Учение о пастырстве у митрополита Вениамина Федченкова 4 октября 2003 года исполнится 52 года со дня кончины выдающегося иерарха Русской Православной Церкви митрополита Саратовского и Вельского Вениамина (в миру – Ивана Афанасьевича Федченкова). Замечательно событие из биографии Владыки, которое промыслительно указало на его пастырский путь. Мать, Наталья Николаевна, отправилась в путешествие в Воронеж на поклонение к святителю Митрофану и взяла маленького Ванюшу. Во время службы она стояла на коленях перед ракой вместе с ним. В это время проходил мимо старец-схимонах, он взял на руки младенца, благословил и сказал матери: «Мать! Это будет духовный светильник!» – вспоминает сестра владыки в письме к нему. Иван Федченков окончил Санкт-Петербургскую Духовную Академию в 1907 году. В этом же году он принял постриг с именем Вениамин. В 1911 возведен в сан архимандрита. В феврале 1919 года в кафедральном соборе г. Симферополя, по благословению патриарха Тихона, был хиротонисан во епископский сан и назначен викарием Таврической епархии с титулом епископа Севастопольского. В 1938 году получает сан митрополита Алеутского и Североамериканского. Где бы по воле Божией ни служил владыка, он везде оставался верным святоотеческому пути любви и милосердия к людям. В 1958 году владыка Вениамин уходит на покой и переезжает на жительство в Псково-Печерский монастырь, где в подвигах поста, молитвы и духовного делания отошел ко Господу. В течение многолетней пастырской деятельности владыка Вениамин был духовным наставником пастырей и мирян, он оставил множество трудов и воспоминаний. Целью этой работы поставлен обзор лекций по пастырскому богословию с аскетикой, читанных в 1910-1911 гг. студентам СПбДА. Лекции были изданы студентам 4 курса священником В.И. Зыковым в 1911 году тиражом в 70 экземпляров. Следует заметить, что написаны эти лекции еще иеромонахом Вениамином (Федченковым), исполняющим обязанности доцента, как минимум за год до возведения его в архимандрита в 1911 году и за несколько лет до ректорства в Таврической Духовной Семинарии. Работа разбита на главы и подглавы согласно рассматриваемому источнику, названия сохранены. Вводная часть лекций и первая глава подробно не рассматривались, поскольку являются общими и традиционно повествуют о начале пастырского богословия как отдельной дисциплине. В ней также приводятся контраргументы, обосновывающие необходимость выделения пастырского богословия в отдельную науку. Цитация библейских мест, высказывания святых отцов даны по лекциям митрополита Вениамина без изменений. Ссылок на страницы источников автор не использовал, список литературы в оригинале не сохранился. Библейские места даны в круглых скобках. Ссылки на первоисточник в квадратных скобках с указанием только страницы рукописи. Ссылки на другие источники: в квадратных скобках, номер книги в списке использованной литературы, через запятую – номер страницы с предстоящей прописной «с». Сущность пастырского служения Общий ответ на этот вопрос, как пишет митрополит Вениамин, обычно разрешается в том смысле, что существенная цель пастырского служения заключается в заботах о духовном совершенствовании и спасении людей. Но это слишком общее определение, и поэтому необходимо указать специфическую черту истинного христианского пастырства. Для этого вначале рассматривается православное понимание спасения. Митр. Вениамин приводит слова свт. Феофана Затворника: «Существо жизни христианской состоит в Богообщении о Христе Иисусе Господе нашем. Богообщение вначале обычно бывает сокровенно, не только от других, но и от себя, от самого христианина», – выражаясь на первых порах преимущественно в нравственных подвигах очищения от грехов, Богоугождения, и лишь постепенно переходя к более явному, ощутительному, хотя и таинственному Богообщению, и этой уже преимущественно – мистической стороне христианства. И если, таким образом, сущность «спасения», «цель всех трудов и подвигов христианства в блаженном Богообщении», то совершенно необходимо, чтобы и начало, и последующее домостроительство спасения (руководство, даровавшее возможности, способности и силы) зависело главным образом от Бога. То есть дело спасения, по преимуществу, есть дело милости Бога, дарующего людям Святого Духа. «Никто не приходит ко Мне, если Отец Мой не привлечет его»; «Никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым»; «Благодатью вы спасены, чрез веру, и сие не от вас, – Божий дар». В сообщении людям этого спасающего дара благодати Святого Духа и заключалась главная цель служения Спасителя, поэтому сущность Его служения можно определить, по словам митр. Вениамина, «как благодатное посредничество; а так как все домостроительство Его должно смотреть, как на единое пастырское служение (Ин.10гл; Евр.13,20; 1Петр.11,25 и др.) – то, следовательно, это же определение относится, говоря данными словами, к сущности пастырского служения Господа» (с. 47). Продолжателями служения Своего, Господь поставил Апостолов, а они в свою очередь пастырей вообще. Апостол Павел смотрит на пастырей как на продолжателей дела Христова, то есть или на посредников, соработников: «Все же от Бога, Иисусом Христом, примирившего нас с Собою и давшего нам (апостолам) то же самое служение примирения… Итак мы – посланники от имени Христова, и как бы Сам Бог увещевает через нас, – от имени Христова просим: примиритесь с Богом» (2 Кор.5,18-20). Таким образом, митр. Вениамин приходит к выводу, что «сущность вообще пастырского служения заключается в благодатном посредничестве или, что то же, в благодатном возрождении людей» (с.48). Это утверждение владыка Вениамин доказывает и ссылками на святых отцов Церкви. Он приводит высказывания преподобного Симеона Нового Богослова, что «Владыка наш и Бог, желая научить нас, что к Богу приближаться (вообще) надлежит нам с помощью какого-либо посредника и поручителя,…Сам был первым посредником и ходатаем человеческого естества, принесши оное в Себе Отцу Своему… Потом поставил служителями сего посредничества и ходатайства святых Апостолов Своих… Апостолы из числа уверовавших, достойнейших рукоположили в преемники себе быть служителями того же посредничества, и так далее «даже до ныне»; все они были посланы для того, чтобы посредством проповеди Евангелия и Святого Причащения сделать нас сынами Богу по благодати», то есть вообще при посредстве таинств и руководства» (с. 49). Слова праведного Иоанна Кронштадтского, что «служение священническое есть посредничество между Творцом и тварью» (с. 50). Виды пастырского благодатного посредничества. Их относительное значение. Всякое посредничество предполагает взаимообщение двух сторон через третье лицо, занимающее промежуточное между теми положение. При этом основными элементами во всех видах такого общения будут: то или иное общение; зависящее главным образом от стороны высшей; непременно через третье посредствующее лицо. Митр. Вениамин говорит, что все вышеприведенные элементы заключаются в разных видах пастырского служения: а) сторона тайноводственная, чисто – благодатная; здесь совершенно ясно выступают все три элемента, так как «тайноводственное 1) общение людей с Богом совершается 2) при посредничестве пастыря, как тайносовершителя 3) хотя главный деятель – Благодать Божия» (с. 52). б) сторона богослужебная, молитвенная: здесь пастырь (в идеале) является «1) предстоятелем от лица 2) всех перед Богом, приносящий Ему 3) по благодати священства – молитвы от народа и за него, – то есть посредником – молитвенником» (с. 52). в) сторона руководственная «1) приведение слушателей, в самый ли момент беседы или затем впоследствии, к общению с Богом; 2) истинно действующим фактором и здесь является благодать Божия, ибо без нее не может быть истинного общения; 3) пастырь опять-таки орудие, а действует благодать через его веру, любовь, смирение, дерзновение, но опять-таки эти качества пастыря есть дары Духа Святого» (с. 52). Поэтому, митр. Вениамин утверждает, что во всех частных проявлениях пастырского служения заключаются указанные элементы благодатного посредничества, хотя и в разной степени. Митр. Вениамин говорит, что «во всех видах пастырского служения – тайнодейственном, молитвенном и руководственном через всякого пастыря действует собственно Сам Господь. И если существо спасения совершается самой благодатью, то главным назначением пастыря, как посредника спасения, является тот вид его служения, в котором человек больше всего, ближе всего, непосредственнее получает через пастыря благодать Святого Духа, теснее сам вступает в общение с Богом. А таковым служением является прежде всего совершение семи таинств, а затем и вообще всех молитвенных чиноположений и действий…чрез которые в той или иной степени непосредственно подается соответственная благодать Святого Духа» (с. 56). Поэтому, утверждает митр. Вениамин, «самая главная сторона в пастырском служении есть сторона тайнодейственная, – благодатно-таинственная, мистическая. Это есть посредство непосредственное» (с.56). Говоря о стороне молитвенной, владыка Вениамин учит, что молитвенное посредничество в сущности есть частный вид или продолжение предыдущего служения, но вид важнейший, ибо «молитва нужна гораздо более, чем всевозможные человеческие предосторожности, убеждения, знания, советы, просьбы, средства» (с. 57), так как вся жизнь христианина должна освящаться благодатью Божией. Говоря о молитвенной стороне пастырского служения, митр. Вениамин сетует, что современные ему пастыри мало обращают внимания на молитвенное делание. Третий вид пастырского служения – руководство по учению митр. Вениамина должен быть поставлен на последнее место, ибо здесь действие благодати и степень богообщения не носят такого характера непосредственности, как в первых двух видах деятельности пастыря. Вообще учительство должно быть подготовкой к самой сущности религиозной жизни человека – к таинствам, к молитве, то есть непосредственному богообщению. Итак, делает вывод митр. Вениамин, «на первом месте, как более важные в пастырском служении, должны быть поставлены тайнодейственные и молитвенные стороны, и лишь после них сторона руководственная, проповедническая» (с. 59)… «должно оттенять именно его благодатные преимущества, сторону, преимущественно обращенную, так сказать, к Богу, по которой он является носителем Божественных сил и раздаятелем их верующим» (с. 60). Святитель Феофан Затворник говорит: «Пастырское служение обнимет все, что совершается в Церкви; все чины