Леонид Василенко
Под знаком террора, или: в защиту имени о. Александра Меня
Под знаком террора не может быть раскрыта правда.
Николай Бердяев
Недавно, где-то в ноябре 1998 г., появилось "Православное книжное
обозрение", в редакционном совете которого видим следующих: архимандрит
Тихон (Шевкунов), прот. Димитрий Дудко, главный редактор В. Аверьянов).
Авторы газеты удостоили погибшего о. Александра Меня серии
демагогических статей. Первым помещено "Открытое письмо священнику
Александру Меню" за подписью Митрополита Ленинградского Антония
(Мельникова), затем "О 'наследии' прот. Александра Меня" прот. Димитрия
Дудко и еще есть нечто без заголовка от мирянина Н. Сардонникова.
Одобрительно также охарактеризована старая грязная брошюра "О
'наследии' прот. Александра Меня" (М.: Правило веры, 1993), где
напечатали того, кто скрывается под именем "прот. Сергия Антиминсова", а
также разный другой сомнительный материал. Патриаршее благословение
нигде не обозначено - очевидно, редакционный совет и авторы в нем не
нуждаются.
Редакция и авторы изобразили что-то вроде "соборности" - тут и
Митрополит, и священник, и мирянин, и еще кто-то на горизонте, и все
заодно против Меня, убиенного за свидетельство Христово. Не
соборность это, а солидарность во грехе. Почему? Нет правды, а есть
ложь, осуждение и ненависть. Что мы видим в "Письме" за подписью
Митрополита? Политическое обвинение в том, что о. Мень - "постовой"
сионизма в Православии. Обоснования - никакого, факты - не нужны,
главное - оклеветать самоуверенным, не терпящим никаких возражений тоном
и как можно крепче и наглее. В качестве "факта" предъявляется
идеологическая обработка автором старого интервью о. Меня (Вестник
РХД, 1976, N 117), где о. Меню по-советски aaccanoai?eai приписывается
намерение если не включить Православие в иудаизм и сионизм, то открыть
сионизму канал для проникновения и разложения его изнутри.
В сталинские времена такого обвинения было достаточно, чтобы
поставить к стенке. Все подано в обычном стиле коммунистических
идеологов и работников КГБ брежневских и более ранних времен. Тот, кому
предъявлялись такие обвинения, уже никогда бы не отмылся в глазах
обвинителей и исполнителей их приказов и был обречен - его не защитил бы
ни закон, ни личная невиновность, ни поддержка общественности. И тот,
кто расправился бы с таким "врагом", сделал бы, очевидно, правое дело -
исполнил долг перед Родиной.
Такое обвинение нужно оценить не иначе, как санкцию на убийство. А те,
кто теперь публикуют его, тем самым предлагают православным стать
солидарными с убийцами о. Александра Меня, а значит - быть совсем не
христианами, а только православными по имени, каковы и сами обвинители.
Бежать прочь от всего, что связано с именем о. Александра, как от чумы,
отрекаться от него публично или на частной исповеди, присоединиться к
хору тех, кто будет и дальше обливать грязью не только о. Меня, но и
многих других, - вот что нам фактически предлагает газета. Будьте
предателями, как бы говорят нам, и мы вас снисходительно примем,
правда, как людей второго сорта.
Пастырским словом это свидетельство ненависти никак нельзя назвать. Да
и писал, вероятнее всего, какой-нибудь оголтелый мирянин или просто не
церковный человек, оставшийся за кадром. То, что Митрополит Антоний,
случалось, ставил свою подпись под текстами, которые кто-то для него
готовил, - вещь известная. И я думаю, что он позволил и здесь
использовать свое имя. Письмо ведь ходило по рукам задолго до его смерти
в 1986 г., и не слышно было, чтобы кто-либо, включая самого Митрополита,
возражал против такого понимания его авторства.
Впрочем, некоторые не хотят так думать о Митрополите и говорят, что его
подпись поставили другие люди уже после его смерти. Я понимаю думающих
так и хотел бы к ним присоединиться, но вот публикаторы не дают. Не
случайно теперь письмо ассоциируется с именем этого Митрополита.
Публикаторы тем самым свидетельствуют, что ненависть к о. Александру
Меню была давно не только среди мракобесов от монашества, мирян или
рядового клира, но и среди некоторых иерархов нашей Церкви. А сейчас
этой ненависти, надо полагать, стало еще больше, и ненавидящие выступают
открыто, привлекая на свою сторону и тех, кто раньше был от них в
стороне.
Слава Богу, что есть возможность выбора, кому из иерархов верить. Есть
известное пастырское слово Митрополита Антония Сурожского, доброе об о.
Александре. Есть слово и Митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия.
Архиепископ Вологодский (ныне на покое) Михаил (Мудьюгин) недавно сказал
на одной из радиостанций Санкт-Петербурга, что Церковь со временем
канонизирует о. Александра Меня. Возблагодарим Бога, что есть иерархи,
которые не унижают достоинства епископа.
"Требуется особая изощренность во лжи, чтобы и здесь [т.е. в
Православии] вести разлагающую деятельность", - пишет автор этого
письма. Ну что ж, идеологической техникой этой "изощренности" он сам
вполне овладел. Беспринципность марксистской демагогии узнается сразу.
Посмотрим, например, как этот автор обращается с ап. Павлом. Ап. Павел
пострадал в свое время от иудеев-антихристиан, очевидно, намного больше,
чем автор письма, но болел сердцем за свой народ. Ап. Павел писал ясно:
"Итак, спрашиваю: неужели Бог отверг народ Свой? Никак. Ибо и я
Израильтянин, от семени Авраамова, из колена Вениаминова. Не отверг Бог
народа Своего, который Он наперед знал" (Рим.11.1-2). Павел ссылается
даже на свое собственное обращение из иудаизма в христианство, чтобы
убедить: Израиль не отвергнут и его богоизбранность не отменена. Будь
народ полностью отвергнут, не было бы и обращений в христианство из
иудеев.
Высшее достоинство Церкви Христовой вовсе не унижено тем, что Израиль
остается богоизбранным народом - единственным на все времена, несмотря
на падения и измены иудеев, претендующих говорить от имени всего
Израиля. И нужно ап. Павла истолковать не иначе, как "с точностью до
наоборот", чтобы заявить: "После распятия Христа богоизбранность
более не принадлежит еврейскому народу как нации - богоизбранность
осталась во Христе, для тех, кто подлинно в Нем и с Ним без различия
наций, т.е. в Церкви Христовой. Богоизбранный народ - это теперь Церковь
Христова" (с.2).
