АКАФИСТ КАК ЖАНР ЦЕРКОВНЫХ ПЕСНОПЕНИЙ Слово “акафист” (от греч. “имнос акафистос”—букв. “гимн, при исполнении которого нельзя сидеть”, в церк.-слав. переводе—“неседален”) имеет два связанных между собой значения: 1) торжественное песнопение “Акафист ко Пресвятой Богородице”, исполняемое на утрени праздника Похвалы Пресвятой Богородицы, который отмечается Церковью в субботу 5-й 'седмицы Великого поста; 2) особый жанр церковных песнопений, содержанием которого является восхваление Господа, Богоматери и святых, форма же определена “Акафистом ко Пресвятой Богородице”. В конце V-первой половине VI века византийская гимнография обогащается новым церковно-поэтическим жанром—кондаком, который представляет собой многострофный гимн, содержащий обычно от 18 до 30 строф (икосов), одинаковых по числу стихов и по ритмической организации соответствующих стихов. В начале кондака помещалась вводная строфа, именуемая “кукулием”, или “проимием”, отличная от последующих икосов своей метрической и мелодической структурой, но объединенная с ними единым рефреном. Дальнейшие строфы кондака имеют совершенно единообразную в пределах каждого отдельного гимна структуру и единый рефрен, своим ритмичным возвращением четко членящий целое на равные отрезки. Последняя строфа содержит молитвенное обращение к воспеваемому лицу. Икосы обычно связываются акростихом. Исполнялся кондак таким образом, что кукулий и все строфы пел солист, тогда как рефрен—хор или народ. Появление и одновременно расцвет кондаков связывается с именем святого Романа Сладкопевца—талантливейшего христианского песнописца первой половины VI века. Уроженец западносирийского города Эмеса святой Роман сумел соединить в зрелой и органичной форме кондака традиции эллинской ритмически организованной гомилетической прозы, с одной стороны, с традициями ветхозаветной и сирийской христианской поэзии, с другой. По сообщению Менология императора Василия II, после чудесного побуждения к творчеству, последовавшего во время явления ему во сне Пресвятой Богородицы, Сладкопевец написал около тысячи кондаков на все праздники и на дни памяти знаменитых святых (в настоящее время сохранилось около 85). После утверждения в VIII веке жанровой формы канона, в богослужебном обиходе остались только отдельные строфы наиболее популярных кондаков—обычно это кукулий (получивший теперь название кондака) и начальный икос которые исполняются на утрени после 6-й песни канона. Лишь два древних многострофных кондака избегли этого сокращения—заупокойный кондак Анастасия “Сам един еси Безсмертный”, находящийся в чине священнического погребения, и “Акафист ко Пресвятой Богородице”. Только его Греческая Церковь именует Акафистом, усвояя гимнам, построенным позднее по его формальной схеме, название икосов. К примеру, гимн, называемый у нас “Акафист Святителю Николаю”, в греческом обиходе имеет надписание “Икосы на Святителя Николая”. “Акафист ко Пресвятой Богородице” является разновидностью кондака в первоначальном значении последнего термина. В нем 24 строфы (не считая кукулия), составляющих в акростихе греческий алфавит. Двенадцать из них (большие) сохранили название “икосы”, другие двенадцать (меньшие) стали именоваться “кондаками” (третье значение данного слова или, во всяком случае, особое внутри второго, если руководствоваться формальными признаками). Вслед за кукулием эти строфы последовательно чередуются причем икосы оканчиваются рефреном “Радуйся, Невесто Неневестная”, а кондаки рефреном “Аллилуйя”. В кондаках, до седьмого, преобладает содержание историческое, затем—догматическое. Икосы состоят из двух неравных частей: повествовательной и прославительной. После первой из них, очерчивающей определенный момент священной истории, догматического вероучения или образа Пресвятой Богородицы, следуют связанные с этой частью многосложные именования Божией Матери, вводимые приветственным обращением “хере” (радуйся). Число таких херетизмов неизменно кроме рефрена шесть пар, объединенных изосиллабическим тождеством синтаксическим параллелизмом, обильными созвучаями и даже регулярной стиховой рифмой. Херетизмы являются характеристической чертой акафистного жанра, одна из функций которого заключается