзу) — в шумеро-аккадской мифологии мировой океан
подземных пресных вод, вход в который по преданиям находился в шумерском
городе Эриду. Владыкой Абзу был бог мудрости Энки и его храм в Эриду
носил имя “дом Энгурры”, что было синонимом Абзу. В Абзу по преданиям
хранились таинственные и сокровенные сущности вещей — ме. В данной
аккадо-вавилонской космогонической поэме Апсу выступает как
персонификация мирового океана, первопричина жизни и воплощение
первозданной стихии. Он является мужем Тиамат.

[2] Тиамат (акк. море) — в аккадской мифологии является первозданной
стихией, воплощением хаоса, олицетворением соленых вод океана. Согласно
данной поэме, Тиамат представляется супругой Апсу и праматерью всех
богов. Среди ее порождений были Лахму, Лахама, Кингу, от которых
произошли другие поколения богов. Тиамат была убита Мардуком, рассекшим
ее тело на две части. Из одной части он сотворил землю, а из другой —
небо. Часто Тиамат изображалась в виде дракона или семиголовой гидры.

[3] Мумму — в аккадской мифологии созданный в незапамятные времена
советник праотца Апсу. Отличался коварным и свирепым нравом, подстрекал
праотца уничтожить молодое поколение богов. Премудрый Эа убил Апсу и
Мумму и присвоил себе его сущность и “лучи сияния”, передав их затем
Мардуку.

[4] Лахама — в шумерской мифологии демоны водной стихии, созданные богом
Энки в Абзу. В данной космогонической поэме от брака Апсу и Тиамат
появляются дети первозданной стихии, чудовища-божества, Лахму и Лахаму.
Они сами становятся родителями Аншара и Кишар.

[5] Лахму — согласно данной поэме, божество, созданное из первозданного
хаоса. В одном из поздних аккадских списков богов именем Лахму назван
получеловек-полурыба, прислужник бога Эа — Кулулу, а кроме того, спутник
богини-целительницы Гулы, имеющий вид получеловека-полусобаки.

[6] Аншар — в аккадской мифологии, согласно данной поэме, божество
старшего поколения, порожденное Лахму и Лахаму. Вместе с богиней Кишар
создал по своему образу и подобию бога Ану. Данных о самостоятельном
культе Аншара в Вавилонии нет. В Ассирии в I тыс. до н. э. он был
отождествлен с Ашшуром. В ассирийской версии поэмы «Энума элиш...»
главным героем является не вавилонский Мардук, а Аншар — Ашшур.

[7] Кишар — в аккадской мифологии, согласно данной поэме, божество
старшего поколения, порожденное Лахму и Лахаму. Вместе с богом Аншаром
произвела на свет Ану. Данных о самостоятельном культе Кишар нет.

[8] Ану, (шумер. Ан) — один из трех верховных богов в шумерском
пантеоне. Его имя пишется знаком, обозначающим понятие “бог”. Ан
возглавляет список богов из Фары. Покровитель города Урук. Согласно
мифам Ан породил от богини земли Ки Энлиля, бога воздуха. Энлиль,
“первый сын Ана”, в ряде случаев становится соперником отца. К середине
III тыс.до н. э. он полностью оттесняет культ Ана, что связано с
возросшей ролью Энлиля, как верховного бога Ниппура — древнейшего
культового центра. Другие дети Ана — бог бури Ишкур (Адад), Марту,
Инанна (Иштар), Баба (Бау), Гатумдуг, Нисаба, боги ануннаки. Жена Ана —
Ки (земля). Инанна как владычица богов также выступает в роли жены Ана,
однако в пантеоне города Урука она его дочь. Ан обычно изображается
пассивным и бездеятельным, но нередко он враждебен людям. Символом Ана
является рогатая тиара. Согласно данной поэме, Ану — сын Аншара, один из
представителей младшего поколения богов, его порождением является
премудрый бог Эа. Во второй половине правления персидской династии
Ахеменидов Ану становится верховным богом города Урука.

[9] Эа (Эйа; шумер. Энки — владыка земли) — один из главных богов
шумеро-аккадского пантеона. Бог плодородия, хозяин мирового океана
поземных вод Абзу, владыка божественных сущностей ме, носитель культуры
и творец мировых ценностей; он создал плуг, мотыгу, форму для кирпича;
изобрел огородничество, садоводство, медицинские травы. Энки наиболее
благожелательно из всех великих богов относился к человечеству. Он
единственный сообщил Зиусудре о решении богов наслать на землю потоп.
Покровитель города Эриду. Почитался также хеттами и хурритами. Супруга
Энки — Дамгальнуна (аккад. Дамкина), сын — бог-целитель Асалдухи
(позднее идентифицируется с Мардуком), дочь — богиня Нанше. Посол —
двуликое божество Исимуд. Согласно данной поэме, Эа был сыном Ану, он
победил праотца Апсу и на месте его гибели воздвиг себе дом, где Дамкина
родила прекраснолицего Мардука.

[10] Дамкина (шумер. Дамгальнуна — великая супруга князя) — в шумерской
мифологии супруга бога Энки, почиталась в Эриду. В вавилонских мифах
мать бога Мардука.

[11] Мардук — главный бог вавилонского пантеона, хотя его имя по
происхождению шумерское. Первые письменные упоминания о нем, как о
божестве весеннего солнца, относятся к середине III тыс. до н. э., во
время III династии Ура упоминается уже как покровитель Вавилона. С
возвышением Вавилонского царства в XIX—XVI вв. до н. э. Мардук
постепенно занимает центральное место в иерархии богов и приобретает
черты других божеств. Его супруга — богиня Царпанит, сын — Набу, главный
вавилонский храм — Эсагила. Наиболее полно генеалогия Мардука
представлена в данной поэме — он был порожденьем Эа и Дамкины, победил
силы хаоса и мрака в образе праматери Тиамат, создал небо, землю и все
живое. По его замыслу бог Эа сотворил человека. Начиная с XIV в. до н.
э. в Ассирии Мардук постепенно сливается с местным богом Ашшуром. В
нововавилонский период Мардук стал единой божественной силой,
проявлявшей себя во множестве форм. Например, Нинурта — Мардук силы,
Нергал — Мардук битвы, Энлиль — Мардук власти. Символом его был
серповидный топор и дракон Мушхуш. В астрологии ему соответствовала
планета Юпитер и созвездие Тельца.

