Этические аргументы представляют собой обоснования положений,
обращенные к общественным установлением и сложившейся общественной
практике.
В рационалистической философии Нового времени Этические аргументы часто
рассматривались как доказательства в лучшем случае «второго сорта», а то
и вовсе софизмы, поскольку в их обоснование включаются обращения к
интересам и убеждениям человека, к различного рода социальным
установлениям и авторитету, а также оценочные суждения. Однако именно
этические аргументы всегда были и остаются самыми важными и
распространенными, потому что принимать решения без обращения к тем
мотивам и ценностям, на основе которых строятся общественная жизнь и
взаимоотношения людей, невозможно.
Действительно, «существует, - как отмечает Лейбниц, - argumentum ad
ignorantiam (аргумент к незнанию), когда требуют, чтобы противник либо
принял представляемое ему доказательство, либо дал другое, лучшее».
Понятно, что такая аргументация не может быть построена в виде
«доказательного» умозаключения и часто рассматривается как некорректный
полемический прием. Но как возразить человеку, который только и умеет
что критиковать любые предложения, хулить любую работу, находя в них
всякого рода несовершенства, а сам ничего предложить или сделать не
может? - только сказав ему: «Сделай лучше». Если в практической жизни не
руководствоваться принципом «Лучше синица в руках, чем журавль в небе»,
вечно мечтая о совершенстве, то не сделать никакого дела. Поэтому,
продолжает Лейбниц: «Несомненно, следует проводить различие между тем,
что нужно сказать, и тем, что следует признать истинным... Аргумент ad
ignorantiam хорош в случае презумпции, когда разумно придерживаться
известного мнения, пока не будет доказано противное».
Основание этического аргумента - общественное установление, общепринятый
порядок вещей - может быть двоякого рода в зависимости от того, в какой
форме предстает факт культуры, к которому ритор адресуется как к
основанию, - в виде нормы или в виде прецедента.
Под нормой мы будем понимать формулировку установления: авторитетного
правила, позиции или мнения, которая принимается обществом и понимается
всеми одинаково, например, статью закона, пословицу, техническое
правило, догмат веры, суждение авторитетного лица или источника по
конкретному вопросу.
Под прецедентом мы будем понимать решение, деяние, обычай, которые не
сформулированы в виде правила, но пользуются авторитетом как значимые
факты или образ действий, например, обычай выслушивать на совещании
сначала мнения младших, а затем мнения старших по положению или опыту.
Различие нормы и прецедента состоит в том, что нормы отрабатываются и
формулируются специально таким образом, чтобы их можно было использовать
как основания аргументов, и часто получают специальное истолкование,
которое также является нормативным и которое определяет смысл нормы и
ограничивает ее применение; прецедент, который, в свою очередь, часто
полагается в основание нормы, может не иметь ясной формулировки, поэтому
истолкование прецедента более произвольно и требует специальной
аргументации.
Технически этическая аргументация состоит в том, что случай, конкретная
ситуация, конфликт, проблема, которая называется казусом, подводится под
норму. В результате получается так называемый юридический или
нормативный силлогизм (энтимема), большей посылкой которого является
формулировка нормы, меньшей - формулировка казуса, а выводом -
определение казуса или предложение, которое выносится как возможное
решение вопроса.
Почтеннейший Стефан сказал: «Прошу прочитать каноны, которые говорят,
что рукоположенный в один город не может быть поставлен в другой».
Славнейшие сановники сказали: «Пусть будут прочитаны каноны».
Леонтий, почтеннейший епископ Магнезийский, прочитал (из кодекса)
правило девяносто пятое: «Если какой-нибудь епископ, не имеющий епархии,
вторгнется в церковь, не имеющую епископа, и завладеет ею без
совершенного собора, да будет изгнан, хотя бы его избирал весь народ,
которым он овладел. Совершенный же собор есть тот, на котором
присутствует и митрополит»....
Далее следует изложение 17-го канона Антиохийского Собора и
обстоятельств дела.
«... Славнейшие сановники сказали: «Так как все дело рассмотрено и
прочитаны все каноны, то пусть сам Святой Собор скажет, что думает он о
епископах Ефеса»....
Анатолий, почтеннейший епископ Константинополя, нового Рима, сказал:
«Тех, которые противозаконно обручились с Невестою Христовой, то есть со
святейшею Ефесскою Церковью, она соверешенно законно изгнала от себя.
Посему, как почтеннейший епископ Вассиан, который вскочил на престол,
так и почтеннейший епископ Стефан, который после него неправильно
посадил себя самого, пусть останутся в покое, перестав управлять этой
церковью. Ефесский же митрополии будет дан епископ, указанный Богом,
избранный к рукоположению (в епископы) этой церкви всеми будущими его
пасомыми, право проповедующий слово истины; а упомянутые епископы пусть
имеют только достоинство епископское и общение и получают приличное
вспомоществование от этой святейшей церкви».
Святой Собор сказал: «Это мнение справедливо; этот суд справедлив».
Однако нормативный силлогизм как техника аргументации часто оказывается
недостаточным, потому что отношения между нормой и казусом в реальности
не так просты: в каждой конкретной ситуации существует множество
обстоятельств, которые требуют принимать, хотя и в рамках нормы,
решения, соответствующие тем принципам, на основе которых установлена
сама норма, или руководствоваться реальными обстоятельствами, которые
иногда требуют существенной коррекции решения или применения нескольких
норм. Эти нормы могут в отношении к казусу даже оказаться частично или
полностью несовместимыми.
