Содержание:
TOC \o "1-3" \n \h \z \u HYPERLINK \l "_Toc28508784" Кураев А.
диак. Нирвана и Царство Божие
HYPERLINK \l "_Toc28508785" А.И.Железнов, В.Н.Пупышев. Учение
ваджраяны о тождестве сансары и нирваны.
HYPERLINK \l "_Toc28508786" ЛАМАИЗМ.
HYPERLINK \l "_Toc28508787" Борис Назаров ДЗЭН
HYPERLINK \l "_Toc28508788" Дж. Рейнольдс. Буддистские представления
о Боге
HYPERLINK \l "_Toc28508789" Торчинов Е.А Ваджраяна (тантрический
буддизм).
Кураев А. диак. Нирвана и Царство Божие
Сатанизм для интеллигенции: Нирвана и Царство Божие
Благодарю вас, — без малейшего акцента сказало лицо индуса, — мне
ничего не
нужно. — Слегка открыв глаза, оно еще раз повторило: — Мне ничего не
нужно. —
И широко раскрыв глаза, сказало вновь: Мне ничего не нужно. — И с
тихим
шелестом исчезло среди густевших теней сада. — Христианин скромнее,
ему что-то
нужно, — пробормотал священник... Когда индус заговорил с вами, — тихо
начал
патер, — на меня словно озарение нашло. Он просто трижды повторил одно
и тоже,
а я вдруг увидал и его самого, и все его мироздание. Он в первый раз
сказал:
"Мне ничего не нужно", и я почувствовал, что ни его, ни Азию нельзя
постигнуть. Он повторил: "Мне ничего не нужно", и это значило, что он,
как
космос: ни в ком и ни в чем не нуждается — в Бога не верит, греха не
признает.
Блеснув глазами, он повторил свои слова еще раз. Теперь их следовало
понимать
буквально: ничто — его обитель и заветное желание, он алчет пустоты,
как
пьяница — вина.
Г. К. Честертон1013
Колесо перевоплощений, колесо страданий останавливается в Нирване. То
ли это
место, куда напутствует православная панихида — "идеже несть болезнь,
ни
печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная"?
Ключевое для буддизма понятие нирваны довольно многозначно. С точки
зрения
субъективно-психологической нирвана — это состояние отсутствия
желаний, при
котором нынешнее существование не может оказать никакого влияния на
существование последующее. Причем надо заметить, что речь идет об
устранении
всякого влияния нынешнего существования на будущее. Жизнь не должна
оставить
следа. В ней не должно быть таких действий, которые имели бы
последствия в
будущем. Надо пройти по миру, не оставив в нем никакого следа.
В своем исходном утверждении Будда прав: человек испытывает боль
оттого, что
его желания не реализуются. Но христианство вместо отсечения и
истребления
всех и всяческих желаний, вместо ампутации желающей и волящей части
человеческого естества предлагает преображение. Похоти здесь
противостоит
любовь к Богу, а не скопчество, гневу — любовь к ближнему, а не
апатия. "Наша
вина, т. е. не-хотение или недостаточное хотение и есть та самая
немощь, в
которой многие правильно видят самую суть греха... Не стремись свалить
вину
свою на Бога, не лукавь! Сознайся, что в неполноте Богоявления виноват
ты сам
и виноват тем, что недостаточно стремился к Богу, а был косен и
ленив", — так
пишет русский христианский философ Л. П. Карсавин, подтверждая, что в
христианском мире грех — это не наличие любви и желания, а малое
количество
или недолжная направленность того и другого1014.
В христианстве считается, что зло происходит из неверного движения
воли по
направлению к неистинному благу или из недостатка воли и желания,
когда
человек движется к истинному добру. Значит, надо не уничтожать желания
человека, а воспитывать их, ослаблять страстные устремления и обращать
энергию
человека (в том числе и энергию эроса) на служение Благу. Как еще во
втором
веке заметил христианский апологет Минуций Феликс, "если бы Бог хотел
евнухов,
Он мог бы создать их Сам"1015.
Ориген особо обращает внимание на слова апостола "хотеть и действовать
— от
Бога" (Филип. 2,13), поясняя, что речь идет не о всяком действии и
всяком
желании, а о способности к этому1016. Способность желать — это дар
Бога. Надо
лишь правильно им пользоваться.
Буддизм полагает, что карма действует через силы иллюзии, желания и
отвращения. Желания и отвращение можно нейтрализовать практикой йоги,
а
иллюзию — философским прозрением. Неверно направленное движение воли
буддизм
пытается остановить рассудком, спешно проведя надлежащую медитацию.
Христианство же полагает, что движение ко греху должно останавливаться
живой
нравственной интуицией (у совершенных "чувства навыком приучены к
различению
добра и зла" — Евр. 5,14) и любовью. Мало изгнать страсть — душу,
освобожденную от мрака, надо наполнить светом.
Поэтому не одобряет пути медитаций свят. Феофан Затворник: "Иные
делали, а
может, и теперь делают так: заметив страстное и вознегодовав на него,
начинают
изобличать его непотребство. Например, пришел помысл гордости, — они
начинают
читать: гордость Богу противна; ты, земля и пепел, как не стыдишься
возноситься помыслом, помяни грехи свои и подобное. Все подбирают
мысли против
гордости, полагая, что этим прогоняют горделивый помысл. Бывает, что и
прогоняют; но вообще этот прием неверен. Обличая страстный помысл, все
же
держим его в уме, и он между тем шевелит чувство и пробуждает желание,
то есть
продолжает сквернить душу. Да и одно присутствие его в мысли уже есть
скверна.
Когда же, не вступая в словесную прю со страстным, прямо обратимся ко
Господу,
то этим страстное уже отстраняется от очей ума, взирающего на
Господа"1017. В
общем — "сей дух изгоняется постом и молитвой". А что же и есть
молитва как не
предельное напряжение воли, ищущей добра и исполнения воли Божией?!
Мы еще увидим, сколь различно понимается значение служения,
исполненного
Христом и Буддой в основанных ими религиях. Это, так сказать,
"объективная"
сторона сотериологии. Но и в субъективной ее части, говорящей о том,
какие
усилия должен приложить сам верующий для обретения пути спасения, уже
заметна
видна разница. Здесь отношения взаимного отрицания. Для буддиста путь
жажды и
любовных отношений, предлагаемый Евангелием, есть ущербный путь. Для
христианина путь погашения всех желаний, предлагаемый Буддой,
предстает как
путь омертвения, а не оживления человека.
Для Будды воля, устремленность к какому бы то ни было бытию,
порождаемая
невежеством — вот та стрела, которая поразила человека, и ее надо
вытащить. Не
тот или иной недолжный вид воления или похоти, нет — саму волю, сами
желания
как таковые. А потому, как пишет Г. Померанц, "у буддизма нет цели, к
которой
можно приблизиться волевым усилием. Понимание нирваны как цели
профанирует
буддизм"1018.
Интересно, как бы Гаутама отнесся к проповеди своего "ученика" Иисуса
из
Назарета, если бы услышал его слова "Блаженны алчущие правды"?..
Именно
благодаря этим словам европейский мир устоял перед чарами вечной
полудремы
Востока... А Будда за них, скорее всего, сделал бы выговор: "Алкать и
жаждать?
Ты плохой ученик, ты еще не понял главного: не только зла нельзя
желать, но и
добра!".
Сугубая проблематичность буддизма заключается в том, что даже благую
карму
нельзя копить, потому что даже сумма добрых дел и стремлений
перекомбинирует
наши скандхи так, что они вновь породят некое индивидуальное и
смертное
существо — пусть даже в высшей касте или в высшем мире. Даже если ты
родишься
в мире богов — все равно это не будет освобождением. Скорее это
осложнит твою
задачу, потому что боги живут уж очень долго. И они также маются
суетой бытия,
но, согласно учению Будды, боги могут достичь окончательного
освобождения,
только вернувшись в человеческую жизнь. Рано или поздно духовная
радость тоже
кончится, а, значит, радость тоже есть дуккха — страдание (ибо
страдание — это
все, что преходит). Значит — лучше не осложнять свою карму желанием
наследовать "Царство Небесное"...
В буддизме желание обожения и причастия Богу называется "пятой цепью
сердца".
Не менее всех остальных она препятствует конечному освобождению
мудреца и
наравне со всеми должна быть перерезана. Поэтому Будда обращается к
Суданте,
богатому купцу-благотворителю, с таким увещеванием: "Стремиться к
небесному
блаженству есть великое зло, ибо всякое пожелание, возрастая, приносит
скорбь.
Итак, упражняйся в искусстве отречения от поисков чего бы то ни было,
ибо
отрешение от всякого желания есть счастие полного покоя. Не желай же
ничего:
ни жизни, ни ее противоположности. Мы должны достигнуть пассивного
состояния,
немышления, конечной пристани, нирваны, покоя. Ибо все пусто!"1019.
На мой взгляд, подобная проповедь не может быть помещена в тринадцатую
главу
Евангелия от Матфея, в которой Христос рассказывает Своим ученикам,
как надо
искать Небесное Царство: "Подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому
на
поле, которое, найдя, человек утаил, и от радости о нем идет и продает
все,
что имеет, и покупает поле это. Еще подобно Царство Небесное купцу,
ищущему
хороших жемчужин, который, найдя одну драгоценную жемчужину, пошел и
продал
все, что имел, и купил ее" (Мф. 13, 44-46). Особенность этого текста
еще и в
том, что он говорит не только о том, как человек должен жаждать
Царства, но и
о том, как само это Царство ищет человека. Так Христос оставил все,
что имел у
Отца, обнищал до положения странствующего плотника и преданного
учителя —
чтобы найти для Своего Небесного Царства несколько жемчужин в
человеческих
душах... Не это ли — та "тайна Царствия Небесного" (Мф. 13,11),
которую дано
было знать апостолам, и которую не знали внешние, видевшие на Небесах
только
Закон?
Буддист же скажет христианину: за то, что ваш Бог стремится ко
спасению людей,
а вы стремитесь к вашему Богу, за это и вы, и ваш Бог как раз и
обречены на
карму существования и до Нирваны вам, невеждам, еще медитировать и
медитировать...
Не только Бога, но и Нирвану нельзя искать с желанием. "Нирвана не для
тех,
кто ее жаждет, ибо непременным условием любой Нирваны является полное
отсутствие желания", — предупреждают буддистские тексты1020. Нирвана —
это
остановка всякой деятельности сознания. Мысль о Нирване, поскольку она
есть
мысль и движение сознания, уже становится между бездеятельной
пустотностью и
разумом, мечтающим погасить самого себя.
Христианин "пробуждается" от "окамененного нечувствия" к деятельности,
дабы
"восходить от славы в славу" и "истее Тебе причащатися в невечернем
дни
Царствия Твоего". Буддист "пробуждается", чтобы более ничего не делать
никаким
движением мысли или чувства. Некий мудрец Сараха так описывает цель
пробуждения: "Когда разум связан, он порывается блуждать во всех
десяти
направлениях. Если его развязать, он пребывает недвижимым. Я понял,
что он
также хитер, как верблюд"1021.
Но в христианстве освобожденный разум именно движется — он
освобождается для
естественного, природного движения к Богу. Человек создан для жизни в
Боге, и
поэтому в его душу вложено естественное стремление к Истоку Бытия. Это
стремление человек разменивает на мелочи, путаясь и блуждая, он
обоготворяет
то, что ущербляет его, а не обогащает. "Проснувшийся" христианин не
удушает в
своем уме многообразие влечений, а все свои силы, стремления, влечения
собирает воедино ("уцеломудривает") и переадресует к Богу. "Ярость вся
целиком, — по слову преп. Максима Исповедника, — превращается в
божественную
любовь"1022. И тогда, — говорит преп. Иоанн Дамаскин — человек
"вследствие
своего тяготения к Богу делается Богом"1023.
Путь к Царству Божию — это путь пробужденного стремления. Путь к
Нирване — это
путь угасания. Вот пример погашения сознания: "Одна из разновидностей
в
концентрации мысли заключается в выборе какого-нибудь пейзажа,
например, сада.
Его созерцают, наблюдают во всех подробностях. Запоминают растущие в
нем
разнообразные цветы, их расположение, деревья, присущую каждому из них
вышину,
форму ветвей, разницу в листве, и так, последовательно изучая все
подробности,
обходят весь сад, запоминая все особенности, какие только удается
отметить.
Создав себе отчетливое представление о саде, когда его видишь так же с
закрытыми глазами, как и с открытыми, начинают из составляющего сад
сочетания
признаков мысленно одну за другой удалять различные детали. Постепенно
цветы
теряют окраску и форму, они рассыпаются, и даже оставшаяся от них пыль
рассеивается. Деревья лишаются листвы, их ветви сжимаются, будто
входят в
ствол, потом ствол утончается и превращается в простую линию. Линия
эта
становится все тоньше и, наконец, исчезает. В результате остается
только голая
земля. У земли теперь нужно отнять камни, почву. Земля, в свою
очередь,
исчезает и т. д. Такие упражнения приводят к уничтожению представлений
о мире
форм и материи, к последовательному достижению чистого и бескрайнего
пространства, пониманию бесконечности сознания и, наконец, к
постижению сферы
"пустоты" и сферы, где нет ни сознания, ни отсутствия сознания"1024.
Это не перевод внутреннего взгляда от мира тварного к Вечному. Это
закрытие
самого взгляда. Это не переориентация ума и воли, а стирание
собственно ума и
самой воли.
Поэтому понятна реакция христианина на буддистскую нетовщину. Едва ли
не
впервые эта реакция была выражена в статье Владимира Соловьева под
характерным
названием "О буддийском настроении в поэзии": "Безусловное отсутствие
всяких
признаков любви к кому бы то ни было — странный способ готовиться к
вступлению
в чертог всех любящего Бога"1025.
Впрочем, это не упрек буддистам. Буддисты и не собираются вступать в
"чертог
Бога". Но тем, кто пытается синтезировать Евангелие с Буддой, стоит
задуматься
над этими словами Соловьева. Если брать ту цель, что ставит Евангелие,
то
можно ли ее достичь с помощью тех практик, что предлагает буддизм?
Здесь взаимная несовместимость: то, что ценит христианство, отвергает
буддизм;
и то, к чему стремится буддист, страшит христианина. "Я люблю, тебя,
жизнь" —
это христианская песня. "Жизнелюбие" в западном мире — добродетель. В
буддизме
— порок.
Иногда встречаются попытки представить Нирвану как Полноту Бытия, как
апофатическое описание Божественной Преизбыточности. Но любимый образ
буддистов, привлекаемый ими для пояснения нирваны — это огонь в лампе.
Когда в
лампе выгорает все масло, она потухает. Человеческое существование —
это
лампа. Она горит, то есть длится, пока в ней есть элементы бытия.
Элементы
бытия втягиваются в лампу желаниями. Угаси желания — и огонь погаснет.
Жизнь
уйдет. "Огонь светильника горит, кажется длящимся, существующим. Между
тем в
каждое мгновение мы имеем в действительности новый огонь, длящегося
огня нет.
Следовательно, нет и огня вообще, а есть какое-то течение новых
элементов,
которое мы привыкли называть огнем. Когда масло в светильнике
иссякнет, огонь
погаснет, течение моментов огня прекратится. Так угаснет и мировая
жизнь,
когда перестанут появляться элементы бытия. Путь к этому угасанию
изменчивого
мерцания нашей жизни найден Буддою"1026.
Так может ли образ погасшего светильника быть символом полноты
божественного
огня?
Цель Будды — загасить огонь жизни; цель Христа — поддержать. Как
отмечает Ганс
Кюнг, "самый дискуссионный вопрос буддизма — не означает ли погашение
страданий погашение самого человека"1027.
Ранний буддизм был вполне философичен и, кроме того, активно
противостоял
брахманизму. Его не пугала последовательность. И он ясно отличал идеал
единения с Брахманом от своей проповеди Нирваны. "Дары проповедуют
обездоленным, желания душам заурядным, пустоту — лучшим"1028. Нирвана
—
смерть, за которой нет возрождения.
Согласно раннебуддистской школе вайбхашиков нирвана "реальна". Она
действительно уничтожает жизнь, а не образно1029.
Утверждение "реальности" Нирваны здесь, замечу, сродни утверждению
позитивности атеизма. Мой первый семинар по изучению "научного
атеизма"
начался с того, что профессор сразу ответил на витавший в воздухе
вопрос: "На
вопрос, есть Бог или нет, научный атеизм отвечает утвердительно: Да,
товарищи,
Бога нет!" Столь же реалистично и позитивно учение о нирване в раннем
буддизме: Да, товарищи, жизни больше не будет!
В буддизме тхеравады ("южном буддизме") и поныне понятие Нирваны
тождественно
уничтожению. И лишь в более поздние времена Нирвана вместо чистой
пустоты
начала пониматься как выражение качественного блаженства, как рай1030.
Теософия же иногда колеблется между этими двумя концепциями1031,
иногда же
придумывает третью возможность интерпретации Нирваны как отдыха между
воплощениями.
И все же теистическое, позитивное понимание нирваны несовместимо с
классическим буддизмом. По выводу Ф. И. Щербатского, "как
практическая, так и
теоретическая часть буддизма сводится к идее угасания всех активных
сил жизни
в абсолюте. Но что означает это бессмертие? Есть ли это бессмертие
ведических
времен? Или нечто похожее на рай позднейшего вишнуизма? Ничего
подобного! Ибо
только одно слово встречается как эпитет нирваны — уничтожение. В
буддийском
воззрении нет недостатка в раях, но нирвана находится вне всяких
доступных
воображению сфер. Слова "бессмертное место" просто означают
неизменное,
безжизненное и бессмертное состояние, где нет ни рождения (то есть
перерождения), ни смерти (то есть повторной смерти). Люди навсегда
исчезают в
нирване, угасая в ней без остатка"1032.
Это состояние отрешенности от мира без обретения Бога до некоторой
степени
знакомо христианству. Современный подвижник архим. Софроний (Сахаров)
так
описывает это состояние: "Я ушел от твари, но Бога нет со мною...
"1033.
Действительное и сущностное сопоставление разных религий возможно лишь
через
сравнительный анализ их сотериологических представлений и практик.
Ниже мы
увидим, сколь по-разному решается в христианстве и в буддизме вопрос о
том, от
чего надо спасаться человеку и о том, какие пути могут привести к
спасению
(главы о Грехопадении и Искуплении). Сейчас можно уже сказать, что и
цель
спасения понимается вполне по-разному. Нирвана — это не Бог.
Ф. Щербатской так поясняет смысл нирваны В. Вернадскому, который искал
аналогии своим идеям в восточных философиях: "Сравнение можно тогда
только
провести полнее, если у Вас есть теория не только о начале этой силы,
но и о
ее конце. Если био-гео-химический процесс свести, как и вечное
движение, к
процессу уравнивания энергий и предвидеть момент, когда все энергии
успокоятся
и тот процесс остановится, то получится нирвана, полная остановка всех
энергий. Так и определяют буддисты свою Нирвану как остановку кармы и
всех
энергий; это не что иное как энтропия, der Warmetodt"1034.
Что ж, продолжим аналогию, предложенную Щербатским. Нирвана — это
остановка,
угасание всех движений и всех энергий, энтропия. В науке это
представление
известно под именем гипотезы "тепловой смерти Вселенной" (Warmetodt).
Представим, что наступит момент, когда все звезды погаснут, когда
рассыпятся в
пыль все планеты. Наконец, все атомы и все элементарные частицы
исчерпывают
сроки своих жизней. Что утешительного в этой картине? Я умру насовсем
и ничто
из того, что было во мне и чем я был, более не будет существовать. С
точки
зрения европейца, буддизм не более оптимистичен и утешителен, чем
обычный
материализм.
Перспектива всеобщей энтропии понуждает западных философов искать
устойчивость
мироздания, и это приводит к выводу о том, что Вселенная — это
"открытая
система", "за пределами" которой есть Источник бытия. Бог — хранитель
всея
вселенныя. Бог удерживает мир в бытии. И то, за что ценит и благодарит
Творца
западная мысль, оказывается причиной, по которой истинный буддист
должен
сторониться мира богов. Боги, признаваемые буддизмом, невечны. Но все
же они
причастны к оформлению бытийного потока и включены в него. Тот, кто
неосторожно причастится к миру богов, и сам задержится в бытии слишком
надолго. Он слишком долго будет влачить цепи существования (пусть даже
блаженно-божественного) и тем самым надолго отдалит от себя момент
своей
личной нирванизации.
Христиан зовет к себе Бог, буддистов — Пустота. "Высшее состояние
Нирваны есть
высшее состояние не-бытия. Приходит время, когда вся бесконечность
спит или
отдыхает, когда все вновь погружено в одну вечную и несотворенную
сумму всего.
Сумму латентной бессознательной потенциальности", — говорят
Махатмы1035. У
этого состояния бессознательного и бестворческого "потенциального
бытия", то
есть стояния на грани жизни и уничтожения, в языке христианского
богословия
есть свое имя: "ад". Во всей своей страшной реальности над буддистами
могут
сбыться слова Христа: "Где сокровище ваше, там и сердце ваше"; куда
устремлен
своими мечтами человек — туда и определит он себя навечно. Желал ли ты
пустоты? Небытия? Распада? — Приими.
Итак, хотя и обещают как Христос, так и Будда свободу от смерти своим
последователям — но сколь разные орудия они предлагают для достижения
этой
цели! Будда желает избавить людей от жизни, Христос — от смерти.
"Испугавшись
телесной смерти, — пишет Н. О. Лосский, — Готама ищет спасения в
смерти
абсолютной, в совершенном уничтожении бытия"1036.
А.И.Железнов, В.Н.Пупышев. Учение ваджраяны о тождестве сансары и
нирваны.
В «высшей» колеснице буддизма, в ваджраяне, обычно известной как
тантрийский буддизм, существует учение об абсолютном тождестве сансары
(феноменального, обусловленного бытия) и нирваны («инобытия»,
безусловной ценности). Здесь мы не будем говорить о том, почему в
буддизме хинаяны подобная концепция абсолютно отсутствует, и о том, что
понимание этого тождества в тантрийском буддизме несколько отличается
(здесь оно шире и глубже) от понимания их тождества в буддизме махаяны,
так как целью нашей статьи является попытка раскрыть позицию ваджраяны.
Заметим лишь, что направленность совершенствующегося движения
бодхисаттвы махаяны на сансару, на ее совершенствование в основе своей
опирается именно на идею тождества: "Рассматривая причины и условия, мы
называем этот мир феноменальным. Но этот же самый мир, когда
отбрасываются причины и условия, называется «абсолютом», говорит
Нагарджуна, утверждая тождество сансары и нирваны.
Почему же сансара и нирвана тождественны? Потому что, утверждают
буддисты (1) источником (тиб. 'byung-nas) своим они имеют дхармакаю. В
своем сочинении «Карнатантра» Нацог-Рандол пишет: «В те времена, когда
еще не прояснился Будда в результате познания, не стал он известен через
тело и мудрости (2), когда еще не появились обычные тысяча два будды и
необычные будды еще не появились на одной пылинке в количестве
бесчисленного множества пылинок, когда они не становились, не сидели, не
пришли; когда дух, не познав самого себя, еще не стал живым существом...
Время давно прошедшее, когда не было ничего. Тогда вишая (тиб. yul)
своим содержанием была абсолютно очищенной шуньей в дхармовом
пространстве и имела потенцию появления элементов. (Она) была как центр
широкого мирового пространства, не была загрязнена ни тонкими, ни
грубыми махабхутами, была чиста и без грязи, как зеркало, очищенное от
ржавчины, и стала основой появления всего, как ясная шунья» (3).
Но если в некие отдаленные времена дхармакая существовала как единое
целое и лишь впоследствии разделилась, то почему можно утверждать, что
бытие безначально? Потому, отвечают буддисты, что нет в сансаре той
точки отсчета, начиная с которой можно было бы сказать: вот, здесь
начало. Дхармакая, которая имела в своей реальности потенцию
возникновения элементов, однажды проявившись во времени и пространстве в
соответствии с законом зависимого становления, реализовала эту потенцию
как безначальное прошлое, совершенствующееся настоящее и еще не
реализованное (но уже существующее в ней) будущее.
