Святитель
ВАСИЛИЙ ВЕЛИКИЙ
Беседы
СОДЕРЖАНИЕ
Беседа 1. О посте 1-я
Беседа 2. О посте 2-я
Беседа 3. На слова: «Внемли себе» (Втор. 15, 9)
Беседа 4. О благодарении
Беседа 5. На память мученицы Иулиты, и продолжение сказанного в предыдущей
беседе: о благодарении
Беседа 6. На слова из Евангелия от Луки: «Разорю житницы моя и большия созижду»
(Лк. 12, 18); и о любостяжательности
Беседа 7. К обогащающимся
Беседа 8. Говоренная во время голода и засухи
Беседа 9. О том, что Бог не виновник зла
Беседа 10. На гневливых
Беседа 11. О зависти
Беседа 12. На начало книги Притчей (Притч. 1, 1–5)
Беседа 13. Побудительная к принятию святого крещения
Беседа 14. На упивающихся
Беседа 15. О вере
Беседа 16. На слова: «В начале бе Слово» (Ин. 1, 1)
Беседа 17. На день святого мученика Варлаама
Беседа 18. На день святого мученика Гордия
Беседа 19. На день святых четыредесяти мучеников
Беседа 20. О смиренномудрии
Беседа 21. О том, что не должно прилепляться к житейскому, и о пожаре, бывшем
вне церкви
Беседа 22. К юношам о том, как получать пользу из языческих сочинений
Беседа 23. На день святого мученика Маманта
Беседа 24. Против савеллиан, Ария и аномеев
Беседа 25. О милости и о суде
Беседа 26. Утешение больному
Беседа 1
О посте 1-я
Сказано: вострубите в новомесячии трубою, во благознаменитый день праздника
вашего (Пс. 80, 4). Это повеление пророческое. Но всякой трубы велегласнее и всякого
музыкального орудия внятнее указывает нам чтенное на предшествовавший дням сим
праздник; потому что от Исаии, который отринул иудейский образ пощения, показал же
нам истинный пост, узнали мы изящество [1] постов. Не в судех и сварех поститеся, но
разрешай всяк соуз неправды (Ис. 58, 4, 6). И Господь говорит: не будите сетующе, но
умый лице твое, и помажи главу твою (ср.: Мф. 6, 16, 17). Поэтому будем себя вести, как
научены, не сетуя в наступающие дни, но сретая их светло, как прилично святым. Унывая,
никто не венчается; смущаясь духом, никто не приобретает победы. Не сетуй, когда тебя
врачуют. Ни с чем несообразно - не радоваться душевному здравию, а скорбеть о
перемене пищи и показывать на самом деле, что у нас более расположения к услаждению
чрева, чем к попечению о душе; потому что пресыщение угождает одному чреву, а пост
приносит пользу душе. Радуйся, что Врачом дано тебе врачевство, истребляющее грех.
Как черви, зарождающиеся во внутренностях у детей, уничтожаются какими-нибудь
самыми острыми лекарствами, так и грех, живущий во глубине души, умерщвляется в ней
принятием такого поста, который подлинно достоин сего наименования.
Помажи главу свою, и умый лице. К таинствам призывает тебя слово. Кто помазует
себя, тот умащается; кто моется, тот омывается. Приложи узаконение к внутренним
членам. Омой душу от грехов. Помажь главу святым помазанием, чтобы стать тебе
причастником Христовым, и так приступай к посту.
Не помрачай лица своего, якоже лицемери (Мф. 6, 16). Лицо помрачается, когда
внутреннее расположение затеняется внешнею притворною личиною, закрываемое
ложью, как завесою. Тот лицемер, кто на зрелище принимает на себя чужое лицо; будучи
рабом, представляет нередко лицо господина, и будучи простолюдином - лицо царя.
Подобно сему и в этом мире многие, как на позорище [2] собственной жизни
лицедействуют, иное нося в сердце, а иное выставляя напоказ людям. Поэтому не
помрачай лица. Каков ты сам в себе, таким и кажись. Не притворяйся сетующим, уловляя
себе наружностию славу, что ты воздержен. Нет пользы от благотворительности, о
которой трубят трубою; нет выгоды и от поста, о котором всем разглашают. Что делается
напоказ, то не приносит плода, который бы соблюдался до будущего века, но
ограничивается людскою похвалою. Потому с светлым лицом притекай к дару поста.
Пост - дар древний, не ветшающий, не стареющийся, но непрестанно обновляемый и
цветущий во всей красоте. Думаешь ли, что древность его считаю со времени
происхождения закона? Пост старше и закона. Если подождешь немного, то уверишься в
истине сказанного. Не думай, что день очищения, установленный для Израиля в месяц
седьмый, в десятый день месяца (Лев. 16, 29), есть начало поста. Углубись в историю и
ищи древность его происхождения. Пост - не новое изобретение, но драгоценность отцов.
Все отличающееся древностию почтенно. Уважь седину поста. Он современен
человечеству. Пост узаконен в раю. Такую первую заповедь принял Адам: от древа, еже
разумети доброе и лукавое, не снесте [3] (Быт. 2, 17). А сие: не снесте - есть узаконение
поста и воздержания. Если бы постилась Ева и не вкусила с древа, то мы не имели бы
теперь нужды в этом посте. Ибо не требуют здравии врача, но болящии (Мф. 9, 12). Мы
повреждены грехом - уврачуемся покаянием; а покаяние без поста не действенно.
Проклята земля: терния и волчцы возрастит тебе (Быт. 3, 17, 18). Велено сокрушаться
духом, а не предаваться роскоши. Постом оправдись пред Богом.
Но и самое пребывание в раю есть образ поста, не потому только, что человек, ведя
жизнь равноангельную, в уподоблении Ангелам преуспевал тем, что довольствовался
малым, но и потому, что жившим в раю не приходило на мысль, что впоследствии
изобретено человеческим примышлением [4]: ни употребление вина, ни заклание
животных, ни все то, что делает мутным человеческий ум.
Поелику мы не постились, то изринуты из рая. Потому будем поститься, чтобы
снова взойти в рай. Не видишь ли, как Лазарь чрез пост взошел в рай?
Не подражай преслушанию Евы, не принимай опять в советники змия, который
предлагает снедь, поблажая плоти. Не ссылайся на недуги и немощь тела. Не мне
представляешь сии предлоги, но Ведущему. Скажи мне: поститься ты не можешь, а
пресыщаться и подавлять тело бременем поедаемого можешь? И больным, сколько знаю,
врачи предписывают не разнообразие снедей, но неядение и малоядение. Как же это
выполнять можешь, а о том говоришь, что не можешь? Что легче для чрева: провести ли
ночь после умеренного вкушения пищи или лежать обремененному обилием яств, лучше
же сказать, не лежать, а часто ворочаться, потому что яства теснят и распирают? Разве
скажешь, что кормчим удобнее спасать перевозное судно, когда оно нагружено товарами,
нежели когда груз его мал и легок? Но и судно, когда нагружено много, заливает мало
поднявшаяся волна. А если на нем соразмерный груз товаров, то оно удобно идет по
волнам, и ничто не препятствует ему держаться над водою высоко. Подобно сему и тела
человеческие, обременяемые всегдашним пресыщением, удобно поглощаются недугами; а
если употребляется пища умеренная и легкая, то и ожидаемых от болезни худых
последствий они избегают, как восстания бури, и начавшиеся уже припадки отражают от
себя, как порыв вихря. Следственно, по твоему мнению, труднее не трогаться с места, чем
бежать, и труднее оставаться в покое, чем бороться, если утверждаешь, что больным
приличнее роскошествовать, нежели принимать умеренную пищу. Сила жизненная легко
переваривает пищу умеренную и простую, и претворяет ее в плоть питаемого; а приняв
дорогие и разнообразные снеди, потом будучи не в состоянии переварить их совершенно,
производит разные роды болезней.
Но пусть слово обратится к истории и покажет древность поста, покажет, что все
святые соблюдали пост как отеческое какое-то наследие, передаваемое от отца сыну и
преемственно получаемое, так что стяжание сие, по порядку преемства, сохранилось и до
нас.
В раю не было ни вина, ни заклания животных, ни мясоястий. После потопа узнали
вино; после потопа сказано: ешьте все, яко зелие травное (Быт. 9, 3). Когда не стало
надежды на совершенство, тогда дозволено наслаждение. А доказательством, что вино не
было еще изведано, служит Ной, не знающий употребления вина. Оно не вошло еще в мир
и не было привычным для людей. Ной, не видав его действия на других, не испытав и на
себе, неосторожно понес вред от вина. Ибо Ной насади виноград, и испи от плода, и упися
(Быт. 9, 20-21) не потому, что был пристрастен к вину, но потому, что не изведывал, в
какой мере вкушать его. Так изобретение винопития гораздо позднее рая, и такую-то
древность имеет досточестность поста!
Но знаем также, что и Моисей во время поста взошел на гору. И не осмелился бы
приступить к дымящейся вершине, не дерзнул бы взойти во мрак, если б не вооружил себя
постом. Во время поста принял он заповедь, перстом Божиим начертанную на скрижалях.
И вверху горы пост снабдевал законом, а внизу ненасытность чрева довела свое
неистовство до идолослужения. Ибо седоша людие ясти и пити и восташа играти (Исх.
32, 6). Сорокадневное пребывание с Богом постящегося и молящегося служителя Его
оказалось бесполезным от однократного упоения. Ибо те скрижали, начертанные перстом
Божиим, которые принял пост, сокрушило пьянство; потому что, по суду пророка,
упившийся народ недостоин был Божия законодательства. И этот народ, который
великими чудесами научен богопознанию, ненасытностию чрева в одно мгновение
низринут в египетское идолобесие. Сравни же одно с другим: как пост возводит к Богу, и
как роскошь делается предательницею спасения!
Простираясь тем же путем, снизойди и до нижеследующего. Что очернило Исава и
сделало рабом брату? Не одна ли снедь, за которую он отдал первенство? А Самуила
даровала матери не молитва ли, соединенная с постом? Что великого ратоборца Сампсона
сделало непреодолимым? Не пост ли, с каким он зачат во чреве матери? Пост чревоносил
его, пост воздоил [5] его, пост сделал его мужем; пост, который предписал матери его
Ангел: еже исходит из винограда, да не яст, и вина и сикера да не пиет (Суд. 13, 14).
Пост рождает пророков, укрепляет сильных; пост умудряет законодателей. Пост -
добрая стража души, надежный сожитель телу, оружие людей доблественных, училище
подвижников. Он отражает искушения, умащает подвизающихся в благочестии; он
сожитель трезвости, делатель целомудрия; он во бранях совершает дела доблественные,
во время мира учит безмолвию; освящает назорея [6], совершает [7] священника, ибо без
поста невозможно отваживаться на священнодействие, не только в нынешнем
таинственном и истинном служении, но и в подзаконном.
Пост соделал Илию зрителем великого видения; ибо очистив душу сорокадневным
постом, удостоился он в хоривской пещере видеть Господа, сколько можно видеть Его
человеку. Постящийся Илия возвратил сына вдовице, чрез пост оказавшись крепче
смерти. Из уст постящегося исшедший глас заключил беззаконному народу небо на три
года и на шесть месяцев. Чтобы умягчить необузданное сердце жестоковыйных, Илия
решился и себя осудить с ними на злострадание. Потому сказал: жив Господь… аще
будет вода на земле, точию от уст моих [8] (3 Цар. 17, 1). И наступившим голодом
наложил он пост на весь народ, чтобы исправить его от порока роскоши и распутной
жизни.
А какова жизнь Елисеева? Как пророк пользовался странноприимством
сунамитяныни? Как сам угощал пророков? Не зелия ли дивия [9] и несколько муки (4 Цар.
4, 39, 41) удовлетворили страннолюбию, когда прикасавшимся к ястве угрожала
опасность от прибавления яблока дивияго [10], если бы молитва постника не уничтожила
ядовитости? Одним словом, ты найдешь, что пост руководил всех святых к жизни по Богу.
Есть одно вещество, называемое амиантом и не истребляемое огнем; будучи
положено в пламень, оно по видимому обугливается, но вынутое из огня, как будто
вымытое в воде, делается чище. Таковы были тела трех отроков в Вавилоне, от поста
получившие свойство амианта. Они в великом пламени пещном, как будто слитые из
золота, оказались недоступными повреждению от огня. Подлинно, явились они крепче и
самого золота, потому что огонь не растопил их, но соблюл неприкосновенными, когда
ничто не могло устоять против сего пламени, который был так разжигаем наффою и
смолою… и хврастием [11], так что разливался на сорок девять локтей и, пожирая все
окружающее, истребил многих халдеев (Дан. 3, 46-48). И сей-то пламень попирали
отроки, которые вступили в него, укрепившись постом; в таком сильном огне они
вдыхали в себя тонкий и орошенный воздух. Огонь не смел прикоснуться и к волосам,
которые были возращены постом.
А муж желаний Даниил, который три седмицы хлеба не ел и воды не пил, научил
поститься и львов, сошедши к ним в ров. Ибо львы не могли вонзить в него зубов, как
будто он был из камня, или из меди, или из другого какого твердого вещества. Как железо
закаляется чрез погружение, так пост, закалив тело Даниилово, соделал его неприступным
для львов; и они не отверзли уст на святого. Пост угасил силу огненную, заградил уста
львов.
Пост препосылает молитву на небо, делаясь для нее как бы крыльями, при
восхождении горе. Пост - приращение домов, матерь здравия, воспитатель юности,
украшение старцев, добрый спутник путешественникам, надежный сожитель супругам.
Муж не подозревает измены в супружеской верности, видя, что жена свыклась с постом.
Жена не снедается ревностию, примечая, что муж возлюбил пост. Кто истощил дом свой
во время поста? Сочти, что в нем теперь; сочти, что будет после; от поста ничто не убудет
в доме. Ни одно животное не жалуется на смерть; нигде нет крови; нигде неумолимое
чрево не изрекает приговора на животных; нож поваров бездействен; стол довольствуется
тем, что не требует приготовлений.
Иудеям дана была суббота: да почиет, сказано, раб твой и осел твой (ср.: Втор. 5,
14). Да будет пост успокоением от непрестанных трудов слугам, которые в продолжение
целого года услуживают тебе. Дай отдых своему повару, дай свободу собирающему на
стол, останови руку виночерпия; пусть отдохнет когда-нибудь изготовляющий разные
печенья; пусть и дом успокоится от тысячей тревог, от дыма и смрада, от беготни вверх и
вниз прислуживающих чреву, как неумолимому властелину. Конечно, и сборщики
налогов позволяют иногда ненадолго пользоваться свободою тем, которые в их руках.
Пусть даст некоторый роздых устам, пусть заключит с ними пятидневное перемирие и это
чрево, которое всегда требует и ни на чем не останавливается, ныне получает и завтра
забывает; когда наполнено - любомудрствует о воздержании, а как скоро отощало - не
помнит тех правил.
Пост не знает, что значит взятое взаем: от трапезы постящегося не пахнет ростом
[12]. Сына постника и в сиротстве не душат отцовские долги, как обвивающиеся змеи.
Но с другой стороны, пост служит и поводом к веселию. Как жажда придает питию
сладость, и предшествовавший голод делает трапезу вкусною, так и пост делает приятным
вкушение яств. Когда займет он собою средину между наслаждениями, пресекши их
непрерывность, тогда произведет то, что принятие пищи, как бы находившееся с тобою в
разлуке, покажется тебе вожделенным. Поэтому, если хочешь сделать себе стол
привлекательным, допусти чередование поста. А ты, тем самым, что слишком любишь
наслаждение, неприметным образом ослабляешь для себя оное и сластолюбием
уничтожаешь сладость. Сколько ни было бы что вожделенно, от непрерывности
наслаждения оно делается презренным; а что имеешь у себя в редкость, наслаждение тем
всего более желательно. Так и Сотворивший нас устроил, чтобы приятность даров Его не
уменьшалась, потому что одно сменяется в жизни другим. Не примечаешь ли, что и
солнце светлее после ночи, и бодрствование приятнее после сна, и здоровье вожделеннее
по испытании противного? Поэтому и трапеза приятнее после поста как богатым,
имеющим хороший стол, так и простым людям, которые довольствуются наскоро
приготовленною пищею.
Убойся примера богача (Лк. 16, 19-31). Его предала огню роскошная жизнь; потому
что не в несправедливости, но в сластолюбии обвиненный, мучился он в пламени пещном.
Поэтому, чтобы погасить нам сей огонь, нужна вода. И не для будущего только полезен
пост; он драгоценен и для плоти. Самое крепкое здоровье подвержено переменам и
переворотам; потому что природа изнемогает и не может переносить бремени здоровья.
Смотри же, чтобы тебе, гнушаясь теперь водою, впоследствии не просить и капли ее, как
просил богач. Никто не пьянел с воды; ни у кого не болела голова, обременившись водою;
никто, привыкши пить воду, не имел нужды в чужих ногах; ни у кого не отнимались ноги,
не переставали действовать руки от того, что напитаны водою. Ибо беспорядок в
пищеварении, который необходимо сопровождает сластолюбцев, производит в телах
жестокие болезни. У постящегося и цвет лица почтенный; он не переходит в бесстыдную
багровость, но украшен целомудренною бледностию; взор у него кроткий, походка
степенная, лицо осмысленное, не обезображиваемое неумеренным смехом; у него
мерность в речи, чистота в сердце.
Приведи на память святых, бывших от начала века, ихже не бе достоин мир, иже
приидоша в милотех, в козиях кожах, лишени, скорбяще, озлоблени (Евр. 11, 38, 37).
Подражай их образу жизни, если домогаешься части с ними. Что упокоило Лазаря в
недрах Авраамовых? Не пост ли? А жизнь Иоаннова была единый пост. У него не было ни
одра, ни стола, ни возделанной земли, ни вола земледелателя, ни хлеба, ни хлебника, ни
иного чего нужного для жизни. Потому не воста в рожденных женами болий [13] Иоанна
Крестителя (Мф. 11, 11). А Павла между прочим и пост, о котором он также упоминает,
хвалясь своими скорбями, возвел на третие небо (2 Кор. 12, 1-5).
Но важнее всего сказанного то, что Господь наш, постом укрепив воспринятую Им
за нас плоть, принял на Себя в ней приражения [14] диавола, как нас научая постом
умащать и приучать себя к подвигам в искушениях, так и противнику доставляя Своим
алканием удобство приступить к Нему. По высоте Божества, Он был бы неприступен
противнику, если бы чрез алкание не снизошел до человеческой немощи.
Он, восходя на небеса, вкушал пищу, чтобы удостоверить в естестве воскресшего
тела; ты же не перестаешь утучнять себя и облагать плотию и нисколько не заботишься о
том, что ум свой ты изнуряешь, не питая его спасительными и животворными учениями.
Или не знаешь, что как в бою споборничество одному производит одоление другого, так
передающийся на сторону плоти препобеждает дух, и перешедший на сторону духа
порабощает плоть? Ибо они противоборствуют друг другу. Поэтому, если хочешь сделать
крепким ум, обуздай плоть постом. Это и есть то самое, что сказал Апостол: в какой мере
внешний человек тлеет, в такой внутренний обновляется; и еще: егда немощствую, тогда
силен есмь (2 Кор. 4, 16; 12, 10). Ужели не презришь снедей тленных? Ужели не
возжелаешь трапезы во Царствии, которую, без сомнения, предуготовляет здешний пост?
Или не знаешь, что неумеренностию в пресыщении готовишь себе упитанного мучителя -
червя? Ибо кто, при обильной пище и непрестанной роскоши, принимал какое-либо
общение в духовном даровании? Моисей, чтобы принять второе законоположение, имел
нужду во вторичном посте. Если бы с ниневитянами не постились и бессловесные, то не
избежали бы предвозвещенного разорения. Чьи кости падоша в пустыни (Евр. 3, 17)? Не
тех ли, которые желали мясоястия? Пока довольствовались они манною и водою из камня
- побеждали египтян, путешествовали по морю, и не бе в коленах их боляй [15] (Пс. 104,
37). А когда вспомнили о котлах с мясами и вожделением своим возвратились в Египет,
тогда не увидели земли обетования. Ужели не боишься сего примера? Не страшишься
того, что объядение может и тебя не допустить до чаемых благ? И мудрый Даниил не
увидел бы видений, если бы не просветлил душу свою постом. Из тучной пищи,
наподобие густого облака, выходят как бы дымные испарения и преграждают путь
озарениям Святого Духа, осиявающим ум. Если же и у Ангелов есть какая пища, то разве
хлеб, как говорит пророк: хлеб ангельский яде человек (Пс. 77, 25), а не мясо, не вино, не
что-либо такое, к чему пристрастны рабы чрева. Пост есть оружие для ополчения против
демонов, потому что род сей не исходит, токмо молитвою и постом (Мф. 17, 21). И
столько благ от поста!
А пресыщение - начало всякого вреда. Ибо вместе с роскошию, пьянством и всякого
рода лакомствами, тотчас возникают все виды скотской невоздержности. От сего люди,
как скоро роскошь вонзит свое жало в душу, делаются кони женонеистовни [16] (Иер. 5,
8). У упившихся и естество превращается [17]: в естестве мужеском вожделевают они
женского, и в женском мужеского. Но пост указывает меру и в делах супружеских,
удерживая от неумеренности даже в том, что дозволено законом: по согласию отделяет
время на то, да пребывают в молитве (1 Кор. 7, 5).
Впрочем, пользу поста не ограничивай одним воздержанием от снедей, потому что
истинный пост есть устранение от злых дел. Разрешай всяк соуз неправды (Ис. 58, 4).
Прости ближнему оскорбление; прости ему долги. Не в судех и сварех поститеся (Ис. 58,
6). Не ешь ты мяс, но поедаешь брата. Воздерживаешься от вина, но не удерживаешь себя
от обид. Вкусить пищу дожидаешься вечера, но тратишь день в судебных местах.
Горе вам пиянии не от вина (Ис. 28, 1). Раздражение есть упоение души; оно так же
выводит ее из ума, как и вино. И скорбь также есть упоение; она потопляет разум. Страх -
новое упоение, когда бывает, от чего не должно ему быть. Ибо сказано: от страха
вражия изми душу мою (Пс. 63, 1). И вообще, всякую страсть, которая выводит ум из себя,
справедливо можно назвать упоением. Представь себе разгневанного: как он упоен
страстию; он себе не господин, не узнает себя, не узнает присутствующих, как в ночной
битве всех касается, на всякого нападает, говорит, что пришло на ум: он неудержим,
ругает, бьет, грозит, клянется, кричит, разрывается.
Бегай сего опьянения, не пристращайся и к упоению вином. Водопития не
предваряй многопитием. Не пьянство должно тайноводствовать тебя к посту. Не чрез
пьянство входят в пост, как не чрез любостяжательность - в справедливость, не чрез
невоздержание - в целомудрие, и кратко сказать, не чрез порок - в добродетель. Другая
дверь к посту. Пьянство вводит в невоздержность, а к посту ведет трезвость. Борец
предварительно упражняет тело; постник предварительно воздерживается. Этим пяти
дням да не предшествует у тебя пьянство, чтобы тебе наперед вознаградить себя за них
или перехитрить Законодателя. Ибо без толку трудишься; сокрушаешь тело, а голода не
предотвращаешь. Это кладовая ненадежна; ты наливаешь в дырявую бочку. Вино
вытекает, идя своим путем, а грех остается. Слуга бежит от господина, который бьет; а ты
не оставляешь вина, которое ежедневно бьет тебя в голову. Лучшая мера в употреблении
вина - телесная потребность. А если выйдешь из пределов, то будешь завтра ходить с
больною головою, страдая зевотою и головокружением, издавая из себя запах
перегнившего вина; тебе будет казаться, что все ходит кругом, что все колеблется.
Упоение производит сон, который есть брат смерти, и пробуждение, похожее на
сновидение.
Знаешь ли, Кого готовишься принять к себе? Того, Который обещал нам: Я и Отец
приидем и обитель у него сотворим (Ин. 14, 23). Для чего же прибегаешь сперва к
пьянству и заключаешь вход Владыке? Для чего наперед допускаешь врага занять твои
твердыни? Пьянство не дает места Господу; пьянство отгоняет Духа Святого. Дым гонит
прочь пчел, а неумеренное винопитие отгоняет духовные дарования.
Пост - благообразие города, благоустройство торжища, мир домов, спасение
имуществ. Хочешь ли видеть его досточестность? Сравни нынешний вечер с завтрашним
и увидишь город, из шума и волнений перешедший в глубокую тишину. Но желаю, чтоб и
нынешний вечер досточестностию уподоблялся завтрашнему и завтрашний нисколько не
уступал в светлости нынешнему.
Господь же, приведший нас в сей круг времени, да поможет нам, как борцам, в сих
предварительных подвигах показав твердость и силу терпения, достигнуть и дня,
готовящего венцы: ныне (дня) воспоминания спасительного страдания, а в будущем веке
(дня) мздовоздаяния за совершенное нами на праведном суде Самого Христа, потому что
Ему слава во веки веков. Аминь.
Примечание редакции.
При работе над текстом были исправлены замеченные опечатки, по возможности
приближены к современной норме орфография и пунктуация. Римскими цифрами
красного цвета обозначены сноски, относящиеся к изданию 1911 года; арабскими
цифрами обозначены сноски, относящиеся к настоящему изданию, в которых редакция
приводит русский текст малопонятных славянских цитат Священного Писания, а также
поясняет некоторые устаревшие слова и выражения.
Примечния:
[1] Превосходство.
[2] На зрелище, представлении.
[3] От дерева познания добра и зла не ешь.
[4] Вымыслом.
[5] Вскормил.
[6] Отшельника.
[7] Посвящает.
[8] Только по слову моему.
[9] Дикие овощи.
[10] Диких плодов.
[11] Нефтию, смолою… и хворостом.
[12] Ростовщичеством.
[13] Больший.
[14] Искушения.
[15] И не было в коленах их болящего.
[16] Откормленные кони.
[17] Извращается, искажается.
Беседа 2
О посте 2-я
Сказано: утешайте, священницы, люди, глаголите во уши Иерусалиму (ср.: Ис. 40, 1-
2). Таково свойство слова, что его достаточно и к усилению стремления в прилежных, и к
возбуждению охоты в нерадивых и ленивых. Посему военачальники, поставив войско в
строй, пред вступлением в битву говорят увещательные речи, и увещание имеет такую
силу, что во многих производит часто даже презрение смерти. А искусные в телесных
упражнениях и обучающие оным молодых людей, когда выводят борцов на поприще для
подвигов, много убеждают их в необходимости трудиться для венцов, и многие, вняв
убеждениям, не щадят тела в соревновании о победе. Потому и мне, который Христовых
воинов устрояю на брань против невидимых врагов и подвижников благочестия
воздержанием приготовляю к венцам правды, необходимо увещательное слово.
Что же я скажу, братия? Кто упражняется в военном деле, кто занимается телесными
упражнениями, тем свойственно укреплять свою плоть обилием пищи, чтобы с большими
силами приниматься за труды; но у кого несть брань к крови и плоти, но к началом, ко
властем, к миродержителем тмы сея, к духовом злобы (Еф. 6, 12), тем необходимо
приготовляться к подвигу воздержанием и постом. Ибо елей умащает борца, а пост
укрепляет подвижника благочестия. Поэтому, сколько отнимешь у плоти, столько
придашь душе, чтобы сиять ей духовным здравием; потому что не телесными силами, но
постоянством души и терпением в скорбях одерживается победа над невидимыми
врагами.
Полезен пост во всякое время для подъемлющих его, потому что на постящегося не
смеют нападать демоны, охранители же жизни нашей - Ангелы - деятельнее пребывают с
теми, которые очистили душу постом. Но гораздо более полезен он ныне, когда во всей
вселенной возвещается о нем проповедь. И нет ни одного острова, ни твердой земли, ни
города, ни народа, ни отдаленного края, где не была бы слышна сия проповедь; напротив
того, и воинские станы, и путешественники, и мореплаватели, и купцы, все равно слышат
и с радостию принимают повеление. Посему никто не исключай себя из списка
постящихся, в который вносятся все роды людей, все возрасты, все различия чинов.
Ангелы в каждой церкви записывают постящихся. Смотри же ради кратковременного
наслаждения яствами, не лишись ангельской записи, и пред тем, который набирает
воинов, не окажись виновным в побеге из воинского строя. Меньше опасности, если кого
обличат, что бежал с сражения без щита, нежели когда окажется, что бросил великое
оружие - пост. Богат ты? Не преобидь [1] поста, не удостоив дать ему место за своею
трапезою; не отсылай его из своего дома, с бесчестием заставив потерпеть презрение от
сластолюбия, чтобы пост не оговорил тебя со временем пред Законоположником постов и
в виде наказания не наложил на тебя большего воздержания от пищи, по причине или
телесного недуга, или другого какого печального обстоятельства. Бедный, не издевайся
над постом, потому что давно он у тебя в доме и за твоим столом. А женщинам столько же
свойственно и естественно поститься, как и дышать. Дети, как цветущие растения, да
орошаются водою поста. Для старцев легким делает труд давнее знакомство с постом,
потому что труды, дознанные долговременною привычкой, делаются менее скучными для
упражняющихся в них. Путешественникам выгодный спутник - пост; ибо как роскошь
заставляет обременять себя тяжестями и носить с собою нужное для наслаждения, так
пост делает их легкими и свободными в действии. Притом, когда предписан дальний
поход, воины запасаются необходимым, а не тем, что служит к роскоши; и нам, которые
выходим против невидимых врагов и после победы над ними поспешаем к горнему
отечеству, не гораздо ли более прилично, как живущим в воинском стане, также
довольствоваться необходимым? Злопостражди, яко добр воин (2 Тим. 2, 3), и подвизайся
законно, чтобы тебе быть увенчанным, зная, что всяк подвизаяйся, от всех воздержится
(1 Кор. 9, 25).
Но не должно оставлять без внимания и того, что пришло мне на мысль сейчас, пока
говорил я сие, а именно: мирским воинам, по мере трудов, увеличивают выдачу
жизненных припасов; а духовные воины, чем у кого меньше пищи, тем больше имеют
достоинства. Ибо как шлем наш - различной природы с тленным: вещество последнего -
медь, а наш составлен из надежды спасения (1 Фес. 5, 8); и щит у них сделан из дерева и
кожи, а у нас щитом твердыня веры; мы облечены и бронею правды (Еф. 6, 14), а они
носят на себе какую-то кольчугу; и мечом нашим при защите служит меч духовный, а они
защищаются мечом железным; так, очевидно, не одни и те же снеди придают силу тем и
другим, но нас укрепляют догматы благочестия, а для них нужно насыщение чрева. Итак,
поелику возвращающийся круг времени привел к нам сии многожеланные дни, все
приимем их с радостию, как древних своих воспитателей, чрез которых Церковь воздоила
нас для благочестия. Потому, намереваясь поститься, не будь уныл по-иудейски, но
покажи себя веселым по-евангельски (Мф. 6, 16), не оплакивая скудость желудка, но
радуясь душою о духовных наслаждениях. Ибо знаешь, что плоть похотствует на духа,
дух же на плоть [2] (Гал. 5, 17). Поелику же сия друг другу противятся, отнимем у плоти
ее дерзновение, приумножим же душевную силу, чтобы, с помощию поста одержав
победу над страстями, увенчаться нам венцами воздержания.
Поэтому приготовь уже себя, чтобы стать достойным досточтимейшего поста,
сегодняшним пьянством не порти завтрашнего воздержания. Худое это рассуждение,
лукавая эта мысль: "Поелику предвозвещен нам пятидневный пост, то сегодня погрузимся
в пьянство". Никто, намереваясь вступить в законный брак с честною женщиною, не
вводит наперед к себе в дом наложниц и непотребных женщин, потому что законная жена
не потерпит сожития с развратными. Поэтому и ты в ожидании поста не вводи к себе
пьянства, этой всенародной блудницы, этой матери бесстыдства, смехолюбивой,
исступленной, склонной к бесчиниям всякого рода; потому что в душу, оскверненную
пьянством, не войдут пост и молитва. Постящегося приемлет Господь внутрь священных
оград, но не допускает упивающегося как скверного и чуждого святыни. Если завтра
придешь, издавая от себя запах вина, и притом перегнившего, то ужели пьянство твое
вменю тебе в пост? Рассуждай не о том, что недавно не вливал ты в себя вина, но о том,
что не очистился еще от вина. Куда причислю тебя? К упивающимся или к постникам?
Предшествовавшее пьянствование привлекает тебя к себе, а настоящее неядение
свидетельствует о посте. Пьянство оспаривает тебя как своего невольника и по праву не
отступится от тебя, представляя ясные доказательства твоего рабства, именно, запах вина,
оставшийся в тебе, как в бочке. Так первый день поста будет у тебя не настоящим, потому
что в тебе хранятся остатки упоения. А где начатки негодны, там, очевидно, и все теряет
цену. Пияницы… Царствия Божия не наследят (1 Кор. 6, 10). Если пьяный приступаешь
к посту, какая тебе польза? Ибо, если пьянство заключает пред тобою двери Царства,
полезно ли уже будет поститься? Не видишь ли, что опытные в объезживании коней,
назначенных для ристания [3] коней, когда ожидают дня ристания, приготовляют к сему
тем, что не дают им корма? А ты намеренно обременяешь себя объедением. Столько
превосходишь чревоугодием и бессловесных! Обремененное чрево не только к скорости
бега, но и к сну не способно, потому что стесняемое множеством принятой пищи не дает
лежать спокойно, но принуждает часто ворочаться с одного бока на другой.
Пост охраняет младенцев, уцеломудривает юного, делает почтенным старца: ибо
седина, украшенная постом, достойнее уважения. Пост - самое приличное убранство
женщин, узда в цвете лет, охранение супружества, воспитатель детства. Таковы услуги
поста каждому отдельному дому. Но как упорядочивает он жизнь нашу в обществе? Сразу
целый город и целый народ приводит к благочинию, утишает крики, усмиряет раздор,
заставляет умолкнуть укоризну. Какой учитель своим приходом останавливает так
мгновенно шум детей, как наступивший пост утишает волнение в городе? Какой любитель
невоздержания появлялся во время поста? Какое распутное сборище составлялось
постом? Нежные усмешки, блуднические песни, неистовые пляски вдруг удаляются из
города, изгнанные постом, как строгим каким-то судиею. Если бы все приняли его в
советники касательно дел своих, ничто не препятствовало бы тогда быть глубокому миру
в целой вселенной: народы не восставали бы друг на друга; воинства не вступали бы
между собою в сражения. Когда владычествовал бы пост, тогда не ковали бы оружия, не
собирали бы судилищ, не содержались бы иные в узах; одним словом, в пустынях не было
бы грабителей, в городах - клеветников, на море - разбойников. Если бы все были
учениками поста, то, по слову Иова, вовсе не было бы слышно гласа собирающаго дань
(Иов. 3, 18). Жизнь наша не была бы так многоплачевна и исполнена уныния, если бы
пост был главным правителем нашей жизни. Ибо, как очевидно, он научал бы всех не
только воздержанию от яств, но и совершенному удалению и отчуждению от
сребролюбия, любостяжательности и всякого порока, по истреблении которых ничто не
препятствовало бы и нам проводить жизнь в глубоком мире и душевном безмятежии.
Теперь же отвергающие пост и гоняющиеся за роскошью как за блаженством жизни,
ввели этот великий рой зол и, сверх того, повреждают собственные тела свои.
Заметь различие лиц, какими явятся они тебе сегодня вечером и какими - завтра.
Сегодня лица опухли, красны, увлажены тонким потом, глаза так же влажны и наглы, по
причине внутреннего омрачения лишены верности ощущения; а завтра лица будут
спокойны, степенны, примут естественный цвет, будут исполнены ума и полной ясности
сознания, потому что не будет внутри причины, помрачающей естественные действия.
Пост - уподобление Ангелам, сожитель праведным, обучение целомудренной жизни. Пост
Моисея сделал законодателем. Плод поста - Самуил. Постясь молилась Богу Анна: Адонаи
Господи Елои Саваоф! аще призирая призриши на рабу Твою, и даси мне семя мужеско,
то дам е пред Тобою в дар: вина и сикера не испиет до дне смерти его (ср.: 1 Цар. 1, 11).
Он воздоил великого Сампсона; и пока не разлучен был с ним, враги падали тысячами,
городские врата исторгались [4], и львы не выдерживали крепости рук его. Но когда
овладели им пьянство и блуд, уловлен он был неприятелями и, лишенный очей, выставлен
на посмешище детям иноплеменников. Постившийся Илия заключил небо на три года и на
шесть месяцев. Поелику видел, что от пресыщения рождается много наглости, то по
необходимости наложил на них невольный пост - голод, которым остановил без меры уже
разлившийся грех их, постом, как бы прижиганием каким или сечением, прервав
дальнейшее распространение зла.
Приимите его, бедные, как сожителя вашего и сотрапезника. Приимите его, рабы,
как отдохновение от непрерывных трудов служения. Приимите его, богатые: он уврачует
вас от вреда, причиняемого пресыщением, и чрез перемену сделает более приятным
пренебрегаемое по привычке. Приимите его, больные: это матерь здоровья. Приимите его,
здоровые: это охранитель вашей телесной крепости. Спроси врачей, и они скажут тебе,
что избыток здоровья всего опаснее; посему наиболее опытные постом истребляют
излишнее, чтобы под бременем утучненной плоти не сокрушились силы. Ибо,
воздержанием от пищи намеренно истребив, что превышало меру, дают питательной силе
некоторый простор, поддержку и начало к новому приращению.
Так польза поста открыта всякому роду жизни, всякому состоянию тела: пост везде
одинаково приличен - и в домах и на торжищах, и ночью и днем, в городах и в пустынях.
Поэтому радостно приимем пост, который в столь многих случаях доставляет нам блага
свои, приимем, по слову Господню, не сетующе, якоже лицемери (ср.: Мф. 6, 16), но
неухищренно показывая душевное веселие.
И думаю, не столько будет мне труда убедить вас к принятию поста, сколько к
удержанию, чтобы кто сегодня не впал в гибельные следствия пьянства; потому что пост
соблюдают многие и по привычке, и из стыда друг перед другом. Но боюсь пьянства,
которое охотники до вина берегут как отеческое некое наследие; потому что иные
безумцы, как бы собираясь в дальний путь, нагружаются сегодня вином на пять дней
поста. Кто так несмыслен, чтобы, не начав еще пить, безумствовать уже подобно пьяным?
Разве знаешь, что чрево не сохраняет данного ему залога? Оно - самый неверный в
договорах союзник. Это - ничего не сберегающая кладовая. Если многое в него вложено,
то вред в себе удерживает, а вложенного не сохраняет. Смотри, чтобы тебе, когда
придешь завтра с пьянства, не было сказано читанное ныне: не таковаго поста Аз избрах,
глаголет Господь (Ис. 58, 6). Для чего соединяешь несоединимое? Какое общение посту с
пьянством? Что общего у винопития с воздержанием? Кое сложение Церкви Божией со
идолы (2 Кор. 6, 16)? Ибо храм Божий - те, в которых обитает Дух Божий, и храм
идольский - те, которые чрез пьянство принимают в себя нечистоты невоздержания.
Нынешний день - преддверие поста. Но осквернившийся в преддверии недостоин войти в
святилище. Ни один слуга, желая прийти в милость у своего господина, не употребляет в
заступники и примирители его врага. Пьянство - вражда на Бога, а пост - начало покаяния.
Посему, если хочешь чрез исповедь возвратиться к Богу, бегай пьянства, чтобы оно еще
более не отделило тебя от Бога.
Впрочем, для похвального поста недостаточно одного воздержания от яств; но
будем поститься постом приятным, благоугодным Богу. Истинный пост - удаление от зла,
воздержание языка, подавление в себе гнева, отлучение похотей, злословия, лжи,
клятвопреступления; воздержание от сего есть истинный пост. В этом пост - прекрасное
дело. Насладимся же Господеви (Пс. 36, 4) в поучении словесам Духа, в воспринятии
спасительных узаконений, и во всех учениях, служащих к исправлению душ наших.
Будем беречься от того поста втайне, об избавлении от которого молит пророк,
говоря: не убиет гладом Господь души праведных (Притч. 10, 3); и: не видех праведника
оставлена, ниже семене его просяща хлебы (Пс. 36, 25). Ибо сказал сие не о чувственных
хлебах, зная, что дети патриарха нашего Иакова за хлебами ходили в Египет, но говорит о
духовной пище, которою усовершается внутренний наш человек. Да не приидет и на нас
пост, которым грозили иудеям: се бо дние грядут, глаголет Господь, и послю на землю
сию глад, не глад хлеба, ни жажду воды, но глад слышания слова Господня (Ам. 8, 11).
Сей глад послал на них праведный Судия, когда увидел, что ум их томится голодом от
невкушения учений истины, а их внешний человек чрез меру тучнеет и дебелеет. Поэтому
во все последующие дни будет угощать вас Дух Святой утренними и вечерними
веселиями.
Никто да не лишает себя произвольно духовного пира. Все причастимся трезвенной
чаши, которую Премудрость растворила и равно предложила нам, чтобы каждый
почерпал, сколько может вместить. Ибо раствори чашу свою, и закла своя жертвенная
[5] (Притч. 9, 2), то есть пищу совершенных, имущих чувствия обучена долгим учением в
разсуждение добра же и зла (Евр. 5, 14). Напитавшись сим изобильно, да обрящемся
достойными и радости брачного чертога о Христе Иисусе Господе нашем, Которому слава
и держава во веки, аминь.
Примечания:
[1] Не пренебреги, не оскорби.
[2] Ибо плоть желает противного духу, а дух противного плоти.
[3] Для бегов.
[4] Вырывались с корнем.
[5] Заколола жертву, растворила вино свое.
Беседа 3
На слова: "Внемли себе"
(Втор. 15, 9)
Создавший нас Бог дал нам употребление слова, чтобы открывали мы друг другу
сердечные совещания, и чтобы каждый из нас, по общительности природы, передавал
ближнему свои мысли, как бы из некоторых сокровищниц износя их из таинниц сердца.
Если б мы жили, имея душу ничем не покровенную, то могли бы тотчас понимать друг
друга, по одним помышлениям. Но поелику мысли производит в нас душа, покрытая
завесою, то есть плотию, то для обнаружения сокрытого в глубине нужны слова и
именования. Поэтому мысль наша, как скоро получит знаменующий ее звук, перенесясь в
слове, как в ладье, и переплыв чрез воздух, от говорящего переходит к слушающему. И
если найдет глубокую тишину и безмолвие, то слово укрывается в слухе поучающихся,
как в спокойной и безмятежной пристани. Если же в слушателях, подобно жестокой буре,
восстанет смятение,- слово, рассеявшись в воздухе, претерпит кораблекрушение.
Итак, доставьте сему слову тишину своим молчанием. Может быть, окажется, что и
в его грузе есть нечто полезное. Слово истины уловляется с трудом и легко может
ускользать от невнимательных. По домостроительству Духа, оно так сжато и кратко, что
немногим означает многое, и по сокращенности удобно для удержания в памяти. Ибо
совершенство слова, по самой природе его, состоит в том, чтобы своею неясностию не
скрывать ему обозначаемого, и чтобы не быть излишним и пустым, без нужды изобилуя
речениями. Таково и недавно прочитанное нам из Моисеевых книг слово, которое,
конечно, запомнили вы, трудолюбцы, если только по краткости не проскользнуло оно
мимо вашего слуха. Изречение же сие есть следующее: внемли себе: да не будет слово
тайно в сердце твоем беззакония [1] (Втор. 15, 9).
Мы, человеки, удобопреклонны к грехам, совершаемым мыслию; потому Создавый
на едине сердца (Пс. 32, 15) наши, зная, что большая часть греха совершается в
стремлении произволения, прежде всего повелел нам иметь чистоту в владычественном
души [2]. Ибо, чем всего чаще и удобнее погрешаем, то и удостоил наибольшего
охранения и попечения. Как предусмотрительнейшие врачи заранее приводят в
безопасность немощные тела предохранительными предписаниями, так общий
Попечитель и истинный Врач душ, что видел в нас наиболее поползновенным ко греху, то
и оградил крепчайшими стражами. Ибо действия телесные требуют времени, удобного
случая, трудов помощников и прочих пособий; а движения мысли происходят не в
продолжение времени, совершаются без труда, составляются без усилий; всякое время для
них удобно. Иногда человек важный, величающийся честностию, нося наружно личину
целомудрия и нередко даже сидя среди тех, которые ублажают его за добродетель, в
невидимом движении сердца уносится мыслию на место греха. Он видит в представлении
предмет своих желаний, воображает какую-нибудь неблагопристойную беседу, и вообще,
в сокровенной храмине сердца, начертав ясное в себе самом удовольствие, совершает
внутренно грех, не имеющий свидетелей и остающийся для всех неизвестным, пока не
приидет Тот, Кто открывает тайная тмы [3] и объявляет советы сердечныя [4] (1 Кор. 4,
5). Поэтому блюдись, да не будет слово тайно в сердце твоем беззакония. Ибо
воззревший на жену, ко еже вожделети… уже любодействова… в сердце своем (Мф. 5,
28); потому что телесные действия имеют много препятствий, а кто грешит
произволением, у того грех совершается с быстротою мыслей. Посему, где падение скоро,
там дано нам и скорое охранение. Ибо засвидетельствовано: да не будет слово тайно в
сердце твоем беззакония. Но обратимся лучше к самому началу слова.
Сказано: внемли себе. Всякое живое существо от устроившего все Бога имеет в себе
побуждения к охранению своего собственного состава. И если прилежно станешь изучать,
то найдешь, что большая часть бессловесных не учась имеют отвращение от вредного, и
опять, по какому-то естественному влечению, стремятся к наслаждению полезным.
Потому и нам обучающий нас Бог дал сию великую заповедь, чтобы в пособии разума
находили мы то, что у них есть от природы; и чтобы то, что бессловесными делается без
размышления, у нас совершалось со вниманием, при непрестанном напряжении рассудка;
и чтобы мы были исправными хранителями данных нам от Бога побуждений, бегая греха,
как бессловесные избегают ядовитого в снедях, и гонясь за правдою, как и они
отыскивают в траве питательное. Поэтому внемли себе, чтобы мог ты различать вредное
от спасительного.
Но поелику внимать можешь двояко: или телесными очами всматриваться в
предметы видимые, или умною силою души погружаться в созерцание бесплотного, то,
если скажем, что заповедь сия ограничивается действием очей, тотчас обличим ее
невозможность. Ибо как человеку всего себя обнять глазом? Глаз не может устремить
своего зрения сам на себя; он не досязает до темени, не знает ни хребта, ни лица, ни
расположения внутренностей в утробе. Но нечестиво утверждать, что заповеди Духа
невозможны. Потому остается разуметь заповедь сию об умственном действовании. Итак,
внемли себе, то есть осмотри себя со всех сторон; для охранения себя содержи неусыпным
душевное око. Посреде сетей минуеши (Сир. 9, 18); врагом во многих местах поставлены
сокрытые тенета [5]. Поэтому все осматривай, да спасешися, аки серна от тенет и яко
птица от сети (Притч. 6, 5). Серна неуловима тенетами по остроте зрения, почему и имя
получила от свойственной ей острозрительности [I]. А птица, когда она внимательна, по
легкости крыльев становится выше злоухищрения ловцов. Поэтому смотри, не окажись
худшим бессловесных в охранении себя самого, и запутавшись в сетях, не сделайся
добычею диавола, будучи жив уловлен от него в свою его волю (2 Тим. 2, 26).