В таком случае аргументация исходит из истолкования обычая или
прецедентов на основе топики. Так, отцы IV Вселенского Собора, прежде
чем принять решение, рассуждали следующим образом:
Почтеннейшие епископы азийские, повергшись перед Святейшим Собором
отцов, сказали: «Сжальтесь над нами; мы умоляем Святой Собор сжалиться
над нашими детьми, чтобы они не погибли за нас и за наши грехи, оказать
им человеколюбие и для отвращения зла дать нам хотя Вассиана; потому
что, если кто-либо рукоположен будет здесь, то и дети наши умрут и город
погибнет».
Славнейшие сановники сказали: «Так как по отзывам Святого Собора ни
Вассиан, ни Стефан почтеннейшие недостойны быть епископами города Ефеса,
то епископы асийские, находящиеся здесь, говорят, что если другой
епископ будет рукоположен здесь, в городе Ефесе произойдет возмущение:
то пусть Святой Собор скажет, где рукоположить епископа для святейшей
церкви Ефесской повелевают каноны».
Почтеннейшие епископы сказали: «В области».
Диоген, почтеннейший епископ Кизический, сказал: «Обычай позволяет
здесь. Если епископ был поставляем от Константинополя, то этого
(возмущения) не получилось. Там рукополагают конфетчиков (кондитеров),
оттого бывают и возмущения».
Леонтий, почтеннейший епископ Магнезия, сказал: «От святого Тимофея
доныне поставлено было 27 епископов; все они рукоположены были в Ефесе.
Один Василий насильственно поставлен был здесь, и произошли убийства».
Филипп, почтеннейший пресвитер святой Великой Константинопольской
церкви, сказал: «Святой памяти епископ Константинопольский Иоанн,
отправившись Азию, низложил 15 епископов и на место их рукоположил
других; здесь же утвержден был и Мемнон».
Аэтий, архидиакон Константинопольский, сказал: «Здесь рукоположен был и
Кастин; Ираклид и другие рукоположены были с согласия здешнего
архиепископа; подобным образом и Василия рукоположил блаженной памяти
Прокл, и такому рукоположению содействовал блаженной памяти император
Феодосий и блаженный Кирилл, епископ Александрийский».
Почтенные епископы воскликнули: «Пусть каноны имеют силу! Голоса к
императору!»
Клирики константинопольские воскликнули: «Пусть имеют силу постановления
150 отцов! Пусть не нарушаются преимущества Константинополя! Пусть
рукоположение совершается по обычаю тамошним архиепископом!...».
Дискуссия строится на основе топики: приводятся соображения милосердия,
соображения церковной экономии, прагматические соображения о возможности
волнений, соображения приоритета, соображения канонического подчинения,
соображения, связанные с прецедентами, и в результате достигается
взвешенное решение, учитывающее все высказанные мнения, но располагающее
их в надлежащем порядке и применительно к конкретным лицам.
«Славнейшие сановники сказали: «Так как всем угодно рассуждение
боголюбезнейшего архиепископа царствующего Константинополя Анатолия и
почтеннейшего епископа Пасхазина, занимающего место боголюбезнейшего
архиепископа древнего Рима Льва, требующее, чтобы ни один из них
(епископы Вассиан и Стефан) не назывался епископом и не управлял
святейшей церковью Ефесскою, потому что оба они поставлены были
неканонически, и так как весь Святой Собор узнал, что они поставлены
были вопреки канонам, и согласен с рассуждениями почтеннейших епископов,
то почтеннейшие Вассиан и Стефан будут устранены от святой церкви
Ефесской, а будут иметь епископское достоинство и для содержания и
утешения себя получат из доходов упомянутой святейшей церкви каждый год
по двести золотых (монет); для этой же святейшей церкви будет
рукоположен другой епископ по канонам».
Аргументы к норме строятся исходя из формулировки и при необходимости
истолкования нормы - основания аргумента и большей посылки
умозаключения; казус приводится к нормативному основанию аргумента путем
его изложения в терминах и выражениях, которые соответствуют терминам, в
которых сформулирована норма:
«Прошу вас только вникнуть всесторонне в то, что это был за преступник.
Было ли это злодеяние сознательное, преследующее определенную цель и
выражающее ясно сознаваемое намерение - убить, как думает г. прокурор,
или же это были минуты утраченной воли, померкшего сознания от целого
ряда глубоких жизненных мук, огорчений, отчаяния, стыда?
Мне кажется - последнее, и я постараюсь доказать вам правоту моей мысли
событиями прошлой жизни обвиняемого».
Как видно из примера, защитник противопоставляет словам: злодеяние
сознательное, ясно сознаваемое намерение убить слова: минуты
утраченной воли, померкшего сознания, потому что первые слова
согласуются с формулировкой закона: преднамеренное убийство, а вторые
согласуются с формулировкой: невменяемые действия, действия в состоянии
аффекта. Поскольку же умозаключение строится из слов, то одни слова
сводятся к одному выводу, а другие - к прямо противоположному.
Аргумент к авторитету отличается от предшествующего тем, что в качестве
основания приводится высказывание авторитетного источника (Священного
Писания, закона, просто известного автора, специалистов или
большинства), к которому приводится казус - посылка умозаключения.
«Итак, миллионный убыток в прошедшем угрожает в будущем не только
миллионными потерями, но, по заключению ревизии, и ликвидацией. Как ни
печальны эти последствия, грозящие Москве еще невиданным крахом, но
можно сказать, что они почти ничтожны сравнительно с общественным злом,
причиненным заправилами Кредитного общества.