[12] Кингу — в аккадской мифологии чудовище, созданное, согласно данной
поэме, праматерью Тиамат. Возможно принадлежал к первому поколению
богов. После убийства Апсу Тиамат сделала Кингу своим мужем и вручила
ему таблицы судеб. Затем Кингу и Тиамат были убиты Мардуком, который
вместе с Эа из крови Кингу и глины создал людей.

 

	

11. Путешествие Нинурты в Эриду

Космогонический гимн-миф, повествующий о наделении Нинурты[1] священными
атрибутами жизни и власти. Ритуал путешествия Нинурты в Эриду[2] должен
был проходить незадолго до Нового года.

 

Колонка I

Герой, имеющий власть над Ануннаками, из Экура вышедший,

Нинурта, имеющий власть над Ануннаками, из Экура вышедший,

 

Разбито.

 

Герой Нинурта, сын Энлиля,

 

5-6. Разбито.

 

Нинурта из места Энлилева в Эреду направился.

Чтобы судьбу изобилия определить,

 

Разбито.

 

10 Чтобы на широкой земле травы в изобилии вырастить,

Чтобы в хлевах и загонах масло и сливки густыми сделать,

Чтобы овечьих пастухов возвеселить, —

Герой Нинурта в Эреду направился.

Чтобы Тигр с Евфратом могли разливаться,

15 Чтобы [...], чтобы Бездна могла яриться,

Чтобы на болоте рыбы “сухурхи” и усач (могли резвиться),

 

Разбито.

 

Чтобы на циновке мертвый тростник и зеленый тростник, все сколько ни
есть, в качестве жертвы принести (?),

Чтобы множество животных, тварей степи,

20 [...], олень, горный баран, [...] великий

 

Разбито.

 

Чтобы ме Шумера были неуничтожимы,

25 Чтобы предначертания всех стран были неотменимы,

Чтобы [...], чтобы справедливые решения выносить,

Нинурта, сын Энлиля,

[...], чтобы решение принять,

 

Далее разбито.

 

Колонка II

5 Он приготовил путь своему царю в Абзу,

Нинурте он приготовил путь в Абзу,

Дорогу, как праздник, он выстроил, степь [...]

Нинурту в Абзу Эреду с радостью ввел он.

При вступлении царя в Абзу день — изобилие, ночь — великолепие!

10 При вступлении Нинурты в Абзу день — изобилие, ночь — великолепие!

Ме — свет жизни — он ему даровал. Герой Ана он!

Ме — все подобающее — на место он вернул. Владыка всех ме он!

Благой свет Шумера выведший, владыка [...]!

Нинурта, сын Энлиля,

15 Ради царственности корону надел, [...] принес!

Ради владычества лазуритовую повязку повязал, [...] в руку взял,

Сияние вывел, в Абзу Эреду голову к Небу поднял.

Юноша, имеющий в руках великолепие Экура!

В царственности [...],

20 На Небе и на Земле [...] он увязывает,

С Аном и Энки во дворе в радости он сидит, [...]!

 

Далее разбито.

 

Колонка III

11 Нинурта! Ты — великая крепость Шумера!

За свой героизм ты к мужам причислен!

Владыка истинных решений, сын Энлиля,

Льняную одежду носящий, сын бога определения судьбы, для энства
назначенный!

15 Священный обряд омовения рук, о царь, — твое жречество ишиб — для
священного престола предназначен!

Нинурта в Абзу Эреду — с Аном судьбы определяющий!

Приказания твои — благоговение вызывают!

Судьбы, тобой определенные — неизменны!

К слову твоему, к определенной тобой судьбе

20 Боги-герои Абзу склоняются:

“Царь! Из Абзу голову свою ты поднимешь!

Нинурта! Из Эреду голову ты поднимешь!” —

Геройство они воспевают.

Боги Ануннаки [...]

 

25-29. Разбито.

 

30. Сияние твоей царственности враждебные страны покрывает!

Герой! Где ты пашешь — народу стабильность приносишь!

Серебро-лазурит, сокровища лесистой горы,

Своему отцу Энлилю из глубины гор ты приносишь!

 

34-36. Разбито.

 

Владыка-истребитель гор, победу одержавший!

Нинурта! Герой Энлиля — ты!

В Небе мужем ты избран, герой [...]!

 

Колонка IV

10 [...] в руку твою он вложил!

Владыка священных загонов, сияющих обрядов омовения!

[...] к Эигишуду, твоему месту определения судеб, — 50 ме должны

Быть положены!

В зале вечерней трапезы на месте воздвижения твоего жертвенного стола —
50 ме должны быть положены!

[...] никто их не назовет!

15 [...] ме благие никто не удалит!

Твой город — высок! Твой храм — высок!

Сияние твоей царственности — высоко!

Рев твоего геройства — высок!

Нинурта, сын Энлиля! Cияние твое высоко! Из храма [...] оно выходит!

20 Тень твоя высокая над Страной простерта!

От низа до верха, одеянию подобно, все земли она покрывает!

Высочество твое — от сердца Энлилева!

Нинурта! Высочество твое — от сердца Энлилева!

Направление твое в горы — от его сердца!

25 Определение твоей судьбы — от его сердца!

Твой неизменный твой трон царственности — от его сердца!

 

Разбито.

 

Песня в честь Нинурты для флейты эмбубу, прославляющая царственность.

29 [...] герой Ана, своей рукой .... жизнь страны.

 

Перевод В. В. Емельянова

 

[1] Нинурта (шумер. владыка земли) — в шумеро-аккадской мифологии бог
войны, охоты и рыболовства, растительности и плодородия. Вместе с тем
бог утреннего солнца, милостивый, исцеляющий и всепрощающий. Почитался
вместе со своим отцом Энлилем в Ниппуре. Очень близок по генеалогии и
функциям с Нингирсу, возможно это разные ипостаси одного бога. Со
старовавилонского времени супругой Нинурты была богиня Гула. Его культ
процветал в городе Кальху и в Мараде. Как бог войны он весьма почитался
в Ассирии. В астрологии ему соответствовала планета Сатурн и созвездие
Ориона.