именно в том, чтобы представить в отчетливых и возвышенных образах-уподоблениях значение тех или иных событий Священной или церковной истории, сохранить догматическую правильность их понимания. Не следует забывать, что столь решительно возобладавшая именно в Акафисте концентрическая структура уподоблений (то есть такая, когда они располагаются вокруг одного центрального лица или понятия) восходит к Священному Писанию Нового Завета. Достаточно назвать цикл притч 8-й главы Евангелия от Матфея, где Царство Небесное последовательно уподобляется человеку, посеявшему доброе семя на поле своем; зерну горчичному; закваске; сокровищу, скрытому в поле; купцу, ищущему хороших жемчужин; неводу, закинутому в море (стихи 24, 31, 33, 44, 45, 47). Также и святоотеческая экзегетика, систематически настаивающая на единстве смысла для огромного ряда символов (когда, например, все ветхозаветные образы невинной жертвы прообразуют Крестные Страдания Спасителя), стимулировала развитие формальной структуры концентрических уподоблений, которая столь последовательно осуществилась в Великом Акафисте, где Пресвятой Богородице придано в общей сложности 145 уподоблений. Акафист Пресвятой Богородице чрезвычайно долго оставался уникальным в своем роде произведением. Переход от Акафиста как единичного текста к акафисту как жанру церковной гимнографии, то есть появление гимнов, построенных по формальной модели “Акафиста ко Пресвятой Богородице”, имело место лишь на исходе византийской эпохи примерно через 7—8 веков после возникновения их образца. Проблема многовекового “акафистного молчания” еще ждет своего истолкования. Вытеснение из богослужения кондака каноном—объяснение, лежащее на поверхности, но вряд ли исчерпывающее. В этой связи следует упомянуть письмо афинского митрополита конца XII—начала XIII века Михаила Акомината, из которого несомненно следует, что гимны, подобные Акафисту, в состав богослужения в то время не входили и что попытки их написания рассматривались как недопустимые новации: “... так называемое песнопение Акафиста к одной Богоматери и раз только в год отпевается по древнему преданию, и никто из любителей праздников и пений не подражал ему ради памяти кого-нибудь из святых. Следовательно, не подобает и тебе это делать, чтобы ты не изобличился в новизне”. Однако позднее, как пишет митрополит Филарет (Дроздов): “Богословский дух Святой Церкви усмотрел, что было бы несообразно, если бы собственно в славу Христа Спасителя не было такого же необыкновенного и величественного песнопения, как Акафист Божией Матери. И составлен Акафист Господу Иисусу, исполненный духом покаяния, молитвы, любви, умиления”. Этот акафист, именуемый у нас еще акафистом Иисусу Сладчайшему, первый раз встречается в греческой рукописной традиции только в XIII веке. Славянский перевод осуществлен уже в XIV веке. Автор гимна неизвестен. Иногда встречающаяся атрибуция иноку Студийской обители Феоктисту (IX век), чьи умилительные каноны Господу Иисусу имеют некоторое сходство с акафистом, опровергается как рукописной традицией, так и приведенным выше свидетельством митрополита Михаила Акомината. Естественнее предположить возможную связь между созданием акафиста Господу Иисусу и теми кругами афонского монашества, где в конце XIII—начале XIV века трудами и подвигами преподобных Никифора Исихаста и Григория Синаита возрождается древняя практика “исихии”, “священного безмолвия”. Молитвы Иисусовой, утверждающая возможность реального богообщения через сопричастность подвижника Божественным энергиям, причем имена Божии не суть только мертвые звуки, но энергия и умное проявление Божие. В поддержку этого предположения говорит и тот факт, что уже упоминавшиеся нами древнейшие рукописи греческого подлинника и славянского перевода акафиста происходят из библиотек афонских монастырей. Дальнейшее развитие гимнографии акафистов связано с именами Константинопольских Патриархов Исидора Бухираса (1342—1349) и Филофея Коккина (1353—1354, 1364— 1376). Эти виднейшие византийские деятели XIV века проводили в жизнь, в том числе и в славянских странах, социальную, культурную и политическую программу, направленную на закрепление позиций исихазма в богословии, в церковной