Они извратили выборное начало; они создали пародию самоуправления.
Системою долголетнего хищения они развили опасную спекуляцию и самое
низкопробное маклачество. Зрелищем безнаказанного прибыльного обмана они
развращали массы. Говоря словами достойнейшего гражданина Москвы
Митрофана Павловича Щепкина, это была «гибель общественного доверия и
общественного достояния».
При построении аргумента к авторитету следует помнить о двух вещах:
во-первых, высказывание не должно быть с искажением смысла вырвано из
контекста, во-вторых, источник должен быть действительно авторитетным
для тех, к кому обращен аргумент. Но второе требование может сниматься
значительностью мысли, которая содержится в высказывании: в таких
случаях авторитет источника, наоборот, утверждается высказыванием, но
содержание и значимость высказывания нуждаются в разъяснении.
«Духовник. Я постараюсь раскрыть тебе, как на твои вопросы отвечает
вера, и тотчас ты увидишь, как беспомощно перед этими вопросами неверие.
Неизвестный. Надеюсь только, что ты обойдешься без ссылок на Отцов
Церкви и прочие авторитеты.
Духовник. Ты, вероятно, заметил, что в разговорах с тобой я избегаю
таких ссылок, хотя все время имею в виду и Слово Божие и творения Отцов
Церкви. Но по этому поводу, может быть, я приведу слова святых Отцов не
потому, что считаю их для тебя авторитетом, а потому, что они с таким
совершенством выражают почти невыразимое человеческими словами».
Аргумент к свидетельству содержит в качестве основания утверждение лица
авторитетного или заслуживающего доверия в глазах аудитории, о
достоверности факта, или о своих взглядах: это положение истинно или
правильно, потому что о нем свидетельствует такое-то лицо. Понятно, что
в умозаключении опущена большая посылка: такое-то лицо само пользуется
авторитетом и заслуживает доверия, или: такое-то сообщение по таким-то
причинам не может быть ложным.
Аргумент к свидетельству очень широко используется для обоснования самых
различных положений, потому что на самом деле свидетельство лица,
которому мы доверяем, для нас более достоверно и убедительно, чем не
только что логические выводы, но даже и чем наши собственные наблюдения
и опыт.
Не говоря уже о Священном Писании, где он имеет исключительно важное
значение, аргумент к свидетельству, по существу дела, лежит в основании
всего нашего обыденного опыта и всякого научного и исторического знания:
мы верим не только сообщениям своих близких или газет, мы верим, что
сообщения историков об источниках, которые они изучали, и сообщения
исследователей об экспериментах, которые они провели, неложны. Как
только ученый будет скомпрометирован как правдивый свидетель
наблюдаемого явления, его теория перестанет рассматриваться как научная.
В помещенном ниже примере мы видим умозаключение от противного, когда
частноотрицательной посылке умозаключения Неизвестного (имеются
авторитеты ученых, утверждающие неверие; ученые заслуживают доверия;
следовательно, некоторые авторитеты, утверждающие неверие, заслуживают
доверия) противостоит меньшая частноотрицательная посылка умозаключения
Духовника (субконтрарная) при сохранении большей посылки: имеются
некоторые авторитеты ученых, утверждающие веру; ученые заслуживают
доверия; следовательно, некоторые авторитеты, утверждающие веру,
заслуживают доверия.
«Неизвестный.... И если я не знаю, что тебе возразить, из этого не
следует, что ты убедил меня. У меня силу твоих рассуждений подтачивает
мысль: а как же другие? Сколько великих ученых не имеют веры и признают
только материальный мир! неужели им неизвестны эти рассуждения?
Очевидно, возражения есть, только я их не знаю. Иначе все должны были бы
быть верующими. Ведь все признают, что Земля движется вокруг Солнца, и
что сумма не меняется от перемены мест слагаемых. Значит, бессмертие не
математическая истина. Эти соображения превращают для меня твою истину в
простую возможность. Но возможность в вопросах веры - это почти ничто.
Духовник. Представь себе, я согласен со многим из того, что ты сказал.
Но доводы мои совсем иные. Прежде чем говорить об этом, уклонюсь в
сторону: об ученых и математических доказательствах. Ведь нам с тобой
придется говорить о многом, и это мне пригодится. Вот ты сказал о
неверующих ученых, что в тебе их имена подтачивают безусловную веру. Но
почему тогда имена верующих великих ученых не подтачивают безусловной
твердости твоего неверия? Почему ты так же не хочешь сказать: «Неужели
им неизвестны возражения неверующих людей? Очевидно, возражения есть,
только я их не знаю. Иначе все должны бы стать «неверующими». Ведь тебе
известны слова Пастера: «Я знаю много и верую, как бретонец, если бы
знал больше - веровал бы, как бретонская женщина». Ты прекрасно знаешь,
что великий Лодж, председательствуя в 1914 г. на международном съезде
естествоиспытателей, заявил в публичной речи о соей вере в Бога. Ты
знаешь, что наш Пирогов в изданном после его смерти «Дневнике», подводя
итог всей своей жизни, говорит: «Жизнь-матушка привела наконец к тихому
пристанищу. Я сделался, но не вдруг, как многие, и не без борьбы,
верующим....» «мой ум может уживаться с искреннею верою, и я, исповедуя
себя очень часто, не могу не верить себе, что искренне верую в учение
Христа Спасителя...» «Если я спрошу себя теперь, какого я исповедания, -
отвечу на это положительно - православного, того, в котором родился и
которое исповедовала моя семья». «Веру я считаю такою психологической
способностью человека, которая больше всех отличает его от животного...»
