Рациональные аргументы представляют собой обоснования положений,
обращенные к форме рассуждения: очевидность умозаключения представляется
основанием истинности или достоверности положения аргумента.
Апелляция к структуре доказательства как критерию истинности вывода
связана с рационалистическим универсализмом: представления о логике как
науке о законах мышления и о естественном здравом смысле лежат в основе
идеи универсального метода познания, как и разумного убеждения любого
нормального человека относительно любого вопроса.
Вот знаменитые четыре правила метода Декарта:
«Первое - никогда не принимать за истинное ничего, что я не познал бы
таковым с очевидностью, иначе говоря, тщательно избегать опрометчивости
и предвзятости и включать в свои суждения только то, что представляется
моему уму столь ясно и отчетливо, что не дает мне никакого повода
подвергать их сомнению.
Второе - делить каждое из исследуемых мною затруднений на столько
частей, сколько это возможно и нужно для лучшего их преодоления.
Третье - придерживаться определенного порядка мышления, начиная с
предметов наиболее простых и наиболее легко познаваемых и восходя
постепенно к познанию наиболее сложного, предполагая порядок даже там,
где объекты мышления вовсе не даны в их естественной связи.
И последнее - составлять всегда перечни столь полные и обзоры столь
общие, чтобы была уверенность в отсутствии опущений.
Длинные цепи доводов, совершенно простых и доступных, коими обыкновенно
пользуются геометры в своих труднейших доказательствах, натолкнули меня
на мысль, что все доступное человеческому познанию одинаково вытекает
одно из другого. Остерегаясь, таким образом, принимать за истинное то,
что таковым не является, и всегда соблюдая должный порядок к выводах,
можно убедиться, что нет ничего ни столь далекого, чего нельзя было бы
достичь, ни столь сокровенного, чего нельзя было бы открыть».
Полезность этих правил для секретаря-референта столь же очевидна, сколь
сомнительна их применимость для его начальника, принимающего
ответственные решения: человек в своей повседневной жизни, мышлении и
даже в научном познании руководствуется внутренним опытом, верованиями и
интересами, которые по большей части и в наиболее важных вопросах не
только не поддаются рациональному анализу, но и дают более надежные
результаты, чем педантичное рассудочное мышление:
«Сама природа обсуждения и аргументации, - заявляет основатель
неориторики Х. Перельман, начиная свой «Трактат об аргументации»
критикой рационализма, - противостоит необходимости и очевидности, ибо
не обсуждают там, где решение необходимо, и не аргументируют против
очевидности. Область аргументации - правдоподобное, желательное и
возможное, по мере того как последнее выходит за пределы очевидности
вычисления».
Однако рационалистический универсализм создал в течение последних трех с
половиной столетий весьма значительный разряд людей, которым свойственно
верить, как Неизвестному из «Диалогов» о. Валентина Свенцицкого, в
достоверность рациональной очевидности. И вера эта не убывает несмотря
на то, что огромное большинство таких современных рационалистов ( в
отличие от их исторических предшественников) логику не изучали, техникой
аргументации не владеют и готовы принять самые нелепые басни, дикие
вымыслы и наглые софизмы, если только они преподносятся под именем
«логики», «научных законов» или «разумного здравого смысла».
Рациональные аргументы полезно подразделить в зависимости от характера
приемлемости основания на аргументацию к здравому смыслу и аргументацию
к логической правильности. Эти типы аргументов, хотя и входят в один
класс, противостоят друг другу и часто оказываются несовместимыми.
Здравый смысл как основание аргументации принимает мир таким, каким его
видит всякий человек, общечеловечески, и содержит категории связи,
подобия, вероятности и пользы, которые составляют основу не только
практического мышления и обсуждения любой житейской проблемы, но и
научного знания. Аргументы здравого смысла значимы всегда и повсеместно
и противостоят необходимости формального доказательства. Невозможно
логически доказать, что существует что-либо реальное, кроме моего
представления, а тем более, что другой человек подобен мне. Здравый
смысл утверждает реальность, упорядоченность и сложность
действительности, подобие существующих в мире вещей, действительность
опыта, необходимость деятельности и возможность ориентации человека в
мире. И в этом плане он значительнее и сильнее логики.
Вместе с тем, здравый смысл или, как в большинстве западноевропейских
языков, sensus communis - «общий смысл» и есть та самая рациональная
психологическая очевидность, которая убеждена в достоверности лишь того,
что одинаково воспроизводится в опыте любого нормального человека: «...