жизни (особенно в монастырской), в политике, внешней и внутренней. Хотя их самих назвать исихастами можно только условно, но, несомненно, что между ними и собственно исихастами, такими, как преподобный Григорий Синаит или Преподобный Сергий Радонежский, существовало глубокое духовное родство, основанное на общем понимании личного аскетического подвига и общественного служения христианина. Как пишет профессор протоиерей Иоанн Мейендорф: “Это понимание допускало разнообразие практических выражений, начиная с полного ухода от мира... и кончая активным богословско-полемическим писательством и весьма активным вмешательством в общественные и международные дела”. Греческие оригиналы акафистов Патриарха Исидора в древней рукописной традиции не зафиксированы; в церковнославянском переводе насчитывается 7 его гимнов, надписываемых как “Икосы, подобны Акафисту, творение Святейшего Патриарха Новаго Рима, Константина града Кир Исидора”. Это акафисты Архангелу Михаилу, Иоанну Предтече, Святителю Николаю Чудотворцу, Успению Божией Матери, Кресту Господню, апостолам Петру и Павлу вкупе и всем 12-ти Апостолам. В отличие от Исидора, которому кроме названных гимнов принадлежит лишь несколько канонов, гимнографическое наследие Патриарха Филофея Коккина весьма обширно: это более 40 служб, канонов, молитв, тропарей, прокимнов и величаний. Архиепископ Филарет (Гумилевский) писал о Филофее: “В песнях и молитвах его видно жаркое благочестие; в составе песен виден особенный образ изложения”. Нам известны два акафиста Патриарха Филофея Коккина: Всем святым, в составе службы Всем святым (греческий подлинник и церковнославянский перевод), и Живоносному Гробу и Воскресению Господню (только церковнославянский перевод). Кроме того, его благочестивому усердию принадлежат молитвы, читаемые после акафистов Иисусу Сладчайшему (“Согреших, беззаконновах. неправдовах пред Тобою...”) и Пресвятой Богородице (“Нескверная, Неблазная, Нетленная, Пречистая, Пренепорочная...”). Кроме акафистов двух исихастских Патриархов в рамках византийской эпохи остается упомянуть лишь акафист святому апостолу и евангелисту Иоанну Богослову, составленный Иоанном Евгеником (первая половина XV века), братом святого Марка Ефесского, а также переложение Великого Акафиста ямбическими триметрами, осуществленное придворным поэтом Мануилом Филом (около 1275—1345). Последнее никогда не имело богослужебного применения. Что касается судьбы акафистов в греческой гимнографии послевизантийского времени, то, насколько нам известно, в русской и западноевропейской литургической науке этот вопрос не освещен вообще. У нас есть свидетельства, что акафист у греков не исчез совершенно, однако, несомненно, что дальнейшее развитие этого вида православной церковной гимнографии, расширение сферы его употребления связано прежде всего с историческим бытием Русской Церкви. С “Акафистом ко Пресвятой Богородице” славяне познакомились в составе Постной Триоди, перевод которой, по свидетельству жития святого Климента Охридского, был завершен до 916 года. С тех пор текст Триоди, и соответственно Акафиста, непрерывно редактировался вплоть до XX века. Все списки Акафиста распадаются в общем на три группы: 1) первый славянский перевод: 2) новая редакция перевода, осуществленная в XIV веке на Афоне при Патриархе Евфимии Тырновском; 3) редакция, созданная при исправлении богослужебных книг в Киеве и в Москве в XVII веке. Однако, несмотря на все различия редакций, можно выделить и основополагающие единые принципы славянского перевода, которые, может быть, особенно ярко проявляются именно в акафистах. Древнерусские (и вообще славянские) переводчики стремились сохранить прежде всего смысл, дух, содержательное величие византийских песнопений при предельной точности передачи греческого оригинала, так что удерживался даже его синтаксис и словообразование. Некоторые формальные тонкости, риторические фигуры, метрика, акростихи оригинала при этом пропадали: воспроизведение строения греческих гимнов в переводе было явлением крайне редким, однако переводы эти оставались высокопоэтичйыми и глубоко назидательными, удержали всю полноту догматического содержания. Как пишет современный исследователь, “потери