А Фламмарион, Томсон, Вирхов, Лайель? Не говоря уже о великих философах
и писателях. Неужели все эти великие ученые люди чего-то не знали, что
знаешь ты, и неужели они знали меньше, чем рядовой современный человек
(неверующий). Почему эти имена не заставляют тебя сказать о неверии хотя
бы то же, что ты говоришь о вере : «эти соображения превращают для меня
неверие в простую возможность». Теперь о математических истинах. даже
здесь не все так безусловно, как это тебе кажется. Иногда элементарные
математические истины находятся в противоречии с математическими
истинами высшего порядка...».
Аргумент к свидетельству, как видно из того же примера, может строиться
и по индуктивной схеме иллюстрации или примера, когда одно или ряд
свидетельств подтверждает истинность положения. Причем идуктивный ход
используется для усиления обоснования. В таком случае, как и в некоторых
других индуктивных аргументах, примеры систематизируются так, чтобы они
представляли различные виды рода, части целого или аспекты проблемы и
были обобщены конкретным сильным авторитетным свидетельством (Пирогова,
Пастера).
Аргумент к свидетельству часто используется в полемической
аргументации, когда одни свидетельства противопоставляются другим (как в
примере) или свидетельство компрометируется:
«Неизвестный. Подожди, но почему ты совершенно не обходишь молчанием
новейшую теорию, что Христа вовсе не было, что это просто миф, созданный
народной фантазией в течение нескольких веков.
Духовник. Новейшая теория! Но во-первых, этой новейшей теории без малого
сто лет. Во-вторых, когда она появилась, не богословы, а историки,
филологи и археологи, - словом, все европейские ученые отвергли ее столь
единодушно, что она была безнадежно сдана в архив. Ведь надо было для
приятия этой «теории» уничтожить все памятники, все документы, всю
историю Римской империи. Не богословы, а историки и филологи,
кропотливые кабинетные специалисты, изучившие каждое слово, каждую
черточку в дошедших до нас памятниках, не могли отодвинуть время
написания книг Нового Завета дальше конца первого века. Я не говорю об
этой «новейшей теории» потому, что ее современное извлечение из научного
архива можно объяснить мотивами, ничего общего не имеющими ни с научной
теорией, ни с богословием, ни вообще с какими бы то ни было
исследованиями истины. Это возможно назвать на современном языке
«агитацией» против Христа. Какое же нам с тобой до этого дело, когда
наша цель узнать истину, ибо без этой Истины жизнь для нас не имеет
никакого смысла».
Техника компрометации аргумента к свидетельству состоит не только в
выдвижении контрпримеров, но и в применении аргументов, основанных на
топе «цель и средства»: устанавливается недобросовестность или
зависимость свидетельства от целей или мировоззрения свидетельствующего
авторитета - убеждений, личных целей, неискренности или необходимости
следовать общему мнению, боязни сказать правду и т.д. Напротив, для
утверждения свидетельского авторитета утверждается добросовестность,
независимость, согласие нескольких независимых свидетельств,
незаинтересованность и отсутствие специальных целей свидетельствующего,
или даже его действия вопреки поставленным целям («не могли отодвинуть
время» - значит стремились это сделать).
Модель и антимодель содержит отдельный факт, имеющий значение нормы, на
который указывают как на образец. В таком случае суждение, содержащее
модель, оказывается большей посылкой умозаключения, так называемого
нормативного или юридического силлогизма.
Рассмотрим пример.
«Так сделай и ты; поревнуй тому евангельскому самарянину, который
показал столько заботливости о раненом.
Так шел мимо и левит, шел и фарисей; и ни тот, ни другой не наклонился
к лежащему, но оба они без жалости и сострадания оставили его и ушли.
Некий же самарянин, нисколько не близкий к нему, не прошел мимо, но,
остановившись над ним, сжалился, и возлив на него масло и вино, посадил
его на осла, привез в гостиницу и одну часть денег отдал. а другую
обещал за излечение совершенно чуждого ему человека /Лук. Х,30-35/. И не
сказал сам себе: «Какая мне нужда заботиться о нем? Я самарянин, у меня
нет ничего общего с ним; мы вдали от города, а он не может идти. Что
если он не в состоянии будет вынести дальности пути? Мне придется
привезти его мертвым, могут заподозрить меня в убийстве, обвинят в
смерти его?»
Ведь многие, когда, идя домой, увидят раненых и едва дышащих людей,
проходят мимо не потому, чтобы им тяжело было поднять лежащих, или жалко
было денег, но по страху, чтобы самих их не повлекли в суд как винновых
в убийстве. Но тот добрый и человеколюбивый самарянин ничего этого не
побоялся, но пренебрегши всем, посадил раненого на осла и привез в
гостиницу; не страшился он ничего: ни опасности, ни траты денег, ни чего
другого.
Если же самарянин был так сострадателен и добр к незнакомому человеку,
то мы чем извиним свое небрежение о наших братьях, подвергшихся гораздо
большему бедствию? Ведь и эти христиане, постившиеся ныне, впали в руки
разбойников-иудеев, которые даже свирепее всех разбойников и делают даже
больше зла тем, кто им попался. не одежду они разодрали у них, не тело
изранили, как те разбойники, но изъязвили душу и, нанесши ей тысячу ран,
ушли, а их оставили лежать во рве нечестия.