солнце видят все, а чувствование, о котором ты говоришь, имеют
некоторые». И в этом плане сама идея здравого смысла содержит в себе
противоречие, ибо ненормальным оказывается тот, чей опыт противоречит
опыту большинства. Но опытот отдельного «я» неизбежно отклоняется от
опыта большинства, поэтому всякий человек ненормален и должен верить
«объективному» общественному опыту больше, чем своему «субъективному».
Но тогда выходит, что нормальное большинство состоит из ненормальных
индивидов. Здравый смысл не видит факта человеческой личности, хотя
исходит из психологической очевидности реальности и собственной мысли.
Норма есть то, в чем согласно большинство одинаково думающих и
воспринимающих людей, - вот главный принцип здравого смысла.
Этой норме здравого смысла в равной мере противостоят религиозный опыт и
научная логика, которые приводят человека к неправдоподобным, но
последовательным выводам, отчего Духовник в первом диалоге и применяет
аргументацию к логической правильности.
Духовник, по существу дела, освобождает Неизвестного из плена общего
мнения, побуждая его к признанию свидетельства собственного опыта и
разума: «Если ты видишь солнце своими собственными глазами, неужели твоя
уверенность, что оно существует, хоть сколько-нибудь зависит от того,
что его видят и другие. И неужели, если бы большинство потеряло
способность видеть солнце и стало утверждать, что его нет, ты
поколебался бы в том, что видел собственными глазами и стал бы говорить
о солнце, что, «может быть», оно существует». И в этом он неожиданно
оказывается согласным с первым принципом Декарта и несогласным с его
конформистской прагматической моралью «общего смысла», полагающей
признавать за хорошее и правильное то, о чем можно условиться, не
вступая в конфликт с общественным мнением.
Этой задачей - найти и раскрыть противоречия обыденного здравого смысла
-и ограничивается аргументация к логической правильности или
рациональной очевидности, потому что правильно построенная энтимема
приводит только к правильному выводу, но чтобы получить истинный вывод,
нужно иметь истинные посылки: «Против насилия повседневного
элементарного рассудка протестует бессмертный дух наш и побуждает
совесть искать истину».
Аргументы к здравому смыслу представляют собой обоснования положений,
обращенные к представлениям о пользе, правдоподобии, общепринятости или
психологической достоверности данных, из которых исходит рассуждение.
Эти аргументы могут строиться индуктивным или дедуктивным способом и
весьма многочисленны: «возможно то, что часто случается», «случайность
есть форма необходимости», «на все своя причина», «делает тот, кому
выгодно», «если больших ростом считать взрослыми, то почему малых ростом
не считать детьми», «нет дыма без огня», «сначала помоги себе, а потом
другим», «кто не уважает себя, не уважает другого», «лучше знать мало,
чем знать плохо», «синица в руках лучше, чем журавль в небе», «лучше то,
что я знаю, чем то, что мне неизвестно», «никто от миру не прочь», «что
лучше для меня, то лучше и для другого», «справедливый друг лучше
справедливого врага», «добродетель лучше удачи», «быть здоровым лучше,
чем лечиться», «талант лучше знания», лучше то, что имеет лучшие
последствия», «хороша ложка к обеду, а слово к ответу», «лучше то, что
реже встречается и дороже», «избыток лучше достатка» и подобная народная
мудрость, которая составляет пословичный фонд - так называемые паремии,
по содержанию и смыслу примерно одинаковые у всех народов и отражающие
суждения обыденного здравого смысла, весьма характерные для дописьменной
языческой варварской культуры.
Среди аргументов к здравому смыслу можно выделить четыре группы:
аргументы к фактам; сравнительные аргументы; аргументы к вероятности,
связанные с частотностью признака; прагматические аргументы, связанные с
категорией пользы и вреда.
Все эти аргументы могут строиться как судительные, совещательные и
показательные: «он поступил так-то, потому что это было ему выгодно»;
«нам следует принять такое-то решение, потому что оно даст такие-то
благоприятные для нас следствия»; «люди разумны, когда они поступают в
соответствии со своей выгодой» (прагматический аргумент в его
судительной, совещательной и показательной формах).
Аргументы к фактам представляет собой обоснование положения посредством
частных или индивидуальных суждений, которые включаются в доводы:
«Истинность или правильность положения следует из таких-то фактов или
подтверждается такими-то фактами».
Аргументы к фактам представляют собой самый распространенный способ
обоснования положений и в логике обычно рассматриваются как индукция.
Однако не всякое использование фактов является индукцией, поскольку
факт, к которому обращаются при аргументации, может содержать различные
виды данных и само понимание его может быть различным. Суждение, частное
по форме, может представлять достаточно общий класс предметов.
В риторике выделяются три типа аргументов к факту: пример, иллюстрация и
модель, которая была рассмотрена выше.