Итак, внемли себе, то есть внемли не тому, что твое и что около тебя, но одному
себе; ибо иное - мы сами, иное - принадлежащее нам, а иное - что около нас. Мы - это
душа и ум, поколику мы сотворены по образу Создавшего; наше - это тело и
приобретаемые посредством него ощущения; около же нас - имущества, искусства и
прочие удобства жизни. Поэтому что значит слово сие? Не плоти внемли, не за плотскими
благами гонись всеми мерами, то есть за здравием, красотою, наслаждением
удовольствиями и за долголетием; уважай не деньги, не славу, не владычество; не то
почитай великим, что служит тебе для временной жизни, и в попечении о сем не будь
нерадив о преимущественной своей жизни. Но внемли себе, то есть душе своей. Ее
украшай, о ней заботься, чтобы своею внимательностию предотвратить всякую нечистоту,
сообщаемую ей пороком, очистить ее от всякого греховного срама, украсить же и
просветить ее всякою красотою добродетели. Испытай себя самого, кто ты; познай, что
тело твое смертно, а душа бессмертна; что жизнь наша двояка: одна, свойственная плоти,
скоропреходяща, а другая, сродная душе, не допускает предела. Поэтому внемли себе, не
останавливайся на смертном, как на вечном, и не презирай вечного, как преходящего. Не
радей о плоти, потому что преходит; заботься о душе, существе бессмертном. Со
всевозможным тщанием вникай в себя самого, чтобы уметь тому и другому дать нужное:
плоти - пропитание и покровы, а душе - догматы благочестия, благопристойное
поведение, упражнение в добродетели, исправление страстей, чтобы не утучнять тебе
тела, не стараться о множестве плоти. Но поелику плоть похотствует на духа, дух же на
плоть: сия же друг другу противятся (Гал. 5, 17), то смотри, чтобы тебе, прилепившись к
плоти, не уступить большего владычества худшему. Как при взвешивании на весах, если
обременишь одну чашку, то непременно сделаешь легкою другую, противоположную ей;
так бывает с телом и душою: избыточество в одном делает необходимым оскудение в
другом. Когда тело в добром состоянии и обременено тучностию, тогда уму необходимо
быть слабым и недостаточным для свойственных ему действий. А когда душа
благоустроена и размышлением о благах возвышена до свойственного ей величия, тогда
следствием сего бывает увядание телесных сил.
Одна и та же сия заповедь и полезна недужным и весьма пригодна здоровым. В
болезнях врачи советуют больным быть внимательными к себе самим и не пренебрегать
ничем служащим к уврачеванию. Но подобным сему образом и слово, врач душ наших,
сим малым пособием исцеляет страждущую грехом душу. Поэтому внемли себе, чтобы по
мере прегрешения получить тебе пособие от врачевания. Грех твой велик и тяжел? Тебе
нужны долгая исповедь, горькие слезы, усильное бодрствование, непрерывный пост.
Грехопадение легко и сносно? Пусть уравняется с ним и покаяние. Только внемли себе,
чтобы знать тебе здравие и болезнь души. Ибо многие от чрезмерного нерадения, впав в
великие и неисцелимые болезни, не знают даже и того, что они больны.
Велика польза сей заповеди и укрепившимся для деятельности; так что она одна и
больных врачует, и здоровых усовершает. Ибо каждый из нас, научаемых сему слову, есть
служитель одного какого-нибудь дела из предписанных нам Евангелием. В велицем дому,
в этой Церкви, суть не точию всякие сосуди злати и сребряни, древяни и глиняни (ср.: 2
Тим. 2, 20), но и всякого рода искусства. Дом Божий, яже есть Церковь Бога жива (1
Тим. 3, 15), имеет своих ловцов, путешественников, зодчих, домостроителей,
земледельцев, пастырей, подвижников, воинов. Всем им пригодно сие краткое изречение,
влагая в каждого точность в деле и ревность произволения. Ловец ты, посланный
Господом, сказавшим: се, Аз послю… многи ловцы, и уловят их на всяцей горе (Иер. 16,
16)? Внемли же прилежно, чтобы не убежала от тебя добыча, и чтобы тебе одичавших в
грехе, уловив словом истины, привести к Спасителю. Путник ты, подобный молящемуся:
стопы моя направи (Пс. 118, 133)? Внемли себе, не совращайся с пути, не уклоняйся
направо или налево; иди путем царским. Зодчий - полагай надежно основание веры,
которое есть Иисус Христос. Домостроитель пусть смотрит, како назидает (1 Кор. 3, 10),
чтобы не было ни дров, ни сена, ни тростия, но злато, сребро, камение честное (ср.: 1
Кор. 3, 12). Пастырь - внемли, чтобы не опустить какой обязанности, возлагаемой
пастырским званием. Какие же это обязанности? Заблудшее обрати, сокрушенное обвяжи,
больное уврачуй. Земледелатель - окопай бесплодную смоковницу и обложи тем, что
помогает плодородию. Воин - спостражди благовествованию (2 Тим. 1, 8), воинствуй
доброе воинство (1 Тим. 1, 18) против духов злобы, против страстей плоти, приими вся
оружия Божия (Еф. 6, 13), не обязуйся куплями житейскими, да воеводе угоден будешь (2
Тим. 2, 4). Подвижник - внемли себе, чтобы не преступить какого-либо из
подвижнических законов; ибо никто не венчается, аще не законно мучен будет (2 Тим. 2,
5). Подражай Павлу и текущему, и борющемуся, и бьющемуся. И сам, как добрый боец,
имей неразвлеченный взор души; те места, в которые удар смертелен, защищай, закрывая
руками; не своди глаз с противника. В беге простирайся в предняя (Флп. 3, 13); тако
тецы, да постигнеши (ср.: 1 Кор. 9, 24). В борьбе ратоборствуй с невидимыми врагами.
Слово требует, чтобы таков ты был в жизни, не расслабевал, не предавался сну, но
трезвенно и бодрственно стоял за себя.
Не достанет мне дня, если буду описывать и занятия споспешествующих
благовествованию Христову, и силу сей заповеди, сколько она пригодна для всех. Внемли
себе: будь трезвен, рассудителен, храни настоящее, промышляй о будущем. Не упускай из
рук, по беспечности, того, что уже есть; чего же еще нет, может быть, и не будет, не
предполагай в том наслаждения, как будто оно уже в руках. Не молодым ли людям
свойствен сей недуг - легкомысленно думать, что обладают уже тем, чего только
надеются? Коль скоро остаются наедине или среди ночного безмолвия, вымышляют они
сами в себе не имеющие существенности представления, удобоподвижностию мысли
уносясь всюду, обещая себе знаменитость в жизни, блистательное супружество,
благочадие, глубокую старость, от всех почести. Потом, будучи не в состоянии
остановить на чем-нибудь свои надежды, простираются к тому, что у людей признается
наиважнейшим. Приобретают прекрасные и огромные домы, наполняя их всяческими
драгоценностями; присвояют себе столько земли, сколько суетность помыслов отделит им
от целой твари; опять, собираемые с сего доходы заключают в хранилища оной суетности;
присовокупляют к ним стада, несчетное множество слуг, гражданские начальственные
должности, управление народами, предводительство войском, войны, трофеи и даже
царскую власть. Перебрав все это в пустых мечтаниях ума, по чрезмерному неразумию
воображают, что всем тем, чего надеются, наслаждаются уже как настоящим и
поверженным к их ногам. Праздной и беспечной душе свойствен этот недуг - в
бодрственном состоянии тела видеть сны. Посему слово, останавливая легкомыслие
сердца и надмение помыслов и как бы некоторою уздою сдерживая непостоянство мысли,
дает сию великую и мудрую заповедь говоря: внемли себе, не предполагай
несуществующего, но располагай настоящим к пользе своей.
Думаю же, что законодатель употребляет сие увещание и для искоренения
следующей обычной нам страсти. Поелику каждому из нас легче любопытствовать о
чужом, нежели рассматривать свое собственное, то, чтобы не случилось этого с нами,
сказано: перестань со тщанием наблюдать пороки в другом, не давай времени помыслам
испытывать чужие немощи, но себе внемли, то есть обрати душевное око на собственное
исследование себя самого. Ибо многие, по слову Господню, замечают сучец, иже во оце
брата, бревна же, еже есть во оце их, не видят (Мф. 7, 3). И потому не переставай
исследовать себя самого, точно ли ведешь ты жизнь по заповеди; но не смотри на
внешнее, чтоб можно тебе было найти в ком-нибудь достойное порицания, по примеру
того жестокого и высокомерного фарисея, который стоял, оправдывая себя и уничижая
мытаря. Напротив того, не переставай судить себя самого: не согрешил ли ты в чем
помышлением? не поползнулся ли на что язык, предваряя мысли? не совершено ли в
делах рук твоих что-нибудь необдуманное? И если найдешь много прегрешений в жизни
своей (а найдешь, без сомнения, потому что ты человек), то скажи словами мытаря: Боже,
милостив буди мне грешнику! (Лк. 18, 13).
Итак, внемли себе. Если ты благоденствуешь, живешь светло, и вся жизнь твоя
несется по течению, это изречение будет тебе полезно, как добрый советник,
напоминающий о судьбе человеческой. И если ты угнетен обстоятельствами, оно
благовременно будет услаждать сердце, чтобы тебе от кичливости не превознестись до
непомерной гордыни, и с отчаяния не впасть в малодушное уныние. Гордишься ты
богатством, величаешься предками, восхищаешься отечеством, красотою телесною,
воздаваемыми от всех почестями? Внемли себе, что ты смертен, что земля еси, и в землю
отыдеши (Быт. 3, 19). Посмотри на тех, которые прежде тебя жили в подобной знатности.
Где облеченные гражданским имуществом? Где непреоборимые витии? Где
распоряжавшиеся празднествами, знаменитые содержатели коней, военачальники,
сатрапы, властители? Не все ли прах? Не все ли баснь? Не малое ли число костей осталось
памятником их жизни? Загляни в гробы: возможешь ли различить, кто слуга и кто
господин, кто бедный и кто богатый? Отличи, ежели есть у тебя возможность, узника от
царя, крепкого от немощного, благообразного от безобразного. Поэтому, помня свою
природу, никогда не превознесешься. Будешь же помнить себя, если внемлешь себе.
Опять, ты человек низкого рода, не славный, ты бедняк из бедняков, нет у тебя ни
дома, ни отечества, ты немощен, не имеешь насущного пропитания, трепещешь людей
сильных, всех боишься, по причине низкого своего состояния, ибо сказано: нищий не
терпит прещения [6] (Притч. 13, 8)? Не отчаивайся в себе и не теряй вовсе доброй
надежды от того, что в настоящем нет для тебя ничего завидного, но возводи душу свою к
благам, какие даны уже тебе от Бога, и какие по обетованию уготованы впоследствии.
Итак, во-первых, ты человек, единственное из живых существ (земных) богосозданное.
Ужели рассуждающему здравомысленно для высшей степени благодушия недостаточно и
сего - быть созданным собственными руками все устроившего Бога? недостаточно и того,
что сотворенный по образу Создавшего тебя, доброю жизнию можешь достигнуть
равночестия с Ангелами? Ты получил разумную душу, которою уразумеваешь Бога,
проникаешь рассудком в природу сущего, пожинаешь сладчайший плод мудрости. Все
животные, как водящиеся на суше, и кроткие и свирепые, так живущие в водах и
летающие в сем воздухе, тебе порабощены и подчинены. Не ты ли изобрел искусства,
построил города, придумал все и необходимое и служащее к роскоши? Не твой ли разум
сделал для тебя моря проходимыми? Земля и море не служат ли твоей жизни? Воздух,
небо и сонмы звезд не показывают ли тебе своего стройного чина? Почему же
малодушествуешь от того, что у тебя нет среброуздого коня? Но есть у тебя солнце,
которое в самом быстром своем течении в продолжение всего дня носит пред тобою
светильник. У тебя нет блещущего золота и серебра, но есть луна, которая озаряет тебя
своим в тысячу раз большим светом. Не входишь ты на златокованные колесницы, но есть
у тебя ноги - эта собственная и природная твоя колесница. Для чего же ублажаешь людей,
которые накопили полный карман и, чтобы перейти с места на место, имеют нужду в
чужих ногах? Не спишь ты на ложе из слоновой кости, но имеешь у себя землю, которая
дороже множества слоновой кости, имеешь сладкое на ней упокоение, скорый и
беззаботный сон. Не лежишь ты под золотою кровлею, но имеешь над собою небо,
сияющее неизреченными красотами звезд. Но это еще человеческое, а есть и другое -
более важное. Для тебя Бог между человеками, для тебя раздаяние даров Святого Духа,
разрушение смерти, надежда воскресения, Божии повеления, усовершающие жизнь твою,
восхождение к Богу, с помощию заповедей, уготованное Царство Небесное, венцы
правды, готовые для неуклоняющего от подвигов добродетели!
Если внемлешь себе, то все сие и еще большее найдешь около себя; и как
насладишься настоящим, так не будешь малодушествовать в скудости. Сия заповедь,
повсюду находясь перед твоими глазами, будет подавать великую помощь. Например,
гнев овладел твоим рассудком, и раздражительность влечет тебя к неприличным речам,
жестоким и зверским поступкам? Если внемлешь себе, то усмиришь гнев, как упрямого и
не терпящего узды молодого коня, поражая его, как бичом, ударом сего слова; удержишь
и язык, не возложишь и рук на огорчившего. Опять худые пожелания, распаляя твою
душу, ввергают ее в неудержимые и нечистые стремления? Если внемлешь себе, и
вспомнишь, что это, в настоящем для тебя сладостное, будет иметь горький конец, это,
ныне от удовольствия происходящее в нашем теле, щекотание породит ядовитого червя,
который будет бесконечно мучить нас в геенне, и что это разжжение плоти будет матерью
вечного огня,- то удовольствия тотчас исчезнут, обратившись в бегство, и в душе
произойдет какая-то чудная внутренняя тишина и безмолвие, подобно тому, как в
присутствии целомудренной госпожи умолкает шум резвых служанок. Поэтому внемли
себе, и знай, что одно в душе разумное и духовное, другое - страстное и неразумное, и что
первому по природе принадлежит господство, а прочему - повиновение и послушание
разуму. Итак, не попускай, чтобы когда-нибудь порабощенный ум стал слугою страстей, и
опять, не позволяй страстям восставать против разума и присвоять себе владычество над
душою.
Вообще же, точное соблюдение себя самого даст тебе достаточное руководство и к
познанию Бога. Ибо, если внемлешь себе - ты не будешь иметь нужды искать следов
Зиждителя в устройстве вселенной, но в себе самом, как бы в малом каком-то мире,
усмотришь великую премудрость своего Создателя. Из бесплотности находящейся в тебе
души уразумевай, что и Бог бесплотен. Знай, что Он не ограничен местом, потому что и
твой ум не имеет предварительного пребывания в каком-нибудь месте, но только по
причине соединения с телом находит себе известное место. Веруй, что Бог невидим,
познав собственную свою душу, потому что и она непостижима телесными очами. Она не
имеет ни цвета, ни вида, не объемлется каким-либо телесным очертанием, но узнается
только по действиям. Потому и в рассуждении Бога не домогайся наблюдения с помощию
очей, но, предоставив веру уму, имей о Боге умственное понятие. Дивись Художнику, как
силу души твоей привязал Он к телу, так что, простираясь до его оконечностей, наиболее
отдаленные между собою члены приводит в одно согласие и общение. Рассмотри, какая
сила сообщается телу душою, и какое сочувствие возвращается от тела к душе; как тело
приемлет жизнь от души, и душа приемлет болезненные ощущения от тела; какие в ней
сокровищницы познаний; отчего знанием прежнего не помрачается изучаемое вновь, но
воспоминания сохраняются неслитными и раздельными, будучи начертаны во
владычественном души, как бы на медном каком столпе; как душа, поползнувшаяся в
плотские страсти, губит свойственную ей красоту, и как опять, очистившись от
греховного срама, чрез добродетель восходит до уподобления Творцу.
Внемли, если угодно тебе, по рассмотрении души, и устройству тела; и подивись,
какое приличное виталище устроил разумной душе наилучший Художник. Из всех
животных одному человеку дал Он прямое положение тела, чтобы по самому наружному
виду мог ты разуметь, что жизнь твоя ведет начало свыше. Все четвероногие смотрят в
землю и потуплены к чреву, а у человека взор обращен к небу, чтобы он не предавался
чреву и плотским страстям, но имел всецелое стремление к горнему шествию. Потом,
поместив голову на самом верху тела, Бог водрузил в ней наиболее достойные чувства.
Там зрение, слух, вкус, обоняние; все они размещены вблизи друг от друга. И при таком
стеснении их в малом пространстве, ни одно не препятствует действованию соседнего с
ним чувства. Глаза заняли самую высшую стражбу, чтобы ни одна часть тела не
преграждала им света, и чтобы, находясь под небольшим прикрытием бровей, они могли
прямо устремляться с горней высоты. Опять, слух открыт не по прямому направлению, но
звуки, носящиеся в воздухе, принимает в извитый ход. И высочайшая премудрость видна
в том, что и голос проводит беспрепятственно, или лучше сказать, звучит, преломляясь в
изгибах, и ничто отвне привходящее не может быть препятствием ощущению. Изучи
природу языка, как он мягок и гибок и по разнообразию движений достаточен для всякой
потребности слова. Зубы суть вместе и орудия голоса, доставляя крепкую опору языку, и
вместе служат при вкушении пищи; одни рассекают, другие измельчают ее. И таким
образом, рассматривая все с надлежащим рассуждением и изучая втягивание воздуха
легкими, сохранение теплоты в сердце, орудия пищеварения, проводники крови, во всем
этом усмотришь неисследимую премудрость своего Творца; так что и сам ты скажешь с
пророком: удивися разум Твой от мене! (Пс. 138, 6).
Итак, внемли себе, чтобы внимать Богу, Которому слава и держава во веки веков,
аминь!
Примечания:
[1] Берегись, чтобы не вошла в сердце твое беззаконная мысль.
[2] В разуме.
[3] Скрытое во мраке.
[4] Сердечные намерения.
[5] Силки, сети.
[I] Греческое слово δορκας (серна) происходит от δερκομαι (вижу).
[6] …Бедный и угрозы не слышит.
Беседа 4
О благодарении
Слышали вы слова Апостола, с которыми обращается он к фессалоникийцам,
предписывая закон для целой жизни; потому что учение преподавалось тем, которые
когда-либо обращались с Апостолом, польза же учения простирается на всю
человеческую жизнь. Всегда радуйтеся, говорит он, непрестанно молитеся. О всем
благодарите (1 Фес. 5, 16-18). Что значит радоваться? Какая от того польза? Как
возможно исправлять непрестанную молитву и воздавать за все благодарение Богу? Об
этом, по мере возможности, поговорим несколько после. Предварительно же нужно нам
заняться тем, что возражают противники, клевеща, что предписанное законом
невозможно. Они говорят: что за добродетель - проводить день и ночь в излиянии души,
веселясь и радуясь? Да и как возможно успеть в этом, когда окружают нас тысячи не от
нас зависящих бедствий, которые производят в душе необходимое уныние, и в которых
радоваться и благодушествовать еще более невозможно, нежели сожигаемому не
чувствовать боли и пронзаемому не мучиться?
А может быть, иной и из окружающих нас здесь, болезнуя сею немощию рассудка, в
извинение своих грехов представляет такие же предлоги; по причине своего нерадения о
соблюдении заповедей, думает обратить сие в укоризну законодателю, что предписывает
невозможное. И он говорит: как можно мне всегда радоваться, когда причины радости не
в моей власти? Ибо то, что производит радость, вне нас, а не в нас; например, прибытие
друга, свидание с родителями после долговременной разлуки, находка денег, почести от
людей, восстановление здоровья после тяжкой болезни и прочее благоденствие жизни:
дом всем изобилующий, сытный стол, дружелюбные сообщники в веселии, доставляющие
удовольствие слуху и зрелища, здоровье близких родных, благоуспешное течение жизни
их во всем прочем, потому что прискорбны не только нас самих постигающие огорчения,
но и те, которые опечаливают друзей и родных. А потому все это необходимо для
составления радости и душевного самодовольствия. И сверх того, когда случается видеть
падение врагов, поражение злоумышляющих, вознаграждение благодетелей, и одним
словом, когда ни настоящие, ни ожидаемые затруднения нимало не возмущают жизни
нашей, тогда может быть радость в душе. Итак, для чего же дана нам заповедь,
исполнение которой не в нашем произволении, но бывает следствием других причин? Да
как и молиться буду непрестанно, когда телесные нужды необходимо обращают на себя
помышление души, и невозможно, чтобы мысль в одно и то же время делилась между
двумя заботами? Но мне повелевают и благодарить за все. Ужели благодарить, когда меня
мучат, издеваются надо мною, растягивают меня на колесе, выкалывают мне глаза? Ужели
благодарить, когда ненавистник наносит мне бесчестные удары, когда цепенею от стужи,
когда мучусь голодом, когда привязан я к дереву, когда вдруг я обесчадел или лишился и
самой жены, когда от кораблекрушения внезапно потерял достаток, попался на море
разбойникам или на суше грабителям, когда я в ранах, оклеветан, стал нищим, живу в
темнице? Все сие и еще многое другое собирают вместе обвиняющие законодателя, думая
обратить в оправдание своим грехам ту клевету, что предписанное нам невозможно.
Что же скажем на сие? То, что Апостол имеет в виду другое и пытается души наши
вознести с земли на высоту и ввести в небесный образ жизни. Они, не постигая великой
мысли законодателя, в телесных страстях, как черви около грязи, обвиваясь около земли и
плоти, требуют возможности исполнять апостольские предписания. Апостол же
приглашает всегда радоваться не всякого, но того, кто подобен ему самому, не живет уже
во плоти, но имеет живущего в себе Христа; потому что общение с высочайшим из благ
никак не допускает сочувствия с тем, что беспокоит плоть; но хотя бы и рассекаема была
плоть, расторжение связи остается в страждущей части тела, распространение же боли не
может доходить до силы в душе. Ибо, если, по апостольскому совету, умертвили мы уды,
яже на земли (Кол. 3, 5), и носим мертвость Иисусову в теле (2 Кор. 4, 10), то
необходимо, чтобы удар, нанесенный умерщвленному телу, не доходил до души, которая
отрешена от общения с ним. Также бесчестия, потери и смерть ближних, не будут
восходить до ума и возвышенность души низводить до сочувствия с здешним. Ибо, если
подвергшиеся неприятностям рассуждают одинаково с человеком к себе внимательным,
то не причинят они скорбей другому, потому что и сами беспечально переносят
приключившееся с ними. Если же живут по плоти, то и в этом случае не причинят скорби,
но будут признаны жалкими, не столько по тесноте своих обстоятельств, сколько потому,
что избрали для себя не то, что должно. Вообще, душа, однажды объятая любовию к
Создавшему и привыкшая увеселяться тамошними красотами, от разнообразного
превращения плотских страданий не утратит своей радости и благодушия; но скорбное
для других увеличит ее веселие. Таков был Апостол, который благоволил в немощех, в
скорбех, во изгнаниих, в бедах, хвалился своею нищетою, находясь во алчбе и жажди, в
зиме и наготе, во изгнаниях и теснотах (2 Кор. 6, 4; 11, 27); при чем другие скорбят и
отрекаются от жизни, при том Апостол радуется. Поэтому непонимающие апостольской
мысли и не разумеющие, что он призывает нас к жизни евангельской, дерзают обвинять
Павла, будто предписывает нам невозможное.
Но пусть узнают, сколько Божией великодаровитостию дано нам поводов разумно
радоваться. Мы из небытия приведены в бытие, сотворены по образу Создавшего, имеем и
разум, и слово, которые составляют совершенство нашей природы, и которыми познали
мы Бога. Тщательно же изучая красоты творения, по оным, как по некоторым письменам,
уразумеваем великий Божий о всем Промысл и Божию премудрость. Мы имеем
способность различать доброе и худое; самою природою научены избирать полезное и
отвращаться вредного. Будучи отчуждены от Бога грехом, снова воззваны мы к общению
(с Ним), освобожденные кровию Единородного от бесчестного рабства. А надежда
воскресения, а наслаждения ангельскими благами, Царство на небесах, обетованные
блага, превосходящие силу разумения и слова!
Как же всего этого не признавать достаточною причиною к непрекращающейся
радости и к непрестанному веселию, а напротив того, думать, что тот, кто пресыщает
чрево, забавляется звуками свирели, возлежит на мягком ложе, тот один проводит жизнь,
достойную радости? А я бы сказал, что имеющим ум, прилично - о нем плакать, ублажать
же должно тех, которые настоящую жизнь проводят в надежде будущего века и настоящее
обменивают на вечное. Соединившиеся с Богом, хотя пребывают в пламени, как три
отрока в Вавилоне, хотя заключены вместе со львами, хотя поглощены китом, должны и
нами быть ублажаемы, и сами проводить жизнь в радости, не скорбя о настоящем, но
увеселяясь надеждою на уготованное нам впоследствии. Ибо думаю, что добрый
подвижник, однажды вступив на поприще благочестия, мужественно должен переносить
удары противников, в надежде славы - быть увенчанным. И в телесных подвигах,
привыкшие к трудам ратоборства не теряют духа от боли удара, но продолжают борьбу с
противником, по причине желания, чтобы их провозгласили победителями, презирая
настоящие труды. Так и у ревнителя добродетели, хотя встретится что-либо трудное, не
омрачит сие радости; потому что скорбь терпение соделовает, терпение же искусство,
искусство же упование, упование же не посрамит (Рим. 5, 3-5). Посему тот же Апостол и
в другом месте повелевает нам в скорби быть терпеливыми и радоваться упованием (Рим.
12, 12). Итак, надежда делает, что радость обитает в душе добродетельного.
Но сей же Апостол заповедует нам, что должно и плакати с плачущими (Рим. 12,
15). И пиша к галатам, он плакал о врагах креста Христова. И нужно ли говорить, что
Иеремия плакал, что Иезекииль, по повелению Божию, писал плач князей (Иез. 19, 1), и
что многие святые предавались плачу? Горе мне, мати!.. вскую мя родила еси? (Иер. 15,
10). И: у люте мне… яко погибе благочестивый от земли, и исправляющаго в человецех
несть; и: у люте мне! понеже бых аки собираяй сламу на жатве [1] (Мих. 7, 2, 1). И
вообще, исследуй гласы праведных, и если только найдешь, что кто-нибудь из них издает
плачевный глас, то убедишься, что все они оплакивают мир сей и эту бедственную в нем
жизнь. Увы мне, яко пришельствие мое продолжися (Пс. 119, 5); ибо желание имеет
разрешитися и со Христом быти (Флп. 1, 23); потому огорчается продолжением сего
пришельствия как препятствием к радости. Давид же и в песнях оставил нам плач о друге
Ионафане, в котором оплакивал вместе и врага своего. Болезную о тебе, брате мой
Ионафане!.. и: дщери Израилевы, плачите по Сауле! (2 Цар. 1, 26, 24). Саула оплакивает
как умершего во грехе, а Ионафана как человека, который во всю жизнь был с ним в
тесной дружбе. И нужно ли говорить о чем другом? Сам Господь плакал о Лазаре (Ин. 11,
35), плакал и о Иерусалиме (Лк. 19, 41), и ублажает скорбящих (Мф. 5, 4) и в другом месте
- плачущих (Лк. 6, 21).
Говорят: "Как согласить сие с словами: всегда радуйтеся? Ибо слезы и радость
происходят не из тех же причин. Слезы, обыкновенно, рождаются от неожиданного
впечатления, которое, подобно удару, поражает и приводит в уныние душу, стесняя
дыхание в предсердии; а радость есть как бы скакание души, восхищающейся тем, что
дела согласны с ее желанием. От сего и перемены в теле бывают различные. У скорбящих
тело бледно, синевато, холодно; а у веселых состояние тела цветущее, вид румяный, душа
едва не скачет и не рвется наружу от удовольствия".
На сие скажем, что плач и слезы у святых бывали от любви к Богу. Взирая всегда на
Возлюбленного и возращая в себе почерпаемое там веселие, они имели попечение о
судьбе подобных им рабов, оплакивая согрешающих, исправляя их слезами. Но как
стоящие на берегу, сострадая об утопающих на море, попечением о бедствующих не
утрачивают собственной безопасности, так оплакивающие грехи ближних не уничтожают
тем своего веселия, а напротив того, еще более оное увеличивают, за слезы о брате
удостаиваясь радости от Господа. Посему блаженны плачущие и блаженны скорбящие,
ибо они утешатся и воссмеются (Лк. 6, 21; Мф. 5, 4). Смехом же называет не шум,
выходящий из щек при воскипении крови, но веселость, не растворенную и не смешанную
ни с чем печальным. Поэтому Апостол дозволяет плакать с плачущими; потому что эти
слезы бывают как бы семенем и залогом вечной радости. Востеки мыслию и созерцай
ангельское состояние. Прилично ли им другое состояние, кроме состояния радости и
благодушия, потому что они удостоены предстоять Богу и наслаждаться неизреченною
красотою славы Создавшего нас? К сей-то жизни побуждая нас, Апостол заповедал нам
всегда радоватися.
О том же, что Господь плакал о Лазаре и о городе, можем сказать, что Он и вкушал
и пил, не Сам имея в том нужду, но тебе оставляя меру и предел необходимых ощущений
души. Так Он и плакал, чтобы исправить излишнюю чувствительность и малодушие
склонных к сетованию и слезам. Ибо как все прочее, так и плач требует соразмерности с
разумом касательно того, о ком, сколько, когда и как должно проливать слезы. А что
слезы Господни пролиты не по страстному движению, а для нашего научения, сие видно
из сказанного: Лазарь, друг наш, успе; но иду, да возбужу его (Ин. 11, 11). Кто из нас
оплакивает спящего друга, о котором надеется, что он в скором времени пробудится от
сна? Лазаре, гряди вон (Ин. 11, 43), и мертвый ожил, связанный стал ходить. Чудо в чуде -
иметь ноги, связанные погребальными пеленами, и не встречать в том препятствий к
движению! Здесь укрепляющее было сильнее препятствующего. Почему же, намереваясь
совершить это, признал настоящий случай достойным слез? Не явно ли, что, во всем
поддерживая нашу немощь, в некоторую меру и пределы заключил необходимые
страстные движения, предотвращая несострадательность, потому что это зверонравно, и
не дозволяя предаваться скорби и проливать много слез, потому что это малодушно?
Посему, пролив слезы над другом, и Сам показал общение с человеческой природой, и нас
освободил от излишеств в том или другом, повелевая, чтобы мы и не расслабевали в
страстных движениях, и не с бесчувственностию встречали скорби. Как Господь
чувствовал голод, когда у Него испарялась твердая пища, испытывал жажду, когда
истощалась влажность в теле, и утомлялся, когда от путешествия чрезмерно напрягал
мышцы и жилы; между тем не Божество утомлялось трудом, но тело испытывало
зависящие от природы его перемены; так допустил и слезы, дозволив произойти
естественной для плоти перемене.
А это бывает, когда полости мозга, вследствие скорби наполненные испарениями,
чрез глазные скважины, как бы чрез какой водопровод, извергают из себя влажное бремя.
От сего-то, при неожиданном прискорбном слухе, происходят какой-то шум в ушах,
головокружение и помрачение в глазах, вследствие потрясения, произведенного в голове
испарениями, какие возгоняет сосредоточение теплоты во внутренности. Потом, как
облака в дождевые капли, так, думаю, и густота испарений разрешается в слезы. От этого
огорченные находят некоторое удовольствие в пролитии слез, потому что слезами
неприметно истощается отягощавшее их. Справедливость же сего рассуждения
подтверждает действительный опыт; ибо знаем, что многие в безотрадных бедствиях
насильно удерживались проливать слезы, а после сего одних постигали неизлечимые
болезни, удар или паралич, а другие и совсем испускали дух, потому что сила их, как
слабая подпора, сокрушалась под тяжестию скорби. Можно видеть на пламени, как оно
задушается собственным своим дымом, если дым не уходит, но стелется около него. То
же, говорят, бывает и с жизненною силою, она истаивает и угасает от огорчений, когда
нет никакого испарения наружу.
Поэтому наклонные к излишней печали не должны в оправдание собственной
страсти указывать на слезы Господа. Ибо как пища, которую вкушал Господь, должна
служить для нас не поводом к сластолюбию, а напротив того, самым высоким правилом
воздержания и умеренности, так и слезы предложены нам не в закон, предписывающий
плакать, но в самую пристойную меру и в точное правило, по которому должны мы,
оставаясь в пределах естества, переносить скорбное честно и благопристойно. Посему ни
женщинам, ни мужчинам не дозволяется много сетовать и плакать, но можно опечалиться
несколько во время скорби и лить не много слез, впрочем, тихо, без рыданий и воплей, не
раздирая на себе одежды, не посыпая себя пеплом, без всяких других подобных сим
неблагопристойностей, допускаемых людьми, которые не имеют понятия о приличиях.
Ибо тому, кто очищен Божественным учением, должно оградиться правым словом, как
твердою стеною, мужественно и с силою отражать от себя устремления подобных
страстей и не допускать, чтобы полчище страстей наводнило уступчивую и податливую
душу как бы некое низменное место. Душе слабой и нимало не укрепляемой упованием на
Бога свойственно чрез меру надрываться и падать под тяжестию скорби. Как черви всего
чаще заводятся в деревьях менее твердых, так скорби зарождаются в людях более
изнеженного нрава.
Не адамантовое [2] ли сердце было у Иова? Не из камня ли сделана была
внутренность его? в короткое мгновение времени умирают у него четверо детей,
сокрушенные одним ударом в дому веселия, во время наслаждения, потому что диавол
обрушил на них дом. Видит он трапезу, смешанную с кровию, видит детей, рожденных в
разные времена, но постигнутых общим концом жизни. Он не плачет, не рвет на себе
волос, не издает какого-нибудь немужественного гласа, но произносит это славное и
всеми воспеваемое благодарение: Господь даде, Господь отъят: яко Господеви изволися,
тако бысть: буди имя Господне благословенно (Иов. 1, 21). Не бесчувственный ли он
человек? но возможно ли это? Он же сам о себе говорит: аз о всяком угнетаемом
восплакахся (Иов. 30, 25). Но не лгал ли он, говоря сие? Впрочем нет, истина
свидетельствует о нем, что при других добродетелях он был и истинен; сказано: человек
непорочен, праведен, богочестив, истинен (Иов. 1, 1).
А ты плачешь, напевая какие-то песни, сложенные для грусти, и унылыми напевами
стараешься томить свою душу. Как лицедеям, когда представляют что-нибудь печальное,
свойственно переодеванье и наряд, в котором являются на зрелище, так думаешь, что и у
плачущего должны быть соответственный вид, черная одежда, всклокоченные волосы, в
доме темнота, нечистота, пепел и унылый напев, которым бы рана скорби постоянно
сохранялась в душе незаживленною. Предоставь поступать так неимеющим упования. А
ты о почивших во Христе научен, что сеется в тление, востает в нетлении… сеется в
немощи, востает в силе; сеется тело душевное, востает тело духовное (1 Кор. 15, 42-
44). Для чего же плачешь о том, кто пошел переменить одежду? Не плачь и о себе, как
лишающийся какого-нибудь помощника в жизни; ибо сказано: благо есть надеятися на
Господа, нежели надеятися на человека (Пс. 117, 8). Не сетуй и о нем, как о потерпевшем
бедствие, ибо в скором времени пробудит его небесная труба, и увидишь его предстоящим
судилищу Христову. Итак, оставь сии малодушные и невежественные возгласы: "Увы!
какое неожиданное несчастие!"; и: "Кто бы думал, что это случится?"; и еще: "Когда
ожидал я, что покрою землею любезнейшую для меня главу!". При таких словах, если мы
слышим их и от другого, нам следует краснеть, потому что и памятованием прошедшего,
и опытами в настоящем научены мы необходимости сих страданий естества.
Поэтому ни безвременная смерть, ни другие неожиданно встречающиеся
злополучия не поразят нас, наставленных словом благочестия. Например, был у меня сын
юноша, единственный преемник имения, утешение старости, украшение рода, цвет
сверстников, подпора дома, - и он-то в самом прелестном возрасте внезапно похищен
смертию; землею и прахом стал тот, кого недавно так сладко было слушать, кто составлял
приятнейшее зрелище для очей родителя! Что же мне делать? Раздеру на себе одежду,
стану валяться по земле, вопить и жаловаться, покажу себя окружающим вроде ребенка,
который кричит и бьется под ударами? Или, обратив внимание на необходимость
приключившегося, на то, что закон смерти неумолим, одинаково простирается на все
возрасты, разрушает по порядку все сложное, не буду дивиться случившемуся, как чему-
то небывалому, не стану сходить с ума как пораженный неожиданным ударом, издавна
будучи предуведомлен, что сам я смертен и смертного имел сына, что все человеческое
непрочно и не остается навсегда у обладающих; напротив того, даже великие города,
знаменитые блистательностию зданий, могуществом обитателей и отличающиеся
цветущим состоянием страны и торговли во всем прочем, теперь в одних развалинах
сохраняют признаки древнего величия. И корабль, неоднократно спасавшийся на море,
после тысячи быстрых плаваний принеся купцам тысячи грузов, погибает от одного
приражения ветра. И воинства, много раз одолевавшие врагов в битвах, с переменою
счастия становятся жалким зрелищем и притчею. Даже целые народы и острова,
достигшие великого могущества, и на суше и на море воздвигнувшие себе множество
победных памятников, собравшие великие богатства из военной добычи, или поглощены
временем, или, подпав плену, обменили свободу на рабство. И вообще, какое ни
наименуешь из самых великих и нестерпимых бедствий, в прошедшей жизни есть уже
одинаковые с ним примеры.
Поэтому, как тяжести различаем по наклонению весов и различие золота пробуем
трением о камень, так, приводя себе на память указанную нам Господом меру, никогда не
выйдем из пределов благоразумия. Итак, если когда случится с тобою что-либо
неприятное, прежде всего, упорядочив свои мысли, не подвергайся смущению, а потом
упованием на будущее облегчай для себя настоящее. Как больные глазами, отвращая
взоры от предметов слишком блестящих, успокаивают их, останавливая на цветах и
зелени; так и душе надобно не смотреть непрерывно на скорбное и не заниматься
настоящими горестями, но возводить взор свой к созерцанию истинных благ. Так в
состоянии будешь всегда радоваться, если жизнь твоя всегда обращена будет к Богу, и
надежда на воздаяние будет облегчать житейские скорби. Обесчещен ты? Но взирай на
славу, какая уготована за терпение на небесах. Нанесен тебе убыток? Но простирай взор к
небесному богатству и сокровищу, которое собираешь себе добрыми делами. Изгнан ты
из отечества? Но имеешь отечеством Небесный Иерусалим. Лишился ты чад? Но имеешь
Ангелов, с которыми будешь ликовать пред престолом Божиим и веселиться вечным
веселием. Так настоящим горестям противополагая ожидаемые блага, соблюдешь душу
свою беспечальною и невозмущенною, к чему и призывает нас закон апостольский. И
счастливое течение дел человеческих да не производит в душе твоей неумеренной
радости, и скорби да не унижают ее бодрости и возвышенности унынием и стеснением.
Ибо кто не приобучен предварительно смотреть так на дела житейские, тот никогда не
будет жить без треволнений и смущений. Но в сем легко успеешь, ежели будешь иметь
при себе заповедь, которая советует тебе всегда радоваться, станешь устранять от себя
беспокойства плоти, собирать же душевные веселия, восходить выше ощущения
настоящего, устремлять мысль к упованию вечных благ, о которых и одного
представления достаточно, чтобы наполнить душу веселием и вселить в сердца наши
ангельское радование о Христе Иисусе, Господе нашем, Которому слава и держава во
веки. Аминь.
Примечания:
[1] Не стало милосердых на земле, нет правдивых между людьми… Горе мне! ибо со мною теперь -
как по собрании летних плодов…
[2] Твердое, как алмаз.
Беседа 5
На память мученицы Иулиты [I]
и продолжение сказанного в предыдущей беседе: о благодарении
Поводом к сему собранию служит сделанное провозглашение о блаженной
мученице. Ибо наперед объявили мы вам о сем дне, что в оный совершается память
великого подвига, подвига в женском теле самого мужественного, тогда приводившего в
изумление всех присутствовавших на зрелище, а впоследствии слышащих сказание о
претерпенных мучениях,- подвига, каким подвизалась Иулита, блаженнейшая из жен, если
только прилично наименовать женою ту, которая величием своей души скрыла немощь
женского естества, и которою, как думаю, наипаче низложен общий наш противник, не
терпящий победы от жен. Он хвалился делами великими, что сотрясет вселенную всю,
обымет яко гнездо, и возьмет яко оставленная яйца, и опустошит грады (Ис. 10, 14); но
оказалось, что побежден доблестию жены. Он намеревался обличить сию жену во время
искушения, что по естественной немощи не может она до конца сохранить веры в Бога; но
на опыте изведал, что она мужественнее своей природы и столько же посмеялась его
страхованиям, сколько надеялся он привести ее ими в ужас.
У нее началась тяжба с одним из сильных в городе, с человеком корыстолюбивым и
наглым, собравшим себе богатство хищением и грабежом, который, отрезав множество
земли у этой женщины и ее поля, деревни, стада, рабов и всякую утварь, нужную в жизни,
присвоив себе, склонил суд на свою сторону, подкрепляемый тайными доносчиками,
лжесвидетелями и продажностию судей. Когда же наступил срочный [1] день, глашатай
вызвал, ходатаи по делам были готовы, и она начала обнаруживать самоуправство этого
человека, стала рассказывать, как имение приобретено вначале, и как давность времени
утвердила владение им, и потом жаловаться на насилия и корыстолюбие сего человека;
тогда он вышел и сказал, что это дело не подлежит судебному разбирательству, потому
что не позволительно пользоваться общими правами тем, которые не служат богам царей
и не отреклись от веры во Христа. Председатель рассудил, что он говорит справедливо и
требует необходимого. Тотчас поданы ладан и жаровни, сделано предложение
тяжущимся, что если она отречется от Христа, то может пользоваться законами и
выгодами от них, а если будет упорно держаться веры, то нет ей участия ни в судилищах,
ни в законах, ни в прочих гражданских правах наравне с лишенными чести по закону [II]
державствоваших тогда.
Что же после сего? Уловлена ли она приманкою богатства? Презрела ли полезное
для себя в состязании с обидчиком? Устрашилась ли опасности, какою угрожали судии?
Нимало. А напротив того она говорит: "Гибни жизнь! Пропадай имение! Пусть не
останется у меня тела, прежде нежели выговорю какое-нибудь нечестивое слово на
создавшего меня Бога!" И чем более в глазах ее председатель раздражался сими словами и
до крайности воспламенялся на нее гневом, тем более благодарила она Бога, потому что,
ведя тяжбу о тленном богатстве, видимо утверждала за собою обладание небесными
благами, лишалась земли, чтобы приобрести рай, осуждаема была на бесчестие, чтобы
удостоиться венца славы, терпела телесные удары и лишалась временной жизни, чтобы
получить блаженные надежды быть со всеми святыми в радости Царствия. Поелику же
много раз вопрошаемая многократно давала она один и тот же ответ, именуя себя рабою
Христовою, и проклинала приглашавших ее к отречению, то судия неправедный не только
лишил ее имения, которое было отнято у нее несправедливо и вопреки законам, но думал
нанести вред и самой жизни, предав ее огню. А она не текла так поспешно ни к одному
удовольствию в жизни, как шла к этому пламени, обнаруживая душевную радость в лице,
во всей наружности, в словах и в веселом расположении духа. Увещевая стоявших около
женщин не ослабевать в подвигах веры и не отговариваться немощию природы, говорила:
"И мы из одного с мужчинами состава; так же сотворены по Божию образу, как и они;
жену, равночестно с мужем, Творец создал способною к добродетели. Да и не по всему ли
однородны мы с мужами? Не одна только плоть взята для устроения жены, но и кость от
костей. А поэтому наравне с мужами обязаны мы Владыке твердостию, бодростию,
терпением". Сказав сие, прянула [2] она на костер; и он, как светлый какой чертог,
заключив в себя тело святой, препослал душу в небесную страну, в подобающее ей
упокоение, честное же тело сохранил неповрежденным для ближних; и оно, почивая в
прекраснейшем предместье города, освящает место, освящает и сходящихся на оное.
Земля же, благословенная пришествием блаженной, из недр своих источает самого
приятного вкуса воду, так что мученица заступила место матери живущих в городе,
напоевая как бы общим каким млеком. Вода сия служит предохранительным средством
для здоровых, доставляет удовольствие наслаждающимся целомудренно, подает
облегчение больным; потому что какую благодать явил Елисей иерихонянам (4 Цар. 2, 19-
22), такую же и нам явила мученица,- соленость, вообще свойственную водам сего места,
переменив благословением в ощущение сладкое, и мягкое, и всем приятное.
Не попустите, мужи, чтобы вам оказаться в благочестии худшими жен! Не
оставляйте, жены, в пренебрежении сего примера, но неуклонно держитесь благочестия,
испытав самым делом, что немощь природы нимало не препятствует вам к приобретению
благ!
Многое желал бы сказать я о мученице, но слово, начатое нами вчера и оставшееся
неконченным, не позволяет долее на сем останавливаться. А я по природе не люблю
ничего недоконченного. Неприятно видеть и изображение, вполовину доведенное до
сходства; бесполезен и труд путешествия, когда путник не достигает предположенного
конца и определенных мест отдохновения; добыть немного на лове значит то же, что и
ничего не добыть; и бегущие на поприще нередко, отстав на один шаг, лишаются наград.
Так и мы, напомнив себе вчера апостольские слова и надеясь кратко обозреть смысл их,
как оказывается, более пропустили, нежели сколько сказали. Почему и почитаем
необходимою уплату вам недостающего.
Итак, у Апостола сказано: всегда радуйтеся, непрестанно молитеся, о всем
благодарите (1 Фес. 5, 16-18). О том, что надобно всегда радоваться, говорили мы в
прошедший день, хотя и неудовлетворительно в отношении к предмету, однако же
достаточно для нас самих. Но должно ли непрестанно молиться, и возможна ли такая
заповедь? Это и вы готовы спросить, и я, по мере сил, постараюсь защитить.
Молитва есть прошение благ, воссылаемое благочестивыми к Богу. Прошения же,
без сомнения, не ограничиваем словами; ибо не думаем, что Бог имеет нужду в словесном
напоминании, но знает полезное, когда мы и не просим. Поэтому что же говорим мы? То,
что надобно не в словах заключать молитву, а, напротив того, поставлять более силу
молитвы в душевном произволении и в добродетельных делах, непрерывно
продолжаемых чрез целую жизнь. Ибо сказано: аще ясте, аще ли пиете, аще ли ино что
творите, вся в славу Божию творите (1 Кор. 10, 31). Сидишь за столом - молись;
вкушаешь хлеб - воздавай благодарение Давшему; подкрепляешь вином немощь тела -
помни Подавшего тебе дар сей на веселие сердцу и в облегчение недугов. Миновалась ли
потребность в снедях? Да не прекращается памятование о Благодетеле. Надеваешь хитон -
благодари Давшего; облекаешься в плащ - усугубь любовь к Богу, даровавшему нам
покровы, пригодные для зимы и лета, сохраняющие жизнь нашу и закрывающие наше
безобразие. Прошел ли день? Благодари Даровавшего нам солнце для отправления
дневных дел и Давшего огнь освещать нощь и служить для прочих житейских потреб.
Ночь пусть доставит тебе другие побуждения к молитве. Когда воззришь на небо и
устремишь взор на красоту звезд, молись Владыке видимого и поклонись наилучшему
Художнику всяческих, Богу, Который вся премудростию сотворил (Пс. 103, 24). Когда
увидишь, что вся животная природа объята сном, опять поклонись Тому, Кто и против
воли нашей посредством сна разрешает нас от непрерывности трудов и чрез малое
успокоение опять приводит в бодрость сил. Поэтому ночь да не вся будет у тебя
собственным и исключительным уделом сна; не попускай, чтобы от сонного бесчувствия
сделалась бесполезною половина жизни, напротив того, ночное время да разделится у
тебя на сон и на молитву. Даже и самые сны да будут упражнением в благочестии; ибо и
сонные представления часто бывают как бы отголосками дневных забот: каковы
житейские наши занятия, таковы по необходимости и сновидения. Таким образом
непрестанно будешь молиться, не в словах заключая молитву, но чрез все течение жизни
приближаясь к Богу, чтобы жизнь твоя была непрерывною и непрестанною молитвою.
Но сказано также: о всем благодарите. Говорят: "Как можно быть тому, чтобы
душа, мучимая бедствиями и как бы уязвляемая чувством скорбей, не плачу и слезам
предавалась, но что в действительности ненавистно, за то благодарила, как за благо? Ибо
как мне будет благодарить, претерпевая то, чего мог бы пожелать мне враг? Безвременно
похищено детище, и болезнующую о возлюбленном матерь мучат болезни, тягчайшие
прежних мук рождения; как же ей, оставив плач, обратиться к словам благодарения?"