Получается у автора письма, что Бог непостоянен - то избирает евреев, то
отвергает, в общем, меняет решения, как если бы вовремя не предусмотрел,
каким будет нрав тех, кого он возлюбил, и как напористо они сумеют свои
законнические амбиции поставить выше правды Божией. Автор письма тоже
требует, и притом весьма нагло, чтобы его антисемитскую "правду"
безоговорочно ставили выше правды Божией. Но ведь воля Божия непреложна.
И любить Бог может даже тех, к кому у автора письма нет ничего, кроме
черной ненависти и злобы. Но сурова любовь Божия, весьма сурова и
требовательна. И есть наказание Божие за неверность Его воле, но
наказание во вразумление. У Павла нет скидок в оценке духовного
состояния иудеев-антихристиан, но есть предупреждение неевреям: не
превозноситесь над иудеями, иначе и вас ждет наказание. И, если
вспомнить историю христианства, немало было случаев сурового наказания
тех церковных общин, которые изменяли правде Христовой.
Автор письма утверждает также следующее: "Известно, как на протяжении
истории в определенных кругах Израиля еще до пришествия Христа
Спасителя начиналось, сперва духовно, поклонение дьяволу, а затем это
поклонение князю тьмы стало вполне определенным и осознанным. Правда,
такое сознательное дьяволопоклонение было и остается уделом весьма
немногих особо посвященных духовных вождей и учителей Израиля" (с.1).
Такие обвинения надо подтверждать надежными фактами. Но их у автора нет.
Есть, помимо демагогии, ссылки на известные новозаветные тексты: иудеи -
"сборище сатанинское", "ваш отец диавол" и др. Ссылки эти, однако,
говорят не о сатанинском культе, а о дьявольском духе противления Богу
среди иудеев-антихристиан, который, если он утвердился, вообще говоря,
может обойтись и без такого культа, чтобы действовать антихристиански.
Автор письма сам приводит слова Христовы: "Я пришел во имя Отца Моего, и
не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете"
(Ин.5.43). Но эти слова тоже не означают именно культа Сатаны. По
смыслу этих слов, решительное и ни с чем не считающееся
горделивое самоутверждение против Бога - это и есть антихристов дух.
Гордец может и не поклоняться Сатане, чтобы фактически совершать
угодное ему.
Ап. Павел обвинял иудеев в том, что свое законничество они поставили
выше правды Божией (Рим.10.3). И если внимательно посмотреть недавно
вышедшую книгу св. Иоанна Златоуста "Против иудеев" (М.: Лодья, 1998),
мы и там найдем упреки и обвинения иудеям-антихристианам, столь же
суровые, как и у ап. Павла, ап. Иоанна и в речи первомученика Стефана,
но я не нашел в этой книге обвинения в приверженности культу Сатаны в
собственном смысле слова. Так что автор письма использует не названные
им источники, которые не относятся к традиции апостолов и Отцов Церкви,
и предлагает слепо верить своим источникам больше, чем церковным.
С точки зрения ряда нынешних христианских демократов всякий, кто говорит
об антихристианстве иудаизма, рискует заработать клеймо "антисемита",
"совка", "фашиста" или кого-то еще. Было бы ошибкой утверждать, что
все иудеи - антихристиане. Но возьмем недавнюю публикацию из
демократической прессы за подписью члена "двадцатки" Московской
еврейской религиозной общины Йошуа (Евгения) Розенцвейга "Последователи
'мессианского иудаизма' - не евреи" (НГ-религии, 18.11.98, с.13). Это -
свидетельство какого-то безмерного презрения к евреям, принявшим
крещение: "последние не имеют никакого права претендовать на то, чтобы
называться евреями" (с.13). Ну что ж, демократический плюрализм
позволяет теперь иудею публично выражать презрение к еврею-христианину.
Но христианин-нееврей, видя такое свидетельство ненависти, должен
выбирать, с кем ему быть.
А вот еще одно, сравнительно давнее свидетельство такого же презрения и
ненависти. Натан Файнгольд в брошюрке "Диалог или миссионерство?"
(Иерусалим, 1977) писал: "Судя по ряду признаков, советские
неоиудеохристиане в Израиле используют стратегию дальнего прицела.
Пользуясь индифферентностью и попустительством политического сионизма
в нынешней администрации, прибегая к обману путем сокрытия фактов,
скрывая свое христианство там, где считается это целесообразным,
они 'вкореняются' в израильское общество, посещают не только церковь, но
и синагогу, и ... ждут своего часа. Понятно, что они обладают
исключительными преимуществами перед обычными миссионерами:
настораживает миссионерствующий поп, но как не довериться 'еврею',
которого в Йом-Кипур ты видел в синагоге?" (с.45).
С именем о. Александра Меня данный автор связывает "патологический
процесс крещения евреев, имеющий тенденцию к расширению" (с.48).
"Миссионерство представителей русской православной церкви, направленное
на крещение евреев в СССР, черпает человеческий материал из
огромного резерва ассимилированного, атеизированного еврейства,
резерва, как бы специально подготовленного для церкви советской властью
за 60 лет ее существования. Таким образом, поиск объектов не составляет
проблемы для миссионеров. Несомненно также, что за последние годы они
приобрели немалый опыт обработки еврейского атеизированного сознания.
Виртуозы, подобные священнику Александру М., не просто обращают, они
воспитывают соратников, которые активно включаются в процесс обращения
все новых еврейских душ, жаждущих веры" (с.47).
Не похожи ли друг на друга оба этих автора - Натан Файнгольд и
псевдоМитрополит? Националистическая озабоченность, высокомерие,
презрение к служителю Христову и его свидетельству высшей правды,
политические и демагогические обвинения, не имеющие фактического
основания, а также готовность принять, наконец, жесткие меры - все это
делает их симметрично подобными друг другу, несмотря на все их резкое
идеологическое взаимное противостояние. Таких, как Мень, надо брать на
мушку - этот вывод сделает из близких себе по духу публикаций как
русский нацист, как и воинствующий иудей-антихристианин.
Еще одна тема - нападки на Меня в связи с вопросом о деканонизации бл.
Евстратия постника и Гавриила. Но сам-то вопрос в каком состоянии? Их
общецерковной официальной канонизации не было. А пока не было
убедительного решения Церкви, могут быть разные мнения. Известно, к
примеру, мнение Митрополита Московского Филарета, недавно
канонизированного, об истории почитании мощей младенца Гавриила и о
внесении его в "Словарь святых". 30 лет спустя после смерти его мощи
были, как известно, принесены поначалу в церковный погреб, а затем
перенесены архимандритом Казачинским в Слуцкий монастырь. "Но ни сия
история, ни архимандрит Казачинский, ни церковный погреб не имеют права
причитать к лику святых" (См.: Вестник РХД, 1992, ј 166, с.18). Нужны
более серьезные основания.