Не оставим же без внимания такое бедствие, не пройдем без жалости мимо
столь жалкого зрелища, но, хотя бы другие так сделали, ты не делай так,
не скажи сам себе: «Я человек мирской, имею жену и детей, это дело
священников, дело монахов. Ведь самарянин так не сказал: где теперь
священники? где теперь фарисеи? где учители иудейские? - Нет, он, как
будто нашедши самую великую ловитву, так и схватился за добычу. И ты,
когда увидишь, что кто-либо нуждается во врачевстве для тела или для
души, не говори себе: «Почему не помог ему такой-то и такой-то?» Нет,
избавь страждущего от болезни и не обвиняй других в беспечности».
Как основание аргумента, модель содержит смысловой образ, строение
которого приближает аргумент к модели к дедуктивному умозаключению.
Модель является или иносказанием, или реальным фактом, представленным в
форме повествования или описания, или специально вымышленным событием.
Действующие лица модели (Самарянин, Разбойники, Левит, Священник,
Раненый) предстают как наименования любых категорий людей, находящихся
между собой в отношениях, структура которых существенна, а конкретное
фактическое содержание может быть существенным и несущественным для
истолкования модели: отношение иудея и самарянина как ближнего и не
ближнего было весьма существенным во время произнесения евангельской
притчи, обращенной к иудеям, и во время написания текста Евангелия но,
будучи распространено на любого «ближнего» и «дальнего», оно приобретает
значение для каждой подобной ситуации, к которой можно провести
аналогию.
Последовательность событий, представленная в модели имеет такое же
значение: сам характер и структура действий обязательно существенны, в
то время как их исторические детали могут абстрагироваться, но могут
рассматриваться символически в зависимости от цели и задач аргументации.
В результате сама модель оказывается представлением некоего завершенного
фрагмента системы отношений и действий, которая оказывается приложимой к
большему или меньшему классу ситуаций, объем которого зависит в первую
очередь от авторитета, которым вводится модель. Евангельская притча о
добром Самарянине, как известно, имеет принципиальное значение, ибо она
содержит в себе образ отношения Христа Спасителя к каждому человеку и
образ отношения любого христианина к ближнему практически в любой
житейской и духовно-нравственной ситуации, поэтому как модель обладает
максимальной значимостью и широтой.
Но интерпретация модели, как это видно в примере, всегда будет носить
более узкий и специальный характер, чем ее содержание. Так, мы видим,
что св. Иоанн Златоуст подчеркивает мужество Самарянина и неосуждение
ближнего, указывая в первую очередь именно на эти качества как на
образец для подражания.
Внутри самой интерпретации модели содержится рассуждение, выводы
которого обращены к общему положению аргументации: так, умозаключение по
топу «большее-меньшее» дает основание сравнения с ситуацией, которая
служит предметом проповеди.
Вся модель в целом выступает в рассуждении, встроенном в нее, в качестве
одной из посылок, доказывающих большую посылку эпихейремы, потому что
другая, опущенная большая посылка первого довода эпихейремы содержит
утверждение авторитета, который утверждает значимость модели, а меньшая
доказываемая посылка эпихейремы и общий вывод - относятся к каждому
отдельному человеку, которому адресована проповедь: меньшая посылка:
«Так сделай и ты; поревнуй тому евангельскому самарянину»; вывод: «И ты,
когда увидишь, что кто-либо нуждается во врачевстве для тела или для
души, не говори себе: «Почему не помог ему такой-то и такой-то?» Нет,
избавь страждущего от болезни и не обвиняй других в беспечности».
Антимодель представаляет собой изображение отрицательной ситуации,
образца того, как не следует поступать. Пример антимодели содержится в
нижеследующем фрагменте текста: фигура заимословия представляет собой
формулировку правила, по которому действуют немцы, и является большей
посылкой энтимемы:
«О тех, которые вылили или выбросили, претор говорит: «Против того, кто
обитает в доме, из которого что-либо вылито или выброшено в том место,
по которому обычно ходят люди или в котором они обычно находятся, я дам
иск в двойном размере причиненного ущерба. Если утверждают, что отэтого
удара погиб свободный человек, то я дам иск в 50 золотых. Если он
остался жив и будет утверждать, что ему причинено повреждение, то я дам
иск на сумму, на которую судье будет казаться справедливым осудить того,
к кому предъявлен иск. Если утверждают, что совершил раб без ведома
господина, то к нему прибавлю: или выдать его (noxam dedere)». §1. Никто
не отрицает, что претор издал этот эдикт с величайшей пользой:
общественно полезно, чтобы люди ходили по улицам без страха и опасности.
§ 2. Имеет малое значение, является ли место общественным или частным,
лишь бы по нему шел установленный путь. §3. То, что свалилось, когда это
подвешивали, считается выброшенным, но и то, что, будучи подвешенным,
свалилось, считается выброшенным».
Значение антимодели как нормативного аргумента очень велико, потому что
этическая норма строится в первую очередь на антимодели. Так, Заповеди
Моисеевы, как и правовые нормы, построены по принципу антимодели.
Запрещая некоторое действие или ситуацию, антимодель разрешает или даже
предписывает те действия или ситуации, которые являются ее отрицанием
или отрицанием ее следствия. А это значит, что при минимуме запретов в
принципе открывается максимум разрешенных или одобряемых действий.
Антимодель может интерпретироваться и включатся в умозаключение двояким
образом: от противного и как расширение запрета. В первом случае вывод
из антимодели представляет собой рекомендацию тех или иных действий,
несовместимых с ней; во втором случае вывод антимодели состоит в
запрещении действий, подобных запрещенным в основании аргумента (как в
примере).