при переходе от греческого языка к славянскому были: ... однако... гимнография накопила такие богатства—как в плане идейно-образном, так и в стилистике, ритмике в способах строения текста, в палитре интонации, наконец во вместимости емкости смысла и чувства,—что утрата ею у славян некоторой изощрённости формы не могла существенно изменить природу самого жанра”. Так что неверно было бы говорить о славяноязычных акафистах как о прозе, пусть и ритмической. Это—произведения духовной поэзии, в основе построения которых лежит молитвословный стих, восходящий к византийскому, а в конечном итоге и к библейскому стиху. Молитвословный стих, в отличие от обычного, характеризуется не конечным ритмическим сигналом в строке (рифмой, клаузулой), а начальным—звательной формой (“О, Всепетая Мати...”), повелительным наклонением (“Радуйся...”), синтаксической инверсией (“Бурю внутрь имея помышлений сумнительных...”). Другим структурным приемом в организации молитвословного стиха является ритмико-синтаксический параллелизм, что в акафистах часто приводит к порождению грамматических рифм: Радуйся, Свет неизреченно родившая; Радуйся, еже како, ни единаго же научившая. Обладавший всеми указанными признаками церковнославянский перевод Великого Акафиста оказался творением высокодуховным и высокохудожественным и составил формальную основу всех последующих церковнославянских акафистов, вдохновив на подражание отечественных песнословцев и переводчиков. Дальнейшее распространение акафисты получили на Руси во второй половине XIV— начале XV века в контексте той эпохи, которая определяется как “восточноевропейское предвозрождение”, “культурное возрождение в церковных рамках”, или “православное возрождение”,—эпохи, лик которой навсегда запечатлелся в памяти потомков со славным именем Святой В XIV веке крепнут и оживляются русские связи с Афоном и Константинополем. Здесь вновь образуются и укрепляются русские поселения; в них идет активный процесс перевода и переписки книг аскетического и гимнографического содержания. На самой Руси центром исихазма становится Троице-Сергиев монастырь, основатель которого Преподобный Сергий Радонежский, по свидетельству жития, “божественныя сладости безмолвия вкусив”. Обитель под непосредственным влиянием Патриарха Филофея Коккина, приславшего специальное послание Преподобному Сергию, стала первым русским общежительным монастырем. Что касается переноса на Русь творений исихастов, то этот процесс, начавшийся уже при святых Митрополитах Феогносте (1328—1353) и Алексии (1354—1378), своего апогея достиг в последнюю четверть XIV и в первые годы XV веков, когда первосвятительское возглавление Русской Церкви осуществлял святой Митрополит Киприан. Болгарин по происхождению, он около 10 лет подвизался на Афоне, затем занимал должность патриаршего синкела при Филофее Коккине, последним Киприан был рукоположен в 1375 году в Митрополита Литвы и всея Руси, однако реально смог возглавить Русскую Церковь только в 1390 году (до 1406 года). К лицам, близко связанным с Митрополитом Киприаном, следует отнести Преподобного Сергия Радонежского, Феодора, игумена Московского Симонова монастыря, племянника и постриженика Преподобного, а также Епифания Премудрого, одного из зачинателей нового агиографического стиля. Именно в этом кругу переводились и переписывались творения исихастов XIV века—преподобного Григория Синаита, святителя Григория Паламы, Патриархов Каллиста, Исидора, Филофея, а также творения, ими рекомендованные и им близкие (преподобных Иоанна Лествичника, Аввы Дорофея, Исаака Сирина и др.). Среди сборников, содержащих переводные исихастские акафисты, необходимо упомянуть Канонник преподобного Кирилла Белоезерского 1407 года. Особый интерес к данной книге обусловлен несколькими причинами. Прежде всего, этот Канонник— одна из самых древних рукописей, содержащих акафисты. Сюда, открывая ее, входят: “икосы подобны Акафисту Патриарха Исидора—Архистратигу Михаилу, Иоанну Предтече, Святителю Николаю, а также Канон Похвальный Пресвятой Богородице (с Акафистом)”. Во-вторых, крайне значим сам факт, что в число 12 книг, составлявших личную библиотеку такого подвижника благочестия, как преподобный