[2] Эриду — древнейший шумерский город. Современное городище Абу-Шахрайн
в Ираке. Основан в первой половине IV в. до н. э. на берегу Персидского
залива. Со временем из-за отложений Евфрата оказался далеко отстоящим от
залива и уже в начале III тыс. до н. э. потерял свое значение, но
оставался центром культа бога мудрости Энки. Шумеры считали, что в Эриду
расположен вход в таинственную бездну Абзу. Археологами открыты сырцовые
дома, общественные здания, зиккурат, храмы на платформах, возведенные на
месте ранних святилищ, в том числе храм Энки с остатками
жертвоприношений — костями рыб. Храмы состояли из удлиненного зала с
алтарем и боковых пределов. В некрополе Эриду убейдского периода
насчитывается около 1000 могил. Найдены также предметы культа, керамика,
орудия и др.

 

	

12. Нисхождение Инанны в нижний мир

Инанна, Царица Небес, честолюбивая богиня любви и войны, которая вышла
замуж за царя-пастуха Думузи, решает стать владычицей нижнего мира.
Правила там ее сестра Эрешкигаль, богиня смерти и мрака. Видимо
отношения между сестрами оставляли желать лучшего, так как перед тем как
войти в “страну, откуда нет возврата”, Инанна дает наставления своему
слуге Ниншубуру. Они договариваются, что если богиня не вернется в
течение трех дней, то Ниншубура должен отправится в Ниппур и молить там
Энлиля о ее спасении. Если Энлиль откажет, то надо было идти с той же
просьбой в Ур к богу Луны Нанне. В случае если и он не поможет, надо
было отправляться в Эриду к Энки.

Облачившись в царские одежды и спустившись в нижний мир, Инанна подошла
к храму из ляпис-лазури, где обитала Эрешкигаль. Привратник Нети провел
ее через семь врат, за каждыми из которых Инанна вопреки своим
протестам, лишалась одной из одежд и амулетов, дающих волшебную силу. В
конце концов, она абсолютно нагая предстала перед Эрешкигаль и семью
судьями нижнего мира. Заподозрив сестру в нечистых намерениях,
Эрешкигаль устремила на нее свой мертвенный взор и Инанна превратилась в
труп, который затем подвесили на столбе.

На четвертый день Ниншубур, видя, что его госпожа не вернулась, начинает
обходить богов. Энлиль и Нанна отказали ему, но Энки, зная какими бедами
угрожает земле исчезновение богини плодородия, согласился помочь. Он
вонзил свои руки в почву, достал из-под ногтей крашенных красной краской
кусочки глины и вылепил из нее двух загадочных существ — Кургарру и
Калатурру. Они не были ни мужчинами, ни женщинами и покорно исполняли
волю бога. Получив от Энки “траву жизни”, “воду жизни” и соответствующие
наставления, эти существа отправляются в нижний мир.

Осторожно пробираясь по тропам подземного царства, вестники бога
мудрости достигли дворца Эрешкигаль. Та насмешливо заявила им, что они
могут забирать труп прекрасной богини. Сняв тело Инанны с крюка Кургарру
и Калатурру побрызгали его “водой жизни”, посыпали “травой жизни” и
воскресили богиню. Но семь подземных богов-аннунаков преграждают ей путь
наверх. Нерушимым правилом нижнего мира была невозможность вернуться на
землю, не предоставив себе замену.

Инанна возвращается в верхний мир в сопровождении толпы демонов, которые
должны были забрать того, на кого она укажет. Инанна по очереди обходит
наиболее близких ей друзей — Ниншубура, бога Латарака (Лулаля),
возлюбленного Шару из Уммы, но все они в ужасе умоляют ее освободить их
от столь страшной участи. Наконец богиня с демонами прибывает в Урук,
где ее супруг Думузи вместо того, чтобы оплакивать гибель жены, спокойно
восседал на троне в пышных царских одеждах. Вне себя от гнева Инанна
отдает демонам своего неверного мужа.

Несчастный Думузи обращает молитвы к брату своей беспощадной супруги
богу Солнца Уту, который соглашается помочь. Он превращает руки и ноги
Думузи в змей, и тот спасается бегством.

На этом месте текст на табличках заканчивается и продолжение мифа можно
восстановить лишь по более поздним текстам. Думузи теперь превращен Уту
в газель и бежит от демонов, сообщив место своего убежища только сестре
Гештинанне и неизвестному другу. Но этот друг, подкупленный демонами —
гала (галлу) — открывает им место убежища Думузи и тот вынужден бежать
дальше. В конце концов, демоны хватают его и разрывают на части.
Гештинанна готова сойти в подземный мир за брата, но Инанна, которой
дано быть судьей, изрекает свой приговор — “полгода — ты, полгода —
она”, то есть Гештинанна и Думузи должны поочерёдно делить свою судьбу в
подземном мире.

 

С Великих Небес к Великим Недрам

Помыслы обратила.

Богиня с Великих Небес к Великим Недрам

Помыслы обратила.

Инанна с Великих Небес к Великим Недрам

Помыслы обратила.

Моя госпожа покинула небо, покинула землю,

В нутро земное она уходит.

Инанна покинула небо, покинула землю,

В нутро земное она уходит.

Жреца власть покинула, власть жрицы покинула,

В нутро земное она уходит.

В Уруке храм Эану покинула, в нутро земное она уходит.

В Бадтибире Эмушкаламу покинула,

В нутро земное она уходит.

В Забаламе Гигуну покинула,

В нутро земное она уходит.

В Адабе Эшару покинула,

В нутро земное она уходит.

В Ниппуре Барадургару покинула,

В нутро земное она уходит.

В Кише Хурсанлкаламу покинула,

В нутро земное она уходит.

В Аккадэ Эульмаш покинула,

В нутро земное она уходит.

Свои тайные силы — их семь — собрала.

Собрала силы, в руке зажала.

Свои тайные силы у ног сложила.

На ее голове — венец Эдена, Шугур.

На ее челе — налобная лента “Прелесть чела”.

В ее руках — знаки владычества и суда.

Ожерелье лазурное обнимает шею.

Двойная подвеска украшает груди.

Золотые запястья обвивают руки.

Прикрыты груди сеткой “Ко мне, мужчина, ко мне”.