Рассмотрим пример, в котором имеются все три вида аргументации к факту.
«Что же это за судьба России вести войны против передовых и
культурнейших человеческих обществ? Что такое мы, русские, - разрушители
или спасители европейской культуры? Я думаю, что наш разлад, наше
противоречие с Европой лежит глубже наблюдаемой поверхности текущих
событий; противоречие касается идейных основ самого жизнепонимания.
Те культурные успехи, которых достигли наши просвещенные противники,
конечно, возможны только при условии, что на достижение этих успехов
обращена наибольшая доля народного внимания. Культурный прогресс для
своего процветания непременно требует полного перед ним рабства со
стороны человеческого общества. Культурный прогресс достигается скорее
теми, для кого он стал своего рода идолом. И то, конечно, несомненно,
что для европейского сознания прогресс уже давно сделался не идеалом
только, но именно идолом. Ведь слова: «культура», «прогресс» и им
подобные современным европейцем и нашими западниками произносятся прямо
и каким-то благоговением; для них это - слова священные. каждое слово
против ценности культуры готовы объявить кощунством. Еретику,
сомневающемуся в ценности прогресса или совсем этой ценности не
признающему, грозит по биение всяким дрекольем.
Но не трудно показать, что прогресс и идейно, и практически неразрывно
связан с войной и с некоторого рода необходимостью из него вытекают даже
жестокости и зверства немцев, о которых мы читаем теперь в газетах. Ведь
идея прогресса есть приспособление к человеческой жизни общего принципа
эволюции, а эволюция есть узаконение борьбы за существование. В борьбе
за существование погибают слабейшие и выживают наиболее к ней
приспособленные. Перенесите борьбу за существование во взаимные
отношения целых народов, - вы получите войну и поймете смысл железного
германского кулака. Война есть международная борьба за существование, а
вооруженный кулак - наилучшее к этой борьбе приспособление. Но последнее
слово эволюции сказано Ницше Он указал цель дальнейшему развитию. Эта
цель - сверхчеловек. Он жесток и безжалостен. Христианство с его
кротостью, смирением и милосердием для Ницше отвратительно. Сверхчеловек
должен навсегда порвать с христианскими добродетелями; для него они -
порок и погибель. У Горького Игнат Гордеев поучает в ницшеанском духе
своего сына Фому, как относиться к людям: «Тут... такое дело: упали,
скажем, две доски в грязь - одна гнилая, а другая - хорошая, здоровая
доска. Что ты тут должен сделать? В гнилой доске какой прок? Ты оставь
ее, пускай в грязи лежит, по ней пройти можно, чтобы ноги не замарать»
(«Фома Гордеев»). Перенесите эти слова в политику, и вы получите
политику Германии. Ведь разве не ищет Германия, какой бы народ не
затоптать в грязь, по которому пройти бы можно, «чтобы ног не замарать»?
Германская политика, можно сказать, проникнута духом ницшеанства.
«Deutschland (ber alles!» - вот припев германского патриотизма. Слабые
народы - это доски, по которым, не марая ног, идет вперед по пути
прогресса великий германский народ. Даже на большие народы, даже на
русский народ германцы готовы смотреть как на навоз для удобрения той
почвы, на которой должен расти и процветать германский культурный
прогресс. Для прогресса нужны богатства, - так подайте их нам!
Разоритесь сами и хоть с голоду помрете, но да здравствует наш
германский прогресс! Смотрите, какая политическая дружба у просвещенной
Германии уж с несомненными варварами - турками! «Восстановившим истинное
христианство» протестантам магометане, оказывается, несравненно милее
православных христиан. Почему? Да потому, что те уж не протестуют против
грабительства немцев и покорно готовы стать народом-навозом. В прошлом
году воевали на Балканах. Какое бы, казалось, дело немцам! Но когда
особенно сильно замахали немцы мечом? Когда сербы подошли к
Адриатическому морю. Маленький народ получал возможность вести свою
торговлю и стать независимым от немцев экономически. Этого прогрессивная
немецкая нация снести не могла. Немецкое бряцание мечом, в этом случае
можно передать словами: «Не сметь! Вы должны работать, а обогащаться
можем только мы, потому что это необходимо для культурного процветания
нашей подлинно просвещенной страны». И вот теперь запылала Европа,
подожженная немцами!
Так открывается неразрывная и существенная связь прогресса с войной и
жестокостью. Железо и меч прокладывают человечеству дорогу вперед.
Колесница прогресса едет по трупам и оставляет позади себя кровавый
след».