Относительно блаженного Евстратия постника нужно сказать, что
КиевоПечерский патерик описывает его кончину как мученичество за
веру, как свидетельство Христово перед лицом врагов веры, одним из
которых в этой истории оказался иудей, отличившийся особенной
жестокостью. Антисемитизма в изложении этой истории нет. Рядом помещен
рассказ о черноризце Никоне, который пострадал в половецком плену, но
ненависти к половцам в изложении тоже нет. Патерику я склонен в целом
доверять. Но форма изложения этих историй относится скорее к
благочестивым сказаниям, чем к исторически обоснованному повествованию.
Те, кто отдает должное существующим нормам критического анализа текстов,
оценят эти истории как недостаточно убедительные во всех своих деталях.
Как бы там ни было с исторической точностью наших знаний о святых,
особенно важен вопрос о духовном качестве их почитания. Если автор,
вроде данного псевдо-Митрополита, соединяет свою защиту почитания с
наглой клеветой в адрес того, кто сам погиб за свидетельство Христово,
никакого доверия к себе он вызвать не может. Такие люди не должны влиять
на решения Церкви, кого считать святым, а кого нет.
О. Александру Меню приписано также и то, что он имел намерение
организовать особую еврейско-христианскую церковь вне православия и
внутри иудаизма. Быть может, на раннем этапе своей деятельности он мог
думать о воспроизведении традиции древней общины св. Иакова брата
Господня на земле Палестины, предполагая какие-то благоприятные
возможности. Но процитируем зрелую оценку самого о. Александра, чтобы
исчерпать вопрос: "Я не думаю, что такие опыты, какие предпринимал
Иосиф Рабинович (основатель существовавшей когда-то давно
иудеохристианской общины - Л.В.) и другие проповедники, имели смысл...
Сейчас в Израиле люди верующие составляют меньшинство. Большинство
людей вообще отпало от веры, живет в бездуховности. Мы должны считать
добром, если этим людям будет не навязана какая-то официальная религия,
как бывало в прошлые века, а будет открыт свободный путь выбора. Если
они вернутся к иудаизму - хорошо, если они будут искать другие выходы -
хорошо. Если они придут к христианству, они от этого не перестанут быть
евреями, а только прочнее свяжутся со своей традицией. Но это будет уже
традиция не в архаическом смысле, не в замкнутонациональном, а в
широком, всемирном, могучем, как сама основа Церкви" (Свящ. Александр
Мень. Возможно ли иудеохристианство? - Континент, 1998, N 95, с.268).
*
*
*
Сравнительно с этим письмом текст свящ. Димитрия Дудко производит не
столь жуткое впечатление. Помнится, раньше он говорил хорошо об о. Мене.
Например: "Отец Александр - истинно православный священник... Он
поступал как апостол Павел: с эллинами говорил как эллин, с иудеем как
иудей, с учеными как ученый, с простыми людьми как простой человек. Он
был очень добрый. Когда церковные власти запрещали мне служить, он
приглашал меня в свой храм, чтобы служить вместе с ним" ("Вокруг имени
отца Александра". М.: Культурное возрождение, 1993, с.44).
А теперь мы видим иное. Прежде всего, Мень, оказывается, рационалист. Он
без конца проверяет религию наукой и пр. А раз так, то мы,
православные, будем иррационалистами, апеллирующими к духовному опыту.
Просто и ясно, да только соглашаться с этим можно лишь по невежеству.
Литургию Мень служил, оказывается, так же быстро, как и католики, а вот
проповедовал - долго. Для сравнения: будничная месса укладывается в
полчаса, а литургия св. Иоанна Златоуста - не меньше полутора часов,
даже если служить быстро, а вот проповедь о. Александра редко когда была
больше 12-15 мин. При венчании Мень, читаем в тексте, по-протестантски
"требовал от бракосочетавшихся" каких-то обещаний Богу, но ведь
протестанты отвергли учение о таинствах и давным-давно не венчают, а
обязательство любви, верности и супружеского уважения, надеюсь, и у
о. Димитрия пока еще не перестали давать при венчании.
И еще: "Последователи его [т. е. Меня], Борисов, Кочетков и другие пошли
еще дальше - просто говоря, стали реформировать Церковь". Сам о.
Александр Мень никаких реформ, как известно, не затевал. То, что он не
так, как другие, проповедовал и свидетельствовал свою веру, - это еще не
реформа в собственном смысле слова. О. Георгий Кочетков в одном из
интервью подчеркнул, что не относит себя к последователям Меня. А о.
Александр Борисов, если и считать его последователем, в свое время писал
о желательности некоторых реформ, но сам к ним не приступал, уважая
церковную дисциплину.
"Прогрессивных же 'реформаторов' наших поддерживают западные
богословы, такие как Мейендорф, Шмеман", - читаем дальше. Во-первых, это
наши, светлые по духу православные богословы и священнослужители Церкви,
свидетели веры, а, во-вторых, они давно умерли и не успели бы
поддержать, если бы, конечно захотели, что, впрочем, не очевидно.
Все эти рассуждения автора можно было бы воспринимать с юмором, если бы
не их конец, который сразу дает понять: здесь не до шуток. А именно,
его заявление: "мы - духовные антисемиты". Для сравнения: когда-то папа
Павел VI neacae, ?oi o?enoeaia - naieou ii aooo. Л?aiio i?aaineaaiiio,
решительно отвергающему зловредный католицизм, понятно, ?oi io?ii
сaaeaou iaiai?io. Но сравним еще вот с чем. Допустим, появятся
какие-нибудь непривлекательные субъекты и заявят: "мы - духовные
русофобы", "мы - духовные антимоскали", "мы - духовные антитюрки", и
тогда все будет ясно. Прибавляя слово "духовный" к любой дряни, получаем
ту же самую дрянь в "духовной" упаковке, какими бы оговорками это
ни сопровождалось.
Совсем не до юмора, когда о. Димитрий фактически отрекается от оо.
Шмемана и Мейендорфа. Николай Бердяев упрекал в начале нашего века о.
Павла Флоренского за то, что он отрекся от Алексея Хомякова, а еще
раньше многие другие отрекались от Владимира Соловьева. Ну, теперь еще и
публичное отречение от оо. Мейендорфа, Шмемана и Меня. Сколько же еще
будет отречений? Духовное банкротство налицо. Его газета предлагает нам
как образец.