Прикрыты бедра повязкой, одеяньем владычиц.

Притираньем "Приди, приди" подведены глаза.

Инанна в подземное царство идет.

Ее посол Ниншубур с нею рядом идет.

Светлая Инанна говорит Ниншубуру:

“Гонец мой, гонец!

Глашатай слов милосердных моих!

Вестник слов быстрокрылых моих!

Когда в подземный мир я сойду,

Когда в подземный мир я войду,

На холмах погребальных заплачь обо мне,

В доме собраний забей в барабан,

Храмы богов для меня обойди,

Лицо расцарапай, рот раздери,

Тело ради меня изрань,

Рубище, точно бедняк, иадень!

В Экур, храм Энлиля, одиноко войди.

Когда в Экур, храм Энлиля, войдешь,

Перед Энлилем зарыдай:

“Отец Энлиль, не дай твоей дочери

Погибнуть в подземном мире!

Светлому твоему серебру не дай покрыться прахом

В подземном мире!

Прекрасный твой лазурит да не расколет гранильщик

В подземном мире!

Твой самшит да не сломает плотник в подземном мире!

Деве-владычице не дай погибнуть в подземном мире!”

И когда Энлиль на эти слова не отзовется, в Ур иди!

В городе Уре, в Эмудкаламе,

В Экишнугаль, к Нанне войдя,

Перед Наиной зарыдай:

“Отец Нанна, не дай твоей дочери погибнуть

В подземном мире!

Светлому твоему серебру не дай покрыться прахом

В подземном мире!

Прекрасный твой лазурит да не расколет гранильщик

В подземном мире!

Твой самшит да не сломает плотник в подземном мире!

Деве-владычице не дай погибнуть в подземном мире!”

И когда Нанна на эти слова не отзовется, в Эреду иди!

Когда в Эреду, в храм Энки войдешь,

Перед Энки зарыдай:

“Отец Энки, не дай твоей дочери погибнуть

В подземном мире!

Светлому твоему серебру не дай покрыться прахом

В подземном мире!

Прекрасный твой лазурит да не расколет гранильщик

В подземном мире!

Деве-владычице не дай погибнуть

В подземном мире!”

Отец Энки мудр и могуч,

Травы жизни знает он, воды жизни знает он,

Он меня и оживит!”

Инанна в подземное царство идет,

Ниншубуру, послу своему, говорит:

“Ступай, возвращайся, Ниншубур!

Моих наказов не забывай!”

Инанна ко дворцу, лазурной горе, подходит,

Ко вратам подземного царства спешит, полна гнева,

У врат подземного царства кричит гневно:

“Открой дворец, привратник, открой!

Открой дворец. Нети, открой, и к единой моей

Я да войду!”

Нети, главный страж царства,

Светлой Инанне отвечает:

“Кто же ты, кто?”

“Я — звезда солнечного восхода!”

“Если ты — звезда солнечного восхода,

Зачем пришла к “Стране без возврата”?

Как твое сердце тебя послало на путь,

Откуда нет возврата?”

Светлая Инаина ему отвечает:

“К великой владычице, Эрешкигаль,

Ибо мертв Гугальанна, ее супруг, —

Погребальные травы ему воскурить.

Погребальное пиво ему возлить.

Воистину так, воистину так!”

Нети, главный страж царства,

Светлой Инанне отвечает:

“Постой, о Инаниа, моей госпоже о тебе доложу!

Моей госпоже Эрешкигаль о тебе скажу, о тебе доложу!”

Нети, главный страж царства,

К Эрешкигаль, своей госпоже, приходит и так говорит:

“О госпожа моя! Там дева!

Богам подобна величьем и статью.

Перед вратами "Страны без возврата”.

В Эане оставила свои владенья.

[...]

Свои тайные силы — их семь — собрала.

Собрала силы, в руке зажала.

Свои тайные силы у ног сложила.

На ее голове — венец Эдена, Шугур.

На ее челе — налобная лента “Прелесть чела”.

В ее руках — знаки владычества и суда.

Ожерелье лазурное обнимает шею.

Двойная подвеска украшает груди.

Золотые запястья обвивают руки.

Прикрыты груди сеткой “Ко мне, мужчина, ко мне”.

Прикрыты бедра повязкой, одеяньем владычиц.

Притираньем “Приди, приди, подведены глаза”.

Эрешкигаль ударила себя по бокам,

В лице изменилась, за голову схватилась.

Нети, главному стражу царства, дает наказы:

“О Нети, главный страж царства,

То, что скажу я, да не преступишь!

Подземного мира семь отодвинь засовов,

Во дворце Ганзира, что пред подземным миром первый,

Врата раствори!

И ее, когда она войдет

И, склонясь, приблизится, сама я встречу”.

Нети, главный страж царства,

Слова своей госпожи славит.

Подземного мира семь отодвинул засовов,

Во дворце Ганзира, что пред подземным миром первый,

Врата растворил.

Светлой Инанне молвит так:

“Войди же, Инанна!”

И у нее, когда вошла,

Венец Эдена. Шугур, снял с головы.

“Что это, что?”

“Смирись, Инанна, всесильны законы подземного мира!

Инанна, во время подземных обрядов молчи!”

И когда вошла во вторые врата,

Знаки владычества и суда у нее отобрал.

“Что это, что?”

“Смирись, Инанна, всесильны законы подземного мира!

Инанна, во время подземных обрядов молчи!”

И когда вошла она в третьи врата,

Ожерелье лазурное с шеи снял.

“Что это, что?”

“Смирись, Инанна, всесильны законы подземного мира!

Инанна, во время подземных обрядов молчи!”

И когда в четвертые вошла врата,

Двойную подвеску с груди ее снял.

“Что это, что?”

“Смирись, Инанна, всесильны законы подземного мира!

Инанна, во время подземных обрядов молчи!”

И когда в пятые вошла врата,

Золотые запястья с рук ее снял.

“Что это, что?”

“Смирись, Инанна, всесильны законы подземного мира!

Инанна, во время подземных обрядов молчи!”

И когда в шестые вошла врата,

Сетку “Ко мне, мужчина, ко мне” с груди ее снял.

“Что это, что?”

“Смирись, Инаниа, всесильны законы подземного мира!