Кирилл, книг, свидетельствовавших о круге духовных потребностей и интересов их владельца, входит сборник, включающий в себя акафисты. Если мы при этом вспомним, что преподобный Кирилл был пострижен преподобным Стефаном Махрищским (к которому Преподобный Сергий уходил в 1354 году из-за претензий брата Стефана), многие годы подвизался в Московском Симоновом монастыре при игумене Феодоре, находился там в послушании у старца Михаила, также ученика Преподобного Сергия, заказчика знаменитой Киевской Псалтири, то хотя бы в общих чертах можно будет представить себе, как проникали на Русь и укоренялись здесь акафисты. Кроме того Канонник (книга для келейного чтения!) преподобного Кирилла является одним из свидетельств того, что с умножением числа акафистов в эпоху исихазма расширилась и отчасти изменилась сфера их употребления: путь проходит от гимна, звучавшего раз в году в составе общественного богослужения, к “икосам и кондакам”, входящим в монашеское молитвенное правило как его часть. О постепенном сложении подобной молитвенной практики говорят славянские рукописи XIV—XVI веков и старопечатные книги. Если в конце XIV—первой половине XV веков в основном встречаются рукописи, содержащие 2—3, максимум 4 акафиста” то, начиная со второй половины XV века, можно назвать сборники, в которых акафисты образуют седмичный цикл в соответствии с воспоминаниями, соединяемыми Церковью с каждым днем недели. Отечественная агиография того времени содержит целый ряд примеров, когда чтение акафистов вызывало у подвижников такой подъем молитвенного духа, что они удостаивались необычайных видений и дарований. Так, Преподобный Сергий Радонежский во время чтения “Акафиста Пресвятой Богородице” удостоился посещения Божией Матери в сопровождении апостолов Петра и Иоанна. В житии преподобного Александра Свирского рассказывается, что однажды при чтении того же гимна он удостоился видения Богоматери с Предвечным Младенцем. Преподобный Кирилл Белоезерский во время ночного возглашения акафистных молитвословия услышал голос от иконы Пресвятой Богородицы, повелевавшей ему идти на Белоозеро. Имеются и другие примеры. Необходимо упомянуть еще об одном обстоятельстве, связанном с распространением акафистов в XIV и XV веках на Руси. Не так давно в научно-богословской литературе были приведены данные, указывающие на тесную связь между созданием жанра акафистов и утверждением новой стилистической нормы в церковнославянских агиографических произведениях того времени, так называемого стиля “плетение словес”. Оба явления берут свое начало от деятельности трех Константинопольских Патриархов, защитников исихазма: Исидора, Каллиста и Филофея. Одни и те же авторы (например Филофей и, позднее, Пахомий Логофет) принимали участие в развитии обоих жанров, а развитие это имело единую цель— совершенствование славословия святого или праздника—и единую основу— то обостренное чувство слова, осознание его внутренней силы и необходимости точного выражения в слове сущности явления, которое диалектически было связано с “безмолвием” исихастов. Поиски слова, нагромождения эпитетов и синонимов, метафор и сравнений, свойственные равно акафистам и агиографии стиля “плетения словес”, основывались на учении о тождестве слова и сущности, на убеждении, что и житие, и молитвенное славословие должны стать адекватной словесной передачей сущности изображаемого. Оставляя в стороне чрезвычайно интересный и значимый вопрос о редакциях и разночтениях — это тема для специального исследования _ отметим лишь характерную особенность, касающуюся начальных слов кондаков и икосов. В древнейших рукописях и в старопечатных изданиях (Скорины 1525 года, Виленском 1628 года) начальные слова кондаков и икосов не согласованы с начальными словами славянского перевода “Акафиста ко Пресвятой Богородице”. В более поздних изданиях это согласование было проведено и осталось в качестве парадигмы для всех последующих составителей акафистов. Исключением является акафист святым апостолам, который переведен с алфавитным акростихом. В нем есть и еще одна особенность, а именно: в качестве рефрена повторяется не один, но четыре херетизма. Оригинальные русские акафисты досинодального периода были немногочисленны (первый