В зависимости от характера интерпретации антимодели она как нормативный
аргумент может действовать совершенно проивоположным своему назначению
образом. Интерпретация антимодели может быть распространением запрета на
класс ситуаций, которые рассматриваются по той или иной причине как
однородные с запрещенными, что и приводит к фарисейской этике и к
религиозно-нравственной или юридической казуистике:
«Христианство с самых первых своих исторических шагов столкнулось с
Римом и должно было считаться с римским духом и римским способом или
складом мышления; древний же Рим по справедливости считается носителем и
выразителем права, закона. Право (jus) было основной стихией, в которой
вращались все его понятия и представления: jus было основой его личной
жизни, оно же определяло и все его семейные, общественные и
государственные отношения. Религия не составляла исключения, - она была
тоже одним из применений права. Становясь христианином, римлянин и
христианство старался понять именно с этой стороны - он и в нем искал
прежде всего состоятельности правовой. Указанная неуловимость и в то же
время неразрывность соотношения между качеством здешней и будущей жизни
как нельзя более благоприятствовали такому пониманию; привычность же
самой правовой точки зрения делала а глазах римлянина излишними
какие-нибудь дальнейшие изыскания о свойствах этого соотношения. Увидав,
что оно довольно легко укладывается в рамки правовых отношений, римлянин
был вполне удовлетворен и о дальнейших каких-нибудь основаниях не
спрашивал. Так получила себе начало юридическая теория, которая состоит
в том, что помянутая аналогия труда и награды признается (сознательно
или бессознательно, открыто или под строкой) подлинным выражением самого
существа спасения и потому ставится в качестве основного начала
богословской системы и религиозной жизни, между тем как учение Церкви о
тождестве добродетели и блаженства оставляется без внимания».
Аргументы к опыту представляют собой умозаключения, основанием которых
служат факты прошлого с их последствиями, либо подобные тем, о которых
делается заключение, либо подтверждающие правильность предлагаемого
решения: опыт показывает, что такие-то принятые нами решения приводят к
таким-то следствиям; предлагаемое решение в том-то подобно прежним;
поэтому оно предполагает такие-то следствия; поскольку такие-то
следствия желательны для нас (или нежелательны), данное решение следует
принять (отклонить). Сходным образом аргумент к опыту строится от
противного, то есть от отрицательных последствий принятых ранее решений.
Аргументы к опыту подобны аргументам к модели; различие их состоит в
основном в характере среднего термина умозаключения. В аргументах к
модели средним термином является смысловая общность модели и ситуации,
которая рассматривается; в то время как лица, которым адресуется
аргумент и предписывается некоторый образ действия, уподобляются
действующим лицам модели. В аргументах к опыту средний термин - сами
участники обсуждения - обобщается до тождества тех, кто принимал прежние
решения, и тех, кто обсуждает и принимает предлагаемое решение; такое
тождество среднего термина (сообщества, культуры, судебной системы и
т.д.) часто нуждается в специальном обосновании.
В этом плане и различаются два типа аргументов к опыту: аргументы к
прецеденту, в которых имеется в виду решение, и аргументы к приоритету,
в которых имеется в виду отношение качества предшествующего опыта к
качеству последующего, то есть оценка самого опыта в зависимости от
того, кому он принадлежит, когда и при каких обстоятельствах он имел
место. Поэтому аргументы приоритета особенно существенны в тех случаях,
когда последствия решения неопределенны или обсуждение их нежелательно.
Сказать «поступайте так, как поступали отцы, потому что вы не больше
ваших отцов» (аргумент коррупции), значит утверждать, что поступки
отцов, по крайней мере в данном отношении, были правильны и что вы
являетесь сыновьями ваших отцов; сказать «если ваши отцы поступали в
данных обстоятельствах иначе и лучше, чем ваши деды, то и вам следует
поступать иначе и лучше, чем ваши отцы, потому что вы не меньше ваших
отцов» (аргумент прогресса), значит утверждать, что следует поступать
сообразно обстоятельствам и что вы должны составлять общность с вашими
отцами только в смысле самостоятельности от родителей; сказать «ваши
отцы поступали хорошо в таком-то отношении и плохо в таком-то отношении,
поэтому следуйте хорошему примеру и не следуйте дурному, так как вы в
сущности такие же, как ваши отцы» (аргумент прехождения), значит
утверждать, что следует поступать сообразно некоторым неизменным
принципам, которые вы должны, следовательно, извлечь из опыта прошлого,
и сообразно обстоятельствам, в которых вы оказались.
Рассмотрим пример аргумента к прецеденту.
«Перехожу ко второму пункту обвинения, к форме, приписываемой г.
Нотовичу клеветы, к вопросу о том, возможна ли клевета в такой именно
форме. Эта форма - сравнение, сопоставление двух близких по своему
прошлому банков... Если вопрос об уголовном тождестве обоих банков будет
отвергнут, то с тем вместе будет разрешен вопрос, все еще
количественный, о полной доказанности или неполной тех признаков,
которые были выставлены в «Новостях» как черты сходства между обоими
банками.