Приведем еще характерные слова о. Димитрия из другой его публикации:
"Сегодняшние коммунисты - не те, что были раньше. Те, скорее, числятся
антикоммунистами. Коммунисты сейчас - патриоты, так называемые фашисты -
тоже патриоты, любящие свой народ, отзывчивые к горю народному. Вот это
главное, если посмотреть на все глазами жалости и любви. Все станет на
свои места, и мы, русские и евреи, коммунисты и верующие, обнимемся как
православные люди. Об этом говорю не только я, но и лидер коммунистов
Зюганов, поэтому я так хорошо отношусь к нему. И потому он избрал меня
своим доверенным лицом. Ведь это чудо: коммунист и священник заодно.
Более того, и чекисты заодно, они даже просили прощения за то, что
арестовали меня. И берут благословение" (Свящ. Димитрий Дудко. Причина
всему - золотой телец. - "Русь державная", 1999, N 1, с.3).
Я где-то могу понять, какие мысли и эмоции возникают у обычного человека
по еврейскому вопросу, когда он видит, каково окружение Ельцина. Не
исключено, что именно фашисты или национал-коммунисты возьмут в свои
руки дело сохранения России как национально-политического организма,
если все прочие окажутся несостоятельны. Но как и какой ценой? Очевидно,
восхваляемое о. Дудко единство осуществимо лишь на
антихристианской основе. Не отрекаются ведь его доверенные лица ни от
Ленина, ни от Сталина, да и от Гитлера, если указать на тех, кого Дудко
вроде бы не назвал своими доверенными лицами. Какое же тут православие?
И где же здесь пастырство?
Приносить в жертву своим идолам чужие жизни, попирать и уничтожать все
святое, доброе и прекрасное их учить не надо. Я не могу забыть, что мой
отец воевал с фашистами, как и того, что среди моих родственников,
как-то не рвавшихся в колхоз, погибли в те годы от рук коммунистов все
мои дяди, а отец не погиб только потому, что ему вовремя сказали о
предстоящем аресте. Фашизм, как и коммунизм, - это воинствующее
неоязыческое антихристианство. Здесь - ситуация бескомпромиссного
выбора. И понимают это также и некоторые авторы того же "Православного
книжного обозрения". На с.12 следующего его декабрьского номера за 1998
г. под портретом архимандрита Иоанна (Крестьянкина) помещен довольно
длинный ответ на вопрос "Так совместимы или нет христианство и идеи
коммунизма?", где можно прочитать, например, следующее: "Главная тайна
советского времени - в том, что за словами о 'социализме и коммунизме',
о 'власти рабочих и крестьян' скрывалось совсем иное - 'борьба
пентаграммы с крестом', ... извечное желание дьявола властвовать над
душами людей с целью обречь их на вечную гибель".
Согласимся со сказанным. И обратим внимание еще вот на что. Главный
редактор этого издания Виталий Аверьянов поместил в указанном
декабрьском номере свою рецензию на книгу о. Димитрия "Преодоление
соблазнов" (М.: Храм Успения Божией Матери, 1997), где отнес эту книгу к
жанру "Опавших листьев" В.В. Розанова: "О. Димитрий не выстраивает какой
бы то ни было единой смысловой системы, а как бы освещает целое с разных
концов, дает проявиться разным сторонам одного и того же явления" (с.3).
Дескать, пастырски правильное решение - охватить отеческой любовью
всех, кого только можно. Ну что ж, если это листья, уже опавшие, то и
относиться к ним можно не самым серьезным образом. Сам автор - вроде бы
и вне этих листьев.
Как бы там ни было, ненависти к погибшему о. Александру Меню и желания
втоптать его имя в грязь у о. Димитрия я не вижу. Но те, кто окружает о.
Димитрия и с кем он связал себя на позднем этапе своего жизненного пути,
хотят, конечно, своего. Так что всеохватывающая пастырская любовь здесь
означает согласие отдавать таких, как Мень, а затем Мейендорфа и Шмемана
на заклание идолам своего круга.
*
*
*
Диакон Андрей Кураев выпустил книгу "Оккультизм в Православии" (М.:
Фонд "Благовест", 1998), где повторил нападки на о. Меня, ранее
опубликованные им в газете "Радонеж" (N 7-8 (51-52), апрель 1997). Уже
не в первый раз он порочит имя погибшего. Раньше Д. Шушарин в
"Независимой газете" от 18.03.93 опубликовал написанное Кураевым
"Сомнительное православие отца". Ответы на нее были в свое время даны
игуменом Иннокентием (Павловым) и другими. Кураев едва ли это не
заметил, но внимания не удостоил. Когда возразить по существу нечего,
можно и проигнорировать, выдавая себя за того, кто неизменно прав. В
новой его книге первой помещена глава "Александр Мень: потерявшийся
миссионер". Нет, чтобы прямо сказать "убиенный миссионер". Так было бы
честно. Но правда заменена на ложь. "Он ушел вовремя" (с.44 книги), -
пишет Кураев в другом месте. Иначе говоря, его вовремя убили. Значит,
убийцы правы? Кураев позволяет понять себя именно так. "Честное
обсуждение предполагает и честное обозначение своей позиции" (с.38), -
так подал себя Кураев, но приходит на ум другое - гнилые уста не скажут
правды.
Возьмем, например, такое заявление: "писатель Александр Мень является
униатом" (с.38). "Если мы хотим определить конфессиональную позицию
писателя Александра Меня, то вывод будет определенный: униат, т.е.
католик, исповедующий католическую доктрину и при этом ценящий
православный обряд. И здесь ни при чем справки из Московской Патриархии
о том, что он - священник, рукоположенный православным архиереем,
служивший в храме, принадлежащем Русской Церкви, и принимавший награды
от Московского Патриарха (тем, кто представляет отца Александра как
мученика, который подвергался травле со стороны 'официальной Церкви',
стоило бы помнить, что протоиерей Александр был награжден всеми
священническими наградами, - в том числе и высшей: правом ношения
митры). Писатель Мень - униат" (с.37-38).
Чего здесь больше - лукавства или нахальства? Или желания подвести под
анафему? Псевдо-Митрополит назвал Меня "постовым сионизма". Кураев,
имея, надо думать, больший дар различения духов, выдает другой приговор:
Мень как писатель - униат. Приговор обжалованию не подлежит. Никакие
справки из Московской Патриархии не помогут. А уж если справки не
помогут, то тем более не в счет десятки лет его служения в подмосковных
деревенских храмах в условиях, весьма трудных. Такой судья, как Кураев,
отметет все это прочь. Как священник, Мень уже убит, осталось доконать
его как "писателя".