В основу разделения дхармакаи будддисты ставят вместерожденное
(lhan-skyes, sahaja) неведение. Вместерожденным оно называется потому,
что оно «рождено» вместе с мудростью (уе-shes) дхармакаи. Точка
расхождения сансары и нирваны образовалась там, где неведение, создавая
сансару, стало причиной дифференциации: «Те, которые не узнали своего
лица и положили в основу истинность существования всего через
вместерожденное неведение, заблудились, сделавшись живыми существами. А
те, которые узнали свои лица через познание самого себя, стали буддами».
Эта дифференциация, утверждают буддисты, происходила следующим образом.
Дхармакая, говорят они, обладает реальностью и сущностью: реальностью ее
является шуньята (ston-pa-nyid), а сущностью – Ясный Свет ('od-gsal). Из
самой сущности дхармакаи, из разделившегося на пять компонентов Ясного
Света ее, выделилось как несовершенная часть «тело» заблудшего духа, и,
омраченное неведением, идя в сансару, создавая сансару, мучительно
дифференцировалось, создавая пять скандх. Так было установлено
имманентное бытие. В том, что это бытие существует реально, убеждает нас
единственно неведение (с сопровождающими его моральными несовершенствами
– nyon-mongs), послужившее причиной и основой иллюзорной (sgyu) и
мучительной дифференциации единого – дхармакаи. Уничтожение, подавление
этого неведения есть путь, ведущий от мучительной дифференциации к
блаженной интеграции Единого.
На первой ступени этого пути буддисты признают необходимым понимание
всего реально существующего (yod-pa, sattva) как пустого, как шуньи. Нет
ничего, что бы реально существовало и не было бы пустым, не было бы
шуньей. Оно лишь кажется действительно существующим, благодаря
омрачающему действию на наш ум неведения (ma-rig-pa, avidya).
Все познаваемые объекты пусты. Это называется шуньей познаваемых
объектов, или шуньей внешнего (phyi-stong-pa-nyid).
Все познаваемые объекты состоят из комплекса элементов-дхарм и поэтому
не имеют своего «я». Ведь «я» — это некое конкретное единичное, оно
должно обладать некой сущностью, а объекты, состоящие из элементов
мгновенных (skad-cig-ma), постоянно меняющихся (mi-rtag-ра, anitya),
обладают лишь формой (gsugs), с ее переменчивостью и признаками
(mtshan-nyid). Если взять конкретную вещь и подвергнуть ее анализу, то
мы, разлагая ее на составные части все далее и далее, обнаружим лишь
пустоту и ничего конкретного за нею. Эти пустые формы и свойства
(признаки) конкретного материального бытия (yul) «существуют» объективно
и независимо от нашего (индивидуального) сознания, но они эфемерны,
иллюзорны, и потому – шунья.
Пять скандх живых существ пусты. Это называется шуньей живых существ,
или шуньей внутреннего (nang-stong-pa-nyid)(4):
скандха формы (gzugs-kyi-phung-po) живых существ пуста, ибо она состоит
из тех же пустых элементов, что и внешние объекты;
скандха ощущения (tshor-ba'i-phung-po) пуста, ибо она, хоть и состоит из
одного элемента, предикатом своим имеет иллюзорную множественность –
множественность прошлого, настоящего и будущего ощущений,
множественность близкого, далекого и т.д. А эта множественность связана
только с пустыми внешними объектами и пустой «внутренней» формой;
скандха различения ('du-shes-kyi-phung-po) живых существ пуста, ибо она,
беря за основу различение «я» и «не-я», «этого» и «того», лишь
постулирует иллюзорную множественность пустых объектов;
скандха санскар-движителей ('du-byed-kyi-phung-po) пуста, ибо она,
обладая 58-ю элементами как моментами психической и динамической
активности индивида, под влиянием одного из аспектов неведения лишь
связует в комплекс пустые элементы других пустых скандх;
скандха сознания (rnam-shes-kyi-phung-po) пуста, ибо содержание ее есть
продукт неведения. Очищенное от неведения сознание не имеет содержания,
и поэтому оно – шунья, ясная реальность дхармакаи.
Познание живых существ пусто, так как оно есть лишь эпистемологическое
совпадение пустого объекта, познавательной способности (dbang-po,
indriya) пустого субъекта и процесса познания, т.е. пустого соотношения
«двух пустых». Это называется шуньей внешне-внутреннего
(phyi-nang-stong-pa-nyid).
Если все – шунья, то, может быть, сама шунья есть нечто? Нет, отвечают
буддисты, она тоже пуста. Это называется пустотой пустоты или шуньятой
шуньяты (stong-pa-nyid-stong-pa-niyd).
Но если все пусто, то есть ли вообще что-либо, что не было бы пустым?
Есть ли какой-либо критерий истинности и безусловной ценности? Да,
отвечают буддисты, есть. В дхармакае нет пустоты, нет шуньи, хотя в
сансаре шунья и выступает как ее реальность. «В "Тантре учителя"
(rGyud-bla-ma)(5), – пишет Нацог-Рандол, – сказано: элементы, имеющие
предикаты с подлинным различением, обладают предикатами, не поддающимися
различению посредством мгновенно очищенной пустой основы, и эти дхармы,
не имеющие никого выше себя, не являются пустыми». Все являющееся
реально – пусто, имманентно, ибо оно есть продукт иллюзорной (благодаря
неведению) дифференциации. Но в то же время оно – трансцендентно, ибо,
уничтожая неведение, индивид осуществляет интеграцию действительной
ценности единого – дхармакаи, и, не смущенный неведением, видит в
имманентном бытии трансцендентную дхармакаю, а во всех живых существах –
будд.
Дхармакая пуста лишь для сансарного индивида, для тех, кто «положил в
основу истинность существования всего через вместерожденное неведение»,
для тех, чьи глаза привыкли различать лишь иллюзорную сансарную
конкретность вещей и явлений. Для интегрировавшего в дхармакаю индивида
шунья ее полна непередаваемых запредельных ценностей. Впрочем, это место
не всегда достаточно ясно понималось самими буддистами. В комментариях
различные авторы нередко сводили свои рассуждения просто к вопросу: «Что
хотел этим сказать Майтрея?»
На этом пути к интеграции единого особую роль играет
эмоционально-мистическая интуиция, раскрывающаяся у индивида при
практике парамит (рhar-рhуin) и являющаяся первым признаком
трансцендентного в имманентном.
На то, что трансцендентное – в имманентном, что между ними нет никакой
разницы, указывает тибетский термин lhun-gdub – совместность, т.е.
совместность трансцендентного и имманентного. Но эта совместность не
может быть реализована, пока на наш ум (blo, manas) омрачающе действует
неведение. И для того, чтобы помочь живым существам освободиться от
неведения с его аффектами (пятью клешами: омраченностью, страстью,
гневом, гордостью и завистью), движимая состраданием (thugs-rje-chen-po)
дхармакая (6) развертывается в коммуникативный аспект, идя вслед за
неведением в сансару, но не утрачивая при этом своей просветленной
основы. Этот коммуникативный аспект дхармакаи есть ее Тело блаженства
(longs-sku). Здесь ее сущность, Ясный Свет, насыщает сансару пятицветной
радугой, или, иначе, пятью разумами (rigs-lnga), пяти дхьянибудд. Каждый
из дхьянибудд светом своей мудрости (уе-shes) уничтожает соответствующий
аффект неведения соответствующей ему скандхи и, таким образом,
возвращает ей ее трансцендентную сущность. Это достигается с помощью
особого тантрийского метода (thabs), право на который может дать только
тантрийский учитель. Эти методы, утверждают тантристы, идут от самого
Будды Шакьямуни и традиционно-непрерывно передаются от Учителя к
ученику. Сам индивид, считают буддисты, не способен увидеть этот метод
(узнать о его существовании) из-за омрачающего действия на его ум
неведения, поэтому дхармакая через самбхогакаю развёртывается далее в
свой «явленный» аспект – в нирманакаю (sprul-sku). Тантрийский Учитель
также признается такой же нирманакаей.
Итак, с одной стороны – эмоционально-мистическая интуиция (shes-rab),
утверждающая реальность шуньи, с другой – тантрийский метод, реализующий
сущность дхармакаи. Когда же эти два в конечном периоде осуществления
сходятся вместе, достигается высшая мудрость(jnana), или просветление, и
вслед за этим наступает полная недвойственность, абсолютное тождество
(mnyam-nyid) сансары ('khor) и нирваны ('das), или степень великого
завершения (rdzogs-pa-chen-po'i-rim-pa), или Великий Знак
(phyag-rgya-chen-po, mahamudra) – «Великий» потому, что выше его никого
и ничего нет, и «Знак» потому, что он значим сам по себе, а не является
символом чего-то иного.
Осуществление этого тождества – процесс не мгновенный, на практике он
выглядит как осуществление все более и более расширяющихся систем
тождеств. Вначале это тождество есть тождество созерцающего
(dam-tshig-sems-dpa', samayasattva) и объекта созерцания
(уе-shes-kyi-sems-dpa', jnanasattva ), т.е. тантрийского божества
(уi-dam). Причем это божество считается тождественным конкретному
Учителю индивида, в созерцательной практике они (т.е. Учитель и идам)
сливаются воедино (don-gnyis-byas). Кокретно об этом в правилах
осуществления самого Первого Учителя – Ваджрасаттвы (rDo-rje-sems-dpa')
– говорится следующее: «Из святой земли на мою макушку прибывает Учитель
в виде божества».
Затем это тождество реализуется как тождество всего объективного мира и
шуньевого «дворца» созерцаемого божества:
snod-thams-cad-gzal-yas-khan-du-gyur – «Весь мир (букв.: сосуд)
превращается в безмерный по величине дворец».
И так далее, вплоть до конечного вхождения в единство (zung-'jug),
осуществляемого в двух аспектах.
Вхождение в единство блаженства (бодхисаттвовской мысли) и шуньи
(интуиции) – bde-stong-dbyer-med-kyi zung-'jug.
Вхождение в единство двух истин, абсолютной и относительной: bden-gnyis
dbyer-med-kyi zung-'jug, или, иначе говоря, вхождение в единство
иллюзорного тела (sgyu-lus – сансары) и Ясного Света ('Od-gsal –
нирваны)(7).
Так, буддийское учение о сансаре и нирване находит свое завершение в
учении ваджраяны об их абсолютном тождестве. Речь здесь, безусловно,
идет не о какой-то строгой последовательности в тантрийской практике (и
применительно к какой-либо определенной системе тантрийского божества),
а лишь о некоторых наиболее существенных, на наш взгляд, наиболее общих
моментах, которые мы попытались описать в плане нарастания процесса
вхождения в тождество сансары и нирваны. Вообще же говоря, в
«безбрежном» море тантрийских систем, видимо, невозможно установить
общую «жесткую» последовательность ступеней вхождения в плане реализации
этого тождества. Последовательность ступеней реализации варьируется в
зависимости от особенностей психики практикующего индивида – йогина
(гnal-'byor-ра), выбирающего ту или иную систему созерцания в
соответствии со своими способностями и склонностями.
Однако в конечном периоде осуществления (rdzogs-chen) для всякого
практикующего наступает особая стадия. Она настолько важна для
реализации, что иногда даже выделяется в особую колесницу, сахаджаяну
(sahajayana) – колесницу вместерожденности. Здесь йогин не уничтожает
неведение, не подавляет скверны (nyon-mongs, klesa), не отказывается ни
от чего сансарного, но, используя их, опираясь на них, реализует их
имманентную сущность как трансцендентную дхармакаю, т.е., используя
особые методы, превращает имманентные несовершенства в трансцендентные
ценности: «Никто не может достичь совершенства посредством процессов
трудных и болезненных, но можно легко преуспеть посредством
удовлетворения всех желаний», говорит Такошествующий
(De-bzhin-gshegs-pa, tathagata) в Гухьясамаджатантре. Здесь, в практике
сахаджаяны, уже нет места созерцанию внешних по отношению к созерцающему
объектов, нет речи об идентификации с ними – все внимание практикующего
здесь обращается на осуществление процессов внутренних, глубоко
эзотерических. Поэтому тантры, описывающие эти глубоко интимные
процессы, все относятся к категории тайных (gsangs, guhуа). Методы этих
тантр чрезвычайно сложны для понимания, поэтому право на их практику (а
также и разъяснение их; отдельные, наиболее тайные и интимные
подробности практики этих тантр сохраняются лишь в устной передаче)
может быть дано только тантрийским Учителем.
Таким образом, вся тантрийская практика, целью которой является
интеграция индивида в Единое (дхармакая), начало и завершение свое
находит в тантрийском Учителе (blа-mа).
Примечания:
1 Здесь и далее мы имеем в виду последователей ваджраяны.
2 Пять мудростей, на которые разделяется безличная мудрость буддийского
абсолюта (дхармакая).
3 Перевод Б.Д.Дандарона (рукопись). Приводится с разрешения автора.
4 Когда перечисляются 16 разновидностей шуньи (а не 4, как у нас), то
шунья внутреннего обычно трактуется более узко – в нее включают только
шунью «баз» – ауаtаnа, компоненты только двух скандх – ощущения и
различения.
5 Сочинение, приписываемое Майтрейе («Уттаратантра»).
6 Сострадание – необходимый предикат дхармакаи.
7 Два рога тантрийского божества Ваджрабхайравы, сходящиеся в его теле
(т.е. в его системе), означают вхождение в единство двух истин –
абсолютной и относительной.
Улан-Удэ, 1971 г.
http://www.pravidya.spb.ru/rus/dharma/sansara_and_nirvana.htm
Александр Берзин. ТИБЕТСКИЙ БУДДИЗМ: история и перспективы развития.
Часть 1.
Александр Берзин родился в 1945 г. в Соединенных Штатах Америки. Получив
докторскую степень по востоковедению в Гарвардском университете, он уже
более 20 лет живет в Индии, работая в Бюро переводов Библиотеки
тибетских трудов и архивов в Дхарамсале и являясь одним из личных
переводчиков Его Святейшества Далай-ламы XIV.
Доктор А. Берзин - автор ряда научных трудов и переводов буддийских
текстов - известен также как знаток многих традиций и практик тибетского
буддизма. Большую часть своего времени он отдает просветительской
деятельности, выступая с лекциями по теории и практике буддизма в
университетах и буддийских центрах многих стран.
ВВЕДЕНИЕ
Весной 1990 г. д-р Александр Берзин, американский исследователь,
изучающий труды тибетских ученых, хранящиеся в Библиотеке тибетских
рукописей и архивов в Дхарамсале, Индия, прочитал в Советском Союзе цикл
лекций. Настоящее издание представляет собой отредактированный и
расширенный вариант четырех лекций, прочитанных в Москве 19 - 22 марта в
помещении Государственной центральной медицинской библиотеки.
--------------------------------------------
Вместо предисловия к настоящим лекциям по буддизму и науке, тибетской
медицине и астрологии мне хотелось бы немного рассказать об истории и
развитии буддизма. Таким образом станет яснее, как буддизм проникал в
различные страны Азии и как он адаптировался к культурам этих стран. Мы
также рассмотрим некоторые основные принципы буддизма, чтобы лучше
понять его взаимосвязи с наукой и т. д.
Будда Гаутама, известный также как Шакьямуни, жил 2500 лет назад в
пограничной области между Индией и Непалом. Он не был Творцом или Богом.
Он был просто человеком, сумевшим понять жизнь, являющуюся источником
всевозможных внешних и внутренних проблем. Он смог преодолеть все
собственные проблемы и ограничения и реализовать все свои возможности,
чтобы помогать другим наиболее эффективно. Так он стал известен как
Будда, т.е. тот, кто является полностью просветленным. Он учил, что
каждый может достичь этого, ибо каждый обладает способностями,
возможностями или факторами, позволяющими произойти подобной
трансформации, т. е. каждый обладает "природой будды".
Каждый обладает умом, а значит способностью понимать и знать. Каждый
обладает сердцем, а значит способностью проявлять чувства по отношению к
другим. Каждый обладает способностью общения и определенным уровнем
энергии - способностью действовать.
Эти способности являются основным рабочим материалом, имеющимся у
каждого, включая животных и насекомых, и хотя у отдельных индивидуумов
они могут быть ограничены, тем не менее каждый может развить свои
способности и преодолеть ограничения с целью наиболее полной реализации
собственных возможностей.
Будда понимал, что все люди неодинаковы и обладают разными характерами и
склонностями, и поэтому он никогда не выдвигал какую-либо одну
догматическую систему, а обучал различным системам и методам в
зависимости от индивидуальности обучаемого. Он всегда поощрял людей
проверять их на собственном опыте и ничего не принимать на веру. Буддизм
развивался в Индии в общем контексте индийской философии и религии,
включавшей также индуизм и джайнизм. Хотя буддизм имеет некоторые общие
черты с этими религиями, тем не менее существуют принципиальные
различия.
Прежде всего в буддизме в отличие от индуизма не содержится идея
кастовости, но как было отмечено выше, содержится идея равенства всех
людей с точки зрения обладания ими одинаковыми возможностями.
Как и индуизм, буддизм говорит о карме, но сама идея кармы здесь
совершенно иная. Это не идея судьбы или рока, подобно исламской идее
кизмата, или божьей воли. Этого нет ни в классическом индуизме, ни в
буддизме, хотя в современном популярном индуизме она иногда приобретает
такое значение вследствие влияния ислама. В классическом индуизме идея
кармы ближе к идее долга. Люди рождаются в различных жизненных и
социальных условиях вследствие принадлежности к разным кастам (к касте
воинов, правителей, слуг) или рождаются женщинами. Их карма, или долг, -
в специфических жизненных ситуациях следовать классическим образцам
поведения, описанным в "Махабхарате" и "Рамаяне", великих эпических
произведениях индуистской Индии. Если кто-либо действует, например, как
совершенная жена или совершенный слуга, тогда в будущих жизнях его
положение, вероятно, будет лучше.
Буддийская идея кармы совершенно отлична от индуистской. В буддизме
карма означает "импульсы", которые побуждают нас что-либо делать или
думать. Эти импульсы возникают как результат предшествующих привычных
действий или поведенческих моделей. Но поскольку нет необходимости
следовать каждому импульсу, наше поведение не является строго
детерминированным. Такова буддийская концепция кармы.
И в индуизме, и в буддизме содержится идея перерождения, но понимается
она по-разному.
В индуизме мы говорим об атмане, или "я", перманентном, неизменном,
отдельном от тела и ума, всегда одном и том же и переходящем из жизни в
жизнь; все эти "я", или атманы, едины со вселенной, или Брахмой.
Следовательно, многообразие, которое мы видим вокруг нас - иллюзия, ибо
в реальности все мы едины.
Буддизм трактует эту проблему иначе: не существует неизменное "я", или
атман, переходящее из жизни в жизнь: "я" существует, но не как плод
фантазии, не как нечто непрерывное и постоянное, переходящее из одной
жизни в другую. В буддизме "я" можно уподобить изображению на киноленте,
где существует непрерывность кадров, а не непрерывность переходящих из
кадра в кадр объектов. Здесь неприемлема аналогия "я" со статуей,
перемещающейся, как на конвейере, из одной жизни в другую.
Как было сказано, все существа равны в том смысле, что все они имеют
одинаковые возможности стать буддой, однако буддизм не провозглашает,
что все тождественны или едины в Абсолюте. Буддизм говорит, что каждый
индивидуален. Даже став буддой, он сохраняет свою индивидуальность.
Буддизм не утверждает, что все является иллюзией: все подобно иллюзии.
Это серьезное отличие. Предметы подобны иллюзии в том смысле, что они
кажутся твердыми, постоянными и конкретными, тогда как в
действительности они не таковы. Предметы не являются иллюзией, поскольку
иллюзорная пища не наполнит наш желудок, а реальная пища наполнит.
Другое значительное отличие состоит в том, что в индуизме и буддизме
особое значение придается разным видам деятельности, ведущим к
освобождению от проблем и трудностей. В индуизме обычно подчеркиваются
внешние физические аспекты и техники, например, различные асаны в
хатха-йоге, в классическом индуизме - очищение путем омовения в Ганге, а
также режим питания.
В буддизме большое значение придается не внешним, а внутренним техникам,
воздействующим на ум и сердце. Это видно на примере таких выражений, как
"развитие доброго сердца", "развитие мудрости для видения реальности" и
т. д. Это различие проявляется также о подходе к произнесению мантр -
особых санскритских слогов и фраз. В индуистском подходе акцент делается
на воспроизведение звука. Со времени Вед считалось, что звук вечен и
обладает своей собственной огромной силой. В противоположность этому в
буддийском подходе к медитации, включающей мантры, особое внимание
уделяется развитию способности к концентрации с помощью мантр, а не
звуку как таковому.
В течение своей жизни Будда обучал разным методам, но как и в случае с
учениями Иисуса Христа, при жизни Будды ничего не было записано. Через
несколько месяцев после ухода Будды собрались 500 его учеников (позднее
это собрание стало известно как Первый буддийский совет), чтобы устно
утвердить то, чему учил Будда. Ученики по памяти воспроизводили
различные отрывки услышанных ими священных текстов. Несмотря на то, что
это собрание текстов, известное под названием "Трипитака", или "Три
корзины", было воспроизведено по памяти и официально утверждено уже в
этот ранний период, записано оно было значительно позже. Например,
палийский конон был записан в начале 1 в. н.э. в Шри Ланке. Причиной
этого было то, что письменный язык использовался в то время только в
коммерческих или административных целях и никогда не использовался для
научных целей или целей обучения. Эти тексты сохранялись в памяти,
причем определенные группы людей в монастырях были ответственны за
сохранение различных текстов.
Не все учения Будды передавались устно так открыто. Считалось, что
некоторые из них предназначены для будущего, поэтому они изустно
передавались из поколения в поколение учителями и учениками более тайно.
Иногда учения Будды, обнародованные в значительно более позднее время,
подвергаются критике.
Критика поздних буддийских учений как неаутентичных на основании того
аргумента, что только ранние буддийские источники содержат подлинные
слова Будды, представляется несостоятельной. Ибо если "ранние" буддисты
заявляют, что позднейшие традиции неаутентичны, потому что основаны на
устной традиции, то этот же аргумент может быть использован и в
отношении ранних учений, т. к. они тоже не были записаны самим Буддой, а
передавались устной традицией. Тот факт, что различные тексты Будды были
записаны на разных языках и в разных стилях, также не ставит под
сомнение их подлинность, т. к. сам Будда говорил, что его учения следует
сохранять на том языке, который принят в данном обществе, с учетом
свойственного этому обществу стиля. Особое значение всегда должно
придаваться смыслу, а не словам, текст не должен нуждаться в
дополнительном толковании.
Эта первая группа учений, которая передавалась устно и открыто, со
временем была записана и образовала основу направления, известного как
Хинаяна. Различные расколы и менее значительные расхождения в трактовке
основных положений привели к разделению Хинаяны на 18 школ, в которых на
различных индийских диалектах передавались незначительно отличающиеся
друг от друга тексты. Школа Тхеравады, например, попав в Шри-Ланку и в
Юго-Восточную Азию, сохраняла свои учения на языке пали, а школа
Сарвастивады, получившая распространение в Центральной Азии,
использовала санскрит.
Хинаяна, общий термин для названия этих 18 традиций, означает "Скромная
колесница". Обычно, Хинаяна переводится как "Малая колесница", однако
нет нужды придавать этому слову уничижительный оттенок. Колесница
означает "движение ума", т. е. путь мышления, чувства, действия и т. д.,
который ведет к определенной цели. Она скромная в том смысле, что
предполагает методы достижения скромной, а не высшей цели. Она
существует для тех, кто просто работает над преодолением своих
собственных проблем, т. к. для них было бы непосильно работать с целью
преодоления всеобщих проблем. Вместо того, чтобы стремиться стать
буддой, они стремятся стать освобожденными людьми (на санскрите
"архат").
Будда учил, что в текущую мировую эпоху появится 1000 будд. В системе
Хинаяны утверждается, что для того, чтобы стать буддой, необходимо
следовать пути бодхисаттвы, т. е. полностью посвятить себя оказанию
помощи другим к самоусовершенствованию, чтобы делать это наилучшим
образом; однако все 1000 мест уже заняты. Следовательно, работать для
того, чтобы стать буддой в текущей эпохе нет смысла, поэтому следует
стремиться к тому, что является практически достижимым, т. е. стремиться
стать освобожденным человеком.
Далее, Будда учил, что когда человек достигает нирваны, или
освобождается от собственных проблем, тогда поток сознания прерывается
или гаснет подобно свече. Это помогает людям, не преследующим высшие
цели, не быть подавленными страхом, а также дает им возможность ощутить,
что действительно наступит конец их страданиям, и таким образом вступить
на путь Хинаяны.