церковные, молитвенные, освятительные, совершительные (таинства). Это – сердце пастырских трудов… Благодать созидает… Дело служения в показанном смысле (то есть таинства и молитвы) должно занимать наибольшую часть работ и попечений пастырских, – как оно и есть в Православной Церкви» (с. 61). Что же касается до руководства и проповедничества, то оно есть первое в порядке возрождения человека, а не по существу этого возрождения, а также по степени трудности для пастырей, поэтому, говорит святитель Иоанн Златоуст: «Благовествовать предоставлено было немногим,…благоразумнейшим, потому что тут нужен труд и усилие,…а крестить мог всякий, имевший священство» (с. 63). Главные выводы из основного понятия о пастырстве, как благодатном посредничестве. Митр. Вениамин, исходя из вышеприведенных утверждений, делает следующие выводы: Центром пастырского внимания должна быть прежде всего душа человека, сам человек, как личностный восприемник благодати Духа Святого, ибо ни внешний неорганический мир, ни общество и государство не могут быть приемниками благодати. Дух Божий соединяется только с подобным себе образом Божиим, с духом человеческим (или же душой). «Поэтому к подготовлению этой души для принятия благодати и должны быть направлены основные силы пастыря» (с. 65). Вся же подготовка человека должна состоять в очищении сердца от страстей, поэтому деятельность пастыря должна главным образом сосредоточиться в благодатно-нравственном приготовлении пасомых. «То есть центр пастырской деятельности лежит в благодатном возрождении души» (с. 66). Всех остальных вопросов, связанных с жизнью общества, пастырь должен касаться лишь поскольку то или иное явление способствует основной его цели – нравственно-религиозного возрождения души благодатью Божией для личного богообщения; Существенное действие благодати Божией может проявляться и через самого недостойного посредника. Святитель Иоанн Златоуст говорит: «Бог всех не рукополагает, но через всех Он Сам действует для спасения народа, хотя бы пастыри были и недостойны…» (с. 66). Но из вышесказанного не следует, «чтобы для спасения личность пастыря не имела уже никакого значения, ни в каком отношении. Что касается необходимых средств ко спасению – таинств, то Господь не поставляет их в зависимость от достоинства человека; ибо иначе подвергается риску спасение чад Божиих» (с. 67). Но в других видах пастырского служения – молитвенном, и особенно руководственном – личность пастыря получает уже большее значение. Пастырь здесь либо содействует благодати, либо полагает препятствия к ее действию. То есть пастырь либо содействует спасению пасомых, либо препятствует. Все самое существенное принадлежит Богу, все от Него, – основное самосознание пастыря (с. 65), а потому: Пастырь должен проникнуться сознанием о ощущением особенной благодати; он должен всегда ходить перед Богом, подобно ветхозаветному Еноху. Не только внешние поступки, но и ум, и сердце пастыря должны принадлежать одному Богу. На этот счет митр. Вениамин приводит слова праведного Иоанна Кронштадтского: «Тобою, Господи, живу; Тобою дышу, вижу, слышу, осязаю, обоняю. Тобою мыслю, говорю, чувствую… Тебя исповедую, прославляю, благодарю и люблю; Тобою борюсь со всерастлевающим грехом… Тобою действую, служу твоей святыне и правде…» (с. 69). И этот навык хождения в присутствии Божием надо развивать всю жизнь. В связи с этим, выясняется истинный характер отношения пастыря к пастве. Обычно говорится, что основным настроением пастыря по отношению к пастве должна быть любовь. И это совершенно верно. Но необходимо определить это понятие. Пастыри лишь экономы при пастве: «тако нас да человек, яко слуг Христовых и строителей таин Божиих» (1Кор.4,1). Паства не их достояние, но Бога, они же только управители при ней соответственно интересам Хозяина дома. Любовь к Богу пастыря выражается в добросовестности, «верности» Ему, она же должна лежать в основе отношений его и к пастве… «характер любви к пасомым – посредственный, он проходит через любовь к Богу, – при том она не обнимает всех отношений к пастве… Мысль о распорядительном характере, пишет митр. Вениамин, о приставничестве посредников выражается Спасителем в образе пастыря (Ин.10 гл.). Этот оттенок, отсвет интересов Божиих на все, говоря вообще, и начинает характер благодатного приставничества при совершаемом Благодатью спасении» (с. 74). Об этом подробнее будет сказано ниже. Но, говорит митр. Вениамин, возникает вопрос: «Если все делается ради Бога, перед Богом и через Бога, пастырь же является лишь экономом, то не является ли мысль о чисто – механическом значении его? А отсюда не получится ли в сердце его худых настроений, теплохладности и др.?» (с.75). И сам отвечает: «С одной стороны, возможны такие уклонения, но это именно уклонения, а кроме того существом пастырского служения они не только не вызываются, а наоборот, совершенно должны исключаться противоположными им настроениями, не говоря уже об указанном общем постоянном чувстве Бога (с. 75). Пастырь, чувствуя особенную близость к Богу, должен в то же время помнить, что он есть лишь посредник; и поэтому его настроение должно быть «смиренно-возвышенным» (с. 76), то есть благоговейным. Осознание пастырем высоты своего служения, а также своего недостоинства, должно побуждать его к тому, чтобы быть насколько возможно достойным великого своего служения. К этому его обязывает и страшная ответственность служения, а с другой стороны у него возникает и искреннее желание ответить благодарностью и усердием за дарованную честь быть ближайшим слугой Божиим. «Священник, – говорит святитель Иоанн Златоуст, – должен иметь душу чище самых лучей солнечных, чтобы никогда не оставлял его без Себя Дух Святой» (с. 77). Поэтому, и такие святые, как Григорий Богослов, бежали в пустыню от чести священства. Митр. Вениамин пишет, что «глубокое чувство собственного недостоинства от ясного сознания высоты благодатного посредничества особенно потребно современному пастырству и кандидатам на него, столь легкомысленно-дерзновенно и беспечно-покойно относящимся к ответственному служению; только не должно, чтобы это чувство доходило до степени «угнетающей» скорби; пастырь должен осознавать себя другом Божиим: «вы други Мои есте» (Ин.15,14), сказал Спаситель на прощальной беседе с учениками. «И особенно интенсивно это чувство испытывается в первые дни, а может быть и в первые месяцы пастырства; если же впоследствии пастыри не испытывают этого радостного сознания, то причина заключается в них самих, что они из друзей сделались механическими рабами» (с. 79). «Даже у искренних тружеников-пастырей, соработников Богу, – пишет митр. Вениамин, – не всегда может быть это поднимающее душу чувство радости, особенно на первых, преимущественно черновых порах пастырского подвига. Это вполне естественно: ибо всякая благодать Божия дается меру восприемлемости, между тем, начинающий пастырь еще не окреп для высоких переживаний; а кроме того, благодать, дав почувствовать свою радость в первые дни, затем, для пользы пастыря, скрывается, проявляется лишь по временам, дабы он собственным уже подвигом делал себя все способнее и достойнее к ее восприятию» (с. 80). В эти промежуточные моменты пастырь должен жить более умеренными и мирными чувствами удовлетворения, избегая всяких крайностей. Пастырь, как посланный Господом на жатву Его, должен спокойно, с сознанием долга добросовестно исполнять возложенный на него труд. И это спокойствие мирного подвига особенно естественно именно для пастыря, ибо он «знает, что за ним во всякий момент стоит «Хозяин дома», «Пастыреначальник – Господь Иисус Христос и благодать Духа Святого. Пастырь Церкви всегда должен быть уверен в благодатной помощи, если со своей стороны он делает все потребное, «как добросовестный «жатель» духовный» (с. 80). «И в таком случае никакие скорби, даже неудачи, не должны через меру угнетать душу пастыря, хотя бы случались примеры отпадения, вражды и прочее – лишь бы сам он сделал все по совести, то есть ради Бога» (с. 80). Владыка Вениамин приводит и приводит: «Один миссионер, отправляясь на дело своего служения, между прочим, получил от подвижника-старца такой совет: «ты свое дело делай, а сколько обратишь, об этом не думай; а если кто и отпадет, не мучься через меру; от Господа и то многие отошли (Ин.6,66), и Он не всех обратил, даже из двенадцати апостолов отпал Иуда» (с. 81). Кроме спокойствия от сознания Божественного заступничества, пастырь должен иметь и непрестанную надежду на Господа, и поэтому обращаться к Нему с молитвой о помощи; эта надежда, повремени, может перейти в более энергичное чувство твердости и дерзновения. Соединяясь в Таинстве Евхаристии с Господом, пастырь получает от Него и особенную силу во всем. Отец Иоанн Кронштадтский пишет: «Дерзновение – великий дар Божий и великое сокровище души. В земной брани или на войне смелость или храбрость много значит, ибо она творит просто чудеса; а в духовной брани и тем паче» (с. 82). И это дерзновение, как пишет владыка Вениамин, особенно «потребно бывает в моменты общего и в пастве, и в пастырях расслабления, когда люди становятся «ласкосердными» (слабыми, любящими приятную лесть и прочее), а также при общем духовном упаде и прогрессировании зла. «В такие моменты от пастыря требуют благодушия, теплохладности, срединности, и не выносят твердости и дерзновения, и часто и сами пастыри идут на встречу этому» (с. 83). Но с другой стороны, необходимо, чтобы этот принцип твердости, строгости, точности (бксйвЯб), умерялся другим регулирующим началом – снисхождения (пйкпнпмЯб); ибо благодать Божия, посредником которой является пастырь, «долготерпит, не хотя, да кто погибнет, но да вси в покаяние приидут» (2 Пет.3, 9). Где положить меру? Это подскажет рассудительный опыт пастыря, руководимого Божественной благодатью. Вот как указывает митрополит Вениамин те наиболее характерные черты пастырского самосознания, проистекающие из основного принципа – благодатного посредничества. Частные уклонения от правильного понимания сущности православного пастырства. Стороны отрицательные или пастырские искушения. Наиболее типичные и важные уклонения, происходящие вследствие искажения понимания сущности пастырства. В их основе лежит подмена упования на помощь Божию (благодать), упованием на человеческие силы. Следствием этого может стать либо чрезмерное малодушие, либо крайняя самонадеянность. Первое, выражающееся в мнении о себе, как о человеке среднем, посредственном, уже заранее