Но поставим вопрос: кто же является униатом по существу? - Тот, кто ушел
из православия в католичество восточного обряда, тот, кто перестал
считать нашу православную Церковь Церковью в полном смысле этого слова.
И тут стоит привести характерный пример. Был раньше один предатель -
Владимир Никифоров, который в начале 80-х ушел в католичество и
предлагал некоторым идти следом. Условием присоединения к католичеству,
согласно Никифорову, стало ритуальное произнесение во время мессы
формулы: "Только в РимскоКатолической Церкви - полнота Церкви Христа".
Ясно, что это - формула отречения от Православия, непризнания
Православия Церковью. Кое-кто такую формулу тогда сказал. Не знаю,
должны были произносить или нет такую формулу отречения недавно
появившиеся униаты из московской полуправославной интеллигенции.
Может, в мемуарах кто-нибудь когда-нибудь вспомнит. Никифоров
организовал подпольную католическую общину, а затем всю ее целиком
заложил (да и многих других), как только за него взялись, и вот он
тогда, как и теперь Кураев, охотно и широко заявлял, что Мень - это
"католичество в православной упаковке". В том числе, говорят, и на
допросах, т.е. помогал следователям правильно сориентироваться в
этом туманном вопросе.
Кураев действует нахально - о. Александра Меня надо обвинить в том
самом, чего он никогда не делал, - в униатстве. Рука убийцы уложила его
в гроб, и Мень сам уже не ответит. Это Соловьев когда-то в ответ на
такие обвинения сам писал архимандриту Антонию (Вадковскому): в
католичество не перейду, а унию считаю вредной. Хулители Соловьева,
однако, на это внимание не обращали. А ведь, чтобы стать униатом, надо
признать, как минимум, примат папы в католическом его понимании, а
Православие - не Церковью, а чем-то несерьезным.
Но о. Александр Мень понимал дело по-другому: наша Церковь - это
действительно Церковь, какими бы ни были грехи принадлежащих ей христиан
в сане и без сана, а слово Папы для православного христианина может быть
важно лишь в той мере, в какой в нем звучит слово Христово.
Ибо на первом месте в Церкви - Христос, Дух Божий, Евангелие. Если не
звучит слово Христово в слове иерарха, тогда мы имеем дело только с его
человеческим словом, которое и оценивается соответственно. Не разделял
Мень веру в примат папы, в его непогрешимость. Но уважал того или иного
папу как личность, как достойного иерарха и серьезного христианина.
Никто не вправе никому запрещать уважать папу и вообще любить католиков,
сотрудничать с ними в служении Христовом, в свидетельстве веры и высшей
правды. В конце концов, даже Константин Леонтьев умел уважать папу,
вовсе не изменяя при этом Православию.
Чего еще требует Кураев? Не смейте считать о. Александра Меня мучеником
изза каких-то неприятностей с церковным начальством - награды по службе
он получал. Вопрос о его убийстве за свидетельство веры Кураев
проигнорировал полностью. И понятно, почему. Если признать мученичество
за веру, за свидетельство Христово, за служение Слова, тогда все
написанное Кураевым - мерзость перед Богом. Поэтому, требует Кураев, не
смейте считать его мучеником за веру - и тут у него тоже припасен
кое-какой компрометирующий, как он это подает, материал.
На с.41 он, например, приписывает Меню какую-то неопределенную
религиозную всеядность, полную неразборчивость в отношении
нехристианских верований, а в обоснование цитирует, сокращая кое-что
неподходящее для себя, слова Меня: "Я верю, что в каждом великом учителе
Бог как-то действует... Они все правы, значит, прав и Он, сказавший о
Себе: 'Я и Отец одно'" (Быть христианином. М., 1994, с.6).
Вот смотрите, торжествует Кураев, как я разоблачил этого еврея с
"национальной склонностью к диссидентству"(с.36): Мень ставит
христианство в один ряд с прочими религиями и признает истину
христианства только лишь "между прочим", только лишь в рамках этого
ряда: "Надо во что бы то ни стало показать, что те лучшие ценности, что
есть в подсоветско-светской культуре, не чужды христианству и
разделяются им. Достоинство личности, творчество, свобода, дерзновение -
все это есть и в христианстве и по большому счету только там и может
быть логические обосновано" (с.41).
Да, ценил Мень достоинство личности, творчество, свободу и дерзновение.
Кураев, конечно, не чтит, потому что по-хамски относится и к
человеческому достоинству о. Александра Меня, и к его сану, и к его
творчеству, и к не часто встречающейся теперь, но удивительно ярко
выразившейся в его жизни духовной свободе. Получается еще и так, по
Кураеву, что эти ценности Мень поставил выше Христа, выше любви к Богу.
Судит Кураева убойно, и если соглашаться с его претензиями, то и ап.
Павел был глубоко не прав в том, как он держал речь перед своеобразной
аудиторией афинского ареопага.
Но стоит только внимательнее посмотреть на указанный Кураевым
опубликованный текст о. Александра Меня, как мы увидим на предыдущей
странице главную его мысль, что христианство - совершенно уникально в
ряду мировых религий, потому что дает ответ на все подлинные религиозные
искания, на ту жажду истины, которая есть в религиях мира: "И вот среди
них [указанных учителей] <есть> Единственный, который говорит от Своего
Лица как от Лица Бога: 'А Я говорю вам', или, по Иоанну: 'Я и Отец
одно'. Никто из великих учителей мировой религиозной мысли никогда
ничего подобного не говорил. Таким образом, единственный случай в
мировой истории, когда Бог открывает Себя через конкретного Человека в
некой абсолютной полноте, - это тот случай, который мы имеем в
Евангелии" (с.5).
После этой главы Кураев критикует, и притом часто по делу, всякие
магические обычаи и суеверия в народе, описанные как что-то нормальное
теми, кто предлагает нам жизнеописания разных старцев и стариц. О
канонизации таковых говорить, по меньшей мере, рано, особенно если
полагаться на такие описания. Я не вижу особой нужды бесповоротно
отрицать их святости, но признаю, что она просто не видна из таких
книжек. Кураев также критикует то, что он оценил как беспринципную
снисходительность в отношении к разным гностическим учениям и идеям,
какая нередко встречается среди православных высокообразованных,
иногда занимающих в Церкви заметные посты. Правда, когда видишь, как
Кураев ведет полемику, не можешь не задуматься, а всегда ли он говорит
правду?