В записанных позднее учениях Махаяны ("Просторная колесница") те 1000
будд, о появлении которых говорил Будда, рассматриваются как основатели
мировых буддийских религий. Кроме них появится также множество других
будд, которые не будут основателями мировых буддийских религий; стать
одним из этих будд возможно. Более подготовленных учеников Будда
наставлял, как стать буддой: это означает не только преодоление
собственных проблем, но и собственных ограничений, а также максимальную
реализацию возможностей по оказанию помощи ближним. Будда учил, что
прекращение потока сознания после достижения паринирваны означает
прекращение существования потока сознания в его прежнем качестве. Таким
образом, поток сознания вечен, как и жизнь, наполненная помощью ближним.
Итак, первой записанной системой учений была Хинаяна. В ней содержатся
основополагающие учения, признаваемые также и Махаяной, а именно: все
учения о карме (причинно-следственная связь); все правила этической
самодисциплины, включая правила монастырской дисциплины для монахов и
монахинь; анализ деятельности умственной и эмоциональной сфер; указания
как развить способности к концентрации, а также как достичь мудрости,
чтобы преодолеть заблуждения и увидеть реальность. Учения Хинаяны
включают также способы развития чувства любви и сострадания. Любовь
определяется как желание счастья другим людям, а сострадание - как
пожелание другим людям освободиться от их проблем. Махаяна развивает эти
положения, добавляя к ним принятие на себя ответственности за
действенную помощь другим людям, не ограничиваясь только пожеланием им
добра. Поскольку вследствие свойственных человеку ограничений он не в
состоянии оказывать другим максимальную помощь, особое внимание Махаяна
уделяет раскрытию сердца индивидуума с помощью бодхичитты. Бодхичитта
означает установку стать буддой, другими словами сердце, стремящееся к
преодолению всех присущих личности ограничений и к реализации всех
возможностей с целью оказания наибольшей помощи каждому.
Как уже упоминалось, учения Хинаяны передавались 18 различными школами,
которые развились исторически в результате возникавших в ходе церковных
Соборов разногласий. В полном объеме до нашего времени сохранилась
традиция Тхеравады, или "Учение старейшин".
В наши дни она распространена в Юго-Восточной Азии, особенно в Шри-Ланке
(Цейлон), Мьянмаре (Бирма), Таиланде, Кампучии (Камбоджа) и Лаосе. В
Шри-Ланку и Мьянмар учения этой школы попали в середине III в. до н.э. с
помощью индийского короля Ашоки. В более поздний период в обеих этих
странах ощущались влияния учений Махаяны, включая тантру, попавшие сюда
из восточной Индии, однако эти влияния были незначительными. В середине
XI в., когда был построен буддийский город Паган, в Мьянмаре произошло
возрождение традиции Тхеравады.
До начала XIII в. Таиланд состоял из нескольких небольших королевств,
испытывавших определенные буддийские влияния со стороны соседних с ним
Мьянмара и Кампучии. После объединения страны в середине XIII в. король
пригласил из Шри Ланки представителей традиции Тхеравады. В XVIII в.
Шри-Ланка обратилась к Таиланду с целью возрождения преемственных линий
посвящения в монашеский сан, ослабевших за период колониального
правления европейцев.
Первым индуистским государством Юго-Восточной Азии в 1 в. н.э. было
Кхмерское королевство (Кампучия). Его власть распространялась на
Кампучию, Южный Вьетнам, Таиланд, Малайский полуостров. К концу IV в. в
этом регионе широко распространились Махаяна, индуизм, а также, в
некоторой степени, Тхеравада. Затем последовал период упадка, после чего
буддизм достиг расцвета в IX в. В конце XII в. и в начале XIII в. один
из кхмерских королей, оказывавших покровительство Махаяне, построил
огромный комплекс храмов в Ангкоре. В середине XIII в. Таиланд захватил
Кампучию и с тех пор там преобладает традиция Тхеравады.
В середине XIV в. член правившей в Лаосе королевской фамилии находился в
изгнании в Кампучии. Вернувшись на родину и став королем, он
распространил там традицию Тхеравады. Ранее, в 1 и II вв. до н.э.,
Тхеравада попала в северный Вьетнам морским путем непосредственно из
Индии, однако вскоре ее вытеснила китайская форма Махаяны. Во II - III
вв. Тхеравада из Индии попала в Индонезию, причем как и в Кампучии здесь
примешивались некоторые элементы Махаяны и индуизма. Однако вскоре
Махаяна опять стала преобладающей формой буддизма в этой стране.
Несколько позже я более подробно остановлюсь на истории буддизма во
Вьетнаме и Индонезии.
Такова общая схема распространения Тхеравады в Юго-Восточной Азии. В
основном она распространялась из Индии в Шри-Ланку и Мьянмар, в более
позднее время из Шри-Ланки назад в Мьянмар и Таиланд и, наконец, из
Таиланда в Кампучию, а оттуда в Лаос.
Как я уже упоминал, учения Тхеравады были записаны на языке пали, одном
из индийских языков, более разговорном, чем санскрит. В каждой из
названных стран на языке пали читают одни и те же тексты, известные как
Трипитака, или "Три корзины". Однако в каждой стране для их записи
используется местный алфавит.
В странах, где получили распространение учения школы Тхеравады,
существует единая система монашеских обетов: традиции женского
послушания и монашества не получили развития, несмотря на наличие в
рукописях текстов обетов для монахинь.
Часть 2.
Характерная особенность буддизма заключается в его приспособляемости к
культурам различных стран, где он получил распространение. Например, в
то время как во всех странах монашеские обеты принимаются на всю жизнь,
в Таиланде возник обычай принятия обета на определенный срок. В начале
XIV в. король Лугай на протяжении трех месяцев вел монашескую жизнь в
одном из мужских монастырей, что положило начало уникальному тайскому
обычаю, согласно которому мужчины имеют право принимать монашеские обеты
на короткое время. В Таиланде есть люди, регулярно принимающие обеты на
год или на несколько месяцев. Ничего подобного мы не находим ни в одной
буддийской стране. Более того, тайской культуре присуща вера в духов. В
этом контексте буддизм использовался следующим образом: монахи
начитывали различные священные тексты, чтобы защитить людей от злых
духов. Монахи считались избранными и высоко уважаемыми людьми,
получавшими пропитание в виде подаяния, население преданно поддерживало
их регулярными приношениями. Поскольку любой человек мог стать монахом,
хотя бы на короткое время, это никогда не рассматривалось как
экономически тягостное явление. С другой стороны, в Шри-Ланке традиция
Тхеравады зачастую имеет научный характер.
Другие традиции Хинаяны, тексты которых были записаны не на пали, а на
санскрите, достигли расцвета в собственно Индии и затем из Индии
распространились на запад, затем на север и на восток вдоль Шелкового
пути через Центральную Азию в Китай. Наиболее важными из этих традиций
были Сарвастивада и Дхармагупта.
Сарвастивада отделилась от Тхеравады в конце правления короля Ашоки в
середине III в. до н.э., и достигла расцвета сначала в Кашмире и
Гандхаре, то есть на территории современного Пакистанского Пенджаба и
Центрального Афганистана. В конце III и начале II вв. до н.э. эти районы
были захвачены потомками греков, которые пришли сюда более века назад
вместе с Александром Великим во время его походов в Центральную Азию и
северо-западную Индию. Затем Сарвастивада распространилась на заселенные
ими земли в Бактрии и Согдиане. Бактрия располагалась в районе между
горами Гиндукуш в Афганистане и рекой Оксус (Аму-Дарья) и включала
Афганский Туркестан и часть территории современной Туркмении. Согдиана
располагалась в основном в районе между реками Оксус и Яксартес
(Сыр-Дарья) и охватывала некоторые районы современного Таджикистана,
Узбекистана и, вероятно, Киргизии. В середине 1 в. до н.э. она
простиралась от Кашмира на север до Хотана в южной части бассейна реки
Тарим в Восточном Туркестане. В конце 1 в. н.э. большая часть этих
территорий входила я состав Кушанской империи, населенной
центрально-азиатскими народами гуннского происхождения, которые
сосредоточились на северо-западе Индии. Кушанский король Канишка был
покровителем Сарвастивады и во время его правления были построены
великие пещерные буддийские монастыри и научные центры в Бамиане в
Центральном Афганистане, а также в Аджина-Тепе, Кара-Тепе и некоторых
других местах в южном Таджикистане около современного Термеза. Также во
время его царствования Сарвастивада из Кашмира попала в Ладакх. Из
Хотана она начала распространяться через города-оазисы пустынь
Восточного Туркестана по направлению к городу Куча, расположенному в
северной части бассейна реки Тарим, и в Кашгар на западе. Была завершена
запись текстов Сарвастивады на санскрите и начата работа по их переводу
на хотанский язык. Однако в Центральной Азии все буддийские тексты
записывались на санскрите.
Принадлежащая Хинаяне школа Дхармагупты откололась от Тхервады в начале
Ив. до н.э. и достигла расцвета на территории современного Белуджистана
на юго-востоке Пакистана и в Парфянском царстве, особенно на территории
современного восточного Ирана и некоторых районов Туркмении. Анализ
священных текстов показывает, что начиная со II в. н.э., в северном
Китае главной школой Хинаяны была Сарвастивада, однако линия посвящения
монахов и монахинь пришла в Китай именно из школы Дхармагупты, отсюда
она распространилась на Корею, Японию и Вьетнам. Тексты Махаяны начали
записывать на санскрите, а открыто они появились вскоре после окончания
царствования короля Канишки во II в. н.э. Вначале это имело место в
районе Андхра на юго-востоке Индии, а затем эти учения быстро
распространились на северную Индию, Кашмир и, особенно, Хотан, Начиная с
IV в. в северной части Индии были построены великие монастырские
университеты, такие как Наланда и Викрамашила. Постепенно Махаяна попала
также в Западный Туркестан, где буддизм, как уже упоминалось выше,
исповедовался на территориях современной Туркмении, Таджикистана,
Узбекистана и Киргизии вплоть до арабских нашествий в VIII в., в
результате которых эти районы подверглись мусульманизации. Как уже
говорилось ранее, ранняя индийская Махаяна попала также в Кампучию, а
через нее в южный Вьетнам.
В середине II в. н.э. через Центральную Азию и Шелковый путь начались
контакты Китая с буддизмом. Монахи из купеческих семей Индии, Кашмира,
Согдианы, Парфии, Хотана и Кучи, многие из которых были уроженцами
Китая, начали переводить буддийские тексты с санскрита на китайский
язык. Сначала это были тексты Хинаяны, однако вскоре были переведены
также священные тексты Махаяны. В III-IV вв. Китай был раздроблен на
различные княжества делившиеся на северные и южные. В южном Китае, где
продолжала существовать более традиционная китайская культура, интерес к
буддизму был чисто философским, сопровождавшимся множеством рассуждений,
часто путающих учения Махаяны о пустоте или отсутствии воображаемых
способов существования с местными идеями небытия. На севере, где правили
по большей части династии, представлявшие народы некитайского
происхождения, являвшиеся дальними предками тюрков, тибетцев, монголов и
маньчжуров, основное внимание уделялось медитации, а также развитию и
использованию экстрасенсорных и экстрафизических сил.
Поскольку переведенные тексты не были отобраны в соответствии с
какой-либо системой, а термины часто заимствовались из конфуцианской
традиции и только частично были эквивалентны переводимым терминам, было
много путаницы относительно сущности учения Будды. Вследствие этого
многие монахи совершали путешествия по Шелковому пути в Центральную Азию
или по морю с целью привезти большее количество текстов и надеясь с их
помощью устранить неясности; с этой же целью они посещали великие
монастырские университеты. Так было собрано и привезено в Китай много
текстов. При попытках сведения всех этих текстов воедино они столкнулись
с серьезными проблемами. В Индии учения Махаяны не были еще достаточно
унифицированы, и каждый паломник, приносивший с собой связку текстов,
имел различный подбор материала, вследствие чего не было единого мнения
о том, какие тексты считать важнейшими учениями Будды. Таким образом
возникли различные школы китайского буддизма, отличающиеся друг от друга
чаще всего тем, какой текст и какой метод из тех, которым учил Будда,
признавался главным.
В Китай буддизм попал также морским путем с юга. Одним из величайших
индийских учителей, прибывшим в Южный Китай, был Бодхидхарма. От мастера
Бодхидхармы развился так называемый чань-буддизм. В этом учении особое
внимание уделяется простому и естественному бытию в гармонии с природой
и вселенной, что характерно также для китайской философии даосизма.
Как я уже отмечал, буддизм всегда стремится приспособиться к той
культуре, в которую он входит. В южном Китае также происходит адаптация
буддийских техник. Там также учат, что существует "мгновенное"
просветление. Это согласуется с конфуцианской идеей о том, что человек
добродетелен по своей природе, и исходит из концепции, что каждый
обладает природой будды, о чем я уже сказал в начале лекции.
Чань-буддизм учит, что если человек сможет успокоить все свои
"искусственные" (суетные) мысли, то он сможет преодолеть все свои
заблуждения и препятствия в мгновение ока, и тогда немедленно наступит
просветление. Это не соответствует индийской концепции о том, что
развитие способностей идет в рамках постепенного длительного процесса
создания положительного потенциала, развивая сострадание и так далее
путем активной помощи другим людям.
В это время в Китае существовало огромное количество воюющих княжеств: в
стране царил хаос. В течение длительного времени Бодхидхарма
сосредоточенно размышлял о том, какие методы могут быть приемлемыми для
того времени и для тех условий; он разработал то, что в последствии
стало известно как боевые искусства, и начал Обучать этим искусствам.
В Индии не существовала традиция боевых искусств; что-либо подобное не
развилось позднее ни в Тибете, ни в Монголии, куда буддизм проник из
Индии. Будда учил о тонких энергиях тела и работе с ними. Поскольку
разработанная для Китая система боевых искусств также имеет дело с
тонкими энергиями тела, она согласуется с буддизмом. Однако в боевых
искусствах энергии тела описываются с точки зрения принятого в Китае
традиционного представления об этих энергиях, которое мы находим в
даосизме.
Буддизму свойственно стремление развить этическую самодисциплину и
способность к концентрации с тем, чтобы личность была в состоянии
сосредоточиться на реальности, мудро проникая в суть вещей и преодолевая
заблуждения; а также разрешить собственные проблемы и максимально помочь
окружающим. Боевые искусства являются техникой, дающей возможность
развить те качества личности, которые могут быть использованы для
достижения той же самой цели.
В Китае и в Восточной Азии наиболее популярной буддийской школой
является школа Чистой земли, которая особое внимание уделяет
перерождению в Чистой земле Будды Амитабы. Там все способствует тому,
чтобы быстрее стать Буддой и быть в состоянии скорее приносить пользу
другим. Особое внимание в Индии всегда уделялось медитативным практикам
концентрации с целью достижения этой же цели. В Китае учили, что все,
что надо делать, это повторять имя Амитабы.
Популярность этой школы в регионе распространения китайской культуры
даже в наше время объясняется, вероятно, тем, что идея перерождения
Будды Амитабы в находящейся на западе Чистой земле согласуется с
даосской идеей о попадании после смерти в "западный рай" бессмертных.
Таким образом, мы рассмотрели различные аспекты и модификации
классического китайского буддизма.
Вследствие суровых преследований буддизма в Китае в середине IX в.
большинство имеющих философскую ориентацию школ заглохло. Основными
сохранившимися формами буддизма были школа Чистой земли и чань-буддизм.
В более позднее время буддизм смешался с конфуцианским культом почитания
предков и даосскими практиками гадания с палочками.
В течение многих столетий буддийские тексты переводились на китайский
язык с санскрита и индоевропейских языков Центральной Азии. Китайский
канон более обширен, нежели палийский, ибо он включает также тексты
Махаяны. Правила дисциплины и обеты для монахов и монахинь несколько
отличаются от принятых в традиции Тхеравады, так как китайцы, как уже
упоминалось выше, следуют другой школе Хинаяны, а именно школе
Дхармагупты. Несмотря на то, что 85% обетов монахов, и монахинь те же
самые, что и в текстах Тхеравады, незначительные различия существуют. В
Юго-Восточной Азии монахи носят оранжевые или желтые одежды без рубашек.
В Китае предпочитают одежду принятых в этой стране черного, серого и
коричневого цветов с длинными рукавами, что вызвано традиционными
конфуцианскими представлениями о скромности. В отличие от Тхеравады и
поздних тибетских традиций в Китае существует традиция полностью
посвященных монахинь. Эта преемственная пиния посвящения продолжается в
настоящее время на Тайване, в Гонконге и Южной Корее.
Собственно китайская буддийская традиция существует в наше время в очень
ограниченных масштабах в Китайской Народной Республике. Она наиболее
распространена на Тайване, а практикуется в Гонконге, в заморских
общинах китайцев на Сингапуре, в Малайзии, Индонезии, Таиланде, Вьетнаме
и на Филиппинах, а также в Соединенных Штатах и других странах, где
осели китайцы.
Ранние формы буддизма, обнаруженные как в Западном, так и в Восточном
Туркестане, помимо Китая, распространились на другие культуры стран
Центральной Азии, однако часто к ним примешивались некоторые элементы
китайской культуры. Достойным внимания является распространение буддизма
среди тюрков, первого известного народа, говорившего на тюркском языке и
получившего это же название. Тюркский каганат возник во второй половине
VI в. и скоро распался на две части. Северные тюрки сосредоточились в
районе озера Байкал, где позднее образовалась Бурятия, а южные - в
долине реки Енисей, на территории Тувы - в Восточно-Сибирском регионе
СССР. Тюрки населяли также значительную часть Монголии. Западные тюрки
имели своими центрами Урумчи и Ташкент.
Буддизм впервые попал в Тюркский каганат из Согдианы в форме Хинаяны,
которой, начиная с конца Кушанского периода (II-III вв. н.э.), были
также присущи некоторые черты Махаяны. Согдийские купцы, часто
встречавшиеся на всем протяжении Шелкового пути, несли свою культуру и
религий. Именно они были наиболее известными переводчиками санскритских
текстов на китайский и другие языки Центральной Азии; они также
переводили тексты с санскрита, а в более поздний период - с китайского
на свой собственный, родственный персидскому, язык. Во время
существования Северного и Западного каганатов среди тюрков преобладали
махаянские монахи из района Турфан в северной части реки Тарим.
Некоторые тексты были переведены на старый тюркский язык индийскими,
согдийскими и китайскими монахами. Это было первой известной волной
распространения буддизма, достигшей Монголии, Бурятии и Тувы. В Западном
Туркестане сохранялась уже существовавшая там буддийская традиция до тех
пор, пока в начале XIII в. тюрки не были разбиты арабами, и эти районы
не были подвергнуты мусульманизации.
Уйгуры, родственный тувинцам тюркский народ, завоевали северных тюрков и
правили на территории Монголии, Тувы и в близлежащих районах с середины
VIII в. до середины IX в. Уйгуры также испытывали влияние буддизма из
Согдианы и Китая, однако основной их религией было пришедшее из Персии
манихейство. Они приняли возникшую на основе сирийской согдийскую
письменность; именно от уйгуров монголы получили свою собственную
письменность. Тувинский язык также использовал письменность уйгуров,
буддийское влияние попало к тувинцам от уйгуров в IX в. вместе с
изображениями Будды Амитабы.
В середине IX в. уйгуры потерпели поражение от киргизских тюрков. Многие
из них покинули Монголию и мигрировали на юго-запад в район Турфан в
северной части восточного Туркестана, где длительное время существовала
первая хинаянская традиция Сарвастивады, а затем Махаяна, попавшая сюда
из королевства Куча. Были переведены тексты на индоевропейский кучанский
язык, который известен также как тохарский. Часть уйгуров мигрировала в
восточные районы Китая (современная провинция Каньсу), где также
проживали тибетцы. Эта часть уйгуров стала называться "желтые" уйгуры,
многие из них являются буддистами и по сей день. Именно в это время
уйгуры начали широко переводить буддийские тексты. Сначала они
переводили согдийские тексты, позднее основная часть переводов делалась
с китайского. Однако значительная часть переводов осуществлялась с
тибетских текстов, и в уйгурском буддизме со временем все более и более
преобладало тибетское влияние. Первая волна распространения буддизма в
Монголии, Бурятии и Туве, полученная от тюрков и уйгуров, не была очень
продолжительной.
Позднее, в конце Х в начале XIII вв. тангуты из Хара-Хото,
расположенного на юго-западе Монголии, получили как китайскую, так и
тибетскую формы буддизма. Они перевели большое количество текстов на
тангутский язык, письменность которого подобна Китайской, но намного
сложнее ее.
Собственно китайский буддизм, особенно принятая на севере придающая
большое значение медитативным практикам его форма во второй половине IV
в. из Китая попал в Корею. В IV в. из Кореи он распространился на
Японию. В Корее он процветал приблизительно до конца XIV в., когда
завершилось владычество монголов. До начала XII в., во время правления
династии И, имевшей конфуцианскую ориентацию, буддизм был значительно
ослаблен. Возродился буддизм во время правления японцев. Преобладающей
формой был чань-буддизм, который в Корее получил название "сон". Эта
форма буддизма имеет мощную монастырскую традицию, в которой особое
внимание уделяется интенсивной медитативной практике.
Получив первоначально буддизм из Кореи, японцы, начиная с VII в. ездили
в Китай с целью обучения и обеспечения непрерывности преемственных
линий. Привезенные ими учения вначале имели философскую окраску, однако
позднее стали преобладать характерные японские черты. Как уже
упоминалось, буддизм всегда адаптируется к местным традициям и образу
мышления. В XIII в. Синран на основе школы Чистой земли развил учение
школы Дзедо Синею. Китайцы в это время уже свели индийскую практику
медитации для достижения перерождения в Чистой земле Амитабы просто к
многократному повторению с искренней верой имени Амитабы. Японцы сделали
шаг еще дальше и упростили всю процедуру до однократного произнесения с
искренней верой имени Амитабы, в результате чего человек должен попасть
в Чистую землю независимо от того, сколько плохих поступков он совершил
в прошлом. Дальнейшее повторение имени Будды является выражением
благодарности. Японцы не придавали совершенно никакого значения
медитации и совершению положительных поступков, т. к. это может
предполагать недостаток веры в спасительную силу Амитабы. Это
согласуется с японской культурной тенденцией избегать индивидуальных
усилий, а действовать, как частица большой команды под покровительством
выдающейся личности.
Несмотря на то, что к этому времени в Японии существовали лишь
полученные из Кореи и Китая преемственные линии посвящения в монашеский
сан мужчин и женщин, Синран учил, что соблюдение целибата и монашеский
образ жизни не являются обязательными. Он основал традицию, допускающую
женитьбу храмовых священников, соблюдающих ограниченный набор обетов. Во
второй половине XIX в. правительство Мейджи издало декрет, согласно
которому духовенство всех японских буддийских сект могло заключать
браки. После этого в Японии постепенно отмерла традиция монашества.
В XIII в. оформилась также школа Нитирен, ее основателем был учитель
Нитирен. Здесь особое внимание уделялось произнесению на японском языке
названия "Лотосовой сутры" - "Нам-м хОрэн-ге ке:", сопровождавшемуся
ударами в барабан. Подчеркивание универсальности Будды и его природы
привело к тому, что историческая фигура Будды Шакьямуни отошла на 2-й
план. Утверждение, что если каждый человек в Японии будет повторять эту
формулу, то Япония превратится в рай на земле, придает буддизму
националистический оттенок. Основное внимание уделяется земной сфере. В
XX в. на основе этой секты развилось японское националистическое
движение Сока Гаккай. Традиция Чань, попав в Японию, стала называться
Дзэн; первоначально она достигла расцвета в ХII-ХШ вв. Она также
приобрела ярко выраженный характер, присущий японской культуре. В
дзэн-буддизме присутствуют определенные влияния воинской традиции
Японии, которой присуща очень суровая дисциплина: верующий должен сидеть
в безупречной позе, при нарушении которой его бьют палкой. В Японии
существует также традиционная религия синто, уделяющая особое внимание
утонченному восприятию красоты всего сущего во всех его проявлениях.
Благодаря влиянию синто в дзэн-буддизме развились традиции аранжировки
цветов, чайной церемонии и другие, являющиеся полностью японскими по
своим культурным особенностям.