Возможно ли это? Возможно, если рассудишь, что рожденному ею детищу
ближайший Отец, разумнейший Попечитель и Домостроитель жизни - Бог. Почему же
разумному Владыке не дозволяем распоряжаться Своим достоянием, как Ему угодно, но
досадуем, как лишаемые собственности, и сожалеем об умирающих, как будто им
делается обида? А ты рассуждай, что детище не умерло, но отдано назад, что друг не
скончался, но отправился в путь и ушел от тебя несколько вперед по той же дороге, по
которой и нам идти необходимо будет надобно.
Пусть заповедь Божия живет с тобою неразлучно, непрестанно сообщая тебе как бы
некоторый свет и озарение для суждения о делах. Она, заранее приняв на себя надзор над
твоею душою и предуготовив в ней верные мнения о каждой вещи, не попустит, чтобы ты
изменялся от чего-либо с тобою случающегося, но сделает, что с предуготовленною
мыслию, подобно утесу, находящемуся близ моря, безопасно и непоколебимо выдержишь
удары сильных ветров и волн. Почему не приобык ты о смертном думать смертно, но
принял смерть детища, как нечто неожиданное? Когда в первый раз известили тебя о
рождении сына, тогда, если бы кто спросил у тебя: что такое родилось? - что отвечал бы
ты? Сказал ли бы что иное, или что родился человек? А если человек, то, конечно, и
смертный? Что же тут необыкновенного, если смертный умер? Не видишь ли, что солнце
восходит и заходит? Не видишь ли, что луна возрастает, потом убывает, что земля
покрывается зеленью, потом увядает? Что из окружающего нас постоянно? Что по
природе своей неподвижно и неизменно? Возведи взор на небо, посмотри на землю: и они
не вечны. Ибо сказано: небо и земля мимоидет: звезды спадут с небесе, солнце
померкнет, и луна не даст света своего (Мф. 24, 35, 29). Что ж удивительного, если и мы,
составляя часть мира, испытываем свойственное миру?
Смотря на сие, когда и на тебя приидет общая участь, переноси это, смежив очи, не
бесстрастно и не бесчувственно (ибо какая награда за нечувствительность?), но с великим
трудом и с тысячами болезней. По крайней мере, переноси как подвижник храбрый,
показывающий крепость и мужество не в том одном, что поражает противников, но и в
том, что с твердостью терпит их удары; и как кормчий мудрый, по великой опытности в
мореплавании ничем не смущаемый, сохраняющий душу свою в положении прямом,
непогружаемой и превозмогающей всякую непогоду.
Потеря возлюбленного сына или дорогой жены, или кого-нибудь из любезнейших
сердцу, соединенных всеми узами благорасположения, не страшна тому, кто
предусмотрителен, имеет вождем жизни здравый разум и ходит не по какому-то навыку.
Ибо и для бессловесных несносно уклонение от навыка. Видал я иногда, что вол плачет
над яслями по смерти другого вола, с которым он пасся и ходил в одном ярме. Можно
видеть, что и другие животные сильно держатся навыка. Но ты не так учился и не тому
обучен. Напротив того, хотя ничего нет несообразного в том, чтобы полагалось начало
дружеству долгим обращением и давнею привычкою, но совершенно неразумно плакать о
разлуке по той причине, что много времени жили мы вместе.
Например, разделяла с тобой жребий общежития супруга, доставлявшая тебе все
удовольствия в жизни. Она была виновницей твоего душевного спокойствия,
предуготовляла для тебя радости, приумножала твое имущество, в скорбях отвращала от
тебя большую часть горестного; и она оставляет тебя, внезапно похищенная смертию. Не
ожесточайся в страдании, не говори, что есть какое-то случайное стечение происшествий
и нет попечителя, управляющего миром. Не предполагай какого-то злого творца, от
неумеренной скорби сам себе вымышляя лукавые учения, и не выступай из пределов
благочестия. Поелику совершенно стали вы - два в плоть едину (Быт. 2, 24), то весьма
извинительно тебе с болезнию принять рассечение и расторжение сего союза; но нет для
тебя пользы по этой самой причине выдумывать или говорить что-нибудь несообразное.
Размысли, что устроивший и одушевивший нас Бог каждой душе дал особенный
путь в этой жизни и для каждого положил свои пределы исшествия. По неизреченным
законам Своей премудрости и правды, одному предуставил долее пребывать в
сотовариществе плоти, а другому повелел скорее разрешиться от телесных уз. Как из
ввергаемых в темницы одни большее время бывают заключены в обременительные узы, а
другие находят для себя скорейшее освобождение от злострадания, так и души, одни
надолго, а другие не надолго удерживая в настоящей жизни, по мере достоинства
каждого, как о каждом из нас премудро, глубоко и неисследимо для ума человеческого
предусмотрел Сотворивший нас. Не слышишь ли, что говорит Давид? Изведи из темницы
(говорит о бедствиях) душу мою (Пс. 141, 8). Не слышал ли о святом, что душа его
отпущена? Ибо что говорил Симеон, когда держал в объятиях нашего Господа? Какое
произнес слово? Не это ли: ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко (Лк. 2, 29)? Для
поспешающего к горней жизни, всякого наказания и всякой темницы тяжелее пребывание
с телом.
Поэтому не требуй, чтобы распоряжения Божии о душах клонились к твоему
удовольствию. Напротив того, о вступивших между собою в союз во время жизни и потом
разлученных смертию, рассуждай, что они подобны путникам, которые идут одною
дорогою и от непрерывного пребывания друг с другом стали соединены привычкою.
Такие путники, прошедши общий путь, когда видят, что далее дорога делится, поелику
каждому необходимо уже нужно разлучиться с товарищем, не оставляют в пренебрежении
предлежащего пути, удерживаясь привычкою друг к другу, но вспомнив о причине,
которая первоначально возбудила их к путешествию, отправляются каждый к собственной
своей цели. Как у них цель пути была различна, и сближение между ними произошло от
привычки друг к другу во время путешествия, так и соединенным между собою
супружеством или другим каким общежитием, без сомнения, каждому предлежал свой
предел жизни, и предназначенный конец жизни по необходимости разделил и разлучил
вступивших в союз друг с другом.
Поэтому рассудительной душе свойственно не из терпения выходить при разлуке,
но благодарить Сочетавшего жребии за прежний союз. А ты, когда и живы были у тебя
жена или друг, или детище, или другое что, о чем ныне сетуешь,- не благодарил
Даровавшего за настоящие блага, но роптал, что недостает еще других. Если жил с одною
только женою, ты жаловался, что нет детей, которых желал; а если были и дети, - что не
богател или видел некоторых из врагов благоденствующими.
Смотри же, чтобы самим нам не сделать для себя необходимою утрату того, что
наиболее нам любезно, оставаясь нечувствительными, когда оно при нас, и чрез меру
сокрушаясь по нем, когда оно от нас уйдет. Поелику, если не благодарим за блага,
подаваемые Богом, то необходимым делается отъятие их для приведения нас в чувство.
Как глаза не видят слишком близкого яркого цвета, но требуют соразмерного некоторого
расстояния, так и неблагодарные души, обыкновенно по удалении благ, начинают
чувствовать минувшее счастье. Ибо, не знав никакой благодарности к Давшему пока
пользовались дарами, по утрате ублажают прошедшее.
Напротив того, никто из нас никаким обстоятельством жизни не освобождается от
обязанности благодарить, если захочет добросовестно рассмотреть каждое из сих
обстоятельств. Ибо жизнь каждого из нас заключает в себе много и не совсем неприятных
предметов для размышления, если только приимем на себя труд посмотреть на состояния
низшие и таким образом, чрез сличение с худшим, измерить, чего стоит благо,
находящееся у нас в руках. Ты раб? Есть и ниже тебя. Благодари, что имеешь
преимущество, хотя перед одним, что не осужден вертеть жернова, что не принимаешь
побоев. Но и у такого нет недостатка в побуждениях к благодарности, потому что на нем
нет еще оков, он не носит на себе колодки. Узнику самая жизнь - достаточное побуждение
к благодарению; он видит солнце, дышит воздухом, благодарит и за то. Наказывают тебя
несправедливо? Увеселяйся надеждою будущего. Осужден ты справедливо? И в этом
случае благодари за то, что здесь несешь казнь за преступления, а не блюдешься для
вечных мук за грехи, не наказанные в жизни. Таким же точно образом благоразумный, во
всяком роде жизни и при всяком занятии, может воздавать Благодетелю великие
благодарения за настоящее.
Но ныне многие впадают в порок людей злонравных, не уважая того, что у них есть,
и желая, чего нет. Ибо, не считая всех, которые их ниже, не изъявляют благодарности
Благодетелю за то, что имеют, а, напротив того, при сравнении с тем, что выше их,
высчитывая, чего у них недостает, и лишаемые принадлежащего другим, печалятся и
ропщут, как бы лишились своей собственности. Раб негодует на то, что он несвободен;
воспитанный на свободе,- что не высокого происхождения, не из знатных по роду, не
может в восходящем порядке насчитать семи предков, которые расточали богатство на
блестящих наездников или на единоборцев. Знатный родом жалуется, что не слишком
богат; богатый скорбит и сетует, что не правитель городов и народов; военачальник, что
не царствует; царь, что не обладает всей подсолнечною, но что есть еще народы, не
подклонившиеся под его скипетр. Из всего же этого выходит то, что Благодетель ни за что
не получает благодарности.
Но мы, отложив скорбь о том, чего у нас нет, научимся воздавать благодарность за
то, что есть. В трудных обстоятельствах жизни скажем мудрому Врачу: в скорби мале
наказание Твое нам (Ис. 26, 16); скажем: благо мне, яко смирил мя еси (Пс. 118, 71);
скажем: недостойны страсти нынешняго времене к хотящей славе явитися в нас (Рим. 8,
18); скажем: мало, о нихже согрешихом, уязвлени есмы (Иов. 15, 11); воззовем ко Господу:
накажи нас, Господи, обаче в суде, а не в ярости (Иер. 10, 24); ибо судими от Господа
наказуемся, да не с миром осудимся (1 Кор. 11, 32).
А при благополучном течении жизни будем говорить словами Давида: что воздам
Господеви о всех, яже воздаде ми? (Пс. 115, 3). Он привел (нас) из небытия в бытие;
почтил разумом, споспешниками жизни даровал нам художества; из земли производит
пищу; на служение нам дал скотов; для нас дожди, для нас солнце; ради нас украшены
нагорья и равнины, уготовляющие нам убежище на горных высотах; для нас текут реки,
для нас бьют ключи, нам открыто море для торговли. А изобилие металлов, повсюду
готовые наслаждения, - потому что вся тварь приносит нам дары по богатой и
неоскудевающей к нам милости Благодетеля!
И нужно ли говорить о маловажном? Для нас Бог - с человеками! Для растленной
плоти, Слово плоть бысть и вселися в ны (Ин. 1, 14). С неблагодарными вселился
Благодетель; к пленникам пришел Освободитель; к сидящим во тьме - Солнце правды; на
кресте - Бесстрастный, до смерти доводится - Жизнь, до ада - Свет; для падших
воскресение, дух сыноположения, разделения дарований, обетования венцов и прочее, что
трудно даже исчислить, и чему вообще приличествует пророческое слово: что воздадим
Господеви о всех, яже воздаде нам? Опять и здесь не сказано, что Великодаровитый дал,
но воздаде, как будто не Он первый оказывает милость, но вознаграждает оказавших
милость; потому что благодарность приемлющих вменяет в благодеяние Себе. Он дает
тебе имущество, и Сам просит у тебя милостыни руками бедных; хотя и Свое берет,
однако же приносит тебе полную благодарность, как бы за твою собственность. Поэтому
что воздадим Господеви о всех, яже воздаде нам?
Не могу расстаться с сими словами пророка, который прекрасно недоумевает и
взвешивает свою нищету; потому что нет ничего достойного для воздаяния Тому, Кто
кроме столь великих и славных благодеяний, несравненных по своему превосходству,
обещает нам впоследствии еще большие: райское наслаждение, славу в Царствии,
равноангельные почести, познание Бога, что для удостоившихся составляет высочайшее
благо, какого желает всякая разумная природа, какого - о если бы и нам сподобиться,-
очистив себя от плотских страстей!
"Как же,- скажут,- окажем свою общительность и любовь к ближним, это первое и
совершеннейшее из благ, потому что исполнение закона любы (Рим. 13, 10), когда,
приходя к кому-нибудь постигнутому великими бедствиями, станем не плакать с ним, не
слезы проливать, но благодарить за случившееся? Собственное страдание переносить с
благодарностию служит доказательством терпения и твердости; но за чужие бедствия
благодарить Бога значит радоваться о зле и огорчать скорбящих; между тем как и Апостол
повелевает нам плакати с плачущими (Рим. 12, 15).
Что же скажем на сие? Не следует ли нам опять напомнить себе слова Господни, о
чем заповедано нам радоваться и о чем плакать? Сказано: радуйтеся и веселитеся, яко
мзда ваша многа на небесех (Мф. 5, 12). И еще: дщери иерусалимски, не плачитеся о Мне,
но плачьте о чадах ваших (Лк. 23, 28). Следовательно, Божие слово повелевает нам
скакать и веселиться с праведными, а плакать и сетовать с теми, которые проливают слезы
покаяния или оплакивают тех, которые живут беспечально, потому что не знают и о своей
погибели.
Но не должно еще почитать исполнителем заповеди того, кто оплакивает смерть
людей и вопиет с плачущими. Не хвалю того врача, который не помогает страждущим, но
сам заражается болезнями; не хвалю того кормчего, который не плывущими с ним
управляет, не с ветрами борется, не волн избегает, не робких ободряет, но сам страждет
морскою болезнию и теряет бодрость вместе с неизведавшими моря. Таков и тот, кто,
приходя к плачущим, не пользу им подает словом своим, но принимает на себя безобразие
чужих страстей. Печалиться о бедствиях людей плачущих - следует; ибо таким образом
сблизишься с страждущими, не показывая ни веселия по причине бедствий, ни
равнодушия к чужим горестям. Но неприлично вместе с скорбящими вдаваться в
излишества, как то: вопить или плакать вместе с страждущим, или в чем другом
подражать и соревновать омраченному страстию, например, вместе с ним затворяться,
носить черное платье, падать наземь, не причесывать волос; ибо сими средствами можно
более увеличить, нежели облегчить бедствие. Не видишь ли, что если при ранах
появляются еще нарывы, а при воспалениях опухоли, то они усиливают боль, а руки
легким своим прикосновением уменьшают ощущение боли? Потому и сам ты не
ожесточай страданий своим присутствием и не падай вместе с падшим. Кто поднимает
лежащего, тому непременно должно находиться выше упавшего; а кто одинаковым
образом пал, тот сам имеет нужду, чтобы другой его поднял.
Но как надобно соболезновать о случившемся и молча печалиться о скорбных
событиях, выражая душевное страдание видом внимательности и заботливой
сосредоточенности на лице, так, начиная беседу, не должно вдруг приступать к
выговорам, как бы кидаясь и нападая на лежащих; потому что несносны выговоры людям,
у которых душа мучится скорбию, да и слова находящихся совершенно в бесстрастном
состоянии худо принимаются страждущими и не столько убедительны, чтобы могли
утешить. Но дозволив скорбящему излить свои пустые и бесполезные вопли и жалобы,
когда зло уже ослабеет и утихнет несколько, тогда можешь осторожно и кротко коснуться
и увещания. Объезжающие молодых коней, когда конь упрям, не вдруг натягивают повода
и осаживают,- ибо в таком случае привыкает он становиться на дыбы и сбрасывать с себя
всадника,- но сперва уступают ему и сами предаются его стремительности; когда же
увидят, что конь истощил свою рьяность в собственной своей стремительности и в
усилиях, тогда уже, укротившегося, взяв в свои руки, с помощию искусства делают еще
более послушным. Так да будет, по слову Соломонову, благо ходити в дом плача,
нежели… в дом пира (Еккл. 7, 3), если кто, искусно и кротко пользуясь даром слова,
намерен страждущему сообщить собственное свое здоровье, а не заразиться чужою
скорбию, как воспалением в глазах.
Итак, плачь с плачущими. Когда видишь брата, сетующего в покаянии о грехах,
плачь с таковым и состражди ему. Таким образом при чужих страстях можно будет тебе
исправить свою собственную, ибо кто о грехе ближнего источил горячие слезы, тот
исцелил себя самого тем, что оплакивал брата. Таков был сказавший: печаль прият мя от
грешник, оставляющих закон Твой (Пс. 118, 53). Проливай слезы о грехе: это - душевный
недуг, это - смерть души бессмертной; грех достоин плача и немолчных рыданий. О нем
да проливаются все слезы, и да не прекращаются стенания, воссылаемые из глубины
сердца. Плакал Павел о врагах креста Христова (Флп. 3, 18), плакал Иеремия о погибших
людях. Поелику недоставало ему естественных слез, то просил он источника слез и
виталища последняго [3] (Иер. 9, 1, 2). Сяду, говорит он, и плачуся людей моих погибших
дни многи. Такие слезы и такой плач ублажает слово, а не расположение предаваться
всякой печали и быть готову плакать по всякому поводу.
Видал я еще иных сластолюбцев, которые, по чрезмерному любосластию, под
предлогом печали обращались к вину и пьянству и покушались извинить свою
невоздержность словами Соломона, который говорит: дадите вина сущим в печалех
(Притч. 31, 6). Но это приточное слово, которым не позволение упиваться дано, но
поддерживается жизнь человеческая. Не говорю уже о загадочном смысле сего изречения,
по которому под вином разумеется умственное веселие; и по первому представляющемуся
в речении смыслу не малое выражается в нем попечение о том, чтобы безутешные и
горько плачущие, предавшись слишком плачу, не вознерадели о пище, но чтобы, как
хлебом укреплялось сердце любителя грусти, так вином поддерживались упадшие силы. А
винолюбцы и пьяницы не печаль утоляют, но обменивают одно зло на другое, и став
какими-то неблагонамеренными посредниками, одни душевные болезни меняют на
другие. Подражая тем, которые уравнивают тяжести на весах, они столько же убавляют
печали, сколько прибавляют сластолюбия. Впрочем, думаю, что вино должно подавать
помощь природе, но не позволительно до того напиваться неразбавленным вином, чтобы
оно производило помрачение рассудка; потому что скорбь не вытекает вместе с вином, а
между тем в душе является новое зло - пьянство. Если же рассудок есть врач печали, то
крайним злом будет пьянство, препятствующее врачеванию души.
Но совокупи в уме все по порядку мною сказанное и найдешь возможность и пользу
апостольского узаконения; поймешь, как тебе всегда радоваться, следуя здравому разуму,
как непрестанно молиться, как о всем благодарить, каким образом утешать скорбящих,
чтобы во всем быть тебе совершенным и уготованным при помощи Святого Духа и при
обитающей в тебе благодати Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава
во веки веков! Аминь.
Примечания:
[I] Сия святая мученица пострадала в начале IV века по Р. Х. Святая Церковь празднует память ее 31
июля.
[1] Назначенный, установленный.
[II] Сей закон издан при Диоклетиане в 303 г. по Р. Х.
[2] Бросилась.
[3] Пристанища путников.
Беседа 6
На слова из Евангелия от Луки:
"Разорю житницы моя и большия созижду" (Лк. 12, 18);
и о любостяжательности
Два рода искушений: потому что или скорби испытывают сердца, как золото в
горниле, в терпении открывая их доброту, или нередко самое благоденствие жизни
служит для многих вместо испытания. Ибо одинаково трудно - сохранить душу не
униженною в затруднительных обстоятельствах жизни и не превознестись гордостью в
положении блистательном. Примером же искушений первого рода служит великий Иов,
этот непреоборимый подвижник, который все насилия диавола, как стремление потока,
выдержав с непоколебимым сердцем и неизменным рассудком, показал, что он тем выше
искушений, чем по видимому значительнее и труднее борьбы, на которые вызывал его
враг. Искушений же благоденствием жизни есть и другие некоторые примеры, а также
примером сего служит и этот богач, о котором читано нам ныне. Он одним богатством
уже обладал, а другого надеялся. Между тем человеколюбивый Бог не осудил его вначале
за неблагодарность нрава, но к прежнему его богатству непрестанно прилагал новое
богатство, в ожидании, что, насытив его когда-нибудь, обратит душу его к общительности
и кротости. Ибо сказано: человеку… богату угобзися нива [1]; и мысляше в себе, глаголя:
что сотворю!.. Разорю житницы моя и большия созижду (Лк. 12, 16-18). Для чего ж
угобзися нива у человека, который не хотел сделать ничего доброго из сего урожая? Чтобы
тем в большей мере открылось Божие долготерпение, когда даже до такой степени
простерлась благодать Божия; потому что Бог дождит на праведныя и на неправедныя, и
солнце Свое сияет на злыя и благия (ср.: Мф. 5, 45). Но таковая благость Божия навлекает
большее наказание на лукавнующих. Бог послал дожди на землю, возделанную руками
любостяжательными; Бог дал солнце, чтобы согреть семена и умножить плоды
посредством урожая. Вот что было от Бога: пригодность земли, благорастворенное
состояние воздуха, обилие семян, содействие волов и все прочие условия, при которых
обыкновенно
процветает
земледелие.
Что
ж
от
человека?
Злой
нрав,
человеконенавидение, скупость. Сим воздал он Благодетелю. Не помнил он общей
природы, не думал, что избытки должно разделять неимущим, не обратил внимания на
заповедь: не отрецыся благотворити требующему; и: милостыни и вера да не
оскудевают тебе (Притч. 3, 27, 3); и: раздробляй алчущему хлеб твой (Ис. 58, 7). Не
услышаны им все пророки, все вопиющие учители; ломились у него житницы, стесненные
множеством положенного в них, а скупое сердце было не полно. Непрестанно
прикладывая к старому новое и ежегодными прибавлениями увеличивая обилие, впал он в
это неразрешимое затруднение, по любостяжательности не соглашаясь расстаться с
старым и по множеству не находя места, где положить новое. Оттого у него бесчисленные
предприятия, мучительные заботы.
Что сотворю? Кто не пожалеет о человеке, который в таком стеснительном
положении? Жалким делает его урожай, жалким делают настоящие блага, а еще более
жалким делает ожидаемое. Земля ему приносит не доходы, но произращает воздыхания;
не урожай плодов доставляет она, но заботы и скорби и страшное затруднение. Он сетует
подобно беднякам, и не то ли же самое слышим от него, что и от человека, стесненного
нищетою? Что сотворю? Откуда возьму пропитание? Откуда возьму одежду? То же
говорит и богатый, мучится в сердце, снедаемый заботою. Что веселит других, от того
сохнет любостяжательный: не радует его, что все у него в доме наполнено; но текущее к
нему и льющееся чрез края хранилищ богатство уязвляет душу его опасением, чтобы не
перепало чего-нибудь посторонним и чтобы это не обратилось в источник какого-либо
добра для нуждающихся. И мне кажется, что болезнь души его подобна болезни людей
прожорливых, которые скорее согласятся надорвать себя многоядением, нежели
поделиться остатками с нуждающимися.
Познай, человек, Даровавшего. Вспомни себя самого, кто ты, к чему приставлен, от
Кого получил это, за что предпочтен многим. Ты служитель благого Бога; приставник
подобных тебе рабов: не думай, что все приготовлено для твоего чрева; о том, что у тебя в
руках, рассуждай, как о чужом. Оно не долго повеселит тебя, потом утечет и исчезнет; но
у тебя потребуют строгого в этом отчета. А ты все держишь взаперти, за дверьми и
запорами, и, приложив печати, не спишь от забот, и раздумываешь сам с собою, слушаясь
безумного советника - себя самого. Что сотворю? Следовало бы сказать: "Наполню души
алчущих, отворю свои житницы, созову всех нуждающихся. Буду подражать Иосифу,
являя человеколюбие, произнесу великодушное слово: все, у кого нет хлеба, приходите ко
мне; как из общих источников, приобщись дарованной Богом благодати каждый, сколько
кому нужно!" Но ты не таков! Отчего же? Оттого, что завидуешь людям в наслаждении, и,
сложив в душе лукавый совет, заботишься не о том, чтобы дать каждому что нужно, но
чтобы, все захватив, всех лишить возможной от того пользы.
Близко были пришедшие за его душою, а он рассуждал в душе о яствах. В эту ночь
похищен он, а еще мечтал о наслаждении многие годы. Дано только ему время обо всем
передумать и сделать явным свое расположение, чтобы потом услышать приговор, какого
заслуживало его произволение. Да не будет сего с тобою! Для того и написано сие, чтобы
мы избегали подобных поступков.
Подражай земле, человек: приноси плоды, как она, чтобы не оказаться тебе хуже
неодушевленной (земли). Она возрастила плоды не для своего наслаждения, но на
служение тебе. А ты, если и явишь плод благотворения, то соберешь его сам для себя;
потому что благотворность добрых дел возвращается к дающим. Подал ты алчущему? И
поданное тобою возвращается к тебе с приращением. Как хлебное зерно, упав в землю,
обращается в прибыль бросившего, так хлеб, поверженный алчущему, впоследствии
приносит стократную пользу. Поэтому конец земледелия да будет для тебя началом
небесного сеяния; ибо сказано: сейте себе в правду (Ос. 10, 12).
Для чего же ты беспокоишься? Для чего мучишь себя, усиливаясь заключить
богатство свое в глину и кирпич? Лучше имя доброе, нежели богатство много (Притч. 22,
1). А если уважаешь деньги за честь, получаемую ради них, то смотри насколько выгоднее
в рассуждении славы именоваться отцом тысяч детей, чем иметь в кошельке тысячи
монет? Деньги, и не хотя, оставишь здесь, а славу добрых дел принесешь с собою ко
Господу, когда пред общим Судиею окружит тебя целый народ, и будут именовать своим
кормителем, благодетелем, и станут приписывать тебе все имена человеколюбия. Не
видишь ли, что на зрелищах ради кратковременного почета, ради народных криков и
рукоплесканий тратят богатство на борцов, на шутов и на людей, сражающихся со
зверями, на которых иной погнушался бы и взглянуть? А ты скуп на издержки, когда
можешь достигнуть такой славы! Хвалить будет Бог, ликовать будут Ангелы, ублажать
станут все люди, сколько их ни было от создания мира. Вечная слава, венец правды,
Царство Небесное будут тебе наградою за доброе распоряжение сим тленным
имуществом. Но ты ни о чем этом не заботишься; стараясь о настоящем, презираешь
чаемое. Итак, назначь богатство на разные употребления, поставляя великолепие и славу в
издержках на нуждающихся. Пусть и о тебе будет сказано: расточи, даде убогим, правда
его пребывает во век (Пс. 111, 9). Не дорожись, повышая цену во время нужды; не
выжидай скудости в хлебе, чтобы отворить свои житницы, ибо продаяй пшеницу скупо, от
народа проклят (Притч. 11, 26). Не жди голода для золота, ни общей скудости для
собственного своего обилия. Не корчемствуй людскими бедствиями; гнева Божия не
обращай в случай к умножению у себя денег. Не раздирай ран у тех, которые биты
бичами.
Но у тебя в виду золото, а на брата не обращаешь внимания. Знаешь чекан монеты и
различаешь настоящую монету от поддельной, но вовсе не узнаешь брата в нужде. Тебя
крайне веселит доброцветность золота, но не рассчитываешь, сколько стонов бедного
сопровождает тебя.
Как представлю взорам твоим страдания бедного? Осмотрев внутренность дома,
видит он, что золота у него нет и никогда не будет; домашние приборы и одежда точно
таковы, как и у всякого нищего; все они стоят не многих оволов [2]. Что ж еще?
Обращает, наконец, взор на детей, чтобы, отведя их на торг, в этом найти пособие против
голодной смерти. Представь при этом борьбу неминуемого голода и отеческой любви.
Голод угрожает самою бедственною смертию, а природа влечет к противному, убеждая
умереть вместе с детьми. Много раз собирается он идти, много раз останавливается;
наконец препобежден, вынужденный необходимостию и неумолимою нуждою. И над чем
еще задумывается этот отец? "Которого прежде продать мне? На которого приятнее
взглянет хлебопродавец? Не взять ли старшего? Но уважаю его старшинство. Или
младшего? Но жаль его возраста, который не чувствует еще несчастий. Этот сохраняет в
себе ясные черты родителей; а этот способен к учению. Увы, какое затруднение! Что со
мною будет? На которого из них напасть мне? У какого зверя занять мне душу? Как
забыть природу? Если всех удержу при себе, то увижу, как все будут истаевать от голода.
Если продам одного, то какими глазами буду смотреть на остальных, сделавшись уже для
них подозрительным, так что перестанут мне верить? Как буду жить в доме, сам доведя
себя до бесчадия? Как пойду за стол, на котором обилие произведено такими
средствами?" И он после бесчисленного множества слез идет продавать любезнейшего
сына!
А тебя не трогает страдание; ты не хочешь взойти в чувствование природы! Этого
несчастного угнетает голод, а ты медлишь и смеешься, способствуя к тому, чтоб
продлилось его бедствие! Он утробу свою предлагает тебе ценою за пищу, а у тебя не
только не цепенеет рука, собирающая подать с таких несчастий, но даже ты еще
домогаешься большего и стараешься, как бы, взяв больше, дать меньше, чтобы для этого
бедняка несчастие его сделать во всех отношениях более тягостным! Ни слезы не
возбуждают в тебе жалости, ни воздыхания не смягчают сердца; ты непреклонен и
неприступен! В всем видишь золото, везде представляешь золото; о нем грезишь и во сне,
о нем думаешь и во время бодрствования. Как сумасшедшие в припадке бешенства не
действительные видят вещи, но представляют то, что производит в них болезнь; так и у
тебя душа, одержимая сребролюбием, во всем видит золото, во всем видит серебро.
Приятнее тебе смотреть на золото, нежели на солнце. Ты желал бы, чтобы все
превратилось в золотой состав, и, как только можно, придумываешь к тому способы. Чего
не приводишь в движение ради золота? Хлеб у тебя делается золотом, вино сседается в
золото, и шерсть обращается у тебя в золото; всякий торговый оборот, всякая выдумка
приносят тебе золото. Золото само себя рождает, размножаясь чрез рост; в тебе нет
сытости, не видно конца пожеланию. Детям, когда они жадны, нередко позволяем без
меры есть что они особенно любят, чтобы излишним пресыщением произвести
отвращение; но не таков корыстолюбец: чем более он получает, тем большего желает.
Богатство аще течет, не прилагайте сердца (Пс. 61, 11); а ты удерживаешь
текущее и преграждаешь ему все пути. Но когда оно удержано и запружено, что тогда
делает с тобою? Расторгает преграды. Так, конечно, и теперь, насильно будучи задержано
и непрестанно прибывая, разоряет житницы богатого, сравнивает с землею его
сокровищницы, подобно вторгшемуся неприятелю.
Но он построит большие? Неизвестно, не оставит ли их наследнику разоренными;
ибо скорее сам отойдет, похищенный смертию, нежели они воздвигнутся по
любостяжательному его замыслу. Но его конец согласен с злыми его преднамерениями; а
вы послушайтесь меня и, растворив все двери своих сокровищниц, дайте богатству
беспрепятственный выход; как будто великой реке, которая чрез тысячи протоков
орошает многоплодную землю, дайте и вы богатству различными путями вливаться в
домы бедных! В колодцах, чрез вычерпывание, вода делается лучшею; а если колодцы
запущены, то вода в них загнивает,- и застой богатства бесполезен; а движение его и
перехождение из рук в руки общеполезно и плодоносно. Сколько похвал от
облагодетельствованных! И ты не презирай их. Какая награда от праведного Судии! И ты
не сомневайся в ней.
Всюду да будет перед тобою пример осуждаемого богача, который, охраняя
настоящее, беспокоясь об ожидаемом, и не зная наверно проживет ли завтра, сегодня уже
грешит и на завтрашний день. Не приходил еще проситель, а он предварительно выказал
уже свою жестокость; не собрал еще плодов, а заслужил уже осуждение за
любостяжательность. Земля готовила ему богатый пир, заранее показывая на нивах
обильную жатву, открывая на виноградных лозах множество гроздов, предлагая маслину,
обремененную плодами, обещая всякое наслаждение в древесных плодах; а он был
негостеприимен и бесплоден. Еще не собрал, и завидует уже нуждающимся. А сколько
опасностей до собрания плодов? И град иногда побивает, и зной похищает из рук, и вода,
неблаговременно излившаяся из облаков, портит плоды. Почему ж не молишься Господу,
чтобы довершил милость, но предварительно делаешь себя недостойным принять, что
имеешь уже в виду?
Ты втайне говоришь сам с собою; но слова твои оцениваются на небе. Потому
оттуда приходят к тебе ответы. Что же говорит богатый? Душе, имаши многа блага
лежаща: яждь, пий, веселися ежедневно (Лк. 12, 19). Какое безумие! Если бы у тебя была
душа свиньи: чем иным, кроме этого, порадовал бы ты ее? Столько ты скотоподобен, до
того несведущ в душевных благах, что предлагаешь душе плотские снеди! Что принимает
в себя чрево, то назначаешь ты душе. Ежели в душе есть добродетель, ежели исполнена
она благих дел, ежели близка к Богу, то имеет многа блага, и пусть веселится прекрасным
душевным веселием. Но поелику мыслишь ты земное,- чрево у тебя богом (Флп. 3, 19),
весь ты стал плотским, поработился страстям, то выслушай приличное тебе наименование,
которое дал тебе не кто-либо из людей, а Сам Господь: безумне! в сию нощь душу твою
истяжут от тебе: а яже уготовал еси, кому будут? (Лк. 12, 20). Такое осмеяние
безрассудства тягостнее вечного наказания!
Тот, кто в скором времени будет похищен, что предпринимает? Разорю житницы
моя, и большия созижду (Лк. 12,18). Прекрасно делаешь, сказал бы я ему, потому что
сокровищницы неправды того и стоят, чтобы их разорить. Разрушь своими собственными
руками, что худо тобою построено; разломай хлебные закрома, от которых никто никогда
не отходил с утешением. Уничтожь все здание, которое охраняет любостяжательность;
сломай кровли, разбери стены, открой солнцу покрытую плесенью пшеницу, освободи из-
под стражи заключенное в узы богатство, отвори всем напоказ темные убежища мамоны.
Разорю житницы моя, и большия созижду. А если и их наполнишь, что тогда
придумаешь? Ужели будешь опять разорять и опять строить? Но что безумнее этого -
бесконечно трудиться, тщательно созидать и прилежно разорять? Ежели хочешь, есть у
тебя житницы - это дома бедных. Скрывай себе сокровище на небеси (Мф. 6, 20). Что там
положено, того ни червь не поедает, ни тля не изводит, ни разбойники не расхищают.
"Но тогда буду уделять нуждающимся, когда наполню вторые житницы". Долгие
лета жизни ты назначил себе. Смотри, чтобы не предварил тебя поспешающий срок. Это
обещание показывает не доброту, а лукавство; потому что обещаешь не с тем, чтобы
давать впоследствии, но чтобы отказать на сей раз. Что ныне препятствует подаянию?
Бедного ли нет? Житницы ли не полны? Награда ли не готова? Заповедь ли не ясна? Но
голодный чахнет; нагой цепенеет; должник притеснен,- а ты откладываешь милостыню до
завтра! Послушай Соломона: не рцы: отшед возвратися, и заутра дам… не веси бо, что
породит находящий день (Притч. 3, 28).
Какие заповеди презираешь, заградив себе слух сребролюбием! Сколько
благодарности должно тебе иметь к Благодетелю, как веселиться и отличаться честию, что
не сам ты неотступно стоишь у чужих дверей, но другие приступают к твоим дверям! А
теперь ты пасмурен и недоступен, уклоняешься от встреч, чтобы не принудили тебя
выпустить из рук какой малости. У тебя одно натвержено слово: "Нет у меня, не дам;
потому что сам беден". Действительно, ты беден и скуден всяким добром; беден ты
любовию, беден человеколюбием, беден верою в Бога, беден вечным упованием. Сделай,
чтобы братья имели долю в твоей пшенице; что завтра сгниет, то ныне удели
нуждающемуся. Самый худший род любостяжательности - не уделять нуждающимся и
того, что может повредиться.
Скажешь: кому делаю обиду, удерживая свою собственность? - Скажи же мне, что у
тебя собственного? Откуда ты взял и принес с собою в жизни? Положим, что иной, заняв
место на зрелище, стал бы потом выгонять входящих, почитая своею собственностию
представляемое для общего всем употребления; таковы точно и богатые. Захватив всем
общее, обращают в свою собственность, потому что овладели сим прежде других. Если бы
каждый, взяв потребное к удовлетворению своей нужды, излишнее предоставлял
нуждающемуся, никто бы не был богат, никто бы не был и скуден. Не наг ли ты вышел из
матерняго чрева? Не наг ли и опять возвратишься в землю? Откуда же у тебя, что имеешь
теперь? Если скажешь, что это от случая: то ты безбожник, не признаешь Творца, не
имеешь благодарности к Даровавшему. А если признаешь, что это от Бога, то скажи
причину, ради которой получил ты? Ужели несправедлив Бог, равно разделяющий нам
потребное для жизни? Для чего ты богатеешь, а тот пребывает в бедности? Не для того ли,
конечно, чтобы и ты получил свою мзду за доброту и верное домостроительство, и он
почтен был великими наградами за терпение? А ты, захватив все в ненаполнимые недра
любостяжательности, думаешь, что никого не обижаешь, лишая сего столь многих? Кто
любостяжателен? Не удерживающийся в пределах умеренности. А кто хищник?
Отнимающий у всякого, что ему принадлежит. Как же ты не любостяжателен, как же ты
не хищник, когда обращаешь в собственность, что получил только в распоряжение? Кто
обнажает одетого, того назовут грабителем; а кто не одевает нагого, хотя может это
сделать, тот достоин ли другого какого названия? Алчущему принадлежит хлеб, который
ты у себя удерживаешь; обнаженному - одежда, которую хранишь в своих кладовых;
необутому - обувь, которая гниет у тебя; нуждающемуся - серебро, которое закрыто у
тебя. Поэтому всем тем делаешь ты обиду, кого мог бы снабдить.
Скажешь: хороши слова, но золото лучше. То же говорят и тем, которые пред
невоздержными рассуждают о целомудрии. И они, когда осуждается предмет их
вожделения, самым напоминанием разжигаются в похоти. Как представлю твоему взору
страдания бедного, чтобы узнать тебе, из скольких воздыханий составляешь свое
сокровище? О, как драгоценно в день суда покажется тебе сие слово: приидите,
благословеннии Отца Моего наследуйте уготованное вам Царствие от сложения мира.
Взалкахся бо, и дасте Ми ясти; возжадахся, и напоисте Мя… наг, и одеясте Мя (Мф. 25,
34-36)! Какой же трепет, какое изнеможение, какая тьма обнимут тебя, когда услышишь
осуждение: идите от Мене, проклятии, во тьму кромешную, уготованную диаволу и
аггелом его: взалкахся бо, и не дасте Ми ясти; возжадахся бо, и не напоисте Мене… наг
бех, и не одеясте Мене (Мф. 25, 41-43). Ибо не хищник там обвиняется, но осуждается не
делившийся с другими.
Я сказал, что почитал полезным. Если послушаешься, известны блага, уготованные
по обетованиям; а если преслушаешь, написана и угроза,- но желаю, чтобы ты избежал и
не дознал ее опытом, приняв лучшее намерение, и чтобы собственное твое богатство
сделалось для тебя искупительной ценою, и ты достиг уготованных небесных благ, по
благодати Призвавшего всех нас в Царство Свое. Ему слава и держава во веки веков!
Аминь.
Примечания:
[1] Был хороший урожай в поле.
[2] Овол - мелкая монета.
Беседа 7
К обогащающимся
И сегодня утром говорили мы о сем юноше (Мф. 19, 16-22); трудолюбивый
слушатель, конечно, помнит тогдашние наши исследования. И во-первых, о том, что
юноша сей не одно лицо с законником, упоминаемым у Луки (Лк. 10, 25-28). Последний
был пытлив, предлагал вопросы в насмешку; а тот спрашивал здраво, но только принимал
не благопокорно, ибо не пошел бы от Господа, скорбя о таких Его ответах, если бы
вопросы делал Ему презрительно. Почему и нрав его представился нам какою-то смесью:
по указанию Писания частию стоит он похвалы, а частию весьма жалок и не подает
никакой надежды. В нем заслуживает похвалу то, что познал истинного Учителя, и, не
остановив внимания на гордости фарисеев, на самомнении законников, на толпе
книжников, приписал это имя единому истинному и благому Учителю. В нем хорошо и
то, что, по-видимому, был озабочен тем, как наследовать живот вечный. Но прочее -
именно то, что, выслушав у истинного Учителя спасительные уроки, не написал их на
сердце своем, и наставлений Его не привел в исполнение, но отошел с прискорбием,
омраченный страстию богатолюбия,- изобличает в юноше, что воля его не всецело
обращена была к истинному благу, но имела в виду нравящееся большему числу людей.
Сим же доказываются неровность и взаимное между собою несогласие его нравов.
Ты называешь Господа Учителем, а не делаешь, что должно ученику! Исповедуешь
Его благим, а пренебрегаешь даруемым от Него! Между тем Благий, без сомнения, подает
блага. Ты спрашиваешь о вечной жизни, а на деле оказывается, что весь ты привязан к
наслаждению жизни настоящей. Какое же трудное, тяжелое, неудобоносимое слово
предложил тебе Учитель? Продаждь имение твое и даждь нищим (Мф. 19, 21). Если бы
возложил на тебя труды земледельческие, или опасные предприятия по торговле, или что
еще есть трудного для ищущих прибытка, то надлежало бы тебе опечалиться,
огорчившись сим повелением. Если же таким удобным путем, не требующим ни труда, ни
пота, обещает сделать тебя наследником вечной жизни,- почему не радуешься удобству
спасения, а удаляешься с болезнующею и сетующею душою и делаешь для себя
бесполезными все прежние свои труды? Ибо, если ты, как говоришь, не убил, не
прелюбодействовал, не украл, не свидетельствовал ни на кого свидетельства ложного, то
тщание свое об этом сам для себя делаешь бесполезным,- не присовокупил остального,
чрез что одно мог бы ты войти в Царство Божие. Если бы врач обещал исправить
повреждения в членах, какие у тебя есть от природы или от болезни,- не благодушно ли
выслушал бы ты это? Но когда великий Врач душ хочет сделать совершенным тебя, у
которого недостает существеннейшего,- не принимаешь милости, а сетуешь и
становишься унылым.
Видно, что далек ты от этой заповеди и ложно засвидетельствовал о себе, что
возлюбил ближнего, как самого себя. Ибо вот повелеваемое Господом вполне изобличает
тебя, что нет в тебе истинной любви. Если бы справедливо было утверждаемое тобою, что
от юности сохранил ты заповедь любви и столько же воздавал каждому, сколько и себе, то
откуда у тебя такое огромное имение? Попечение о нуждающихся расточительно для
богатства. Хотя каждый на необходимое содержание берет немного, однако же, поелику
все вместе получают часть из имения, то издерживают его на себя. Поэтому кто любит
ближнего, как самого себя, тот ничего не имеет у себя излишнего перед ближним. Но ты
оказываешься имеющим стяжания многа (Мф. 12, 22). Откуда же это у тебя? Не ясно ли
из этого видно, что собственное свое удовольствие предпочитаешь ты облегчению участи
многих? Поэтому чем больше у тебя богатства, тем меньше в тебе любви.
Давно бы ты позаботился расстаться с деньгами, если бы любил своего ближнего. А
теперь имение теснее с тобою связано, нежели телесные члены; разлучение с ним для тебя
столько же прискорбно, как и отсечение самых необходимых членов. Если бы одевал ты
нагого, если б отдавал хлеб свой алчущему, если б дверь твоя отверста была всякому
страннику, если б ты был отцом сирот, если б отдавал ты всякому немощному, то о каком
имении стал бы ты скорбеть теперь? Отчего бы огорчаться тебе, отдавая остальное, если
бы издавна заботился ты разделять это нуждающимся?
Сверх того, никто не скорбит, когда отдает свою собственность на торжище и
взамен приобретает, что для него нужно; напротив того, чем за меньшую цену покупает
дорогие вещи, тем более радуется, что удался ему такой славный промен. А ты скорбишь,
раздавая золото, серебро и стяжания, то есть уступая камни и прах, чтобы приобрести на
них блаженную жизнь.
Но на что же употребишь богатство? Облечешь ли себя в многоценную одежду? Для
тебя достаточно будет хитона в два локтя; прикрытие себя одной одеждой удовлетворит
всем нуждам в одеянии. Но ты станешь употреблять богатство на роскошный стол?
Одного хлеба довольно, чтобы наполнить чрево. Отчего же скорбишь? Чего лишаешься?
Славы ли, доставляемой богатством? Но если станешь искать славы не на земле, то
обретешь ту истинную и светлую славу, которая вводит тебя в Небесное Царство.
"Но самое обладание богатством вожделенно, хотя бы от него и никакой не было
пользы". Всякому известно, что попечение о бесполезном неразумно. Но, может быть,
покажется тебе странным, что намерен я сказать; однако ж это всего справедливее.
Богатство, если расточать его так, как повелевает это Господь, остается во владении; а
если удерживать его у себя, отходит от владетеля. Если станешь беречь его, оно не будет
твоим; если станешь расточать, не потеряешь. Ибо расточи, даде убогим: правда его
пребывает во век (Пс. 111, 9).
Но не ради одежды и не ради пищи многим вожделенно богатство; напротив того,
диавол придумал какой-то хитрый способ доставлять богатым тысячи случаев к
издержкам; поэтому они домогаются излишнего и бесполезного, как чего-то
необходимого - и всего им мало на придумываемые ими траты. Разделяют богатство на
нужду настоящую и на нужду будущую: часть отлагают себе и часть детям; потом и это
делят на покрытие разных трат. Послушай, какие у них распоряжения: эта часть, говорят,
пойдет в употребление, а эта отложится в запас; и часть, назначенная на покрытие нужд,
пусть превысит пределы необходимости; вот это послужит на домашние расходы, а это
отделится на то, чтобы показать себя людям; этого станет на пышность в дороге, а это
сделает, чтобы, и сидя дома, жить светло и знатно. А мне остается только дивиться такой
выдумке излишеств. У них тысячи колесниц; на одних возят всякую рухлядь, на других,
покрытых золотом и серебром, ездят сами. У них множество коней, и они, как люди, ведут
родословные по родовитости отцов: одни возят их во время прогулки по городу, другие
участвуют с ними на охоте, иные объезжены для дороги. Узды, подпруги, хомуты - все
серебряные, все осыпаны золотом; попоны из багряницы украшают коней, как женихов. У
них множество мулов, разделенных по цвету; возничие их сменяют друг друга, одни
впереди, другие сзади. У них несчетное множество других домашних слуг, чтобы стало
для пышности всякого рода: управители, ключницы, землепашцы, обученные всякому
ремеслу, и необходимому, и изобретенному для наслаждения и роскоши; повара,
хлебники, виночерпии, охотники, ваятели, живописцы, учредители удовольствий всякого
рода. У них стада верблюдов, то перевозящих тяжести, то пасущихся, табуны лошадей,
гурты быков, овец и свиней; при них свои пастухи; у них своя земля, достаточная для
прокормления всего этого (скота) и еще приумножающая богатство получаемыми с нее
доходами. У них бани в городе, бани на дачах. Дома сияют мраморами всякого рода -
один из фригийского камня, другой из лакедемонской или фессалийской плиты; и одни
дома согревают зимой, другие прохлаждают летом; полы испещрены разноцветными
камнями, потолки вызолочены; где нет по стенам мрамора, там украшено живописными
цветами. А когда, по разделе на бесчисленные траты, богатство остается еще в избытке,-
его кладут в землю, берегут в тайных местах, потому что будущее неизвестно, как бы не
постигли нас какие-нибудь неожиданные нужды.
Точно неизвестно, будешь ли иметь нужду в зарытом золоте, но не неизвестно
наказание за бесчеловечные нравы. Когда при бесчисленных выдумках не мог ты
расточить богатства, тогда скрыл его в землю. Страшное же безумие - копаться в земле,
пока золото еще в рудокопне; а когда оттуда вынуто, опять прятать в земле!