отечественный акафист, как указывает архиепископ Филарет (Гумилевский), был написан в честь игумена земли Русской Преподобного Сергия Радонежского Пахомием Логофетом, позднее были составлены Преподобному Сергию еще и другие акафисты), однако их обозрение позволяет сделать, по крайней мере, два взаимосвязанных наблюдения: это в большинстве своем молитвословия в честь святых подвижников (а не догматического или библейского содержания), причем в честь святых русских или глубоко на Руси чтимых. Отсюда естественно будет предположить, что они предназначались в первую очередь не для келейного правила, а для чтения на молебнах у мощей или иконы святого в храмах или обителях, связанных с именем прославляемого угодника Божия. Таким образом произошло еще одно расширение сферы употребления акафистов: помимо уставного общественного богослужения и келейного молитвенного правила они начинают входить в состав молебных пений то есть в некоторых случаях и в частное богослужение. Заканчивая рассказ об истории акафистов в досинодальный период. укажем только, что с появлением и развитием на Руси книгопечатания выходит целый ряд изданий, включавших в себя акафисты или полностью состоявших из них. В 1522—1523 годах белорусским первопечатником Франциском Скориной была издана “Малая подорожная книжица”, которая является первым печатным изданием на территории, входящей теперь в состав нашей страны, и одновременно первым печатным собранием акафистов. Они занимают в “Книжице” специальный раздел, будучи объединены для седмичного употребления. Всего библиография печатных акафистов в досиноидальный период насчитывает 47 изданий (Акафистники, Канонники, Молитвословы и др.), из которых 37 появились на Украине, 4—в Белоруссии|, 4-—в Литве и лишь 2—в Москве. Наиболее часто печатавшимися были Акафисты: Пресвятой Богородице, Иисусу Сладчайшему, Успению Божией Матери и Святителю Николаю Чудотворцу. Начало нового—синодального—периода в истории Русской Церкви было ознаменовано появлением в 1721 году “Духовного регламента”, в котором, среди прочего, говорилось: “Разыскать вновь сложенные и слагаемые службы и молебны, которые наипаче в наши времена в Малой России сложены суть не малое число, суть ли оная сложения Писанию Священному согласная, и не имеют ли нечто в себе Слову Божию противное, или хотя нечто непристойное и празднословное. Також определить, что оные многочисленные моления, хотя бы и прямые были, однако не суть всякому должные, и по воле всякого наедине, а не в соборе церковном употреблять оных можно, дабы до времени не вошли в закон и совести человеческой отягощали”. На Синод ложится обязанность рассмотрения и допуска к печати всей православной духовной литературы, выходящей в государстве. Вот как впоследствии в соответствующих статьях духовно-цензурного устава были охарактеризованы качества, которыми должны были обладать представляемые к рассмотрению богослужебные произведения; “Достоинство сочинений, предназначаемых для общественного употребления, смотря по их содержанию, состоит в важности и истине мыслей, сообразных с учением Церкви, в чистоте слога, ясности и правильности изложения. В особенности все вновь составляемые сочинения, относящиеся до церковного служения, должны заключать в себе чистые и назидательные мысли, чистые и назидательные чувствования. Кроме того, они должны быть писаны, по принятому обыкновению, славянским наречием; жизнеописания должны быть почерпнуты из достоверных источников и представлены в том чистом духе, которым святой постоянно руководствовался в жизни своей или восставал от падения, укреплялся среди соблазнов и соблюдал живую веру до конца своей жизни”. Что касается акафистов, употреблявшихся в досинодальный период, то их судьба сложилась по-разному: одни с весьма незначительными изменениями были разрешены к употреблению; другие—только после значительных переделок; третьи вообще не вошли в обиход Церкви в новый период. Вплоть до конца XVIII века интерес к акафистному жанру на московской Руси, судя по библиографическим данным, был весьма невелик. (Иная картина наблюдалась на Юге и Западе России, где акафисты имели широкое распространение в течение всего синодального периода.) Лишь из старых