Китайская форма буддизма распространилась также во Вьетнаме. На юге,
начиная с конца II в. н.э., преобладали индийская и кхмерская формы
буддизма, причем следует отметить смешение Тхеравады, Махаяны и
индуизма. В XV в. они были вытеснены китайскими традициями. На севере
была первоначально распространена традиция Тхеравады, попавшая сюда по
морю, а также буддийские влияния из Центральной Азии, которые были
занесены осевшими здесь купцами. Во II-III вв. имели место различные
китайcкие культурные влияния. К концу VI в. относится появление
чань-будцизма, известного во Вьетнаме как Тьен. Практики Чистой земли
также стали частью Тьен, они были ориентированы на социальные и
политические проблемы. Традиция Тьен в значительно меньшей степени, чем
Чань, отстранялась от мирских дел.
В Корее, Японии и Вьетнаме сохранился китайский буддийский канон,
записанный китайскими иероглифами, однако в каждой из этих стран он
произносился по-своему. Несмотря на то, что многие тексты были
переведены на национальные языки, классический китайский язык оставался
главным.
В это время (IV в. н.э. и далее) в монастырских университетах Индии
продолжалась устная разработка идей буддизма. Значительное развитие
получили логика и философия как школы Сарвастивады, так и Махаяны.
Учение Будды послужило основой для разработки различных философских
систем, например, Вайбхашики и Саутрантики в Сарвастиваде, Читтаматры,
известной также как Виджнянавада и Мадхьямики, включая Сватантрику и
Прасангику, в Махаяне. Самое главное различие между ними, помимо многих
менее значительных, состоит в том, что каждая следующая из этих систем
дает более тонкий анализ действительности, так как именно незнание
индивидуумом действительности является причиной периодического
неконтролируемого повторения его проблем. Индийские учителя,
придерживавшиеся различных точек зрения, оставили комментарии ко многим
священным текстам Будды. Среди наиболее известных авторов были
Нагарджуна, написавший комментарии к Мадхьямике, и Асанга, сочинивший
комментарии к Читтаматре. Большие дискуссии были не только между ними,
но и со сторонниками таких великих философских традиций как индуизм и
джайнизм, также развившихся в Этот период. Читтаматра и Мадхьямика
попали в Китай и существовали там как отдельные школы, однако в
результате преследований в середине IX в. они заглохли.
Тексты тантр, относящиеся к Махаяне, и особенно к Мадхьямике,
передавались со времени Будды особенно тайно, их начали записывать,
вероятно, во II-III вв. н.э. Тантра подчеркивает использование
воображения с применением техник визуализации самого себя в образе
Будды, в различных его обликах при полном осознании соответствующей
реальности. Представляя самого себя уже обладающим телом и разумом
Будды, мы создаем причины для более быстрого достижения этого
объединяющего состояния, чем с помощью обычных махаянских методов, и
таким образом можем скорее начать помогать другим людям. Множество лиц,
рук и ног у некоторых из изображений Будды имеет несколько уровней,
символически представляющих различные реализации на пути. Их
визуализация помогает одновременно удержать в уме все эти прозрения,
которые они символизируют с тем, чтобы более эффективно способствовать
воссозданию всеведущего ума Будды.
Часть 3.
Тексты тантр, относящиеся к Махаяне, и особенно к Мадхьямике,
передавались со времени Будды особенно тайно, их начали записывать,
вероятно, во II-III вв. н.э. Тантра подчеркивает использование
воображения с применением техник визуализации самого себя в образе
Будды, в различных его обликах при полном осознании соответствующей
реальности. Представляя самого себя уже обладающим телом и разумом
Будды, мы создаем причины для более быстрого достижения этого
объединяющего состояния, чем с помощью обычных махаянских методов, и
таким образом можем скорее начать помогать другим людям. Множество лиц,
рук и ног у некоторых из изображений Будды имеет несколько уровней,
символически представляющих различные реализации на пути. Их
визуализация помогает одновременно удержать в уме все эти прозрения,
которые они символизируют с тем, чтобы более эффективно способствовать
воссозданию всеведущего ума Будды.
Теперь относительно тантры. Существуют четыре класса тантр, В Китай и
Японию попали преимущественно первые три класса и частично четвертый.
Однако именно он с течением времени получил наиболее полное развитие в
Индии. В четвертом классе тантр, Ануттара-йоге, акцент на работе с
различными тонкими энергиями тела для обретения доступа к наиболее
тонкому уровню сознания, чтобы затем использовать его как инструмент
постижения реальности с целью разрешения собственных проблем и обретения
способности помогать другим наиболее эффективно.
В течение этого времени Махаяна вместе с тантрой распространилась из
Индии, особенно из ее восточных районов, в страны Юго-Восточной Азии.
Как уже отмечалось ранее, эти учения попали в Шри-Ланку (Цейлон) и
Мьянмар (Бирма), однако они не стали господствующими, так как ранее там
утвердилась Тхеравада. В Кампучии (Камбоджа) и в северной части
Таиланда, начиная с IV в., Махаяна была распространена наряду с
Тхеравадой и индуизмом. Со временем и там тоже она была вытеснена
Тхеравадой.
В Индонезии контакты с индийской культурой, и в том числе с буддизмом в
виде Тхеравады и Махаяны, начались во II-III вв. н.э. на Суматре, Яве и
Сулавеси (Целебес). В конце V в. Махаяна, включая тантру, попала на
Центральную Яву и очень там усилилась: буддизм был официально принят
королевой. Ранее в этом районе преобладала Тхеравада. Как и в Кхмерском
королевстве (Кампучия) здесь, наряду с буддизмом процветал индуизм в
форме шиваизма, зачастую они смешивались, Для приобретения могущества
некоторые верующие использовали также элементы местных ритуалов и
спиритизма. В конце VII в. буддизм стал официальной религией на Суматре.
В начале IX в. на Яве построили великий комплекс ступ Боробудур. К
середине IX в. яванские короли завоевали Суматру, а также Малайский
полуостров. На всей этой территории процветала Махаяна, включая все
четыре класса тантр. В конце Х в. великий индийский мастер Атиша посетил
Сурварнадвипу, которую можно идентифицировать как Суматру. Он ездил туда
с целью возвращения махаянской преемственной линии учений о Бодхичитте,
о том, как раскрыть сердце всех и стать буддой, чтобы помогать людям. Он
вернул эти учения не только в Индию, но и в Тибет, где способствовал
возрождению буддизма после периода преследований и упадка. Атиша
сообщил, что в это время в Индонезии были распространены учения
Калачакра Тантры. В конце XIII в. на Суматре, Яве и в Малайзии
распространился ислам, завезенный сюда арабскими и индийскими купцами,
основавшими на побережье торговые центры. К концу XV в. здесь
господствовал ислам, а буддизм был утрачен. Только на Бали сохранилась
смешанная форма индуистского шиваизма и махаянского тантрического
буддизма.
В этот период Махаяна и все четыре класса тантр попали также в Непал,
где со времени короля Ашоки существовала ранняя Хинаяна. Махаяна не
только вытеснила Хинаяну, но и сохранилась в индийской санскритской
форме до наших дней среди неваров в Центральном Непале.
Первыми тибетцами, оказавшими предпочтение буддизму, был народ чианг.
Это произошло в конце IV в. н.э., когда они управляли частью северного
Китая, что, однако, не оказало влияния на собственно Тибет. В первой
половине VII в. состоялись первые контакты Тибета с буддизмом (его
махаянской традицией), пришедшим из Хотана, расположенного в южной части
бассейна реки Тарим в Восточном Туркестане. Эти события имели место во
время правления короля Сонгцен гампо, который властвовал в центральном и
восточном Тибете, в Шан-Шуне в Западном Тибете, в северной части
Мьянмара (Бирма) и, в течение некоторого времени, в Непале. Он женился
на китайской и непальской принцессах; обе принцессы привезли с собой
изображения Будды, а также астрологические и медицинские тексты тех
традиций, которым они следовали. Король направил в Кашмир миссию с целью
разработки более совершенной системы тибетской письменности;
существовавшая в Тибете письменность была заимствована из Шан-Шуна, она
также испытала некоторое влияние хотанской письменности. В это время
начали переводить с санскрита буддийские тексты, однако работы не имели
большого масштаба.
Между этим периодом и известным диспутом монастыре Самье в конце VIII
в., когда во время правления короля Тризонг-детцена было принято
решение, что в Тибете будет принята не китайская, а индийская форма
буддизма, состоялись контакты с другими буддийскими традициями. В это
время владычество Тибета распространялось на государства-оазисы пустынь
Восточного Туркестане, контакты с буддизмом в Западном Туркестане
простирались до Самарканда. Именно король Тризонг-детцен завоевал и в
течение короткого времени удерживал китайскую столицу Чанъянь. Хотя на
этом диспуте китайский буддизм был отвергнут, некоторое влияние традиции
чань можно обнаружить в тех школах тибетского буддизма, которые говорят
о двух типах верующих: о тех, кто достигает всего сразу же, и о тех, кто
проходит путь постепенно. Первая школа напоминает учение чань о
стремительном просветлении (о нем было сказано выше), однако в Тибете
оно интерпретируется совершенно по-другому.
В Киргизии были обнаружены руины буддийских монастырей, датируемые VI-Х
вв. Неясно, принадлежат ли они традиции западных тюрков или уйгуров, а
также сколь велико было здесь влияние Тибета. В долинах рек Или и Чу,
расположенных восточнее или западнее озера Иссык-Куль, найдено множество
наскальных буддийских надписей на тибетском языке, датируемых именно
этим и более поздним периодами, что свидетельствует о присутствии
тибетской буддийской культуры в этих районах.
Добуддийская тибетская традиция бон достигла расцвета в королевстве
Шан-Шун, самый западный район ее распространения - Тазик. Трудно
сказать, расположен ли Тазик на территории современного Таджикистана.
Эту традицию исследует отождествлять с распространенным в Центральной
Азии шаманизмом, хотя они и имеют общие черты. В тибетском буддизме
присутствует некоторое влияние шаманизма, преимущественно в таких
ритуалах, как привязывание к деревьям молитвенных флагов, выполнение
всевозможных обрядов с целый умилостивить духов, хранителей горных
перевалов и т. д. Традиция бон существует и в наши дни, но она столь
тесно слилась с буддизмом, что практически является еще одной его
линией. В этой традиции используется другая терминология и другие
названия священных образов, однако основные техники имеют очень много
общего с тибетскими буддийскими техниками, развившимися на основе первой
волны распространения буддизма в Тибете.
Первая волна буддизма пришла в Тибет преимущественно благодаря усилиям
Падмасамбхавы, или Гуру Ринпоче, как он стал известен среди тибетцев. Он
положил начало традиции Ньингма, или "старых (переводов)". В середине IX
в. имели место сильные гонения на буддизм, и традиция Ньингма продолжала
существовать в основном тайно, многие тексты были спрятаны в пещерах и
обнаружены вновь через несколько столетий.
После наступления более благоприятного времени, начиная приблизительно с
Х в., из Индии пригласили новых учителей и в Тибет пришла другая волна
буддизма. Она известна как период "новых (переводов)", когда получили
развитие три главные традиции: Сакья, Кагью и Кадам. В XIV в. традиция
Кадам была преобразована в Новую Кадам, или Гелуг. В традиции Кагью
существуют две главные линии. Дагпо Кагью развилась из линии Тилопы,
Наропы, Марпы, Миларепы и Гампопы. Она подразделяется на 12 разных
линий, одна из них Карма Кагью, главой которой традиционно является
Кармапа. Наиболее важными из этих 12 линий являются Другпа, Дрикунг и
Таг-лунг Кагью. Вторая главная линия Кагью, Шангпа, ведет свое
происхождение от индийского мастера Кхьюнгпо Налжор. Традиция Сакья идет
от великого индийского мастера Вирупы, а Кадам - от индийского мастера
Атиши, который, прежде чем отправиться в Тибет, совершил путешествие в
Индонезию с целью возрождения некоторых линий Махаяны, попавших туда,
как уже упоминалось, из Индии. Традиция Новая Кадам, или Гелуг, была
основана Тзонкапой.
Одной из величайших фигур в тибетском буддизме является Далай-лама;
Далай-лама 1 был учеником Тзонкхапы, когда 3-й его "перерожденец" прибыл
в Монголию, ему дали имя "Далай", по-монгольски "океан", а предыдущие
его перерождения после смерти были признаны как Далай-ламы 1 и II.
Далай-лама IV родился в Монголии; Далай-лама V объединил весь Тибет и
стал не только духовным, но и политическим лидером. Неверно полагать,
что Далай-лама является главой традиции Гелуг; ее возглавляет Гандэн Три
Ринпоче. Далай-лама стоит выше любого главы любой из традиций, являясь
покровителем всего тибетского буддизма. Панчен-лама 1 был одним из
учителей Далай-ламы V. В отличие от Далай-ламы Панчен-лама занимается
исключительно духовными делами. Когда возраст Далай-ламы и Панчен-ламы
был подходящим, тогда один из них мог стать учителем другого.
Анализируя четыре традиции тибетского буддизма, мы приходим к выводу,
что общее у них составляет приблизительно 85%, Все они следуют учениям
Индии как своей первоначальной основе. Все они изучают философские
догматы четырех буддийских традиций Индии, рассматривая это как путь к
достижению все более тонкого понимания реальности. В этом отношении они
все признавали, что наиболее совершенной является Мадхьямика. Все они
соблюдают традицию проведения диспутов, широко распространенную в
индийских монастырях, а также традицию великих созерцателей Индии,
махасиддх. Все они следуют объединенному пути сутры и тантр, которые
являются общей махаянской основой этих учений. Общей для них является и
традиция монашеских обетов; это традиция хинаянской школы
Мула-Сарвастивады, развившаяся из Сарвастивады и незначительно
отличающаяся от распространенной в Юго-Восточной Азии и Китае традиции
Тхеравады. В Тибете не получила распространения традиция полностью
посвященных монахинь, хотя в тибетских монастырях существовал институт
послушниц. Приблизительно 85% монашеских обетов не отличаются от обетов
других традиций. Однако незначительные различия существуют. Одежда
монахов темно-бордового цвета, а рубашки не имеют рукавов.
Буддийские тексты переводились на тибетский язык главным образом с
санскрита, лишь некоторые были переведены с китайского, в случае, когда
был утерян санскритский подлинник. Тексты хранятся в двух главных
собраниях: Кэнгьюр, объединяющий подлинные слова Будды, и Тэнгьюр, в
котором собраны индийские комментарии. Это самый крупный корпус
буддийской канонической литературы, содержащий наиболее полное изложение
индийской буддийской традиции, что особенно ценно, так как начиная с
ХII-ХIII вв. буддизм в Индии потерял влияние в результате тюркских
вторжений из Афганистана. Большинство утраченных санскритских
подлинников сохранилось исключительно в тибетских переводах.
Таким образом, Тибет стал наследником индийского буддизма в то время,
когда в самой Индии он оформился в виде традиции, признающей постепенный
путь. Великий вклад тибетцев в буддизм состоит в дальнейшем развитии его
организации и методов обучения. Тибетцы разработали способы раскрытия
всех основных текстов и прекрасные системы толкования и обучения.
Из Тибета буддизм проник в другие районы Гималаев, такие как Ладакх,
Лахул-Спити, Киннуар, область Шерпа в Непале, Сикким, Бутан и Аруначал.
Однако наиболее масштабным было распространение буддизма в Монголии в
конце VI в. во время тюркского, а затем и уйгурского правления в
Монголию пришла из Центральной Азии первая волна учений махаянского
буддизма. Позднее, в XVII в. Монголия была искусственно разделена
маньчжурами на Внешнюю и Внутреннюю Это произошло до завоевания ими
Китая, Буддизм распространился на территории всей Монголии. Вторая,
более крупная волна пришла их Тибета в ХН1 в. во времена хана Хубилая,
когда в Монголию прибыл великий мастер традиции Сакья Пхагпа-лама. Для
помощи в переводе буддийских текстов он разработал новую монгольскую
письменность. В это время в Монголию пришли также учителя традиции Карма
Кагью.
Тибетский буддизм был принят также некоторыми другими наследниками
Чингиз-хана, а именно: ханами Чигитай, правившими в Восточном и Западном
Туркестане, и ханами Или, правившими в Персии. фактически в течение
нескольких десятилетий тибетский буддизм был государственной религией
Персии, хотя он и не получил поддержки коренного мусульманского
населения. В середине XIV в., с падением в Китае монгольской династии
Юань, влияние буддизма в Монголии, поддерживавшегося в основном знатью,
ослабело.
Третья волна буддизма пришла в Монголию в конце XVI в. благодаря усилиям
Далай-ламы III, когда главной формой распространившегося среди монголов
тибетского буддизма стала традиция Гелуг. Однако незначительные следы
традиций Сакья и Кагью сохранились несмотря на то, что они не были
признаны официально. В некоторых небольших монастырях продолжали
практиковать традицию Ньингма, однако ее истоки не ясны: происходит она
от тибетских традиций собственно школы Ньингма или же от практик
Ньингма, восходящих к "Чистым видениям" Далай-ламы V. Первоначальный
стиль возведения тибетских монастырей возник в конце XVI в. при
постройке монастыря Эрдэни-Цзу на месте древней столицы Каракорум.
С тибетского языка на монгольский были переведены полные собрания
текстов Кэнгьюр и Тэнгьюр. Выдающиеся монгольские ученые написали
комментарии к буддийским текстам иногда на монгольском, но большей
частью на тибетском языке. В Монголию из Тибета перешла традиция
монастырской жизни монахов, но традиция послушниц не попала ни в
Монголию, ни в районы с бурятским, тувинским и калмыцким населением.
Линия перерождений тибетского мастера Таранатхи стала известна как линия
Богдо-гегенов, или Джебцун-дамба Хутухт, которые стали традиционными
главами буддизма в Монголии. Их резиденция находилась в Урге (ныне
Улан-Батор). С течением времени тибетский буддизм несколько
приспособился к условиям Монголии. Например, 1-й Богдо-геген Дзанабазар
(вторая половина XVII - начало XVIII вв. ) создал специальную одежду
монгольских монахов для ношения главным образом в свободное от
выполнения церемоний время. На основе уйгурской и монгольской
письменности он разработал также алфавит союмбу, использовавшийся для
транслитерации тибетских и санскритских слов.
В XVII в. тибетский буддизм, и в первую очередь традиция Гелуг, попал к
маньчжурам, а во время их правления - в Маньчжурию и в северные области
Китая. Был основан тибетский монастырь в Пекине, а в Гехоле, летней
столице маньчжуров, расположенном на северо-востоке от Пекина были
построены точные копии лхасской Поталы, а также монастырей Самье и
Ташилунпо. Кэнгьюр был полностью переведен с тибетского языка на
маньчжурский, в основе которого лежит адаптированный монголами уйгурский
шрифт.
В начале XVII в. тибетский буддизм из Монголии проник на север к
бурятскому населению Забайкалья. Вторая линия пришла непосредственно из
Тибета из монастыря Лабранг Ташикьил в провинции Ам-до. С целью
ослабления позиции Богдо-гегенов и влияния монголов и маньчжуров в этой
части России, царь дал настоятелям Гусиноозерского дацана как главам
бурятского буддизма титул Бандидо Хамбо-Лама. Таким образом бурятская
традиция стала официально независимой от монгольской церкви. В 20-х
годах нашего века часть бурят переселилась из Забайкалья во Внутреннюю
Монголию и там продолжила свои собственные буддийские традиции в
дополнение к тем, что уже существовали в этой области.
В XVIII в. тибетский буддизм из Монголии попал также к тюркскому
населению Тувы, хотя, как было отмечено ранее, первая волна буддизма
пришла в Туву в IX в. от уйгуров. Как и в Забайкалье, это была главным
образом традиция Гелуг; традиция Ньингма также получила значительное
распространение. Настоятели Чаданского хурэ как главы тувинского
буддизма получили титул Хамбу-лама. Поскольку Тува, подобно Монголии, до
1912 г. находилась под маньчжурским правлением, тувинские Хамбу-ламы
подчинялись непосредственно Богдо-гегенам в Урге: тувинский буддизм имел
значительно более тесные связи с Монголией, чем бурятский. В Туве
буддизм мирно сосуществовал с местной традицией шаманизма: в одних
случаях люди обращались к шаманам, а в других - к буддийским
священникам.
К западным монголам, ойратам, тибетский буддизм впервые попал в XIII в.,
однако не получил здесь широкого распространения. Более глубокие корни
он пустил в конце XVI - начале XVII вв., когда получила распространение
традиция Гелуг, пришедшая непосредственно из Тибета и отчасти через
Монголию. Это было в Джунгарии в Восточном Туркестане (ныне северная
провинция Синь-Цзянь, в КНР), в Восточном Казахстане, а также, возможно,
на Алтае.
Шаманизм в этих районах был запрещен Советом ханов. Когда предки
калмыков отделились от ойратов Джунгарии в начале XVII в. переместились
в район между Волгой и Доном к северу от Каспийского моря, они принесли
с собой собственную традицию тибетского буддизма. Большую помощь им
оказал ойрат Зая Пандита, Намкхаи Гиятсо, который на основе монгольской
письменности разработал калмыцко-ойратскую письменность. Глава
калмыцкого буддизма назначался царем и именовался Лама калмыцкого
народа. Его резиденция располагалась в Астрахани, и, подобно бурятскому
Бандидо Хамбо-ламе, он был совершенно независим от монголов. Духовное
руководство калмыки получили непосредственно из Тибета. Несмотря на то,
что наибольшее распространение у калмыков получила традиция Гелуг,
вследствие присущего им синкретизма они приняли также некоторые обряды
традиций Сакья и Кагью.
В XVIII в. маньчжуры истребили ойратов в Джунгарии; во второй половине
того же столетия многие калмыки вернулись в Джунгарию и присоединились к
ойратам, еще остававшимся в этой области, принеся с собой сильную
буддийскую традицию. Эта традиция продолжает существовать среди ойратов
в северных районах Восточного Туркестана. Одна ветвь тувинцев, также
подвергшихся гонениям маньчжуров, дошла до центральной части Восточного
Туркестана, и, очевидно, основала собственную традицию тибетского
буддизма в районах Урумчи и Турфан.
Кроме того, одним из наставников Далай-ламы XIII был бурятский лама
Агван Доржиев. Под его влиянием в Петрограде в 1915 г. был построен
тибетский буддийский монастырь традиции Гелуг.
Итак, мы видим, что буддийские учения широко распространились во всех
наиболее важных регионах Азии. В каждом из этих регионов буддизм
адаптировался к местным обычаям и традициям и, в свою очередь, каждая
культура внесла в его развитие свои характерные черты. Все это находится
в соответствии с основным буддийским методом обучения с помощью
"искусных средств". Существует множество техник и методов, используя
которые можно помочь людям преодолеть собственные проблемы и
ограничения, реализовать возможности с тем, чтобы наиболее эффективно
помогать другим. Таким образом, хотя существует много различных форм
буддизма, все они, основываясь на учениях Будды, согласуются друг с
другом. Есть вопросы?
Вопросы к А.Берзину.
Ответы на вопросы.
В: Расскажите, пожалуйста, о современном положении буддизма в Тибете.
О: В настоящее время ситуация в Тибете довольно сложная. В 1959 г. после
оккупации Тибета Китаем и народного восстания 1959 г. против китайцев
Его Святейшество Далай-лама покинул Тибет и вместе со 100 тыс. беженцев
отправился в изгнание в Индию. Теперь буддизм процветает в Индии в
общине тибетских беженцев; все важнейшие монастыри, институты и
образовательные центры восстановлены и успешно функционируют.
В самом Тибете ситуация не столь благоприятная. Еще до культурной
революции началось разрушение практически всех (за исключением 13) 6259
тибетских монастырей. Особенно много монастырей разрушили во время самой
революции. Большинство из более чем 600 тыс. монахов и монахинь
принудили отказаться от обетов, многие были сосланы в концлагеря и более
110 тыс. было убито или погибло. В результате китайской оккупации
погибло более 1 млн. тибетцев из населения общей численностью 6 млн.
Следует отметить, что Тибетский автономный район КНР является лишь
частью Тибета. Другие районы Тибета Амдо и Кхам были присоединены к
смежным с ними китайским провинциям.
ё
ј
ѕ
ј
R
T
T
V
X
ґ
¶
ё
є
ј
’
”
и было основной причиной, однако толчок был дан, и некоторые монастыри
начали восстанавливать даже в тех районах, куда не добирались туристы.