Пример обычно включается в умозаключение от частного к частному, так
называемую традукцию, либо как одна из посылок в энтимеме. Так,
рассуждение о том, что для европейца культура и прогресс стали идолами
содержит такую посылки-примеры двух умозаключений, входящих в
эпихейрему: о «священных словах» и о каждом слове «против ценности
культуры».
Иллюстрация представляет собой индуктивную в собственном смысле
аргументацию, когда отдельные суждения фактического характера
представляют собой посылки, которые обобщаются в выводе умозаключения,
при этом число посылок сводится к одной, которая представляет другие
подобные данные, составляющие объем понятия предиката заключения. Так,
иллюстрация-наведение используется в следующем аргументе: указание на
сверхчеловека Ф. Ницше, цитата из М. Горького, известный немецкий
националистический лозунг представляют собой конкретные факты, которые
подтверждают мысль автора и могут быть умножены.
Суждение, которое содержится в примере, иллюстрации или модели, может
быть индивидуальным (конкретным): Максим Горький, частным или общим:
каждое слово..., по трупам слабых восходит... сверхчеловек, и т.д.
Посылка, содержащая фактические данные, будет сама по себе отдельным
сообщение или обобщением в зависимости от значения терминов суждения:
фигура заимословия в конце текста и представляет собой посылку, которая
в составе эпихейремы сама является обобщением индуктивных посылок,
предшествующих ей.
Следует отметить, что аргумент к фактам является самым распространенным
ходом мысли и в одной из своих форм обычно включается в другие
аргументы.
Сравнительные аргументы представляют собой обоснование положения
посредством сопоставления данных, смысл или строение которых неизвестны,
с данными, которые признаются достоверными и понятными, при этом
очевидность общности или сходства рядов данных выступает как основание
аргумента, а свойства известных данных - как одна из посылок: «если вы
признаете правильность некоторого положения относительно данных ряда А,
то вы должны признать правильность того же положения относительно данных
подобного ему ряда Б».
«Неизвестный. ...Вот ты православный священник и убежден, что знаешь
истину. По твоей истине Бог троичен в лицах и един по существу. Ты
веруешь в этого Бога и всякую другую веру считаешь заблуждением. Если бы
я от тебя пошел к мулле, он стал бы мне говорить о едином Аллахе и тоже
утверждал бы, что знает истину и твоего троичного Бога считал бы ложью,
совершенно не соответствующей учению Магомета. Потом я пошел бы к
буддисту. Он мне стал бы рассказывать легенды о Будде. И утверждал бы,
что он только один знает истинную Я пошел бы к язычнику. Он назвал бы
мне несколько десятков своих богов и тоже утверждал бы, что он только
один знает истину. Это множество всевозможных религий, часто исключающих
друг друга и всегда утверждающих, что истина только у них, прежде всего
заставляет меня усомниться, что в какой бы то ни было из них есть
истина. Логика в вопросах веры бессильна, а субъективная уверенность,
очевидно, недостаточна. Ведь все представители этих различных религий
имеют одинаковую субъективную уверенность и тем не менее только свою
истину считают настоящей. Другими словами, только за своими
субъективными состояниями они признают объективное значение.
Духовник. Твое мнение подобно тому, как если бы кто усомнился в
истинности научного знания только потому, что по каждому научному
вопросу десятки ученых высказывают различные взгляды. Ясно, что прав
кто-то один. И для тебя научной истиной будет то, что соответствует
твоему пониманию этой истины. Возьми хотя бы вопрос о происхождении
видов. Разве достигнуто здесь полное единомыслие? До сих пор многие
совершенно опровергают теорию Дарвина. Многие возвращаются к ламаркизму.
Есть неоламаркисты и неодарвинисты. До сих пор еще в науке идут споры по
этому основному вопросу биологии. Однако ты не говоришь: «Биология не
знает истины, потому что разные ученые разное считают истиной».
Неизвестный. Да, но в науке есть вопросы, решенные одинаково всеми.
Духовник. Есть они и в религии. Все религии признают бытие Божие. Все
признают Бога первопричиной всего сущего. Все признают реальную связь
божественной силы с человеком. Все признают, что Бог требует исполнения
нравственного закона, все признают кроме видимого невидимый мир, все
признают загробную жизнь. Поэтому одна религия исключает другую не
безусловно. В каждой религии есть доля истины. Но полнота ее заключается
действительно в одной, в христианской, поскольку она раскрыта и
сохраняется в Православной Церкви.
Неизвестный. Вот видишь, опять новое подразделение: поскольку она
раскрыта в Православной Церкви. А католики? Протестанты? Англиканцы?