в исправленном митрополитом Платоном (Левшиным) виде издаются два акафиста Преподобному Сергию Радонежскому и отдельно переиздается служба с акафистом Святителю Николаю Чудотворцу. Но вот на рубеже XVIII и XIX веков происходит событие, довольно примечательное в истории жанра,—с 1798 по 1802 год появляется сразу 8 новых акафистов. Начало было положено гимнами апостолу Иоанну Богослову (1798) и святителю Димитрию Ростовскому (1799) князя Гавриила Петровича Гагарина, изданы также акафисты святителю Стефану Великопермскому (1799); еще по одному—апостолу Иоанну (1801) и святителю Димитрию (1801); преподобному Никандру Псковскому (1801); святителю Алексию Московскому (1802), великомученице Екатерине (1802). Несколько позже, в 1813 году, вышли акафисты великомученику Георгию Победоносцу и преподобному Савве Вишерскому. После этого снова “на акафисты было затишье”. Однако короткая вспышка акафистного творчества на рубеже XVIII и XIX веков явилась тогда как бы предзнаменованием расцвета жанра, который приходится на время с 40-х годов XIX века по начало новейшего периода истории Русской Православной Церкви. Обратим внимание на следующий факт: если на Юге и Западе России, несмотря на обилие, выходили тогда лишь переиздания акафистов старых, досинодальных, или, по мере появления, впервые изданных на московской Руси, то в Москве и Санкт- Петербурге печатались, главным образом, пусть сравнительно немногочисленные, новые акафисты. Период с 40-х годов прошлого столетия до 10-х годов XX века является временем расцвета акафистного творчества во всей России. Общее число изданных в это время новых гимнов равно 157; не одобрено духовной цензурой более 300. В некоторые годы к напечатанию разрешалось по пять-шесть новых акафистов в год. Согласно мнению современников, толчком, вызвавшим эту необыкновенную творческую активность, была деятельность архиепископа Иннокентия (Борисова), который много способствовал распространению акафистов. Будучи епископом Харьковским (1843— 1848), Преосвященный Иннокентий положил исполнять их в местных храмах, находя, что “действие сих акафистов на народ было чрезвычайно сильное и благородное”. Немало значили и его переработки акафистов, употребляемых тогда униатами Четыре таких переработки вышли в 40-х годах пятая—в 1855 году. Это акафисты: 1) Страстям Христовым; 2) Покрову Пресвятой Богородицы; 3) Гробу Господню и Воскресению; 4) Святой Троице; 5) Архангелу Михаилу. Посылая некоему адресату очередное издание своих переработок, архиепископ Иннокентий повторяет: “Народ, как показал опыт в Харькове, весьма любит подобные вещи и услаждается ими. Не все же проповедовать; можно подавать духовную пищу и таким образом”. Самим архиепископом Иннокентием был составлен Акафист ко Причащению Святых Христовых Тайн, изданный уже после его кончины. Акафистное творчество было явлением поистине общецерковным. Авторами акафистов являлись архиереи и священники, монастырские настоятели и простые послушники, профессора и студенты Духовных Академий, люди с высоким общественным положением и простые миряне. Процесс вхождения акафистов в состав разрешенных Церковью богослужений шел следующим образом: автор, иное заинтересованное лицо (обычно настоятель монастыря, священник или староста храма—мест, связанных со святым, прославляемым в акафисте) направляли гимн и прошение о его разрешении в комитет духовной цензуры; здесь он рассматривался— цензор, которому поручалось это сделать, выносил свое суждение и предлагал его комитету; на основании мнения цензора комитет делал донесение в Святейший Синод, где акафист рассматривался вновь, исходя на этот раз, как правило, из отзыва одного из архиереев, после чего Синодом выносилось определение о возможности напечатания гимна, доводившееся до сведения духовно-цензурного комитета. Многие акафисты после рассмотрения их в духовно-цензурных комитетах не разрешались к употреблению. Так, к 1901 году, по сведениям Попова, на 158 разрешенных приходится 291 неразрешенный акафист (вероятно, последних было даже несколько больше). Это могло быть связано как с тем, что они не соответствовали требованиям духовной цензуры, так и с существованием—ко времени представления гимна—другого акафиста с тем же посвящением, уже одобренного цензурой. Заключить обзор акафистов синодальной эпохи мы хотим выдержкой из фундаментального труда А. Попова “Православные русские акафисты”. “Акафист, являясь продуктом молитвенно-вдохновенного творчества, представляет собою песнопение духовной радости, отрадного торжества. Он есть воспевание духовной победы, одержанной при помощи Божией свв. подвижниками и праведниками над притязаниями зла и суетою мира. <...