Время от времени китайские власти позволяли некоторым новичкам поступать
в монастыри, однако обучение и образование были чрезвычайно сокращены по
сравнению с прошлым.
За минувшие полгода в Тибете вспыхнули новые восстания, за которыми
последовали дальнейшие ограничения. Таким образом, хотя программы по
восстановлению, монастырей не были прекращены полностью, религиозных
свобод стало меньше, чем в 80-е годы, у стен монастырей расположилось
множество китайских солдат. В результате сохранения в Лхасе военного
положения паломники из других районов Тибета больше не могут посещать
"святой город". Число молящихся, которым позволено посещать монастыри
различных областях Тибета, ограничено и находится под довольно строгим
контролем. В течение часа позволяется войти только определенному
количеству людей. Тибетским беженцам из Индии, Непала и других стран
запрещено посещать Тибет. Ламы из эмигрантских общин не могут больше
приезжать для оказания помощи по восстановлению буддийских традиций. В
настоящее, время ситуация довольно сложная, но вера, преданность и
решимость тибетского народа остаются очень сильными.
В: Что произошло с имуществом тибетских монастырей, их библиотеками,
художественными ценностями? Было ли все это конфисковано китайским
правительством?
О: Китайцы забрали большую часть сокровищ великих монастырей, а золотые
статуи и предметы поклонения были либо расплавлены и затем
использовались как золотые слитки, либо были проданы в Гонконг за
валюту. Было сожжено огромное количество религиозных книг, камни с
высеченными на них молитвами использовались для полов в туалетах,
священные тексты использовали вместо туалетной бумаги, повсеместно
происходило осквернение традиции. Большая часть художественных
произведений, находившихся в монастырях, погибла во время их разрушения.
Конечно, есть исключения. Некоторые монастыри сумели сохранить собрания
своих библиотек нетронутыми, но их количество незначительно. Большая
часть великих сокровищ была утрачена. Это придает еще большую ценность
значительным собраниям буддийских текстов и произведениям искусства,
хранящимся в Советском Союзе и Монголии.
В: Существует ли в Китае буддийская религия?
О: Да. В самом этническом Китае есть несколько храмов и определенный
интерес к буддизму. Во время культурной революции там разрушили
множество монастырей и храмов, но затем часть их была восстановлена.
Ныне большинство из них используется в туристических целях и как музеи,
однако существуют также частично функционирующие монастыри и храмы.
Несмотря на это, многие люди в Китае проявляют огромный интерес к
культурному наследию буддизма в своей стране. Однако современный
китайский буддизм как в самой Народной Республике, так и среди китайцев,
живущих за границей, часто является смешением буддизма с конфуцианским
почитанием предков и ворожбой даосов.
В районах Внутренней Монголии, Восточного Туркестана и Маньчжурии, не
населенных ханьцами, процветала тибетская форма буддизма.
Во Внутренней Монголии также было разрушено много монастырей, некоторые
из них были затем восстановлены и вновь открыты. Деятельность этих
монастырей возобновлена, однако она ограничена по сравнению с прошлым.
В Восточном Туркестане (ныне провинция Синьцэянь) среди полумиллионного
населения ойратов, или западных монголов, также, по-видимому, происходит
определенное возрождение тибетской формы буддизма. Было сообщено, что
проживающие в районах Урумчи и Турфан тувинцы, которых там называют
урянхайцы, также восстанавливают свои храмы.
В Пекине был открыт традиционный тибетский буддийский храм Юн Хэ Гун,
однако он функционирует лишь частично. Комплекс Гугэ, состоящий из
тибетских, монгольских и маньчжурских храмов, расположенный на священной
горе Утайшань к юго-западу от Пекина, также привлекает множество
паломников. В Пекине открыта школа обучения лам из северо-восточной
провинции Тибета Амдо, однако ее программа чрезвычайно сокращена и
рассчитана только на шесть месяцев.
ЛАМАИЗМ.
Традиционно считается, что Тибет — страна Авалокитешвары, бодхисаттвы
сострадания, а тибетский народ — его потомки. Тибетцы ведут свою
родословную от союза Авалокитешвары, который некогда воплотился в форме
огромной обезьяны и богини Тары, принявшей образ устрашающей демоницы.
От них-то, по преданию, и произошли люди, населившие впоследствии долину
Ярлунг.
Тибетский народ не имел единого правителя до 127 года до н. э., когда,
согласно легенде, один из индийских царей, по имени Рупати, после своего
поражения в известной битве, описанной в Махабхарате, перешел Гималаи и
достиг долины Ярлунг. Там двенадцать мудрейших бонских священников,
поверив в его небесное происхождение, провозгласили его царем и дали имя
Ньятри Ценно. С этого момента начался относительно цивилизованный период
развития Тибетской культуры, одним из основных положений которой
является представление о взаимозависимости человека и природы. В
до-буддийский период в основе религии и культуры Тибета лежало учение
школы "бон", остатки которой, хотя и в весьма измененном под влиянием
буддизма виде, можно еще встретить в тибетских общинах, находящихся в
изгнании.
Буддизм стал в Тибете государственной религией несколько позже. Впервые
он появился на территории этой страны в правление царя Лха Тхотори
Ньянцена, а затем постепенно ассимилировался в культуру, пока наконец не
пронизал собой всю культурную жизнь Тибета благодаря усилиям нескольких
поколений буддийских правителей. Царь Сонгцен Гампо, взойдя на трон в
тринадцатилетнем возрасте, построил в Лхасе два храма: Раса Трулнанг
Цуглаг Кханг и Рамоче Цуглаг Кханг. Он послал своего министра Тонми
Самбхоту в Индию для обучения санскриту и письменности, в результате
чего был составлен тибетский алфавит, по типу санскритсткого. Он также
пригласил из Индии Ачарья Кумару и Брамина Шанкару, а также Ачаоья
Шилманджу из Непала, которые и начали перевод и распространение Учения
Будды. Хотя в то время не было еще сколько-нибудь заметного и широкого
изучения буддизма, царь лично дал многим людям учение, преимущественно
касающееся Арья Авалокитешвары.
В период правления царя Трисонг Децена буддизм в Тибете получил
значительно большее распространение, после того, как он пригласил в
страну двух великих учителей: Шантаракшиту и Падмасамбхаву. Одновременно
с этим значительно ускорился процесс перевода канонических текстов
буддизма на тибетский язык. С этой целью в Тибет прибыло одновременно
108 индийских ученых. Они же приняли участие и в построении буддийских
монастырей.
Через три поколения, в период правления царя Три Ралпачена, был выпущен
указ, согласно которому каждого монаха должны были обеспечивать семь
домохозяев. Одновременно с этим было построено несколько тысяч храмов.
Три Ралпачен также пригласил много индийских учителей, таких как Ачарья
Джинамитра, Сурендрабодхи, Данашилу, которые вместе с тибетскими
переводчиками пересмотрели и стандартизировали ранние переводы в
соответствии с новой терминологией. Таким образом расширялась в Тибете
проповедь Учения Будды. К сожалению, этот период расцвета, известный в
истории как "время буддийских царей Тибета", вскоре закончился.
Наследник Ралпачена, царь Лангдарма (конец IX века н.э.), не был
последователем буддизма. Монастыри опустели, монахов вынуждали вернуться
к мирской жизни и часто даже принуждали к службе в армии. Тибетская
империя распалась на множество удельных княжеств и буддизм в Тибете
временно пришел в упадок.
Тем не менее, в это время Мар Шакья Еше и Цанг Рабсел, держатели
монашеской линии Шантаракшиты, бежали в Доме (северо-восточный Тибет), и
там, с помощью двух китайских монахов дали полное монашеское посвящение
Лачен Гонгпа Рабселу, что знаменует собой возрождение монастырской
традиции в Тибете. Подобным же образом, благодаря прибытию в Нгари
(запад Тибета) Садхупалы и великого кашмирского ученого Шакьяшри, там
также широко распространилась монастырская линия Учения и появились
многочисленные монашеские общины. Впоследствии эти монахи вернулись в
Центральный Тибет, восстановили там монастыри и храмы и проповедовали
Учение.
Однако, наиболее значительное возрождение буддизма имело место в
Западном Тибете, откуда Лха Лама Еше О, следуя примеру ранних
буддистских царей, отправил группу молодых, подающих надежды, тибетцев в
Кашмир, бывший в то время признанным центром буддистской учености.
Великий переводчик Ринчен Зангпо (958-1055г.г.) и его современник Легпай
Шераб, по возвращении в Тибет распространяли Учение посредством
переводов, проповеди и строительства монастырей. Благодаря деятельности
Лха Ламы Еше создались условия для прибытия в Тибет великого индийского
учителя Атиши. Он способствовал восстановлению Учения в его первозданном
виде и разъяснял многие вопросы и противоречия. Атиша является автором
знаменитого сочинения "Светильник на пути к просветлению", которое
явилось основой возникновения линии постепенного пути, "ламрима", и
целой ветви аналогичных сочинений в буддистской литературе Тибета.
Среди последователей этой линии одним из известнейших является ученик
Атиши по имени Дром Тонпа, который собрал воедино все произведения
своего учителя и основал линию Кадампа. В этот период были восстановлены
связи Тибета с индийским буддизмом, и появление многочисленных учителей
стало причиной возникновения различных линий передачи Учения. Постепенно
из них выделилось три основных новых школы: сакья, кагью и гелуг. Школа
ньингма ассоциируется с той формой буддизма, которая была принесена в
Тибет Гуру Падмасамбхавой. Вместе они составляют четыре основных школы
тибетского буддизма.
По мере роста влияния Монголии на Тибет монгольские правители стали
оказывать свое покровительство сакьясским ламам. Вследствие этого в 1253
году Кубаи Хан даровал три провинции Тибета сакьясскому ламе Дрогону
Чогьял Пагпе, преемники которого правили в Тибете 105 лет, вплоть до
1358 года, когда они уступили свое влияние Тай Ситу Чангчуб Гъелцену.
Затем, до 1435 года, правила линия, основанная главой школы сакья Пагмо
Друпой, за которой с 1435 до 1565 года последовало правление линии царей
Ринпунг и трех царей из рода Цангпа в 1566-1641 годах.
В конце XVI века необычайно возросла мощь и влияние школы гелугпа.
Третий Далай-лама Сонам Гьяцо (1543-1588г.г.) значительно расширил
политическое влияние Тибета, вновь обратив в буддизм Монголов. Это
произошло в результате его поездки в Монголию в 1578 году по приглашению
Алтын Хана, который и дал ему титул "Далай-лама", что означает "Океан
мудрости". Четвертый Далай-лама, Йонтен Гьяцо, родился в монгольской
семье, но обучение его проходило в Тибете. В 1642 году Гушри Хан передал
всю полноту духовной и светской власти в Тибете Великому Пятому
Далай-ламе, Нгавангу Лобсангу Гьяцо (1617-1682 г.г). Он и основал
правительство Ганден Подранг, которое существует до наших дней и главой
которого ныне является XIV Далай-лама.
В 1959 году, в результате китайской оккупации. Его Святейшество
Далай-лама был вынужден бежать в Индию. Он образовал там правительство в
изгнании, которое взяло на себя заботу об образовании и размещении
беженцев, о сохранении культуры и монастырской традиции, а также решение
политических вопросов, связанных с проблемой Тибета. Таким образом была
предпринята попытка сохранения духовного наследия Тибета от полного
уничтожения. При правительстве образован Совет по проблемам религии и
культуры, в ведение которого входят все религиозные и культурные вопросы
и который заботится также о благополучии монашеских общин.
Прежде в трех провинциях Тибета — У-Чанге, Дото и Доме — было больше
6000 мужских и женских монастырей. Из них не осталось ни одного, в той
или иной степени не затронутого китайским вторжением, а большинство из
них оказались полностью разрушены. Более 200 монастырей было
восстановлено на территории Индии, Непала и Бутана. Во всем мире
существует в качестве религиозных и культурных объединений более 600
центров тибетского буддизма.
Тибетский буддизм:
[Школа ньингма]
[Школа сакья]
[Школа кагью]
[Школа гелуг]
Борис Назаров ДЗЭН
© Борис Константинович Назаров, 2002.
Рассказывают, что один Учитель Дзэн задумал систематизировать своё
Учение. Он тщательным образом изучил всё, что было известно до него,
доработал некоторые детали Учения, чтобы сложилась стройная система, и
написал Книгу. Напечатал собственноручно несколько десятков экземпляров
своей книги (тогда это требовало много времени и труда, так как делалось
вручную), которые без труда нашли своих читателей. Когда этот Учитель
умирал, он выбрал самого достойного из своих учеников и назначил своим
преемником. Когда его любимый ученик сам стал Учителем, он не пожалел
сил, времени и средств, чтобы собрать все до одного экземпляры книги
своего Учителя, сложил их в храме на полу и сжёг. Нет и не может быть
учебника по Дзэн. Дзэн – сугубо личное дело каждого, ступившего на этот
путь.
И так – “Книга”, которая должна быть уничтожена.
ДЗЭН
Мы живём, образно говоря, в королевстве кривых зеркал. Когда мы смотрим
на окружающий нас мир, мы видим не сам мир, а его отражение в зеркале,
которым является наше сознание. Зеркало это – наше сознание – искажено
нашим жизненным опытом. Каждый имеет свой уникальный (единственный, не
похожий на другие) жизненный опыт, и зеркало каждого имеет свою
уникальную кривизну. Если мы все сейчас постараемся дать исчерпывающее
(предельно полное) описание окружающего мира, у каждого получится своё
собственное описание, отличающееся от других. Дзэн – буддисты говорят
поэтому, что бесполезно описывать путь, потому что собеседник всё равно
тебя не поймёт (или поймёт неправильно).
При достижении сатори (просветления), когда зеркало, которым является
наше сознание, вдруг выпрямляется, то знание, которое одномоментно
(мгновенно, внезапно) открывается перед человеком, оказывается не
укладывающимся в рамки нашей обыденной логики. Это знание настолько
всеобъемлюще, что у нас – людей – просто не хватает слов для его
описания. Дзэн-буддисты говорят поэтому, что бесполезно описывать это
запредельное знание и состояние сатори, потому что собеседник всё равно
тебя не поймёт (или поймёт неправильно).
Тот же, который способен тебя понять, не нуждается в твоих описаниях и
объяснениях. Уже не нуждается.
Основатели и последователи школы дзэн оказались наедине с невиданной
ранее задачей: как, не сказав ни слова о сути рассматриваемого предмета,
ответить на этот вопрос, что это такое – сатори? “Мне действительно
нечего сказать вам… а если я не скажу, никогда это не станет вашим
собственным”. Они сами сформулировали себе эту задачу и сами её решают,
решают на протяжении веков. Так долго решается задача не потому, что она
трудна, хотя она на самом деле трудна, а потому что каждое поколение и
даже каждый человек решает её заново.
Каждое, любое описание дзэн и сатори можно сравнить с тропой,
протоптанной по глубокой снежной целине. Каждая такая тропа манит
лёгкостью передвижения по ней. Но это не твоя тропа. Идя по ней, ты
вдруг обнаруживаешь, что тропа кончилась и тот, кто протоптал её – эту
колею в глубоком снегу, заявляет, что он здесь нашёл, что искал и дальше
ему идти незачем. Это не твоя тропа: тот, кто проторил её, не забрал
того, что нашёл в конце, однако ты видишь, что это тебе не подходит: с
помощью этого тебе не удаётся достичь желаемого. Может, ты даже не
заметишь того, что помогло проторившему тропу достичь сатори. Ты ищешь и
находишь другого учителя, известного тем, что тот проторил свою тропу в
поле, покрытом глубоким снегом, и нашел, в конце концов, то, что он
искал. В конце этой тропы ты опять не обнаруживаешь того, что нужно
именно тебе. Пройдя по нескольким таким тропам, ученик, в конце концов,
приходит к выводу, что ему пора самому торить свою тропу в снежной
целине, порой утопая в снегу по пояс. Кому-то для достижения понимания
этого достаточно пройти по одной колее, кому-то по нескольким, кому-то
не хватит всех троп, которые уже проторены или ещё будут проторены.
Кому-то будет достаточно совета открыть свою собственную сокровищницу.
Возможно, для кого-то покажется странным утверждение, но первым адептом
дзэн был Будда Сиддхартха Гаутама. Именно он проторил первую тропу по
заснеженному полю, отказавшись от догматического следования всем
созданным до него теориям. Прочти всё, сказанное им, и ты станешь
грамотным буддистом, но станешь ли ты бодхисаттвой, достигнешь ли сатори
– просветления?
Западные исследователи буддизма принимают это учение и умом и сердцем,
но остаются только теоретиками.
Каждый должен торить свою тропу, и дзэн-буддисты пошли дальше всех
последователей Будды Шакьямуни – они рискнули попытаться повторить
сделанное самим Шакьямуни и у них получилось! Когда дзэн-буддисты со
всей имеющейся у них энергией отвергают всех учителей, в том числе и
Будду Шакьямуни, они отрицают не опыт учителей и не самих учителей – они
отрицают теоретическое изложение любого опыта (как заведомо ложное для
всех, кроме того, кто это изложение составил). Любое описание, каким бы
подробным и правильным оно ни было, будучи неправильно понятым,
обязательно заведёт в тупик и не поможет, а только помешает в достижении
поставленной цели.
Будда Шакьямуни был первым, проторившим эту тропу, показавшим, как это
делается, доказавшим личным примером, что это возможно. Именно поэтому
дзэн не перестанет быть буддизмом, а каждый, ставший на путь дзэн, будет
последователем Будды, а значит – буддистом.
Путь дзэн глубоко индивидуален, хотя и похож на множество повторений
этого пути, осуществлённых ранее другими. Это так, потому что сходство
есть только методическое.
Методическим приёмом, применяемым при работе учителя дзэн с учеником,
является коан. Коан – это вопрос, не имеющий ответа с точки зрения
бытовой или научной логики. Обычно ученик после долгих раздумий всё-таки
находит ответ, используя порой не всегда корректные ассоциативные связи
различных понятий. Это значит, что коан не вполне удачен. Самые удачные
коаны в дзэне не имеют никакого логического решения. По той простой
причине, что предназначены они только для того, чтобы занять пытливый ум
идущего по пути дзэн. Занять его так, чтобы у него не оставалось времени
(ни одного мгновения) для обдумывания воспринимаемой из внешнего мира
информации. При этом идущий по пути дзэн постепенно приучается
взаимодействовать с окружающим миром на интуитивном уровне, и тогда,
когда это входит в привычку, приходит желаемое сатори – просветление.
Удар палкой – всего лишь ещё один методический приём, имеющий целью
вернуть мышление ученика к окружающей его реальности и к забытому на
время коану. Ученику свойственно идеализировать Учение и Учителя.
Ученик, особенно начинающий, образно говоря, витает в облаках. Ударом
палки учитель, не тратя лишних слов, опускает ученика с облаков на
землю. В некоторых случаях для этого нет необходимости бить ученика
палкой, достаточно спросить: ты слышишь бормотание ручья?
Вне всякого сомнения, для того, чтобы стать на путь дзэн и идти, не
сворачивая, необходимо иметь веру. Веру в Учителя и его способность
помочь тебе, а также глубокая убеждённость в том, что поставленная цель
– сатори – может быть достигнута. Иначе, какой человек (ученик ведь,
прежде всего – человек) способен перенести тяготы учения на пути дзэн.
Умственная нагрузка в виде бессмысленных вопросов, вся самая грязная
работа в доме учителя, да ещё и постоянные побои ни за что ни про что.
Такая методика способна поколебать самую крепкую веру в своего учителя.
Тут нужна не просто уверенность в достижимости цели и вера в способность
учителя, необходима убеждённость, что цель оправдывает средства.
Необходимо внутреннее побуждение, целеустремлённость, сильное желание
достичь сатори (просветления) во что бы то ни стало.
Человеку свойственно стремление к совершенству. В основании этого
стремления лежит инстинкт самоутверждения, являющийся обязательным
условием во внутривидовой борьбе живых существ за продолжение рода.
Именно стремление к совершенству заставляет ученика идти к учителю и
просить у него помощи в достижении такого же совершенства, каким
обладает учитель. Само собой, учитель должен сам обладать таким
совершенством и уметь его продемонстрировать.
Человек отличается от других живых существ также и тем, что в своём
стремлении к совершенству, к самоутверждению в обществе себе подобных он
способен забыть о продолжении рода в физиологическом смысле. На первое
место по шкале ценностей у него становится стремление обрести
наследников не физических, а духовных.
Дзэн-буддисты говорят, что отрицают медитацию, но что такое медитация?
Медитация – это глубокая концентрация сознания на одном каком-то
вопросе, достигаемая при полном отключении от внешних раздражителей и
подавлении, как это ни парадоксально звучит, мыслительной деятельности.
В методике дзэн явно налицо подавление мыслительной деятельности при
взаимодействии с внешним миром, но отсутствует отключение от внешних
раздражителей. На том основании, что от дзэн-буддиста при концентрации
мыслительной деятельности на коане требуется постоянная обращённость к
внешнему миру, то есть, отсутствует отстранённость от внешних
раздражителей, считается, что они отрицают медитацию. Вернее, признают
медитацию только как вспомогательный метод тренировки ума.
Психическая характеристика жизни идущего по пути дзэн:
А) Концентрация мыслительной деятельности на каком-то одном объекте – в
данном случае на коане.
Б) Внутренний мир забывается в процессе постоянной работы ума над
коаном.
В) Постоянное, внимательное наблюдение непрерывно изменяющейся
окружающей обстановки (иначе станет невозможной жизнь в этом мире при
постоянной погруженности в самого себя в процессе решения коана).
Г) Отсутствие размышлений и анализа поступающей через органы чувств
извне информации, реакция на внешние раздражители на уровне интуиции без
обдумывания возможных последствий (мысли полностью заняты коаном).
Д) Отстранение от внешних раздражителей не требуется, и даже является
опасным, так как эти раздражители являются непременными составляющими,
деталями внешнего мира, в котором живёт идущий по пути дзэн, по уши
увязший в своём коане.
Отключение анализирующей составляющей ума при взаимодействии с внешним
миром – это уже обязательное условие созерцания!
От вставшего на путь дзэн требуется постоянная ориентация на внешний мир
с обязательным принятием мира таким, каков он есть, без рассудочной
оценки: плох он или хорош. При этом требуется, чтобы идущий по пути дзэн
все решения принимал, не раздумывая долго, а опираясь в основном на
интуицию. Именно так работает сознание только что родившегося ребёнка, у
которого ещё нет развитого мозга, а значит, нет инструмента для анализа
окружающей обстановки. При отсутствии такого инструмента сознание
ребёнка не отделяет себя от окружающего мира, не противопоставляет себя
ему, а органично в нём пребывает. Весь окружающий мир воспринимается в
целом, без разделения на составляющие элементы (объекты и субъекты) и
без раздачи оценок (удовлетворительно, плохо, хорошо) этим составляющим.
Такое состояние сознания – чистый опыт – называется созерцанием. Такая
постоянная ориентация на интуитивном уровне на окружающий мир, для
напоминания о которой Учитель не брезгует никакими средствами вплоть до
оскорбительных ударов палкой, с одновременным подавлением рассудочной
деятельности есть не что иное как медитация на окружающем мире. Сатори –
это то состояние созерцания, в которое вдруг погружается идущий по пути
дзэн, то есть человек, постоянно медитирующий на окружающем мире, на
окружающей его обстановке.
Правда, медитация предполагает концентрацию мыслительной деятельности на
объекте медитации. Здесь же мыслительная деятельность концентрируется не
на объекте медитации; объект медитации для анализирующей составляющей
ума подменяется коаном.
Итак, что же такое ДЗЭН?
Дзэн – это буддийская школа, ориентированная на прямое постижение
реальности интуитивным путём, посредством медитации на окружающем мире.
Такую медитацию можно осуществлять (практиковать) и без коана.
Как познающий субъект может слиться с познаваемым объектом?