если не убивает, то очень сильно ослабляет энергию к пастырскому служению, и человек делается теплохладным (идеалы пастырей считают фанатичными, к таинствам и богослужению относятся механически, о руководстве забывают, обращаются к несвойственным пастырю посторонним занятиям). Истинное понимание пастырства, без сомнения, не дает никаких оснований к такому настроению. Пастырь должен, уповая на помощь Божию, так как главный деятель есть Сам Бог, подающий благодать «немощная врачующую», смиренно взяться за свой подвиг без уныния, а с бодрой надеждой, возгревая полученный дар. Ибо если Господь призвал или призывает человека к пастырству, значит у него есть особые (хотя может быть и не исключительные и не всеобъемлющие) способности к этому. И если, говорит митр. Вениамин, пастырь возьмет на себя подвиг возгревания благодати, то при помощи Божией, он сможет достигнуть весьма высокой степени совершенства. [с. 92: «нам известен пастырь, благодаря скудным дарованиям едва-едва кончивший СПб-скую семинарию, остававшийся на повторительные курсы почти везде, где было можно, присужденный преподавателями к бесплодности в пастырском служении; а в самом деле из него вышел выдающийся пастырь-молитвенник, горячо верующий, страннолюбивый, аскет»]. Митр. Вениамин дает совет, что самое лучшее лишь смиренно трудиться и вообще не сравнивать себя с другими, подобно апостолу Павлу: «для меня очень мало значит, как судите обо мне вы, или как судят другие люди; я и сам не сужу о себе. Судия же мне Господь» (1 Кор.4, 3-4). «И это одно смирение послужит вернейшим залогом незаурядного успеха; тогда как всякого рода уныние есть в сущности ропот на Бога, как не давшего «среднему» человеку сил, есть маловерие в благодать Божию» (с. 92). В основе этого уныния, как пишет митр. Вениамин, лежит леность, самолюбие и гордость, так как человек скрыто надеется только на свои силы, а не на помощь благодати Божией. И как чрезмерное малодушие имеет под собой скрытую самонадеянность, то другая крайность является в чрезмерной самонадеянности, когда молодой кандидат пастырства или только вступивший на этот путь мечтает об очень широком и массовом влиянии, но сталкиваясь с действительной жизнью, видит, что прочна и многоплодна лишь индивидуальная работа с каждым человеком. Это вызывает мысль о чрезмерности труда и малозаметности, малоплодности его. Но ошибка пастыря в том, что и в этом случае он забывает, что является лишь орудием, а деятель – Бог. Что же касается постепенности и малозаметности результатов, то это естественно, так как возрождение души совершается постепенно, путем свободного, постепенного подвига, при обильном воздействии Божией благодати. Поэтому пастырь должен запастись терпением и надеждой, тогда и сподобится увидеть он действительные, а не мнимые результаты своего труда (с. 94). Если даже результаты вначале будут сказываться и на единичных личностях, то и это важно, ибо у ангелов на небе величайшая радость и об одном грешнике кающемся. А если пастырю удастся с Божией помощью достигнуть истинно благих и глубоких результатов на нескольких личностях, то этим он полагает большую благодатную закваску для многих. «Впрочем, говорит митр. Вениамин, если бы пастырь и не замечал, по-видимому, плодов, и в таком случае его наблюдение глубоко не верно, правда, не замечается, может быть, явных и ярких плодов в смысле исключительности подвижничества и особенной праведности членов паствы; но зато совершается постоянное тайнодейственное и богослужебное делание его в очищении грехов всей паствы; а это собственно и есть самое главнейшее в пастырском служении; не говоря уже о том, что для самого пастыря может казаться незаметной действительная радость паствы, вследствие психологического закона о незаметности постепенного увеличения впечатлений» (с. 95). Наконец, если бы и действительно деятельность была малоплодна, и тогда пастырь не должен доходить до уныния, если только со своей стороны он делал должное. Необходимо твердо стоять на пути благодатно-внутреннего делания. Третье искушение в области апатии может, как говорит митр. Вениамин, идти со стороны простой лени. Между духом, по природе деятельным, и душой (грешной, оплотянившейся и воспринявшей инертность материи) возлюбившей бездействие, создается компромисс, то есть лень; типичным выражением которой является механичность, как менее требующая траты энергии, напряжения. Пастырь постепенно склоняется в сторону механического, сокращенного отправления разных своих обязанностей: «вместо живого отношения к делу получается мертвая привычка» (с. 96). Подобная теплохладность говорит лишь о небрежности и презорстве к Домовладыке Господу. Хотя они и служат проводниками для благодати, но сами себе они уготавливают отвержение от Господа, потому что «они лицемерно хотят прикрыть свою человеческую теплохладность Божией благодатью, которая, наоборот, требует от них как возможной, хотя и смиренной ревности» (с. 97). Существуют также искушения, связанные с ревностью пастыря, но «не по разуму»; обычно у натур, обладающих большим запасом сил и преимущественно в начале служения. Здесь большую роль, по словам митр. Вениамина Федченкова, играет тщеславие. Об этом искушении предупреждают святители Иоанн Златоуст, Григорий Богослов, Григорий Двоеслов и ставят его даже на первое место. Святой Иоанн Лествичник говорит, что, вообще, вполне освободиться от тщеславия почти невозможно бывает даже до самой смерти. А для пастырей искушение тщеславием более опасно, так как у них более всего поводов к нему: это и исключительное положение начальника и руководителя, и какая-либо способность: энергичность, ум, воля, красота, дар речи, доброта, подвижничество, почитание людьми и даже смирение. Епископам это искушение грозит более, чем всем остальным. Формы проявления могут быть самые разнообразные, и проявляются: в обращении с людьми, в походке, в тоне голоса, в жестах, даже в одежде – или слишком изысканной, или намеренно небрежной, в искании преимуществ над собратиями; желание орденов, наперсных крестов, митры и т.п. Особенно же плохо, отмечает митр. Вениамин, когда в повод к тщеславию обращается самая благодать пастырская: «не обладая особенными нравственными достоинствами, не говоря о худшем, некоторые пастыри требуют иногда себе почета и уважения в силу своих особых церковных полномочий» (с. 98). Конечно же, пастырь должен заботиться о сохранении достоинства перед другими, но не для себя, а ради славы Божией; правильность поступков укажет ему его совесть. «Больше всего опасно в этом искушении то, что пастырь так или иначе старается восхитить себе у Бога славу, а этим полагает сильное препятствие к действию через него Божией благодати» (с. 99). Поэтому пастырь должен решительно бороться против этого искушения, что, говорит митр. Вениамин, при желании не представляет особого труда, необходима бодрая душа и просто несогласие его воли на искушающий помысел. Если пастырь употребляет усилия для борьбы с тщеславием, то потом он не будет уже бояться искушающих помыслов тщеславия и вообще всяких помыслов. Чтобы успешно бороться, необходимо в частности пастырю помнить, что он должен «заботиться о славе Божией, представителем которой он является, – должен помнить, что все собственно принадлежит благодати, а не ему. С человеческой точки зрения, всякий тщеславный человек, в сущности говоря, не достигает цели: ибо он становится в зависимость от мнения других, то есть становится ниже их; а если окружающие поймут (а это все равно рано или поздно случается) этот источник или характер деятельности, – то истинное уважение сразу исчезает. Наоборот, – говорит святитель Иоанн Златоуст, – если ты хочешь славы, искренне беги от славы; и она побежит за тобой, и побежит не только в этой краткой жизни, но и по смерти. И это несомненный факт жизни» (с. 100). «Но простое тщеславие, пишет митр. Вениамин, в наиболее чистой его форме не так опасно, особенно по своим последствиям, для самого дела, ибо оно более заметно и сравнительно еще поверхностно; гораздо опаснее, как для пастыря, так и для паствы – самонадеянность более скрытая, но глубокая. Сущность этого искушения, говоря кратко, заключается в подмене благодатного пастырства – естественным, духовно-душевным» (с. 100). Формы проявления этого ложного настроения – веры в себя, могут быть весьма разнообразны. Одна из них заключается в том, когда человек, не проникнутый церковным духом, не умеющий молиться, не позаботившийся о развитии действия в себе благодати Божией, а надеющийся на эрудицию и на естественные свои добрые качества, но не обладающий живой верой, принимает хиротонию. Вступая далее в саму деятельность, такой пастырь, не запасшийся особыми благодатно-подвижническими средствами, задается большими планами и мечтает обычно о быстрых и широких результатах. Но обычно такой пастырь не думает о Боге, о благодати Божией, как главном деятеле; вспоминает лишь тогда, когда надо говорить об этом проповедь. Поэтому таинства он совершает механически, богослужение без одушевленной молитвы, зато мечтает все же своей деятельностью зажечь сердца людей. Для этого он почти все свое внимание и силы устремляет в сторону более или менее естественную, сродную, понятную, в сторону культурного воздействия: берется за устроение школы, распространение просвещения, надеется больше не на благодать Божию, а на свое постоянное общение с паствой, на устройство «им» всевозможных церковно-приходских организаций, комитетов, кружков, обществ, яслей и т.