Недобросовестность Кураева сразу видна, как только он называет
"ноосферу" "оккультным словечком" и запросто относит разные
экологические концепции к каббалистике. Ход прост. Искушенный в
еврейском вопросе читатель тут же поймет недосказанное: вот они, жиды, и
тут все наводнили. Впрочем, есть среди цитат, приводимых Кураевым,
такие, что говорят сами за себя, если, конечно, цитирование корректно.
Кураев для своей где-то, похоже, и полезной критики использовал в
качестве "паровоза" клевету на о. Александра Меня. Получается так.
Кураев как бы говорит своей книгой: собратья и отцы, я понимаю, как всем
нам противен этот еврей Мень, он мне и вам чужой, наше православие надо
очистить от его памяти, посмотрите же, как здорово я ради вас размалевал
его физиономию, я ведь его запросто пристроил в компанию тех
интеллигентов, которые давно уже вывалились из православия в какой-то
сумрачный оккультизм, в "глухоту паучью", давайте теперь и вы кое в чем
уступите, - у некоторых из ваших по части двоеверия тоже ведь рыльце в
пушку. Вот какую солидарность он ищет. И, на первый взгляд, не без
риска - ведь за аналогичную критику суеверий в православии тот, кто
обозначил себя псевдонимом "прот. Сергий Антиминсов", не так уж давно в
журнале "Москва" безбожно поносил акад. С.С. Аверинцева. И ни к какой
ответственности за это никто из иерархов его не призвал. Но едва ли риск
Кураева так уж велик.
От имени Православия, и никак не меньше, Кураев говорит тоном
безапелляционным, высокомерным, тоном абсолютно безупречного учителя
по отношению к тому, кого он изображает нашкодившим мальчишкой. "Моя
работа в принципе корпоративна", - писал он в указанной газете
"Радонеж", - и она осуществляется в "постоянном и самом тесном
контакте со всей массой православного духовенства". То, что есть
корпоративный интерес, готов согласиться, а насчет "всей массы" -
сомневаюсь, тем более, что "масса" - это не соборность.
Кураев сурово учит трезвости, умению решительно говорить "нет",
запросто проводит сравнения между миссионерами и еретиками, напоминает о
голосе Предания, рассуждает о великих опасностях миссионерства (уж
еретики-то, дескать, вовсю миссионерствовали, а понятливый читатель о
прочем догадается), об особенностях современной аудитории и пр. Из
рассуждений Кураева вытекает, что Мень ни в чем не разобрался,
неправильно проповедовал, "опьянился модами века сего" (с.45), не так
как надо отвечал на заданные ему вопросы, сплошь и рядом делал грубые
ошибки, очевидные и студенту семинарии, но "можно быть благодарным и за
его ошибки". Не ясно только, почему же Мень был убит, если его
покладистость не давала ему сил говорить, когда следует, твердое "нет".
Если автор думает убедить своих читателей в подлинной православности его
статьи, то он ошибается. Но что делать? Все можно понять. В конце концов
Кураев - выходец из советской философской среды, для многих (хотя и не
всех) представителей которой характерен тот демагогический давящий
стиль, который он и воспроизвел на своих страницах. Не в этих ли кругах
он научился ссылаться на "массы"? Он охотно упоминает Ленина как
"авторитетнейшего российского демонолога" (с.16) и демонстрирует,
что ему не нравится, как Даниил Андреев написал о демонических
инспирациях в деятельности Сталина.
Насколько прав сам Андреев - другой вопрос, и не к Кураеву же ходить за
ответом. К Меню приведенный им пассаж из Андреева прямого отношения не
имеет (цитировал Кураев только то, что Мень признал определенную долю
правоты Андреева относительно существования небесного кремля, а не
относительно Сталина и вовсе не по поводу теософских идей Андреева), но
симптоматично, что выпад против Андреева появился именно в связи со
Сталиным. Уже есть люди, открыто заявляющие о себе как о "православных
сталинистах", так что Кураеву ни к чему с ними ссориться.
"Сегодня у меня не меньший опыт публичных выступлений, чем у отца
Александра", - требует почтения автор (в газете). Но возьмем несколько
характерных мест из его статьи, показывающих, как легко погибшего
свидетеля веры можно записать в лагерь гнусных колдунов, ведьм и
оккультистов, если принимать те нормы ведения дискуссии, какие
предлагает миру Кураев. Преподаватели курсов нетрадиционной медицины,
как он оскорбительно заявляет, - "всего лишь учителя оккультизма. И вот
в такой ситуации православный священник, по сути, благословляет
аудиторию: да, да, слушайтесь своих наставников, Церковь не возражает
против того, что они вас обучают технике 'парапсихологии'. А в качестве
защиты от 'негативных полей' священник порекомендовал лишь
'открытость'"(с.17) и т.д.
Сделаем элементарное сравнение написанного Кураевым и сказанного Менем в
его книге "Магия, оккультизм, христианство" (М.: Фонд имени Александра
Меня, 1996). Речь в ней идет вовсе не о благословении оккультизма, а о
тех видах риска, которые действительно хорошо известны не только в той
аудитории, где выступал Мень, но и за ее пределами. Мень дальше сам дает
свой перечень некоторых видов риска (раздел "О духовном
целительстве"), который стоит воспроизвести: а) есть риск как для
лечащего, так и для его пациента, при передаче духовной и душевной
энергии; б) риск в контактах с темными трансфизическими слоями; в) риск
от прямых контактов с демонами; г) риск от идолопоклонства; е) риск от
праздного любопытства; ж) соблазн массовости эффекта воздействия.
Здесь можно спорить, все ли виды риска перечислены, не упущено ли
что-нибудь, не сказано ли что-то слишком бегло. Но Кураев,
проигнорировав сказанное Менем, безосновательно и вопреки словам самого
Меня обвиняет его в том, что он одобряет разные целительские шоу,
"наполненные 'святым смехом', 'покоем в Духе' и исцелениями от веяния
пиджака" (с.16), и приглашает туда людей. Остается задать вопрос, а
честным ли способом ведения дискуссии мы имеем дело?
Но продолжим. "Лектор отрабатывает свой имидж, - лихо рассуждает дальше
Кураев, - ему важно, чтобы о нем шла молва как о поборнике либерализма,
творчества, свободы, терпимости, открытости, как о столпе 'современного
христианства'" (с.17). "Открытость" и "широта взглядов", легко
переходящая в беспринципность, - вот, по Кураеву, и все, на что
оказался способен Мень. Снова сравним, что у Меня, с тем, что у Кураева.