А потом, думаю, бывает и то, что, зарывая богатство, зарываешь с ним вместе и
сердце. Ибо сказано: идеже… сокровище твое ту… и сердце (Мф. 6, 21). Потому-то
заповеди и тяжелы (для подобных людей); ибо они делают себе и жизнь не в жизнь уже
тем, что заняты бесполезными издержками.
И мне кажется, что страсть сего юноши и подобных ему походит на то, как если бы
какой путник при сильном желании увидеть город, неутомимо дошедши до самого сего
города, потом остановился бы в какой-нибудь гостинице под городскими стенами, по
лености сделать небольшой переход, обращая в ничто предшествовавший труд и лишая
себя возможности видеть красоты города. Таковы и те, которые предпринимают, правда,
сделать иное, но не соглашаются отказаться от своего имения. Знаю многих, которые
постятся, молятся, воздыхают, оказывают всякое неубыточное благоговение, но не дают
ни одного овола теснимым нуждою. Какая же для них польза от прочих добродетелей? Их
не приемлет Царство Божие. Потому сказано: удобее… вельбуду сквозе иглине уши
проити, неже богату в Царствие Небесное (Лк. 18, 25).
Но хотя приговор так ясен и Изрекший не лжив, однако же убежденных немного.
Говорят: "Как же будем жить, оставив все? Какой вид приимет жизнь, если все станут
продавать, все отказываться от имения?" Не спрашивай у меня разумения Владычних
заповедей; Законодатель знает, как с законом поставить в соответствие и возможность
(его исполнения). А у тебя испытывается сердце, как бы на весах, куда оно наклонно, к
истинной ли жизни или к настоящим наслаждениям. Рассуждающие здраво должны
держаться той мысли, что богатство можем употреблять, как приставники, а не как
имеющие право им наслаждаться. И отказывающиеся от него должны радоваться, как
уступающие чужое, а не огорчаться, как лишающиеся собственности. Для чего же
скорбишь? Для чего сетуешь в душе, слыша: продаждь имение твое? Если бы оно
последовало за тобою даже в будущую жизнь, и тогда не надлежало бы столько к нему
пристращаться, потому что оно затмевается тамошними почестями. А если необходимо
ему остаться здесь, то почему ж не продать его и не взять туда с собою вырученной от
него прибыли? Но ты, отдавая золото и приобретая коня, не унываешь; а уступая тленное
и получая взамен Небесное Царство, проливаешь слезы, отказываешь просящему,
отрекаешься от подаяния, придумывая тысячи предлогов к издержкам. Что будешь
отвечать Судии - ты, который одеваешь тканями стены, а не оденешь человека; убираешь
коней, а равнодушно смотришь на брата, одетого гнусно; даешь гнить пшенице, а не
питаешь алчущих; зарываешь в землю золото, а утесненного оставляешь без внимания?
А если и сожительница твоя - женщина богатолюбивая, то двойная болезнь. И
прихоти она воспламеняет, и сластолюбие увеличивает, и раздражает суетные пожелания,
придумывая какие-то камни - жемчуги, изумруды, яхонты, употребляя золото, то кованое,
то тканое, и усиливая болезнь глупостями всякого рода, потому что не между делом
занимаются этим женщины, но дни и ночи проводят в заботах о сем. И тысячи каких-то
ласкателей, угождая их пожеланиям, приводят красильщиков, серебряников, мироваров,
ткачей, набойщиков. Ни на минуту не дает вздохнуть мужу, муча его непрестанными
своими приказами. На удовлетворение женских пожеланий не станет никакого богатства,
хотя бы оно текло реками; когда им захочется иметь у себя привозимое от варваров миро,
как масло с рынка, морские цветы, раковины, морское перо, и в большем еще количестве,
нежели овечью шерсть. А золото, служа оправой драгоценным камням, составляет у них
убор то на челе, то на шее, то в поясах или оковывает собою руки и ноги. Ибо
златолюбивым женщинам приятно носить на руках оковы, только бы оковывало их
золото. Поэтому когда позаботиться о душе человеку, который услуживает женским
пожеланиям? Как от бурь и непогод тонут непрочные корабли, так от худых наклонностей
жен гибнут немощные души их сожителей. А богатство, расточаемое на столько
предметов и мужем и женою, которые превосходят друг друга в изобретении суетных
трат, естественным образом не имеет уже никакого случая перейти к посторонним. Если
слышишь: продаждь имение твое и даждь нищим, чтобы иметь напутие к вечному
блаженству,- отходишь скорбя. Если же скажут: отдай деньги роскошествующим
женщинам, отдай каменотесам, столярам, мозаикам, живописцам,- ты радуешься, как
приобретающий нечто драгоценнейшее денег.
Не видишь ли этих стен, разрушенных временем, и которых остатки, подобно
каким-то курганам, возвышаются по всему городу? Когда воздвигали их, сколько было в
городе бедных, которых тогдашние богачи презрели, заботясь об этих зданиях? Где же
сии пышные постройки? Где возбуждавший соревнование таким великолепием? Не
обращено ли все в кучу и не истреблено ли, подобно тому, что дети для забавы
вылепливают из песка; а строитель не в аду ли раскаивается, что заботился о суетном?
Старайся иметь великую душу; а стены, малы ли или велики, исполняют одну и ту же
службу. Когда вхожу случайно в дом человека глупого и некстати богатого, и вижу, что
дом испещрен всякого рода цветами, тогда узнаю, что у этого человека нет других
драгоценностей, кроме видимых, что он украшает бездушные вещи, а душа у него не
украшена. Скажи мне, к какому выгоднейшему употреблению служат серебряные ложа и
серебряные столы, постели и седалища из слоновой кости, между тем как ради них
богатство не переходит к бедным, хотя они тысячами стоят у дверей и оглашают их
всяким жалобным голосом?
Но ты отказываешь в подаянии, говоря, что невозможно удовлетворить просящих.
Твой язык подтверждает это клятвою, но рука обличает в противном; она безмолвно
разглашает твою ложь, сияя дорогим камнем в перстне. Один твой перстень сколько
человек может освободить от долгов? сколько поправить падающих домов? Один сундук
твой с одеждами может одеть целый народ, цепенеющий от холода. Но ты с ожесточением
отсылаешь бедного ни с чем, не страшась праведного воздаяния от Судии: ты не миловал,
и не будешь допущен в Царствие; не дал хлеба, и не получишь жизни вечной.
Но ты называешь себя бедным, и я соглашаюсь. Точно тот беден, кто нуждается во
многом. А нуждающимися во многом делает нас ненасытность пожеланий. К десяти
талантам стараешься приложить другие десять; а когда стало двадцать, домогаешься еще
двадцати; и непрестанно прилагаемое не останавливает стремления, а только разжигает
желание. Как для упивающихся прибавление вина служит побуждением к тому, чтобы
пить, так вновь разбогатевшие, приобретя много, желают еще большего, постоянным
приращением богатства питая свою болезнь. И эта ревность приводит их к противному,
потому что не столько веселит то, что в руках, как оно ни велико, сколько печалит то, что
еще не у них, и чего, по их мнению, недостает им; оттого душа их всегда снедается
заботами, домогаясь большего и большего. Им надлежало бы радоваться и благодарить,
что они достаточнее очень многих, а они недовольны и мучатся, потому что не
сравнились с тем или другим, которые их богаче. Когда станут в ряд с этим богачом,
тотчас усиливаются сравниться с более богатым; а если и того достигнут, то предметом
своего соревнования делают еще иного богача. Как входящие по лестнице непрестанно
заносят ногу на высшую ступень и не прежде останавливаются, как достигнув верха, так и
эти люди не успокаиваются в стремлении к обладанию, пока, взошедши высоко, не
разобьются от падения сверху. Творец вселенной на благодеяние людям устроил, что
птица селевкид [I] ненасытна; а ты, во вред многим, сделал ненасытною свою душу. Что
только видит глаз, всего того желает любостяжательный; не насытится око зрети (Еккл.
1, 8), и сребролюбец не удовольствуется тем, что получает. Ад не скажет: довлеет (Притч.
30, 16), и любостяжательный никогда не говорит: "Довольно".
Когда сделаешь употребление из того, что у тебя есть? Когда станешь наслаждаться
этим ты, непрестанно предающийся трудам приобретения? Горе совокупляющим дом к
дому и село к селу приближающим, да ближнему отъимут что (Ис. 5, 8). А ты что
делаешь? Не изобретаешь ли тысячи предлогов, чтобы захватить принадлежащее
ближнему? Говорит: дом соседа загораживает мне свет, беспокоит шумом, принимает в
себя бродяг; или жалуясь на все, к чему только есть случай, гонит, теснит, непрестанно
таскает, терзает, и не прежде успокаивается, как доведя до необходимости переселиться.
Что довело до смерти израильтянина Навуфея (3 Цар. 21, 1-16)? Не Ахаавово ли
пожелание иметь его виноградник? Любостяжательный - худой сосед в городе, худой
сосед в поле. Море знает свои пределы; ночь не преступает издревле положенных ей
границ; но любостяжательный не уважает времени: не знает предела, не уступает порядку
преемства, но подражает стремительности огня; все захватывает, все пожирает. И как
реки, сперва выходя небольшими истоками, потом от постепенных приращений
увеличившись до неопредолимой силы, своим стремлением уносят все преграждающее
путь, так и достигшие великого могущества в том самом, что притеснили уже некоторых,
приобретая силы делать еще большие обиды подобно прежде притесненным, порабощают
и остальных; и с возрастающим могуществом возрастает и лукавство. Ибо те, которые
прежде потерпели от них зло, оказывают им невольную помощь, содействуют в том,
чтобы делать другим вред и обиды. Кто из соседей, из живущих вместе и из имеющих с
ними дело не увлекается? Ничто не противится силе богатства - все преклоняется пред его
самовластием, все трепещет его владычества, потому что всякий из обиженных более
думает о том, как бы еще не потерпеть какого зла, нежели о том, как бы отмстить за
претерпенное. Богатый приводит пары волов, пашет, сеет, жнет на земле, ему не
принадлежащей. Если станешь противоречить - тебе удары. Если станешь жаловаться -
обвиняют тебя в оскорблении; если подашь в суд - будешь сидеть в тюрьме; готовы
клеветники, которые доведут тебя до опасности лишиться жизни. Рад будешь и еще что-
нибудь отдать, только бы освободиться от тяжбы.
Желал бы я, чтобы отдохнул ты немного от дел неправды, дал время своему
рассудку размыслить, к какому концу стремится попечение об этом. Есть у тебя такое-то
число десятин пахотной земли под садами, столько же какой-нибудь другой, горы, поля,
леса, реки, луга. Что ж после сего? Не всего ли три локтя земли ожидают тебя? Не
достаточно ли будет тяжести немногих камней, чтобы охранять жалкое тело? Для чего
трудишься? Для чего поступаешь беззаконно? Для чего собираешь своими руками
бесплодное и, о если еще только бесплодное, а не пищу для вечного огня! Отрезвишься ли
когда-нибудь от сего упоения? Будешь ли иметь здравый рассудок? Придешь ли в себя?
Представишь ли пред своими очами Христово судилище? Чем оправдишься, когда
обиженные станут вокруг тебя и возопиют на тебя праведному Судии? Что тогда будешь
делать? Каких наймешь себе ходатаев? Каких представишь свидетелей? Как уверишь
Судию, не поддающегося никакому обману? Там нет витий, нет убедительного
красноречия, которое бы могло скрыть истину пред Судиею. Туда не сопровождают ни
льстецы, ни деньги, ни величие сана. Останешься один без друзей, без помощников,
беззащитный, безответный, постыженный, печальный, унылый, покинутый, не смеющий
отверсть уст. Куда ни обратишь взор, везде увидишь ясные изображения злых дел: здесь
слезы сироты, там стенания вдовицы, там бедные, тобою избитые, слуги, которых ты
мучил, соседи, которых раздражал. Все восстанет против тебя; лукавый сонм злых твоих
деяний окружит тебя. Ибо как за телом тень, так за душою следуют грехи, явственно
изображающие ее дела. Потому там нет места запирательству, но заграждаются уста даже
самые бесстыдные; потому что сами о себе свидетельствуют дела каждого, не голос
издавая, но являясь такими, как были нами содеяны. Как изображу пред твоими взорами
сей ужас? Если только слушаешь меня, если только принимаешь сие к сердцу, то помни
тот день, в который открывается гнев Божий с небесе (Рим. 1, 18); помни тот день, в
который открывается славное пришествие Христово, когда восстанут сотворшии благая в
воскрешение живота, а сотворшии злая в воскрешение суда (Ин. 5, 29). Тогда вечный
стыд грешникам и огня ревность поясти хотящаго сопротивныя (Евр. 10, 27). Пусть это
огорчает тебя, но да не огорчает заповедь. Как мне подействовать на тебя? Что сказать
тебе? Царствия ты не желаешь, геенны не боишься. Где сыщется врачевание для души
твоей? Если ужасное не устрашает, радостное не привлекает, то каменному говорю я
сердцу.
Всмотрись, человек, в природу богатства. Что тебя удивляет так в золоте? Золото -
камень, серебро - камень, жемчуг - камень, камень и всякий из камней: хризолит, берилл,
агат, яхонт, аметист, яшма. Это цветы богатства, часть их кладешь ты в скрытность, самые
прозрачные камни покрывая тьмою, а часть носишь на себе, тщеславясь блеском сих
драгоценностей. Скажи: какая тебе польза вертеть руку, блестящую камнями? Не стыдно
ли тебе, подобно женщинам во время беременности, прихотливо желать камней? Как они
гложут камни, так и ты жаден до этих цветных камней, разыскивая сардоников, яшмы,
аметистов. Какой любитель нарядов мог прибавить хотя один день своей жизни? Щадила
ли кого смерть ради богатства? Миновала ли кого болезнь ради денег? Долго ли золоту
быть силками для душ, удою смерти, приманкою греха? Долго ли богатству служить
предлогом к войнам, из-за которого куют оружие, изощряют мечи? Ради него родные не
знают естественных уз, братья смотрят друг на друга убийством. Ради богатства пустыни
питают в себе убийц, море - разбойников, города - ябедников. Кто отец лжи? Кто
виновник ложных подписей? Кто породил клятвопреступление? Не богатство ли? Не
старание ли о богатстве? Что с вами делается, люди? Кто вашу собственность обратил в
средство уловлять вас? Имение дано вам в пособие жизни, а не в напутие к злу, на
искупление души, а не в повод к гибели.
"Но
богатство
необходимо
для
детей".
Это
благовидный
предлог
любостяжательности; ссылаетесь на детей, а удовлетворяете собственному сердцу. Не
вини невинного; у него свой есть Владыка, свой Домостроитель; от другого получил он
жизнь, от Него ожидает средств к жизни. Разве не для вступивших в браки написаны
Евангелия? Аще хощеши совершен быти… продаждь имение твое и даждь нищим (Мф.
19, 21). Ужели когда у Господа просил ты благочадия, когда молился, чтобы быть тебе
отцом детей, присовокуплял в молитвах это: дай мне детей, чтобы преслушать заповеди
Твои; дай мне детей, чтобы не достигнуть Небесного Царства? Кто же будет поручителем
за произволение сына, что он употребит данное как должно? Богатство многим послужило
к распутству. Не слышишь ли, что говорит Екклезиаст: видел я недуг великий и
страшный, богатство хранимо от стяжателя во зло ему (Еккл. 5, 12); еще: оставляю его
человеку будущему по мне; и кто весть, мудр ли будет или безумен (Еккл. 2, 18-19)? Итак,
смотри, чтобы тебе со многими трудами собрав богатство не приготовить для других
средства для грехов и потом не понести двойного наказания: и за то, что сам делал
неправду, и за то, что другого снабдил к тому средствами. Душа не ближе ли тебе всех
детей? Не в ближайшем ли она с тобою свойстве, нежели все прочее? Ей первой дай
лучшую часть наследия, ей доставь богатые средства к жизни, и тогда уже дели имение
детям. Дети, и ничего не наследовав от родителей, нередко наживали себе дома; но кто
сжалится над душою, если она тобой оставлена?
Доселе сказанное говорено было отцам. Бездетные же какую представляют нам
благовидную причину бережливости? "Не продаю имения, не даю нищим по причине
необходимых нужд в жизни!" Следственно, не Господь - твой Учитель; не Евангелие
служит правилом для твоей жизни. Но сам ты даешь себе законы. Смотри же, в какую
опасность впадаешь, рассуждая так! Если Господь предписал нам сие как необходимое, а
ты отвергаешь как невозможное, то не иное утверждаешь, а то, что ты разумнее
Законодателя.
"Но насладившись богатством в продолжение всей жизни, по смерти сделаю бедных
наследниками своего имения, письменно и в завещаниях объявив их владетелями всего
моего". Когда не будешь уже в кругу людей, тогда сделаешься человеколюбивым. Когда
увижу тебя мертвецом, тогда назову братолюбцем. Великая тебе благодарность за
щедролюбие, что, лежа в гробнице и разрешившись в землю, стал ты щедр на расходы и
великодушен! Скажи мне, за какое время потребуешь награды? За время ли жизни или за
время после смерти? Но пока был ты жив, тратил жизнь на удовольствия, погружался в
роскошь, тебе несносно было и взглянуть на бедных; а у умершего какая деятельность? На
какую награду имеют право поступки его? Покажи дела и требуй воздаяния. Никто не
торгует, когда торг кончился; никто не увенчивается, если пришел по окончании борьбы;
никто не показывает своего мужества после брани. Поэтому, как очевидно, и после жизни
невозможно стать благочестивым. Обещаешься делать благотворения чернилами и на
письме. А кто скажет тебе время отшествия? Кто поручится, какой будет род смерти?
Сколько людей были похищены из жизни в сильных припадках, так что от страдания не
могли произнести и одного слова? Как многих горячка делала не владеющими умом? Для
чего же ждешь времени, в которое, как часто случается, не будешь господином своих
помыслов? Глубокая ночь, тяжкая болезнь, а помощника нет; простирающий замыслы на
наследство готов, все устроил в свою пользу, и твои намерения делает неисполнимыми.
Тогда-то, озревшись туда и сюда, и увидя окружающую тебя пустоту, почувствуешь,
наконец, свое безрассудство, тогда-то воздохнешь о своем неразумии, что до такого
времени отлагал ты исполнение заповеди, когда и язык ослабевает, и дрожащая рука
трясется уже от предсмертных содроганий, и ты ни на словах, ни на письме не можешь
объявить своей воли. Да если и все явственно написано и всякое слово раздельно
произнесено, одной вставленной буквы достаточно, чтобы переменить твое распоряжение;
одна поддельная печать, два или три неправедные свидетеля могут передать все
наследство другим.
Для чего же обманываешь сам себя? Теперь худо распоряжаешься богатством на
плотские наслаждения, а впоследствии обещаешь то, над чем не будешь уже господином.
Худо, как показало слово, твое намерение. Пока жив, буду наслаждаться удовольствиями,
а умирая исполню заповеданное. И тебе скажет Авраам: восприял еси благая твоя в
животе твоем (Лк. 16, 25). Путь узкий и тесный не приемлет тебя, который не сложил с
себя бремени богатства; ты пошел, неся его на себе, а не сбросив, как было тебе повелено.
Во время жизни, себя самого ты предпочитал заповеди, а по смерти и разрушении
предпочел заповедь врагам; говоришь, чтобы не досталось такому-то, пусть возьмет
Господь. Чем же назвать это: мщением ли врагам или любовию к ближнему? Прочитай
свое завещание. "Хотелось бы мне еще пожить и насладиться своим имуществом".
Благодарность - смерти, а не тебе: если б ты был бессмертен, то не вспомнил бы о
заповедях. Не льститеся: Бог поругаем не бывает (Гал. 6, 7). Мертвое не приводится к
алтарю: принеси жертву живую. Кто приносит избытки, тот не приемлется; а ты, что
осталось в избытке после целой жизни, то приносишь Благодетелю. Если остатками
трапезы не смеешь угощать знаменитых людей, то как же осмеливаешься остатками
умилостивлять Бога?
Видите, богатые, конец богатолюбия и перестаньте пристращаться к имению. Чем
более ты любишь богатство, тем паче ничего не оставляй из своего имения. Все обрати в
свою собственность; все бери с собою, не оставляй богатства чужим. Может быть, что и
домашние твои не облекут тебя в последнее украшение, но откажут в погребении,
оказывая свое расположение уже наследникам. Или еще станут тогда умствовать к твоей
невыгоде и скажут: глупо наряжать мертвого и с большими издержками хоронить ничего
уже не чувствующего. Не лучше ли оставшимся наряжаться в дорогую и блистательную
одежду, нежели вместе с мертвецом гноить многоценные одеяния? Какая польза в
великолепном памятнике, в богатом погребении, в бесплодных издержках? Оставшееся
надобно употребить на необходимое для жизни. Вот что скажут, чтобы и тебе отмстить за
несносные твои поступки и твоим имением услужить наследникам. Поэтому
предварительно соверши над собой погребение; и прекрасное погребение - благочестие.
Отойди отсюда, облекшись во все; обрати богатство в собственное свое украшение, имей
его при себе. Поверь прекрасному Советнику, возлюбившему тебя Христу, нас ради
обнищавшему, да мы нищетою Его обогатимся (2 Кор. 8, 9), давшему Себя избавление за
нас (1 Тим. 2, 6).
Или поверим Ему как мудрому и знающему, что для нас полезно, или потерпим Его
как возлюбившего нас, или воздадим Ему должное как своему Благодетелю. Непременно
же исполним повеленное нам, чтобы стать наследниками вечной жизни, о Самом Христе,
Которому слава и держава во веки веков! Аминь.
Примечания:
[I] Птица сия, по мнению древних, истребляет саранчу.
Беседа 8
Говоренная во время голода и засухи
Лев возревет, и кто не убоится? Господь Бог глагола, и кто не проречет (Ам. 3, 8)?
Сделаю пророческое вступление в слово и, предлагая свой совет и свои мысли о том, что
полезно, в сотрудники для предстоящего дела возьму богодухновенного Амоса, который
врачевал горести подобные бедствиям, какие нас угнетают. Ибо во времена древние, когда
народ оставил отческое благочестие, попрал точное исполнение законов и впал в
идолослужение, сей самый пророк был проповедником покаяния, увещевая к обращению
и угрожая наказаниями. О как бы я желал хотя несколько употребить той ревности, какую
видим в сей древней истории! Только не дай Бог видеть окончания, соответственного
бывшему тогда! Ибо тот непокорный народ, подобно упрямому и необузданному
молодому коню, грызущему удила, не был обращен к полезному, но совратясь с прямого
пути, до тех пор бежал бесчинно и рвался из рук у возницы, пока, низринувшись в
пропасти и стремнины, не потерпел за свое непокорство достойной гибели. Да не будет
сего ныне с нами, дети мои, которых родил я благовествованием, которых повил
благословением рук! Напротив того, да будет слух ваш благосклонен, душа благопокорна,
да приемлет с мягкостию увещания, и да уступает говорящему, как воск - налагающему
печать, чтобы от одной этой охоты и я получил утешительный плод своих трудов, и вы
при отшествии (отсюда) похвалили как награду сделанное нами увещание!
Что же это такое, что хочет показать слово, однако же, медля объявлением
ожидаемого, надеждою слышания держит еще души в возбуждении?
Видим, братия, что небо запечатлено, чисто и безоблачно, производит ту унылую
ясность воздуха, опечаливает тою чистотою, которой мы крайне желали прежде, когда в
течение долгого времени покрытое облаками оставляло оно нас во мраке и лишало
солнечных лучей. Земля, до крайней степени иссохшая, сколько неприятна на вид, столько
тверда для возделывания и бесплодна, расселась трещинами и озаряющий луч принимает
прямо в глубину. Обильные и неиссыхающие источники у нас оскудели, потоки больших
рек иссякли: малые дети переходят их вброд и женщины переправляются через них с
ношами. Многим из нас нечего пить, терпим недостаток в самом необходимом для жизни.
Мы новые израильтяне; нам нужен новый Моисей и его чудодейственный жезл, чтобы и
ныне ударяемые камни удовлетворили потребности жаждущего народа, чтобы чудные
облака источили людям необычайную пищу - манну. Убоимся того, чтобы голод и казни
не сделали нас новою притчею для потомков. Видел я засеянные поля и много плакал об
их бесплодии, пролил слезы, потому что не излился на нас дождь. Иные семена засохли до
всхода, такими же остались в глыбах земли, какими закрыл их плуг; другие взошли
несколько и, дав зелень, жалким образом увяли от зноя, так что ныне благовременно
превратить [1] евангельское изречение и сказать: делателей много, а жатвы нет и малой
(ср.: Лк. 10, 2). Земледельцы, сидя на нивах и сложив руки на коленах (обыкновенное
положение сетующих), оплакивают напрасно потерянные труды свои; посмотрят на
малолетних детей и начнут рыдать; устремят взор на жен и зальются слезами; потрогают и
пощупают сухие листы взошедших стеблей и громко зарыдают, как отцы, потерявшие
сыновей, достигших цветущего возраста.
Поэтому пусть и нам будет сказано тем же пророком, о котором упомянули мы
незадолго пред сим в начале беседы! У него сказано: и Аз удержах дождь от вас прежде
триех месяцев жатвы, и надождю на един град, а на един град не надождю: и часть
едина надождится, и часть, на нюже не надождю, изсохнет: и соберутся два и три
града в един пити воду и не насытятся; зане не обратистеся ко Мне, глаголет Господь
(Ам. 4, 7-8). Итак, познаем, что за уклонение и за нерадение насылает на нас Бог удары, не
с намерением сокрушить, но с желанием исправить, как и добрые отцы исправляют
нерадивых детей: они раздражаются и восстают на юных, не о том помышляя, чтобы
сделать какое-нибудь зло, но от детской небрежности и от грехов юности приводя к
рачительности.
Смотрите, как множество наших грехов самый климат лишило его естественных
свойств и во временах года произвело необычайные перемены. Зима при сухости своей не
имела обычной ей мокроты, но оковала льдом и иссушила всю влагу, и протекла без
снегов и дождей. Опять и весна, хотя показала одну часть отличительных своих
признаков, а именно, теплоту, но не приобщалась влажности. И зной, и стужа, небывалым
доселе образом преступив пределы, назначенные природе, немилосердно согласившись
вредить нам, лишают людей пропитания и жизни. Какая же причина сего беспорядка и
замешательства? Что это за переворот времен? Исследуем это как имеющие разум;
рассудим как разумные. Разве нет Правителя вселенной? Ужели наисовершеннейший
Художник - Бог - забыл Свое домоправление? Ужели лишен власти и могущества? Или
имеет ту же крепость и не утратил державы, но стал к нам жестоким и крайнюю благость
и благопопечительность изменил в человеконенавидение? Никто здравомыслящий не
скажет сего. Напротив того, ясны и очевидны причины, по которым поступает с нами не
по обыкновению. Сами берем, а других не снабжаем; хвалим благотворительность, и
отказываем в ней нуждающимся; из рабов делаемся свободными и не имеем жалости к
подобным нам рабам; будучи голодны, насыщаемся, а того, кто скуден, проходим мимо;
имея у себя нескудного подателя и сокровищехранителя Бога, стали мы скупы и
необщительны с бедными. Овцы у нас многоплодны, но нагих больше, чем овец;
кладовые затеснены множеством хранимого в них, а утесненного не милуем. За сие-то и
Бог не отверзает руки Своей, потому что мы заградили братолюбие. За сие-то и нивы
сухи, потому что охладела любовь. Голос молящихся раздается напрасно и рассевается в
воздухе, потому что и мы не слушали умоляющих.
Да и какая у нас молитва, какое прошение? Вы, мужи, за исключением немногих,
проводите время в куплях; а вы, жены, прислуживаете им в трудах для мамоны. Немногие
уже остаются здесь со мною и на молитве; и у тех отяжелела голова; они зевают,
непрестанно оборачиваются и наблюдают, скоро ли псалмопевец окончит стихословие и
скоро ли они освободятся из церкви, как из узилища, и от молитвы, как неволи. А эти
малолетние дети, оставившие книги свои в училищах и соединяющие голос свой с нашим,
как бы находят для себя в этом занятии более отдых и забаву, обращая в праздник нашу
скорбь, потому что на некоторое время освобождаются от докучливого наставника и от
заботы об уроках. А множество людей совершенного возраста и опутанный грехами
подлый [2] народ беспечно, свободно и весело ходят по городу, тогда как они-то носят в
душах своих причину зол, они-то навлекли и произвели сие бедствие. Спешат и
собираются на исповедание несмысленные и непорочные младенцы, которые не были
причиною скорбей и не имеют ведения или способности молиться по обычаю. Выступи на
средину ты, оскверненный грехами; ты припадай, плачь и стени; а младенца оставь делать
свойственное его возрасту. Для чего ты, обвиняемый, скрываешься и представляешь к
ответу не подлежащего ответственности? Разве Судия обманывается, что выводишь за
себя подложное лицо? Конечно, и младенцу надлежало быть, но с тобою, а не одному.
Смотри, и ниневитяне, раскаянием умилостивляя Бога и оплакивая грехи, какие
обличал Иона, спасенный из моря и кита, не младенцев одних определяли на покаяние,
между тем как сами продолжали жить в роскоши и забавах; напротив того, согрешивших
отцов прежде других смирил пост, на отцов легло наказание, а младенцы плакали
поневоле, как бы вдобавок, чтобы печаль овладела всяким возрастом, и сознающим и не
сознающим себя, первым - по произволению, а последним - по необходимости. И Бог,
видя такое их смирение, что сами себя осудили на чрезмерные мучения всякого рода,
умилосердился над страданием, освободил от наказания и даровал радость плакавшим
благосознательно. Какое стройное покаяние! Какая мудрая и единодушная скорбь! И
неразумных не оставили изъятыми от наказания, но и их заставили вопиять по нужде;
телец разлучен был с кравою [3], агнец отогнан от матерняго сосца; грудное дитя не в
объятиях было родительницы. В особых местах находились матери, в особых дети. Все
отвечали и отзывались друг другу жалобными голосами. Голодные дети искали
источников молока; матери, терзаемые естественною жалостию, сострадательными
голосами призывали к себе свои порождения. Столько же голодные младенцы
надрывались от самого сильного плача и бились; у родивших естественными страданиями
уязвлялось сердце. Посему-то богодухновенное слово, предав покаяние их письмени,
сохранило в общий урок для жизни. У них плакал старец, рвал и терзал седые свои
волосы. Еще сильнее рыдал юноша и цветущий возрастом. Воздыхал бедный; и богатый,
забыв о роскоши, учился злостраданию как делу целомудренному. Царь их
блистательность свою и славу изменил в бесславие, сложив с себя венец, посыпал голову
пеплом; свергнув с себя багряницу, облекся во вретище; оставив превознесенный и
пышный престол, в жалком виде влачился по земле; отринув свойственные ему царские
увеселения, плакал вместе с народом; стал одним из простолюдинов, когда увидел, что
прогневан общий всех Владыка.
Таков образ мыслей у рабов благосознательных! Таково покаяние одержимых
грехами! А мы грех совершаем со всем усилием, за покаяние же принимаемся нерадиво и
лениво. Кто у нас, молясь, проливает слезы, чтобы благовременно получить дождь и
орошение? Кто, чтобы загладить грехи, в подражание блаженному Давиду, омочил ложе
слезами (Пс. 6, 7)? Кто омыл ноги странным и отер путешественную пыль, чтобы вовремя
умилостивить Бога, желая окончания засухи? Кто напитал лишившееся отца детище,
чтобы и Бог возрастил теперь для нас хлеб, подобно сироте побитый суровостию ветров?
Кто призрел вдову, стесненную трудностию пропитания, чтобы теперь в награду себе
получить необходимую пищу? Раздери неправедное писание, чтобы чрез это разрешен
был твой грех; изгладь обязательство платить тяжелый рост, чтобы земля рождала
обычное ей. Поелику у тебя медь, и золото, и все нерождающее рождает вопреки природе,
то земля, по природе способная к рождению, делается твердою, и в наказание живущих на
ней осуждена на бесплодие.
Пусть покажут чтители любостяжания, собирающие до преизбытка богатство, какая
сила или польза их сокровищ, если разгневанный Бог еще долее продлит наказание!
Вскоре желтее золота сделаются те, которые копят его, если не будет у них хлеба, вчера и
за день презираемого по удобству иметь его в обилии. Представь, что нет продающего,
что хлеба не стало в житницах. Какая тогда польза в тяжелых мешках с деньгами? Скажи
мне: не вместе ли с ними будешь зарыт в землю? Не земля ли - золото? не бесполезное ли
брение будет лежать подле брения - тела? Все приобрел ты, но нет у тебя одного
необходимого - возможности пропитать себя самого. Из всего твоего богатства сделай
хотя одно облако; придумай способ произвести несколько дождевых капель; побуди
землю к плодородию; прекрати бедствие своим гордым и величавым богатством. Может
быть, призовешь на помощь кого-либо из мужей благоговейных, чтобы тебе своими
молитвами, как Илия Фесвитянин, даровал облегчение бедствий человек бедный, не
имеющий у себя ни собственности, ни обуви, ни жилища, ни теплого угла, ни других
пособий жизни, прикрытый одним хитоном, как Илия милотью, воспитанник молитвы,
сотрапезник воздержания. И если получишь просимую у такого человека помощь, не
посмеешься ли тогда над богатством, требующим многих забот? Не плюнешь ли на
золото? И серебро, которое прежде называл всесильным и прелюбезным, не бросишь ли,
как нечистоту, узнав, что оно - слабый помощник в нужде?
За тебя осудил Бог и на сие бедствие: потому что ты, имея, не подавал; потому что
ты проходил мимо алчущих; потому что ты не обращал внимания на плачущих; потому
что ты не оказывал милости кланявшимся тебе. И за немногих приходят бедствия на
целый народ, и за злодеяние одного вкушают плоды его многие. Ахар учинил
святотатство, и побит был весь полк (Нав. 7, 1-26). Еще Замврий блудодействовал с
мадианитянкою, и Израиль понес наказание (Чис. 25, 6-15). Поэтому и наедине, и
всенародно все мы наследуем жизнь свою; будем внимательны к засухе, как к
детоводителю, который каждому из нас напоминает его грехи. И мы благосознательно
скажем словами мужественного Иова: рука Господня коснувшаяся ми есть (Иов. 19, 21); а
наипаче несчастие свое припишем главным образом грехам.
Если же надобно присовокупить к сему и иное, скажем, что иногда и для испытания
души насылаются на людей подобные несчастия, чтобы в трудных обстоятельствах
открылись люди достойные - бедные ли они или богатые, потому что те и другие верно
оцениваются посредством терпения. В это время особенно оказывается [4] общителен ли и
братолюбив один, благодарен ли, а не злоречив, напротив, другой и с переворотами в
жизни не меняет ли он тотчас образа мыслей. Знаю (не слухом изучив, но собственным
опытом изведав людей), что многие, пока жизнь их благоденственна и, как говорят,
несется попутным ветром, если не совершенно, по крайней мере сколько-нибудь,
свидетельствуют свою благодарность Благодетелю; а если, при положении противном,
дела примут иной оборот, и богатый делается бедным, телесную крепость заменяет
болезнь, славу и знатность - стыд и бесчестие,- бывают они неблагодарны, произносят
хулу, нерадят о молитве, жалуются на Бога, как на промедлившего должника, а не так
обращаются к Нему, как к прогневанному Владыке.
Но выкинь из мысли подобные сему понятия! Напротив того, когда видишь, что Бог
не дает тебе и того, что давал обыкновенно, так рассуждай сам с собою: "Бог не бессилен
даровать пищу. И возможно ли это? Он - Господь неба и всего устройства; Он - мудрый
Домостроитель годовых переворотов и времен; Он - Правитель вселенной, определивший,
чтобы времена года и взаимные их круговращения следовали одно за другим, подобно
чинному хороводу, и своим разнообразием удовлетворяли различным нашим нуждам,
чтобы в свое время бывала мокрота, и потом наступал жар, и холод имел свое место в
течение года, и не лишены мы были нужной сухости. Поэтому Бог могуществен. А если
могуществен, и мы признаем сие, то не оскудела ли у Него благость? И это рассуждение
не твердо. Ибо какая была бы необходимость неблагому сотворить человека вначале? Кто
понудил бы Творца против воли взять персть и из брения образовать такую красоту? Кто
убедил бы в необходимости даровать человеку разум по образу Своему, чтобы почерпал
отсюда силы изучать искусства и навык любомудрствовать о предметах горних, которых
не касается чувственно?" А рассуждая таким образом, найдешь, что благость присуща
Богу, и доныне в Нем не оскудевает. Иначе, скажи мне, что воспрепятствовало бы тому,
чтобы это явление было не засухой, но совершенным воспламенением, чтобы при малом
изменении солнцем обыкновенного пути, по приближении его к телам надземным, в одно
мгновение не сгорело все видимое? Или что воспрепятствовало бы дождить огню с неба,
по примеру бывших уже наказаний грешникам? Войди в себя, человек, и соберись с
своими мыслями. Не поступай, как несмысленные дети, которые, быв наказаны учителем,
рвут его книги, или раздирают одежду отца, когда он для их же пользы не дает на время
им пищи, или царапают ногтями лицо матери. Кормчего обнаруживает и испытывает
буря, борца - поприще, военачальника - битва, великодушного - несчастия, христианина -
искушение. И скорби изобличают душу, как огонь золото: беден ли ты? не унывай; ибо
чрезмерное уныние бывает причиною греха, когда скорбь потопляет собою ум,
смущением производится кружение, и от недостатка рассудительности рождается
неблагодарность. Напротив того, имей надежду на Бога. Не может быть, чтобы Он не
обращал взора на твое стеснительное положение. В руках Его для тебя пища, но медлит
дать тебе, чтобы испытать твою твердость, чтобы узнать твое расположение, не походит
ли оно на расположение людей невоздержных и непризнательных; потому что и они, пока
пища у них в устах, хвалят, ласкательствуют, ставят выше всего; но если трапеза отложена
ненадолго, как камнями, мечут хулами в тех, которым недавно из сластолюбия кланялись
наравне с Богом.
Пересмотри Ветхий и Новый Завет; в том и другом найдешь, что многие различным
образом были питаемы. Илии служил жилищем Кармил, гора возвышенная и
необитаемая; пустыня вмещала в себе пустынника, но душа все составляла для
праведника, и напутием жизни была у него надежда на Бога. Но при таком роде жизни не
умер он с голода; напротив того, самые хищные и наиболее прожорливые птицы
приносили ему пищу, служителями при столе праведника стали те, у кого было в обычае
похищать чужие снеди; по повелению Владыки изменив свою природу, они сделались
верными стражами хлебов и мяс. А что Илии носили это враны, узнаем о том из духовной
истории. И вавилонский ров вмещал в себя юношу-израильтянина, по несчастным
обстоятельствам пленника, но свободного душою и по образу мыслей. И что ж
последовало за сим? Львы вопреки своей природе соблюдали пост; а питатель сего юноши
- Аввакум - летел по воздуху, потому что Ангел нес человека вместе с яствами, и чтобы
праведник не потерпел от голода, пророк в малую часть времени перенесен чрез все то
пространство земли и моря, какое есть между Иудеею и Вавилоном. А этот еще народ в
пустыне, которым управлял Моисей! Чем поддерживалась его жизнь в продолжение
сорока лет? Там не было ни человека-сеятеля, ни вола, влекущего плуг, ни гумна, ни
точила, ни житницы; без сеяния и возделывания земли имели они пищу; камень дал им
источники, которых прежде не было, но которые исторглись при нужде.
Не буду подробно перечислять действий Божия Промысла, многократно отечески
явленных людям. Но ты покажи несколько терпения в несчастии, как мужественный Иов,
не поддавайся волнению, и не бросай в море, если везешь с собой какой-либо груз
добродетели. Соблюди в душе благодарность, как драгоценную клажу, и за благодарность
получишь сугубое наслаждение. Помни апостольское изречение: о всем благодарите (1
Фес. 5, 18). Беден ты; но, без сомнения, есть другой беднее тебя. У тебя хлеба на десять
дней, а у него на один. Как человек добрый и благомыслящий, уступи свой излишек
неимущему. Не медли дать из малого; своей пользы не предпочитай общему бедствию.
Если даже у тебя в пищу остается один хлеб, но стоит у дверей просящий, то принеси из
кладовой и этот один хлеб, и, положив на руки, воздень к небу, скажи такое жалобное и
вместе благопризнательное слово: "Один у меня хлеб, который видишь Ты, Господи, и
опасность очевидна; но заповедь Твою предпочитаю себе и из малого даю алчущему
брату. Подай и ты бедствующему рабу. Знаю Твою благость, возлагаю упование на Твое
могущество; Ты не отлагаешь до времени Своих милостей, но расточаешь дары, когда
Тебе угодно". Если так скажешь и сделаешь,- хлеб, поданный тобою в крайности, будет
семенем для земледелания, принесет сторичный плод, соделается залогом пропитания,
исходатайствует помилование. Скажи и ты словами сидонской вдовицы, в подобных
обстоятельствах благовременно припомнив ее историю; жив Господь! (3 Цар. 17, 12).
Если и ты дашь из остатка, то и у тебя будет чванец елея, источающий благодать, и не
оскудевающий водонос муки (3 Цар. 17, 14); потому что милость Божия к верным,
уподобляясь кладезям, из которых всегда черпают и которых никогда не исчерпают,
превосходит их в этом, воздавая вдвойне. Скудный, дай в заем богатому Богу. Поверь
Тому, Кто вместо утесненного Сам всегда берет на собственное Свое лицо и из Своего
воздает благодарность. Поручитель достоверен; у Него везде рассыпаны сокровища, и на
земле, и в море. И если во время плавания потребуешь свой долг, то среди моря получишь
все сполна и с ростом; потому что Он щедр на прибавки.
Болезнь алчущего - голод - есть страдание, возбуждающее жалость. Верх всех
человеческих бедствий - голод: всякой смерти мучительнее такой конец. В других
опасностях или острие меча наносит скорую смерть, или стремительность огня мгновенно
угашает жизнь, или звери, растерзав зубами главные в жизненном устройстве члены, не
дают мучиться продолжительною болью. Но голод есть медленное зло, продолжительное
мучение; кроющаяся и таящаяся внутри смерть, каждую минуту угрожающая и все еще
замедляющая. Ибо истощает естественную влагу, охлаждает теплоту, сжимает телесный
объем, мало-помалу иссушает силы. Плоть, как паутина, прилегает к костям; кожа теряет
цвет, потому что с оскудением крови пропадает румяность; не станет белизны, потому что
поверхность тела темнеет от истощения; тело синеет, потому что вследствие страдания
слившиеся бледность и чернота производят жалкий вид; колена на себе не держат, но
невольно сгибаются; голос делается тонок и слаб; глаза изнемогают в своих впадинах,
напрасно вложенные во влагалища, как иссохшие ядра в ореховую скорлупу; живот пуст,
впал, не имеет ни вида, и объема, ни естественной упругости во внутренностях, прилег к
хребтовым костям.
Каких же достоин наказаний, кто проходит мимо человека с таким изможденным
телом? Что еще можно прибавить к такой жестокости? Не стоит ли он того, чтобы
причислить его к лютым зверям, признать злодеем и человекоубийцею? Кто имеет
возможность уврачевать зло, но добровольно и по любостяжательности откладывает сие,
того, по справедливости, можно осудить наравне с убийцами. Мучение голода нередко
вынуждало многих преступать пределы естества, делало, что человек касался плоти ему
единоплеменных, и что мать своего сына, которого произвела на свет из утробы, опять без
милосердия принимала в утробу. Иудейская история, написанная трудолюбивым
Иосифом [5], представляет нам такие плачевные события, когда ужасные страдания
постигли иерусалимлян, понесших справедливые наказания за нечестие свое пред
Господом.
Смотри, и Сам Бог наш нередко другие страдания оставлял без уврачевания, но
сострадательно милосердовал об алчущих. Ибо говорит: милосердую о народе сем (Мф.
15, 32). Посему и на последнем суде, где Господь призывает к себе праведных, первое
место занимает щедрый. Питатель других первенствует между удостоенными почестей,
уделявший хлеб призывается прежде всех, услужливый и благоподатливый
преимущественно пред другими праведниками вводится в жизнь. А необщительный [6] и
скупой прежде других грешников предается огню (Мф. 25, 34-46).
Самое время призывает тебя к матери заповедей; позаботься особенно, чтобы не
прошло для тебя даром это время торжища и купли; потому что время течет и не ждет
медлительного; дни спешат и минуют ленивого. И как нельзя остановить течения реки,
разве кто, захватив при первой встрече и первом порыве, воспользуется водою как
должно, так невозможно удержать и времени, которое понуждается вперед
безостановочными круговращениями: и прошедшего нельзя возвратить назад, разве кто
уловит наступающее. Поэтому и заповедь, как нечто бегущее, держи и исполняй; взяв со
всех сторон, сжимай в своих объятиях. Дай малое и приобрети многое. Разреши
первообразный грех подаянием пищи. Ибо как Адам худым вкушением передал нам грех,
так мы загладим сие зловредное вкушение, если удовлетворим нужде и голоду брата.
Слышите, народы! внемлите, христиане! Сие говорит Господь, не собственным
Своим гласом вещая, но, как органами, возглашая устами рабов. Мы, словесные твари, да
не окажемся жестокосердее бессловесных. Ибо они как чем-то общим пользуются тем, что
естественным образом производит земля. Стада овец пасутся на одной и той же горе;
множество коней на одной равнине находят себе корм; и какой ни возьми род животных,
все дозволяют друг другу необходимое наслаждение потребным. А мы общее достояние
прячем себе за пазуху, и собственностию многих владеем одни. Постыдимся того, что
повествуется о человеколюбии язычников. У некоторых из них человеколюбивый закон
учреждает один стол и общую пищу, и многочисленный народ делает почти одной семьей.
Оставим внешних и обратимся к примеру этих трех тысяч (Деян. 2, 41-42); поревнуем
первенствующему обществу христиан: у них все было общее, жизнь, душа, согласие,
общий стол, нераздельное братство, нелицемерная любовь, которая из многих тел делала
единое тело, различные души соглашала в то же единомыслие. Много имеешь примеров
братолюбия и в Ветхом и в Новом Завете. Если видишь алчущего старца, призови и
напитай, как Иосиф Иакова. Если находишь врага в крайности, к обдержащему тебя гневу
не прилагай мщения, но напитай его, как Иосиф продавших его братьев. Если встретишь
человека иного, подавленного трудами, прослезись, как Иосиф над Вениамином, сыном
старости. Может быть и тебя искушает любостяжательность, как Иосифа госпожа, и тебя
влечет за одежду, чтобы пренебрег ты заповедь и возлюбил более эту златолюбицу и
миролюбицу, нежели Господне повеление. Когда приходит к тебе помысл, враждующий
против оной заповеди, увлекающий целомудренный ум в сребролюбие, принуждающий
нерадеть о братолюбии, а удерживающий при первом,- и ты свергни с себя одежды,
удались с гневом, блюди верность ко Господу, как Иосиф к Пентефрию. Снабжай
скудость хотя один год, как он снабжал семь лет. Не всем жертвуй сластолюбию; дай
нечто и душе. Представь, что у тебя две дочери: здешнее благополучие и жизнь на
небесах. Если не хочешь всего отдать лучшей, то, по крайней мере, поровну раздели - и
невоздержной, и целомудренной. Смотри, чтобы, когда надобно будет тебе предстать ко
Христу и явиться пред лицом Судии, не оказалась слишком богатою здешняя жизнь, а
обнаженною и одетою в рубище другая - жизнь добродетельная, имеющая вид и название
невесты. Поэтому не представь Жениху невесты безобразною и неукрашенною, чтобы Он,
воззрев, не отвратил лица, и видя, не возненавидел и не отрекся от союза с нею; но облеки
ее в приличное убранство, соблюди благообразною до предназначенного времени брака,
чтобы и она с мудрыми девами возжгла светильник, имея неугасимый огонь ведения и не
оскудевая елеем заслуг, чтобы самым делом подтвердилось богодухновенное
пророчество, чтобы и в душе твоей приличествовало сказанное: предста царица одесную
тебе, в ризах позлащенных одеяна преиспещрена. Слыши, дщи, и виждь, и приклони ухо
твое… и возжелает Царь доброты твоея (Пс. 44, 10-12). Ибо псалмопевец предрек сие о
целом, предсказывая красоту целого тела, но в собственном смысле будет сие
приличествовать и каждой душе, так как Церковь есть совокупность отдельных лиц.