д. «Даже благодатную и молитвенную сторону своего служения, более или менее незаметно, старается обратить в средство к «своему» же влиянию: для этого устраивает исключительные службы, акафисты, крестные ходы и прочее; все это старается обставить с возможной торжественностью, возгласы произносит драматически-выразительно, чтобы все «поражало» впечатление паствы. Некоторые сознательно желают подчинить пасомых «себе», держать и в своей власти, дабы таким образом их «возрождать, спасать»; этому мотиву на помощь приходит другой – простое самолюбие, сладость властолюбия над душами» (с. 103). Степени такого пастырства могут быть различные. Однако, несмотря на видимую ревность и усиленные труды, как пишет митр. Вениамин, результаты от подобного пастырства получаются далеко не пропорциональные, а для самого пастыря – неожиданные, как по своей незначительности, так и по худым последствиям. Здесь возможны два исхода: первый приводит к разочарованию. Сначала пастырь действует очень энергично и заражает своей энергией и новизной дела окружающих, но он действует из себя, и Господь его труды не благословляет, сотрудники его охладевают к его деятельности, энергия пропадает, дела сокращаются, ревнитель становится «средним». И этот результат закономерен, так как источник всякой деятельности в Боге, и община может жить вместе только благодатной жизнью, которая совершается через борьбу со страстями посредством Таинств и богослужения, то есть истинно христианской жизни. Но это тяжело, так как требует аскетического подвига, а таковые мечтатели часто бывают не способны к благодатно-подвижническому житию. Таков один исход веры в себя, душевного пастырства: малоплодность дела и разочарование пастыря. Второй исход, еще более печальный, приводит к внешнему религиозному сентиментализму и к пристрастию к личности пастыря. При особой энергии и хитрости, а также исключительных дарованиях, такой лжепастырь может долгое время господствовать над душами пасомых, особенно фанатично настроенных (часто женщин). В результате такого «душевного» ревностного влияния пастыря получаются следующие плоды: «Личность пастыря ненормально выпукло выдвигается в религиозной жизни общества»; паства ослабевает внутренне, как в вере, так и в нравственном отношении. Все это часто приводит к страстной привязанности («привязи») паствы к личности пастыря. То есть пастырь приводит паству к себе, а не ко Христу, а если еще пастырь начинает уклоняться в заблуждения относительно веры, тогда он губит вместе с собой и многие души. Если же открываются глаза у паствы, то привязанность переходит в ненависть, тем большую, чем больше была привязь. Из русских подвижников, пишет митр. Вениамин, «на эту черту искушения – захвата власти естественными средствами со стороны пастырей – обратил особое внимание епископ Игнатий Брянчанинов, на основании собственного опытного старчества предупреждающий об этой страшной опасности: «Принадлежать человеку страшно… Всякий духовный наставник должен быть только слугой жениха небесного, должен приводить души к Нему, а не к себе. Не замени для души, к тебе прибегшей – собою Бога… Охранитесь от пристрастия к наставнику. Пристрастие делает любимого человека кумиром» (с. 113). Митрополит Вениамин отмечает, что «истинные православные пастыри, особенно в лице тех святых представителей, всегда старались охранять именно принцип благодатного, а никак не человеческого воздействия. Даже святитель Иоанн Златоуст, несмотря на необъятную ревность свою и чрезвычайный авторитет, всегда неуклонно вел служителей своих к собственному глубокому подвигу добродетели, к стяжанию духа благодати; и боролся против привязанности к его личности, непрестанно указывая, что художник – Дух Святой, а его «язык» только кисть изображения добродетелей» (с. 118). Православный пастырь всегда должен помнить смысл слов Господа ученикам: «вы друзья мои» (Ин.15,15), а не заместители меня и, следовательно, не носители Моей славы; должен помнить, что «и насаждающий, и поливающий есть ничто, а все Бог взращающий» (1 Кор.3, 7); а поэтому «тако нас да непщует человек, яко слуг Христовых и строителей Таин Божиих» – таковые слова написал и праведный Иоанн Кронштадтский на одном из своих портретов. Но необходимо рассмотреть и способ исправления: «Как же избежать «душевности» (с. 121). Митр. Вениамин говорит: «…следует лишь понять термин «душевно-духовность», – это не смесь, а постепенно «одуховляемая душевность» и поэтому главный деятель здесь благодать, она дает направление, душевность же является материалом для нее. Пастырь может все употребить и делать во славу Божию, лишь бы во всем и всегда руководиться любовью к Богу и надеждой на благодать, а отсюда он никогда уже не переоценит душевных средств самих по себе, и будет стремиться к благодатно-духовному воздействию, себя же, осознавая свое несовершенство, будет во всякий момент смирять. Все дело оказывается в самосознании пастыря. Самосознание же православного пастыря, как было сказано, на всех ступенях его духовного роста всегда должно быть не человечески-самонадеянное, не самомнительное, а благодатно смиренно-благоговейное. Если же к этому против воли и примешивается тщеславное самоуверенное чувство, то с ним должно бороться, но не бояться: был бы главенствующий мотив, центр самосознания, верный – а все прочее Господь исправит» (с. 122). А что касается до «привязи», то надо бороться решительно, но умело, направляя любовь пасомых к Богу и к Церкви, прививая любовь к богослужению, молитве, таинствам. От себя же должно понемногу отстранять, для чего не следует через меру ласкать, сближаться, а держать себя до некоторой степени отдаленно и строго, а не фамильярно – то есть благоговейно. Тогда со временем, благодаря такому образу действия, душевная привязь обратиться от личности пастыря в духовную любовь к Богу, и уже через последнюю будет смотреть на наставника: цент тяжести переменится. Но это отстранение нужно производить очень постепенно и аккуратно, ибо всякое пристрастие лишь с большей болью исправляется: при разном же переломе может случиться то, что «отделившись» от самого пастыря, неразумные ревнители могут «сделать еще что либо более худое» (с. 122). Итак, пастырь всегда и во всем должен помнить о своем главном назначении – о представительстве Бога, о благодатном посредничестве: все от Бога, а он лишь слуга и эконом, действующий силой Божьей. Я некогда слышал, – закончил словами святителя Иоанна Златоуста, – как смешно один христианин состязался с язычником, как оба они в состязании опровергали самих себя. Что надлежало говорить христианину, говорил язычник; а что надлежало говорить язычнику, защищал христианин. Спор был о Павле и Платоне. Язычник старался доказать, что Павел был человек простой и неученый, а христианин, по простоте своей, усиливался доказать, что Павел был ученее Платона. Между тем, если допустить последнее: победа оставалась на стороне язычества… Если же Павел был неучем и однако превзошел Платона, то здесь славная победа: так как неученый убедил и привел к себе всех учеников ученого. Отсюда ясно, что проповедь одержала победу не человеческой мудростью, но благодатью Божией» (с. 124). Хиротония. Говоря о хиротонии, митр. Вениамин излагает православное учение – в таинстве хиротонии ниспосылается специально-пастырская благодать через преемственное рукоположение. Если даже различным простым членам Церкви ниспосылаются и «дары различные», хотя «Дух один и тот же» (1 Кор.12, 4-12); – то тем более, необходимы особенные и даже большие дары – ближайшим сотрудникам Господа Бога особенно в таком важнейшем деле, как спасение людей. И, действительно, слово Божие прямо говорит: «внимайте убо себе и всему стаду, в нем же вас Дух Святой постави епископы» (Деян.20, 28), что совершалось через «возложение рук священничества» (1 Тим.4, 14). На основании святых отцов, митр. Вениамин указывает, что благодать есть краеугольный камень деятельности пастырской. В чем заключаются дары благодати пастырю? – общее определение: «пасти Церковь Господа и Бога» (Деян.20,28), и частные виды служения: Священнодействия Молитвы Руководство. Говоря вообще, пастырям в хиротонии дается божественный дар «пасения Церкви», который заключается в благодатном посредничестве, то есть передаче другим благодати в различных вида пастырского служения. Святитель Иоанн Златоуст говорит: «пастырям вверена власть действовать благодатными дарами» (с. 125). Получить какую-либо благодать, значит, по учению святых отцов (прп. Симеон Новый Богослов, свт. Григорий Палама, свт. Василий Великий), душу облагодатствованного покрывает как бы некоторый Божественный огонь, или свет, который изменяет затем и внутреннюю, духовную природу человека. И если бы не эта покрывающая и посредствующая благодать Духа, то даже и ангелы не смели бы прикасаться и служить Премудрому Богу (с. 126). Подобно тому, как предстоят Ему тысячи тысяч ангелов и тьмы тем служащих, и силою Духа Святого совершают они непорочно дело служения, так и пастырей, полученная при хиротонии благодать, поставляет в наиболее непосредственное к Богу отношение, как бы некоторый свет окружает их и посредствует между ними и Господом. Вследствие этого, пастырь является посредствующим проводником вообще для действия Духа Святого на пасомых, и в особенности при низведении Его в таинствах. Поэтому отцы и учители Церкви, отмечает митр. Вениамин, хотя и вообще говорят о необходимости благодати во всех видах служения пастыря, но особенно – при тайноводстве (с. 126). «Мы – священники, говорит праведный Иоанн Кронштадтский, приближены благодатью Божией к престолу Царя Царей и изображаем светлейшие ангельские чины» (с. 127). Итак, первое и самое существенное действие Духа Святого, получаемого пастырями в таинстве хиротонии, говорит митр. Вениамин, заключается в благодати, покрывающей его немощную, по сравнению с Премирным Богом – природу, и дающей ему возможность и силу низводить Духа и на верующих. В связи с этим происходит и нравственно-психологическое изменение пастыря. Апостол Павел говорит, что Бог дал нам (пастырям) «Дух силы, любви и целомудрия» (2 Тим.1,7) – эти свойства обнимают в сущности все другие частные черты пастырской настроенности. Первое свойство – «сила» (дэнбмйт) обнимает права и полномочия, или власть, какими обладает пастырь. Это и сознание им своего вообще божественного посольства, или полномочия; и власть совершать таинства и учить; и дерзновение в молитве за паству. Молитва новопосвященного обычно отличается особенной зрячестью и силой, милость Бога, Божией Матери и святых чувствуется так ясно, что хиротонисанный как бы видит их очами, точно живет уже на небе жизнью божественной. Второе свойство – любовь, является необходимым дополнением к первому и естественным следствием его; то есть пастырь может проявлять свою власть, свои права не иначе, как только с любовью, – а любовь эта есть конечно любовь ко спасению людей – то есть истинная, божественная. В таинстве хиротонии пастырь обручается с невестой – Церковью вообще и со своим приходом в особенности, и этим обязуется заботиться о невесте, любить Ее, получив начаток этого дара любви в примере самого Спасителя – Пастыря доброго, полагающего душу Свою за овцы своя. И, наконец, третье свойство – целомудрие, то есть здравие ума и души: нормальное, неиспорченное, здоровое, цельное состояние человеческой души вообще. В частности, сюда относится ясное и верное понимание духовных вещей, ясное различие добра и