Кальвинисты? А множество всевозможных сект? Менонниты, баптисты,
квакеры, молокане, духоборы, хлысты и другие - ведь все они только себя
считают настоящими христианами, и Православие кажется им грубым
искажением Евангелия. Как же быть? Кому же из вас верить?
Духовник. Сколько бы ни было разногласий, истина от этого не перестает
быть истиной. Ты это понимаешь в отношении науки. Пойми и в отношении
религии. Частную правду многие по разным причинам признают за полную
истину, но полная истина существует, и когда ты ее увидишь, то сразу
узнаешь».
Аргументы к вероятности представляют собой обоснования положений,
исходящие из идеи вероятности как основы приемлемости положения.
Классическим примером аргумента к вероятности является знаменитое «пари»
Паскаля как аргумент бытия Божия:
Будем рассуждать теперь на основании природного рассудка.
Если Бог есть, то Он окончательно непостижим, так как, не имея ни
частей, ни пределов, Он не имеет никакого соотношения с нами. Поэтому мы
неспособны познать, ни сто Он, ни есть ли Он. Раз это так, кто осмелится
взять на себя решение этого вопроса? Только не мы, не имеющие с Ним
никакого соотношения. Как же после этого порицать христиан, что они не
могут дать отчета в своем веровании, когда они сами признают, что их
религия не такова, чтобы можно было давать в ней отчет? Они заявляют,
что в мирском смысле это безумие. А вы жалуетесь, что они вам не
доказывают ее! Если бы стали доказывать, то не сдержали бы слова: именно
это отсутствие с их стороны доказательств и говорит в пользу их
разумности. «Да, но если это извиняет тех, кто говорит, что религия
недоказываема, и снимает с них упрек в непредставлении доказательств, то
это самое не оправдывает принимающих ее».
Исследуем этот вопрос и скажем: Бог есть или Бога нет. Но на которую
сторону мы склонимся? Разум тут ничего решить не может. Нас разделяет
бесконечный хаос. На краю этого бесконечного расстояния разыгрывается
игра, исход которой не известен. На что вы будете ставить? Разум здесь
не при чем, он не может указать нам выбора. Поэтому не говорите, что
сделавшие выбор заблуждаются, так как ничего об этом не знаете.
«Но я порицал бы их не за то, что они сделали тот или другой выбор, а за
то, что они вообще решились на выбор; так как одинаково заблуждаются и
выбравшие чет, и выбравшие нечет. Самое верное совсем не играть».
Да, но сделать ставку необходимо: не в вашей воле играть или не играть.
На чем же вы остановитесь? Так как выбор сделать необходимо, то
посмотрим, что представляет для вас меньше интереса: вы можете проиграть
две вещи, истину и благо, и две вещи вам приходится ставить на карту,
ваш разум и волю, ваше познание и ваше блаженство; природа же ваша
должна избегать двух вещей: ошибки и бедствия. Раз выбирать необходимо,
то ваш разум не потерпит ущерба ни при том, ни при другом выборе. Это
бесспорно; а ваше блаженство?
Взвесим выигрыш и проигрыш, ставя на то, что Бог есть. Возьмем два
случая: если выиграете, вы выиграете все; если проиграете, то не
потеряете ничего. Поэтому не колеблясь ставьте на то, что Он есть».
Если рассматривать этот аргумент в общем виде, то его схему можно свести
к следующему виду: если А вероятно (с такой то степенью вероятности)
является С; и если В является А; то В с такой-то степенью вероятности
является С; поскольку выбор В имеет такие-то (положительные) следствия,
а выбор не-В имеет такие-то (противоположные) следствия; то следует
выбрать В.
Этот аргумент часто основательно отвергается, но отметим, что и
аргументация Духовника в «Диалогах» о. Валентина Свенцицкого ставит
Неизвестного перед выбором - альтернативой из равновероятных
возможностей, поскольку «в конечном итоге и вера и безверие логически
одинаково недоказуемы. Но что может сделать логика? Она может вскрыть
ложь основной посылки, показав, к каким нелепым выводам эта ложная
посылка приводит. Но если человек лучше готов принять явно нелепые
выводы, чем отказаться от этой посылки, - тут логика бессильна».
Таким образом, дело в основании аргумента: если аргумент Паскаля имеет в
качестве основания равновероятность выбора и ставку на реальный
результат против нулевого, то о. Валентин Свенцицкий имеет в виду
внутренний опыт, который необходимо требует смысла человеческой жизни.
Впрочем, для Паскаля этот аргумент является леммой: в конце фрагмента он
пишет: «Если это речь вам нравится и кажется сильной, знайте, что она
написана человеком, который до и после нее становился на колени и
молился бесконечному Существу, коему он предается всецело, чтобы Он
предал Себя и нас ради вашего блага и Его славы. Знайте, что сила в
немощи совершается».