В тот великий миг ты остро осознаёшь, что мир един во всём своём
многообразии. Нет, корова не тождественна травинке, которую она жуёт;
мышка не тождественна кошке, в лапах которой она оказалась. Однако все
вместе составляют неразрывное целое. Все вместе составляют целостную
единую картину, и ничто не может быть отдельным, изолированным от
других. Можно изучить отдельно каждый предмет – и всегда в каждом знании
о каждом предмете будет оставаться некоторая незавершённость, неясная
для понимания качественная характеристика. Познание всех вещей в
органичном единстве всеобъемлюще, а потому исчерпывающе и
фундаментально. В тот момент ты осознаёшь, что мир един, а ты являешься
элементом этого единства. Познавая единый мир, ты одновременно познаёшь
и себя в этом единстве. То есть всегда, когда ты черпаешь знание для
себя из окружающего мира, ты неизбежно познаёшь себя в этом мире. Какое
бы конкретное знание, о каком бы конкретном предмете тебя ни
интересовало. Таким образом, субъект познания в твоём лице и объект
познания – окружающий мир – слились в одно.
Дзэн изобилует поэтическими сравнениями. Что поделаешь… Человек,
обладающий аналитическим умом, снова и снова обдумывает открывшееся ему
знание и не торопится делиться им, пока не облечёт его в ясные и чёткие
формулировки. Часто случается так, что адепт дзэн уходит из нашего мира,
так и не успев сделать задуманное. Остаются только пересказы его мыслей
не совсем понявшими эти мысли учениками. Другое дело – поэт. Его не
останавливает неясность мысли и логическая незавершённость высказывания.
Ему обязательно надо высказаться – это необходимое условие его
существования. Иначе бы он не был поэтом. И уж точно бы он не был
поэтом, если бы не нашёл способа выразить что у него на душе, даже не
имея для этого достаточного запаса слов!
Поющий дракон на мёртвом дереве…
Живой глаз, смотрящий из пустого черепа…
1. Осознание собственной ничтожности, не значимости своего отдельного Я,
невозможности своего отдельного существования, ничтожности своего
индивидуального влияния на окружающий мир, не значимости и никчёмности
своего индивидуального воздействия на мир. (Мёртвое дерево, пустой
череп).
2. Возможность видеть великолепие и красоту гармонии окружающего мира,
непередаваемую красоту гармоничного единства множества окружающих
объектов, возможность увидеть, что сам являешься органичной частью этого
прекрасного мира. (Поющий дракон, живой глаз).
Прозрачная пустота.
Другое определение феномена, встречающееся в другой литературе о
буддизме – ясный свет. Мне больше нравится “ясный свет”, хотя
“прозрачная пустота” ближе к ключевому понятию шуньяты в буддизме.
“Ясный свет” подобен чистому прохладному воздуху перед рассветом.
“Ясный свет” подобен незамутнённой воде чистой реки под зимним льдом.
Когда “ясный свет” окружает тебя, ты как бы погружён в него и одинаково
хорошо видишь во всех 10 направлениях так далеко, как только захочешь.
“Ясный свет” ниоткуда не идёт, он есть свойство окружающего нас
пространства. Если в воплощённом мире, чтобы увидеть что-то, нам нужен
свет, идущий от источника, то “ясный свет” не нуждается в источнике.
“Ясный свет” ощущается физически более явно, чем воздух. Воздух, в
который мы погружены, нами не замечается. “Ясный свет” ощущается как
субстанция более плотная и осязаемая, чем воздух, более плотная в своей
насыщенности живительной свежестью.
Дзэн в классическом виде является методикой принудительной выработки у
ученика созерцательного отношения к жизни. На начальной ступени обучения
эта методика заключается, в основном, в двух пунктах:
1. Предельная загрузка ума работой над неразрешимыми парадоксальными
вопросами, носящими общее название “Коан”.
2. Постоянное напоминание об окружающем реальном мире. Для напоминания о
том, что ученик живёт в реальном воплощённом мире, применяется большой
набор методических приёмов, среди которых заметное место занимают
физические побои.
В ходе такой тренировки ума ученик приучается к постоянному и
внимательному отношению к окружающему миру и к взаимодействию с ним на
интуитивном уровне, не затрачивая времени и умственной энергии на анализ
информации, поступающей от органов чувств, и на обдумывание своих
поступков, действий в этом самом окружающем мире. Когда такое
интуитивное взаимодействие с окружающим миром входит в привычку, ученик
готов к сатори. С этого момента начинаются попытки учителя
спровоцировать наступление сатори у ученика. Это делается путём создания
жизненных ситуаций, могущих создать у ученика соответствующий настрой.
Придумывание специальных коанов, ведение бесед в стиле дзэн – мондо,
поручение специфических видов работ, попытки вызвать психические
потрясения, физические потрясения в виде ещё более жестоких побоев и
даже изощрённые пытки, приводящие порой к инвалидности ученика.
Для любого учителя желательно самому добиться наступления сатори у
ученика, но не всегда это удаётся. Когда учитель исчерпает все свои
способности в придумывании каверзных ситуаций и провокационных вопросов,
он может разрешить ученику уйти попытать удачу в общении с другим
учителем. Однако ученик, уходя от одного учителя к другому, всегда
должен помнить, что самую большую работу с ним проделал первый учитель,
и поэтому не должен уходить от него без разрешения, если учитель
считает, что исчерпал ещё не все свои возможности. Однако и здесь в
принципе допускается уход от учителя без его разрешения – ведь, цель
здесь оправдывает любые средства.
Бывает и так, что ученик, будучи хорошо подготовленным в предыдущих
воплощениях и имеющий хорошую карму, выработав привычку интуитивного
общения с окружающим миром, достигает сатори без всяких дополнительных
усилий со стороны учителя. “Когда плод созревает, надо потрясти дерево,
чтобы плод упал. Некоторые плоды падают сами”.
Тема Дзэн достойна отдельной большой книги. Однако этих книг написано
очень много. Даже слишком много, чтобы писать что-либо ещё без риска
прослыть попугаем. Поэтому я должен ещё раз оговориться, что пишу только
пособие для желающих понять, что это такое. Только пособие и не более
того. Для современного ума, воспитанного на точных науках и логическом
анализе. Пособие, которое может быть комментарием, а может – вступлением
для тех, кто только собирается познакомиться с дзэн.
Моё представление о дзэн, возможно, лишено поэтичности, но нельзя
требовать, чтобы все были поэтами.
Учителя дзэн утверждают, что всё, что говорится и пишется о дзэн, могут
понять только те люди, которые достигли сатори (просветления). Остальным
это недоступно. Тогда, может быть, действительно не зачем писать все эти
толстые книги и незачем тратить время на пустую болтовню? Однако я хочу,
чтобы в умах людей, не достигших сатори, сложилась логически целостное
умозрительное представление о дзэн и сатори, о буддизме и просветлении.
Ведь всегда легче искать что-то, зная, как это выглядит!
15.10.2000 г., пос. Коротчаево.
Дж. Рейнольдс. Буддистские представления о Боге
27 Сентябрь 2002 @ 17:38:56
Опубликовано: kopernik
Основной вопрос религии, с которой мы имеем дело на Западе, это вопрос о
существовании Бога-Творца, сотворившего небо и землю. Был ли Будда
атеистом или агностиком в этом плане, признавал ли он существование
Высшего Существа или Бога?
Будда был Татхагатой, дословно \"глашатаем Истины\", и обладал
всеобъемлющим и всесторонним осознанием всех измерений
существования.[38] Как правило, однако, он предпочитал не высказываться
на метафизические темы, не связанные с поиском пути к освобождению, хотя
в некоторых Сутрах действительно говорил о происхождении мира,
человеческой расы и тому подобном. И чтобы понять смысл его
высказываний, следует обратиться к традиционной буддистской космологии.
Существа, которые перерождаются в Мире Желаний или Камадхату, обладают
либо грубоматериальным телом, подобно человеку и животным, либо телом из
тонкой материи, подобно Дэвам, Асурам, Претам и существам ада. Над Миром
Желаний находятся высшие планы чисто ментального существования,
населенные существами, тела которых сотканы из света. Совокупность этих
высших уровней называется Рупадхату, миром или измерением чистых форм.
Чувствующие существа, которые населяют эти высшие планы существования,
свободны от всех грубых чувственных желаний и окружены огромными аурами
света. Они поглощены своими отвлеченными медитациями и пребывают в этом
состоянии существования чрезвычайно долго, по человеческим меркам. Эти
высшие боги называются не Дэвами, а Брахмами, \"чистыми\". В буддистском
словоупотреблении Брахма – это родовой термин для обозначения некоторого
типа божественного существования, а не имя собственное отдельного
Бога-Творца, как в индуизме. Подобно существованию Дэвов, существование
Брахм обусловлено личной кармой, правда в данном случае она именуется
неопределенной кармой (санскр. анинджья-карма). Таким образом, хотя на
высших ментальных планах мы можем просуществовать в качестве Брахмы на
протяжении времени, измеримого лишь в космических единицах, тем не
менее, когда накопленная нами карма неизбежно исчерпается, мы обнаружим,
что родились в каком-то другом месте.
Более того, хотя многие религии считают одного из Брахм всеведущим
Богом-Творцом, Брахмы, как и Дэвы, – непросветленные существа. Несмотря
на то, что они обладают величайшей мудростью и огромными способностями к
ясновидению и предвидению, они все равно не всеведущи, так как не
понимают подлинной природы существования. В этом отношении Будда
бесконечно превосходит всех богов традиционных религий, ибо все эти боги
чересчур от мира сего, лаукика-дэвы – божества, принадлежащие
циклическому существованию. Например, согласно древнеиндийским
верованиям, Индра был царем богов или Дэвов и возглавлял их славное
воинство в битве против Асуров, правивших народами. Кроме того, Индра
мог вызывать бури, дабы принести живительный дождь на поля праведников,
соблюдавших законы морали и общества. Но он мог также разразиться
гневом, поражая молнией отступников и нечестивцев. Или, опять же, был
Брахма, называемый Праджапати, то есть \"Прародителем\", который якобы
правил нашим миром в качестве его создателя и законодателя, даровавшего
Веды. Такие мифологические верования существовали в Индии во времена
Будды, и примерно на таких же мифах покоятся наши западные религиозные
представления. Но в предыдущих Кальпах имела место длинная вереница
Индр, каждый из которых царствовал, восседая какое-то время в
величественном дворце Виджаянти на вершине горы Меру в центре мира. И,
подобным же образом, существовала бесконечная цепь Брахм Праджапати,
каждый из которых считал себя Богом, сотворившим вселенную. Но поскольку
они обусловлены и, следовательно, ограничены и не обладают полнотой
знания, буддисты ищут прибежища не в них, а в принципе просветления, в
Будде. Когда Шакьямуни достиг просветления под деревом Бодхи и стал
Буддой, первыми, кто пришел к нему выразить свое почтение и просьбу
преподавать Дхарму во благо всех существ, были боги Индра и Брахма.
Буддистская версия происхождения мира изложена в Сутрах.[39] Отвечая на
вопросы учеников, Будда объяснил, что человечество, населяющее планету
Земля, жило раньше в другой планетной системе. Давным-давно, когда
солнце того мира стало сверхновой и планета погибла в пламени взрыва,
большая часть ее обитателей, благодаря ревностной практике Дхармы на
протяжении десяти тысяч лет, переродилась на одном из высших планов Мира
Форм или Рупадхату, – уровне существования, называемом Абхасварой или
\"чистым светом\". Здесь они в течение бесчисленных эонов наслаждались
недоступным человеческому разуменью счастьем и блаженством. Затем, когда
созрела накопленная ими в прошлом огромная карма, начала формироваться
наша солнечная система, и некоторые из их числа переродились на
низлежащих планах Рупадхату поблизости от зарождающейся Земли. Уровень
существования, на котором они очутились, называется Брахмалокой. Увидев
под собой становление солнечной системы, первое из этих существ, которым
предстояло очнуться в новом воплощении, удовлетворенно воскликнуло: \"Я
Творец!\". Оно стало считать себя действительным творцом окружающей
вселенной, ибо не помнило, откуда пришло, и у него не было родителей. В
действительности, однако, проявление данной вселенной было обусловлено
коллективной кармой всех этих существ, а его собственное проявление,
которое представляло собой один из вариантов рождения в мир иллюзии,
было обусловлено огромными достоинствами наработанной им кармы,
созревшей к тому времени благодаря наличию необходимых вторичных
условий. Тем не менее, он упорствовал в своем заблуждении, считая себя
настоящим Творцом вселенной, так как родился в формирующейся солнечной
системе первым и видел, что до него здесь никого не было. Но вера эта,
будучи изначальным отрицанием своего истинного происхождения, лишь
ограничивала и омрачала его, так что он пал жертвой собственной гордыни.
Это было первое в нашей вселенной проявление эго или веры в реальность
существования \"себя\". И хотя сам он считал себя самосотворенным, в
действительности появление его в центре нашего мира было следствием его
благоприятной кармы. А так как он был первым из Брахм, которым
предстояло родиться вне Абхасвары, его стали называть Махабрахмой или
Богом.
Проведя многие эоны со времен возникновения солнечной системы в одиноком
великолепии, он стал испытывать одиночество и подумал, что неплохо было
бы, чтобы существовал еще кто-нибудь, способный сознавать его
могущество. И в тот самый миг, ибо карма их созрела, множество других
существ из Абхасвары родились Брахмами в Брахмалоке. Увидев их,
Махабрахма решил, что они должно быть явились перед ним по его желанию.
Поэтому он гордо воскликнул: \"Аз есмь Господь, сотворивший вас!\" –
хотя в действительности все эти благородные существа, собравшиеся у его
трона, переродились по причине созревания их кармы, а не по его желанию.
Затем Махабрахма организовал мириады существ, которые возникли в
окружающем его пространстве, в хорошо упорядоченную божественную
иерархию. Родившихся первыми и самых лучезарных он собрал у подножия
своего трона в качестве личных жрецов и министров, называемых
Брахмапурохитами, а рожденные позже составили его свиту и известны как
Брахмакаики. Так он окружил себя ими, заполнив все небеса божественными
иерархиями, и считая себя при этом их Господом и Создателем, поскольку
ему неведомо было ни свое, ни их истинное происхождение. Со временем,
благодаря ряду вторичных причин, некоторые из Брахм постепенно стали
входить в цикл материального существования и перерождаться на
поверхности новосозданной земли, сначала в качестве животных, а затем и
человеческих существ.
Приведенное выше толкование сотворения мира призвано объяснять также
некоторые виды мистического опыта. В Тривидья Сутре говорится, что когда
несколько молодых брахманов пришли к Будде и спросили его об описанном в
Ведах мистическом переживании состояния Брахмана, переживании блаженном
и в то же время полном блеска, Будда пояснил, что эти мистические
переживания были обусловлены подавленными обычно воспоминаниями
ведических мудрецов об их прошлом существовании в качестве Брахм на
уровнях Брахмалоки.[40]
Таким образом, с точки зрения буддизма, достижение состояния Брахмы –
это не окончательная цель. Это не Нирвана. Это всего лишь еще один тип
обусловленного существования в пределах Сансары, даже если мы назовем
его \"космическим сознанием\". В самом деле, тибетские учителя нигде не
говорят, что \"единственно реален Единый Космический Ум\", как уверял
нас Эванс-Венц. Это не означает, однако, что буддистским учителям
неизвестны надличные или коллективные состояния сознания. Будда
Шакьямуни был хорошо знаком с переживанием космического сознания,
временного погружения индивидуального сознания во всеобщность природы
или бесконечность пространства. Он упоминал о таких переживаниях в
Брахмаджала Сутре, Тривидья Сутре и других местах; но, в отличие от
некоторых современных трансперсональных психологов, он нигде не говорит,
что они выступают конечной целью человеческой эволюции. Дхармакайя – не
космическое сознание, равно как и не Брахман.[41] На самом деле Будда
особо предостерегал от стремления переродиться среди богов-долгожителей,
пребывающих в состоянии космического сознания, состоянии все еще
обусловленном, сансарическом.
У самого Шакьямуни был непосредственный опыт переживания этих надличных
и мистических состояний сознания, которые он не признал в качестве
конечной цели. Когда Шакьямуни отправился на поиски просветления, он
нашел двух наставников, которые жили в лесу на севере Индии, и стал их
учеником. У первого из них, Арады Камалы, он научился медитировать путем
сосредоточения внимания на объекте медитации. Посредством этого он
достиг состояния сосредоточения, известного как самадхи. В самадхи
различают четыре уровня сосредоточения, называемых дхьянами. Опыт первой
дхьяны включает в себя пять составляющих, а именно, прикладное мышление,
аналитическое мышление, восторг, приятное чувство и однонаправленность
ума. На уровне второй дхьяны все интеллектуальные процессы мышления и
анализа подавляются, и остается лишь переживание восторга, приятное
чувство и однонаправленность ума. С достижением третьей дхьяны восторг –
чувство радостной экзальтации – устраняется, так что остается приятная
уравновешенность, внимательность и ясность. И наконец, в четвертой
дхьяне все связанное с приятным чувством устраняется, и остается лишь
однонаправленность сосредоточения. При этом медитирующий сохраняет
полную невозмутимость и внимательность, достигнув состояния спокойного
ума. Но возвратившись после исследования этих состояний сознания к
обычному повседневному опыту, Шакьямуни разочаровался в них, полагая,
что должно быть нечто более высокое.[42]
Поэтому он подался ко второму наставнику, Удраке Рамапутре, который
научил молодого Бодхисаттву медитировать, сосредотачивая внимание не на
конкретном объекте, а на пустом пространстве. Медитируя таким образом,
он достиг состояния сосредоточения, известного как нирвикальпа самадхи.
В нем, как и в предыдущем, различают четыре уровня сосредоточения,
известные как самапатти или \"достижения\". Когда человек во время
медитации проникает за пределы восприятия конкретных форм и отвлекает
внимание от сознавания многообразия, он соединяется с безграничным
пространством, достигая состояния бесконечного пространства и пребывая в
нем. Это первое самапатти. Затем он проникает за пределы безграничного
пространства и соединяется с безграничным сознанием, достигая состояния
бесконечного сознания и пребывая в нем. Таково формальное определение
второго самапатти. Эти два состояния, – состояние единения с бесконечным
пространством и состояние единения с бесконечным сознанием, – и
составляют то, что западные писатели понимают под \"космическим
сознанием\". Последние два достижения известны как состояние сознания, в
котором ничего нет, и состояние, в котором нет ни восприятия, ни
не-восприятия.[43] Эти два заключительных состояния \"космического
сознания\", так сказать, ошибочно трактуются как угасание. Некоторые
полагают их Нирваной, которая достигается Архатом. Но в действительности
все эти самапатти представляют собой обусловленные состояния сознания, и
когда их кармические причины исчерпываются, человек вновь возвращается в
явленный мир и начинает сознавать восприятия. Как и в предыдущем случае,
возвратившись к обычному повседневному опыту после исследования этих
состояний сознания, Шакьямуни разочаровался в них и спросил своего
наставника: \"Это все, чему ты можешь меня научить? Не мог бы ты
наставить меня на путь, который ведет за пределы болезней, старости и
смерти?\". Наставник ответил отрицательно.
Рождение, болезни, старость и смерть суть четыре великих страдания,
свойственных человеческому существованию, осознание которых побудило
молодого принца Сиддхартху отправиться на поиски освобождения и
просветления. Не удовлетворившись наставлениями Арады Камалы и Удраки
Римапутры, он удалился в лесную чащу и занялся аскетической практикой.
По прошествии шести лет он отказался от умерщвления плоти как средства
достижения освобождения, нарушил пост и принял пищу от девочки из
местной деревни. Затем он перешел через реку Ниранджану и оказался
неподалеку от селения Бодх Гайя в состоянии, близком к просветлению. Сев
под деревом Бодхи, он дал обет, что не сдвинется с этого места, пока не
достигнет просветления. Войдя в состояние отвлеченного сосредоточения,
он за одну ночь постиг взаимозависимость и пустоту всего сущего. А с
первыми лучами солнца вошел в состояние просветления и стал полностью
проявленным Буддой. Исчерпав и полностью уничтожив все, что загрязняло
поток его ума, – чувственные желания, веру в существование, ложные
воззрения и неведение, – он вышел за пределы обусловленного
существования и цикла перерождения, называемого Сансарой. Так
описывается просветление Будды в Сутрах.
Мы должны проводить четкое различие между Нирваной, необусловленным
существованием, и обусловленной кармическими причинами Самсарой, в том
числе различными состояниями сознания, космическим и другими. Если
кому-то, в отличие от Будды, \"Пробужденного\", придется умереть в одном
из этих отвлеченных медитативных состояний, дхьяне или самапатти, он
переродится в состоянии существования, соответствующем этому состоянию
медитации. Согласно Абхидхарме, к Рупадхату относятся семнадцать
ментальных планов, населенных семнадцатью классами богов. Первой дхьяне
соответствуют ментальные планы Брахмакаика, Брахмапурохита и Махабрахма.
Эти три плана составляют Брахмалоку, о которой говорилось выше. Второй
дхьяне соответствуют ментальные планы Париттабха, Апраманибха и
Абхасвара. Третьей дхьяне соответствуют метальные планы Паритташубха,
Апраманашубха и Шубхакритсна. И четвертой дхьяне соответствуют восемь
высших космических планов – Анабхрака, Пуньяпрасава, Брихатпхала,
Авриха, Атапа, Судриша, Сударшана и Аканистха. В целом эти высшие уровни
существования называются Шуддхаваса, \"чистыми обителями\", и населены
Богами Чистых Обителей. Последний из них, Аканистха (\'og-min), известен
как наивысший уровень существования. За его пределами лежит
Махааканистха, – уровень существования на котором проявляется
Самбхогакайя Будды.
Кроме того, существуют четыре бесформенные состояния сознания
\"космического\" толка, которые не имеют определенного расположения в
пространстве. Первому бесформенному достижению или самапатти
соответствует состояние бесконечного пространства; второму самапатти
соответствует состояние бесконечного сознания; третьему – состояние
сознания, в котором ничего нет; и четвертому – состояние ни восприятия,
ни не-восприятия. Хотя эти возвышенные состояния, как было сказано,
связаны с переживанием космического сознания, они, тем не менее,
представляют собой обусловленные состояния бытия.
В зависимости от своей кармы, которая может быть благотворной,
неблаготворной или неопределенной, чувствующее существо в конце жизни
неизбежно рождается вновь где-то в одном из этих трех миров, в каком-то
из измерений существования Мира Желания, Мира Формы или Мира Без Формы.
А когда накопленная карма, которая привела к его рождению в данном
измерении существования, исчерпывается, оно рождается в каком-то другом
месте. Шакьямуни, в результате обретенного им личного опыта и практики,
пришел к пониманию, что все без исключения состояния сознания, включая
дхьяны и самапатти, сколь бы утонченными, возвышенными или
\"космическими\" они ни были, представляют собой не более чем разные
формы обусловленного существования. И, будучи обусловлены какими-то
причинами, эти состояния не постоянны и не вечны. Сколь бы блаженным и
счастливым не было их достижение, они достигаются не навсегда и не
служат освобождением от Сансары. Поскольку все обусловленные состояния
не постоянны, даже достижение космического сознания не означает спасения
или избавления от Сансары. Этот путь не ведет за пределы рождения и
смерти. Думать иначе – все равно что путать отражение и зеркало.
Джон Рейнольдс: ДЗОГЧЕН в представлении У.И.Эванс-Венца и К.Г.Юнга
http://bon.newz.ru/dzevansung-5.htm
Sufi eZine :
http://www.sufism.ru/webmag/public_html/article.php3?story=2002092717362
8340
Торчинов Е.А Ваджраяна (тантрический буддизм).
Фрагменты из книги проф. Торчинова Е.А. (С-Пб.)
"Введение в буддологию - курс лекций" (лекция 7).
В начале второй половины I тыс. н. э. в буддизме Махаяны постепенно
зарождается и формируется новое направление, или Яна (“Колесница”),
получившая название Ваджраяны, или тантрического буддизма; это
направление может считаться заключительным этапом развития буддизма на
своей родине – в Индии.
Здесь надо сразу же сказать, что само слово “тантра” никак не
характеризует специфику этого нового типа буддизма. “Тантра” (как и
сутра”) просто тип текстов, в которых может и не быть ничего
“тантрического”. Если слово “сутра” означает “нить”, на которую нечто
нанизывается, то слово “тантра”, образованное от корня “тан” (тянуть,
растягивать) и суффикса “тра”, означает основу ткани; то есть, как и в
случае с сутрами, речь идет о неких базовых текстах, служащих основой,
стержнем. Поэтому, хотя сами последователи тантризма и говорят о “пути
сутр” (Хинаяна и Махаяна) и “пути мантр”, тем не менее, они предпочитают
называть свое учение Ваджраяной, противопоставляя ее не Махаяне (тантры
всегда подчеркивают, что Ваджраяна суть “путь”, яна, внутри Махаяны), а
классическому махаянскому пути постепенного совершенствованию, так
называемой Парамитаяне, то есть, Пути Парамит, или совершенств,
переводящих на Тот Берег. То есть, Ваджраяна противопоставляется именно
Парамитаяне, а не Махаяне, которая включает в себя и Парамитаяну
(достижение состояния Будды за три неисчислимых кальпы) и Ваджраяну
(достижение состояния Будды за одну жизнь, “в этом теле”).