зла, благоразумие, рассудительность, способность к учению, то есть черты, относящиеся к мудрости, уму в тесном смысле слова; а далее – здравое, нормальное отношение и к стороне телесной, где целомудрие в узком смысле и вообще воздержание. «Таким образом, говорит митр. Вениамин, понятие целомудрия указывает вообще на нормальное, целостное, или «святое» направление всей природы человеческой, – как и в русском языке святость и праведность считаются синонимами, хотя первое понятие указывает более на чистоту чувств, а второе на истинность» (с. 129). Поэтому целомудрие является в высшей степени необходимым для дела спасения вообще, ибо пастырю, больше чем кому бы то ни было, требуется правильность, святость мысли и чувства, как руководителю и образцу; и в частности оно требуется как корректив к двум указанным ранее. Если подменить основную черту каждого из этих свойств, то первое – силу, надо отнести к воле; любовь – к сердцу; целомудрие – к уму. Поэтому, оказывается апостол тремя словами охарактеризовал всю совокупность нравственно-психологических свойств. «Эти три свойства подобны трем основным свойствам божественного естества: всемогуществу, благости, премудрости. А эти три свойства по отношению к людям обнимаются одним общим понятием – спасения. Это-то божественное стремление влагается через таинство хиротонии в психологию пастыря: с этого времени все его помыслы, чувства, желания сосредотачиваются на спасении людей» (с. 131). Но пастырь, по словам митр. Вениамина, в таинстве хиротонии получает не только благодатную возможность, но и благодатное стремление служить спасению людей, то есть благодатные полномочия и благодатно-нравственные силы к благодатному посредничеству. Благодатные полномочия не отнимаются, так как они определяют совершение таинств, а благодатно-нравственные свойства даются в виде начатка, и от пастыря зависит развить их или заглушить. Смотря по тому или иному отношению к получаемой благодати, можно сказать, что одни недостойно приступают к хиротонии и недостойно затем пользуются ей, а другие – достойно. Поэтому необходимо рассмотреть вопросы о достойном, нормативном отношении пастыря к полученным благодатным дарам (с. 134). Практическая часть. Общие вопросы: индивидуализм, пример, опыт, церковность, святые отцы. Митр. Вениамин отмечает, что конечно можно указать лишь типичные черты, так как частности и пути в пастырском служении весьма разнообразны, индивидуальны. В большей части пастырей преобладает какая-либо одна индивидуальная черта, которая и накладывает в той или иной степени печать на все стороны его пастырского служения: иной строгий, другой – мягкий; один – проповедник, другой – администратор, третий – подвижник, четвертый – очень общительный, пятый – отшельник и т.д. И эти характерные черты почти неизгладимы. Правда, должно крайности исправлять, уравновешивать, умерять, давать верное направление, – но все же человек остается в корне самим собой, с уклоном в какую-либо одну сторону и ослаблением других. Но это не представляет опасности, главное, чтобы пастырь использовал свое специальное дарование во славу Божию, на благо Церкви. Итак, рассмотрим требования, предъявляемые пастырям: 1. Безукоризненность – пример во всем. «Каков настоятель и начальник, – говорит святитель Василий Великий, – таковы по большей части бывают обыкновенно и подчиненные» (с. 137). Эта общая истина, о заразительности примера облегчающего подвиг, всем понятна. Митр. Вениамин отмечает, что особенно пример нужен тогда, когда кругом жизнь начинает падать: при этом истинный, идеальный взгляд на спасение, – в котором главное участие принадлежит благодати, а не людям, хотя бы и пастырям, – ослабевает вследствие потери живого ощущения религиозной жизни. Поэтому, пастырю в это время особенно необходимо показывать живую жизнь; через это он может как бы снова «заквасить» охладевший народ. Святитель Иоанн Златоуст говорит: «Праведники имеют силу закваски, чтобы злых делать такими, каковы они сами» (с. 138). Кроме того, если пастырь не живет добродетельно, но все же учит, то его учение только отягощает слушателей. Видя несоответствие жизни пастыря и его слов, они только раздражаются и осуждают такого делателя, а бывают и осмеивают его: если не прямо, то за глаза. И святые отцы говорят строго: «Или вовсе не учи, или учи доброй жизнью» (Святитель Григорий Богослов, с. 138). «Но на практике все же бывают некоторые обстоятельства, смягчающие этот приговор», – говорит митр. Вениамин. Все люди грешны в чем-либо, и пастырю все же необходимо всесторонне освещать учение Христово для спасения людей. Поэтому главное – избегать обличающего, учащего, начальственного тона в руководстве к проповеди, а смириться в душе и говорить просто, сознавая свою греховность, но и долг; и, следовательно, говоря не от себя, а от Церкви. Также и в служении необходимо слабому пастырю вести себя скромно, не проявлять своей личности, как бы устранить ее из внимания паствы, а вместе с этим и возможность худого влияния. Ну а если пастырь не хочет исправляться, то ему лучше вообще уйти от фактического пастырства. В связи с требованием от пастыря примера, должно поставить еще более важное общее требование, говорит митр. Вениамин: 2. Необходимость духовного опыта (с. 141). «В сущности это само собой подразумевается, когда речь идет о примере: пример есть внешний факт, а опыт – сущность… В понятие опыта входит прежде всего личная, живая жизнь, сопровождаемая сознанием; так что вообще опыт можно определить, как осознанную жизнь; а отсюда происходит плод ее – опытность» (с. 141). Это требование в высшей степени необходимо, говорит митр. Вениамин. Христианство есть жизнь, а не свод нравственных предписаний, и усвоение христианства, отмечает митр. Вениамин, может происходить только жизнью, при чем новой, благодатной, подвижнической жизнью. Так как человек в основах души тождественен со всеми, то пережив на опыте борьбу со страстями может и другим помочь, понять душу другого, правильно поставить духовный диагноз. Это важно особенно еще и потому, что пастырю часто приходится иметь дело с людьми душевно нездоровыми, изломанными, запутанными. Опыт дает пастырю глубокую уверенность, твердость, прочувствованность, духовный огонь – духовную зрячесть. Он будет совершать все «как власть имущий, а не как книжники и фарисеи» (Мф.7,29). Но такую власть и силу пастырь будет иметь, если будет жить с Богом. Митр. Вениамин сравнивает благочестие, то есть живой, сознательный опыт, с самой точной наукой, а саму «науку» называет духовным «фельдшеризмом», имеющим значение подготовительное и дополнительно-служебное, а никак не самодовлеющее. «Более будь привязан к Богу, чем надейся на учение о Нем. Всякое слово можно оспаривать словом, но жизнь чем оспоришь?» – говорит святитель Григорий Богослов (с. 145). Но спросят: как быть, если опыта еще нет? Понятие опыт – широкое, включает в себя многие ступени, от простоты веры младенствующего ума до созерцания преподобных. Поэтому главное – стремиться жить живой христианской жизнью и быть самим собой, беря на себя несвойственную быть самим собой, не беря на себя несвойственную еще высшую меру. Тогда пастырь, в свою меру, с помощью Божией будет действенно и благотворно влиять на пасомых. А возгревать духовную жизнь пастырю, конечно, удобнее и легче, а кроме того обязательнее: во-первых, это его специальная задача; во-вторых, вся жизнь его доставляет наилучшие условия; в-третьих, не надо пугаться трудностей, так как выше сил не требуется отдачи; в-четвертых, дело не в количестве опыта, а в том, чтобы пастырь был живым для Бога. И в какой степени будет он оживляться к богообщению, в такой степени будет привлекаться и паства. То есть все здесь органично, все взаимосвязано, так как это жизнь. В-пятых, даже сознательное отношение к своим отрицательным сторонам может послужить на пользу пастве, так как пастырь сможет предупреждать других от пути греховного. Итак, пастырь, хотя сколько-нибудь стремящийся к преуспеянию, будет иметь тот или иной духовный опыт и в меру его руководить пасомыми. Тем более очень помогает во всем благодать Божия. Митр. Вениамин здесь приводит примеры, показывающие, что во время совершения таинств, проповеди и др., Господь дарует пастырю особую помощь. Так иногда приходится отмечать наблюдения мирян, которые говорят, что за службой или проповедью, они не узнают того самого «батюшку», с которым лишь накануне общались так просто, если не более того (с. 149). Отмечают также и сами пастыри, что нередко, особенно во время исповеди, как-то ясны становятся ответы на вопросы, так что после иногда приходится удивляться удачности советов и т.д. Поэтому пастырь должен чаще обращаться в молитве к Богу. Еще более важный момент, говорит митр. Вениамин, – пастырь должен направлять и самих пасомых к Самому Богу, то есть к молитве, таинствам, чтобы Сам Господь устроил все или исправил совершенное. Кроме того, отмечает владыка, пример всегда можно найти в Церкви. Именно к этой сокровищнице и должен прибегать пастырь во всех случаях своей жизни: весь устав ее, характер направления в мышлении и настроении спасаемых ей, короче, дух и внешние проявления церковной жизни – вот сокровищница и мерило для пастыря. Если он сомневается в чем-либо, то должен обращаться к опыту и практике Церкви, и другим опытным пастырям. То есть пастырь должен обращаться к церковному самосознанию. Но где критерии этой церковности? Для человека опытного, живущего церковной жизнью, понимание церковности очевидно само собой: как для всякого опытного практиканта сразу заметны правильность или уклонение в известном ему деле. Истинный церковный пастырь сразу видит, подходит ли то или иное явление к Церковному воззрению. Но помимо этого митрополит Вениамин отмечает и другие критерии: Священное Писание, Священное Предание и творения Святых Отцов Церкви. А если бы мы жили свято и сохранили благодать, полученную в крещении и хиротонии, то, – как говорит святитель Иоанн Златоуст, – мы бы могли руководствоваться Духом Святым (с. 159). Молитва. Определение и значение ее в духовной жизни. Общий взгляд на значение молитвенной жизни в пастырстве. Митр. Вениамин, на основании святых отцов Церкви, раскрывает существеннейшее значение молитвы в духовной жизни христианина. Главное – молитва есть источник, производитель и венец всех добродетелей; высшая степень молитвы совпадает с высшей степенью веры. Владыка приводит интересные высказывания святых отцов: Святой Григорий Синаит: «благодатная вера в сущности есть действенная молитва» (с. 159). Святой Иоанн Лествичник: «молитва, по качеству своему, есть пребывание и соединение человека с Богом» (с. 159). Марк Подвижник: «твердая вера через молитву подается верным» (с. 159). Молитва служит доказательством степени совершенства человека: по молитве можно указать и другого, и себя самого. «Устроение твое покажет молитва», – говорит св. Иоанн Лествичник. Молитва поставляется святыми отцами даже выше всех добродетелей, так как она есть – живое соединение и общение с Богом. Молитва «есть цепь, говорит святитель Григорий Палама, держащая в единении Бога с человеком и человека с Богом»; таким образом, молитва есть существеннейшая часть духовной жизни. Истинная молитва, говорит митр. Вениамин, всегда была господствующим настроением у всех совершенных христиан и главной целью стремлений у подвизающихся. Тем более пастырю – посреднику между Богом и людьми, необходимо стяжать истинную молитву, ибо она для пастырства есть дыхание жизни. Все истинные пастыри больше всего прославились в Церкви именно этой стороной своей жизни (с. 160). Нередко, попав на приход, отмечает владыка, пастырь скоро начинает чувствовать неудовлетворенность от исполнения одних богослужений и треб, – включая сюда и таинства, и другие молитвенные чиноположения; это все происходит от того, что пастырь не умеет молиться, не живет молитвенной жизнью, поэтому и «задыхается» без развлечений (с. 168). «Наоборот, человек, опытно почувствовавший важность и сладость молитвы, никогда не сделается уныло-тоскливым, несмотря ни на какие условия. Истинному любителю молитвы по неложному опыту святых отцов. Наоборот захочется быть в одиночестве по преимуществу; но этого одиночества для пастыря и быть не может, так как пастырь, сам горящий духовной жизнью, сразу же станет заниматься духовной жизнью и своих пасомых, а здесь работа нескончаемая по широте и глубине: здесь он найдет для себя самый существенный, неисчерпаемый, глубоко захватывающий интерес, развивающийся по мере упражнения в нем. А скоро появятся у него и единодушные друзья, которые будут любить его более, чем родных своих» (с. 169). И в моменты мучительного одиночества, будет для пастыря дороже всего достоверное сознание общения с Пастыреначальником Господом, которое является плодом молитвы. Эта молитва и послужит в любых скорбных обстоятельствах твердой опорой готовому смалодушествовать пастырю: «размышлял я, – говорит псалмопевец, – и малодушествовал дух мой»; между тем, молитва к Богу, нашему Отцу и Спасителю, особенно же близкому к пастырю – Его сотруднику, скоро же избавляет от скорби: только «помянух Бога», – говорит тот же царь Давид, – и тотчас «возвеселихся». Велико значение молитвенной настроенности пастыря и вообще в жизни общественной, нравственное совершенство которого поднимается не столько проповедничеством, словами, сколько примером и непосредственным воздействием живой личности на окружающих людей. Именно только молитвенное настроение пастыря может умиротворяющим образом отразиться на страсти и поднимающим – на дух благочестия в соприкасающихся с ним. Еще большее значение получает личная молитва в вопросе о правильности взаимоотношений пастыря к пастве вообще во всем характере делания пастырского. Здесь молитва является наилучшим материалом, критерием. Только истинная молитва и соединение с Господом в таинстве Евхаристии является источником любви пастыря к людям. Без молитвы любовь будет непрочной, нечистой, пристрастной. Молитва посредническая. Общее значение ее. Цельное молитвенное настроение служит важной содействующей причиной и специально пастырской, соборной, посреднической молитве, дает ей большую силу и дерзновение. Приводя свидетельства Священного Писания, митр. Вениамин указывает: «Слово Божие совершенно ясно говорит, что «должность молиться Господеви на священнический чин особливо возложена»» (с. 177). И святые отцы признавали одной из существенных обязанностей пастыря – молитву за других. «Подлинно, – говорит святитель Иоанн Златоуст, никакая другая молитва не приличествует священнику, как та, в которой он больше молится и ходатайствует перед Богом о благе народа, нежели о своем» (с. 177). «И взгляд на исключительное значение перед Богом молитвы священнической прочно держится в православной Церкви. Весь уклад нашей бытовой жизни, – как показывает Требник, – в сущности может быть освящен молитвами иерейскими» (с. 177). Формы посреднической молитвы митр. Вениамин разделяет на три главных вида: Келейные – молитвы пастыря сокровенные; Молебные – по разным потребностям жизни; Богослужения – особенно Евхаристию. «Во всех этих видах посреднической молитвы, пастырь является именно, с одной стороны, представителем народа, а с другой – уполномоченным от Господа, или вообще – благодатно молитвенным посредником, заступником, ходатаем, низводителем благодати. Практические вопросы в пастырско-посреднической молитве. Владыка Вениамин указывает на уклонения, которые встречаются у пастырей: это либо теплохладность и маловерие, либо прелесть – чрезмерная самоуверенность и стремление творить чудеса. Интересно и просто определяет владыка правильный – средний путь: надо напрягать себя настолько, сколько в состоянии без надрыва вынести душа каждого; и затем уже сравнительно спокойно, то есть мирно, но не равнодушно, ходатайствовать перед Господом, не требуя непременно чуда и вообще исполнения просьб своих пасомых, а предоставляя все воле Божией – это есть правильное смиренно – дерзновенное настроение (с. 185). Митр. Вениамин напоминает, что необходимо постоянно хранить и возгревать дар молитвы. К возгреванию духа молитвы способствует вообще общий подъем духа, духовной жизни, плодом чего будет повышение субъективной уверенности пастыря в действенности молитвы. Большое значение имеет вера и усердие самих просителей. Владыка отмечает что, главное необходимое приобретение пастыря – это любовь к Богу и ближним, и смирение «ибо благодать Божия действует только там, где проявляются в людях любовь и смирение истинные». И если даже у пастыря нет особого дерзновения, то и в этом случае он не должен отказываться от ходатайственной, хотя бы просто спокойно – благодатной молитвы, лишь бы пастырь имел смиренное упование. По этому поводу митр. Вениамин приводит слова преподобного Иоанна Лествичника: «Никогда не переставай очищать души и тела оскверненные, чтобы ты мог с дерзновением искать у доброго Подвигоположника венцов не только за труды о себе, но и за души других. Видел я одного немощного, который, укрепившись верой, очистил немощь другого немощного, помолившись за него с похвальным бесстыдством, и положив душу свою (то есть в молитвенном подвиге) за душу ближнего, однако со смирением. И таким образом через исцеление ближнего исцелил и самого себя. Видел я другого, который сделал подобное ему, но с возношением; и ему сказано в обличение: врачу, исцелися сам» (Лк.4,23)» (с. 194). Следовательно, главное – убегать тщеславия и горделивого настроения и просить в меру сил своих. Путь воспитания молитвы. Митр. Вениамин выделяет две причины трудности возгревания молитвы: Нравственное несовершенство Враг рода человеческого, всячески старающийся отвлечь молитвенника от Единственного Источника благодатной, нормальной духовной жизни – Бога. Поэтому необходим аскетический подвиг, конечно по силам каждого, ибо субъективная причина неудачи или успеха лежит в самом человеке, в усилиях воли его. Без подвига, как во всех добродетелях, так и здесь, невозможно достигнуть благих результатов. Господь дарует Свою благодать тогда, когда человек всемерно постарался сам сделать со своей стороны все. «Надобно, говорит прп. Макарий Египетский, всегда принуждать себя ко всему доброму, к соблюдению всех заповедей Господних, хотя бы и не желало того сердце по причине пребывания в нем греха». Но помимо усилия воли, для успеха в молитве нужен и вообще нравственный подъем. Так как молитва есть общение с Богом, а для этого, как и для веры вообще, требуется чистота сердца и решимость воли, то есть молитва стоит в связи с общим духовным состоянием каждого верующего. Поэтому, каждый должен напрягать себя в свою меру. Однако, отмечает владыка Вениамин, в духовной жизни необходима постепенность. По этому поводу святой Исаак Сирин говорит, что лучше идти медленнее, но безостановочно; ибо в противном случае, когда подвижники ранее срока берутся за то, к восприятию чего еще бывают неспособны, то нередко теряют и то, что приобрели ранее долгим трудом. Из-за неразумных «прыжков» в духовной жизни наступает реакция души отрицательная: тягота всякими духовными вопросами, доходящая до ощущения чисто физических болей при одном воспоминании о высоких предметах; в крайнем случае возможно даже умоисступление. Во всяком случае, подобная духовная реакция задержит нормальный ход духовной жизни, даже может привести к унынию или нечуствию, расслаблению; откуда возможен переход к отчаянию, неверию или худой жизни (с. 199). Поэтому правило напрягать себя в меру нужно твердо хранить пастырю как для себя, так и в руководстве пасомыми. Хотя молитва – цель и суть духовной жизни, но на первых порах должно заботиться больше о деятельной стороне, нравственном совершенстве. Необходимо, говорит митр. Вениамин, указать еще несколько частных средств: Прежде всего – Храм Божий; Постоянство в домашней келейной молитве (постоянное исполнение молитвенного правила). Особенно необходимо пастырю, учит митр. Вениамин, остерегаться лености, механического отношения к молитвенному правилу и всякого нерадения, небрежности, так как если с этими греховными привычками не бороться, то иерей скатиться до полумертвого чтения молитвенного правила. Избавиться от всего этого возможно «только лишь настойчивым напряжением сил своих против желания сердца, потому что благодать Божия не может содействовать нерадивым» (с. 207). Праведный Иоанн Кронштадтский дает еще замечательный практический, основанный на опыте совет: «Когда совершаешь молитву, правило, особенно по книге, не спеши от слова к слову, не прочувствовавши его истины, не положивши его на сердце; но сделай и постоянно делай себе труд чувствовать сердцем истину того, что говоришь» (с. 208). Впрочем, отмечает митр. Вениамин, холодность в совершении богослужебных и частных молитв, а также правил, происходит иногда не зависимо от воли молящегося: наоборот, он со своей стороны делает по-видимому все, и однако, более холодного внимания, доходящего лишь до понимания