Мень настаивает на следующем: а) прежде всего нетрадиционный целитель
должен быть профессионаломмедиком; это означает, вопреки Кураеву, что
он не шарлатан, не знахарь, не проходимец; б) между таким целителем и
его пациентом возникает духовная связь, намного большая, чем у обычных
хирургов и терапевтов с их больными, и это требует от целителя самой
серьезной ответственности во всех отношениях, а особенно нравственной
ответственности; в) необходима непрестанная и интенсивная работа
целителя над собой, "внутренний подвиг" (с. 149 книги Меня); г) главное
в подвиге - освобождение от ложного самоутверждения, от
гордыни, труд в духе подлинной самоотдачи и служения Богу и ближнему,
с постоянной проверкой совести; д) необходимо противодействовать
всяким темным влияниям, а для этого уметь их различать, зная, на что
опереться в противодействии, и Церковь располагает здесь большим
опытом, который не следует игнорировать; е) Бог призывает каждого
христианина, а особенно имеющего целительский дар, становиться
"носителем любви и света Христова" (с. 155); ж) нужно избрать своим
учителем и образцом самого Христа, который сам был целителем; з)
смиренно совершать целительский труд как "подлинное богослужение"
(с. 156); и) искать высшего духовного руководства и благодати.
Кураев все это в лучшем случае не видит, а скорее просто игнорирует и
пишет свое: "Крестного знамения, молитвы, хранения ума, исповеди,
причастия и ознакомления с апостольскими правилами, в которых
выражено отношение Церкви к знахарству, он не предписал этим
'целителям'" (с.17). Нам же ясно иное: Мень увидел в своей
аудитории серьезных профессионалов - тех, кому Бог даровал особые силы,
чтобы они отозвались на Его призыв и исполнили свое служение с полной
самоотдачей и в духе Христовом. Кураев же увидел какой-то сброд
колдунов, ведьм, знахарей, негодяев, с которыми разговаривать нужно
жестко - с позиции силы, языком грязных обвинений, анафем, проклятий и
пр.
Невозможно исключить, что в аудитории нетрадиционных медиков были люди,
чей духовный выбор был весьма далек от того, какой предложил им лектор.
Но нельзя обвинять в колдовстве всю аудиторию, как нельзя обвинять,
например, в антисемитизме весь православный клир или в гомосексуализме
все наше монашество из-за того, что среди их представителей есть
одержимые такими страстями. Мень был убежден, что и целители, и
астрологи не менее всех других людей нуждаются в том, чтобы донести до
них слово Христово и помочь им полюбить Церковь. Для серьезной
профессиональной работы им нужна, как выше сказано, благодать, нужны
примирение с Богом, чистота помыслов и намерений, подвижничество и
воцерковление.
Сказанное не означает, что Мень пренебрегал крестным знамением и всем
прочим. Но что важнее - само крестное знамение или та постановка
духовной жизни, в рамках которой оно и приобретает свое подлинное
значение? Ведь от крестного знамения и от молитв не отказываются
некоторые бабушки, которые хаживают в церкви и занимаются заговорами и
пр.
Еще один вопрос - отношение к астрологии. По тону статьи Кураева ясно,
что всю эту астрологию следует считать мерзостью от начала и до конца,
которую нужно искоренять повсюду, куда только дотянется рука
православного ревнителя, не стесняющегося в средствах. Ну что ж,
Кураев известен своим предложением выбросить из Библии Кн. Эсфирь. Это я
слышал от игумена Игнатия (Крекшина), пока тот еще был в православии. По
логике вещей, теперь Кураеву пора предложить выкинуть из Нового Завета
повествование о трех волхвах, пришедших поклониться младенцу Иисусу.
Эти трое в Евангелии совсем не осуждаются, но они - явные астрологи ("мы
видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему" - Мф 2.2), что
и подтверждает тропарь Рождества Христова: "звездам служащии звездою
учахуся". Но если принять позицию Кураева и сделать из нее все выводы,
то и тропарь тоже нужно выкинуть из Православия.
Конечно, речь здесь идет об астрологах, обратившихся ко Христу, а не
упорствующих в заблуждениях и в противлении Ему. Могут возразить, что
маловато астрологов, принявших Христа. Пожалуй, так, но есть же притча о
потерявшейся овце, ради которой стоит приложить немалые усилия. И совсем
плохо, когда разумный астролог советует кому-то креститься и
воцерковиться, а священник, услышав, кто это посоветовал, гонит прочь из
храма того, кто решил креститься. Об этом и написал однажды астролог
Величко в журнале "Урания", а я соответствующим образом
прокомментировал.
Кураев процитировал эту мою давнюю статью, но с недопустимыми
искажениями сути дела, соединив их с нападками на Меня. Позиция Меня
проста: "Астрология возможна как наука" (с.163); "астрология допустима,
если она не притязает быть эрзац-религией" (с.162); "астрология как
псевдорелигия, конечно, является просто вредной" (с.163). Примеры
недолжного использования астрологии при Гитлере и в других случаях Мень
указал. Эту же позицию дифференцированного отношения к предмету
разделяю и я, потому что в астрологии действительно есть немало
вопросов, которые переводимы в план научных исследований, при всем том,
что были и псевдорелигиозные направления, совершенно справедливо
осужденные не только Церковью, но еще и ветхозаветными пророками.
Кураев, как человек философски образованный, должен бы уметь различать
вопросы научные и вненаучные, - как-никак приносил свою диссертацию на
защиту в Институт философии РАН. Должен знать и то, что давно известно и
астрологам, и многим не астрологам, а именно: для разумного
человека астрологические прогнозы, как и всякие прочие прогнозы, - не
предмет суеверия или ложного мистицизма, и нужно правильно понимать их
возможности и границы. Они не являются жесткими предсказаниями,
подавляющими человеческую душу, а только описывают вероятностную
предрасположенность к каким-то событиям в будущем. Знание
астрологических прогнозов, как и всяких других, вовсе не лишает человека
свободы воли. И то, что астрологические прогнозы нередко не исполняются,
тоже хорошо известно всем, кто скольконибудь вникал в этот вопрос.
Другое дело, что к астрологии, как и к целительству, часто бывает
суеверное отношение, и здесь именно христиане способны наилучшим образом
давать нужные оценки. Есть и еще один важный момент. Упоминаемый
Кураевым Глоба, если верить тому, что о нем говорят разные люди,
считает, что ходе профессионализации астролога ему нужно пройти через
особые посвящения, надо полагать, космическим силам, может быть,
зороастрийским Ахурам. (Выяснить эту деталь мне не удалось). В таком
случае астрология Глобы - не научная и она для христиан неприемлема.