Окружной суд держался того начала, что если указано, положим, десять
признаков сходства и из них подтвердилось семь-восемь, а без
подтверждения остались два или три, то подсудимый признан будет,
все-таки, клеветником и как таковой будет наказан. Чтобы установить
полную несостоятельность такого взгляда, я позволю себе преподнести
Палате не решение, а приговор уголовного Кассационного департамента,
постановленный им в качестве апелляционной инстанции по делу Куликова
20-го февраля 1890 года. Конечно, этот приговор не решение; только
решения публикуются для руководства судам при однообразном применении
законов. Но я полагаю, что никто не станет оспаривать высокой
авторитетности приговоров Сената. Крестьянин Куликов был бухгалтером в
Новоузенской земской управе; он донес губернатору и сообщил прокурору о
совершившихся в управе злоупотреблениях, да и напечатал статейку в
«Саратовском листке» 1887 года, №182, в которой содержались следующие
слова «Все сделанное мною заявление (губернатору) подтвердилось и с
поразительной ясностью обнаружено хищение земских денег». При следствии
по обвинению Куликова по 1, 039 ст. ул. о нак. далеко не все обвинения
подтвердились выдержками из печатных журналов земских собраний и
волостных правлений. Саратовская палата осудила Куликова; он апеллировал
в Сенат и Сенат его оправдал по следующим соображениям: «Одно
наименование действий членов земской управы систематическим хищением
земских денег, хотя и есть выражение неуместное, но еще не служит для
применения к Куликову 1,039 ст. ул., так как характеристика не содержит
в себе прямого указания на совершение членами управы каких-либо
преступных действий, а может быть относима и к беспорядочному и
невыгодному для земцев ведению земских дел». Что же касается того
обстоятельства, что не все злоупотребления, которые заявлены Куликовым,
подтвердились, то на этот счет Правительствующий Сенат говорит:
«Документальные данные в пользу Куликова, содержащиеся в подробном его
показании при предварительном следствии, а равно приложенные по делу
выдержки из журналов земских собраний и удостоверения земских старшин
содержат в себе некоторое подтверждение указаний обвиняемого на
непроизводительность трат земских денег и на известные неправильности в
их расходовании». На этом основании Сенат оправдал Куликова. В этом
решении Сенат установил и распределение oneris probandi. Если А обвиняет
Б в нехороших деяниях и Б ищет за клевету, то А обязан доказать
справедливость хотя бы некоторых нехороших фактов, которые он возводит
на Б. Но если Б желает, чтобы А был наказан, то он должен быть сам чист,
потому что если он даже немножко замаран, то уже не вправе претендовать
за клевету».
Итак, посылка: авторитетное решение Сената по делу Киселева привело к
таким-то следствиям (оправдательный приговор и распределение бремени
доказательств между истцом и обвиняемым);
Посылка: действия обвиняемого Нотовича таким-то образом тождественны с
действиями оправданного Киселева и имели за собой такие-то одинаковые
последствия;
Вывод: решение Сената по делу Киселева распространяется на дело
Нотовича;
Посылка: решения Сената являются авторитетными для других судов;
Вывод: следовательно, и решение по делу Нотовича должно быть
тождественным решению по делу Киселева.
Аргумент коррупции основан на идее приоритета предыдущего перед
последующим.
Поскольку начальное состояние всякой вещи или идеи является исходным и
содержит ее в полноте, то по мере использования или заимствования
происходит порча вещи: старое пальто было лучше, когда оно было новым.
Если высказывается некоторая идея или создается вещь, то первый, кто
высказал идею, имеет приоритет перед теми, кто высказал ее позже, потому
что последователь мог заимствовать идею; а тот, кто сделал нечто первым,
действовал более энергично и смело. Всякое последующее основано на
предыдущем и зависит от накопленного опыта, поэтому следует уважать
старших и ценить их опыт и т.д. Но вместе с тем и грех, совершенный
впервые, имеет особое значение, потому что создает прецедент и
определяет последующее состояние: чем ниже пал человек, тем труднее ему
подняться.
Пример аргумента коррупции, основанное на топе: «старшее лучше».
«Разум спрашивает: сотворена ли тьма вместе с миром и первоначальнее ли
она света, а потому точно ли худшее старше? - Ответствуем, что и сия
тьма не что-либо самостоятельное, но видоизменение в воздухе,
произведенное лишением света. Какого же света лишенным вдруг нашлось
место в мире, так что поверх воды стала тьма? Полагаем, что если было
что-нибудь до составления сего чувственного и тленного мира, то оно,
очевидно, находилось в свете. ... когда по Божьему повелению вдруг
распростерто было небо вокруг того, что заключилось внутри собственной
его поверхности, и стало оно непрерывным телом, ... тогда по
необходимости само небо сделало неосвещенным объемлемое им место,
пресекши лучи, идущие совне. Ибо для тени нужно быть в одно время свету,
телу и неосвещенному месту. Таким образом, тьма в мире произошла от тени
небесного тела».
Аргумент прогресса основан на идее приоритета последующего перед
предыдущим: поскольку действие человека или состояние вещи сохраняется в
памяти и осмысливается в опыте, происходит накопление опыта, поэтому
действие, совершенное после другого, содержит в себе лучшее, что имеется
в предшествующем ему: зрелый человек ценится выше, чем незрелый,
образованный - выше, чем необразованный, современность - выше, чем
прежние времена:
«Рассмотрение, исходящее из следования, двояко, ибо в следовании есть
предшествующее и последующее; например, у учащегося незнание -
предшествующее, а знание - последующее. Большей же частью лучше то, что
следует позже».
Пример аргумента прогресса, основанного на топе: «последующее лучше
предыдущего»:
«И все богатство твари, на земле и в море, уже было приготовлено, но еще
не было того, кому владеть этим. Ибо не появилось еще в мире существ это
великое и досточестное существо, человек. Ведь не подобало
начальствующему явиться раньше подначальных, но сперва приготовив
царство, затем подобало принять царя. Потому Творец всего приготовил
заранее как бы царский чертог будущему царю: им стала земля, и острова,
и море, и небо, наподобие крыши утвержденное вокруг всего этого, и
всякое богатство было принесено в эти чертоги».