Промышляй о настоящем и о будущем, и не утрать последнего ради гнусной
корысти. Оставит тебя тело - отличие твое в настоящей жизни. В явление же ожидаемого
и несомненно имеющего прийти Судии, заградишь себе воздаяние почестей и небесную
славу и вместо долгой и блаженной жизни отверзнешь неугасимый огонь, геенну, казни и
горькие веки мучений. Не думай, что пугаю тебя ложными страшилищами, подобно
какой-нибудь матери или кормилице, как они имеют обычай поступать с малолетними
детьми и вымышленными рассказами заставляют умолкнуть, когда неутешно и долго
плачут. Но это не баснь, а учение, проповеданное неложным гласом. Знай, что по
евангельскому проречению, иота едина, или едина черта не прейдет (Мф. 5, 18). И тело,
истлевшее во гробе, восстанет, и душа, та самая, которая отлучена смертию, снова будет
жить в теле,- и настанет подробное изобличение сделанного в жизни, не по свидетельству
других, но по засвидетельствованию самой совести. Каждому же по достоинству воздано
будет праведным Судиею. Ему подобает слава, держава и поклонение во веки веков!
Аминь.
Примечания:
[1] Здесь: перефразировать.
[2] Здесь: согрешивший, осквернившийся грехами.
[3] С коровой.
[4] Обнаруживается, показывается.
[5] Иосифом Флавием.
[6] Не уделяющий другим.
Беседа 9
О том, что Бог не виновник зла
Много видов учения, какие чрез священного псалмопевца Давида показал нам
действовавший в нем Дух. Иногда пророк, описывая собственные свои страдания и
мужество, с каким переносил он встречавшееся с ним в жизни, в примере своем оставляет
нам ясное учение о терпении. Например, когда говорит: Господи, что ся умножиша
стужающии ми? (Пс. 3, 2). А иногда изображает он Божию благость и скорость помощи,
какую подает Бог истинно взыскавшим Его; и тогда говорит: внегда призвати ми, услыша
мя Бог правды моея (Пс. 4, 2), выражаясь равносильно с пророком, который сказал: еще
глаголющу ти, речет: се, приидох (Ис. 58, 9), то есть не успел я призвать, как слух Божий
внял уже конец призывания. Еще, принося молитвы и моления к Богу, научает нас, каким
образом живущие во грехах должны умилостивлять Бога. Господи, да не яростию Твоею
обличиши мене, ниже гневом Твоим накажеши мене (Пс. 6, 2). А в двенадцатом псалме
показывает какую-то продолжительность искушения словами: доколе, Господи, забудеши
мя до конца? (Пс. 12, 2), и во всем псалме учит нас не терять бодрости в скорбях, но
ожидать Божией благости, и знать, что Бог по особенному домостроительству предает нас
скорбям, по мере веры каждого посылая и меру испытаний.
Поэтому, сказав: доколе, Господи, забудеши мя до конца? и: доколе отвращаеши
лице Твое от мене? (Пс. 12, 2), тотчас переходит к зломыслию людей безбожных,
которые, едва встретят хотя малое огорчение в жизни, не перенося затруднительности
обстоятельств, тотчас начинают колебаться в мыслях: имеет ли Бог попечение о здешнем
мире, назирает ли за делами каждого, воздает ли каждому должное? Потом, когда видят,
что неприятное их положение все еще продолжается, утверждают в себе лукавое мнение,
и решительно говорят в сердце своем, что нет Бога. Рече безумен в сердце своем: несть
Бог (Пс. 13, 1). А кто вложил себе это в ум, тот уже без осторожности вдается во всякий
грех. Ибо ежели нет назирающего, нет воздающего каждому по достоинству того, что
сделано в жизни, то воспрепятствует ли что притеснять нищего, убивать сирот,
умерщвлять вдову и пришельца, отважиться на всякое нечестное дело, осквернять себя
нечистыми и мерзкими страстями, всякими скотскими вожделениями? Посему как
следствие мысли, что нет Бога, присовокупил: растлеша и омерзишася в начинаниих (Пс.
13, 1). Ибо невозможно совратиться с правого пути тому, кто не болезнует в душе
забвением Бога. Почему язычники преданы в неискусен ум и творят неподобная (Рим. 1,
28)? Не потому ли, что сказали: несть Бог? Почему они впали в страсти безчестия, и
жены их измениша естественную подобу в презъестественную… и мужи на мужех студ
содевают (Рим. 1, 26, 27)? Не потому ли, что измениша славу нетленнаго Бога в подобие
скотов, и четвероног и гад (Рим. 1, 23)?
Поэтому, как действительно лишенный ума и смысла, безумен тот, кто говорит:
несть Бог. Но близок к нему и нимало не уступает ему в бессмыслии и тот, кто говорит,
что Бог - виновник зла. Я полагаю, что грех их равно тяжек: потому что оба равным
образом отрицают Бога благого, один говоря, что Бога нет, а другой утверждая, что Он не
благ. Ибо, если Бог - виновник зла, то, очевидно, не благ. А поэтому и в том и другом
случае отрицается Бог.
"От чего же,- говорят,- болезни? От чего безвременная смерть? От чего истребление
городов, кораблекрушения, войны, повальные болезни? Это есть зло,- продолжают,- и
между тем все это - Божие произведение. Поэтому кого же иного, кроме Бога, признаем
ответственным за происходящее?" Итак, поелику коснулись мы сего часто повторяемого
вопроса, то, возводя слово к какому-нибудь всеми принятому началу и тщательнее
разобрав предложенный предмет, попытаемся сделать на него внятное и несбивчивое
объяснение.
Предварительно должны мы утвердить в мыслях своих одно следующее: поелику
мы творения благого Бога и состоим во власти Того, Кто устрояет все до нас касающееся,
и важное и маловажное, то не можем ничего потерпеть без воли Божией; и если что
терпим, оно не вредно, или не таково, чтобы можно было промыслить что-либо лучшее.
Ибо, хотя смерть от Бога, однако же, без сомнения, смерть не зло; разве кто назовет злом
смерть грешника, потому что для него перехождение отсюда бывает началом мучений во
аде. Но опять не Бог причиной зол во аде, а мы сами, потому что началом и корнем греха
от нас зависящее, наша свобода. Удержавшись от зла, могли бы мы не терпеть ничего
бедственного. Но поелику уловлены сластолюбием в грех, то можем ли представить какое
благовидное доказательство, что мы не сами для себя сделались виновниками горестей?
Поэтому иное зло только в нашем ощущении, а иное зло в собственной своей
природе. Зло само в себе зависит от нас, таковы: неправда, распутство, неразумие,
робость, зависть, убийства, отравы, лживые дела, и все однородные с сими страсти,
которые, оскверняя душу, созданную по образу Сотворшего, обыкновенно помрачают ее
красоту. Еще злом называем что для нас трудно и болезненно для ощущения: телесную
болезнь, телесные раны, недостаток необходимого, бесславие, ущерб имения, потерю
родных. Между тем каждое из сих бедствий мудрый и благий Владыка посылает нам к
нашей же пользе. Богатство отнимает у тех, которые употребляют его худо, и тем
сокрушает орудие их неправды. Болезнь насылает тем, кому полезнее иметь связанные
члены, нежели беспрепятственно устремляться на грех. Смерть насылается на тех,
которые достигли предела жизни, какой от начала положен в праведном суде Бога,
издалека предусмотревшего, что полезно для каждого из нас.
А голод, засухи, дожди суть общие какие-то язвы для целых городов и народов,
которыми наказывается зло, преступившее меру. Посему, как врач, хотя производит в теле
труды и страдания, однако же благодетелен, потому что борется с болезнию, а не с
больным, так благ и Бог, Который частными наказаниями устрояет спасение целого. Ты не
ставишь в вину врачу, что он иное в теле режет, другое прижигает, а другое совершенно
отнимает; напротив того, даешь ему деньги, называешь его спасителем, потому что
остановил болезнь в небольшой части тела, пока страдание не разлилось во всем теле. А
когда видишь, что от землетрясения обрушился на жителей город, или что на море с
людьми разбился корабль,- не боишься подвигнуть хульный язык на истинного Врача и
Спасителя. Но тебе надлежало разуметь, что в болезнях умеренных и излечимых люди
получают пользу от одного об них попечения; а когда оказывается, что страдание не
уступает врачебным средствам, тогда необходимым делается отделение поврежденного,
чтобы болезнь, распространяясь на соприкосновенные с ним места, не перешла в главные
члены. Посему как в резании и прижигании не виновен врач, а виновна болезнь, так и
истребления городов, имея началом чрезмерность грехов, освобождают Бога от всякой
укоризны.
Но говорят: "Если Бог не виновен в зле, то почему же сказано: Аз устроивый свет и
сотворивый тму, творяй мир и зиждяй злая (Ис. 45, 7)? И еще говорится: снидоша злая
от Господа на врата Иерусалимля (Мих. 1, 12). И: несть зло во граде, еже Господь не
сотвори (Ам. 3, 6). И в великой песни Моисеевой сказано: видите, видите, яко Аз есмь, и
несть Бог разве Мене: Аз убию и жити сотворю, поражу и Аз исцелю (Втор. 32, 39)".
Но для разумеющего смысл Писания ни одно из сих мест не заключает в себе
обвинения Богу, что Он виновник и творец зла. Ибо Сказавший: Аз устроивый свет и
творяй тму, объявляет чрез сие, что он Создатель твари, а не творец зла. Творцом же и
Художником того, что в твари кажется противоположным, наименовал Он Себя, чтобы ты
не подумал, будто бы иной есть виновник света, и иной - виновник тьмы, и чтобы ты не
стал искать иного создателя огня, иного - воды, иного - воздуха, иного - земли; потому что
стихии сии, по противным своим качествам представляются несколько одна другой
противоборствующими; как и действительно случилось с некоторыми, - от чего
совратились они в многобожие.
Творит же мир, зиждет злая. Особенно творит мир в тебе, когда добрым учением
умиротворяет ум твой и умиряет страсти, восстающие на душу. Зиждет злая, то есть
преобразует зло и ведет к лучшему, чтобы оно, перестав быть злом, приняло в себя
свойство добра. Сердце чисто созижди во мне, Боже (Пс. 50, 12). Не вновь сотвори, но
обнови обветшавшее от греха. И: да оба созиждет во единаго новаго человека (Еф. 2, 15).
Да созиждет не в том смысле, чтобы произвести из небытия, но в том, чтобы
преобразовать уже существующих. И: аще кто во Христе, нова тварь (2 Кор. 5, 17). И
еще Моисей говорит: не сам ли сей отец твой стяжа тя, и сотвори тя, и созда тя?
(Втор. 32, 6). Здесь слово создание, поставленное после слова сотворение, ясным образом
дает нам разуметь о себе, что оно весьма часто употребляется в значении улучшения.
Посему Творяй мир творит мир чрез созидание зла, то есть чрез образование и приведение
зла в лучшее.
Сверх того, если под словом мир будешь разуметь освобождение от войн, а злом
назовешь трудности, сопровождающие воюющих - дальние походы, труды, бдения,
беспокойства, пролитие пота, раны, убийства, взятие городов, порабощения, отведение в
плен, жалкий вид пленных и вообще все скорбные последствия войн, то утверждаю, что
сие бывает по праведному суду Божию; Бог в войнах насылает казни на достойных
наказания. Или тебе хотелось бы, чтобы Содом не был сожжен после беззаконных его
дел? чтобы Иерусалим не был разрушен и храм опустошен после ужасного неистовства
иудеев против Господа? Но как же иначе справедливо было совершиться сему, как не
руками римлян, которым предали Господа нашего враги жизни своей иудеи? Поэтому
иногда справедливость требует, чтобы зло, порождаемое войною, насылаемо было на
достойных того.
И слова: Аз убию и жити сотворю, принимай, если угодно, в первом
представляющемся тебе смысле. Ибо людей простых назидает и страх. Поражу, и Аз
исцелю. И это полезно даже в буквальном значении слов; потому что поражение внушает
страх, а исцеление побуждает к любви.
Но тебе можно найти в сказанном и высший смысл. Аз убию - грехом, и жити
сотворю - правдою. Ибо в какой мере внешний наш человек тлеет, в такой внутренний
обновляется (2 Кор. 4, 16). Посему разумей не так, что одного убивает, а другого жити
творит; но что одного и того же оживотворяет тем самым, чем убивает, и исцеляет тем,
чем поражает, согласно с притчею, которая говорит: ты побиеши его жезлом, душу же
его избавиши от смерти (Притч. 23, 14). Итак, поражается плоть, чтобы исцелилась душа;
умерщвляется грех, чтобы жила правда.
А слова: снидоша злая от Господа на врата Иерусалимля, сами в себе заключают
объяснение. Какие злая? Шум колесниц и конников (Мих. 1, 13).
Когда же слышишь: несть зло во граде, еже Господь не сотвори,- слово зло
понимай так, что Писание разумеет под оным бедствия, посылаемые на грешников к
исправлению прегрешений. Ибо сказано: озлобих тя, и гладом заморих, да блага тебе
сотворю (Втор. 8, 3, 16), остановив неправду прежде, нежели разлилась она до
безмерности, как поток, удерживаемый какою ни есть твердою плотиною и преградою.
Поэтому болезни в городах и народах, сухость в воздухе, бесплодие земли и
бедствия, встречающиеся с каждым в жизни, пресекают возрастание греха. И всякое зло
такого рода посылается от Бога, чтобы предотвратить порождение истинных зол. Ибо и
телесные страдания, и внешние бедствия измышлены к обузданию греха. Итак, Бог
истребляет зло, а не от Бога зло. И врач истребляет болезнь, а не влагает ее в тело.
Разрушения же городов, землетрясения, наводнения, гибель воинств, кораблекрушения,
всякое истребление многих людей, случающееся от земли или моря, или воздуха, или
огня, или какой бы то ни было причины, бывают для того, чтоб уцеломудрить
оставшихся; потому что Бог всенародные пороки уцеломудривает всенародными казнями.
Посему в собственном смысле зло, то есть грех,- это зло, наиболее достойное сего
наименования, зависит от нашего произволения; потому что в нашей воле - или
удержаться от порока, или быть порочным. А из прочих зол иные как подвиги бывают
нужны к показанию мужества, например, Иову - лишение детей, истребление всего
богатства в одно мгновение времени и поражение гнойными струпами; а иные
посылаются, как врачевство от грехов, например, Давиду - домашний позор служит
наказанием за беззаконное вожделение. И еще знаем страшные казни другого рода,
насылаемые праведным судом Божиим, чтобы поползновенных на грех соделать
целомудренными. Например, Дафан и Авирон были пожраны землею в разверстые под
ними бездны и пропасти. Ибо здесь таковым родом наказания не сами они приводились к
исправлению (возможно ли это для сошедших во ад?), но примером своим сделали
целомудренными прочих. Так и фараон потоплен был со всем войском. Так истреблены и
прежние жители Палестины.
Посему, хотя Апостол называет таковых в одном месте сосудами гнева
совершенными в погибель (Рим. 9, 22), однако же не должны мы думать, что устроение
фараона было чем-нибудь (в таком случае вина справедливо падала бы на устроившего); а
напротив того, когда слышишь о сосудах, разумей, что каждый из нас сотворен на что-
нибудь полезное. И как в большом доме один сосуд золотой, другой серебряный, иной
глиняный и иной деревянный (2 Тим. 2, 20), и от произволения каждого из нас зависит
сходство с тем или другим веществом (человек чистый по нравственности и нековарный
есть сосуд золотой, а низший его по достоинству - сосуд серебряный, мудрствующий же
земное и годный к сокрушению - сосуд глиняный, а удобно оскверняющийся грехом и
делающийся пищею для вечного огня - сосуд деревянный); так и сосудом гнева бывает
тот, кто в себе, как в сосуде, вместил всю силу диавола, и по происшедшему в нем от
порчи зловонию не может быть взят на какое-нибудь употребление, но достоин одного
истребления и погибели. Поелику же надобно было его сокрушить, то разумный и мудрый
Домостроитель душ устроил, чтобы он соделался знаменитым и для всех известным, а
чрез сие, когда сам по чрезмерной порочности стал неисцелен, своим бедствием принес
пользу другим. Ожесточил же его Бог, Своим долготерпением и замедлением в наказании
дав усилиться его греху, чтобы открылась на нем правда суда Божия, когда лукавство его
возросло до крайнего предела. Почему, начав с меньших язв и непрестанно умножая и
усиливая казни, не смягчил его упорства, но нашел, что он и Божие долготерпение
презирает и насылаемые на него бедствия переносит как нечто обычное. Даже и после
этого не предал его смерти, пока он сам себя не потопил, в кичении сердца своего
отважившись идти путем праведным, и возмечтав, что Чермное море как для народа
Божия, так и для него будет проходимо.
Итак, наученный сему Богом, получив понятие о раздельных видах зла, зная, что
такое - зло действительное, именно, грех, которого конец - погибель, и что такое - зло
мнимое, зло по болезненности для ощущения, но имеющее силу добра, как, например,
злострадания, насылаемые к обузданию греха, которых плоды - вечное спасение душ,-
перестань огорчаться распоряжениями Божия домостроительства, и вообще не почитай
Бога виновным в существовании зла, и не представляй себе, будто бы зло имеет
особенную свою самостоятельность. Ибо лукавство не самостоятельно, подобно какому-
нибудь животному, и сущности его не должны мы представлять себе чем-то
самостоятельным. Зло есть лишение добра. Сотворен глаз, а слепота произошла от потери
глаз. Поэтому, если бы глаз по природе своей не подлежал порче, не имела бы места
слепота. Так и зло не само по себе существует, но является за повреждениями души. Оно
не есть нерожденно, как говорят нечестивые, которые благому естеству делают
равночестным естество лукавое, признавая то и другое безначальным и высшим
рождения; оно не есть и рожденно, потому что, если все от Бога, то как злу быть от
Благого? Безобразное не от прекрасного, порок не от добродетели. Прочти историю
мироздания, и найдешь, что там вся добра, и добра зело (ср.: Быт. 1, 31). Поэтому зло не
сотворено вместе с тем, что добро. Но и умная тварь, происшедшая от Создателя, не с
примесью лукавства приведена в бытие. Ибо если телесные твари не имели в себе
присозданного зла, то умным тварям, которые столько отличны чистотою и святостию,
как иметь общую с злом самостоятельность?
Однако же зло есть, и действие показывает, что его много разлито в целом мире.
Поэтому говорят: "Откуда же ему быть, если оно и не безначально, и не сотворено?"
Доискивающихся чего-либо подобного спросим: откуда болезни? откуда телесные
повреждения? Болезнь не что-либо нерожденное, она и не создание Божие. Напротив того,
животные сотворены с таким устройством, какое им прилично по естеству, и введены в
жизнь с совершенными членами, бывают же больны, уклонившись от того, что им
естественно; либо лишаются здоровья или от худого корма, или от другой какой
болезнетворной причины. Следственно, Бог сотворил тело, а не болезнь. Поэтому же Бог
сотворил душу, а не грех. Повредилась же душа, уклонившись от того, что ей естественно.
А что было для нее преимущественным благом? Пребывание с Богом и единение с Ним
посредством любви. Отпав от Него, она стала страдать различными и многовидными
недугами. Почему же в ней есть общая приемлемость зла? по причине свободного
стремления, всего более приличного разумной природе. Не будучи связана никакою
необходимостию, получив от Творца жизнь свободную как сотворенная по образу Божию,
она разумеет доброе, умеет им наслаждаться, одарена свободой и силой, пребывая в
созерцании прекрасного и в наслаждении умопредставляемым, может соблюдать жизнь,
какая ей естественна; но имеет также свободу и уклониться иногда от прекрасного. А сие
бывает с нею, когда пресытившись блаженным наслаждением, и как бы во отягчении
какою-то дремотою ниспав с высоты горнего, входит в общение с плотию для гнусных
наслаждений сластолюбием.
Горе был некогда Адам, не местопребыванием, но произволением; горе он был,
когда, получив душу, воззрел на небо, восхитился видимым, возлюбил Благодетеля,
Который даровал ему наслаждение вечною жизнию, поставил его среди утех рая, дал ему
начальство по подобию Ангелов, соделал его подобожителем Архангелов и слышателем
Божественного гласа. При всем том, находясь под защитою Бога и наслаждаясь Его
благами, скоро пресытился он всем, и как бы надмившись от своего пресыщения, умной
красоте предпочел показавшееся приятным для плотских очей и выше духовных
наслаждений поставил наполнение чрева. Вскоре стал он вне рая, вне оной блаженной
жизни, соделавшись злым не по необходимости, но по безрассудству. Поэтому он как
согрешил по причине худого произволения, так умер по причине греха. Оброцы бо греха,
смерть (Рим. 6, 23). В какой мере удалился от жизни, в такой приблизился к смерти;
потому от Бога - жизнь, а лишение жизни - смерть. Поэтому Адам сам себе уготовал
смерть чрез удаление от Бога, по написанному: яко се, удаляющии себе от Тебе, погибнут
(Пс. 72, 27). Так, не Бог сотворил смерть, но мы сами навлекли ее на себя лукавым
соизволением. Бог не воспрепятствовал нашему разрушению по причинам, объясненным
выше, чтобы самого недуга не сохранить в нас бессмертным, как и горшечник такого
глиняного сосуда, который течет, не захотел бы положить в огонь, пока переделкою не
будет исправлен находящийся в нем недостаток.
Но говорят: "Почему в самом устройстве не дано нам безгрешности, так что нельзя
было бы согрешить, хотя бы и хотели?" Потому же, почему и ты не тогда признаешь
служителей исправными, когда держишь их связанными, но когда видишь, что
добровольно выполняют перед тобою свои обязанности. Поэтому и Богу угодно не
вынужденное, но совершаемое по добродетели. Добродетель же происходит от
произволения, а не от необходимости; а произволение зависит от того, что в нас; и что в
нас, то свободно. Посему, кто порицает Творца, что не устроил нас по естеству
безгрешными, тот не иное что делает, как предпочитает природе разумной неразумную,
природе, одаренной произволением и самодеятельностию,- неподвижную и не имеющую
никаких стремлений.
Сие сказано в виде отступления, однако ж по необходимости, чтобы ты, впав в
бездну помыслов, при утрате вожделеваемого тобою, не утратил вместе и Бога. Посему
перестанем поправлять Премудрого. Перестанем доискиваться того, что было бы лучше
Им сотворенного. Хотя сокрыты от нас причины частных Его распоряжений, однако же
утвердим в душах своих следующее положение: от Благого не бывает никакого зла.
К сему вопросу, по связи понятий, привходит другой: о диаволе. "Откуда диавол,
если зло не от Бога?" Что скажем на сие? То, что и на сей вопрос достаточно нам того же
рассуждения, какое представлено о лукавстве в человеке. Ибо почему лукав человек? По
собственному своему произволению. Почему зол диавол? По той же причине, потому что
и он имел свободную жизнь, и ему дана была власть или пребывать с Богом, или
удалиться от Благого. Гавриил - Ангел и всегда предстоит Богу. Сатана - ангел и
совершенно ниспал из собственного своего чина. И первого соблюло в горних
произволение, и последнего низринула свобода воли. И первый мог стать отступником, и
последний мог не отпасть. Но одного спасла ненасытимая любовь к Богу, а другого
сделало отверженным удаление от Бога. И это, отчуждение от Бога, есть зло. Небольшое
обращение глаза производит, что мы или на стороне солнца, или на стороне тени своего
тела. И там просвещение готово тому, кто взирает прямо; необходимо же омрачение тому,
кто отвращает взор к тени. Так и диавол лукав, имея лукавство от произволения, а не
природа его противоположна добру.
"Отчего же у него брань с нами?" Оттого, что, став вместилищем всякого порока,
принял в себя и болезнь зависти и позавидовал нашей чести. Для него несносна была наша
беспечальная жизнь в раю. Коварством же и хитростями обманув человека и употребив
средством к обману то самое вожделение, какое имел человек уподобляться Богу, показал
он древо и обещал, что чрез вкушение сего плода человек станет подобен Богу. Ибо
сказал: аще снесте… будете яко бози, ведяще доброе и лукавое (Быт. 3, 5). Поэтому он не
создан нашим врагом, но завистию приведен во вражду с нами. Ибо видя, что сам
низринут из Ангелов, не мог равнодушно смотреть, как земнородный чрез преуспеяние
возвышается до ангельского достоинства.
А поелику стал он врагом, Бог соблюл в нас противление ему, когда, относя угрозу к
нему самому, сказал зверю, который служил ему орудием: вражду положу между
тобою… и между семенем тоя (Быт. 3, 15). Ибо, действительно, вредны сближения с
пороком; потому что у сближающихся такой союз дружбы возникает обыкновенно
вследствие уподобления друг другу. Поэтому справедливо сказанное: тлят обычаи благи
беседы злы (1 Кор. 15, 33). Как в странах нездоровых понемногу вдыхаемый воздух
неприметно зарождает в жителях болезнь, так дурное сообщество вносит в душу великое
зло, хотя вред в настоящее время и неприметен для ощущения. Посему-то непримирима
вражда со змием. Если же орудие достойно такой ненависти, то не тем ли паче должны мы
враждовать на действовавшего орудием?
Но говорят: "Для чего было в раю дерево, с помощию которого диавол мог успеть в
злоумышлении против нас? Ибо если бы не было у него обольстительной приманки, то
как бы ввел нас в смерть чрез преслушание?" Оно было для того, что нужна была заповедь
для испытания нашего послушания. Для того было растение, приносившее красивые
плоды, чтобы мы, в уклонении от приятного показав превосходство воздержания, по
праву удостоились венцов за терпение. За вкушением же последовало не только
преслушание заповеди, но и познание наготы. Ибо сказано: ядоста, и отверзошася очи
их, и разумеша, яко нази беша (Быт. 3, 6-7). А наготы знать не надлежало, чтобы ум
человека, придумывая себе одежды и защиты от наготы, не развлекался заботою о
восполнении недостающего и чтобы вообще попечением о плоти не был он отвлекаем от
внимательного устремления к Богу.
Но почему не устроено ему одежд тотчас по сотворении? Потому что не были
приличны ни естественные, ни искусственные одежды. Одежды естественные
свойственны бессловесным; таковы: перья, волосы и грубая кожа, способная защищать от
холода и переносить зной. И в этом одно животное ни мало не преимуществует пред
другим, потому что во всех природа одинакового достоинства. А человеку прилично
было, по мере любви к Богу, получать отличные дарования благ. Упражнения же в
искусствах произвели бы недосуг, чего наипаче надлежало избегать как вредного для
человека. Посему и Господь, снова призывая нас к райской жизни, истребляет в душах
наших заботу, говоря: не пецытеся душею вашею, что ясте… ни телом вашим, во что
облечетеся (Мф. 6, 25). Поэтому не прилично было человеку иметь как естественные, так
и искусственные покровы. Напротив того, если бы показал свою доблесть, для него
приуготовлены были иные покровы, которые бы, по Божией благодати, украсили
человека, и стали сиять на нем в виде светлых одежд, подобных ангельским,
превосходящих пестроту цветов, светлость и лучезарность звезд. По сей-то причине
человеку не вдруг даны одежды, потому что они назначались ему в награду добродетели,
но злость диавола не дозволила человеку получить их.
Итак, диавол стал нашим противоборником вследствие падения, до которого
доведены мы древле его злобою. И по Господню домостроительству у нас с ним борьба,
чтобы преобороли его послушанием и восторжествовали над противником. Иное дело,
если бы он не сделался диаволом, но пребыл в том чине, в каком вначале поставил его
Чиноначальник! Но поелику стал он отступником, врагом Бога и врагом человеков,
сотворенных по образу Божию (по той же причине он человеконенавистник, по какой и
богоборец: он ненавидит нас как тварей Владыки, ненавидит и как Божия подобия), то
мудрый и благопромыслительный Домостроитель дел человеческих воспользовался его
лукавством к обучению душ наших, как врач употребляет яд ехидны в состав
спасительного врачевства.
"Кто же такое диавол? Какой его чин? какое достоинство? И почему, собственно,
называется он сатаною?" Он - сатана, потому что противоборствует добру. Ибо такое
значение еврейского слова, как знаем из книги Царств. Ибо сказано: воздвиже Господь на
Соломона противника (satan), Адера, царя сирского (3 Цар. 11, 14). Диавол же он потому,
что бывает и пособником, и обвинителем нашим в грехе; радуется нашей погибели и
выставляет на посмешище наши деяния. А природа его бесплотна, по словам Апостола,
сказавшего: несть наша брань к крови и плоти, но… к духовом злобы (Еф. 6, 12). И
достоинство его начальственное. Ибо сказано: к началом, и ко властем, и к
миродержителем тмы сея (Еф. 6, 12). Место же начальствования в воздухе, как говорит
тот же Апостол: по князю власти воздушныя, духа, иже ныне действует в сынех
противления (Еф. 2, 2). Поэтому называется и князем мира, потому что начальство его в
странах надземных. Так и Господь говорит: ныне суд есть миру сему: ныне князь мира
сего изгнан будет вон (Ин. 12, 31). И еще: грядет князь мира сего, и во Мне не обретет
ничесоже (Ин. 14, 30). Когда же говорится о воинстве диавола, что это духи злобы в
поднебесных (ср.: Еф. 6, 12), то надобно знать, что Писание обычно называет небом
воздух; например: птицы небесныя (Мф. 6, 26); и: восходят до небес (Пс. 106, 26), то есть
высоко поднимаются в воздухе. Поэтому и Господь видел сатану яко молнию с небесе
спадша (Лк. 10, 18), то есть свергнутого с собственного своего начальства, поверженного
долу, чтобы попирали его возложившие упование на Христа. Ибо Он дал ученикам Своим
власть наступати на змию, и на скорпию, и на всю силу вражию (Лк. 10, 19).
Поелику же лукавое его мучительство свергнуто и надземные места очищены
спасительным страданием Умиротворившего яже на земли, и яже на небеси (ср.: Кол. 1,
16), то нам проповедуется уже Царствие Божие. Так Иоанн говорит: приближися
Царствие Небесное (Мф. 3, 2); и Господь повсюду проповедует Евангелие Царствия (Мф.
4, 23); и еще прежде возглашают Ангелы: слава в вышних Богу, и на земли мир (Лк. 2, 14);
и веселящиеся о вшествии Господа нашего во Иерусалим восклицают: мир на небеси и
слава в вышних (Лк. 19, 38). И вообще тысячи есть победных гласов, свидетельствующих
о конечном низложении врага; почему нам не остается никакой борьбы и никакого
подвига в горних, никто не противится и не отклоняет нас от блаженной жизни, но
беспечально можем простираться вперед, чтобы всегда наслаждаться древом жизни,
которого приобщиться воспрепятствовало нам вначале коварство змия; потому что
пристави Бог пламенное оружие… хранити путь древа жизни (Быт. 3, 24). И сей-то путь
совершив невозбранно, да внидем в наслаждение благами о Христе Иисусе, Господе
нашем, Которому слава и держава во веки! Аминь.
Беседа 10
На гневливых
Как польза врачебных предписаний, когда даны они удачно и на основании
искусства, всего более выказывается по испытании; так и в духовных увещеваниях, когда
советы особенно оправдываются последствием, тогда видны их мудрость и польза к
исправлению жизни и к усовершенствованию внявших сим увещаниям. Слышим, как ясно
выражено в притчах, что гнев губит и разумныя (Притч. 15, 1); слышим также
апостольское увещание: всяк… гнев и ярость и клич… да возмется от вас, со всякою
злобою (Еф. 4, 31); слышим, что и Господь говорит: гневаяйся на брата своего всуе,
повинен есть суду (Мф. 5, 22); а теперь, когда на опыте изведали мы страсть сию,- страсть
не в нас самих открывшуюся, но совне, подобно какой-то неожиданной буре, к нам
приразившуюся, теперь наипаче узнали мы, какого удивления достойны Божественные
предписания. Дав место гневу, как свободный путь стремительному потоку, и в
спокойном состоянии наблюдая неблагообразное смятение одержимых сею страстию, на
самом деле узнали мы верность изречения, что муж ярый неблагообразен (Притч. 11, 25).
Эта страсть, как скоро однажды отринет внушения рассудка и овладеет душою,
делает уже человека совершенным зверем и не дозволяет ему быть человеком, лишив его
помощи разума. Что в ядовитых животных яд, то в сердитых раздражение. Они бесятся
как псы, бросаются как скорпионы, угрызают как змеи. Так и Писание обладаемых этою
страстию называет именами тех зверей, которым они уподобляются своим пороком. Оно
именует их псами немыми (Ис. 56, 10), змиями, порождениями ехидниными (Мф. 23, 33).
И за готовность взаимно губить друг друга и вредить единоплеменным, справедливо
причислить их к зверям и ядовитым животным, у которых от природы непримиримая
ненависть к людям. От раздражительности - необузданный язык, неукротимые уста,
невоздержные руки, обиды, упреки, злоречие, удары и многое другое, что едва ли кто и
перечтет,- вот худые последствия гнева и раздражительности. От раздражительности и
меч изощряется; рука человеческая отваживается на убийство человека. От нее и братья
не узнают друг друга, родители и дети забывают узы природы. Разгневанные сначала не
знают сами себя, а потом не знают также и всех ближних. Как горные потоки, стекая в
места низменные, увлекают с собою все встречающееся, так насильственные и
неудержимые стремления разгневанных поражают всех одинаково. Раздраженные не
уважают ни седины, ни добродетельной жизни, ни родственной связи, ни прежних
милостей, ни всего прочего, что имеет какую-либо цену. Раздражение есть какое-то
кратковременное бешенство. Раздраженные часто ввергают сами себя в явное зло;
стараясь отмстить другим, нерадят о себе. Воспоминанием об оскорбителях уязвляемые,
как жалом, в порывах и скачках своего гнева до тех пор они не успокаиваются, пока или
не сделают какого зла огорчившему, или при случае не потерпят чего худого и сами, как и
нередко стремительно упадающее более терпит, нежели причиняет вреда, разбиваясь о то,
к чему приразилось [1].
Кто объяснит это зло? Отчего люди скоро приходят в раздражение, воспламеняемое
маловажными причинами; крича, свирепея, кидаясь опрометчивее всякого ядовитого
животного, до тех пор не останавливаются, пока от чрезмерности и неисцельности зла,
гнев их, подобно пузырю, не лопнет и горячка не остынет? Душу, приведенную в
бешенство гневом, ни острие меча, ни огонь, ни другое что страшное, не сильны удержать
почти так же, как и человека, одержимого бесом, от которого разгневанный не отличается
ни наружным видом, ни душевным расположением. У желающих за оскорбление воздать
оскорблением, кровь в сердце кипит, бурля и клокоча, как на сильном огне; устремившись
на поверхность тела, показывает она разгневанного в ином виде, обыкновенные и всем
известные черты его заменив как бы личиной употребляемой на позорище. У них не
узнаешь тех глаз, какие им свойственны и обычны; напротив того, взор блуждает и
сверкает огнем. Они скрипят зубами, как свиньи, когда они бросаются друг на друга. Лицо
мрачно и налито кровью; все тело надуто, жилы готовы лопнуть, оттого что дух
взволнован внутреннею бурей. Голос жесток и напряжен, речь несвязна, вдается в
излишества, течет нераздельно, не в порядке, невразумительно. А когда, как огонь при
обилии сгораемого вещества, человек воспламенен до крайней степени огорчительным
для него,- тогда, о! - тогда увидишь такие зрелища, которых нельзя пересказать словом и
стерпеть на деле. Он поднимает руки на единоплеменных, заносит на все части тела, ноги
его нещадно попирают самые важные члены; что ни попадается в руки, делается орудием
его бешенства. А если и на противной стороне встретится готовым к отпору одинаковое
зло - подобный гнев и неистовство равной степени,- в таком случае раздраженные во
взаимной схватке все то друг другу наносят и друг от друга терпят, что только
свойственно терпеть ратоборствующим под влиянием подобного демона; такие ратоборцы
в награду гнева получают нередко повреждение членов или даже смерть. Один наносит
обиду рукою, другой мстит тем же; один отвечает на удар новым ударом, другой не хочет
уступить. Разбиты уже уста, но раздражение лишает чувства боли. У них нет и времени
ощутить, что потерпели, потому что вся душа занята мщением оскорбителю.
Не врачуйте зла злом, не старайтесь превзойти друг друга в бедствиях. В недобрых
борьбах злосчастнее тот, кто победил: потому что с победы приносит больше греха. Не
будь собирателем худой дани, и еще более лукавым воздаятелем лукавого долга. Обидел
тебя разгневанный? Останови зло молчанием. А ты гнев его, как поток, приняв в
собственное свое сердце, подражаешь ветрам, которые противным своим дыханием
отбрасывают назад что принесено. Не бери врага в учители себе; не ревнуй о том, что
ненавидишь. Не будь для гневного как бы зеркалом, показывая в себе его образ. Он
багров, а ты разве не раскраснелся? У него глаза налились кровью, но скажи мне, в твоих
глазах видна ли тишина? Его голос суров; но и твой кроток ли? Пустынное эхо не
отзывается говорящему с такой полнотой, с какой обиды возвращаются укорителю.
Справедливее же сказать, эхо повторяет, что скажешь сам ты, а укоризна возвращается с
прибавкой. Ибо что говорят друг другу ругатели? Один скажет: ты подл и подлого рода;
другой ответит: а ты раб у рабов. Один назовет нищим, другой бродягой; один - невеждой,
другой - глупцом; и так далее, пока не станет уже обидных слов, как стрел в колчане. А
потом, когда расстреляны языком все укоризны, переходят уже к мщению самым делом.
Ибо раздражение возбуждает ссору, ссора родит ругательство, ругательства родят драку,
драка - раны, а от ран нередко бывает смерть.
Остановим зло в первом его начале, всеми мерами истребляя в душах гнев. В таком
случае будем в состоянии вместе с этой страстию подсечь, как бы в корне и в начале,
большую часть худого. Укоряет кто тебя? а ты благословляй. Бьет? а ты терпи. Презирает
и за ничто почитает тебя? а ты приведи себе на мысль, что из земли ты составлен и в
землю опять разрешишься. Кто ограждает себя такими рассуждениями, тот найдет всякое
бесчестие более легким, чем оно обыкновенно бывает в действительности. Чрез это и
врагу невозможным сделаешь мщение, показав, что не уязвляют тебя укоризны, и себе
предуготовишь великий венец терпения, когда бешенство другого обратишь в повод к
собственному своему любомудрию.
Поэтому если послушаешься меня, то к обидным словам другого от себя прибавь
нечто. Он назвал тебя подлым, бесславным, нигде ничего не значащим? А ты назови себя
землею и пеплом. Ты не честнее отца нашего Авраама, который так себя называет (Быт.
18, 27). Он называет тебя невеждою, нищим, человеком, ничего не стоящим? А ты, говоря
словами Давида, скажи о себе, что ты червь и ведешь начало от гноища (Пс. 21, 7).
Присовокупи к сему прекрасный поступок Моисея. Укоренный Аароном и Мариамой, не
жаловаться на них стал он Богу, но молиться за них. Чьим учеником желаешь ты лучше
быть? Мужей ли богоугодных и блаженных или людей, исполненных духом лукавства?
Когда смущает тебя искушение сказать укоризненное слово, представь, что должен
ты решить о себе, приблизиться ли тебе к Богу долготерпением или чрез гнев передаться
на сторону противника. Дай время своим помыслам избрать благую часть. И врагу или
окажешь некоторую пользу примером кротости, или сильнее отмстишь презрением.
Может ли что быть для него болезненнее, как видеть, что враг его выше обид? Не теряй
благоразумия и не позволяй себе поддаваться обидчику. Пусть он без пользы на тебя лает
и надрывает сам себя. Кто бьет не чувствующего боли, тот сам себя наказывает, потому
что и врагу не отмщает, и своего раздражения не успокаивает; и кто оскорбляет словами
человека, не трогающегося укоризнами, тот не может найти удовлетворения своей
страсти; а напротив того, как сказал я, разрывается от досады.
Как же в этом случае присутствующие назовут каждого из вас? Его - ругателем, а
тебя - великодушным; его - сердитым и несносным, а тебя - долготерпеливым и кротким.
Он будет жалеть о том, что говорил, а ты никогда не будешь раскаиваться в добродетели.
Нужно ли говорить много? Ему укоризны его заградили Царствие Небесное. Ибо
досадители… Царствия Божия не наследят (1 Кор. 6, 10). А тебе молчание уготовало
Царство. Ибо претерпевый до конца, той спасен будет (Мф. 10, 22).
А если отмщаешь и на укоризны отвечаешь укоризнами, что скажешь в свое
оправдание? То, что раздражил тебя начавший ссору? Но достойно ли это какого
извинения? Блудник, который слагает вину на блудницу, что она побудила его ко греху,
не меньшему за это подвергается осуждению. Нет и венцов, где нет противоборников; нет
и поражений, где нет противников. Выслушай, что говорит Давид: внегда востати
грешному предо мною, не раздражался, не отмщал я, но онемех и смирихся, и умолчах от
благ (Пс. 38, 2-3). А ты сам огорчаешься укоризною, как чем-то худым; но опять и
подражаешь ей, как чему-то доброму. И вот стал виновен в том же, что осуждаешь. Или в
чужой порок всматриваешься внимательно, а что гнусного в тебе, то ставишь ни во что?
Обида разве не худое дело? Бегай же подражания. А того, что начал ссору другой,
конечно, недостаточно к извинению. Поэтому, как сам себя уверяю, справедливее
противнику твоему негодовать на тебя за то, что не видал от тебя уцеломудривающего
примера. Видя, как безобразен разгневанный, ты не остерегся от подражания ему,
напротив того, сам негодуешь, сам раздражаешься, сам гневаешься, и страсть твоя служит
извинением предупредившему тебя. Ибо тем, что делаешь, и его освобождаешь от вины, и
себя самого обвиняешь. Если раздражение не хорошо, почему не уклонился ты от худого?
А если заслуживает оно снисхождения, почему негодуешь на раздраженного? Поэтому,
если ты и не первый стал мстить, это нимало тебе не поможет. В подвигах, за которые
увенчивают, венчается не начавший борьбу, но победитель. Потому и осуждается не
только предначавший худое дело, но и тот, кто за лукавым вождем последовал в грех.
Если он назвал тебя нищим и говорит правду, прими это как правду, а если лжет, что
тебе до сказанного им? Не надмевайся похвалами, которые выше правды; не огорчайся и
обидами, которые не касаются тебя. Не видишь ли, что стрелы пробивают, обыкновенно,
насквозь тела твердые и упорные, а в телах мягких и уступчивых теряют свою
стремительность? Чем-то подобным представляй себе и свойство укоризны. Кто
противоборствует ей, тот принимает ее на себя; а кто поддается и уступает, тот мягкостию
нрава ослабляет устремленную против него злобу. Почему возмущает тебя название:
нищий? Вспомни о своей природе; наг взошел ты в мир, наг и выйдешь (Иов. 1, 21). А что
беднее нагого? Ничего не услышишь обидного, если сам себе усвояешь то, что о тебе
говорят. Кого за бедность отводили когда-нибудь в темницу? Укоризненно - не нищим
быть, а не иметь мужества в перенесении нищеты. Вспомни Владыку: Он богат сый нас
ради обнища (2 Кор. 8, 9). А если назовет тебя неразумным и невеждою, вспомни обидные
слова иудеев, какими укоряли истинную Премудрость: самарянин еси Ты и беса имаши
(Ин. 8, 48). Если гневаешься, то сим подтверждаешь укоризну. Ибо что неразумнее гнева?
А если останешься негневным, то приводишь в стыд обидчика, показав целомудрие на
самом деле. Ты заушен? [2] Но заушен был и Господь. Ты оплеван? Но оплеван был и
Владыка наш; ибо не отвратил лица от студа заплеваний (Ис. 50, 6). Тебя оклеветали? Но
оклеветан был и Судия. У тебя разодрали рубашку? И с Господа моего сняли хитон и
одежды Его разделили по себе. Ты еще не осужден, ты еще не распят. Многого недостает
тебе, чтобы дойти до уподобления Господу.
Пусть все это придет тебе на мысль и утушит воспламенение. Ибо подобные сим
предуготовления и расположения, останавливая как бы порывы и трепетания сердца,
приводят помыслы в благоустройство и тишину. Сие-то самое сказано у Давида:
уготовихся и не смутихся (Пс. 118, 60). Поэтому бешеное и неразумное движение сердца
должно усмирять припоминанием примеров блаженных мужей. С какою кротостию
великий Давид перенес укоризны Семея! Он не дал времени возбудиться гневу, обратив
мысль к Богу; ибо сказал: Господь рече Семею проклинати Давида (2 Цар. 16, 10).
Потому, слыша названия: муж кровей и муж беззаконий (2 Цар. 16, 7), не раздражился он
против Семея, но сам себя смирил, как бы заслужив встреченную им обиду.
Истреби в себе две мысли: не признавай себя достойным чего-либо великого, и не
думай, чтобы другой какой человек был многим ниже тебя по достоинству. В таком
случае наносимые нам бесчестия никогда не приведут нас в раздражение. Ужасно, если
человек
облагодетельствованный,
обязанный
величайшими
милостями,
при
неблагодарности своей, наносит ему обиду и бесчестие. Ужасно это, но здесь больше
вреда тому, кто делает, а не кто терпит. Пусть он обижает, но ты не обижай. Слова его да
будут для тебя упражнением в любомудрии. Если они не трогают тебя, это значит, что ты
неуязвим. А если и страждет несколько душа, удержи прискорбное внутри себя. Ибо
сказано: во мне смятеся сердце мое (Пс. 142, 4), то есть страсть не выказалась наружу, но
усмирилась, подобно волне, разбившейся внутри берегов. Успокой свое лающее и
рассвирепевшее сердце. Пусть страсти твои устыдятся присутствия в тебе разума, как
резвые дети стыдятся пришествия достопочтенного мужа.
Поэтому как избежим вреда, причиняемого нашею гневливостию? - если внушим
своей раздражительности не предупреждать рассудка, но прежде всего позаботимся,
чтобы никогда не шла вперед мысли; станем же обходиться с нею, как с конем, который
дан нам в управление, как некоторой узде, покоряется разуму, никогда не выступает из
собственного своего долга, но идет, куда ему укажет разум. Раздражительная сила души
пригодна нам еще для многих дел добродетели, когда она, подобно какому-то воину,
сложившему оружие перед вождем, с готовностию подает помощь, где приказано, и
споборствует разуму против греха. Ибо раздражительность есть душевный нерв,
сообщающий душе силу к прекрасным предприятиям. И если когда случится, что душа
расслаблена сластолюбием, раздражительность, закалив ее, как железо закаливается
погружением, из слабой и весьма изнеженной делает ее мужественною и суровою. Если
ты не раздражен против лукавого, невозможно тебе ненавидеть его, сколько должно.
Думаю, что с равною ревностию должно и любить добродетель, и ненавидеть грех. Для
этого же весьма полезна раздражительность, когда она, как пес за пастухом, следуя за
рассудком, остается кроткою и послушною тем, которые оказывают помощь, скоро бежит
на зов рассудка, но приходит в свирепость от чужого голоса и взора, хотя по видимому
они и дружелюбны, сжимается же от страха, когда слышит голос знакомого и друга. Вот
самое лучшее и правильное содействие, какое раздражительная сила может оказать
разумной части души. В таком случае она будет непримирима с умышляющими зло, не
вступит с ними ни в какие сношения, никогда не заключит дружбы во вред, а, напротив
того, всегда, как на волка, станет лаять и кидаться на коварное сластолюбие. Такова
польза раздражительности, если кто умеет держать ее в руках; потому что всякая другая
способность, по образу ее употребления, бывает или худа, или хороша для имеющего ее.
Например: кто вожделевательную силу души употребил на услаждение плотскими и
нечистыми удовольствиями, тот гнусен и невоздержен; но кто обратил ее на любовь к
Богу и желание вечных благ, тот достоин подражания и блажен. И опять, кто хорошо
владеет судительною силою, тот благоразумен и смышлен; а кто изострил ум ко вреду
ближнего, тот лукавец и злодей.