Аргумент к вероятности особенно ясно показывает, что убедительность
аргументации определяется аудиторией, к которой она обращена: то, что
приемлемо для рационального рассудка шевалье де Мере, было бы
неприемлемо для Неизвестного, который напряженно ищет для себя смысла
жизни.
Прагматический аргумент представляет собой обоснование положений,
которое исходит из идеи пользы как основы приемлемости положения.
Рассмотрим классический пример прагматического аргумента.
«Самая лучшая философия есть та, которая основывает должности человека
на его счастии. Она скажет нам, что мы должны любить пользу отечества,
ибо с нею неразрывно связана наша собственная; что его просвещение
окружает нас самих многими удовольствиями в жизни; что его тишина и
добродетели служат щитом семейственных наслаждений; что слава его есть
наша слава; и если оскорбительно человеку называться сыном презренного
отца, то не менее оскорбительно и гражданину называться сыном
презренного отечества. Таким образом, любовь к собственному благу
производит в нас любовь к отечеству, а личное самолюбие - гордость
народную, которая служит опорою патриотизма. Так, греки и римляне
считали себя первыми народами, а всех других - варварами; так,
англичане, которые в новейшие времена более других славятся
патриотизмом, более других о себе мечтают».
Из примера легко видеть, что будучи самым распространенным и
убедительным, прагматический аргумент является далеко не самым
основательным: соображения личного блага, которые Н.М. Карамзин кладет в
основание патриотизма, в такой же, и даже большей мере, могут быть и
основанием всяческого рода отрицания любви к отечеству: «Рыба ищет где
глубже, в человек - где лучше» гласит народная мудрость, поэтому
патриотизм по-карамзински хорош только до тех пор, пока в отечестве все
в порядке, причем с точки зрения пользы того, к кому аргумент обращен;
но если в отечестве нестроение или что-нибудь неудобно, прагматический
патриотизм легко заменяется космополитизмом как желанием себе иного,
более благоустроенного отечества.
Аргумент к реальному основанию представляет собой вариант
прагматического аргумента, но с тем отличием, что в качестве основания
умозаключения приводится действительный прагматический мотив той или
иной позиции, к которому она логически сводится в противоположность
мнимому, заявленному основанию. Аргумент к реальному основанию обычно
используется либо в критике, либо в апологетике той или иной
мировоззренческой позиции.
«Но какое положение по отношению к европейскому шовинизму и
космополитизму (как выражению западноевропейского эгоцентризма,
присущего свойства самосознания европейца - А.В.) должны занять
нероманогерманцы, представители тех народов, которые не участвовали с
самого начала в создании так называемой европейской цивилизации.
Эгоцентризм заслуживает осуждения не только с точки зрения одной
европейской романо-германской культуры, но и с точки зрения всякой
культуры, ибо это есть начало антисоциальной, разрушающее всякой
культурное общение между людьми. Поэтому если среди неромано-германского
народа имеются шовинисты, проповедующие, что их народ - народ избранный,
что его культуре все прочие народы должны подчиняться, то с такими
шовинистами следует бороться всем их единоплеменникам. Но как быть, если
в таком народе появляются люди, которые будут проповедовать господство в
мире не своего народа, а какого-нибудь другого, иностранного народа,
своим же соплеменникам будут предлагать во всем ассимилироваться с этим
«мировым народом». Ведь в такой проповеди никакого эгоцентризма не
будет, - наоборот, будет высший эксцентризм. Следовательно, осудить ее
совершенно так же, как осуждается шовинизм, невозможно. Но, с другой
стороны, разве сущность учения не важнее личности проповедника? Если же
господство народа А над народом В проповедовал представитель народа А,
это было бы шовинизмом, проявлением эгоцентрической психологии, и такая
проповедь должна была бы встретить законный отпор как среди В, так и
среди А. Но неужели все дело совершенно изменится, лишь только к голосу
представителя народа А присоединится представитель народа В? Конечно
нет; шовинизм останется шовинизмом. Главным действующим лицом во всем
этом предполагаемом эпизоде является, конечно, представитель народа А.
Его устами говорит воля к порабощению, истинный смысл шовинистических
теорий. Наоборот, голос представителя народа В, может быть, и громче, но
по существу менее значителен. Представитель В лишь поверил аргументу
представителя А, уверовал в силу народа А, дал увлечь себя, а может
быть, и просто был подкуплен. Представитель А ратует за себя,
представитель В - за другого: устами В, в сущности, говорит А, и поэтому
мы всегда вправе рассматривать такую проповедь как тот же
замаскированный шовинизм».