Слово ваджра, входящее в название “Ваджраяна”, первоначально
употреблялось для обозначения громового скипетра индийского Зевса –
ведийского бога Индры, однако постепенно его смысл изменился. (см. прим.
1.) Дело в том, что одно из значений слова “ваджра” – “алмаз”,
“адамант”. В рамках буддизма со словом “ваджра” начали ассоциироваться с
одной стороны, изначально совершенная природа пробужденного сознания,
подобная несокрушимому алмазу, а с другой – само пробуждение,
просветление, подобное мгновенному удару грома или вспышке молнии.
Ритуальная буддийская ваджра, так же, как и древняя ваджра, представляет
собой вид скипетра, символизирующий пробужденное сознание, а также
каруну (сострадание) и упаю (искусные средства) в оппозиции праджня –
упая (праджню и пустоту символизирует ритуальный колокольчик; соединение
ваджры и колокольчика в ритуально скрещенных руках священнослужителя
символизирует пробуждение как результат интеграции (юганнадха) мудрости
и метода, пустоты и сострадания. Следовательно, слово Ваджраяна может
быть переведено как “Алмазная Колесница”, “Громовая Колесница” и т.п.
Первый перевод наиболее распространен.
Следует сразу же сказать, что в отношении аспекта мудрости (праджня)
Ваджраяна не предполагает практически ничего нового по сравнению с
классической Махаяной и базируется на ее философских учениях –
мадхьямаке, йогачаре и теории Татхагатагарбхи. Все своеобразие Алмазной
Колесницы связано с ее методами (упая), хотя цель применения этих
методов все та же – обретение состояния Будды для блага всех живых
существ. Ваджраяна утверждает, что главное преимущество ее метода – его
чрезвычайная эффективность, “мгновенность”, позволяющая человеку стать
Буддой в течение одной жизни, а не трех неизмеримых (асанкхея) мировых
циклов—кальп. Следовательно, адепт тантрического пути может быстрее
выполнить свой обет бодхисаттвы – стать Буддой для избавления всех
существ, утопающих в болоте циклического существования рождений—смертей.
Вместе с тем наставники Ваджраяны всегда подчеркивали, что этот путь
является и самым опасным, подобным прямому восхождению к вершине горы по
канату, натянутому над всеми горными ущельями и пропастями. Малейшая
ошибка на этом пути приведет незадачливого йогина к безумию или рождению
в особом “ваджрном аду”. Гарантией успеха на этом опасном пути является
приверженность идеалу бодхисаттвы и стремление обрести состояние Будды
как можно быстрее, чтобы скорее получить способность спасать живые
существа от страданий сансары. Если же йогин вступает на Колесницу Грома
ради собственного преуспеяния, в погоне за магическими силами и
могуществом, его конечное поражение и духовная деградация неотвратимы.
Поэтому тантрические тексты считались сокровенными, а начало практики в
системе Ваджраяны предполагало получение специальных посвящений и
соответствующих им устных наставлений и разъяснений от достигшего
реализации Пути учителя. Вообще же роль учителя, гуру, в тантрической
практике чрезвычайно велика и иногда молодые адепты тратили много
времени и прилагали огромные усилия, чтобы найти достойного наставника.
В силу этой сокровенности практики Ваджраяны ее также называли
Колесницей Тайной Тантры или просто тайным (эзотерическим) учением (кит.
ми цзяо).
Все тантры, то есть доктринальные тексты Ваджраяны, представляющие
собой, подобно сутрам, наставления, вложенные авторами тантр в уста
самого Будды—Бхагавана, делились на четыре класса: крия-тантры (тантры
очищения), чарья-тантры (тантры действия), йога-тантры (йогические
тантры) и аннутара йога-тантры (тантры наивысшей йоги), причем
последний, или высший класс также делился на материнские тантры (если в
них делался упор на мудрость— праджню и женское начало), отцовские
тантры (если в них особое значение придавалось методу—упае и мужскому
началу) и недвойственные тантры (если эти два принципа играли одинаковую
роль). Существовали и некоторые специфические классификации. Так,
тибетская школа Ньингма-па называла аннутара йогу Великой Йогой
(маха-йога) и дополняла стандартную классификацию еще двумя типами йоги:
ану-йога (изначальная йога), предполагавшая работу с “тонкими”
(энергетическими) психофизиологическими центрами тела (чакры и нади), и
[маха] ати-йога ([великая] совершенная йога, или Дзог-чэн). Правда,
следует добавить, что окончательно стандартная классификация тантр
утвердилась достаточно поздно, не ранее XI века, и не в Индии, а в
Тибете (возможно, что ее автором является Бромтонпа, 992-1074, ученик
знаменитого проповедника буддизма в Стране Снегов Атиши).
Каждому типу тантр соответствовали свои методы: в крия-тантрах
преобладают внешние формы практики, прежде всего, различные мистические
ритуалы, в чарья-тантрах появляются элементы внутренней, созерцательной
практики, в йога-тантрах она преобладает, а аннутара йога-тантры уже
исключительно относятся к внутренней психопрактике. Впрочем, аннутара
йога-тантрам присущ и ряд весьма специфических черт, которые достаточно
отчетливо отличают этот тип тантрических текстов от текстов других
классов.
Основные методы, предлагаемые первыми тремя классами тантр, могут быть
сведены к совершению особых, имеющих сложное символическое значение,
ритуалов—литургий и к практике мантр, технике визуализации (мысленного
воспроизведения образов) божеств и созерцанию мандал.
Практика чтения мантр имеет в Ваджраяне столь большое значение, что ее
часто даже называют Мантраяной – Колесницей Мантр (иногда это название
применяют к практике первых трех категорий тантр). Строго говоря,
практика произнесения молитв—мантр хорошо известна и классической
Махаяне. Однако природа махаянских молитв и тантрических мантр и дхарани
(см. прим. 2.) совершенно различна. Махаянские мантры обычно рассчитаны
на понимание непосредственного смысла составляющих их слов и
предложений. Например: “Ом! Свабхава шуддха, сарва дхарма свабхава
шуддха. Хум!” (“Ом! Чисто своебытие, своебытие всех дхарм чисто. Хум!”).
Или мантра праджня-парамиты из “Сутры сердца”: “Ом! Гате, гате,
парагате, парасамгате, бодхи. Сваха!” (“Ом! О уводяще за пределы,
переводяще за пределы пределов, ведуще за пределы пределов
запредельного, пробуждение. Славься!”). Или знаменитая мантра великого
сострадательного бодхисаттвы Авалокитешвары “Ом мани падме хум” – “Ом!
Драгоценно-лотосовый! Хум!”. Следует обратить внимание на то, что уже в
этих мантрах такие слоги, как ом и хум оставлены без перевода. Эта
священная непереводимость (слог ом, или аум считался священным еще
задолго до буддизма) уже непосредственно роднит их с тантрическими
мантрами. Звукосочетания, образующие эти мантры, такие, как хум, ах,
хри, э-ма-хо и тому подобные, не имеют никакого словарного смысла. Они
рассчитаны на непосредственное воздействие их звучания, самих звуковых
колебаний и модуляций голоса при их произнесении на сознание и
психофизические параметры повторяющего их йогина. Произнесение мантр
подразумевает также созерцательное сосредоточение и понимание
внутреннего (эзотерического) смысла мантры и ее воздействия. Часто могут
также созерцаться написанные тексты мантр (иногда визуализируемых на
определенных частях тела), при чем задается определенный цвет, размер,
толщина и другие параметры созерцаемых букв. Кукай (Кобо Дайси),
основоположник японской тантрической школы Сингон (774-835) стал
одновременно и создателем японского национального алфавита именно
благодаря интересу тантр к звуку и его графической фиксации. Практика
тантрических мантр предполагала также получение специального посвящения,
которое сопровождалось объяснением правильного произнесения того или
иного звука.
Техника визуализации божеств также чрезвычайно разработана в Ваджраяне.
Практикующий йогин должен научиться представлять того или иного Будду
или бодхисаттву не просто как некое изображение, а как живого человека,
с которым можно даже беседовать. Обычно визуализация божеств
сопровождается рецитацией посвященных ему мантр. Особенно эта форма
созерцания характерна для методов аннутара йога-тантр первой стадии
практики (так называемая ступень порождения – утпатти крама).
Мандала (букв.: “круг”) – сложная трехмерная (хотя существуют и иконы,
изображающие мандалы) модель психокосма в аспекте пробужденного сознания
того или иного Будды или бодхисаттвы (его изображение обычно помещается
в центре мандалы). Йогин визуализирует мандалу, строит как бы внутреннюю
мандалу в своем сознании, которая потом актом проекции совмещается с
внешней мандалой, пресуществляя окружающий йогина мир в мир
божественный, а точнее, изменяя сознание йогина таким образом, что оно
начинает развертываться на ином уровне, соответствующем уровню
развертывания сознания божества мандалы; это уже больше не “мир пыли и
грязи”, а Чистая Земля, “Поле Будды”. Попутно отметим, что существовали
даже грандиозные храмовые комплексы, построенные в форме мандалы. По
мнению многих исследователей, таков, например, знаменитый индонезийский
монастырь Боробудур, представляющий собой гигантскую мандалу в камне.
Трудно сказать, когда впервые элементы тантрической практики,
существовавшие в буддизме с древности, начали оформляться в особую
йогическую систему – Ваджраяну. По-видимому, этот процесс начинается в
IV-V веках. Во всяком случае, к VIII веку все формы методов, описанные в
тантрах первых трех классов, уже существовали (в первой четверти VIII
века они уже начинают проповедоваться в Китае). В середине VIII века
начинается появление тантр наивысшей йоги (аннутара йога-тантры) и
соответствующих им форм практики (см. прим. 3.). Если же говорить о
месте появления тантрического буддизма, то им, скорее всего, была южная
или восточная Индия (возможно, это район, где располагалась знаменитая
ступа Дханьятака – ныне селение Амаравати округа Гунтур штата
Андхрапрадеш, но генезис Ваджраяны в таких индийских землях, как Орисса
или Бенгалия также не исключен; впоследствии Ваджраяна особенно
процветала в Камарупе – Ассам).
Аннутара йога-тантры (то есть, повторим, тантры наивысшей йоги)
используют все описанные выше методы и приемы, однако их содержание в
значительной степени изменено. Кроме того, тантрам этого класса присущ и
ряд специфических черт, которые обычно и ассоциируются в популярной
литературе со словом “тантра”, и очень часто, когда говорят о тантрах,
имеют в виду как раз тантры наивысшей йоги (Гухьясамаджа тантра,
Хеваджра тантра, Чандамахарошана тантра, Чакрасамвара тантра, Калачакра
тантра и др.). Но прежде чем рассматривать их специфику, зададимся
вопросом о происхождении Ваджраяны, что в значительной степени поможет
понять и сущность тантрических текстов наивысшей йоги, и характер
описываемых в этих текстах методов, а также и языка, которым эти методы
описываются.
Как уже говорилось в первой лекции, буддизм во многом формировался в
рамках протеста живого религиозного и нравственного чувства против
застывшего брахманского догматизма и ритуализма, против снобистской
гордыни “дваждырожденных”. Но ко времени появления Алмазной Колесницы
уже в самом буддизме, как широко распространенной и процветающей
религии, появилось собственное внешнее благочестие, зачарованное своей
праведностью и добродетелями, обретенными в стенах монастырей; возникла
монашеская элита, подменившая дух учения Пробужденного скрупулезным
следованием букве монастырских уставов и формальных предписаний. Это
постепенное угасание живого религиозного импульса побудило ряд
последователей буддизма бросить вызов традиционному монашескому образу
жизни во имя возрождения духа учения Будды, противного всякому
формализму и догматической омертвелости и базирующегося на
непосредственном психотехническом опыте. Данная тенденция нашла
наивысшее выражение в образах махасиддхов (“великих совершенных”),
людей, которые предпочли опыт индивидуального отшельничества и
йогического совершенствования монастырской замкнутости. В образах
махасиддхов (Тилопа, Наропа, Марипа и др.) много гротескного,
юродствующего, порой шокирующего среднего обывателя с его расхожими
представлениями о святости и благочестии.
Махасиддхи были прежде всего практиками, йогинами, которых интересовало
именно скорейшее достижение религиозной цели, а не схоластические
тонкости интерпретации Дхармы и ставшие самоцелью бесконечные дискуссии
о них в монастырских центрах. Йогины—махасиддхи не связывали себя
принятием формальных обетов, вели свободный образ жизни и даже внешне,
своими длинными волосами (а иногда и бородами), отличались от бритых
монахов (интересно, что и сейчас во время совершения тантрических
ритуалов в дацанах Монголии и Бурятии ламы-монахи одевают на свои бритые
или коротко подстриженные головы парики с характерной прической йогинов
Ваджраяны, становясь при этом временно как бы мирянами). Не имея
догматических предубеждений, они свободно общались с такими же, как и
они индуистскими йогинами, презревшими ограничения брахманской
ортодоксии, что приводило к неограниченному обмену идеями и методами
йогической практики. По-видимому, именно в этой среде и формировались
приемы и образы, характерные для тантр класса наивысшей йоги (расцвет
движения махасиддхов – X- XI века), усвоенные много позднее и в не
совсем полном объеме и монастырским буддизмом.
Говоря о махасиддхах, нельзя хотя бы предельно кратко не упомянуть о
шести йогах Наропы:
1) йога промежуточного состояния;
2) йога внутреннего тепла;
3) йога сновидений;
4) йога иллюзорного тела;
5) йога переноса сознания;
6) йога ясного света.
Хотя все методы этих йогических систем весьма интересны, здесь нам
придется ограничиться лишь несколькими словами о перечисленных выше форм
тантрической йоги.
Первая из этих йог предполагает умение йогина входить в промежуточное
состояние между смертью и новым рождением (антара бхава; тиб. бардо;
кит. чжун инь). Йогин достигает особого состояния сознания,
отождествляемого им с промежуточным. В нем исчезает ощущение тела, и
сознание йогина (психологический субъект) может свободно перемещаться в
пространстве, переживая различные видения. При этом йогин ощущает, что
он привязан к своему телу эластичной нитью. Разрыв нити означал бы
подлинную смерть. Для чего нужно вхождение в промежуточное состояние? В
тантрическом буддизме существует представление, что каждый умерший в
определенный момент переживает пробуждение и созерцает беспредельный
ясный свет пустотного Дхармового Тела, тождественный его собственной
изначальной природе. Закрепление этого переживания (что, как утверждает
традиция, практически никому не удается) означает обретение состояния
Будды и выход из сансары. Поэтому йогин стремится еще при жизни войти,
находясь в состоянии самадхи, в промежуточное состояние, и попытаться в
нем обрести пробуждение.
Йога внутреннего тепла (чунда йога, тиб. туммо) особенно популярна в
тибетской школе Кагью-па (Каджуд-па ) (см. прим. 4.). Чунда-йога
предполагает работу с психофизиологическими “тонкими” центрами – чакрами
и каналами, по которым жизненная энергия (прана) циркулирует по телу
(нади), для сублимации праны, что выражается в сильном разогреве тела, и
трансформации сознания (переживания состояния недвойственности
блаженства и пустоты).
Особый интерес представляет йога сновидений с ее техникой “бодрствования
во сне”, которое постепенно переходит в умение практиковать во сне йогу
и дает постижение иллюзорной “сноподобности” всех феноменов. Известно,
что в постоянном созерцании (в том числе и во сне) могут пребывать и
чаньские (дзэнские) монахи стран Восточной Азии.
Йога иллюзорного тела, напоминающая даосскую “внутреннюю алхимию” (нэй
дань) заключается в замене “грубого” физического тела “тонким”
энергетически телом, созданном из энергий—пран и подобным радужному
сиянию.
Йога переноса сознания (тиб. пхова) заключается в “открытии” на макушке
головы особого “тонкого отверстия” (“отверстие Брахмы”) для выхода через
него в момент смерти сознания, окруженного “энергетической оболочкой”, и
его “переноса” в Чистую Землю Будды Амитабхи (см. лекцию 3).
Содержание йоги ясного света (прабхасвара, тиб. ‘од гсал) близко,
насколько можно судить, йоге промежуточного состояния.
Говоря о махасиддхах, важно отметить и еще один момент. Тенденция к
субстанциализации пробужденного сознания, о которой говорилось в связи с
теорией Татхагатагарбхи, находит свое полное завершение в текстах,
связанных с именами махасиддхов, и в поздних тантрах, что, возможно,
обусловлено конвергенцией индуистской и буддийской йоги в
психотехнически (а не доктринально) ориентированной традиции индийской
Ваджраяны. В поздних тантрах даже появляется понятие Адибудды
(Изначального, или Превечного Будды), персонификации единого абсолютного
Ума, объемлющего собой все бытие (Дхармовый мир – дхармадхату), как
сансару, так и нирвану, а многие йога-тантры (например, очень популярная
в Китае и Японии Махавайрочана тантра) говорят о “Великом Я” (махатман)
как синониме Дхармового Тела Будды. Недвойственная Дхармакая зачастую
описывается в этих текстах в тех же терминах, что и божественный Атман
Упанишад и других брахманских текстов, а иногда даже прямо называется
именами индуистских богов (Вишну, Шивы, Брахмы и т.д.)
Вот характерный пример из Гухьясамаджа тантры (XVII, 19):
“Это тело—ваджра есть Брахма, речь—Ваджра есть Шива (Великий Господь),
мысль—ваджра, царь, есть великий волшебник Вишну”. Как заметил один
индийский буддолог, Ваджрасаттва (Алмазно-несокрушимое Существо, еще
одно имя для высшей реальности Единого Ума) гораздо выше всех названных
здесь богов, ибо он есть единство их всех.
Потребовались огромные усилия реформатора тибетского буддизма Цзонкхапы
(XIV-XV века), чтобы в рамках традиции тибетского буддизма согласовать
позицию тантр исключительно с классической формой мадхьямака-прасангики,
считавшейся в школе Гелуг-па наивысшей философией. В “старых” же школах
тибетского буддизма (Сакья-па, Кагью-па и особенно Ньингма-па) исходный
“конвергентный” характер “теологии” тантр сохранился в более или менее
первозданном виде.
Что бросается в глаза при чтении тантрических текстов наивысшей йоги?
Прежде всего, это мотивы греховного, преступного и ужасного,
повторяющиеся в положительных контекстах темы прелюбодеяния,
кровосмешения, убийства, воровства и даже каннибализма – все это
рекомендуется к совершению истинному йогину, все, что, казалось бы,
совершенно противоположно самому духу буддизма, всегда проповедовавшего
нравственную чистоту, сострадание ко всему живому и воздержание. И вдруг
– торжественные заявления о том, что путь удовлетворения всех страстей
тождественен пути их пресечения, вдруг – проповеди, произносимые
Буддой—Бхагаваном, пребывающем в йони, “лотосе” женских гениталий,
проповеди, от которых бодхисаттвы, слушающие их, падают в обморок, ибо
наполнены эти проповеди призывами убивать родителей и учителей,
совершать акты самого чудовищного инцеста, есть не только мясо животных,
но и предаваться каннибализму, а также совершать подношения Будде мясом,
кровью и нечистотами.
Что стоит за всем этим? Неужели некие “сатанисты” или “черные маги”
завладели образом кроткого и сострадательного Будды для совращения живых
существ с пути освобождения? Или же это что-то иное? Но что?
Прежде всего следует сказать, что метод тантр, хотя и приводит, согласно
традиции, к тому же результату, что и метод сутр классической Махаяны,
тем не менее, по своему характеру он прямо противоположен тому. Махаяна
(да и Хинаяна) прежде всего работала с сознанием, с тем тонким и
поверхностным слоем психики, который характерен именно для человека и
тесно связан с типом цивилизационного развития того или иного общества и
его уровнем. И только постепенно просветляющее воздействие методов
Махаяны затрагивает более глубокие слои и пласты психики, очищая и
преобразуя их. Иное дело Ваджраяна. Она прямо сразу начинала работать с
темными пучинами бессознательного, того “тихого омута”, в котором “черти
водятся”, используя его безумные сюрреалистические образы и архетипы для
быстрого выкорчевывания самих корней аффектов: страстей, влечений (порой
патологических), привязанностей – которые могли и не осознаваться самим
практикующим, бомбардируя однако его сознание “изнутри”. Затем только
наступала очередь сознания, преображающего вслед за очищением темных
глубин подсознательного.
Большую роль в определении гуру конкретной практики для каждого ученика
играло выяснение базового для его психики аффекта (клеши): является ли
он гневом, страстью, невежеством, гордыней или завистью. Поэтому тексты
Алмазной Колесницы неустанно повторяют, что аффекты должны не
искореняться или уничтожаться, а осознаваться и трансформироваться,
пресуществляться в пробужденное сознание подобно тому, как в процессе
алхимической трансмутации алхимик превращает железо и свинец в золото и
серебро. Таким образом, тантрический йогин сам оказывается алхимиком (не
случайно, что алхимиками считались такие знаменитые махасиддхи, как
Нагарджуна II и Сараха), исцеляющим психику превращением скверны и
страстей в чистую мудрость Будды (для тантр существенен такой ряд
соответствий: пять клеш – пять скандх – пять трансцендентных
гносисов/мудростей Будды). И если основой трансмутации металлов является
некая первоматерия, образующая природу как железа, так и золота, то
основой претворения страстей и влечений в мудрость Будды является
буддхатва – природа Будды, которая есть природа психики и всех ее
состояний (читта—чайта) и которая присутствует в любом, даже самом
низменном психическом акте подобно тому, как вода остается влажной как в
морской волне, так и в любой загаженной луже: ведь эта грязь не имеет
никакого отношения к природе воды, всегда влажной, чистой и прозрачной.
Как уже говорилось, тибетская традиция Дзог-чэн называет эту природу
сознания “сознаньевостью” (читтатва, семс-ньид) в отличие от просто
психики, или ума (читта; семс); в китайско-дальневосточной традиции Чань
(Дзэн) называется “природой Ума” (синь син), которая и открывается в
акте “видения природы” (кит. цзянь син; яп. кэнсё). Ее суть – чистый и
недвойственный, вне субъектно-объектный гносис (джняна; кит чжи, тиб.
риг-па или йешес).
И здесь адепты Ваджраяны оказываются в полном согласии с одним из
основополагающих постулатов Махаяны – доктриной о тождественности и
недвойственности сансары и нирваны.
Далее, все тантрические тексты высокознаковы, семиотичны и вовсе не
рассчитаны на дословное понимание (не забудем, что речь идет о тайном и
опасном для профанов учении). Многое в их интерпретации зависит от
уровня, на котором текст истолковывается. Так, на одном уровне
требование убить родителей может означать искоренение клеш и
дуалистического видения реальности, служащих как бы родителями для
сансарического существа, а на другом – пресечение движения потоков
энергии (праны) в позвоночном столбе посредством задержки дыхания в ходе
йогической практики тантр (ср. знаменитое высказывание китайского
чаньского монаха Линь-цзи, IX век: “Встретишь Будду, – убей Будду,
встретил Патриарха, – убей Патриарха”, направленное на искоренение
авторитарного мышления и овнешвления истины, поскольку, как учит Чань,
нет никакого Будды, кроме Будды в нашем собственном сердце—уме). То же
справедливо и для прочих метафор преступления (ср. фразу из псалма 136
“На реках вавилонских”: “Блажен муж, еже разбиет младенцы твоя о
камень”, где под “вавилонскими младенцами” православная церковь понимает
грехи).
Особенно следует остановиться на сексуальной символике тантр, которая
настолько очевидна, что даже стала ассоциироваться у западного обывателя
с самим словом “тантризм”.