Инанна, во время подземных обрядов молчи!”

И когда в седьмые вошла врата,

Повязку, одеянье владычиц, с бедер снял.

“Что это, что?”

“Смирись, Инанна, всесильны законы подземного мира!

Инанна, во время подземных обрядов молчи!”

И она вошла и, склонясь, приблизилась.

Сестра ее вскочила с трона.

Затем снова на трон уселась.

Семь судей-Ануинаков пред нею суд вершат.

На Инанну взглянула — взгляд ее смерть!

Слова изрекла — в словах ее гнев!

Крик издала — проклятья крик!

Ту, что вошла, обратила в труп.

Труп повесила на крюк,

Когда прошло три дня и три ночи.

Ниншубур, ее посол,

Глашатай слов милосердных ее,

Вестник слов быстрокрылых ее,

На холмах погребальных заплакал о ней,

В доме собраний забив в барабан,

Храмы богов для нее обошел,

Лицо расцарапал, рот разодрал,

Тело изранил ради нее,

Рубище, точно бедняк, надел.

В Экур, храм Энлиля, одиноко побрел.

Когда в Экур, храм Энлиля, вошел,

Перед Энлилем зарыдал:

“Отец Энлиль! Не дай твоей дочери погибнуть

В подземном мире!

Светлому твоему серебру не дай покрыться прахом

В подземном мире!

Прекрасный твой лазурит да не расколет гранильщик

В подземном мире!

Твой самшит да не сломает плотник в подземном мире!

Деве-владычице не дай погибнуть в подземном мире!”

Отец Энлиль Ниншубуру отвечает:

“Дочь моя Великих Небес возжелала,

Великих Недр возжелала,

Инанна Великих Небес возжелала,

Великих Недр возжелала,

Подземного мира всесильны законы,

Вековечны ему приношенья,

Кто же здесь о ней скажет, за нее замолвит слово?

Отец Энлиль на мольбы его не отозвался,

И в Ур он пошел.

В Уре, в Эмудкаламе,

В Экишнугаль к Наине войдя,

Перед Наиной зарыдал:

“Отец Нанна, не дай твоей дочери погибнуть

В подземном мире!

Светлому твоему серебру не дай покрыться прахом

В подземном мире!

Прекрасный твой лазурит да не расколет гранильщик

В подземном мире!

Твой самшит да не сломает плотник в подземном мире!

Деве-владычице не дай погибнуть в подземном мире!”

Отец Нанна Ниншубуру отвечает:

“Дочь моя Великих Небес возжелала.

Великих Недр возжелала,

Инанна Великих Небес возжелала,

Великих Недр возжелала.

Подземного мира всесильны законы,

Вековечны ему приношенья,

Кто же здесь о ней скажет, за нее замолвит слово?

Отец Нанна на мольбы его не отозвался,

И в Эреду он пошел.

В Эреду, к богу Энки войдя,

Перед Энки зарыдал:

“Отец Энки, не дай твоей дочери погибнуть

В подземном мире!

Светлому твоему серебру не дай покрыться прахом

В подземном мире!

Прекрасный твой лазурит да не расколет гранильщик

В подземном мире!

Твой самшит да не сломает плотник в подземном мире!

Деве-владычице не дай погибнуть в подземном мире!”

Отец Энки Ниншубуру отвечает;

“Дочь моя! Что с ней случилось? Я тревожусь!

Инанна! Что с ней случилось? Я тревожусь!

Владычица стран! Что с ней случилось? Я тревожусь!

Жрица небес! Что с ней случилось? Я тревожусь!”

Из-под ногтей своих грязи достал, кургара сделал,

Из-под ногтей своих, крашенных красным, грязи достал,

Галатура сделал.

Кургару травы жизни дал.

Галатуру воды жизни дал.

Отец Энки молвит кургару и галатуру:

“Ступайте, в подземный мир отправьтесь!

У врат подземных, как мухи, летайте,

У оси дверной, как змеи, вейтесь!

Мать-роженица в муках родов,

Эрешкигаль лежит и страждет!

Ее белые бедра не покрыты одеждой,

Ее груди, как чаши, ничем не прикрыты,

Ее голос, как звонкая медь, звенит,

Растрепаны косы, как лук-порей.

И когда она скажет: "Увы, утроба моя!” —

“О ты, кто страждет, госпожа наша, увы,

Утроба твоя!” — так ей скажите!

И когда она скажет: “Увы, о лик мой!” —

“О ты, кто страждет, госпожа наша, увы,

О лик твой!” — так ей скажите!

“Кто вы, откуда?”

“От моей утробы — к твоей утробе, от моего лика —

К твоему лику!” — так ей скажите!

“Если вы боги — наделю Словом,

Если вы люди — награжу Судьбою!”

Душою небес, душою земли ее закляните,

Душою недр ее закляните!

Воду речную вам дадут — а вы не берите!

Зерно полевое вам дадут — а вы не берите!

“Труп с крюка отдай!" — скажите!

И один — травой жизни, и второй —

Водой жизни тела се коснитесь —

Восстанет Инанна!”

Галатур и кургар слова Энки славят.

У подземных врат, как мухи, летают,

У оси дверной, как змеи, вьются.

Мать-роженица в муках родов,

Эрешкигаль лежит и страждет,

Ее белые бедра не покрыты одеждой,

Ее груди, как чаши, ничем не прикрыты.

И когда застонала: “Увы, утроба моя!” —

“О ты, кто страждет, госпожа наша, увы, утроба твоя!”

Они сказали.

И когда застонала: “Увы, о лик мой!” —

“О ты, кто страждет, госпожа наша, увы, о лик твой!” —

Они сказали.

“Кто вы, откуда?

Вы сказали: "От моей утробы — к твоей утробе!”

Вы сказали: “От моего лика — к твоему лику!”

Если вы боги — наделю Словом!

Если вы люди — награжу Судьбою!”

Душою небес, душою земли ее закляли!

Душою недр ее закляли.

Воду речную им дают — а они не берут!

Зерно полевое им дают — а они не берут! “Труп с крюка отдай!” — сказали.

Светлая Эрешкигаль кургару и галатуру отвечает:

“Тело это — вашей госпожи!”

“Тело это нашей госпожи, воистину, отдай!” —

Они сказали.