Поэтому что Творец дал нам ко спасению, того не будем обращать для себя в повод
ко греху! В таком случае и раздражительность, приводимая в действие когда должно и
сколько должно производит мужество, терпение и воздержание; а если действует вопреки
здравому разуму,- обращается в бешенство. Поэтому и вразумляет нас псалом:
гневайтеся, и не согрешайте (Пс. 4, 5). И Господь гневающемуся напрасно угрожает
судом, но не запрещает где должно употреблять гнев, как бы в виде врачевства. Ибо
слова: вражду положу между тобою и между змием (Быт. 3, 15), и: враждуйте
мадианитом (Чис. 25, 17),- слова научающего пользоваться раздражительностию как
оружием. Поэтому Моисей, самый кроткий из всех людей (Чис. 12, 3), когда наказывал за
идолопоклонство, вооружил руки левитов на убиение братьев. Он говорил: препояшите
кийждо меч при бедре своем, и пройдите от врат до врат и возвратитеся сквозе полк, и
убийте кийждо брата своего… ближняго… и кийждо соседа своего (Исх. 32, 27). И
вскоре потом сказано: и рече Моисей: наполнисте руки ваша днесь Господу, кийждо в
сыне своем и в брате своем, да дастся на вас благословение (Исх. 32, 29). Что оправдало
Финееса? Не праведный ли гнев на соблудивших? Он был весьма человеколюбив и
кроток, но когда увидел блудодеяние, явно и бесстыдно совершаемое Замврием и
мадианитянкою, так что они не скрыли позорного зрелища своего студа, тогда, не
потерпев сего, благовременно воспользовался раздражительностию и пронзил обоих
сулицею [3] (Чис. 25, 7-8). И Самуил не умертвил ли в праведном гневе, выведя на среду
[4], царя амаликитского Агага, которого вопреки Божию повелению спас Саул (1 Цар. 15,
32-33)? Так, раздражительность нередко бывает служительницею добрых дел. И
ревнитель Илия в рассудительном и целомудренном раздражении к пользе всего Израиля
предал смерти четыреста пятьдесят священников студных и четыреста священников
дубравных, ядущих трапезу Иезавелину [5] (3 Цар. 18, 19).
Но ты гневаешься на брата своего напрасно. Ибо не напрасен ли гнев, когда один
бывает причиною действия, а ты раздражаешься на другого? Не то же ли делаешь, что и
псы, которые грызут камень, а не трогают бросившего камень? Жалок, кто служит
орудием действия, но ненавистен, кто действует. Против него обрати свою
раздражительность - против человекоубийцы, отца лжи, делателя греха; но будь
сострадателен к брату, который, если пребудет во грехе, то вместе с диаволом предан
будет вечному огню.
Как различны слова: раздражение и гнев,- так весьма различно между собою и
означаемое ими. Ибо раздражение есть какое-то воспламенение и скорое испарение
страсти, гнев - постоянная скорбь и продолжительное стремление воздать равным тому,
кто обидел, так что душа, как бы жаждет мщения. Поэтому надобно знать, что люди
погрешают в том и другом расположении духа, когда или неистово и безумно кидаются на
огорчивших, или коварно и злонамеренно расставляют сети оскорбившим. Мы должны
остерегаться того и другого.
Как же сделать, чтобы страсть не возбуждалась где не должно? Как сделать?
Обучись предварительно смиренномудрию, которое Господь и словом заповедал, и делом
показал. Заповедал словом, когда говорит: кто хощет в вас старей быти, да будет всех
меньший (Мк. 9, 35); показал делом, когда кротко и без гневного движения потерпел и
того, который ударил. Творец и Владыка неба и земли, Которому поклоняется всякая
тварь, и умная и чувственная, носяй всяческая глаголом силы Своея (Евр. 1, 3), не
низринул его живого во ад, не повелел земле разверзнуться под нечестивым, но увещевает
и учит его: аще зле глаголах, свидетельствуй о зле: аще ли добре, что Мя биеши? (Ин. 18,
23). Если по заповеди Господней научишься быть всех меньшим, то можешь ли когда
вознегодовать, как получивший незаслуженную обиду? Когда укорит тебя неразумный
ребенок,- укоризны его подадут тебе повод к смеху. И когда говорит тебе бесчестные
слова безумный, помешанный в уме, ты почитаешь его достойным более жалости, нежели
ненависти. Поэтому, обыкновенно, возбуждают в нас скорбь не слова, но презрение к
укорившему нас и представление каждого о себе самом. Потому, если уничтожишь в
мысли своей то и другое, произносимое будет не более, как пустой шум звуков.
Итак, престани от гнева и остави ярость (Пс. 36, 8), чтобы не узнать тебе на опыте
гнева, открывающегося с небесе на всякое нечестие и неправду человеков (Рим. 1, 18).
Ибо, если в состоянии будешь целомудренным рассудком подсечь горький корень
раздражительности, то сим уничтожишь много страстей в самом их начале. Коварство,
подозрительность, недоверие, злонравие, злонамеренность, дерзость и весь рой подобных
пороков суть отпрыски этого греха. Поэтому не допустим в себя столь великого зла -
этого душевного недуга, помрачения рассудка, отчуждения от Бога, незнания родства,
начала браней, полноты бедствий; этого лукавого демона, который зарождается в самых
душах наших, подобно какому-то беспокойному обитателю занимает нашу внутренность
и заграждает вход Святому Духу. Ибо где вражды, рвения… ярости, разжжения (Гал. 5,
20), состязания, производящие в душах неумолкаемые мятежи, там не упокоивается Дух
кротости. Но, покорившись увещанию блаженного Павла, возьмем от себя всяк… гнев, и
ярость, и клич… со всякою злобою (Еф. 4, 31), будем добры и милосердны друг к другу,
ожидая блаженного упования, обещанного кротким (ибо блажени кротцыи: яко тии
наследят землю; Мф. 5, 5), о Христе Иисусе, Господе нашем, Которому слава и держава
во веки! Аминь.
Примечания:
[1] Обо что ударилось.
[2] Тебе дали пощечину?
[3] Копьем.
[4] На середину.
[5] То есть лжепророков, жрецов Ваала, питающихся от стола Иезавели, царицы-идолопоклонницы,
убивавшей пророков Господних.
Беседа 11
О зависти
Бог благ и подает блага достойным; диавол лукав и способствует в грехах всякого
рода. И как за Благим следует беззавистность, так за диаволом всюду ходит зависть.
Будем же, братия, остерегаться этой страсти - зависти, чтобы не стать нам сообщниками в
делах сопротивника и впоследствии не подвергнуться одному с ним осуждению. Если
разгордившийся в суд впадает диаволь (1 Тим. 3, 6), то завистливому как избежать
наказания, уготованного диаволу?
Другой страсти, более пагубной, чем зависть, и не зарождается в душах
человеческих. Она менее вредит посторонним, но первое и ближайшее зло для того, кто
имеет ее. Как ржавчина изъедает железо, так зависть - душу, в которой живет она. Лучше
же сказать, как об ехиднах говорят, что они рождаются, прогрызая носившую их утробу,
так и зависть обыкновенно пожирает душу, в которой зарождается.
Зависть есть скорбь о благополучии ближнего. Поэтому у завистливого никогда нет
недостатка в печалях и огорчениях. Урожай ли на поле у ближнего? дом ли изобилует
всеми житейскими потребностями? или нет у него недостатка в радостях? - все это - пища
болезни и приращение скорби для завистливого. Поэтому нимало не разнится он с
человеком, который ничем не покрыт, и в которого все мечут стрелы. Крепок ли кто или
здоров? - это поражает завистливого. Красив ли другой лицом это - новый удар
завистнику. Такой-то превосходит многих душевными преимуществами, обращает на себя
взоры и возбуждает соревнование своим благоразумием и силою слова; другой богат,
славится щедростию подаяний и общительностию с нуждающимися и получает много
похвал от облагодетельствованных. Все это - удары и раны, наносимые в самое сердце
завистника.
И тяжко в этой болезни то, что завистливый не может сказать об ней. Хотя
потупляет он глаза, ходит унылый, смущенный, печальный и погибает от недуга; однако
же, когда спросят о страдании, стыдится сделать гласным свое несчастие и сказать: "Я
человек завистливый и злой; меня сокрушают совершенства друга; сетую о благодушии
брата; не могу видеть чужих совершенств; напротив того, благоденствие ближнего считаю
для себя несчастием". Так надлежало бы сказать ему, если бы захотел говорить правду. Но
поелику не решается высказать сего, то в глубине удерживает болезнь, которая гложет и
снедает его внутренности.
Поэтому не принимает он врачующего болезнь, не может найти никакого
врачевства, избавляющего от страданий, хотя Писания полны таких целительных средств.
Напротив, он ждет одного утешения в бедствии - видеть падение кого-либо из
возбуждающих его зависть. Один предел ненависти - увидеть, что внушавший зависть из
счастливого стал несчастным, и возбуждавший соревнование сделался жалким. Тогда
примиряется и делается другом, когда видит плачущим, встречает печальным. С
веселящимся не веселится вместе, но с сетующим проливает слезы. И если оплакивает
переворот жизни, по которому человек из такого счастия впал в такое несчастие, то не из
человеколюбия, не из сострадательности хвалит прежнее его состояние, но чтобы более
тягостным сделать для него бедствие. По смерти сына, хвалит его, превозносит тысячами
похвал, что он был и прекрасен, и понятен к учению, и способен ко всему; а если бы
младенец был жив, язык не вымолвил бы доброго о нем слова. Как скоро видит, что
многие с ним вместе начинают хвалить, опять переменяется, опять начинает завидовать
умершему. Дивится богатству по разорении. Телесную красоту или силу и здоровье
хвалит и превозносит уже по наступлении болезней. И вообще, он враг того, что есть, и
друг того, что погибло.
Что же может быть пагубнее этой болезни? Это - порча жизни, поругание природы,
вражда против того, что дано нам от Бога, противление Богу. Что виновника зла - демона -
вооружило на брань против человека? Не зависть ли? В зависти явно изобличил себя
богоборец, когда вознегодовал на Бога за щедрые дары Его человеку, но отмстил
человеку, потому что не мог мстить Богу. То же делающим оказывается и Каин, первый
ученик диавола, научившийся у него и зависти, и убийству - этим сродственным между
собою беззакониям, которые сочетал и Павел, сказав: исполненных зависти, убийства
(Рим. 1, 29). Что же сделал Каин? Видел честь от Бога и воспламенился ревностию,
истребил облеченного честию, чтобы оскорбить Почтившего. Не имея сил к богоборству,
впал в братоубийство. Будем, братия, избегать сего недуга, который делается учителем
богоборства, матерью человекоубийства, извращением природы, забвением родства,
бедствием самым неописанным.
О чем скорбишь ты, человек, не потерпев ничего худого? Для чего идешь войною
против человека, который имеет у себя несколько благ и не сделал ущерба твоим благам?
Если же ты и облагодетельствованный негодуешь, то не прямо ли собственной своей
выгоде завидуешь? Таков был Саул, который избыток благодеяний обратил в повод к
войне против Давида. Сперва, его стройною и божественною игрою на гуслях
освободившись от неистовства, покушался пронзить благодетеля копьем. Потом,
спасенный от врагов с целым воинством, избавленный от позора, каким угрожал Голиаф,
как скоро ликовствующие девы в победных песнях стали приписывать Давиду в десять
раз большее участие в приобретении победы: победи Давид со тмами, и Саул с тысящами
своими (1 Цар. 18, 7), за одно это выражение, за это на самой истине основанное
свидетельство сначала хотел убить Давида собственноручно и погубить хитростию,
потом, принудив его стать беглецом, и после этого не прекратил вражды, но в заключение
всего выступил против него с тремя тысячами избранных воинов и искал по пустыням. А
если бы спросить его о причине войны, то, конечно, указал бы на благодеяния Давидовы;
потому что в самое время гонения, когда застигнут был сонный и уготованный на убиение
врагу, но спасен праведником, удержавшимся наложить на него руки, не тронулся и этим
благодеянием, но снова собирал войско, снова продолжал гонение, пока в другой раз не
был захвачен Давидом в пещере, где добродетели его показал в большем свете, и
лукавство свое сделал очевиднейшим.
Зависть есть самый непреодолимый род вражды. Других недоброжелателей делают
более кроткими благотворения. Завистливого же и злонравного еще более раздражает
сделанное ему добро. Чем больше видит он себе благодеяний, тем сильнее негодует,
печалится и огорчается. Он более оскорбляется силою благодетеля, нежели чувствует
благодарность за соделанное для него. Какого зверя не превосходят и завистливые с
жестокостию своих нравов? Не превышают ли свирепостию самого неукротимого из них?
Псы, если их кормят, делаются кроткими; львы, когда за ними ходят, становятся ручными.
Но завистливые еще более свирепеют, когда оказывают им услуги.
Что соделало рабом благородного Иосифа? Не зависть ли братьев? Потому и
достойно удивления неразумие этого недуга. Убоявшись исполнения снов, продали брата
в рабство, как будто рабу никогда не кланяются. Но если сны справедливы, можно ли
сделать, чтобы предвещаемое ими вовсе не исполнилось. А если сонные видения лживы, в
чем завидуете обманувшемуся? Но вот, по Божию усмотрению, мудрость их обращается в
ничто. Чем думали воспрепятствовать исполнению предвещания, тем самым, как
оказалось, проложили путь событию. Если бы не продан был Иосиф, то не пришел бы в
Египет, не подпал бы, по своему целомудрию, наветам похотливой жены, не был бы
заключен в темницу, не свел бы знакомства с служителями фараоновыми, не стал бы
толковать снов, не получил бы за это начальства над Египтом, и не поклонились бы ему
братья, пришедшие к нему по недостатку в хлебе.
Обратись мыслию к величайшей зависти, оказавшейся [1] в самом важном случае,
какая по неистовству иудеев была к Спасителю! За что завиствовали? За чудеса. А что это
были за чудодействия? Спасение нуждающихся. Алчущие были питаемы,- и на
Питающего воздвигнута брань. Мертвые были воскрешаемы,- и Животворящий стал
предметом зависти. Демоны были изгоняемы,- и на Повелевающего демонам
злоумышляли. Прокаженные очищались, хромые начинали ходить, глухие слышать,
слепые видеть,- и Благодетеля изгоняли. Напоследок предали смерти Даровавшего жизнь,
били бичами Освободителя человеков, осудили Судию мира. Так на все простерлась злоба
зависти. Этим одним оружием от сложения мира до скончания века всех уязвляет и
низлагает истребитель жизни нашей - диавол, который радуется нашей погибели, сам пал
от зависти, и нас низлагает с собою тою же страстию.
Премудр был тот, кто запрещал и вечерять с мужем завистливым (Притч. 23, 6), под
сближением на вечери разумея и всякое также общение в жизни. Как удобовозгораемое
вещество заботимся мы класть подальше от огня, так, по мере возможности, не надобно
сводить дружеских бесед с завистливыми, поставляя себя вдали от стрел зависти. Ибо не
иначе можно предаться зависти, как сближаясь с нею в тесном общении; потому что, по
слову Соломонову, ревность мужа от подруга своего (Еккл. 4, 4). Действительно, так и
бывает: не скиф завидует египтянину, но всякий своему соплеменнику; и из
соплеменников завидуют не тому, кто неизвестен, но коротко знакомым; и из знакомых -
соседям, людям того же ремесла и по чему-нибудь иному близким; и из них опять -
сверстникам, сродникам, братьям. Вообще, как ржа есть болезнь хлебного зерна, так и
зависть есть недуг дружбы.
И то разве одно похвалит кто в этом зле, что чем сильнее оно действует в человеке,
тем тягостнее имеющему его в себе. Стрелы, брошенные сильно, когда попадают во что-
нибудь твердое и упругое, отлетают назад к тому, кто их пустил; так и движения зависти,
не делая вреда предмету зависти, наносят удары завистнику. Кто, огорчаясь
совершенствами ближнего, уменьшил их чрез это? Между тем, снедаемый скорбию, он
изнуряет сам себя.
Страждущих завистию почитают еще более вредоносными, нежели ядовитых
зверей. Те впускают яд чрез рану, и угрызенное место предается гниению постепенно; о
завистливых же иные думают, что они наносят вред одним взором, так что от их
завистливого взгляда начинают чахнуть тела крепкого сложения, по юности возраста
цветущие всею красотою. Вся полнота их вдруг исчезает, как будто из завистливых глаз
льется какой-то губительный, вредоносный и истребительный поток. Я отвергаю такое
поверье, потому что оно простонародно и старыми женщинами занесено в женские
терема; но утверждаю, что ненавистники добра - демоны, когда находят в людях демонам
свойственные произволения, употребляют все меры воспользоваться ими для
собственного своего намерения; почему и глаза завистливых употребляют на служение
собственной своей воле.
Поэтому ужели не придешь в ужас, делая себя служителем губительного демона, и
допустишь в себя зло, от которого сделаешься врагом людей, ничем тебя не обидевших, и,
кроме того, врагом благого и беззавистного Бога? Убежим от нестерпимого зла. Оно -
внушение змия, изобретение демонов, посев врага, залог мучения, препятствие
благочестию, путь в геенну, лишение Царствия.
Завистливых можно узнать несколько и по самому лицу. Глаза у них сухи и тусклы,
щеки впалы, брови навислы, душа возмущена страстию, не имеет верного суждения о
предметах. У них не похвальны ни добродетельный поступок, ни сила слова, украшенная
важностию и приятностию, ни все прочее, достойное соревнования и внимания. Как
коршуны, пролетая мимо многих лугов, многих мест приятных и благоухающих,
стремятся к чему-либо зловонному, и как мухи, минуя здоровое, поспешают на гной, так
завистливые не смотрят на светлость жизни, на величие заслуг, нападают же на одно
гнилое. И если случится в чем проступиться (как часто бывает с людьми), они разглашают
это, хотят, чтобы по одному этому узнавали человека, как и недобрые живописцы лицо
изображаемого ими на картине отличают искривленным носом, или каким-нибудь
рубцом, или другим недостатком природным либо происшедшим вследствие болезни.
Они искусны сделать презренным и похвальное, перетолковав в худую сторону, и
оклеветать добродетель, представив ее в виде порока с ней смежного: мужественного
называют дерзким, целомудренного - нечувствительным, справедливого - жестоким,
благоразумного - коварным. Кто любит великолепие, на того клевещут, что у него грубый
вкус; о щедром говорят, что расточителен, и о бережливом опять, что он скуп. И вообще
всякий вид добродетели не остается у них без такого имени, которое заимствовано от
противоположного порока.
Что же? ограничим ли слово одним осуждением сего зла? Но это - как бы одна
половина врачевания. Не бесполезно показать страждущему важность болезни, чтобы
внушить ему должную заботливость об избавлении себя от зла; но оставить при сем
страждущего, не дав руководства к приобретению здравия, не иное что значит, как
предоставить его действию болезни.
Что же? Как можем или никогда не страдать сею болезнию, или, подпав ей,
избежать ее? Во-первых, можем, если из человеческого не будем ничего почитать великим
и чрезвычайным, ни того, что люди называют богатством, ни увядающей славы, ни
телесного здоровья, потому что не в преходящих вещах поставляем для себя благо, но
призваны мы к причастию благ вечных и истинных. Поэтому недостойны еще нашего
соревнования - богатый ради его богатства, властитель ради величия его сана, мудрый
ради обилия в слове. Это - орудия добродетели для тех, которые пользуются ими хорошо,
но в самом себе не заключают блаженства. Потому жалок, кто пользуется сим худо,
подобно человеку, который, взяв меч для отмщения врагам, добровольно ранит им самого
себя. А если кто распоряжается настоящими благами хорошо и как должно, если остается
он только приставником даруемого от Бога, и не для собственного наслаждения собирает
сокровища, то справедливость требует хвалить и любить такого за братолюбие и
общительность нрава. Опять, кто отличается благоразумием, почтен от Бога даром слова,
кто истолкователь священных словес; не завидуй такому, не желай, чтобы умолк когда-
нибудь пророк священного слова, если, по благодати Духа, сопровождают его какое-либо
одобрение и похвала слушателей. Твое это благо, тебе чрез брата посылается дар учения,
если хочешь принять его. При этом никто не заграждает источника ключевой воды, никто
не закрывает взоров от сияющего солнца, никто не завидует им, но сам желает
насладиться ими. Почему же, когда духовное слово источается в церкви и благочестивое
сердце изливает струи дарований Духа, не приклоняешь с веселием слуха, не приемлешь с
благодарностию пользы; а напротив того, рукоплескание слушателей угрызает тебя, и ты
желал бы, чтобы не было ни того, кто получает пользу, ни того, кто хвалит? Какое
извинение будет иметь это пред Судиею сердец наших? Правда, что душевное благо
надобно почитать прекрасным по природе, но если кто превосходит других богатством,
славится могуществом и телесным здоровьем, впрочем, что имеет, пользуется тем
хорошо, то и его должно любить и почитать как человека, обладающего общими
орудиями жизни, если только распоряжается он ими как должно, щедр в подаянии денег
нуждающимся, собственными руками служит немощным, все же прочее, что ни имеет, не
более почитает своею собственностию, как и собственностию всякого нуждающегося. А
кто не с таковым расположением принимает сии блага, того должно признавать более
жалким, нежели достойным зависти, если у него больше случаев быть худым. Ибо это
значит погибать с большими пособиями и средствами. Если богатство служит
напутствием к неправде, то жалок богач. А если он служит к добродетели, то нет места
зависти; потому что польза богатства делается общею для всех, разве кто в избытке
лукавства станет завидовать и собственным своим благам. Вообще же, если прозришь
рассудком выше человеческого и устремишь взор к истинно прекрасному и похвальному,
то очень будешь далек от того, чтобы достойным уважения и соревнования признать что-
нибудь тленное и земное. А кто таков, кто не поражается мирским как чем-то великим, к
тому никогда не может приблизиться зависть.
Но если непременно желаешь славы, хочешь быть виднее многих и не терпишь быть
вторым (ибо и это бывает поводом к зависти), то честолюбие твое, подобно какому-то
потоку, направь к приобретению добродетели. Ни под каким видом не желай разбогатеть
всяким способом и заслуживать одобрение чем-либо мирским. Ибо это не в твоей воле. Но
будь справедлив, целомудрен, благоразумен, мужествен, терпелив в страданиях за
благочестие. Таким образом и себя спасешь, и при больших благах приобретешь большую
знаменитость, потому что добродетель от нас зависит и может быть приобретаема
трудолюбивым, а большое имение, телесная красота и высота сана не от нас зависят.
Поэтому если добродетель есть высшее и достаточное благо, и по общему всех признанию
имеет предпочтение, то к ней должны мы стремиться - к добродетели, которой не может
быть в душе, не очищенной как от прочих страстей, так особенно от зависти.
Не видишь ли, какое зло - лицемерие? И оно - плод зависти, потому что двоедушие
нрава бывает в людях по большей части от зависти, когда, скрывая в глубине ненависть,
показывают наружность, прикрашенную любовию, и подобны подводным скалам,
которые, будучи немного закрыты водою, причиняют неосторожным непредвиденное зло.
Поэтому если из зависти, как из источника, проистекают для нас смерть, лишение
благ, отчуждение от Бога, смешение уставов, низвращение всех в совокупности
житейских благ, то послушаемся Апостола, и не бываим тщеславни, друг друга
раздражающе, друг другу завидяще (Гал. 5, 26); но будем паче блази, милосерди,
прощающе друг другу, якоже и Бог простил есть нам во Христе Иисусе, Господе нашем
(Еф. 4, 32), с Которым слава Отцу со Святым Духом, во веки веков. Аминь.
Примечания:
[1] Обнаружившейся, проявившейся.
Беседа 12
На начало книги Притчей (Притч. 1, 1-5)
Хороша награда за послушание. Поэтому послушаюсь доброго отца, который из
словес Духа предлагает мне нечто для упражнения, и, по примеру опытных ловцов, хочет
у меня, как у молодого пса, испытать скорость бега в местах непроходимых. Предложил
же он мне для истолкования вступление в книгу Притчей. Но сколько неудобопостижим
смысл сего чтения, известно это всякому, даже мало сведущему. Впрочем не должно
отказываться от поручения, возлагая упование на Господа, Который по молитвам
Пастыря, даст ми слово во отверзение уст моих (Еф. 6, 19).
Всех книг премудрого Соломона знаем три: книгу сих Притчей, книгу Екклесиаста и
книгу Песнь Песней. Каждая составлена с особенной целию, все же написаны на пользу
людям. Ибо книга Притчей есть образование нравов, исправление страстей, и вообще,
учение жизни, заключающее в себе множество правил для деятельности. А Екклесиаст
касается естествословия и открывает нам суету того, что в этом мире, чтобы не почитали
мы для себя вожделенным преходящего и душевных забот не тратили на суетное. Песнь
же Песней показывает способ душевного усовершенствования, потому что изображает
согласие невесты и жениха, то есть близость души с Богом Словом.
Но возвратимся к предположенному.
Притчи Соломона, сына Давидова, иже царствова во Израили (Притч. 1, 1). Слово:
притча - у внешних употребляется в означение изречений общенародных и
произносимых, всего чаще на путях; потому что путь называется у них υοιμος от чего и
притчу (παροιμια) определяют так: речение припутное, самое обычное в народном
употреблении и от немногого удобно прилагаемое ко многому подобному. А у нас притча
есть полезное слово, выраженное с некоторой прикровенностью, но как с первого взгляда
заключающее в себе много полезного, так и в глубине своей скрывающее обширную
мысль. Потому и Господь говорит: сия в притчах глаголах вам: но приидет час, егда
ктому в притчах не глаголю вам, но яве (Ин. 16, 25); потому что приточное слово не имеет
открыто и общевразумительно высказанного смысла, но обнаруживает намерение свое
косвенным образом и только людям более внимательным. Поэтому притчи Соломона, то
есть изречения, возбуждающие внимание и доставляющие пользу на всем пути жизни.
А имя писателя наименовал с тем, чтобы знаменитостию лица привлечь слушателя;
потому что достоверность поучающего как делает слово достойным вероятия, так
располагает учащихся к большей внимательности. Итак, притчи Соломона, того
Соломона, которому сказал Господь: се, дах ти сердце смыслено и мудро; якоже ты, не
бысть муж прежде тебе и по тебе не востанет подобен тебе (3 Цар. 3, 12). И еще: даде
Господь смысл и мудрость Соломону многу зело, и широту сердца, яко песок, иже при
мори: и умножися мудрость Соломонова… паче… всех древних человек и паче всех
смысленных египетских (3 Цар. 4, 29-30). Так необходимо присовокупление имени!
Притчи Соломона, сына Давидова. Присовокуплено и имя отца, чтобы знать тебе,
что Соломон был премудр, произошел от отца также премудрого и пророка, с
младенчества обучен был священным письменам, но по жребию получил власть; не силою
присвоил себе царство, нимало ему не принадлежавшее; но принял отеческий скипетр по
справедливому суду отца и по Божию определению.
Он был царем во Иерусалиме. И это сказано не напрасно, но главным образом для
различения от других подобного имени царей, а сверх сего, и для того, чтобы поелику он
построил пресловутый храм, то и ты знал соорудителя сего храма и виновника всякого
гражданского устройства, уставов и благочиния. Много же содействует к принятию
советов и то, что писатель книги - царь. Ежели царская власть есть законное
правительство, то очевидно, что и правила, какие дает царь, истинно достойный сего
наименования, имеют великую законность, будучи направлены к общей для всех пользе, а
не составлены с намерением достигнуть царю собственной своей пользы. Тем и
отличается злой властелин от царя, что один везде имеет в виду свои выгоды, а другой
помышляет о пользе подданных.
Но перечисляется также, какая именно польза и в какой мере приобретается из сей
книги учащимися.
И во-первых, из притчей можно познати премудрость и наказание [1] (Притч. 1, 2).
А премудрость есть знание вещей Божественных и человеческих, также и их причин.
Посему, кто с успехом богословствует, тот познал премудрость, как и блаженный
Павел говорит: премудрость же глаголем в совершенных: премудрость же не века сего,
ни князей века сего престающих: но глаголем премудрость Божию в тайне сокровенную,
юже предустави Бог прежде век (1 Кор. 2, 6-7).
И кто из устройства мира уразумевает Зиждителя, тот познает также Бога из
премудрости, видимой в мире. Невидимая бо Его от создания мира творенми
помышляема видима суть (Рим. 1, 20). А к мысли о Боге приближает нас, когда говорит:
Бог премудростию основа землю; и: егда готовяше небо, с Ним бех; и: бех при Нем
устрояя; и: Аз бех, о нейже радовашеся (Притч. 3, 19; 8, 27; 29, 30). Ибо все сие говорит
Соломон от имени олицетворенной им премудрости, чтобы доставить нам ясное о ней
познание. И вообще в словах: Господь созда мя начало путей Своих [2] (Притч. 8, 22),
разумеет премудрость, открывающуюся в мире, которая едва не выговаривает чрез
видимое, что она произошла от Бога, и что в тварях не самослучайно сияет столько
премудрости. Ибо как небеса поведают славу Божию, и творение руку Его возвещает
твердь, возвещает же не издавая гласа; потому что не суть речи, ниже словеса, ихже не
слышатся гласи их (Пс. 18, 2, 4), таковы словеса и началородной премудрости, которая
при творении прежде всего другого положена в основание твари: она молча вопиет о
своем Творце и Господе, чтобы ты восходил чрез нее к мысли об едином Премудром.
Но есть и человеческая некая мудрость; это - опытность в делах житейских, по
которой называем премудрыми сведущих в одном каком-нибудь из полезных искусств.
Поэтому у писателя сего приглашением к премудрости и занята не малая часть
книги. Премудрость во исходех поется, в стогнах же дерзновение водит, на краех же
стен проповедуется [3] (Притч. 1, 20-21). Видя ревность людей, видя, что все мы
естественным образом любим знаменитость премудрости, Соломон похвалами
премудрости возбуждает души стремиться к ней без укоснения и нерадения. Говорит, что
везде много о ней речей, на путях, на торжищах, на городских стенах. Для того именует
врата, стогны, стены, чтобы наименованием исходов и стогн показать знаменитость
премудрости, а наименованием ее стен - ее пользу и достаточность для всякой
безопасности в жизни. И желая освоить нас с нею, говорит: нарцы премудрость сестру
тебе быти; и еще: возжелей ея, и соблюдет тя (Притч. 7, 4; 4, 6). Потом, показывая
общеполезность ее, и что польза от нее простирается равно на всех, говорит: закла своя
жертвенная, то есть уготовала твердую пищу для обучивших душевные чувствия долгим
учением; раствори в чаши своей вино, веселящее сердце человека; а под чашею разумеет
он общее и всенародное причащение благ, где всем дозволено с одинаковым правом
почерпать сколько кто может, и сколько кому потребно; и уготова свою трапезу (Притч.
9, 2). Все говорит в высшем знаменовании, под образом телесного давая нам разуметь
духовное. Ибо словесную пищу души называет трапезою, к которой созывает с высоким
проповеданием, то есть учениями, не заключающими в себе ничего низкого и презренного.
Иже есть безумен, да уклонится ко мне (Притч. 9, 4). Ибо как больные требуют
врачевания, так безумные имеют нужду в мудрости. И: лучше бо сию куповати, нежели
злата и сребра сокровища (Притч. 3, 14). И: честнейша же есть камений многоценных…
всяко честное недостойно ея есть (Притч. 3, 15). И: сыне, аще премудр будеши, себе
премудр будеши и искренним твоим (Притч. 9, 12). И: сыну же мудру благопоспешна
будут дела (Притч. 13, 14). И вообще, в истине сего слова можешь ты увериться, собрав
на досуге все, что сказано о премудрости у Соломона.
Поелику же в злохудожну душу не внидет премудрость (Прем. 1, 4), то прежде
всего души, намеревающиеся беседовать с мудростию, очищает Божиим страхом. Ибо
тайны спасения повергать пред всяким без разбора и принимать одинаково всех, даже не
имеющих ни чистой жизни, ни разума испытанного и точного, походит на то же, что и в
нечистый сосуд вливать многоценное миро. Посему начало премудрости страх Господень
(Притч. 1, 7). А страх - очищение души по молитве пророка, который говорит: пригвозди
страху Твоему плоти моя (Пс. 118, 120). Где обитает страх, там пребывает всякая
душевная чистота; потому что оттуда бежит всякий порок и всякий нечестивый поступок;
и телесные члены, пригвожденные страхом, не могут порываться на дела
неблагоприличные. Как человек, в которого вонзены вещественные гвозди, будучи
удерживаем болью, остается бездейственным, так и пригвожденный страхом Божиим,
ожиданием угрожающих наказаний пронзаемый как бы некоторою болью, не может и глаз
употреблять, на что не должно, и рук простирать на дела непозволенные, и вообще, ни в
малом, ни в великом поступать вопреки своему долгу. Оскверненных же и подлых душою
Соломон не допускает к слышанию Божественных речей, говоря: а бесстрашные во вратах
водворятся (ср.: Притч. 19, 23). И: взыщете премудрости у злых и не обрящете (Притч. 14,
6). И еще: взыщут мене злии и не обрящут (Притч. 1, 28), потому что не очищены Божиим
страхом. Поэтому кто намерен приступить к принятию премудрости, тот приходи,
очистив срамоту греха спасительным страхом. Итак, из учения Притчей открылось нам и
другое благо, а именно: восприятие страха, внушенное нам премудростию.
Вторым из обещанного было: познати наказание. А наказание есть некоторое
полезное для души образование, которое часто очищает ее от пятен греха не без труда, и в
это время не мнится радость быти, но печаль: последи же плод мирен наученым тем
воздает во спасение (Евр. 12, 11). Поэтому познати сие наказание не всякому уму
возможно; потому что многие, отказавшись от трудности настоящего, по невежеству не
ждут полезного окончания дела, но, огорчаясь суровостию прилагаемого о них попечения,
остаются в недуге невежества. Потому достойны удивления слова праведных, которые
говорят: Господи, да не яростию Твоею обличиши мене, ниже гневом Твоим накажеши
мене (Пс. 6, 2). Они желают избыть не наказания, но гнева. Подобно сему и следующее:
накажи нас, Господи, обаче в суде, а не в ярости (Иер. 10, 24). И: наказание Господне
отверзает уши мои (Ис. 50, 5). Как малые дети, нерадивые к ученью, после лоз, которыми
высечет их учитель или приставник, сделавшись внимательнее, начинают понимать
уроки, и то же слово, которого до побоев не слыхали, после боли от лоз, как бы чрез это
отверзались у детей уши, и слухом приемлется, и удерживается в памяти: так бывает и с
теми, которые не внимают Божию учению и презрительно относятся к заповедям. Когда
Бог нашлет на них наказание, тогда те особенно Божия повеления, о которых всегда им
было говорено, и которые всегда оставляли они без внимания, приемлются ими, как в
первый раз коснувшиеся их слуха. Поэтому сказано: наказание Господне отверзает уши
мои...
Поелику же наказание вразумляет бесчинного, как сделал Павел, предавший сатане
как мучителю, который вывертывает члены и бичует для того, да накажутся не хулити
[4] (1 Тим. 1, 20), и поелику мятежного возвращает оно к долгу, подобно тому, о ком
сказано, что последи пленения его покаяхся (Иер. 31, 19), то нужно знать силу наказания, к
чему оно полезно. Потому Соломон, зная пользу оного, советует: не преставай младенца
наказовати: аще бо жезлом биеши его, не умрет… Ты бо побиеши его жезлом, душу же
его избавиши от смерти (Притч. 23, 13-14). Который бо есть сын, егоже не наказует
отец? (Евр. 12, 7). Сие наказание для рассуждающих здраво дороже множества денег.
Потому Соломон говорит: приимите наказание, а не сребро (Притч. 8, 10), чтобы во время
нужды, когда или тело больно, или домашние дела в расстройстве, не возыметь тебе
лукавой мысли о Боге, но со многим терпением принимать Его удары, вразумляясь, в чем
ты согрешил, и познав наказание, говорить: гнев Господень стерплю, яко согреших Ему
(Мих. 7, 9). И: благо мне, яко смирил мя еси (Пс. 118, 71). Таков был Павел, который
говорит: наказуеми, а не умерщвляеми (2 Кор. 6, 9). И: обличаемые от Господа
наказуемся, да не с миром осудимся (1 Кор. 11, 32).
Поелику же и обучение наукам называется наказанием, по написанному о Моисее: и
наказан бысть Моисей всей премудрости египетстей (Деян. 7, 22), то немаловажно для
спасения не какими ни есть заниматься науками, но знать полезнейшее наказание. Ибо
иные упражняясь в геометрии, которую изобрели египтяне, или в астрологии, которая
была в уважении у халдеев, или вообще вдаваясь в выспренные умствования об образах и
тенях, презрели изучение Божия слова. А многих занимали пиитика, риторика и
изобретение софизмов, для которых содержанием служит ложь; потому что пиитика не
может обойтись без басни, риторика - без искусства в слововыражении и софистика - без
ложных умозаключений. Итак, поелику многие при тщательном изучении всего этого
вознерадели о познании Бога, состаревшись в исследовании предметов пустых, то
необходимо познание наказания, чтобы избирать обучение полезное, избегать же
обучения неразумного и вредного.
Внимательно читая Притчи и неленостно извлекая из них пригодное, можно еще
уразумети словеса мудрости (φρονησις), ибо можно уразуметь полезное. Сказано: злобою
младенствуйте, умы же совершенни бывайте (1 Кор. 14, 20). О мудрости знаем, что она
есть одна из родовых добродетелей, посредством которой мы, человеки, делаемся
сведущими в том, что добро и зло, и что безразлично. А мудрым (φρονιμος), очевидно,
называется человек по производству сего имени от слова: мудрость (φρονησις).
Но как же засвидетельствовано, что змий бе мудрейший (φρονιμωτατος) всех зверей
(Быт. 3, 1)? И еще Господь говорит: будите мудри (φρονιμοι) яко змия (Мф. 10, 16)? И
строитель неправедный назван мудрым (Лк. 16, 8)? Не видно ли из сего, что слово
"мудрость" берется трояко? В одном смысле она есть охранение собственной своей
пользы, соединенное со злоумышлением против ближнего; такова мудрость змеи, которая
бережет свою голову. Есть еще какая-то изворотливость нрава, которая скоро находит
полезное для себя и овладевает людьми простодушными; такова мудрость строителя
неправедного. Истинная же мудрость есть распознание того, что должно делать и чего не
должно. Кто следует ей, тот никогда не отступит от дел добродетели и никогда не будет
проникнут пагубою порока.
Посему разумевающий словеса мудрости знает, кто лжеумствователь и обманщик и
кто внушает лучшие правила жизненной деятельности. Он, как искусный торжник,
удержит у себя добротное, сам же удержится от всякого рода зла (1 Фес. 5, 21-22). Сия-то
мудрость созидающему храмину свою помогает положить основание ее на камени, то есть
опереться на вере во Христа, чтобы оставаться незыблемым во время дождей, ветров и
устремлений речных (Мф. 7, 24-25). Ибо подобными сими словами Господь изобразил нам
в притче непоколебимость в искушениях как человеческих, так и свыше посылаемых. Он
же учит не нерадеть о необходимом, но, заблаговременно запасшись напутиями жизни, с
готовностию сердца ожидать пришествия Жениха. Ибо сказано, что мудрые (φρονιμοι)
девы, поелику имели елей в светильниках, взошли вместе с женихом, а юродивые, по
неготовности своей, лишены радости брачного чертога (Мф. 25, 1-12).
После сего посмотрим, что значит: прияти извития словес [5] (Притч. 1, 3).
Истинное и от здравого разумения происходящее слово просто и единообразно, об одном
и том же всегда говорит одно; а слово изукрашенное и искусственное, заключая в себе
много хитросплетенного и изысканного, принимает тысячи видов и извивается в
бесчисленных извитиях, будучи преобразуемо в угодность слушающим. Потому притчи
доставляют нам великую пользу, делая способными крепко противостоять приражению
искусственных слов. И кто внимателен к притчам и не с нерадением слушает их советы,
тот, как бы вооруженный опытностию, безвредно приемлет извития словес, не совращаясь
ими и ни в чем не отступая от истины. Когда иначе вещь существует в природе, а иначе
уверяет о ней слово; тогда будет это извитие, лучше же сказать, извращение истины
словом. И кто инаковым кажется, а инаков в действительности, тот употребляет извития
словес, обманывая имеющих с ним дело, как зайцы и лисицы обманывают собак, одну
сторону им показывая, а в другую оборачиваясь.
И противоположения лжеименного ведения суть какие-то извития словес. Ибо не
приемлющие простоты духовного учения, изощренные же диалектикою на противоречия;
правдоподобием лжеумствований превозмогают нередко твердость истины. Итак,
огражденный притчами приемлет сии извития словес. Хотя и встретит он иногда такие
спорные вопросы, что доводы с обеих сторон равносильны, и трудно различить, где более
вероятности; однако же ум его, как упражнявшийся в притчах, не придет в
замешательство, даже когда собеседники своими доводами наносят друг другу, по-
видимому, совершенно почти равные удары.
Притча дает также уразумети правду истинную (Притч. 1, 3). Поелику правда есть
способность воздавать за все по достоинству, а достигнуть сего трудно; потому что одни,
по недостатку разумения, не могут дознать, как воздать каждому должное, а другие,
будучи преобладаемы человеческими страстями, нарушают справедливость, как бедных
презирают, а сильных обидчиков не обличают, то книга Притчей обещает ученикам своим
дать ведение правды истинной.
И поелику многие, уловляя похвалу толпы, хотя на деле предпочитают неправду и
любостяжательность, как нечто для них полезное, но по наружности и на словах хвалят
равенство и правду, то обученный Притчам не останется в неведении о сих людях, но
будет знать, какая правда поддельная и подложная, и какая истинная и не обманчивая.
Также, поелику и внешние мудрецы предлагали многие учения о правде, а они
своими правдоподобиями вводят в обман людей, которые, при рассуждении об этом, не
способны следовать истинному учению, то книга сия обещает сделать известною правду
истинную, чтобы нам избегать вредных лжеумствований.
Даже и законы язычников, имея между собою большую разность, приводят в
затруднение умы людей, не составивших себе точного понятия о правде. Некоторые
языческие народы признают справедливым отцеубийство, а другие отвращаются всякого
убийства как злодеяния. Одни выше всего ставят целомудрие, а другие предаются похоти
с матерями, дочерями и сестрами. И вообще, многие, находясь под властию застарелых
обычаев, не распознают гнусности дел своих. Но книга сия, научая правде истинной,
избавляет человека от страстей, какие в нем от неразумия.
Но как есть правда, собственно в нас находящаяся, именно: присвоение каждому
должного, и хотя мы не достигаем сего в точности, однако же, поступая с самым
правдивым расположением, не уклоняемся далеко от цели, так есть правда, постигающая
нас с небеси от праведного Судии, - правда то исправляющая, то вознаграждающая, в
которой многое для нас неудобообъяснимо по высоте заключающихся в ней определений.
О ней, думаю, говорит псалмопевец: правда Твоя, яко горы Божия (Пс. 35, 7). Итак, книга
сия обещает эту подлинно истинную и Божию правду представить в ясности
упражнявшимся в приточном учении.
Опять, поелику иные грехи бывают непроизвольны, а в ином случае грешим с
лукавым намерением, то и определение Правосудного о сих грехах не одинаково. Ибо
положим, что подвергается суду блуд и что на суде две блудницы; но одна, будучи
продана содержателю развратного дома, по нужде бывает во грехе, доставляя собою
прибыль лукавому господину, а другая по сластолюбию добровольно предает себя греху.
Поэтому в одном случае находит себе извинение грех непроизвольный, а в другом
осуждается грех худого произволения. Опять, иной согрешил, будучи сначала воспитан
худо, потому что и на свет произведен родителями неправедными, и рос, слыша и видя
речи и поступки беззаконные; а у другого было многое, что призывало его к добродетели -
честное воспитание, советы родителей, взыскательность учителей, слышание словес
Божиих, образ жизни упорядоченный и все прочее, чем душа руководится к добродетели,
но и он впоследствии поползнулся в подобный грех; таковой не по справедливости ли
будет признан достойным тягчайшего наказания? Один будет осужден вследствие
спасительных побуждений, всеянных в умы наши, и именно за то, что не воспользовался
ими здраво; а другой, сверх сего, и за то, что сделал напрасными все данные ему пособия
и по невнимательности увлекся в порочную жизнь. Поэтому уразумети правду истинную
подлинно есть дело великого ума и самого совершенного сердца.
А едва ли книга сия не обещает и того, что обучившийся притчам будет уже в
состоянии заняться точным изучением богословия. Ибо истинная правда есть Христос,
Иже бысть нам премудрость от Бога, правда же и освящение и избавление (1 Кор. 1, 30).
С познанием правды истинной сопряжено и то, чтобы суд исправляти (Притч. 1, 3).
Кто не изучил предварительно справедливого, тому невозможно правильно разбирать
дела сомнительные. И сам Соломон, если б не имел точных понятий о справедливом, не
мог бы так правильно и удачно произнести этого всем известного определения, которым
решил спор двух бесчестных женщин о младенце. Поелику не было свидетелей тому, что
говорили женщины, то Соломон обратился к природе и при ее помощи нашел
неизвестное; потому что чужая женщина без сожаления соглашалась на истребление
младенца, а настоящая мать по естественной любви не могла даже и слышать об его
страдании. Поэтому, кто узнал правду истинную и чрез нее научился отдавать каждому
его собственное, тот может исправляти суд. Как стрелок направляет стрелу в цель, нимало
не погрешая в стрельбе, и стрела падает ни дальше, ни ближе, ни по ту, ни по другую
сторону цели, так судья отгадывает справедливое, не взирая на лица (потому что знать
лице на суде не добро; Притч. 24, 23), и ничего не делая по пристрастию, но произнося
определения правые и непревратные. И когда у него двое подсудимых: человек
любостяжательный и другой, имеющий у себя мало,- судья уравнивает их между собою и
столько отнимает у имеющего больше, сколько находит недостаточным обиженного. А
кто не запасся у себя в душе истинною правдою, но подкуплен деньгами, или поблажает
дружбе, или мстит по вражде, или боится сильного, тот не может суд исправляти. Ему
псалом говорит: аще воистинну убо правду глаголете, правая судите, сынове
человечестии (Пс. 57, 2). Ибо правильность суда служит доказательством правдивого
расположения. Почему и сам Соломон впоследствии говорит: вес велик и мал, и мера
сугуба, нечиста пред Господем (Притч. 20, 10), наименованием весов приточно выражая
несоблюдение равенства в суде.
Полезно же сие не только судьям, но и при избрании чего бы то ни было при жизни.
Поелику в нас есть какое-то естественное судилище, на котором различаем доброе и
лукавое, то при избрании того, что делать, необходимо нам составлять правильные
суждения о вещах и, подобно судье, который беспристрастно и со всею справедливостию
дает приговор тяжущимся, доверять добродетели и осуждать порок. Например, у тебя
судятся блуд и целомудрие; высокий ум твой, которому вверено судилище,
председательствует; сластолюбие защищает блуд, а страх Божий заступается за
целомудрие. Итак, ежели осудишь грех и дашь победить целомудрию, то правильно
рассудишь дело. А ежели, дав перевес сластолюбию, объявишь, что грех
предпочтительнее, то рассудишь криво, подпав клятве сказавшего: горе глаголющим…
горькое сладкое, и сладкое горькое, глаголющим свет тму, и тму свет (Ис. 5, 20)? Если
же, по словам того же Соломона, мысли праведных судьбы [6] (Притч. 12, 5), то надобно
стараться, чтобы внутри, в потаенном судилище помышлений, составлялись о деле
суждения непревратные, а чтобы ум уподоблялся весам, неуклонно определяющим вес
каждого поступка. Когда каждая заповедь судится у тебя с противоположным ей пороком,
тогда закону Божию доставляй победу над грехом. Судятся ли алчность и справедливость?
Произнеси осуждение на пожелание чужого, а добродетели дай одобрительный приговор.
Вступают ли между собою в тяжбу укоризна и долготерпение? Постыди укоризну и
предпочти долготерпение. Или препираются вражда и любовь? Вражду, предав
бесчестию, гони, как можно дальше, а любовь, почтив, сделай к себе приближенною.