> Как песнь, проникнутая духом бодрости и радости, акафист привлекателен для всякой молитвенно настроенной души, особенно души унылой, мятущейся. скорбящей. В испорченную грехом и удушливую от уныния атмосферу души христианина акафист вносит чистую струю здоровой свежести и благоухания святости. <• > Совершенно справедлива мысль, что среди напечатанных акафистов есть немалое количество сравнительно слабых, разрешенных к акафистов есть немалое количество сравнительно слабых, разрешенных к печати Святейшим Синодом только ради неотложных духовных потребностей, пример при юбилейном чествовании памяти святого у его честных т. мощей и т.п. Но справедливость требует также признать, что и сравнительно но слабые акафисты приносят христианам много духовной пользы и утешения. Не говоря уже о том, что и в слабейших акафистах как и в лучших, воспроизводится праведная жизнь святых, чарующая христианина и сама по себе, независимо от достоинства акафиста, в каждом акафисте пусть он будет в целом своем виде слабым, найдется несколько сильных выражении, вылившихся из глубины сердца автора, и они благодатным лучом западут в глубину сердца молящихся, особенно - жаждущих ободрения и утешения. <...> Наконец, при суждении о современном русском песнотворчестве не нужно выпускать из вида следующего важного соображения. Усиленное церковное песнотворчество, пусть оно будет богато только в количественном отношении, а не в художественном, указывает на то, что живая вера среди русского народа еще не погасла, что молитвенное чувство православного русского христианина еще живо, если оно может диктовать молитвенные песни. А если русское молитвенно-песненное творчество еще живо, то в воле Божией дать и Русской Православной Церкви если не в настоящем, то в будущем времени, великих русских церковных песнопевцев, которые создадут на смену слабым акафистам другие полные духовного величия и священной красоты”. Акафисты продолжали печататься и в первые годы после восстановления патриаршества. Из новых песнопений вышло четыре: Архангелу Гавриилу и священномученику Ермогену, Патриарху Московскому в 1917 году благоверному князю Даниилу Московскому в 1918 году и мученику Вонифатию в 1919 году. С 1970-х годов акафисты снова начали публиковаться, входя в состав различных издании Московской Патриархии (Молитвословов, календарей, “Журнала Московской Патриархии” и пр.). Большая часть печатаемых гимнов помещается в ежегодном “Православном церковном календаре”. Главным образом, это переиздания акафистов синодального периода. К напечатанным впервые относятся: два акафиста Патриарха Сергия (Страгородского)—Воскресению Христову (1974) и Владимирской иконе Божией Матери (1981); Донской иконе Божией Матери (1981); преподобному Нилу Сорскому (1986). Кроме того, за описываемый период, благословение на употребление, не будучи пока изданными, получили еще два акафиста: святителю Мелетию, архиепискому Харьковскому, и преподобному Пимену Великому. Укажем также на существование рукописного акафиста Державной иконе Божией Матери. Всего на настоящий день со времени учреждения Святейшего Синода нам известно 177 русских православных изданных акафистов. В настоящее время, когда Русская Православная Церковь только что отпраздновала 1000-летие Крещения Руси, акафисты как радостные песнопения, обращенные к святым, и причем чаще всего именно к русским подвижникам, необычайно соответствуют духу великого юбилея. В связи с этим Издательский отдел Московского Патриархата предпринимает публикацию многотомного Акафистника, который должен явиться самым обширным собранием гимнов этого жанра. Издание осуществляется под общей редакцией председателя Издательского отдела митрополита Волоколамского и Юрьевского Питирима. м. козлов