Труп с крюка они взяли.

И один — травой жизни и второй —

Водой жизни ее тела коснулись.

Инанна встает.

Инанна из подземного мира выходит.

Ануннаки ее хватают.

“Кто из спускавшихся в мир подземный

Выходил невредимо

Из мира подземного?

Если Инанна покинет “Страну без возврата”,

За голову голову пусть оставит!”

Инанна из подземного мира выходит.

И малые демоны гала, как острые стрелы,

[...]

От демонов моих ускользну я, не утащат они меня!

И Уту внял его мольбам,

Как благодетель, оказал милость,

В лапы ящерицы руки его превратил,

В лапы ящерицы ноги его превратил.

Он от демонов ускользнул, не утащили они его.

[...]

В погоне за ним обходят страны,

Место его укрытия ищут,

Демоны руками размахивают,

Разверстые пасти исходят крином.

[...]

Малые демоны открывают пасти,

Большим демонам молвят слово:

“А ну, пойдем-ка к светлой Инанне!”

Демоны в Урук ворвались, светлую Инанну они хватают.

“Ну-ка, Инанна, вернись на путь, что сама избрала, —

В подземное царство отправляйся!

Куда сердце тебя посылало, вернись —

В подземное царство отправляйся!

В жилище Эрешкигаль вернись —

В подземное царство отправляйся!

Повязку светлую, одеянье владычиц, не надевай —

В подземное царство отправляйся!

Тиару светлую, венец приветный, сними с головы —

В подземное царство отправляйся!

Краску на глаза не накладывай —

В подземное царство отправляйся!

Сандалии на ноги не надевай —

В подземное царство отправляйся!

Когда из подземного мира ушла,

Себе замены ты не нашла!”

С такими словами к светлой Инанне они ворвались!

Инанна в страхе в руку Думузи вцепилась.

“О юноша! Ноги свои в кандалы продень!

О юноша! В ловушку бросься! Шею в ярмо продень!”

И они крючья, шилья и копья подняли на него!

Медный огромный топор подняли на него!

О, юноша! Схватили ею, повалили его,

Одежду его сорвали с нею...

О, юноша! Руки скрутили ему,

Веревкою злой обмотали его!

Тканью страха закрыли лицо!

И юноша к Уту на небеса руки воздел:

“Уту, я же друг тебе! Меня, героя, знаешь ты!

Твою сестру я в жены брал,

А она в подземный мир ушла,

Она в подземный мир ушла,

Меня заменою отдала!

Уту, ты справедливый судья, да не схватят меня!

Руки мои измени, облик мой измени!

Из рук моих демонов ускользну я, не утащат они меня!

Горной змеею средь гор скользну,

К Гештинаине, сестре моей, душу мою принесу!”

Уту внял его мольбам,

Изменил его руки, изменил его лик.

Горной змеей он средь гор заскользил.

Думузи! Он соколом-птицей,

Быстрою птицей понес свою душу,

И к Гештинанне принес свою душу.

Гештиианна взглянула на брата —

Расцарапала щеки, рот разодрала,

Оглядела — порвала на себе одежды,

Над стонущим юношей заголосила:

“О, брат мой, о, брат мой! О, юноша!

Пусть бы те дни не вернулись!

О, брат! О, пастух! Амаушумгальанна!

Пусть бы те дни не вернулись.

О, брат мой! Юноша! Без жены, без сына!

О, брат мой! Юноша! Без друга-товарища!

О, брат мой, юноша! Мать печалящий!”

А демоны-гала ищут Думузи, окружают его.

Малые демоны большим демонам молвят слово:

“Демоны без-роду-без-племени, без-отца-матери,

Без-сестры-брата, без-жены-сына!

Великое воинство, в часы заката ужас сеющее в мире!

Вы, демоны, человека хватающие!

Доброты-милосердия вы не знаете,

Радости сердца вы не ведаете!

А ну, пойдем-ка! На его страхи, на его душу,

на его здравие кто хочет. глянуть?

К другу его мы не пойдем, к его шурину мы не пойдем,

К Гештинанне за пастухом пойдем!”

Демоны размахивают руками, ищут Думузи.

Разверстые пасти исходят криком.

Демоны к Гештинанне явились.

“Где брат твой, скажи?” — спрашивают, а она молчит.

Близится небо, уплывает земля, а она молчит.

Земля приближается, небо ломается, а она молчит!

Земля приблизилась. Сорвали одежду, а она молчит!

Смолу на лоно ее излили, а она молчит!

Думузи в доме Гештинанны демоны не нашли.

Малые демоны большим демонам так молвят:

“А ну, пойдем-ка в священный загон!”

Нашли Думузи в священном загоне.

Окружили его, схватили его! Разыскали его, увидали его!

На юношу с криком накинулись, топором огромным

На землю повергли?

Чрево ножами вспороли ему,

Со всех сторон окружили его!

Сестра за брата к жертве готова,

Птицею вокруг брата кружится.

“О брат мой! На великие муки за тебя пойду!

Мошкой слечу!”

[...]

Дева Инанна так решила.

[...]

По приговору Инанны свершилось.

Дева Инанна горько рыдает:

“Герой мой ушел, погублен.

Как теперь решать судьбы?

Твой срок — половина года,

Твоей сестры — половина года!

День твой да придет, и в день тот вернешься.

День твоей сестры придет, и в день тот она вернется!”

Светлая Инанна за свою голову отдала голову Думузи!

Светлая Эрешкигаль!

Хороша хвалебная песнь тебе!”

 

Перевод В. К. Афанасьевой

 

	

13. Нисхождение Иштар

Текст сохранился в двух версиях — фрагмент их Ашшура (XI в. до н.э.) и
из библиотеки Ашшурбанапала (VII в. до н.э.). Сюжет поэмы тесно связан с
более ранним шумерским мифом «Нисхождение Инанны». Интересно, что
причина, по которой богиня отправляется в царство мертвых, нигде не
указана.