Аргумент к реальному основанию, представляет собой, таким образом, ответ
на классический вопрос Цицерона: кому выгодно? Аргумент этот - один из
самых сильных и убедительных. Поэтому его часто критикуют за
«некорректность» как один из видов аргумента к человеку, каковым он на
самом деле не является, потому что устанавливает связь позиции с
интересом, хотя другая сторона интереса - личность или группа этот
интерес выражающая. Следует, однако, заметить, что обвинения в
«некорректности» аргументации чаще всего имеют место тогда, когда ее
выводы затрагивают именно личные прагматические интересы, а возражения
по существу оказываются затруднительными.
Аргументы к логической правильности основаны на оценке обоснования с
точки зрения возможности в нем логической ошибки (паралогизма) или
софизма - намеренного нарушения правил логики с целью ввести в
заблуждение.
Если логическая ошибка имеет место, то она рассматривается как
основание отвержения аргумента; отсутствие в умозаключении ошибки,
соответственно, рассматривается как основание приемлемости аргумента.
Поскольку любая аргументация может содержать логические ошибки, то
аргументы к логической правильности представляют собой опровержение или
защиту аргументации исходя из видов логических ошибок.
Последние традиционно подразделяются на ошибки слов, ошибки дедукции,
ошибки индукции и ошибки аналогии; в состав логических ошибок включаются
также паралогизмы (софизмы), основанные на использовании логических
парадоксов и некоторые приемы эристической аргументации, если они
используются к качестве подмены приемов диалектической аргументации.
Ошибки слов (homonimia) состоят либо в счетверении термина, либо в
подмене значения термина. В первом случае в посылках умозаключения одно
и то же слово используется в различных значениях, как в классическом
примере с вулканами и гейзерами. Во втором случае термины используются
значении во всех посылках в ином значении, чем в заключении.
К ошибкам дедукции относятся.
Уклонение от тезиса, то есть ошибки, которые состоят в несоответствии
положения доводам.
Незнание опровержения (ignoratio elenchi) представляет собой
неправильный выбор посылок или формы умозаключения. Например, если
доказывается что А добродетелен, потому что не совершил уголовного
преступления («никого не убил и ничего не украл»).
Кто доказывает слишком мало, ничего не доказывает (qui ninimum probat
nihil probat) представляет собой доказательство суждения меньшей степени
общности вместо доказательства суждения большей степени общности.
Например: если А недостоин быть президентом, потому что был недостойным
губернатором (что правильно), то В достоин быть президентом, потому что
был достойным губернатором (что неправильно).
Неправильное использование аргумента к человеку (или аргумента к
авторитету) представляет собой обоснование или отвержение положения,
только потому что это положение было выдвинуто человеком с теми или
иными качествами.
Ошибки в посылках.
Основная ошибка (error fundamentalis) состоит в принятии неверной
посылки. Например: «все мужчины бреются, Иван мужчина, следовательно,
Иван бреется».
Предвосхищение основания (petitio principii) состоит в том, что в
качестве основания доказательства приводится положение, которое само
нуждается в обосновании. Например: «ребенок вырастает в год на пять
сантиметров, следовательно, чрез двадцать лет он вырастет на метр,
через сорок лет - на два метра, а через восемьдесят лет - на четыре
метра».
Логический круг (circulus in demonstrando) состоит в доказывании
положения посредством довода, который сам доказывается из положения
Например: «Лошади домашние (Equus caballus caballus) - семейство
непарнокопытных животных отряда лошадиных (Equidae). Лошадиные (Equidae)
- семейство млекопитающих животных отряда непарнокопытных». Получатся,
что лошади потому лошади, что они лошадиные, а лошадиные потому
лошадиные, что все они лошади. Или, например, замечательные по своей
научности и логической стройности определения акад. В.И. Вернадского:
«Живое вещество биосферы есть совокупность живых организмов, в ней
живущих» . Но что такое биосфера: место, где живут живые организмы? И
что такое живой организм - часть живого вещества биосферы?
От сказанного в относительном смысле к сказанному безотносительно (a
dicto secundum quid ad dictum simplicier). Ошибка полемической
аргументации, состоящая в подмене условного суждения безусловным.
Например, из суждения «если цель наказания - исправление преступника, то
само уголовное наказание есть проявление человеколюбия» можно получить
нелепое суждение, которое вполне удобно критиковать: «уголовное
наказание есть проявление человеколюбия».