На аргументе прогресса основана современная цивилизация с ее наукой,
техникой и массовой коммуникацией, которая основывается на топике
естественнонаучного понимания мира: «Не менее мифологично устроена и
наука, не только «первобытная», но и всякая Механика Ньютона построена
на гипотезе однородного и бесконечного пространства. Мир не имеет
границ, не имеет формы. Для меня это значит, что он - бесформен» и
потому презрительно относящаяся к «неразвитому состоянию» общества в
прежние времена и видящая свой идеал в будущем, в противоположность так
называемой «традиционной культуре», которая основывалась на приоритете
прошлого, усматривая в нем образец для подражания. Поэтому аргумент
прогресса подвержен сильной критике:
«Итак, механика Ньютона основана на мифологии нигилизма. Этому вполне
соответствует новоевропейское учение о бесконечном прогрессе общества и
культуры. Исповедовали часто в Европе так, что одна эпоха имеет смысл не
сама по себе, но лишь как подготовка удобрение для другой эпохи, что эта
другая эпоха не имеет смысла сама по себе, но она тоже - навоз и почва
для третьей эпохи и т.д. В результате получается, что никакая эпоха не
имеет никакого самостоятельного смысла и что смысл данной эпохи, а равно
и всех возможных эпох, отодвигается все дальше и дальше, в бесконечные
времена. Ясно, что подобный вздор нужно назвать мифологией социального
нигилизма, какими бы «научными» аргументами ее ни обставлять».
Аргумент прехождения основан на идее общности предыдущего и
последующего: поскольку все в мире изменяется, само по себе изменение
предполагает, что изменяется нечто, что остается постоянным, иначе
никаких изменений быть не может, а будет неупорядоченное превращение
одного случайного явления в другое, не менее случайное. На этом
аргументе основано представление исторической закономерности, но равным
образом - и представление о несущественности любых изменений, которые
суть только видимость. Поэтому, если в изменении имеется или
усматривается постоянная основа, пребывающая в изменяющейся вещи и
придающая изменению определенную форму, то такое изменение
рассматривается как развитие и может иметь ценность как проявление во
времени сущности этой вещи.
Пример аргумента прохождения, основанного на топе: «пребывает самое
ценное».
«Царская власть развивалась вместе с Россией, вместе с Россией решала
спор между аристократией и демократией, между православием и инославием,
вместе с Россией была уничтожена татарским игом, вместе с Россией была
раздроблена уделами, вместе с Россией объединяла старину, достигла
национальной независимости, а затем начала покорять и чужеземные
царства, вместе с Россией сознала, что Москва - третий Рим, последнее и
окончательное всемирное государство. Царская власть - это как бы
воплощенная душа нации, отдавшая свои судьбы Божьей воле. Царь заведует
настоящим, исходя из прошлого, и имея в виду будущее».
Если в изменении постоянная основа не усматривается, то тем самым
изменяющийся предмет утрачивает ценность.
Пример аргумента пребывания в отрицательной форме.
«Эллинские мудрецы много рассуждали о природе, - и ни одно их учение не
осталось твердым и непоколебимым, потому что последующим учением всегда
ниспровергалось предшествующее. Посему нам нет и нужды обличать их
учения - их самих достаточно друг для друга к собственному низложению».
Антиохийсого Собра правило 16-е.
стр. PAGE 10 Моральные аргументы
стр. PAGE 10
Ср. Лейбниц Г.В. Новые опыты о человеческом разуме. Соч. Т.2. М.,
1983. с. 488-511.
Лейбниц Г.В. Там же, с. 507.
Лейбниц Г.В. Там же, с. 507.
Деяния Вселенских Соборов. Собор Халкидонский, Вселенский четвертый.
Т.3 С-Пб. 1996, с.108- 109.
Там же, с. 111-112.
Там же, с. 114-115.
Речь присяжного поверенного Н.П. Шубинского по делу Киселева. Русские
судебные ораторы в известных уголовных процессах. М,. 1902, с.
402-407.
Урусов А.И. Речь по делу Московского кредитного общества. Там же, с.
372-373.
Прот Валентин Свенцицкий. Цит. соч., с.47
Прот. Валентин Свенцицкий. Там же, с.31-32.
Прот. Валентин Свенцицкий. Там же, с.75.
Vieweg Th. «Topics and law»: a contribution to basic research in law.
Frankfurt am Mein; Berlin; New York. 1993.
Св. Иоанн Златоуст. Против иудеев VIII. Соч. Т.1. Книга первая. М.,
1991, с.747-748.
Дигесты Юстиниана. М., 1984, с.180.
Архиепископ Сергий Страгородский. Православное учение о спасении. М.,
1991, с.15-16.
Спасович В.Д. Речь по делу Нотовича. Русские судебные ораторы в
известных уголовных процессах. Т. VI. М., 1902, с. 211-213.
Св. Василий Великий. Беседы на Шестоднев. Творения. Часть I. М., 1845,
с. 31-32.
Аристотель. Топика. Соч. в 4-х томах. Т. 2,. М., 1978, с.397.
Св. Григорий Нисский. Об устроении человека. С.-Пб., «Аxioma», 1996
с.12-13.
Лосев А.Ф. Диалектика мифа. Из ранних произведений. М., 1990, с.
405-406.
Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1998, с.245.
Св. Василий Великий. Беседы на Шестоднев. Творения. Часть I. М., 1845,
с. 3