Иштар[1], дочь Сина[2], спускается в нижний мир и требует, чтобы
привратник открыл ей ворота. В противном случае она грозится разломать
дверь и поднять мертвых. Сторож просит гостью подождать и бежит
докладывать царице Эрешкигаль[3], что пришла ее сестра. Эрешкигаль при
этом известии впадает в ярость, но затем велит впустить Иштар и
поступить с ней согласно древним законам. Страж проводит богиню через
семь врат подземного мира и в каждых воротах снимает с нее какое-нибудь
украшение (возможно амулеты, имеющие магическую силу). Когда нагая и
безоружная Иштар предстала перед сестрой, та приказала Намтару[4]
закрыть ее во дворце и наслать на богиню 60 болезней.

Между тем на земле с уходом Иштар жизнь замерла, все живое перестало
размножаться. Посол богов Пасуккаль сообщает об этом Эйе[5]. Премудрый
бог создает евнуха Аснамира и отправляет его с посланием в царство
мертвых. эрешкигаль разъярилась, увидев Аснамира, но отказать ему
почему-то не смогла. она приказывает Намтару оживить сестру с помощью
живой воды и напоминает, что по законам нижнего мира при выходе из
преисподней Иштар обязана предоставить себе замену. Иштар проходит через
семь ворот, где ей возвращают отобранные ранее вещи. Конец мифа не
совсем ясен. Скорее всего, по аналогии с шумерским сказанием заменой
Иштар в стране без возврата становится ее возлюбленный Таммуз (шум.
Думузи).

 

I

К стране безысходной, земле обширной

Синова дочь, Иштар, свой дух склонила,

Склонила Синова дочь свой дух пресветлый

К обиталищу мрака, жилищу Иркаллы[6].

К дому, откуда вошедший никогда не выходит,

К пути, на котором дорога не выводит обратно;

К дому, в котором вошедший лишается света,

Света он больше не видит, во тьме обитает;

Туда, где питье его — прах и еда его — глина,

А одет он, словно бы птица, одеждою крыльев.

 

II

На дверях и засовах простирается прах,

Перед вратами разлилось запустенье.

Ворот Преисподней едва достигнув,

Иштар уста открыла, вещает,

К сторожу врат обращает слово:

“Сторож, сторож, открой ворота,

Открой ворота, дай мне войти.

Если ты не откроешь ворот, не дашь мне войти,

Разломаю я двери, замок разобью,

Разломаю косяк, побросаю я створки.

Подниму я усопших, едящих живых,

Станет больше живых тогда, чем усопших”.

 

III

Сторож уста открыл и вещает,

Обращается он к великой Иштар:

“Постой, госпожа, не сбрасывай двери,

Обожди ты снаружи, внутрь я войду,

Доложу твое имя царице Эрешкигаль”.

Входит сторож, вещает Эрешкигаль:

“Сестра твоя это, Иштар, стоит у дверей,

Корчемница это великих пиров,

Возмутившая воды пред Эа-царем”.

 

IV

Эрешкигаль, такое услышав,

Словно срубленный дуб в лице пожелтела,

Как подбитый тростник, почернели губы:

“Что ее сердце ко мне приносит?

Что ее чрево на меня замышляет?

Что же, и я с ней воссяду,

С Ануннаками вместе пить буду воду,

Наместо хлеба есть буду глину

Пить, наместо вина, мутную воду,

О мужьях буду плакать, оставивших жен,

Буду я плакать вместе о женах,

Взятых от лона своих супругов,

Буду я плакать о малютке, о нежном,

Ранее срока прочь унесенном!”

 

V

“Ступай, о сторож, открой врата ей,

Поступи с ней согласно древним законам”.

Приходит сторож, открыл врата ей:

“Входи, госпожа! Ликует Куту!

Дворец Преисподней о тебе веселится!”

 

VI

В одни врата ее ввел и снимает, убирает большую тиару с ее головы.

“Зачем убираешь ты, сторож, большую тиару с моей головы?”

“Входи, госпожа! У царицы земли такие законы”.

В другие врата ее ввел и снимает, убирает подвески с ее ушей.

“Зачем убираешь ты, сторож, подвески с моих ушей?”

“Входи, госпожа! У царицы земли такие законы”.

В третьи врата ее ввел и снимает, убирает ожерелье с ее шеи.

“Зачем убираешь ты, сторож, ожерелье с моей шеи?”

“Входи, госпожа! У царицы земли такие законы”.

В четвертые врата ее ввел и снимает, убирает щиточки с ее грудей.

“Зачем убираешь ты, сторож, щиточки с моих грудей?”

“Входи, госпожа! У царицы земли такие законы”.

В пятые врата ее ввел и снимает, убирает пояс рождений с ее чресел.

“Зачем убираешь ты, сторож, пояс рождений с моих чресел?”

“Входи, госпожа! У царицы земли такие законы”.

В шестые врата ее ввел и снимает, убирает запястья с ее рук и ног.

“Зачем убираешь ты, сторож, запястья с моих рук и ног?”

“Входи, госпожа! У царицы земли такие законы”.

В седьмые врата ее ввел и снимает, убирает платочек стыда с ее тела.

“Зачем убираешь ты, сторож, платочек стыда с моего тела?”

“Входи, госпожа! У царицы земли такие законы”.

 

VII

Как издревле Иштар к преисподней сходила —

Эрешкигаль, ее видя, пред ней взъярилась,

Иштар не смутилась и к ней ступила.

Эрешкигаль уста открыла, вещает,

К Намтару-послу обращает слово:

“Ступай, Намтар, во дворце затвори ее,

Наведи шестьдесят болезней на сестру, на Иштар:

Болезнь очей — на очи ее,

Болезнь ушей — на уши ее,

Болезнь рук — на руки ее,

Болезнь ног — на ноги ее,

Болезнь сердца — на сердце ее,

Болезнь главы — на главу ее,

На всю на нее,на все ее тело”.

 

VIII

Как Иштар, госпожа, сошла к Преисподней, —

Бык на корову больше не скачет,

Осел ослицы больше не кроет,

Жены при дороге не кроет супруг,

Спит супруг в своей спальне, спит жена у себя.

 

IX

Пасуккаль, посол великих богов,

Омрачился видом, в лице потемнел,

Оделся в худое, облекся в траур,

И пошел Пасуккаль к Эа-отцу,

И пред Эа бегут его слезы:

“Иштар на землю сошла, не восходит.

С той поры, как Иштар сошла к Преисподней, —

Бык на корову больше не скачет,

Осел ослицы больше не кроет,

Жены при дороге не кроет супруг,

Спит супруг в своей спальне, спит жена у себя”.