Судятся ли лицемерие и искренность, мужество и трусость, благоразумие и
неблагоразумие, справедливость и неправда, целомудрие и своеволие, короче сказать,
судится ли всякая другая добродетель со всяким другим пороком? Тогда-то именно и
покажи правость суда в потаенном судилище души твоей, и, заповедь соделав как бы
заседающей с тобою в суде, окажи себя ненавистником лукавства, отвращающимся грехов
и предпочитающим добродетели. Если сделаешь, что в каждом деле будет препобеждать у
тебя лучшее, то будешь блажен в день оный, егда судит Бог тайная человеком, по
благовестию нашему между собою помыслом осуждающим или отвещающим (Рим. 2, 16,
15), не пойдешь осужденным за преклонность к худому, но почтен будешь венцами
правды, какими в продолжение всей своей жизни сам ты увенчивал добродетель. Сколько
же благ доставит тебе книга Притчей, научающая знать истинную правду и суд
исправляти?
Что же еще, кроме сего? Сказано: да даст незлобивым коварство [I], отрочати же
юну чувство же и смысл (Притч. 1, 4). Незлобие понимаем двояко. Или разумеем
отчуждение от греха, совершаемое рассудком. И когда долговременным попечением о
добре и упражнением в оном как бы подсекаем в себе какой-то корень злобы, тогда по
совершенном ее отъятии, принимаем наименование незлобивого. Или незлобие есть
неизведание еще зла, как иные, всего чаще по молодости или по роду жизни, не знают по
опыту каких-нибудь пороков. Например: дитя не знает надмения, не знает притворства и
плутовства. Опять, есть люди, живущие в деревне, которым неизвестны обманы в
торговле и судебные кляузы. Таких называем незлобивыми не по тому, что они по
произволению далеки от порока, но по тому, что опытом не доведены до лукавого навыка.
Незлобивый в собственном смысле, каков был Давид, который говорит: аз же
незлобою моею ходих (Пс. 25, 11), чрез упражнение в добродетели изгнал из души своей
всякое лукавство и удостаивается наследия благ, потому что Господь не лишит благих
ходящих незлобием (Пс. 83, 12). Таковой с уверенностию скажет: суди ми, Господи, яко аз
незлобою моею ходих (Пс. 25, 1); и еще: суди ми, Господи, по правде моей и по незлобе
моей на мя (Пс. 7, 9). Отличительные же черты незлобивого - простота, благородство,
безыскусственность нрава. Таков был Иаков. Сказано: нелукав, живый в дому (Быт. 25,
27), то есть, обнаруживая в себе естественное простодушие, он не налагал на себя
искусством прикрашенного вида, наподобие какой-нибудь личины, чтобы ввести в обман
имевших с ним дело.
Впрочем, здесь Соломон, кажется мне, называет незлобивым не изведавшего зла
опытно, потому и говорит, что он имеет нужду в похвальной хитрости (πανουργια),
чтобы при естественной невинности приобрести ему и житейскую опытность и, этою
прекрасною хитростию оградившись как бы каким-то оружием, сделаться недоступным
злоумышлению противников. Ибо, думаю, что совершенный должен быть разумен в
рассуждении добра и невинен в рассуждении зла. Отсюда, как из некоторого источника,
да почерпают незлобивые спасительную хитрость. Ибо муж хитрый, престол чувствия; и:
хитрый злым находящим укрывается; и: храняй же обличения хитрейший (Притч. 12, 23;
27, 12; 15, 5). Поэтому хитрость (πανουργια) есть действование во всем с искусною
попечительностию, как злодеяние (κακουργια) есть упражнение в одном зле.
Но поелику хитрый берется за всякое дело, в числе же всяких дел бывают и дела
негодные, то наименование хитрого имеет два значения. Кто промышляет дела свои ко
вреду других, тот лукавый хитрец; а похвально хитр, кто скоро и смышлено отыскивает
свойственное себе благо и избегает всякого вреда, коварно и злонамеренно замышляемого
против него другими. Поэтому тщательно вникай в слово "хитрость", и знай что есть
среднее какое-то состояние, в котором человек, с здравым расположением к собственной
своей пользе и к пользе ближнего пользующийся хитростию, достоин одобрения. Но кто
направляет хитрость ко вреду ближнего, тот осужден; потому что уменье свое
употребляет в средство к погибели. История же полна примеров, как тем и другим
образом употреблять свое уменье. Прекрасна хитрость евреев, которые перехитрили
египтян, взяли с них плату за постройку городов и запаслись веществами, нужными на
скинию. Похвально хитрили повивальные бабки, спасавшие еврейских младенцев
мужского пола. Прекрасна хитрость Ревекки, приобретшей сыну великое благословение.
Прекрасно хитрила Раав, прекрасно хитрила Рахиль, когда одна спасла соглядатаев, а
другая перехитрила отца и освободила его от идолослужения. Лукаво хитрили с
израильтянами гаваониты. Лукава хитрость Авессалома, который под видом правдивости
подущал подданных, и собирал многих изменников в заговор против отца. А некоторые
обвиняются за то, что на люди Божия лукавноваша волею (Пс. 82, 4).
Впрочем, здесь Писание одобряет хитрость, употребляемую на пользу, служащую
как бы оружием в делах житейских и ограждающую собою души людей простого нрава.
Если бы хитрость сию имела Ева, то не была бы уловлена обольщениями змея. Поэтому
незлобивого, у которого мысли, по доверчивости его ко всякому слову, удобно
растлеваются, предлагаемое учение ограждает, как бы на вспоможение ему в делах
житейских предлагая пользу хитрости.
Следует рассмотреть, как отрочати юну дает чувство и смысл. Поелику человек,
как Апостол говорит, двойствен, а именно: есть человек внешний и есть человек
внутренний (2 Кор. 4, 16), то и возрасты, как в человеке видимом, так и в
умопредставляемом втайне, надобно нам понимать приблизительно к тому и другому.
Сказать, что новорожденный младенец приобретает телесное чувство, недалеко от
смешного, потому что какое из чувств может дать книга, когда зрение, и слух, и обоняние,
и вкус, и осязание прирождены уже нам, и не вследствие учения появляются, но сама
природа наделяет ими живое существо? Поэтому и слово: отроча, надобно разуметь не
телесно, и под чувством понимать не одно из сих перечисленных чувств.
А напротив того, возрасты должно принимать относительно ко внутреннему
человеку. Ибо из многих мест Писания знаем и состояние души детское, и состояние
цветущее, и состояние уже старческое. Например, как узнаем от Павла, коринфяне были
младенцы, почему и имели еще нужду в молоке, предуготовительном и простом учении
Евангелия, а не были в состоянии преодолевать твердую пищу учений. А юноша душою
тот, кто доведен до совершенства во всех частях добродетели, духом горящ, исполнен
ревности к делам благочестия, имеет силы со всем напряжением делать добрые дела. Его
и Евангелие называет хищником, могущим восхитить Небесное Царство (ср.: Мф. 11,
12). Его и Дух Святой как способного употребляет к песнопениям; ибо сказано: юноши и
девы… да восхвалят имя Господне (Пс. 148, 12-13). И у Иоиля обещано юношам, что
видения увидят (Иоил. 2, 28). Старец же душою тот, кто совершен в благоразумии. Таков
был Даниил, который в юношеском теле показывал степенную разумность, внушавшую
уважение более всякой седины; почему и говорят ему старцы, исполненные дней лукавых:
гряди, сяди посреде нас и возвести нам, яко тебе даде Бог старейшинство (Дан. 13, 50).
Следовательно, и здесь притча называет отрочатем юным возрожденного банею
пакибытия [7], воскормленного, сделавшегося, яко отроча, и в этом состоянии
способного уже к Небесному Царству. Такому новорожденному младенцу, возжелавшему
словесного и нелестного млека, книга Притчей, чрез упражнение в ней, дает чувство и
смысл, чувство для настоящего, а смысл для будущего; ибо обучает тому, что свойственно
человеку, и делает людей чувствительными к предметам, чтобы не порабощались
удовольствиям неприличным и не приходили в изумление пред суетною славою мира
сего; также сообщает и понятие о будущем веке, и тем, что говорит, приводит к вере в
обетования.
А поелику различия возрастов объяснили мы о внутреннем человеке, то следует и
наименования чувств приложить к способностям душевным. Посему, когда Соломон
говорит: ко словесем моим прилагай твое ухо (Притч. 22, 18), надобно знать нам, что
требует он благопослушной души, как и Господь: имеяй уши слышати, да слышит (Мф.
13, 9); и: слово премудро во ухо благопослушно (Притч. 25, 12). Итак, этими словами и
подобными им дает отрочати юну здравое чувство слуха. Когда же говорит: не внимай
злей жене; и еще: ниже утверди ока своего к ней; и: очи твои право да зрят, тогда,
очевидно, дает отрочати как бы душевное зрение (Притч. 5, 3; 9, 18; 4, 25). И когда
увещевает: яждь мед, сыне… да насладится гортань твой (Притч. 24, 13), медом в
переносном смысле называя Божественное учение; ибо сказано: коль сладка гортани
моему словеса Твоя, паче меда устом моим (Пс. 118, 103), тогда увещанием сим образует
в душе духовный вкус, о котором говорится: вкусите и видите, яко благ Господь (Пс. 33,
9). А есть и осязание душевное, чрез которое прикасается к душе премудрость, как бы
объемлющая своего любителя. Ибо сказано: возжелей ея, да тя объимет (Притч. 4, 6, 8).
И еще Екклесиаст говорит: время обымати и время удалятися от обымания (Еккл. 3, 5).
Тела нечистыми объятиями оскверняются, а душа, объятием премудрости вся и всецело с
нею соединившись, исполняется святыни и чистоты.
Так дает чувство отрочати юну. А как сообщает смысл? Когда говорит: не
упользуют имения в день зол [8] (Притч. 11, 4). Ибо сим в сердце твое влагает
помышление о том дне, в который множество имений не поможет тебе и не избавит тебя
от вечного наказания. И когда говорит: незлобивии наследуют землю (Притч. 2, 20), ту
землю, которой наследники и кроткие, как по словам псалмопевца: кротцыи же наследят
землю (Пс. 36, 11), так и по ублажению Господню, ибо сказано: блажени кротцыи, яко
тии наследят землю (Мф. 5, 5); и еще, когда говорит: славу премудрии наследят (Притч.
3, 35), тогда возбуждает душу к вожделению обетованных благ. Сей-то смысл дает
отрочати юну, то есть боязнь того, что угрожает грешным и вожделение того, что
уготовано праведным.
Сих бо послушав, мудрый премудрее будет [9] (Притч. 1, 5). Писание
свидетельствует о великой силе притчей, а именно, что они превосходят мудрость мудрых
и что преподанное в сей книге важнее уроков, какие найдешь у мудрых. Почему ученики
у других учителей люди неискусные, а слушатели сей книги мудрые. Поелику же слово
"мудрый", имеет не одно значение, и мудрыми называются как мудрецы века сего, так
приявшие истинную мудрость - Господа нашего Иисуса Христа чрез веру в Него, то
людям, которые вне нашего учения, когда приступят к здравому учению притчей,
Писание обещает, что сделаются они премудрейшими, презрев знание суетного и
обратившись с удивлением к истине.
Или поелику мудрым человек называется в различных значениях, и тот, кто
вожделевает мудрости, и тот, кто преуспевает уже в умозрениях мудрости, и тот, кто
усовершился в навыке, именуются подобно, то сих послушав мудрый, любитель ли он
мудрости или уже оказал в ней некоторые успехи, премудрее будет, как наставленный
многому из Божественных догматов, так обученный многому из свойственного человеку;
потому что книга сия различными средствами изгоняет порок и опять многими способами
вводит добродетель. Она обуздывает язык неправдивый, исправляет глаз, который
смотрит лукаво, не дозволяет начинать рукам неправедным, отгоняет праздность,
наказывает неуместные вожделения, учит благоразумию, учит мужеству, превозносит
целомудрие. Поэтому, кто обучен сему, кто имеет в себе самом сильное отвращение от
худого, и при великом стремлении, как бы при одобрительных каких-то восклицаниях,
приобрел любовь к добру, тот, будучи мудр, по собственному своему стремлению,
делается мудрейшим чрез усовершение учением.
Разумный же строительство [II] стяжет [10] (Притч. 1, 5). Кто хочет приняться за
какое-нибудь искусство, тому надобно иметь готовыми естественные способности, борцу
- хорошее сложение и крепость тела, скороходу - стройность и легкость членов, также и
правителю - остроту и быстроту ума. Потому и Писание не всякого призывает к
правлению, но разумного.
Что же такое - управление? Не без всякого ли сомнения, оно есть сознание души о
непостоянстве дел человеческих и о том, как надобно переплыть непостоянную жизнь.
Ибо во многих местах Писания находим, что настоящая жизнь называется водами и
морем; например, в псалме: низпосла с высоты и прият мя, восприят мя от вод многих
(Пс. 17, 17). Ибо ясно, что псалом водами называет житейский мятеж; потому что, как
счастливое и вожделеваемое многими не имеет твердости и постоянства, так несчастное и
плачевное не установляется в неподвижности, но все подвержено колебанию, волнению и
неожиданным переменам. Поэтому, как море не может оставаться надолго в том же
положении,- если теперь оно гладко и незыблемо, то в непродолжительном времени
увидишь, что изрыто будет порывами ветров, а если теперь свирепеет и кипит от бури, то
вскоре восстановится на нем глубокая тишина,- так и житейские дела удобно принимают
тот и другой оборот. Для этого нужен правитель, который бы и в благоведрие жизни, как
все у него несется попутным ветром, ждал перемен и не успокаивался настоящим как
бессмертным, и в горестном состоянии дел не терял надежды и не утопал поглощенный
излишнею скорбию; потому что ни телесное здравие, ни цветущая юность, ни домашнее
обилие, ни всякое другое благоденствие жизни не бывают продолжительны; а напротив
того, и среди этого благоведрия жизни ожидай иногда непогоды. Придет болезнь, придет
нищета; ветер не всегда дует в корму; но и такого человека, который по всем отношениям
обращает на себя взоры и достоин соревнования, постигает нередко неожиданное
бесславие; также и всякое благоденствие жизни возмущают непредвидимые
обстоятельства, подобные каким-то бурям. Самая непрерывность зол для тебя то же, что
волны, которые одна за другой возвышаются, бороздят твою жизнь, и воздвигают
страшное волнение. Со временем увидишь, что и это минуется, жизнь переменится в
радость и истинно приятную тишину. Посему тот разумный правитель, кто, вникая в
действительную природу, управляет приключениями жизни, остается всегда сам себе
равен, не превозносится в благодушии, не упадает духом в несчастиях.
Еще и в других случаях полезно для нас благо управления. Ибо знаю другие волны и
страшное обуревание, восстающее в душе - обуревание плотских страстей. Раздражение и
страх, удовольствия и скорби, наносимые нам плотским мудрованием, как будто сильною
какою-то бурею, нередко потопляют неуправляемую душу. Посему должно, чтобы ум, как
кормчий, восседая выше страстей, правя плотию как кораблем, искусно направляя
помыслы, как кормило, мужественно попирал волны, высоко держась над ними,
недоступен будучи страстям, нисколько не принял в себя их горечи, подобной соленым
морским водам, но всегда говорил в молитве: да избавлюся от ненавидящих мя и от
глубоких вод. Да не потопит мене буря водная, ниже да пожрет мене глубина (Пс. 68, 15-
16).
Хочешь ли, опишу тебе и другое плавание, для которого необходим нам дар
управления. Подобно есть Царствие Небесное человеку купцу (Мф. 13, 45). Поэтому все
мы - купцы, все, которые идем евангельским путем, и чрез исполнение заповедей
приобретаем себе обладание небесным. Нам должно собрать великое и разнообразное
небесное богатство, чтобы, при объявлении прибыли на полученные таланты, не остаться
постыженными, и не услышать: лукавый рабе и ленивый (Мф. 25, 26), но, нагрузившись
товарами, отважиться безопасно переплыть жизнь сию. Многие, собрав в молодости
многое, когда достигли они средины жизни, и духами злобы воздвигнуты были на них
искушения, не перенесли тяготы сей непогоды, потому что не было у них управления, и
они подверглись ущербу во всем ими собранном. От этого одни потерпели
кораблекрушение в вере (1 Тим. 1, 19); другие погубили целомудрие, приобретенное ими
в юности, как скоро, подобно какой-то неожиданной буре, подуло на них лукавое
сластолюбие. Подлинно, самое жалкое зрелище - после поста, после суровой жизни, после
продолжительных молитв, после обильных слез, после двадцатилетнего или даже
тридцатилетнего воздержания по невнимательности и по нерадению души оказаться вдруг
лишенным всего. Жалкое зрелище - тому, кто обогатился исполнением заповедей,
уподобиться какому-то богатому купцу, который, восхищаясь множеством товаров, когда
корабль его, носимый попутным ветром, переплыл уже страшное море, вдруг остается без
всего, потому что корабль разбивается у самой пристани,- уподобиться, если и он
приобретенное многими трудами и потом губит при одном приражении беса,
потопленный грехом, как некою бурею! Такому человеку, у которого вся добродетель
подвергается вдруг кораблекрушению, прилично сказать: приидох во глубины морския, и
буря потопи мя (Пс. 68, 3).
Потому твердо держись за кормило жизни. Управляй своим глазом, чтобы когда-
нибудь чрез зрение не вторглись в тебя стремительные волны вожделения; управляй
слухом и языком, чтобы одним не принять в себя всего вредного, а другим не выговорить
чего запрещенного. Смотри, чтобы не опрокинула тебя буря раздражительности, чтобы не
обрушились на тебя ужасы страхов, чтобы не потопила тебя тягота скорби. Страсти суть
волны; держись выше их, будешь надежным кормчим жизни. А если не уклоняешься
каждой из них благоразумно и постоянно, то, подобно кораблю без груза, увлекаясь всем,
что ни приключится, погрязнешь в море греха. Поэтому выслушай, как может прийти к
тебе знание управления. У мореходцев в обычае смотреть на небо, и там находить
путеуказание кораблю, днем в солнце, а ночью в Медведице или в другой какой из
постоянно видимых звезд, и по оным всегда угадывать прямизну пути. Посему и ты имей
око, обращенное к небу, по слову сказавшего: к Тебе воздвигох очи мои, живущему на
небеси (Пс. 122, 1). Взирай на Солнце правды и, как ясными звездами, руководясь
Господними заповедями, имей неусыпное око, не давай сна очима и веждома дремания
(Пс. 131, 4), чтобы в заповедях иметь тебе достаточное путеуказание. Ибо сказано:
светильник ногама моима закон Твой, и свет стезям моим (Пс. 118, 105). Если никогда не
задремлешь у кормила, пока находишься в сей жизни, в этом непостоянстве мирских дел,
то получишь и содействие Духа, Который поведет тебя вперед и безопасно понесет
кроткими и мирными веяниями, пока не спасешься в оную неволнуемую и тихую
пристань Божией воли. Богу слава и держава в нескончаемые веки веков! Аминь.
Примечания:
[1] Познать мудрость и наставление.
[2] Господь имел меня началом пути Своего.
[3] Премудрость возглашает на улице, на площадях возвышает голос свой, в главных местах
собраний проповедует, при входах в городские ворота говорит речь свою.
[4] Чтоб они научились не богохульствовать.
[5] Усвоить правила благоразумия, правосудия, суда и правоты.
[6] Помышления праведных - правда.
[I] Πανουργιαν уменье все делать с искусством, как ниже объясняет сие слово святитель Василий.
Поелику же слово πανουργος в славянском переводе Библии переводится словом "хитрый", то в настоящем
толковании и слово πανουργια впоследствии переводится словом "хитрость".
[7] Таинством крещения.
[8] Не поможет богатство в день гнева.
[9] Послушает мудрый - и умножит познания.
[II] Κυβερνησις, управление.
[10] Разумный найдет мудрые советы.
Беседа 13
Побудительная к принятию святого крещения
Премудрый Соломон, разбирая времена для житейских дел, и всему, что ни бывает,
определяя собственное свое время, сказал: всем время и время всякой вещи: время
раждати и время умирати (Еккл. 3, 1-2). А я, возглашая вам спасительную проповедь,
изменил бы несколько изречение премудрого и сказал: время умирать, и время рождаться.
Что же основанием сего изменения? То, что Соломон, рассуждая о подлежащем
рождению и тлению, и следуя порядку телесной природы, рождение предпоставил смерти.
Ибо невозможно испытать смерти тому, кто не родился прежде. А я, намереваясь вести
слово о духовном возрождении, полагаю смерть прежде жизни. Ибо, только умерши
плотию, рождаемся мы духом, как и Господь говорит: Аз убию и жити сотворю (Втор. 32,
39). Итак, умрем, чтобы нам жить; умертвим мудрование плотское, которое не может
покорятися закону Божию, чтобы родилось в нас крепкое мудрование духовное,
следствием которого бывают, обыкновенно, живот и мир (Рим. 8, 6-7). Спогребемся
умершему за нас Христу, чтобы и восстать с Виновником нашего воскресения.
Поэтому для каждого дела есть свое пригодное время; свое время - сну, свое -
бодрствованию, свое - войне и свое - миру, но время крещению - вся жизнь человеческая.
Телу невозможно жить без дыхания, и душе невозможно существовать, не зная Творца,
ибо неведение Бога - смерть для души. Но не крестившийся не просвещен; а без света, как
глаз не видит того, что можно ему видеть, так и душа не способна к созерцанию Бога.
Поэтому ко спасению посредством крещения благопотребно всякое время, будет ли это
ночь, или день, или час, или мгновение, или и еще кратчайшая часть времени.
Но гораздо благопотребнее к сему должно быть время более тому свойственное. А
какое время так удобно для крещения как день Пасхи? Ибо этот день есть память
воскресения; а крещение есть сильное средство (δυναμις) к воскресению. Посему в
воскресный день приимем благодать воскресения. Для того и Церковь высоким
проповеданием задолго прежде сзывает своих питомцев, чтобы тех, которыми давно уже
болезновала, породить в это время, и воскормив, как молоком, словами оглашения, дать
для вкушения твердую пищу догматов.
Иоанн проповедовал крещение покаяния, и к нему выходила вся Иудея. Господь
проповедует крещение сыноположения, и кто из возложивших на Него упование не будет
повиноваться? То крещение предначинательное, а это совершительное; то удаление от
греха, а это - присвоение Богу. Там была проповедь одного человека - Иоанна, и всех
влекла к покаянию, а тебя учат пророки: измыйтеся, чисти будите (Ис. 1, 16); тебя
вразумляют псалмы: приступите к Нему и просветитеся (Пс. 33, 6); тебе благовествуют
Апостолы: покайтеся, и да крестится кийждо вас во имя Господа Иисуса Христа во
оставление грехов, и приимете обетование Святаго Духа (Деян. 2, 38); тебя приглашает к
Себе Сам Господь, говоря: приидите ко Мне, вси труждающиися и обремененнии, и Аз
упокою вы (Мф. 11, 28); ибо все это предлагалось ныне в чтении.
И ты откладываешь, раздумываешь, медлишь? С младенчества оглашаемый
учением, доселе еще не приступил к истине? Всегда учась, не пришел еще в познание?
Всю жизнь испытываешь, до старости высматриваешь; когда же сделаешься
христианином? Когда узнаем, что ты наш? За год ждал ты настоящего года. Смотри,
чтобы обещания твои не оказались простирающимися за пределы жизни. Не веси бо, что
родит находяй день (Притч. 27, 1). Не обещай того, что не твое.
К жизни призываем тебя, человек: почему уклоняешься от призвания? Призываем к
приобщению благ: зачем проходишь мимо дара? Царство Небесное отверсто;
Призывающий не лжив; путь удобен, не нужно ни времени, ни расходов, ни хлопот. Что
медлишь? Зачем отступаешь назад? Что боишься ига, как юница, не изведавшая ярма?
Оно благо, легко (Мф. 11, 30); не трет шеи, но украшает, потому что не ремнем
привязывается к вые, но требует, чтобы влекущий его был свободен. Видишь ли, что
Ефрем обвиняется, якоже юница стрекалом стречема [1] (Ос. 4, 16); потому что
бесчинно блуждает, презрев иго закона? Подклони свою необузданную выю; будь
подъяремником [2] Христовым, чтобы, в противном случае, ослабив ремень и
своевольствуя в жизни, не сделаться тебе удобоуловимым от зверей.
Вкусите и видите, яко благ Господь (Пс. 33, 9). Как не знающим объяснить сладость
меда? Вкусите и видите. Чувство в опыте яснее всякого слова.
Иудей не отлагает обрезания по причине угрозы, что всякая душа, которая не
обрежется в день осьмый, погубится из среды людей своих (Быт. 17, 14). А ты
откладываешь обрезание нерукотворенное в совлечении… плоти, совершаемое в
крещении (Кол. 2, 11), слышав от Самого Господа: аминь, аминь глаголю вам, аще кто не
родится водою и Духом, не внидет во Царствие Божие (Ин. 3, 5). Там боль и язва, а здесь
орошение души и врачевство для язвы сердечной.
Поклянешься Умершему за тебя? Поэтому решись спогребстись Ему крещением
(Рим. 6, 4). Если не будешь сообразен подобию смерти Его, то как сделаешься
причастником воскресения (Рим. 6, 5)?
Израиль крестился в Моисея во облаце и в мори (1 Кор. 10, 2), тебе представляя
прообразования и предначертывая ту истину, которая открылась в последние времена. А
ты убегаешь крещения, не морем прообразуемого, но совершаемого в действительности,
крещения не в облаке, но в духе, не в Моисея тебе сослужебного, но во Христа тебя
сотворившего. Если бы Израиль не перешел чрез море, то не был бы отлучен от фараона;
и ты, если не пройдешь чрез воду, не выйдешь из-под горького диаволова мучительства.
Он не пил бы от духовного камня, если б не крестился прообразовательно; а тебе никто не
даст истинного пития, если не крестишься истинно. Он, по крещении, хлеб ангельский яде
(Пс. 77, 25); как же ты вкусишь Хлеба животнаго (Ин. 6, 51), если не приимешь прежде
крещения? Он чрез крещение взошел в землю обетования; как же ты возвратишься в рай,
не запечатлевшись крещением? Или не знаешь, что приставлено пламенное оружие…
хранити путь древа жизни (Быт. 3, 24), для неверных страшное и опаляющее, а для
уверовавших удобоприступное и приятно озаряющее? И Владыка соделал его
обращающимся: когда видит оно верного, обращается задом, а когда видит кого-либо из
незапечатленных, встречает его острием.
Илия не ужаснулся приближающихся к нему колесницы огненной и коней
огненных, но, вожделевая горняго шествия, отважился на страшное, и с радостию взошел
на колесницу, хотя жил еще во плоти (4 Цар. 2, 11). А ты, когда надобно не на огненные
восходить колесницы, но водою и Духом взойти на небо, не спешишь на призвание?
Илия показал силу крещения на жертвеннике всесожжений, попалив жертву не
огнем, но водою. В иных случаях природа огня противоборствует воде; но, поелику в сие
время вода таинственно возлита на жертвенник троекратно, то стала началом огню, и
возжгла пламень, подобно елею. Принесите ми, говорит он, четыре водоносы воды, и
возливайте на всесожжение и на полена… И рече: удвойте. И удвоиша. …Утройте. И
утроиша (3 Цар. 18, 34). А сим Писание показывает, что приходящий к Богу усвояется
Ему крещением и что в душах, приступающих чрез веру в Троицу, воссиявает чистый и
небесный свет. Если бы золото раздавал я в церкви, не сказал бы ты мне: завтра приду,
завтра дашь; но, прося поспешить раздачей, потребовал бы теперь же, и негодовал бы на
замедление. Но когда Великодаровитый предлагает тебе не доброцветность вещества, но
душевную чистоту, придумываешь предлоги и вычисляешь причины, между тем как
надлежало спешить к дару.
О чудо! Тебя обновляют без переплавки, вновь созидают без предварительного
сокрушения, врачуют без ощущения боли: и ты ни во что ставишь сию благодать!
Если бы ты был рабом у людей, и объявлена была свобода рабам: не явился ли бы
ты в назначенный день, не нанял ли бы за себя ходатаев, не стал ли бы умолять судей,
чтобы всеми средствами выйти на свободу? Конечно, стерпел бы я пощечину, этот
последний удар, наносимый рабам [I] , только бы после этого освободиться от
оскорблений. А когда тебя, раба не людей, но греха, призывает к свободе проповедник,
чтобы избавить от плена, сделать согражданином Ангелов, объявить сыном Божиим,
усыновленным по благодати, и наследником благ Христовых,- говоришь, что тебе не
время еще принять даруемое.
Какие лукавые препятствия! Какие гнусные и пустые недосуги! Долго ли еще будут
эти удовольствия? Долго ли эти забавы? Много времени жили мы для мира; будем
наконец жить сами для себя. Что равноценно душе? Что равновесно Небесному Царству?
Какой советник более достоин веры, нежели Бог? Кто благоразумнее Премудрого? Кто
благопотребнее Благого? Кто ближе к нам Творца? Не было пользы Еве, что больше
поверила совету змия, нежели совету Владыки. Какие безрассудные слова: "Мне некогда
исцелиться; не показывай мне света: не приближай меня к Царю!" Не это ли прямо
говоришь ты или даже не безумнее ли этого?
Если бы на тебе числились общественные долги, и состоящим в долгу была
объявлена уступка долга, а между тем кто-нибудь старался по злобе лишить тебя части в
этом прощении,- конечно, ты вознегодовал бы и возвысил свой голос, как лишаемый
принадлежащей тебе доли в общей милости. А когда проповеданы тебе не только
прощение прошедшего, но и будущие дары,- сам себе нанося обиду, какой не сделал бы
тебе ни один враг, полагаешь, что надлежащим образом обсудил свое дело и придумал для
себя полезное, то есть не воспользоваться прощением, но умереть в долгах? Притом
знаешь, что и должному десятью тысячами талантов был бы прощен долг, если бы сам
бесчеловечием к своему сослужителю не возобновил на себя иска (Мф. 18, 23-35). И нам
надобно беречься, чтобы не потерпеть сего же, если, по получении сей благодати, не
прощаем долгов должникам нашим: надобно беречься для того, чтобы дар оставался у нас
неотъемлемо.
Войди в таинницу души своей, приведи себе на память дела свои. Если много у тебя
грехов; не падай духом по причине их множества. Идеже умножися грех,
преизбыточествова благодать (Рим. 5, 20), если только приимешь сию благодать. Ибо
много задолжавшему и прощено будет много, чтобы больше возлюбил (Лк. 7, 41-43). А
если грехи твои не велики, не важны и не к смерти, для чего беспокоишься о будущем ты,
который не без мужества перенес прошедшее, и притом еще не будучи руководим
законом?
Представляй, что душа твоя стоит теперь как бы на весах, и с одной стороны влекут
ее к себе Ангелы, а с другой - демоны. К кому из них преклонишь свое сердце? Что
одержит у тебя победу? Удовольствие ли плоти или святыня души? Наслаждение ли
настоящим или вожделение будущего; Ангелы ли тебя приимут или удержат те, которые
доселе обладают тобою?
Во время военных действий военачальники сообщают подчиненным условный знак,
чтобы и союзники могли удобнее призывать друг друга, и от неприятелей, когда
перемешаются с ними во время схватки, можно было отделиться без замешательства.
Никто не узнает тебя, наш ли ты или из числа противников, если таинственными знаками
не докажешь единения с нами, если не знаменался на тебе свет лица Господня (Пс. 4, 7).
Как будет оспаривать тебя Ангел себе, как исхитит у врагов, если не знает печати? Как
скажешь: "Я Божий", если не носишь на себе признаков? Или не знаешь, что
Погубляющий миновал дома запечатленные, и убивал первенец в домах незапечатленных
(Исх. 12, 23-29)? Незапечатленное сокровище удобно похищается ворами; непомеченную
овцу безопасно можно отманить.
Ты юн? Приведи в безопасность свою юность уздою крещения. Миновались твои
цветущие годы? Не утрать напутствия, не погуби охранительного средства, не
рассчитывай на одиннадцатый час, как на первый; потому что и начинающему жизнь
надобно иметь пред очами кончину.
Если бы кто из врачей обещал какими-нибудь средствами и промышлениями
сделать тебя из старого молодым,- не желал ли бы ты, чтобы наступил тот день, в который
бы ты увидел себя возвратившимся в цветущий возраст? А когда крещение обещает, что
процветет у тебя душа, которую довел ты до обветшания и чрез беззакония сделал
дряхлою и оскверненною,- презираешь Благодетеля и не спешишь воспользоваться
обещанием. Ужели не пожелаешь видеть, что значит это великое чудо обетования? как
человек возрождается без матери? как устаревший и тлеющий в похотех прелестных (Еф.
4, 22) опять приходит в силу, юнеет и возвращается к истинно цветущей юности?
Крещение - искупление пленных, прощение долгов, смерть греха, пакибытие [3]
души, светлая одежда, неприкосновенная печать, колесница на небо, предуготовление
Царствия, дарование сыноположения. Ужели для тебя, несчастный, так многих и великих
благ предпочтительнее плотское удовольствие?
Понимаю твою медлительность, хотя и прикрываешь словами; самые дела вопиют,
хотя и не слышно твоего голоса. "Оставь меня; воспользуюсь плотию для гнусных
наслаждений, буду валяться в тине удовольствий, обагрять руки кровию, отнимать чужое,
жить обманом, нарушать клятвы, лгать,- и тогда прииму крещение, когда, наконец,
перестану делать худое". Поэтому, если грех прекрасен, держись его до конца; а если
вреден тому, кто грешит, для чего закосневаешь в делах пагубных? Кто старается
освободиться от желчи, тот не станет умножать ее в себе беспорядочным и невоздержным
образом жизни. Надобно очистить тело от того, что беспокоит его, а не увеличивать
болезнь сверх силы. Корабль виден над водою, пока поднимает груз товаров; а положи в
него сверх этого, он тонет. Бойся и ты, чтобы не потерпеть тебе подобного и, сделав
грехи, превышающие меру прощения, не подвергнуться кораблекрушению прежде,
нежели войдешь в чаемую пристань.
Разве Бог не видит того, что делается, не знает твоих помышлений? содействует
тебе в беззакониях? Сказано: вознепщевал еси беззаконие, яко буду тебе подобен (Пс. 49,
21). Ты же сам, домогаясь дружбы человека смертного, привлекаешь его к себе
благодеяниями, говоришь и делаешь то, чему он, как догадываешься, будет рад; а желая
вступить в общение с Богом и надеясь, что будешь принят Им в достоинстве сына, и
между тем, делая противное Богу и бесчестя Его преступлением закона, надеешься тем
самым достигнуть общения с Ним, чем наипаче оскорбляешь Его? Смотри, чтобы, в
надежде искупления собирая себе множество зол, не сделать тебе того, что грехи
скопишь, а прощения не получишь. Бог поругаем не бывает (Гал. 6, 7). Не торгуй
благодатию; не говори: "Закон прекрасен, но грех приятнее". Удовольствие - диавольская
уда, влекущая в пагубу. Удовольствие - матерь греха, а грех - жало смерти (1 Кор. 15,
56). Удовольствие - пища вечного червя; оно на время утешает наслаждающегося, а
впоследствии дает такие отпрыски, в которых больше горечи, чем в желчи.
Эта медленность не иное что выражает, как следующее: "Пусть сначала царствует во
мне грех, после будет когда-нибудь царствовать и Господь". Сначала уды мои представлю
оружия неправды греху, а потом, со временем, представлю их и оружия правды Богови
(Рим. 6, 13). Так и Каин приносил жертвы; что было лучшего, то - в услаждение себе
самому, а что похуже, то - сотворившему и даровавшему Богу. Пока способен ты к трудам
- проводишь юность свою в грехах; а как скоро члены ослабели, тогда приносишь их в дар
Богу, когда уже ни на что нельзя употребить их и по необходимости надо оставлять в
бездействии, потому что сила утрачена от долговременного истощения. Целомудрие в
старости - уже не целомудрие, а невозможность предаваться невоздержанию. Мертвого не
увенчают; не тот праведник, кто не в силах делать зло. Пока есть у тебя силы, преодолевай
грех разумом; ибо вот добродетель - уклоняться от зла и делать добро. А когда порок от
усталости приходит в недеятельность, это само по себе не заслуживает ни похвал, ни
наказаний. Если перестанешь грешить по причине возраста, это будет по милости твоей
немощи. А мы хвалим тех, которые добры по произволению, а не тех, которые
вынуждены какою-либо необходимостию.
Да и кто тебе твердо назначил предел жизни? Кто определил срок твоей старости?
Кто у тебя достоверным поручителем за будущее? Не видишь ли, что смерть похищает и
детей, увлекает и приходящих в возраст? Не один срок положен жизни. Для чего ждешь,
чтобы крещение было для тебя даром горячки, когда не в состоянии уже будешь
произнести спасительных слов, а может быть, нельзя тебе будет и выслушать их ясно;
потому что болезнь поселится в самой голове; когда не станет у тебя сил ни воздеть руки
к небу, ни стать на ноги, ни согнуть колена для поклонения, ни научиться с пользою, ни
исповедание проговорить твердо, ни с Богом сочетаться, ни от врага отречься, ни даже,
может быть, с сознанием следовать за порядком тайноводства, так что и присутствующие
останутся в сомнении, ощутил ли ты благодать или бесчувствен к совершаемому; если
даже и с сознанием приимешь благодать, то будешь иметь у себя талант, однако же не
принесешь на него прибыли?
Подражай евнуху. Нашел он огласителя и не пренебрег учением: богач возводит на
колесницу бедного, гордый и надменный берет человека простого и низкого и,
научившись Евангелию Царствия, и веру приемлет сердцем, и не отлагает приять печать
Духа. Ибо как скоро встретили они воду; се, говорит, вода. От радости вырвалось это
слово! Вот искомое! Что возбраняет ми креститися? (Деян. 8, 36). Где произволение
готово, там нет никаких преград. Призывающий человеколюбив; служитель готов;
благодать неоскудеваема; будь только усердие, препятствия не будет.
Один у нас запинатель, заграждающий нам пути к спасению: его препобедим
благоразумием. Он внушает нам медлительность,- восстанем на делание. Он обольщает
сердца наши пустыми обещаниями,- не останемся в неведении об его замыслах. Не он ли,
хотя не советует нам сегодня делать грех, однако же убеждает нас спрятать правду до
завтра? Поэтому Господь, разрушая его лукавые советы, говорит: днесь аще глас Мой
услышите (Пс. 94, 7). Тот учит: "сегодня" - мне, а "завтра" - Богу. Господь вопиет против
сего: днесь услышите глас Мой. Пойми врага: не смеет он советовать, чтобы совершенно
отпали мы от Бога; знает, что христианам тяжко это слышать; но обольстительными
средствами достигает своего предприятия. Он мудр, еже творити злая (Иер. 4, 22).
Видит, что мы, люди, живем настоящим, и что всякое дело у нас делается ради
настоящего; потому, ухищренно похищая у нас "сегодня", оставляет нам надежды на
"завтра". Потом, когда настает завтра, опять приходит этот злой наш половинщик, и
требует "сегодня" - себе, а "завтра" - Господу. Так и всегда, отнимая у нас настоящее
посредством удовольствий и представляя нашим надеждам будущее, незаметно уводит
нас из жизни.
Такую хитрость видел я однажды в догадливой птице. Птенцов ее по слабости их
сил поймать было легко: она сама кинулась, как готовая добыча, и вертясь под руками у
охотников, и себя не давала взять ловцам без труда, и их не приводила в отчаяние остаться
без добычи, но разными способами маня их надеждами, пока занимались ею, дала время
птенцам на безопасное бегство, а потом наконец и сама улетела. Бойся, чтобы и тебе не
испытать подобного, в надежде на сомнительное упуская явное.
Итак, приступи, и всецело отдайся Господу, присовокупи свое имя, припишись к
Церкви. Воин заносится в списки; подвижник, записавшись, выходит на подвиг; житель
города, вписавшись в число граждан, делается членом городских общин. Все сие обязан
сделать и ты как воин Христов, как подвижник благочестия, имеющий жительство на
небесах. Впишись в эту книгу, чтобы тебя переписали в книгу горнюю.
Учись, обучайся евангельскому образу жизни, верности очей, воздержности языка,
порабощению тела, смиренному о себе мнению, чистоте мысли, истреблению в себе
гнева! Вынуждают у тебя силою - приложи от себя; отнимают - не судись; ненавидят -
люби; гонят - терпи; хулят - молись; умертви себя греху, распнись с Христом, всю любовь
свою обрати к Господу.
"Но это трудно!" Какое же из благ достается легко? Кто, почивая, воздвиг себе
победный памятник? Кто, предаваясь роскоши и услаждаясь звуками свирели, украсился
венцами терпения? Никто, не пробежав поприща, не берет награды. Труды рождают
славу; изнурения доставляют венцы. Многими скорбми подобает нам внити в Царствие
(Деян. 14, 22), говорю и я. Но за этими скорбями следует блаженство в Царстве Небесном,
а труды для греха ожидают геенское мучение и сетование. Ибо, если рассмотреть строго,
то и диавольские дела делателям беззакония обходятся не без труда. Нужно ли проливать
пот для целомудрия? Но блудник весь облит потом, его истомляет сластолюбие.
Воздержание отнимает ли чего-нибудь столько у тела, сколько портит гнусная и бешеная
невоздержность? Бессонны ночи у тех, которые проводят их во всенощных молитвах, но
гораздо тяжелее очи тех, которые неусыпно делают неправды. Страх быть уловлену и
страсть к удовольствиям совершенно гонят всякое упокоение. Если же, избегая узкого
пути, ведущего ко спасению, идешь пространным путем греха,- боюсь, чтобы продолжая
идти широкою дорогою, не нашел ты и пристанища, соответственного этому пути.
"Но сокровище беречь трудно!" Бодрствуй, брат! У тебя, если захочешь, будут
помощники; стрегущая ночи молитва, охранитель дома пост, назидающее душу
псалмопение. Их приими к себе в сообщество; пусть они бодрствуют с тобою на стражах,
охраняя твои драгоценности! Скажи мне, что лучше: обогатившись ли, терпеть нам
беспокойство при охранении драгоценностей, или в самом начале не иметь, что и
оберегать! Никто не отвергает благ из страха лишения. В таком случае не состоялось бы
ни одно человеческое дело, если бы при каждом занятии стали мы рассчитывать неудачи.
С земледелием идет рядом бесплодие земли, с торговлею - кораблекрушение, с
супружеством - вдовство, с воспитанием детей - потеря их. Однако же мы беремся за дела,
опираясь на лучшие надежды и исполнение чаемого, возлагая на устрояющего дела наши -
Бога.
На словах уважаешь ты святыню, а на деле проводишь жизнь в числе отверженных.
Смотри, чтобы не раскаяться тебе со временем в злых начинаниях, когда в раскаянии не
будет уже для тебя пользы. Да уцеломудрит тебя пример дев; они, не имея елея в сосудах,
когда надлежало им взойти с Женихом, тогда уже приметили, что не достает у них
необходимого. За то Писание и назвало их юродивыми, что, время употребления елея
потратив на ходьбу и покупку, сами не заметили, как лишили себя светлости брачного
чертога. И ты, откладывая год за год, месяц за месяц и день за день и не приемля елея,
этой пищи свету, не впади наконец в день, которого не чаешь, и в который оскудеют уже у
тебя истоки жизни. Отовсюду будет нищета и безутешная скорбь, потому что откажутся
от тебя врачи, откажутся домашние. Тогда, стесняемый учащенным и сухим дыханием,
потому что сильная горячка жжет и пожирает твою внутренность, восстанешь из глубины
сердца и не найдешь разделяющего печаль твою. Проговоришь что-нибудь тихо и слабо,
но не будет слушающего; и все, что ни скажешь, останется в пренебрежении, как бред.
Кто тогда преподаст тебе крещение? Кто напомнит тебе, потерявшему память от
страдания? Ближние - в унынии, не участвующие в скорби пренебрегают этим, друг
медлит напоминанием, боясь привести тебя в смущение, а может быть, и врач
обманывает, и сам ты ошибаешься в себе по естественному животолюбию. Ночь!
Помощников нет ни одного; крещающий не приходит; смерть близко; пришедшие за
душой торопят. Кто избавит тебя? Бог тобою презренный? Он послушает тогда, потому
что ты слушаешь Его ныне? Он даст еще отсрочку, потому что прекрасно ты пользовался
данною? Никтоже да льстит себе суетными словесы (Еф. 5, 6). Ибо внезапу нападет на
тебя всегубительство (1 Фес. 5, 3), и постигнет переворот, подобно буре. Приидет
грозный Ангел, насильно поведет и повлечет душу твою, связанную грехами, часто
обращающуюся к тому, что оставляет здесь, и рыдающую безгласно; потому что уже
сомкнулось орудие плача.
О, сколько будешь ты терзать сам себя! Как восстенешь, без пользы раскаиваясь в
своих начинаниях, когда увидишь светлость праведников при торжественном раздаянии
даров и унылость грешных в самой глубокой тьме! Что скажешь тогда в сердечной своей
муке? "Увы мне, что не сверг я с себя тяжкого бремени греха, когда так легко было
сложить его, но привлек кучу этих зол! Увы мне, что не омыл я своей скверны, но
заклеймен грехами! Теперь был бы я с Ангелами, теперь наслаждался бы я небесными
благами. О, лукавые мои рассуждения! За временное наслаждение греха бессмертно
мучусь, за удовольствие плоти предан теперь огню. Праведен суд Божий! Меня
призывали, и я не слушал; меня учили, и я не внимал; мне представляли свидетельства, а я
смеялся". Так и подобно сему будешь говорить, оплакивая сам себя, если смерть похитит
тебя прежде крещения.
Или убойся геенны, человек, или возжелай Царствия. Не презирай призывания. Не
говори: имей мя отречена (Лк. 14, 18) по тому и тому. Никакой предлог не достаточен к
извинению. Мне приходится плакать, когда размышляю, что постыдные дела
предпочитаешь великой славе Божией и, по приятности невоздержания, неразрывно
привязываясь ко греху, сам себя отлучаешь от обетованных благ, преграждая себе
возможность увидеть блага Иерусалима Небесного. Там тьмы Ангелов, сонмы
первородных, престолы Апостолов, председательства пророков, скипетры патриархов,
венцы мучеников, похвалы праведников. Возжелай, чтобы к ним быть причисленным и
тебе, омытому и освященному по дару Христа; потому что Ему слава и держава во веки
веков. Аминь.
Примечания:
[1] Как упрямая телица.
[2] Рабом.
[I] Здесь указывается на римский обычай отпускать рабов, как говорилось у них, per vindictam.
Господин отпускаемого на свободу раба приводил его к претору, давал ему пощечину с уверением, что
может идти, куда хочет.
[3] Возрождение, новая жизнь.
Беседа 14
На упивающихся
Вечерние зрелища побуждают меня к слову; но опять и удерживает мое стремление,
притупляет мое усердие бесполезность прежних трудов. И земледелец, когда не взошли у
него первые семена, не с таким радением начинает сеять на тех же пашнях в другой раз.
Если после стольких увещаний, которые неопустительно делал я, вразумляя вас в
предшествовавшее время, и которых не прекращал, в течение этих седми недель поста,
возвещая вам Евангелие благодати Божией,- не было пользы, то с какими надеждами буду
говорить ныне?
О, сколько ночей напрасно проводили вы во бдении! Сколько дней напрасно
собирались сюда! И о если бы еще напрасно! Ибо кто, преуспев в добрых делах, снова
возвратился потом к прежнему обычаю, тот не только потерял награду понесенных
трудов, но даже достоин тягчайшего осуждения; потому что, вкусив доброго Божия
глагола и удостоившись ведения таин, все это утратил, уловленный кратковременным
удовольствием. Ибо сказано: малый достоин есть милости, сильнии же сильне истязани
будут (Прем. 6, 6). Один вечер, одно приражение врага разрушили и в ничто обратили
весь этот труд.
Поэтому какому теперь быть усердию к слову? И я бы умолк (знайте это), если бы
не устрашал меня пример Иеремии, который, когда не хотел говорить непокорному
народу, испытал на себе им самим описанное, а именно, что был у него огонь во
внутренности, и расслабел он отвсюду, и не мог носити (Иер. 20, 9).