Подмена общего значения собирательным значением (falatia a sensu
composito ad sensum divisum): то, что говорится о классе в целом, не
обязательно относится к любому члену этого класса, эта ошибка часто
используется как софистический прием, например, вывод из суждения
«служебные собаки легко поддаются дрессировке» о том, что любая собака
служебной породы должна легко поддаваться дрессировке.
Подмена собирательного значения общим значением (falatia a sensu diviso
ad sensum compositum): то, что справедливо относительно индивида, не
обязательно справедливо относительно целого класса Например, каждый
русский в отдельности не знает всего русского языка, в котором (не
считая терминологий) несколько сотен тысяч слов; из этого можно сделать
неправильный вывод, что русские не знают русский язык.
К ошибкам индукции относятся поспешные обобщения (falatia fictae
universalitatis), которые состоят в том, что на недостаточных примерах
делается общий вывод, например, что все греки опаздывают, все итальянцы
любят макароны и у всех француженок хороший вкус, или оттого, что в
Риге, скажем, чище, чем в Москве, русская культура ниже латышской.
Сюда же относится ошибка после значит вследствие (post hoc ergo propter
hoc), например, если утверждают, что зима наступает оттого, что опали
листья с деревьев.
К ошибкам аналогии относятся неправильные обобщения, которые возникают
вследствие подмены присущего привходящим признаком или качеством, общим
для сопоставляемых объектов, например, утверждения, основанные на
ложной аналогии истории общества с жизнью организма, биологического
сообщества (пчелиного семейства) и человеческого общества.
Особым видом логических ошибок является неправильное использование
логических парадоксов.
Семантические парадоксы: если я утверждаю, что все люди лжецы, то тем
самым я включаю и себя в этот класс. В таком случае, если мое суждение
истинно, то, по крайней мере, один человек, высказавший его, не лжец
(подчиненное высказывание); следовательно, суждение «все люди лжецы»
ложно. Если это мое суждение ложно, то контрарное и контрадикторное
суждения истинны; следовательно, суждение «все люди лжецы» ложно. У
этого парадокса есть два условных решения: если понятие «лжец»
обозначает человека, который иногда допускает ложь, то парадокс
предстает как софизм; если суждение «все люди лжецы» относится ко всем
высказываниям, сделанным людьми доселе, то есть если оно равнозначно
высказыванию «все высказывания, сделанные людьми доселе, ложны», или
«все люди кроме меня лжецы», то парадокс предстает как двусмысленное
высказывание, которое требует уточнения.
В случае, если мы имеем дело с включением этого высказывания в класс
всех других высказываний людей, то есть «все высказывания людей ложны»,
то парадокс сохраняется при условии, если правила логики не запрещают
нам включать в класс высказываний на языке высказывания на метаязыке, то
есть высказывание о высказываниях. В таком случае высказывание
приобретает вид: «все высказывания, сделанные на языке- L, ложны».
стр. PAGE 2 Рациональные аргументы
стр. PAGE 2
Эти представления были вполне свойственны и античной философии, и
западноевропейской школьной логике, но в качестве универсальной
методологии они были сформулированы в первой половине XVII века
французским ученым и философом Рене Декартом и развиты его
последователями (Арно, Гассенди, Лами и другими) и критиками (Локком,
Паскалем, Лейбницем, Вольфом, Кондильяком), которые, однако, сохранили
главную мысль рационализма: универсальным свойством человека является
разум, которому должны быть подчинены остальные проявления духовной
жизни - чувства и воля, а универсальным назначением человека является
познание самого себя и мира посредством разума.
Декарт Р. Рассуждение о методе. Избр. произв. М., 1950, с.272.
Perelman Ch. et Olbrechts-Tyteca L. Trait( de l`argumentation. P.,
1958, p. 1-2.
Прот. Валентин Свенцицкий. Там же, с.32.
Декарт. Там же, с. 275-281.
Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. Op. cit., pp.471-499.
Священномученик Илларион (Троицкий). Прогресс и преображение. Без
Церкви нет спасения. М. - С-Пб., 2000, сю267-268.
Прот. Валентин Свенцицкий. Там же, с.36-37.
Паскаль Б. Мысли. М., 1994, с.131-132.
Прот. Валентин Свенцицкий. Там же, с.29.
Паскаль. Там же, с.134.
Карамзин Н.М. О любви к отечеству и народной гордости. Избр. соч.
М.-Л., 1964, с.282.
Трубецкой Н.С. Европа и человечество. История. Культура. Язык. М.,
1995, с.62-63.
БСЭ, 1954, т.25.
Вернадский В.И. Научная мысль как планетарное явление. М., 1991, с.15.
См. Стяжкин Н. И. Формирование математической логики. М., 1967.,
с.167-179.