читаемого, не может достигнуть. В таких случаях невольной механичности, главным образом должно терпеливо, без смущения, но неуклонно совершать положенное, а остальное предоставить воле Божие. «Иногда же лучше совершить краткую, но горящую молитву, нежели длинную. Но при этом надо быть очень осторожным, так как лукавая воля может предлагать ложные мотивы для оправдания сокращенного правила» (с. 209). Кроме того, под молитвой в собственном смысле слова, говорит митр. Вениамин, нельзя считать всякую вообще деятельность во имя Божие. Правда, понятие молитвы можно в некотором смысле распространить на все совершаемое во имя Божие, для славы Его, и особенно на памятование о Нем при трудах; но все же, по существу, различие между всем этим и чистой молитвой весьма большое. «Первое прежде всего несравненно легче, чем молитва: известно, что беседовать даже о самых высоких богословских вопросах, читать святых отцов и даже Слово Божие, а тем более заниматься каким-либо более внешним делом можно долго и без труда; но стоит только взяться за молитву, в собственном смысле слова, как немедленно является и лень, и расслабление. А главным образом, и по существу действенности молитва стоит несоизмеримо выше всякого другого делания; потому что никакое другое занятие не может дать той непосредственности в отношении к Богу, того суда совести, того главнейшего источника всех добродетелей, какие дает молитва. Это свидетельство всеобщего опыта. «Тот, кто предполагает больше сидеть за чтением, нежели поучаться молитве, – находится в прелести, такой бесчувственен», – говорит преподобный Симеон Новый Богослов (с. 211). «Поэтому самые высокие молитвенники настолько предпочитали ее всему другому, что даже никоим образом не позволяют себя, хотя бы и по особой нужде, оторваться от нее ради другого дела. Следовательно, и пастырь лишь в весьма важных случаях, ради любви к пасомым, может оторваться от молитвы» (с. 211). Богослужение. Вопросы, касающиеся богослужения, говорит митр. Вениамин, в пастырском богословии должны рассматриваться с точки зрения пастырской аскетики. Уставность. Митр. Вениамин отмечает, что «устав догматического значения не имеет; его цель – удовлетворять идеальной религиозной психологии, но приспособительно к состоянию наличных богомольцев. Не люди для устава, а устав для них. Поэтому приспособления требуются самым существом дела». Необходимо стремиться к уставности, но при этом надо считаться с духовным уровнем пасомых. Кроме того, «уставность богослужения должна быть осуществлена еще более важным условием: истово – молитвенным исполнением всего совершаемого. Без этого всякая уставность мало может принести пользы, а даже возможно недовольство паствы. Ни в чем не должно быть небрежности, «но должно именно истово, с искренним чувством общения с Богом совершать все действия во время службы. Необходимо, чтобы было живое отношение к Богу. Митр. Вениамин отмечает, что не должно быть искусственности (сущностью которой является тщеславие и надеяние на свои собственные силы, а не на Бога). Но нельзя допустить и неряшливости, безразличия, а также робости и застенчивости (ибо это тоже от тонкого тщеславия или искушения от врага) (с. 221). «Основное правило в том, чтобы искать молитвенности со смирением. Поэтому Православная Церковь, во избежание возможных соблазнов, и установила так называемое речитативное, ровное, хотя и выразительное, торжественное служение. Наоборот драматизм – характерное свойство католической, а также протестантской церквей. Но их вольность и сентиментальное искусничание решительно противоречит смиренно – благоговейному духу Православия» (с. 221). Нервное или искусственно возбуждаемое, особенно если оно еще и фальшивое, настроение вызовет сродные возбужденные, нервные чувства и у молящихся; а между тем пастырь должен заботиться о мирном, благодатном настроении молящихся, чтобы они, не тревожимые, не смущаемые и не отвлекаемые ничем посторонним, могли всецело сосредоточиться в молитве. Поэтому, в самом начале службы диакон возглашает: миром, в мирном настроении духа Господу помолимся; и этот мир – не плод человеческих усилий, а дар Божий… Источник мира лишь в благодати Божией, подающейся смиренно молящимся (с. 222). Любовь. Плодом молитвы, точнее, плодом благодати Божией, изливающейся от бога истинно молящимся, будет любовь. Кроме того, быть пастырем – это значит прежде всего отказаться от самого себя, чтобы жить всецело для своей паствы; полагать душу свою за паству. Любовь пастырская вытекает из самого существенного настроения пастыря, является плодом самого важного требования от пастыря – заботы о спасении паствы. По словам митр. Вениамина, «любовь есть жизнь в других, и поэтому истинное служение другим есть любовь к ним; но точнее любовь есть тот источник, откуда происходит самое служение, она – характерный признак, определяющий качество тех или иных внешних проявлений пастырского служения; любовь, наконец, есть средство или путь, дающий силу к осуществлению пастырского назначения» (с. 228). Что же может дать способность жить для других, или еще вернее – в других, чувствовать их скорби и радости даже глубже, чем они сами? Любовь (истинная), являющаяся плодом благодати Святого Духа, только она может истинно и благотворно воздействовать на душу пасомых. Любовь дает возможность понять душу пасомого, быть особенно чутким; только любовью можно проникнуть в душу другого человека и поэтому понять его. Если пастырь с любовью относится к пасомым, то не только приятное, утешительное с радостью и охотно принимается ими, но даже и горькая правда, прямое обличение выслушивается с доверием, приносит благие результаты. Наоборот, без любви всякое слово, как бы оно ни было важно для пасомого, какая бы глубокая правда в нем не заключалась, все равно останется малоплодным, как нечто чуждое, не проникающее в сердце. Свято Макарий Великий говорит: «Доброе слово и злого человека может сделать добрым, а злое – и доброго раздражить» (с. 233). Поэтому, если пастырь замечает в себе нехорошие чувства злобы, то должен молчать, хотя бы умственные соображения представляли необходимым наставление; если же пастырь не удержится, то будет вред для обоих (с. 233). Особенно, отмечает митр. Вениамин, это нужно иметь в виду при обращении с людьми духовно – изломанными, раздражительными, нервными: с ними потребна и особенная ласковость, кротость души пастыря. И если она будет, то подобные, через меру чуткие люди, – больше всего боящиеся за чувство собственного достоинства, ко всем по самолюбию своему подозрительно относящиеся, – при первом же соприкосновении теплых лучей любви иногда еще скорее других могут раскрыть свою душу на встречу воздействию пастыря, которого уже не только не опасаются, а наоборот, слушают вполне доверчиво. Путь к воспитанию любви. Каковы источники и средства к воспитанию пастырской любви? Авва Агафон говорил: «Если бы возможно мне было у кого-либо взять из прокаженных его тело и передать ему мое, то сделать это было бы для меня наслаждением» (с. 234). Такова, говорит митр. Вениамин, истинная любовь человека, живущего для других больше, чем для себя самого. Истинная любовь – добродетель в высшей степени трудная по существу, в полной мере она собственно дается в конце духовной жизни, есть удел людей совершенных, конец святости. Прежде всего источник любви лежит в чистоте сердца, а чистота сердца находится в прямо пропорциональной зависимости от общей духовной жизни. А так как сущность всей духовной жизни заключается в любви к Богу, ради Которого и Которым верующий очищается от страстей, то можно, следовательно, сказать, что источник истинной любви к людям лежит собственно в любви к Богу. «А строго говоря, пишет митр. Вениамин, между этими двумя видами истинной любви даже нельзя полагать различия. Что такое истинная любовь к людям? Это не есть естественная дружба, неопределенное беспредметное чувство тяготения одного к другому: беспринципная сентиментальная жалость и сочувствие всему, что любящий находит возможным. Такая любовь душевна и потому весьма несовершенна, ибо не различает доброго от худого в любимом. Истинная же любовь любит только то, что достойно любви в человеке и наоборот, видя в нем худое, скорбит и жалеет, стараясь направить его, хотя бы это стоило тяжелых для любящего и горьких для любимого обличений… Истинная любовь к ближнему любит то, что есть в нем благородного, достойного любви Божией, – то есть, любить в ближнем не все без разбора, а единственно Божие, или – Бога, – это любовь ко спасению» (с. 237). И чем больше пастырь поднимается в любви к Богу, тем более возвышается и очищается и любовь к ближним. Степень же любви к Богу зависит о всей духовной жизни подвизающегося, поэтому и любовь ко спасению ближних находится в прямой зависимости от общего состояния духовной жизни. Поэтому, любовь дар Божий, плод благодатно – подвижнического пути. Но пастырю помимо всяких его заслуг и трудов дается в таинстве хиротонии особенный дар любви к пастве. Посвященный начинает чувствовать в душе своей сознание обязанности заботиться уже больше о других, о пастве, чем о себе; и если в действительности пастырь не осуществляет этого, то совесть ясно свидетельствует ему, что нарушается требование закона, в нем же лежащего и им сознаваемого. Но кроме этого сознания пастырь в хиротонии получает и чувство самой любви в форме желания трудиться в спасении людей, а также в зачатой степени и самые силы способности любить. Задачей пастыря служит обязанность «возгревать» этот дар Божий, живущий в нем через рукоположение (с. 238-239). Для возгревания же дара любви, говорит владыка Вениамин, необходимо принуждение и ревностный настрой. Если пастырь будет принуждать себя насколько есть сил бороться со своим эгоизмом, то Господь подаст и благодатное чувство любви. Но всегда необходимо наблюдать меру, и такое мерное принуждение будет приносить больше радости и так возведет к истинной и благодатной любви. Другое средство к стяжанию любви – молитва. Необходимо также общение с паствой, что выражается в нахождении среди единодушных людей; в сострадании ближним в их горе и сорадовании по Богу в их радостях. Искушения в пастырской любви: строгость и слабость. Строгость полезна, она предохраняет паству от проявлений зла в пастве и худого влияния на нее со вне, особенно в моменты общего разложения, слабодушия – «ласкосердия». Однако строгость может уклониться в ненормальные крайности, если пастырь страдает страстью властолюбия