Отнюдь не удивительно, что работающие с подсознанием тантрические йогины
специальное внимание уделили сексуальности (либидо) как основе самой
энергетики организма, который рассматривался как микрокосм – точная
гомоморфная копия универсума. Кроме того, Ваджраяна рассматривала
блаженство, наслаждение (сукха, бхога) как важнейший атрибут природы
Будды и даже провозгласили тезис о тождестве пустоты и блаженства. В
некоторых тантрах вводится понятие Тела Великого Блаженства (махасукха
кая), которое рассматривается как единая сущность всех трех Тел Будды
(см. прим. 5.). А наслаждение оргазма рассматривалось тантриками как
наиболее адекватное сансарическое выражение этого трансцендентного
блаженства. В сексуальной йоге тантр оргазм должен был переживаться
максимально интенсивно, используясь в психопрактических целях для
остановки концептуального мышления, ментального конструирования
(викальпа), избавления от субъектно-объектной двойственности и перехода
на уровень переживания абсолютного блаженства нирваны.
Кроме того, адепты Алмазной Колесницы соотнесли сексуальные образы
подсознания с основными положениями махаянской доктрины. Напомним, что,
по учению Махаяны, пробужденное сознание рождается (не будучи, между
тем, рожденным) из соединения искусного метода бодхисаттвы и его
великого сострадания (каруна, ее символ – скипетр—ваджра) и премудрости
как непосредственного интуирования пустоты в качестве внутренней природы
всех феноменов (праджня, ее символ – колокольчик). Эта интеграция
сострадания/метода и мудрости/пустоты (юганаддха) и есть пробуждение
(бодхи). Поэтому ничто не мешало тантрической традиции соотнести
сострадание и метод – с мужским, активным началом, а мудрость – с
женским, пассивным и метафорически представить пробуждение, обретение
состояния Будды в виде находящейся в соитии мужской и женской фигур
божеств—символов. Таким образом, тантрические изображения сизигий (пар)
сочетающихся божеств есть не что иное, как метафорические образы
единства сострадания—метода и пустоты—мудрости/блаженства, порождающих в
экстазе любовного единения и наслаждения (в тантрах встречается даже
каламбур бхога—йога, наслаждение суть йога, психопрактика) пробуждение
как высшую целокупность, интегрированность всех психосоматических
аспектов личности—микрокосма (в соответствии с тантрическим принципом
тождественности, единосущности тела и сознания—ума).
Если некогда в древности один бхикшу на вопрос, не проходила ли мимо
женщина, ответил, что мимо проходил скелет, но какого этот скелет пола,
он не знает, то теперь в Ваджраяне половые различия становятся одной из
опор пути к пробуждению. При этом и древний бхикшу—хинаянист, и
йогин—тантрик исходили из собственно буддийских доктринальных
основоположений, что еще раз демонстрирует необыкновенную пластичность
буддизма и его способность, оставаясь самим собой, занимать совершенно
разные позиции в рамках базовой парадигмы. Поэтому бессмысленно
говорить, какой буддизм “правильный” - хинаянский, не видящий ни мужчин,
ни женщин, а только ходячие скелеты или тантрический, делающий
человеческую сексуальность одним из методов (упая) достижения состояния
Будды. Видимо, вполне “правильным” буддизмом (то есть соответствующим
исходным принципам Дхармы) является и тот, и другой.
Имели ли место в тантрической практике реальные ритуалы, предполагавшие
физическую близость участвовавших в них мужчины (йогин) и женщины
(мудра), отождествлявших себя с каруной и праджней соответственно, или
же эти ритуалы всегда имели чисто внутренний, созерцательный характер? В
настоящее время совершенно очевидно, что в ранний период развития
Ваджраяны йогины, не принимавшие монашеских обетов действительно
практиковали сексуальные ритуалы, предполагавшие в качестве необходимого
условия их эффективности самоотождествление партнеров с божествами.
Иногда сексуальный ритуал являлся частью тантрического посвящения (как в
случае с эзотерическими четырьмя высшими посвящениями в практику
Калачакра тантры) (см. прим. 6.). Более того, утверждалось, что
некоторые формы тантрической йоги, особенно на стадии завершения
практики (утпанна крама, сатпатти крама) с необходимостью требуют
реального соития с партнером (карма-мудра) (см. прим. 7.), а не его
медитативного проигрывания в уме (джняна-мудра)(см. прим. 8.). Эти
ритуалы продолжали практиковаться и позднее, в том числе, и в Тибете,
однако только йогинами, не принявшими монашеских обетов. Практика
подобных ритуалов и йогических методов для монахов была строго запрещена
как несовместимая с Винаей, о чем совершенно отчетливо высказывались
такие авторитеты тибетской буддийской традиции, как Атиша (XI в.) и
Цзонкхапа (XIV - XV века), никоим образом, однако, не осуждавшие сами
методы, если они практиковались йогинами-мирянами. Поэтому в монастырях
(практика методов аннутара-йога тантр в монастырской среде окончательно
закрепляется в XI-XII веках) от сексуальной йоги полностью отказались,
довольствуясь их медитативным воссозданием при помощи практики
визуализации и самоотождествления с визуализируемым персонажем (джняна
мудра).
Но в любом случае, тантрическая йога является отнюдь не техникой секса,
проповедуемой многочисленными шарлатанами от тантры, и не способом
получения чувственного удовольствия посредством мистического эротизма, а
сложнейшей системой работы с психикой, с подсознанием для реализации
религиозного идеала махаянского буддизма – психотехникой, включавшей в
себя и своеобразный психоанализ и психотерапию.
Важно отметить еще одно обстоятельство. Долгое время считалось, что в
Ваджраяне полностью доминировало мужское начало и женщины по существу
просто использовались в тантрических ритуалах в интересах
мужчин-йогинов. Однако современные исследования, в том числе, и живой
традиции в Гималайском регионе, показали, что в Ваджраяне существовал
настоящий культ женщин. Многие наставники—гуру были женщинами, женщинам
принадлежат многие описания тантрических форм практики – садхан. Женщины
рассматривались как проявление начала мудрости и часто лидировали в
сообществах тантрических йогинов. Поэтому говорить о какой-то
“инструментальности” женщин в тантре или тем более о сексуальной
эксплуатации женщин совершенно некорректно.
Здесь уместно указать на одно существенное отличие буддийского тантризма
от развивавшегося параллельно с ним индуистского (шиваистского)
тантризма. В буддизме женское начало – праджня, то есть, премудрость,
интуирование реальности, как она есть и понимание природы сансары как
пустых по сути состояний сознания; праджня пассивна. В шиваизме женское
начало – шакти, то есть сила, энергия, единение с которой приобщает к
миросозидающей мощи Бога; шакти по определению активна.
Буддо-индуистская конвергенция на уровне йоги зашла однако так далеко,
что в самых поздних тантрах (например, в “Калачакра тантре”, начало XI
века) появляется и понятие “шакти”, до этого в буддийских тантрах не
использовавшееся.
Тантрический буддизм вызвал к жизни новый пантеон божеств, неизвестных
другим формам буддизма. Когда на буддийской иконе вы видите многорукое и
многоголовое, увешанное черепами божество, сжимающее зачастую в объятиях
свою праджню, то знайте, что вы видите именно икону тантрического
буддизма. Каков же религиозный смысл таких образов?
Подобно тому, как сексуальный символизм тантр имел свой прообраз в
архаических культах плодородия (видимо, дравидийского происхождения)
древнейшей Индии, которые были радикально переосмыслены буддизмом, и
стали, по существу, дериватами архаических культов и образов, будучи
включенными в контекст буддийского мировоззрения, буддийских философии и
психологии, тантрический пантеон также в значительной степени коренился
в культах архаических божеств, почитание которых по большей части
сохранилось в низших сословиях и кастах индийского общества, а также – у
париев (домби, чандала). Кто такие все эти тантрические йогини (ведьмы,
бесовки) и дакини, волшебные девы, пирующие на кладбищах и местах
кремации трупов и обучающие адептов тайным высшим знаниям среди скелетов
и кремационного пепла? По своему происхождению это весьма
малопривлекательные вампиры-кровососы (их клычки видны на тибетских
иконах—танка), упыри и демоны низшего пласта индийской мифологии. Но
разве их ужасные и гротескные образы не соответствуют лучше всего
сюрреалистическим порождениям раскрепостившегося и бушующего
подсознания? Или не лучшим ли образом символизируют идею всеприсутствия
и всеобщности природы Будды, образующей собственную природу даже самых
порочных психических импульсов, превращение кровопийцы-оборотня в
носителя тайн пути к освобождению? К тому же, надо сказать, что
тантрические буддийские йогины не упустили и возможность слегка
эпатировать монашескую элиту почитанием подобных образов.
Вообще же необходимо сказать, что Ваджраяна, использовав внешность,
форму объектов древних культов и народных верований и суеверий,
радикально переосмыслила их содержание, преобразив первобытных демонов и
бесовок в символы тех или иных состояний психики, что превратило их в
искусственно сконструированные образы архетипов коллективного
бессознательного.
Особый класс тантрических божеств составляют так называемые
“покровительствующие божества” (ишта дэвата; тиб. йидам). Это божества,
многорукие и многоголовые, с множеством атрибутов, являются сложнейшими
архетипическими символами, обозначающими высшие состояния сознания. По
существу, учение любой тантры, ее наивысшая цель – пробуждение, и
предлагаемые ею методы могут быть наглядно представлены в образе йидама.
Поэтому их имена обычно совпадают с названиями тантр: Хеваджра
(Ямантака), Калачакра, Гухьясамаджа, Чакрасамвара и др. Таким образом,
йидамы символизируют совершенное и всецелое пробуждение и посему по
своему статусу соответствуют Буддам и тождественны им. Их же грозный
вид, оскаленные клыки и прочие воинственные атрибуты помимо высокого
психологического смысла демонстрируют готовность уничтожить все пороки и
страсти, превратив их кровь в вино пробуждения и амриту (амброзия,
напиток бессмертия), наполняющие капалы – чаши из черепов, на многих
тантрических иконах. В процессе йогического созерцания на этапе
порождение (утпатти крама) йогин, знающий наизусть текст соответствующий
текст и владеющий кодирующими его мантрами и дхарани, а также получивший
необходимое посвящение, визуализирует соответствующее божество,
отождествляет себя с ним, перенося на себя его атрибуты, и в конечном
счете растворяется вместе с йидамом в безграничности пустого “ясного
света” природы Будды, которая есть и его собственная природа.
Практика созерцания йидама отражает еще одну важную черту тантрической
йоги – ее стремление представить абстрактные категории буддийской
философии в виде наглядных чувственных образов. Так в ходе тантрических
садхан все категории Абхидхармы репрезентируются в виде фигур божеств:
так, пять скандх, преобразующихся в пять трансцендентных гносисов
символизируются в виде пяти Джин (“Победителей”), или Татхагат –
Вайрочаны, Амитабхи, Акшобхьи, Ратнасамбхавы и Амогхасиддхи; двенадцать
аятан (источников познания: шесть способностей чувственного восприятия –
индрий и шесть соответствующих им типов объектов чувственного восприятия
– вишая) в виде шести сизигий бодхисаттв мужского и женского пола; клеши
(аффекты) – в виде фигур людей или демонов, попираемых ногами йидама, и
т.д.
На архаические корни тантризма могут указывать и элементы магических
представлений и форм практики в рамках буддизма Ваджраяны, но также
переосмысленных с точки зрения буддийской этики. Тантры полны описаний
ритуалов, которые можно формально отнести к магии, причем, казалось бы,
даже к вредоносной магии – ритуалов умиротворения, обогащения,
подчинения и уничтожения. Однако в текстах делаются важные оговорки:
например, тайные ритуалы уничтожения должны совершаться только ради
блага живых существ (например, для уничтожения врага, способного
уничтожить в данной стране буддизм или монашескую общину).
Другим примером трансформации архаической религиозной практики служит
тантрический ритуал чод, созданный в XII веке тибетской йогини Мачиг
Лабдон и очень популярный у буддистов Монголии. Это обряд, совершающийся
в горах в полном уединении, представляет собой призывание голодных духов
и демонов, и затем отдание им для их насыщения своего собственного тела.
Шаманские его корни совершенно очевидны. Однако его цели сугубо
буддийские – развитие сострадания, практика парамиты даяния
(дана-парамита) и преодоления иллюзии “я” и привязанности к
индивидуальному существованию.
Очень важным положением буддизма Ваджраяны является тезис о
недвойственности, тождественности тела и сознания. Вообще, сознание
занимает центральное место в учении Ваджраяны: и сансара, и нирвана – не
что иное, как два разных состояния одного и того же сознания;
пробуждение – постижение природы сознания как такового, то есть, как
пустотного и недвойственного гносиса—блаженства. И это сознание
провозглашается недихотомичным, недвойственным (адвая) с телом и
единосущным последнему. Отсюда проистекает естественное стремление
тантрического йогина работать не просто с сознанием, а с психофизическим
целым своего организма, недвойственного по своей природе. Поэтому важное
место в методах Алмазной Колесницы (особенно на стадии завершения –
утпанна крама, или сатпатти крама) занимает работа с различными
признаваемыми индийской традицией психофизическими энергетическим
(“тонкими”) структурами тела. Согласно тантрической парафизиологии (она
признается в общих чертах и индуистскими тантриками), тело на “тонком”
уровне наделено особыми каналами (нади), по которым циркулирует
жизненная энергия (прана). Три из этих каналов считаются важнейшими. В
буддийской тантре они называются: авадхути (он идет от промежности до
макушки головы вдоль центральной части позвоночного столба; в
индуистской тантре его называют “сушумна”), лалана и расана, идущие
справа и слева от авадхути и символизирующие метод – сострадание и
премудрость (это ида и пингала индуистской тантры). Йогин стремиться
ввести энергетические потоки боковых каналов в бездействующий у профана
центральный канал, сплавить их в единое целое и получить, таким образом,
эликсир пробуждения, направляемый в мозг. Для этой цели иногда
используются и методы сексуальной йоги, поскольку тантрики считают, что
во время оргазма прана сама стремится войти в центральный канал
авадхути.
Упражнения такого рода предполагают определенную подготовку, тренировку
в двигательной и особенно дыхательной гимнастике, а также умение
визуализировать систему каналов. Данная практика, как и аналогичная
индуистская, включает в себя и упражнения с чакрами (чакра – дословно:
“колесо”), энергетическими центрами организма, локусами схождения
каналов—нади. В буддийской тантре обычно используются три чакры,
соотносимые с Тремя Телами Будды (иногда к ним добавляется четвертая,
“тайная” чакра; видимо, центр у основания позвоночника), а также с
Мыслью, Речью и Телом Будд (Тело – верхний, мозговой центр, Нирманакая,
Речь – средний, горловой центр, Самбхогакая и Мысль – нижний, сердечный
центр, Дхармакая) (см. прим. 9.).
Интересно, что в отличие от индуизма, высшее состояние ассоциируется
здесь не с головным (сахасрара; ушниша), а с сердечным (анахата; хридая)
центром. Любопытной параллелью здесь может быть “умная молитва”
восточнохристианских монахов—исихастов, произносимая именно из ума,
помещенного в сердце.
Чакрам и их элементам соответствуют определенные семенные мантры (биджа
мантра), буквенная запись которых может визуализироваться йогином в
соответствующих центрах (размер, толщина и цвет букв строго
регламентируются).
Раскрытие чакр (их активизация), как полагают, и вообще работа с
энергетикой организма приводит к овладению йогином различными
сверхспособностями (в буддизме они называются риддхи): умение летать,
становиться невидимым и т.п. О великом тибетском йогине и крупнейшем
поэте Миларепе (XI - начало XII вв.) существует, например, легенда, что
он укрылся от грозы в брошенном на дороге полом роге, причем рог не стал
больше, а Миларепа – меньше. Считается, что средствами дыхательных и
физических упражнений, приема алхимических эликсиров и растительных
экстрактов, “возврата семени в мозг” (достигается через умение
испытывать оргазм без эякуляции) и созерцания (см. прим. 10.) йогин
может даже сделать свое тело бессмертным и неразрушимым, дабы, исполняя
обеты бодхисаттвы, в течение целого космического цикла оставаться с
людьми и наставлять их в Дхарме Будды. Так, среди пожилых лам Бурятии
еще лет двадцать-тридцать тому назад существовало предание, что
знаменитый йогин и махасиддха Сараха (VII век) в 20-е годы XX столетия
посетил один из бурятских монастырей. И хотя Ваджраяна учит смотреть на
все подобные силы и способности как на пустые и иллюзорные по своей
природе, в народе за адептами Алмазной Колесницы прочно закрепилась
репутация чудотворцев и волшебников.
Структура тантрической йоги на стадии завершения не определена точно;
скорее можно сказать, что каждый текст предлагал свою структуру пути.
Так, Хеваджра тантра, Чандамахарошана тантра и Калачакра тантра говорят
о “шестичленной йоге” (шаданга йога):
1. Отвлечение чувств от их объектов и введение пран из боковых каналов в
центральный канал (пратьяхара);
2. Созерцание и достижение однонаправленности сознания (дхьяна);
3. Дыхательные упражнения, контроль над дыханием в сочетании с
произнесением мантры для очищения боковых каналов и введения праны по
среднему каналу в чакру области сердца (пранаяма);
4. Концентрация, или сосредоточение сознания для интеграции всех пран,
окончательного искоренения всех аффектов—клеш и их “следов” - васан, а
также для достижения переживания чувства блаженства во всех четырех
чакрах (дхарана);
5. Практика осознанности—памятования (анусмрити) – на этом этапе
практикуется и сексуальная йога на уровне карма-мудры, джняна-мудры или
маха-мудры (см. выше) для осознания пустотности тела, его трансформации
в божественную форму йидама и достижения переживания состояния
неизменного блаженства;
6. Предельное сосредоточение или йогический транс (самадхи), то есть
обретение “тела гносиса” (джняна деха) и реализация в себе всех четырех
Тел Будды, то есть актуализация их в непосредственном психическом опыте.
Те же тексты рекомендуют и занятия хатха-йогой (позы—асаны, дыхательные
упражнения и т.п.). Считается, что в процессе этой практики йогин не
только овладевает своим психофизическим комплексом во всех его аспектах
и на всех его уровнях, но и всеми силами и энергиями вселенной в
соответствии с принципом точного подобия (или даже тождества) тела и
космоса.
Тантрический буддизм фактически стал ведущим направлением поздней
индийской Махаяне эпохи правления царей династии Палов, последних
буддийских монархов Индии (VIII - начало XIII вв.), и был в таком же
статусе заимствован формировавшейся синхронно тибетской традицией.
Тантрическую йогу практиковали и такие известные мыслители, как
Дхармакирти. По существу, логико-эпистемологическая ветвь йогачары в
философии и тантра в буддийской практике и определяли специфику буддизма
последнего периода его существования на его родине (хотя отдельные
буддийские йогины—тантрики жили и в XV и даже в XVI веках, но после
мусульманского завоевания Бенгалии и Бихара в XIII веке буддизм как
организованная религия в Индии исчезает). Оба эти направления –
философия и логика поздней йогачары и Ваджраяна во многом определили
специфику тибетского буддизма (а потом – и монгольского, заимствованного
также народами России – бурятами, калмыками и тувинцами).
Напротив, на Дальнем Востоке тантра получила относительно незначительное
распространение (хотя она и повлияла довольно сильно на иконографию
китайского буддизма). Даже в Японии, где, благодаря замечательной
личности Кукая (Кобо Дайси, 774-835) тантрическая школа йога-тантр
Сингон достаточно сильна, влияние тантры заметно уступало влиянию таких
школ, как Чистая Земля, Нитирэн-сю, Дзэн или даже Тэндай. Это во многом
объясняется тем, что китайский буддизм ко времени расцвета Ваджраяны уже
практически сформировался (новая волна интереса к тантрам привела в XI
веке к переводу ряда аннутара йога-тантр, но эти переводы сопровождались
значительными купюрами и редакторской цензурой текстов). Кроме того,
культурно-экологическая ниша Ваджраяны была во многом занята в Китае
даосизмом. Тем не менее, Ваджраяна и поныне остается чрезвычайно
актуальным для центральноазиатского буддизма и весьма интересным для
религиоведения феноменом духовной жизни народов Востока.
ПРИМЕЧАНИЯ.
1. Как сообщил автору петербургский буддолог А.В. Парибок, в ведах слово
“ваджра” исконно означало особое оружие, некогда изготовлявшееся из
комля деревца с заостренными и оставленными торчать в разные стороны
частями корней. Потом материал сменился, но форма осталась прежней.
Буддийская ваджра как ритуальный предмет представляет собою по форме
удвоенный оголовок данного оружия, рукоять же оружия у ритуального
предмета отсутствует. А.В. Парибок также сообщил, что почти такое же
оружие было у наших предков и называлось оно “шестопер” ("перья на
шесте"? Согласно Далю, правда, это слово имеет форму “шестеропер” или
“шестопер”, то есть "шесть перьев"). Оно тоже читалось страшнейшим и
несокрушимым, как индийская ваджра громовержца Индры.
2. Дхарани (это слово образовано от того же корня дхр, что и “дхарма”,
держать) – сочетания звуков и слогов, кодирующие содержание развернутых
текстов психопрактического характера, их своеобразный слоговой и
звуковой конспект
3. В 70-е годы американский буддолог А. Уэймен (A.Wayman) предпринял
попытку доказать, что одна из важнейших аннутара йога-тантр,
Гухьясамаджа тантра (“Тантра сокровенного собора”), появилась еще в
середине IV века, однако последующие исследования не подтвердили его
правоту и показали, что эта тантра появилась не ранее первой четверти
VIII века.
4. Написание “Каджуд-па” отражает монгольское чтение тибетского слова.
5. Это тело “великого блаженства” отождествлялось с недвойственным
гносисом (джняна) как собственно природой Будды. Остальные три Тела
(Дхармакая, Самбхогакая и Нирманакая) рассматривались как Ум, Речь и
Тело Будды (или Ум—Ваджра, Речь–Ваджра и Тело—Ваджра), обусловливающие
наличие мысли, речи и тела у человека, тогда как Тело Гносиса/Блаженства
соответствовало природе Будды в качестве истинной природы человека.
6. Сексуальные ритуалы типа “карма-мудра” и “джняна-мудра” особенно
характерны для посвящений в “материнские”, или “йогини” тантры, с их
упором на мудрость (праджня-абхишека; абхишека – посвящение, инициация).
На этом основании гелугпинцы в Тибете считали Калачакра тантру
материнской тантрой, хотя другие школы относили ее к недвойственным
тантрам.
7. Дословно: “действующий [женский] партнер”.
8. Дословно: “мыслимый [женский] партнер”. Позднее появилась также идея
маха-мудры (“великий”, или “божественный партнер”), под которым
понималась “со-рожденная” (сахаджа) каждому существу природа Будды; это
уже чисто созерцательная практика без непосредственного сексуального
контекста. Практика маха-мудры была характерна прежде всего, для
тибетской школы Кагью-па. Исходя из основного значения слова “мудра”,
тибетцы переводили этот термин как “великий символ”, или “великая
печать”.
9. В “Калачакра тантре” однако встречается и иное соотнесение чакр и Тел
Будды: горловой центр – Тело Гносиса/Блаженства, сердечный центр –
Дхармакая/Ум, пупочный центр – Самбхогакая/Речь, “тайная чакра” (у
основания позвоночника?) – Нирманакая/Тело. Названия некоторых чакр в
буддийской тантре отличаются от более известных индуистских названий:
так, чакра мозга называется ушниша, а не сахасрара; центр,
проецирующийся на лоб или межбровье – лалата, а не аджня и т.д.
10. Все эти методы практически полностью совпадают со способами,
которыми надеялись обрести бессмертие и сверхъестественные силы
последователи даосизма в Китае.
РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА.
1. Анагарика Говинда, лама. Психология раннего буддизма. Основы
тибетского мистицизма. СПб., 1992.
2. Гунтан Данби Донме. Обучение методу исследования текстов сутр и
тантр. Пер. с тиб., предисл., коммент. Е.А. Островской-младшей. М.,
1997.
3. Карма Агван Йондан Чжамцо. Светоч уверенности (методы Карма Кагью).
СПб., 1993.
4. Мачиг Лабдон. Отсекая надежду и страх. СПб., 1998.
5. Тантрический буддизм. Предисл., перев., коммент. А.Г. Фесюна. М.,
1999.
6. Торчинов Е.А. Религии мира: опыт запредельного (трансперсональные
состояния и психотехника). СПб., 1997. С. 265-278.
7. Элиаде М. Йога. Бессмертие и свобода. СПб., 1999.
http://kapala.nm.ru/text4.htm