 

X

Эа в глуби сердечной задумал образ,

Создал Аснамира, евнуха:

“Ступай, Аснамир, к вратам Преисподней лик обрати,

Семь ворот Преисподней пред тобой распахнутся,

Эрешкигаль, тебя увидав, тебе да ликует,

Отдохнет ее сердце, ее чрево взыграет,

Ты заставь ее клясться, клясться великими богами,

[...] создала [...] в утробе.

Голова кверху, к меху Хальзику дух устреми!”

“О госпожа, пусть дадут мне Хальзику, из него изопью я!”

 

XI

Эрешкигаль, такое услышав,

Ударила бедра, прикусила палец:

“Пожелал ты, Аснамир, чего не желают!

Я тебя прокляну великою клятвой,

Наделю тебя долей, незабвенной вовеки:

Снедь из канавы будешь ты есть,

Сточные воды будешь ты пить,

В тени под стеною будешь ты жить,

На черепицах будешь ты спать,

Голод и жажда сокрушат твои щеки”.

 

XII

Эрешкигаль уста открыла, вещает,

К Намтару-послу обращает слово:

“Ступай, Намтар, во дворец, ударь [...]

Постучи в черепицы из белого камня

Изведи Ануннаков, на трон золотой посади их,

Иштар живою водой окропи, приведи ее”.

Пошел Намтар во дворец, ударил [...]

Постучал в черепицы из белого камня,

Ануннаков извел, на трон золотой посадил их,

Иштар живою водой окропил, и привел ее.

 

XIII

“Ступай же, Намтар, возьми ты Иштар;

А если она не даст тебе выкупа — верни ты ее”.

И Намтар ее взял, [...]

 

XIV

В одни врата ее вывел и вернул ей большую тиару с ее головы.

В другие врата ее вывел и вернул ей подвески с ее ушей.

В третьи врата ее вывел и вернул ей ожерелье с ее шеи.

В четвертые врата ее вывел и вернул ей щиточки с ее грудей.

В пятые врата ее вывел и вернул ей пояс рождений с ее чресел.

В шестые врата ее вывел и вернул ей запястья с ее рук и ног.

В седьмые врата ее вывел и вернул ей платочек стыда с ее тела.

 

XV

[...]

“На Таммуза[7], дружка ее юности,

Чистую воду возлей, лучшим елеем помажь;

Светлое платье пусть он наденет,

И лазурная флейта разобьет его сердце,

И веселые девы наполнят его мысли”.

 

XVI

Перед Белили сокровища разложены,

Камни-глазочки полнят подол ее;

Жалобу брата услышала — и разбила Белили сокровища.

Камни-глазочки рассыпались по небу:

“Брат мой единый, не плачь обо мне!”

“В дни Таммуза играйте на лазоревой флейте,

На порфирном тимпане с ним мне играйте,

С ним мне играйте певцы и певицы,

Мертвецы да восходят, да вдыхают куренья!”

Перевод В. К. Шилейко

[1] Иштар — наиболее почитаемая аккадская богиня плодородия, плотской
любви и войны, олицетворение планеты Венера, наиболее близко
соответствовала Инанне, но объединила черты многих шумерских богинь.
Считалась дочерью Сина. Почиталась во многих городах: Аккад, Арбела,
Ниневия, Ашшyp, Ур, Урук и др. В Уруке культ Иштар был связан с оргиями,
включавшими самоистязания, проявлениями сексуальной свободы, принесением
в жертву жрицами кадишту своей девственности. Иштар считалась
покровительницей проституток и гомосексуалистов. Наиболее
распространённые эпитеты — владычица богов, царица царей, яростная
львица, Иштар-воительница. Иштар иногда изображалась со стрелами за
спиной. Как богиня войны Иштар ярче всего выступает в Ассирии, где она —
дочь или жена верховного бога Ашшура. Ее храм в Ниневии назывался
Эмишмиш. С конца II тыс. до н. э. ее культ широко распространяется у
хурритов, где она идентифицируется с местной богиней Шавушкой.

[2] Син — аккадский бог Луны, соответствует шумерскому Нанне. Он отец
солнечного бога Шамаша и богини Иштар. Син — первородный сын Энлиля и
Нинлиль, был рожден в подземном мире, а затем вознесен на небеса. Ночью
он в барке путешествует по небу, а днем по нижнему миру. Символом Сина
был бык с рогами в виде полумесяца. Супругой его считалась богиня
Нингаль.

[3] Эрешкигаль (шумер. хозяйка большой земли) — в шумеро-аккадской
мифологии владычица подземного царства, сестра и соперница Инанны
(Иштар).

[4] Намтар (шумер. резатель, судьба) — сын Энлиля. В шумеро-аккадской
мифологии злобное, враждебное людям божество подземного мира,
персонифицируещее судьбу. Намтар — посол и советник богини нижнего мира
Эрешкигаль.

[5] Эйа, Эа (шум. Энки — владыка земли) — один из главных богов
шумеро-аккадского пантеона. Бог плодородия, хозяин мирового океана
поземных вод Абзу, владыка божественных сущностей ме, носитель культуры
и творец мировых ценностей; он создал плуг, мотыгу, форму для кирпича;
изобрел огородничество, садоводство, медицинские травы. Энки наиболее
благожелательно из всех великих богов относился к человечеству. Он
единственный сообщил Зиусудре о решении богов наслать на землю потоп.
Покровитель города Эриду. Почитался также хеттами и хурритами. Супруга
Энки — Дамгальнуна (аккад. Дамкина), сын — бог-целитель Асалдухи
(позднее идентифицируется с Мардуком), дочь — богиня Нанше. Посол —
двуликое божество Исимуд.

[6] Иркалла — одно из имен шумеро-аккадского бога подземного мира
Нергала.

[7] Таммуз (шум. Думузи) — в шумеро-аккадской мифологии бог плодородия.
Он возлюбленный и супруг богини Иштар, отданный ею в подземное царство в
качестве замены ее самой. Под землей Таммуз проводит лишь полгода, а
затем возвращается на землю — он умирающий и воскресающий бог. Остальные
полгода его замещает там сестра Гештинанна.

 

 PAGE   

 PAGE   114