Кураеву, разумеется, нужно уверить всех, что Мень во всем "оказывается
единомышленником Глобы" (с.26).
Но Кураев некорректен и здесь. Мень готов был согласиться Глобой только
в том, что "когда человек считает, что астрология связала его по рукам
и ногам, что он уже детерминирован, что никуда не денешься, что выбора
нет, вот тут начинается суеверие, начинается рабство" (с. 163 книги
Меня). В этом Глоба действительно прав и нет ничего постыдного в том,
чтобы согласиться с ним в этом вопросе, а вовсе не во всех других.
Кураев наверняка изучал когда-то логику и должен бы знать о
существовании ошибок, возникающих при необоснованных обобщениях, а
здесь как раз такой случай, когда согласие в чем-то частном вовсе не
означает согласия в целом.
Если христианин действительно воцерковился, его духовная жизнь получает
полную внутреннюю свободу от влияния каких-либо космических сил, в том
числе и тех, которые попадают в поле зрения астрологии. Христианину не
нужна астрология для определения своего жизненного пути, для спасения
души и примирения с Богом, как не нужны физика, биология, философия, как
не нужны стихи, романы, картины, автомашины, компьютеры и проч. Но все
это может понадобиться многим людям, хотя и не всем, для разных видов
служения. А Бог может и через красоту звездного неба, и через науку и
искусство побудить человека обратить на Себя внимание и принять Его
призыв.
Кураев мог бы присмотреться к названию моей статьи: "Вода крещения
смывает печати звезд". Эти святоотеческие слова исчерпывают вопрос о
призвании христианина, о его свободе по отношению к космическим
влияниям. Они означают, вместе с тем, что от астрологических
зависимостей не свободны те, кто остается вне крещения и Церкви. Кураев
цитирует мою статью с указанием заголовка, значит нельзя сказать, что он
его не читал, но, не стесняясь, приписывает мне (и Меню) позицию,
которую мы совсем не разделяем.
Кураев фактически отказывает Меню, мне и другим в праве думать иначе,
чем он сам, бесстыдно изображая нас пособниками каких-то сомнительных
знахарей. Опять нужно спросить, а с добросовестным ли отношением мы
имеем дело? Пожалуй, нужно посчитать за честь, что мне довелось именно
вместе с о. Александром Менем получить хулу в свой адрес от такого
деятеля, как Кураев. Наверное, не один Кураев так будет делать. Но
каждому человеку Бог даровал разум, чтобы мыслить и достигать зрелости
веры. Имейте мужество думать своим умом, - призывал 200 лет назад Кант.
Кураев в сущности лишает нас (от имени Православия!) права думать и
давать оценки. Назовем это своим именем: религиозный обскурантизм
псевдоправославного благочестия.
Недавно в Москве выпустили книгу Эриха Фромма "Догмат о Христе". Фромм -
большой ум, видный психолог. Он раньше хорошо писал, что признаком
добротности духовной жизни является радость. Но в этой книжке он сказал
о христианстве как-то унижающе и с презрением: дескать, оно выросло из
тех отрицательных эмоций, которые французы обозначают словом
ressentiment, - из зависти, обид, чувства обделенности, из ненависти
угнетенных и никому не нужных людей к тем, кто достиг успеха, из
болезненной жажды взять свой кусок от пирогов на жизненном пиру и пр.
Будем считать, что большой ум Фромма сделал большую ошибку. Такое
бывает. Но когда видишь все, что написали обозреваемые авторы, приходит
на ум мысль, а не хотят ли они подтвердить сказанное Фроммом? Та же
мысль приходит на ум, когда слышишь западные разговоры о том, что от
православия к коммунизму очень легко перейти, если стать на почву
антизападничества и национализма. Похоже, что антименевские демагоги
решили поработать на пользу также и такого мнения. И если вспомнить
"карловацкие" нападки на Московскую Патриархию как на "Церковь
лукавнующих", то и тут получается, что все эти авторы как бы хотят делом
подтвердить правоту таких оценок.
Кураев воздвиг идола своей ревности по чистоте Православия, но
идолы требуют жертв. Кураев совершает публичное заклание имени Меня,
сопровождает это идеологическим камланием и предлагает другим пасть ниц
всей "массой" перед его идолом, хором благословить такое заклание. Идол
потребует и других жертв, и кто знает, чем это кончится. Идеологический
террор, который идет теперь в нашей Церкви с попустительства некоторых
иерархов, обрушился не только на о. Александра Меня, но и на о. Георгия
Кочеткова, игумена Мартирия (Багина). На очереди другие имена. Не будем
исключать, что там, где сеют ненависть, там будут изгонять из Церкви и
изгнанных же будут обвинять в расколе. Ненависть и осуждение, как
известно, равносильны также желанию смерти того, кого осуждают,
презирают и ненавидят. Некоторые высокообразованные православные,
вроде диакона Андрея Кураева, отдали себя на службу воинствующему
невежеству, террору и ненависти. "Невежество - это сила", - сказал в
свое время Орвелл. Эту силу надо уважать и ей служить - этому фактически
учит православных Кураев. Но вспомним св. Александра Невского, которого
о. Александр Мень чтил как покровителя: не в силе Бог, а в правде. Есть
и слово Господне: "Не сотвори себе кумира".
Святое Православие не погибнет и Мень не перестанет быть свидетелем веры
и служителем Слова Божия из-за того, что клевета идет широко. Но нужно
пройти через трудные дни и годы. Гонимый игумен Мартирий сказал недавно
в одной из бесед по поводу распространившейся у нас ненависти к
"инославным" христианам: "Мы духовно нездоровы", мы - "в глубочайшем
духовном кризисе, который переживает сейчас Русская Церковь и некоторые
иные Церкви. Но в любом случае будем оптимистами. Будем помнить о том,
что Дух Христов должен восторжествовать в истинных последователях
Христовых, и те слова, которые сказаны Господом [см. Ин.13.33-34 -
Л.В.], не могут быть проигнорированы Его учениками и будут
осуществлены ими в виде любви ко всем христианам" ("Вестник Филокалии",
1999, ј 1, с.10-11).
Ненавидящие т.н. "инославных" ненавидят и настоящих православных. Быть
на стороне гонимых, на стороне тех, кто служит Господу в духе высшей
правды и любви Христовой, независимо от того, к какой Церкви они
принадлежат, или быть на стороне гонителей - таков выбор.