и гнева. В таком случае будет только вред, пасомые будут бояться таких пастырей и бежать от них, лицемерить, лгать, льстить ему – все это конечно же приведет к разложению духовной жизни и пастыря, и паствы. Но уклонение от истинной нормы любви может направиться и в другую, противоположную крайность – сентиментальной слабости, чрезмерной снисходительности, осторожности. Обычно такому искушению подвергаются пастыри, обладающие природной слабостью характера. Сюда же примешивается и тщеславие. Смирение. Сущность его. Значение смирения в пастырской жизни и деятельности. После любви к Богу и ближним, первое место в ряду свойств пастыря должно занимать смирение. Ибо Господь есть высочайшая любовь и смирение, смирившийся даже до крестной смерти. Вообще, святые отцы учат, что преуспеяние в духовной жизни есть преуспеяние в смирении. Все духовные дары благодати человек может сохранить только если имеет свойством души смирение. Сущность смирения состоит в самоотвержении, во внутреннем отсечении своей воли, самоуничижения и ревности о славе Божией. Смирение необходимо; оно есть основание любви, и всякая гордость побеждается только смирением истинным, которое не есть слабость, но любовь к славе Божией, однако ревность по разуму. Важно не путать смирение со слабостью, особенно проявляющейся, когда пастырь встречается с людьми более сильной воли. К этому же виду слабости можно отнести и фамильярничание пастыря с пасомыми – вольность в обращении: видимая простота, отсутствие гордости делают эту вольность похожей на смирение, но по результатам «распускания», расслабления пастыря и пасомых можно сразу увидеть недоброкачественность этой подделки (происходит так называемое «опрощение»). Пастырь, питая горячую любовь к пастве, должен однако при этом быть несколько как бы отдаленным от нее; это ничуть не нарушает единства души, если оно есть в корне, а только закрепляет. Это – факт, пишет митр. Вениамин. Итак, смирение не должно переходить границу нечистой ревности и вредной слабости, а должно быть благоговейное отношение к людям и даже к самому себе. Крестный путь пастырства. Его неизбежность. Причины пастырских страданий. Несение креста есть путь обязательный и неизбежный для каждого христианина: «Иже хощет по Мне идти, – говорит Спаситель, – да отвержется себе и возьмет крест свой, и по Мне грядет» (Мф.10,38). Вообще таков закон возрастания в духовной жизни, что это возрастание происходит в атмосфере терпения лишений, скорбей, подвигов и т.д. Стяжать душу (то есть соблюсти душу от всякого греха и порока) можно, по слову Господа, только в терпении. Как в горниле печи очищается золото, так в горниле терпения скорбей очищается душа. И если страдания неизбежны для каждого христианина, то тем более для пастыря, как бы передового борца с силой дьявольской. Таким образом, усиление, обострение духовной борьбы – вот общее определение исключительности пастырского креста. И в частности, – особенная острота скорбей доставляется пастырю самым характерным его свойством – обязанностью жить для паствы, любить всех, радеть о всех, как о родных. Пастырская любовь гораздо острее всякой другой, ибо отец духовный на все смотрит прежде всего с точки зрения вечной жизни. Пастырь, смотря на пасомого, прежде всего должен задаваться вопросом: каков будет последний конец его? Каков будет суд Божий? И чем ниже в нравственном отношении его духовные дети, чем даже они сами при этом беспечнее, тем больше скорбь пастырю. Поэтому, по самому существу своему духовная любовь глубоко скорбна – крестна. При этом, должно принять во внимание, что она требует постоянного и глубокого самоотвержения. А сколько нужно терпения, напряжения сил, мудрости, снисхождения, рассудительности и т.д. приводя ко спасению скорбные, изломанные, духовно – больные души. Святитель Иоанн Златоуст говорит: «исчислять все здешние трудности пастыря не что иное, как измерять море», «нет, воистину нет другого труда, равного его труду» (с. 277). А в настоящее время этот крест сделался еще тяжелее. Радостотворность скорбей. Скорби не расстраивают настоящего пастыря, более того они вызывают духовную радость. «Таков духовный закон человеческой жизни» (с. 279). Даже в естественном человеке, замечает автор, есть потребность в страдании. Даже лучше из неверующих, руководствуясь «своим добрым инстинктом» (с. 280), не принимают беспечный, буржуазный образ жизни и считают достойным человека труд, борьбу. «страдания за какие-либо идеалы, пусть даже ложные». «Каждый момент блаженства должен получить себе право на свое существование через скорби» (с. 280), иначе, по словам апостола: «Аще кто хощет делати, ниже да яст» (1 Сол.3,10). Автор замечает, что этот закон возложен Творцом после грехопадения: «В поте лица твоего снеси хлеб твой» (Быт.3,19), как средство для того, чтобы человечество не опустилось совсем до скотоподобного состояния беспечности и хотя бы поневоле обращалось к Богу. Но подобное этому идеальное воззрение на страдание исказилось в веках потомками, и появились как крайне порочные идеи, так и крайне пессимистичные, как буддизм. Страдание стало глубоко бессмысленным в воззрении людей. И только в христианстве крест стал необходимостью и венцом славы. Митр. Вениамин ссылается на слова апостола Павла: «Крест есть дар Божий» (Фил.1,29), «это знак любви Господа к родным чадам» (Евр. ), поэтому следует не роптать, а радоваться особенно в мучениях, – делает вывод автор. Христианство указывает на глубокий смысл страданий в обновлении внутреннего человека: «Поскольку внешний греховный человек тлеет через эти скорби, постольку внутренний обновляется» (2 Кор.4,16;5,1-7). Страданиями выживается гордость. Далее владыка Вениамин упоминает о «специально пастырском» характере креста – это добровольное избрание креста любви, и приводит слова Христа: «Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершать дело Его» (Ин.4,34), «желанием возжелал сию пасху ясти с вами» (Лк.22,15). Эту «сладость пасхи» поняли апостолы, а за ними и все истинные пастыри. И действительно, пишет владыка, любовь к пасомым двойственна, со скорбью и радостью. А скорбь по любви выше простой скорби, так как любовь есть удовлетворение основного требования духа, и это есть смысл жизни (с. 284). «И в этом характере истинной любви пастыря к людям во имя любви к Богу, и заключается особенная радость, высота и достоинство пастырского сострадания, потому что это значит – уподобляться распятому Сыну Божию, быть соработником у Самого Бога» (с. 285). Нести крест пастыря – быть другом Божиим, это дар Царя Небесного, – говорит далее автор. При том пастырь должен помнить, что ни одна скорбь или вздох не пропадут бесследно, а «дадут плод свой во время свое» (с. 286). Эти муки пастыря возводят пасомых. При этом Господь не даст искушений больших, чем человек способен понести. Но пастырь, не несущий достойно креста своего, испытывает ад еще и в этой жизни «скучной и серенькой» (с. 287), жизни «бездельника – наемника» (с. 284). Большинство же таковых находится в раздвоении между ясно видимым идеалом и «стремлением всячески сбросить свой пастырский крест» (с. 287). Так страдания для пастыря ценны сами по себе, делает вывод владыка Вениамин. Скорби как путь возрождения пасомых. Кроме того, скорбь возможна и как средство для пастыря воздействовать на пасомых. Так, если пастырь сам кротко переносит страдания и учит этому пасомых, то он уподобляется евангельскому миротворцу, что подобен Сыну Божию, утешителю человечества. «Сам искушен быв ко всяческим, он подобно Спасителю, может и искушаемым помощи» (Евр.2,68). «А если Сам Господь избрал уничижение единственным способом спасения, то и для всякого доброго пастыря не может быть другого пути» (с. 289). Испорченное, гордое человечество склонно искать корыстного мотива до тех пор, пока не убедится в самоотверженном, чистом характере служения пастыря. Страдающий же пастырь: «Пастырь добрый душу свою полагает за овцы» (Ин.15,13), привлекает даже самых «недужных», ибо люди уважают даже врагов, если видят их честную, искреннюю борьбу за свои интересы. Даже до сих пор, рассуждает владыка Вениамин, самых неверующих притягивает ко Христу Его крест за любовь к людям. Поэтому дело пастыря – знать, что его скорби во имя Христово «еще больше возбудят доверие» (с. 291). Святой Иоанн Златоуст говорит: «Кто мужественно переносит искушение, тот собирает от него «великие плоды» (с. 291). «И эти плоды возрастут везде, где будут посеяны пастырские скорби» (с. 292). Заключение. Так случилось, что дипломную работу пришлось писать по книге, хранящейся на правах рукописи в библиотеке Санкт-Петербургской Духовной Академии. Еще две копии хранятся в Национальной библиотеке г. Санкт-Петербурга и в фондах издательства Троице Сергиевой Лавры. Мною были изучены все когда-либо изданные труды владыки Вениамина. Рассмотренные выше «Лекции по пастырскому богословию с аскетикой читанные студентам СПбДА в 1910-1911 гг.», являются единственным трудом митрополита Вениамина Федченкова, посвященным пастырству. Мнения, мысли, высказывания владыки о пастырстве, встречающиеся в других его работах, носят фрагментный характер и не добавляют к высказанным в «лекциях» новых идей, скорее иллюстрируют жизненными ситуациями предыдущие. Следует заметить, что лекции по пастырскому богословию, писанные в разное время, разными авторами, имеют помимо различного тематического членения материала, некий тематический «акцент». Осмелюсь предположить, что это вызвано не только личностью автора, но и возможным отклонением в понимании пастырского служения среди современников. Лекции владыки Вениамина написаны в не самый «духовный» период истории нашей родины, уже пахло порохом перемен. Видимо поэтому владыка так подробно останавливается на внутреннем мире пастыря, на его обязанности молиться, пасти и страдать за паству. Он выводит как распространенную ошибку легкомысленное принятие сана и, как следствие, широко распространенную внешнюю социально – общественную деятельность таких скучающих горе-пастырей. Хотелось бы заметить, что подобный «акцент» в изложении пастырской науки актуален и сегодня. Несмотря на все возрастающую роль Церкви в современном российском обществе, духовная жажда продолжает ощущаться, и чем дальше от «центра», тем более. Поэтому, думается, будет не лишним переиздание лекций митрополита Вениамина в качестве пособия для семинарий и духовных училищ. ??????? ??????????? ?????????. ??????????, ????? 1. ????????????, 1955.– ?. 12. PAGE 2