Невоздержные жены, забыв страх Божий, презрев вечный огонь, в тот самый день,
когда, ради воспоминаемого воскресения, надлежало им сидеть в домах и иметь в мысли
оный день, в который отверзутся небеса, явится же нам с небес Судия, и трубы Божии, и
воскресение мертвых, и праведный суд и воздаяние каждому по делам его,- вместо того,
чтобы сие иметь в мыслях, очищать сердца свои от лукавых помышлений, стирать
слезами прежние грехи и уготовляться к сретению Христа в великий день Его явления,-
сринув с себя иго служения Христова, сбросив с головы покровы благоприличия, презрев
Бога, презрев Ангелов Его, бесстыдно выставляя себя напоказ всякому мужескому взору,
распустив волосы, влача за собою одежды и, вместе, играя ногами, с наглым взором, с
разливающимся смехом, неистово предаваясь пляске, привлекая к себе всю похотливость
молодых людей, составив лики за городом при гробах мучеников, освященные места сии
соделали местом собственного своего позора, осквернили воздух любодейными песнями,
осквернили землю, нечистыми ногами попирая ее во время пляски; себя самих выставив,
как зрелище, толпе юношей, став подлинно бесстыдными, совершенно исступленными, не
оставив уже и возможности превзойти их в неистовстве.
Как умолчу об этом? Как и оплачу сколько должно? Вино было у нас причиною
погибели душ, вино, по дару Божиему данное целомудренным к облегчению в немощи, но
сделавшееся ныне для похотливых оружием невоздержания. Пьянство - этот добровольно
накликаемый бес, чрез сластолюбие вторгающийся в душу, пьянство - матерь порока,
противление добродетели, делает мужественного робким, целомудренного похотливым,
не знает правды, отнимает благоразумие. Как вода враждебна огню, так неумеренность в
вине угашает рассудок.
Поэтому медлил я несколько говорить против пьянства, не потому что это зло мало
и может быть оставлено без внимания, но потому что никакой пользы не принесло бы
слово. Если пьяный не владеет умом и омрачен, то делающий ему выговор напрасно
тратит слова для неслушающего. Поэтому кому же стал бы я говорить, если имеющий
нужду в увещании не слышит того, что говорят, а целомудренный и трезвый чист от этой
страсти, и ему не нужна помощь слова? Какое же средство употребить мне в настоящем
случае, если и слово бесполезно, и молчание неприлично? Оставить ли без попечений? Но
нерадение опасно. Или сказать нечто против упивающихся? Но буду оглашать мертвый
слух. Разве как в заразительных болезнях врачи тел предохранительными пособиями
приводят в безопасность здоровых, а к одержимым недугом и рук не прикладывают, так и
вам вполовину будет полезно слово, послужив охранением для незараженных, а не
освобождением и исцелением от недуга для одержимых им.
Чем отличен от бессловесных ты, человек? Не даром ли разума, который получив от
своего Творца, стал ты начальником и господином всей твари? Поэтому лишивший себя
смысла опьянением приложися скотом несмысленным и уподобися им (Пс. 48, 13). А я
сказал бы лучше, что упившийся несмысленнее скотов, потому что все четвероногие и
звери в определенные сроки имеют стремление к совокуплению; но у кого душа связана
упоением, и тело наполнено неестественным жаром, те во всякое время, во всякий час
стремятся к нечистым и срамным объятиям. И не это одно производит в них неразумие, но
и превратность чувств показывает, что опьяневший хуже всякого скота. Ибо какая скотина
так недостаточно видит и так недостаточно слышит, как упившийся? Самых близких не
узнают упившиеся, а к чужим нередко бегут, как к знакомым. Часто прыгают через тень,
как через ручей или ров. А слух у них наполнен звуками и шумом, как бы бушующего
моря. Им представляется, что земля подымается вверх, и горы идут кругом. Они иногда
смеются неумолчно, а иногда беспокоятся и плачут безутешно; то дерзки и неустрашимы,
то боязливы и робки. У них сон тяжелый, почти непробудный, удушающий, близкий к
действительной смерти, а бодрствование бесчувственнее самого сна; потому что жизнь их
есть сновидение; у кого нет одежды, кому нечего есть завтрашний день, в опьянении
царствуют, предводительствуют войсками, строят города, делят деньги. Такими
мечтаниями, таким обольщением наполняет сердца их кипящее в них вино. Другие
бывают приведены в противоположные сим страсти: впадают в отчаяние, делаются
унылы, беспокойны, слезливы, боятся всякого шума, от всего приходят в ужас. Одно и то
же вино, по различным сложениям тела, производит в душах различные страсти. У кого,
приводя кровь в волнение, расцветет на поверхности тела, тех делает светлыми,
приятными и радостными; а у кого своею тяжестию подавит сложение, сжимая и сгущая
их кровь, тех приводит в противоположное расположение. Нужно ли еще говорить о
множестве других страстей, о своенравии, о раздражительности, о склонности на все
жаловаться, о переменчивости души, о криках и смятениях, об удобоприемлемости
всякого обмана, о неспособности удержаться от гнева? Невоздержность в удовольствиях
из вина льется, как из источника, и вместе с упояющим питием вторгается недуг
похотливости, от которого наглость упившихся превосходит всякое неистовое стремление
скотов к другому полу. Бессловесные знают уставы естества, а упившиеся ищут в
мужском поле женского, и в женском - мужского.
Не легко изобразить и словом, сколько зол происходит от пьянства. Вредоносность
заразы действует на людей не во мгновение времени, но по мере того, как воздух
постепенно вносит в тело происходящую от него порчу; но вред от вина вторгается вдруг.
Ибо таким образом погубив душу свою, и как бы испестривши себя всякою нечистотою,
упившиеся расстраивают и самое телесное сложение. Они не только чахнут и тают от
излишка удовольствий, которые разжигают к похотливости, но и при самой тучности тело
у них наполнено влаг и мокрот и лишено жизненной силы. Глаза у них поблекшие, лицо
бледное, дыхание трудное, язык нетвердый, произношение неявственное, ноги слабые, как
у детей, отделение излишеств производится само собою, вытекая, как из мертвого. Они
жалки среди своих наслаждений и еще более жалки, нежели обуреваемые среди моря,
когда волны, догоняя одна другую и заливая их собою, не дают им выбиться из волнения.
Так и у этих людей погрязают души, затопляемые вином. Поэтому как корабли,
застигнутые бурею, когда начинают заливаться водою, по необходимости облегчают,
сбрасывая с них груз, так и для упившихся необходимо облегчение от обременяющего их.
Но изрыгая и изблевывая, едва освобождаются от бремени и в той мере более жалки
несчастных пловцов, что пловцы слагают вину на ветры и море, на внешние бедствия, а
упившиеся произвольно навлекают на себя бурю опьянения. Жалок одержимый бесом, а
упившийся, хотя терпит то же, не достоин сожаления, потому что борется с произвольно
накликанным бесом.
Упившиеся составляют и пьянственные врачевства, не для того ухищряясь, чтобы не
потерпеть какого зла от вина, но для того, чтобы непрестанно быть в упоении. Для них
короток день; и ночи, даже зимней, им мало на питье. Нет и конца сему злу. Вино само
себя ведет к большему, оно не удовлетворяет потребности, но делает неизбежною
потребность другого питья, воспламеняя упившихся и непрестанно возбуждая к большей
жажде.
Но когда думают, что у них желание пить неутолимо, тогда испытывают противное
тому, чего желали. Ибо от непрестанного наслаждения увядают чувства. Как чрезмерный
блеск омрачает зрение, и как оглушаемые сильным шумом непомерностию поражения
бывают доведены до того, что вовсе не слышат,- и упивающиеся, от чрезмерного
сластолюбия, сами того не примечая, теряют ощущения удовольствия. Вино для них не
вкусно и водяно, хотя ничем не разведено; вино молодое представляется на вкус
тепловатым, хотя оно весьма прохладно, да и самый снег не может утушить пламени,
возжженного внутри их излишеством вина.
Кому горе? Кому молва? Кому судове? Кому горести и свары? Кому сокрушения
вотще? Кому сини очи? Не пребывающим ли в вине, и не назирающим ли, где пирове
бывают? (Притч. 23, 29-30). Горе! - это - восклицание оплакивающего. Упивающиеся же
достойны плача, потому что пьяницы… Царствия Божия не наследят (1 Кор. 6, 10). А
молва, по причине смятения, производимого вином в помыслах. И горести от неприятных
последствий этого удовольствия - пить; потому что у них связаны бывают ноги, связаны
руки от испарений, какие передает им упоение. Впрочем, и прежде сих недугов, во время
самого питья, с ними бывают припадки, свойственные помешанным в уме. Ибо когда
мозговые оболочки наполняются чадом, какой возгоняет испаряющееся вино,- голова
поражается нестерпимыми болями, и, не имея сил держаться на плечах прямо, опадает
туда и сюда, качаясь на позвонках. А сварами называет беседы во время пиршеств
неумеренные и состоящие в спорах. И сокрушения вотще бывают у пьяниц, которые от
опьянения не могут стоять на ногах; ибо шатаясь падают во всех возможных видах, отчего
необходимо иметь на теле сокрушения вотще.
Но кто скажет это людям, преданным пьянству? Голова у них тяжела от опьянения,
они дремлют, зевают, видят как в тумане, чувствуют тошноту. Потому не слушают
учителей, которые во многих местах взывают им: не упивайтесь вином, в немже есть
блуд (Еф. 5, 18); и еще: невинно вино, укоризненно же пьянство (Притч. 20, 1); а не слушая
их, поэтому собирают плоды пьянства. Тело у них отекает, глаза влажны, уста сухи и
горят. Как овраги, пока текут в них весенние потоки, кажутся полными, а по прошествии
наводнения остаются сухими, так и уста пьяниц, пока налиты вином, полны и влажны, а
едва оно протекло чрез них, оказываются сухими и лишенными влаги; непрестанно же
насилуемые и наливаемые вином без меры, теряют и жизненную влажность. Ибо какое
человеческое сложение будет так крепко, чтобы противиться всем худым последствиям
пьянства? Есть ли какое средство телу, которое непрестанно разгорячается и всегда
бывает напитано вином, не сделаться слабым, хилым, истощенным? От сего происходит
дрожание и расслабление. Поелику от излишнего употребления вина дыхание
прерывается, нервы теряют свою напряженность, то происходит трясение во всем составе
тела. Для чего же навлекаешь на себя Каиново проклятие, трясясь и вертясь всю жизнь?
Ибо тело, когда нет у него естественной опоры, по необходимости колеблется и шатается.
Долго ли будет это вино? долго ли это пьянство? Есть, наконец, опасность, что из
человека сделаешься ты грязью. Так весь ты растворен вином, и перегнил с ним от
ежедневного опьянения, издавая от себя запах вина, притом перегорелого, подобно
сосуду, ни на что уже негодному. Таких людей оплакивает Исаия: горе востающим
заутра и сикер гонящим, ждущим вечера: вино бо сожжет я: со гусльми бо… и
свирельми вино пиют, на дела же Господня не взирают и дел руку Его не помышляют (Ис.
5, 11-12). У евреев в обычае называть сикером всякий напиток, который может произвести
опьянение. Итак, людей, которые с наступлением дня назирают, где пирове бывают
(Притч. 23, 30), заглядывают в места винопродажи и в корчмы, принимают друг друга,
чтобы вместе пить, и на заботы о подобных вещах истощают все душевное попечение,
пророк оплакивает за то, что они не оставляют себе ни малого времени на размышление о
чудесах Божиих. Ибо не дают очам своим досуга воззреть на небо, изучить красоты его,
рассмотреть все благоустройство существ, чтобы из стройного их чина уразуметь
Создателя. Но едва начинается день, украшают места своих пиршеств испрещренными
коврами и цветными завесами, выказывают рачительность и тщательность в
приготовлении сосудов для пития, расстанавливая сосуды прохлаждающие, чаши и
фиалы, как бы напоказ и для зрелища; как будто разнообразие сосудов может утаить от
них пресыщение, а обмен и передача чаш доставить достаточное промедление во время
питья. Бывают же при этом какие-то князья вечеринок, главные виночерпии и учредители
пира: в беспорядке придуман порядок, и в неблагочинном деле - устройство, чтобы, как
мирским властям придают важности оруженосцы, так и пьянство, подобно царице,
окружалось служителями, и избытком усердия закрывался позор его! Сверх того, венки и
цветы, благовонные масти и курения и тысячи придуманных посторонних увеселений
доставляют большее развлечение гибнущим. Потом, с продолжением пиршества и
начинаются вызовы, кто больше выпьет, состязания и подвиги между домогающимися
чести превзойти друг друга в пьянстве. И законодателем этих подвигов у них диавол, а
наградою за победу грех. Ибо кто больше вливает в себя цельного вина, тот получает от
других победные венки. Подлинно, слава в студе их (Флп. 3, 19). Состязаются друг с
другом, и сами себе отмщают. Какое слово может следить за гнусностию происходящего?
Все исполнено неразумия, все полно смятения! Побежденные упиваются, упиваются и
победители, а прислужники смеются; руки отказались служить, уста не принимают, чрево
расторгается, но зло не престает. Бедное тело, лишившись естественной силы, расслабело,
не выдерживая насилия неумеренности.
Жалкое зрелище для очей христианских! Того, кто цветет возрастом, полон
телесных сил, отличен в воинских списках, того лежащего переносят домой; он не может
стоять прямо и идти на своих ногах. Кто должен быть страшен врагам, тот делается
поводом к смеху детям на торжище. Он низложен без меча, убит без врагов. Человек
вооруженный, в самом цвете лет, стал добычею вина, готов потерпеть от врагов, что им
угодно. Пьянство - утрата рассудка, истощение силы, безвременная старость,
кратковременная смерть. Упившиеся - что иное, как не языческие идолы? Очи имут, и не
видят: уши имут, и не слышат (Пс. 113, 13-14); руки расслабели, ноги онемели. Кто
злоумыслил это? Кто виновник сих зол? Кто растворил нам этот ад неистовства? Человек!
из пиршества сделал ты битву. Выкидываешь юношей, выводимых под руки, как бы
раненых с поля сражения, цвет юности умертвив вином. Зовешь к себе как друга на ужин,
а выкидываешь от себя замертво, угасив в нем жизнь вином.
Когда по мнению других пресыщены вином, тогда начинают пить, и пьют подобно
скотам, как бы из явившегося вдруг источника, в котором открылось столько же ключей,
сколько возлежащих. Ибо в продолжении пиршества входит к ним юноша, мужественный
по сложению плеч, еще не пьяный, неся огромный фиал прохлажденного вина. Оттолкнув
их виночерпия, становится он на средину и чрез изогнутые трубки поровну делит
пирующим опьянение. Вот новая мера неумеренности, чтобы, равномерно друг с другом
предаваясь невоздержности, никому не превзойти другого в питье. Ибо, разделив между
собою трубки, и каждый взяв обращенную к нему, подобно быкам, как бы из какого
водоема, не переводя дыхания пьют, поспешая столько втянуть в гортань, сколько
прохлаждающий сосуд дает им сверху чрез серебряные водопроводы. Склонив взор на
бедное свое чрево, вымеряй величину выпиваемого сосуда; его вместимость равняется
одному котплу [I]. Смотри не на сосуд, скоро ли его опорожнишь, но на собственное свое
чрево, потому что оно давно наполнено.
Поэтому горе востающим заутра и сикер гонящим, ждущим вечера, и день
проводящим в упоении; потому что нет уже у них времени на дела Господни взирать, и о
делах рук Его помышлять. Вино бо сожжет я. Жар, производимый вином, сообщаясь
плоти, делается поджогою для разжженных стрел врага. Вино потопляет рассудок и ум и
возбуждает, подобно рою пчел, страсти и сластолюбие. Какая колесница, влачимая
молодыми конями, так бесчинно несется, сринув с себя возницу? Всякий корабль не
управляемый кормчим и несомый по волнам, куда случится, не безопаснее ли
упившегося? После подобных бед, мужчины и женщины, составив вместе общие лики, и
предав души винолюбивому демону, язвят друг друга жалами страстей. С обеих сторон
смех, срамные песни, любодейные положения тела, возбуждающие к похотливости.
Скажи мне: ужели ты смеешься и услаждаешься постыдным наслаждением, когда
надлежало бы плакать и стенать о предшествовавшем? Поешь любодейные песни,
отринув псалмы и песнопения, которые выучил. Движешь ногами и скачешь, как
помешанный, пляшешь непристойно, когда надобно прегибать колена для поклонения?
Кого стану оплакивать? дев ли, не вступивших в замужество, или тех, которые уже носят
иго супружества? Одни пришли домой, не имея уже девства; другие не возвратились к
мужьям целомудренными. Ибо, если некоторые избежали греха телесного, то, без
сомнения, приняли растление в душу. То же самое должно сказать мне и о мужчинах. Ты
худо посмотрел, и на тебя смотрели худо: иже воззрит на жену ко еже вожделети ея,
уже любодействова с нею (Мф. 5, 28). Ежели случайные встречи столько опасны для
взирающих мимоходом, то каковы нарочитые сходбища, где можно видеть женщин, не
имеющих стыда от опьянения, принимающих на себя распутный вид, поющих нежные
песни, одно слышание которых может возбудить в невоздержных все неистовство
сластолюбия? Что скажут или чем оправдывают себя те, которые на таких зрелищах
собирают рой бесчисленных зол? Скажут ли, что не для того смотрели, чтобы возбудить
похоть? Итак, по непреложному определению Господню, они подлежат осуждению за
любодейство.
Как Пятидесятница приимет вас, поругавших так Пасху? В Пятидесятницу было
явное и всем видимое сошествие Духа Святого,- а ты предварительно соделал себя
жилищем сопротивного духа, стал храмом идольским, вместо того, чтобы тебе стать
храмом Божиим чрез вселение Духа Святого. Ты навлек на себя клятву пророка, который
говорит от лица Божия: превращу праздники ваши в жалость (Ам. 8, 10). Как будете
начальствовать над рабами, когда сами, подобно невольникам, порабощены похотями
несмысленными и вреждающими (1 Тим. 6, 9)? Как будете вразумлять детей, когда сами
ведете жизнь неразумную и бесчинную?
Итак, что же? Оставить ли мне вас в таком состоянии? Но боюсь, чтобы бесчинный
не сделался еще развратнее, и уязвленный от него не был многою скорбию пожерт (2
Кор. 2, 7). Ибо сказано: исцеление утолит грехи велики (Еккл. 10, 4). Пост да уврачует
пьянство; псалом - срамные песни; слезы да будут врачевством смеха. Вместо пляски
преклони колена; вместо рукоплесканий ударяй в грудь; а нарядность в одежде да заменит
смирение. И паче всего милостыня да искупит тебя от греха. Ибо избавление мужа… свое
ему богатство (Притч. 13, 8): приими многих несчастных в общение молитвы, да будет
тебе отпущено измышление пророка.
Когда седоша людие ясти и пити… и восташа играти (а игранием их было
идолослужение; Исх. 32, 6), тогда левиты, вооружаясь на своих братьев, освятили руки
свои для священства. Так и вам, боящиеся Бога, которые восскорбели о срамоте
предосудительных дел, заповедуем следующее: если увидите раскаивающихся в
неприличии сделанного, состраждите с ними, как с собственными вашими больными
членами. Если увидите непокоряющихся и презирающих вашу о них скорбь,- изыдите от
среды их и отлучитеся… и нечистоте не прикасайтеся (2 Кор. 6, 17), чтобы таким
образом устыдившись пришли они в познание собственного своего греха; а вы прияли
награду Финеесовой ревности (Чис. 25, 7-13), по праведному суду Бога и Спаса нашего
Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.
Примечания:
[I] Мера жидкостей, заключающая в себе около 12 кубических дюймов.
Беседа 15
О вере
Непрестанно памятовать о Боге - благочестиво, и в этом боголюбивая душа не знает
сытости; но описывать словом Божественное - дерзко, потому что и мысль далеко не
досязает достоинства предмета, а опять и слово не ясно изображает представляемое
мыслию. А поэтому, если и мысль наша во многом ниже великости предмета, а слова
ниже и самой мысли, то как же не быть необходимым молчанию, чтобы иначе и это чудо
богословия не оказалось у нас близким к опасности от низости речений? Посему, хотя во
всех разумных существах природою всеяно желание славить Бога, однако же, говорить о
Нем по достоинству все равно недостаточны. Превосходим мы друг друга ревностию к
благочестию, но никто не ослеплен и не самообольщен до такой степени, чтобы стал
почитать себя достигшим самой высоты разумения. Напротив того, чем кто более, по-
видимому, преуспеет в ведении, тем более восчувствует свою немощь. Таков был Авраам,
таков был Моисей. Когда пришли они в состояние видеть Бога, сколько человеку видеть
можно, тогда наипаче уничижил себя каждый из них,- Авраам, именуя себя землею и
пеплом (Быт. 18, 27), а Моисей, называя себя худогласным и косноязычным (Исх. 4, 10),
потому что видел немощь языка своего, неспособного служить величию уразумеваемого.
Но поелику ныне всякий слух отверст к слушанию богословия, и таковым
слушанием не может насытиться Церковь, подтверждая собою слово Екклесиаста, что не
исполнится ухо слышания (Еккл. 1, 8), то необходимо говорить по мере сил. Скажем же о
Боге, не каков Он Сам в Себе, но сколько нам о Нем говорить можно. Как по тому, что не
можем объять глазами всего пространства между небом и землей, не отказываемся уже и
столько смотреть на оное, сколько можем; так и теперь в немногие речения заключим
благочестие, величию же Естества уступим победу над всяким словом. Ибо и ангельские
языки, каковы бы они ни были, и архангельские, даже в совокупном соединении со всею
умною природою, не могут изобразить и малейшей части, не только что сравниться с
целым.
А ты, если хочешь говорить или слышать о Боге, отрешись от своего тела, отрешись
от телесных чувств, оставь землю, оставь море, сделай, чтобы воздух был ниже тебя,
минуй времена года, их чинный порядок, украшения земли, стань выше эфира, пройди
звезды, их чудеса, их благолепие, величину, пользу какую доставляют целому,
благоустройство, светлость, положение, движение и то, сколько имеют они между собою
связи или расстояния. Протекши все это умом, обойдя небо и став выше его, одною
мыслию обозри тамошние красоты: пренебесные воинства, ликостояния Ангелов,
начальства Архангелов, славу Господствий, председания Престолов, Силы, Начала,
Власти. Миновав все сие, оставив ниже своих помышлений всю тварь, возведя ум за
пределы сего, представь в мысли Божие естество неподвижное, непревратное,
неизменное, бесстрастное, простое, несложное, нераздельное, свет неприступный, силу
неизреченную, величину беспредельную, славу лучезарную, доброту вожделенную,
красоту неизмеримую, которая сильно поражает уязвленную душу, но не может по
достоинству изображена быть словом.
Там Отец, и Сын, и Святой Дух, - несотворенное естество, владычественное
достоинство, естественная благость. Отец - начало всего, причина бытия существ, корень
живущих. Отсюда происшел источник жизни, мудрость, сила, неразнственный образ
невидимого Бога, от Отца рожденный Сын, живое Слово, сущий Бог и сущий у Бога;
сущий, а не привзошедший; существующий прежде веков, а не впоследствии стяжанный;
Сын, а не стяжание; Производитель, а не произведение; Творец, а не тварь; сущий всем
тем, чем есть Отец. Сын, сказал я, и Отец. Обрати внимание на сии личные свойства.
Пребывая в том, что Он - Сын, Он есть все то, что есть Отец, по изречению Самого
Господа, Который говорит: вся, елика имать Отец, Моя суть (Ин. 16, 15). Ибо
действительно Образу принадлежит все то, что есть в Первообразе. Видехом, говорит
евангелист, славу Его, славу яко Единороднаго от Отца (Ин. 1, 14). То есть не по дару и
благодати даны Ему видные свойства, но по естественному общению Сын имеет
достоинство Отчего Божества. Ибо принимать - общее достояние твари; но иметь по
естеству - свойственно Рожденному. Посему как Сын естественно обладает Он
принадлежащим Отцу; как Единородный имеет все в Самом Себе совокупно, ничего не
разделяя с другим. Поэтому из самого наименования: Сын, научаемся, что Он имеет
общее с Отцом естество; не повелением создан Он, но из сущности воссиял неразлучно,
не во времени соединен с Отцом, равен Ему в благости, равен в силе, имеет общую с Ним
славу. Ибо что иное Он, как не печать и образ, показывающий в Себе всецелого Отца?
А что после сего, домостроительствуя спасение людей, которое показал, явившись
нам во плоти, говорит Он тебе относительно к телесному устроению, называя Себя
посланным, не могущим о Себе творити ничесоже (Ин. 5, 38, 30), приявшим заповедь
(Ин. 10, 18), и тому подобное, то сие да не подаст тебе повода к уничижению Божества
Единородного; потому что снисхождение к твоей немощи не должно быть умалением
достоинства Сильного. Напротив того, естество разумей боголепно, а уничижительные
речения принимай в отношении к домостроительству. Если бы мы в настоящем слове
захотели о таких речениях рассуждать подробно, то неприметным для себя образом, ввели
бы в предмет свой великое и даже бесчисленное множество слов.
Но возвратимся к предложенному, а именно, к тому, что мысль, когда она в
состоянии очистить себя от вещественных страстей, оставить ниже себя всякую
умопредставляемую тварь и, подобно какой-нибудь рыбе, из глубины изникнуть на самую
поверхность, став в чистоте твари, там узрит Духа Святого, где Сын и где Отец, узрит, что
и Дух, сосущественно и по естеству, имеет все - благость, правоту, святыню, жизнь. Ибо
сказано: Дух Твой благий (Пс. 142, 10); и еще: Дух прав; и еще: Дух Святый (Пс. 50, 12, 13).
И Апостол говорит: закон Духа жизни (Рим. 8, 2). Все это не приобретено Им, и не
впоследствии привзошло, но как от огня неотделимо, что он греет, и от света, что он
светит; так неотделимо и от Духа, что Он святит, животворит, что Он - благость, правота.
Поэтому Дух состоит там - там, в блаженном Естестве; не ко множеству причисляется, но
умосозерцается в Троице; единично возвещается, а не включается в сочетания многих.
Ибо как Отец един, и Сын един, так един и Святой Дух. Служебные же духи в каждом
чине представляют нам едва исчислимое множество. Посему не ищи в тварях Того, Кто
выше твари; Освящающего не низводи в ряд с освящаемыми. Дух исполняет Ангелов,
исполняет Архангелов, освящает Силы, все животворит. Он, разделяемый всей твари, и
каждым по-своему приемлемый, не умаляется от множества причастников. Хотя всем
подает Свою благодать, однако же не тратится на приобщающихся, но и принимающие
исполняются, и Сам Он не оскудевает. И как солнце, освещая тела, и в различных видах
имея их своими причастниками, не умаляется от множества причащающихся, так и Дух,
всем сообщая Свою благодать, пребывает неумаленным и нераздельным. Всех просвещает
к познанию Бога, вдохновляет пророков, умудряет законодателей, совершает
священников, укрепляет царей, приводит в благоустройство праведных, украшает
целомудренных, сообщает дарование исцелений, оживотворяет мертвых, разрешает
узников, усыновляет чуждых. Производит сие чрез рождение свыше. Если возьмет мытаря
верующего, делает его евангелистом (Мф. 9, 9). Если будет в рыбаре, совершает его
богословом (Мф. 4, 18-19). Если найдет гонителя кающегося, соделывает его Апостолом
языков [1], проповедником веры, сосудом избранным (Деян. 9, 15). Им немощные крепки,
бедные богатеют; Им невежды словом мудрее мудрых. Павел немощен, но присутствием
Духа главотяжи от пота тела его сообщают исцеление приемлющим (Деян. 19, 12). И
сам Петр был обложен немощным телом, но, по обитающей в нем благодати Духа, тень,
падавшая от тела его, прогоняла болезни страждущих (Деян. 5, 15). Бедны были Петр и
Иоанн, потому что не имели сребра и злата, но подавали здравие, которое драгоценнее
золота. Ибо хромой, от многих получая золотые монеты, оставался еще нищим, но, прияв
благодать от Петра, перестал нищенствовать, скача, как елень, и хваля Бога (Деян. 3, 2-9).
Иоанн не знал мирской мудрости, но силою Духа провещавал глаголы, в которые не
может проникать никакая мудрость. Дух и на небе пребывает, и землю наполняет: везде
присутствует и ничем не объемлется. Всецело обитает в каждом и всецело пребывает с
Богом. Не служебно преподает дары, но полновластно разделяет дарования; ибо сказано
разделяют властию коемуждо якоже хощет (1 Кор. 12, 11). Хотя посылается по
домостроительству, но действует свободно.
Будем молиться, чтобы пребывал Он в душах наших, и ни в какое время не оставлял
нас, по благодати Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки
веков! Аминь.
Примечания:
[1] Народов.
Беседа 16
На слова: "В начале бе Слово" (Ин. 1, 1)
Всякое евангельское изречение возвышеннее прочих наставлений Духа, поколику в
последних глаголах нам чрез рабов-пророков, а в евангелиях самолично беседовал с нами
Владыка. Наиболее же велегласный в самой евангельской проповеди, вещавший то, что
невместимо всякому слуху и выше всякого разумения, есть Иоанн, сын громов. И теперь
только слышали мы чтенное начало его евангельской книги. В начале бе Слово, и Слово бе
у Бога, и Бог бе Слово.
Знаю, что многие из тех, которые непричастны слову истины и кичатся мирской
мудростью, дивились словам сим и отважились включить их в собственные свои
сочинения; ибо диавол - тать, и наши учения разглашает своим провещателям. А если и
плотская мудрость столько дивилась силе слов сих, что будем делать мы, ученики Духа?
Мимоходом ли выслушаем и такое только сделаем заключение, что есть в них некоторая
небольшая сила? Но кто столько страждет бесчувственностию, чтобы не поразиться такою
красотою мысли, столь непостижимою глубиною догматов, и не пожелать истинного их
уразумения?
Однако удивляться прекрасному не трудно; приобрести же точное понятие о том,
что приводит в удивление, сие трудно и неудободостижимо. Ибо нет человека, который
бы не превозносил похвалами и сего чувственного солнца, с услаждением смотря на его
величину, красоту, соразмерность его лучей и яркий блеск. Впрочем, если поупорствует с
большим усилием устремить свои взоры на солнечный круг, не только не увидит
желаемого, но повредит наконец и верность зрения. Чему-то подобному, как думаю,
подвергнется мысль, усиливающаяся произвести подобное исследование сих речений: в
начале бе Слово. Кто составит соответственное предмету понятие о начале? Какая сила
речений окажется способною равносильно выразить представляемое в уме?
Намеревающийся передать нам богословие о Сыне Божием положил слову своему
не другое какое начало, как начало всяческих. Дух Святой знал восстающих на славу
Единородного; предуведал тех, которые будут предлагать нам лжеумствования,
изобретаемые ими к погибели слушателей; а именно: "Если Сын рожден, то не был; и
прежде нежели рожден, Его не было; и: из небытия пришел в самостоятельность".
Подобное сему произносят языки, изощренные словопрением, паче всякого меча
обоюдоострого. Поэтому, чтобы никто не мог сказать подобного сему, Дух Святой,
предварив Евангелием, сказал: в начале бе Слово. Если удержишь сие изречение,- не
потерпишь ничего опасного от людей злохудожных. Ибо, если скажет кто: "Ежели Сын
рожден, то не был",- ты отвечай: в начале бе. Но, скажет, как же был прежде нежели
рожден? Ты не отступайся от этого бе; не оставляй сего в начале. У начала невозможно
представить какой-нибудь крайний предел; ничего не найдется, что было бы вне начала.
Да не приводит тебя в обман кто-нибудь многозначительностию речения. Ибо много
начал у многих вещей этой жизни. Но одно начало - превыше всего. Начало пути блага,
сказала притча (Притч. 16, 6). Но начало пути - первое движение, откуда начинаем
шествие, у которого можно найти предыдущее. Начало премудрости страх Господень
(Пс. 110, 10). И у сего начала есть нечто другое предшествующее. Ибо в уразумении
искусств служит началом изучение первых оснований. Потому страх Господень есть
первое основание мудрости; но есть нечто первоначальнее сего начала, именно, состояние
души в человеке еще не умудренном и не приявшем в себе страха Божия. Началами
называются также гражданские власти, высочайшие достоинства; но сии начала служат
началом только для некоторых, и каждое есть начало в отношении к чему-либо одному.
Ибо начало черты - точка, начало поверхности - черта, а начало тела - поверхность. И
начала сложного слова - буквы.
Но не таково оное Начало. Ибо ни с чем оно не связано, ничему не подчинено, не в
отношении к чему-либо рассматривается, но свободно и независимо, отрешено от всякого
отношения к другому; за него не преступает разумение; для него нельзя и найти чего-либо
запредельного. Ибо, если станешь усиливаться представлением ума перейти за сие начало,
то найдешь, что оно само идет вперед тебя и предваряет твои мысли. Дай уму своему
идти, сколько хочет, и простираться выше и выше; потом найдешь, что ум, после
тысячекратных скитаний и после напрасных усилий, опять возвращается к самому себе,
потому что не может оставить начало ниже себя. Поэтому всегда оказывается, что начало
простирается далее мыслимого и обширнее его.
Итак: в начале бе Слово. О чудо! Как все речения равносильно сопряжены между
собою! Слово бе, равнозначительно с словом в начале. Где хулитель? Где язык
христоборный, говорящий: "Было некогда, когда Он не был?" - Слушай, что говорит
Евангелие: в начале бе. А если был в начале, то когда же не был? Нечестие ли их
оплакивать мне или с отвращением смотреть на их невежество? Но "прежде нежели
рожден, Его не было"? Но знаешь ли "когда" рожден, чтобы это "прежде" относить ко
времени? Ибо "прежде" - речение времени, предполагающее давность одного
сравнительно с другим. А есть ли сообразность, чтобы Творец времени имел рождение,
подлежащее именованиям, употребляемым о времени? Итак: в начале бе. Ежели не
отступишь от сего бе, то лукавой хуле не дашь никакого доступа. Ибо находящиеся на
море, когда держатся на двух якорях, презирают бурю; так и ты, если душа твоя будет
укрыта под защитой сих речений, посмеешься этому лукавому смятению, какое духи
злобы производят в мире, приводя в колебание веру многих.
Но мысль наша доискивается: кто бе в начале? Сказано: Слово. Какое слово?
Человеческое ли слово? или слово ангельское? Так, Апостол открыл нам, что и Ангелы
имеют свой собственный язык, когда сказал: аще языки человеческими глаголю и
ангельскими (1 Кор. 13, 1). Притом понятие слова двояко: есть слово, произносимое
голосом, но по произношении исчезает в воздухе; и есть слово внутреннее, заключенное в
сердцах наших, мысленное и иное искусственное слово.
Посему смотри, чтобы не ввела тебя в обман подобоименность слова. Ибо как быть
в начале человеческому слову, когда человек получил начало бытия уже потом? Прежде
человека - звери, прежде человека - скоты, все пресмыкающиеся, все живущее на суше и в
воде, птицы небесные, звезды, солнце, луна, растения, семена, земля, море, небо; поэтому
не человеческое слово бе в начале; но и не ангельское; потому что всякая тварь позднее
веков от Творца получила начало бытия. Но и слово в сердце, и оно новее каждого
мысленного предмета.
Напротив того, боголепно понимай Слово. Ибо беседующий с тобою об
Единородном, Его наименовал Словом, как несколько после называет Его светом, и
жизнию, и воскресением. И ты, слыша речение: "свет", не обращаешься к этому
чувственному и глазам видимому свету; и слыша речение: "жизнь", не разумеешь сей
общей жизни, какою живут и бессловесные; так слыша и речение: "слово", остерегайся,
чтобы, по немощи своей мысли, не увлечься в мысли, пресмыкающиеся по земле и
низкие, но исследуй смысл речения. Почему Слово? Чтобы показано было, что произошел
из ума. Почему Слово? Потому что рожден бесстрастно. Почему Слово? Потому что Сын
- образ Родившегося, всецело показывающий в Себе Родившего, ничего не отделивший от
Него, и Сам в Себе совершенный, как и наше слово изображает собою целое наше
понятие. Ибо что помыслили мы в сердце, то же самое произнесли речью; и выговоренное
есть изображение сердечного мышления, потому что слово произносится от избытка
сердца. Сердце наше есть как бы некоторый источник, а произносимое слово - как бы
некоторый ручей, текущий из сего источника. Поэтому утекает столько же, сколько
источено первоначально; каково сокровенное, таково и обнаруженное. Итак, наименовал
Словом, чтобы изобразить тебе бесстрастное рождение Отца, изложить богословское
учение о совершенном существовании Сына, а чрез сие показал довременное единение
Сына со Отцом. Ибо и наше слово - порождение ума, рождаемое бесстрастно; оно не
отсекается, не отделяется, не истекает; но всецелый ум, пребывая в собственном своем
составе, производит всецелое и совершенное слово; и происшедшее слово заключает в
себе всю силу породившего ума. Почему, что благочестиво, то из речения: "слово", бери в
богословие об Единородном; а что найдешь несходным и видимо несообразным, того
избегай и всеми мерами старайся то миновать.
В начале бе Слово. А если бы сказал: в начале бе Сын, то с наименованием Сына
привходило бы у тебя понятие о страсти; потому что рождаемое у нас рождается во
времени, рождается со страстию. Посему предварительно наименовал Словом,
предупреждая неприличные предположения, чтобы душу твою сохранить неуязвленною.
И Слово бе у Бога. Опять бе, ради говорящих хульно, что Сына не было. Где было
Слово? Не в месте, потому что не объемлется местом беспредельное. Где же было? У
Бога. Отец не в месте, и Сын не в каком-либо объеме, и не в известном очертании
заключен; но как бесконечен Отец, так бесконечен и Сын. Что ни представишь умом, куда
ни пойдешь духом своим,- найдешь, что всюду сораспростерта Ипостась Сына.
И Слово бе у Бога. Подивись точности каждого речения; не сказал: в Боге было
Слово, но у Бога, чтобы изобразить отличительное свойство Ипостаси. Не сказал: в Боге,
чтобы не подать повода к слиянию Ипостаси. Ибо лукава и эта хула, когда стараются все
смешать, говорят, что одно подлежащее - Отец и Сын и Святой Дух, но одному предмету
даны различные наименования. Лукаво это нечестие; его не менее должно бегать, как и
тех, которые хульно утверждают, что Сын Божий по сущности не подобен Богу и Отцу.
И Слово бе у Бога. Речением: слово, воспользовавшись для того, чтобы показать
бесстрастие в рождении, вскоре потом устранил и вред, какой могли бы извлечь и из
самого речения: Слово. И как бы сам себя спасая от клеветы хулителей, говорит: что такое
Слово? - Бог бе Слово. Не ухищряйся в каких-то различениях слов и, по своей
злонамеренности, не наноси никакой хулы учению Духа. Тебе дано определение:
покорись Господу. Бог бе Слово.
Сей бе искони у Бога. Евангелист опять в немногих речениях сокращенно излагает
все свое богословие, какое передал нам об Единородном. Кто Сей? Сей Слово-Бог. Ибо
когда довел в тебе до правильности понятие о Нем, посредством учения как бы
напечатлел в душе твоей неведомое, и вселил бы в сердце твоем Слово-Христа: тогда
говорит: Сей. Каков Сей? Не обращай взоров вовне, теряя из виду Того, Кто показан тебе
этим указательным речением; но войди в таинницу своей души, и о Ком научен, что Он -
Бог Сущий в начале, происшедший как Слово, и Сущий у Бога, Того познав, Тому
почудившись, и поклонившись Владыке своему, утвердившемуся в тебе посредством
учения, познай, что Сей бе искони, то есть всегда у Бога Отца Своего.
Храните немногие речения, как печать назнаменовав в своей памяти. Они будут
нерушимою стеною при устремлении наветующих; они - спасительное ограждение для
душ от нападающих. Придет ли кто к тебе, и скажет: "Не сущий рожден; ибо если был, то
как рожден?" - Ты как демонского голоса бегай этой хулы на славу Единородного; а сам
возвратись и прибегни к евангельским речениям: в начале бе Слово, и Слово бе у Бога, и
Бог бе слово. Сей бе искони у Бога. Четырекратно скажи: бе, и отразишь это их: "не был".
Сии основания веры да будут незыблемы. На них, Бог даст, будут созидать и прочее.
Ибо не возможно беседовать с вами вдруг о всем: иначе продолжительностию слова
соделаем для вас бесполезным трудолюбиво собранное. Мысль, не имея сил обнять все
одним разом, подвергнется тому же, что терпит чрево, которое при излишестве
насыщения не способно переваривать сообщаемого ему. Потому желаю вам, чтобы вы
усладились вкушением и воспользовались предложенным. А я готов служить вам и
прочим, о Христе Иисусе Господе нашем, Которому слава и держава во веки веков!
Аминь.
Беседа 17
На день святого мученика Варлаама [I]
В прежние времена смерть святых чествовали сетованием и слезами. Горько плакася
Иосиф об умершем Иакове (Быт. 50, 1); немало сетовали иудеи о кончине Моисеевой
(Втор. 34, 8), и Самуила почтили многими слезами (1 Цар. 25, 1). А ныне ликуем при
кончине преподобных, потому что естество скорбного изменилось после креста. Не
плачем уже сопровождаем смерть святых, но в восторженных ликованиях веселимся при
их гробах; потому что смерть для праведных - сон, вернее же сказать, - отшествие к
лучшей жизни. Поэтому закалаемые мученики радуются; желание блаженнейшей жизни
умерщвляет в них ощущение болезней при заклании. Мученик смотрит не на опасности,
но на венцы; не ужасается ударов, но вычисляет награды; видит не исполнителей казни,
бичующих здесь на земле, но представляет себе Ангелов, приветствующих с неба; имеет в
виду не кратковременные опасности, но вечные воздаяния. И у нас уже мученики
пожинают светлый залог славы, потому что, от всех оглашаемые восторженными
приветствиями, из гробов уловляют они в мрежу свою тысячи народа.
Сие самое исполнилось ныне над мужественным Варлаамом. Прозвучала бранная
труба мученика и, как видите, собрала воинов благочестия. Провозглашен лежащий
Христов подвижник, и окрылил зрелище Церкви. И как сказал Владыка верных: веруяй в
Мя, аще и умрет, оживет (Ин. 11, 25), так мужественный Варлаам умер, и созывает
торжественные собрания; поглощен гробом, и приглашает к пиршеству.
Теперь благовременно нам воскликнуть: где премудр, где книжник, где совопросник
века сего? (1 Кор. 1, 20). Сегодня у нас непобедимым учителем благочестия поселянин,
которого мучитель влек, как удобоуловляемую добычу, но в котором, по испытании,
узнал непреодолимого воина, над которым смеялся за его неправильную речь, и который
устрашил ангельским мужеством: ибо нравы его не огрубели вместе с орудием слова, и
рассудок не оказал в себе тех же недостатков, какие были у него в слогах. Но стал он
вторым Павлом, с Павлом говоря: аще и невежда словом, но не разумом (2 Кор. 11, 6).
Бичующие его исполнители казни приходили в оцепенение, а мученик оказывался
возрастающим в силах; ослабевали руки строгающих, но рассудок строгаемого не
преклонялся; бичи расторгали сплетения жил, но крепость веры делалась более
нерасторгаемою; исчезала плоть на истерзанных боках, но цвело любомудрие разума;
большая часть плоти омертвела, но мученик был бодр, как не начинавший еще подвигов.
Когда любовь к благочестию поселится в душе, тогда все виды браней для нее
смешны, и все терзающие ее за любимый предмет более услаждают, нежели поражают.
Свидетелем мне в этом любовь Апостолов, которая некогда делала для них приятными
бичи иудеев. Ибо сказано: идяху радующеся от лица собора, яко за имя Его сподобишася
безчестие прияти (Деян. 5, 41).
Таков и ныне прославляемый нами воин. Мучения вменял он себе в веселие,
бичуемый думал, что бросают в него розами; теней нечестия избегал, как стрел, а гнев
судии почитал тенью дыма; смеялся свирепым приказам копьеносцев; шествовал среди
опасностей, как среди венков; увеселялся побоями, как почестями; жесточайшим
мучениям радовался, как бы блистательнейшим наградам; презирал обнаженные мечи; с
таким же ощущением принимал на себя руки исполнителей казни, как бы они были мягче
воска; древо казни лобызал, как спасительное; темничными затворами наслаждался, как
лугами; вновь изобретаемыми мучениями услаждался, как разнообразием цветов. Правая
рука его была крепче огня, который враги употребили против него как последнее
средство. Ибо, возложив огонь на жертвенник для возлияния демонам, привели и
поставили пред ним мученика, и велев ему над жертвенником держать распростерши
правую руку, употребили ее вместо медного алтаря, злодейски возлагая на нее горящий
ладан. Они надеялись, что рука, препобежденная силою огня, вскоре по необходимости
сложит ладан на жертвенник.
Увы, какое хитросплетенное обольщение нечестивых! "Поелику,- говорят они,-
тысячи ран не поколебали его воли, то поколеблем пламенем хотя руку упорного борца.
Поелику разнообразными средствами не потрясли его душу, то приведем в потрясение по
крайней мере десницу, действуя на нее огнем". Но жалкие эти люди не воспользовались
сею надеждой. Ибо, хотя пламень пожигал руку, но рука продолжала держать на себе
пламень подобно пеплу; она не обратила хребта, подобно беглецам, враждующему огню;
но неизменно держалась, доблестно борясь с пламенем, и дала мученику случай сказать
словами пророка: благословен Господь Бог мой, научаяй руце мои на ополчение, персты
моя на брань (Пс. 143, 1). Огонь вступил в брань с рукою, и поражение оказывалось на
стороне огня. Завязалась борьба между пламенем и правой рукою мученика, и рука
одержала какую-то небывалую в борьбах победу; хотя пламень проникал сквозь руку,
однако же рука была еще распростерта для борьбы. Подлинно, это рука, превосходящая
упорством огонь! Рука, не учившаяся уступать огню! Огонь, наученный терпеть
поражение от руки! Железо уступает огню, смягчаемое его мучительной силой. Медь не
противится его властительству. Огнем препобеждается твердость камней. Но все
преодолевающая сила огня, сожигая простертую руку мученика, не поколебала ее!
Справедливо мученик мог воскликнуть при сем к Владыке: удержал еси руку десную мою,
и советом Твоим наставил мя еси, и со славою приял мя еси (Пс. 72, 23-24).
Как наименую тебя, доблий воин Христов? Назову ли изваянием? Но много унижу
твою терпеливость. Огонь, приняв на себя изваяние, размягчает его; а правую твою руку
не убедил и к тому, чтобы она показала движение. Наименую ли тебя железом? Но
нахожу, что и этот образ ниже твоего мужества. Ты один убедил пламень не делать
насилия руке; ты один имел руку алтарем. Ты один пламенеющею десницею поражал
лица демонов, и тогда обращенною в уголь рукою поразил их главы, а ныне обращенною
в пепел десницею попираешь и ослепляешь их полчища.
Но для чего детским лепетом уничижаю добляго подвижника? Уступим место языку
величественнейших в честь его песней; призовем на сие велегласнейшие трубы учителей.
Восстаньте теперь передо мною вы, славные живописатели подвижнических заслуг!
Добавьте своим искусством это неполное изображение военачальника! Цветами вашей
мудрости осветите неясно представленного мною венценосца! Пусть буду побежден
вашим живописанием доблестных дел мученика; рад буду признать над собою и ныне
подобную победу вашей крепости. Посмотрю на эту точнее изображенную вами борьбу
руки с огнем. Посмотрю на этого борца, живее изображенного на вашей картине. Да
плачут демоны, и ныне поражаемые у вас доблестями мученика! Опять да будет показана
им палимая и побеждающая рука! Да будет изображен на картине и Подвигоположник в
борьбах, Христос, Которому слава во веки веков! Аминь.
Примечания:
[I] Память сего святого мученика совершается Церковью в 19 день ноября.
Беседа 18
На день святого мученика Гордия [1]
Таков естественный закон у пчел - не вылетать из ульев, пока не будет
предводительствовать ими в полете царь. И я, поелику вижу, что народ Господень в
первый раз идет ныне к небесным цветам - мученикам, ищу предводителя. Кто же подвиг
этот многочисленный рой? Кто зимнюю унылость превратил в весеннюю светлость? Ибо
народ ныне действительно в первый раз, как бы из ульев, высыпав из города, наполнил
своими толпами это украшение предградия, это священное и прекрасное поприще
мучеников. А поелику чудо мученика и меня, возбудив и доведя до забвения немощи,
привело сюда, то, как бы на цветке каком, прожужжу и я посильным голосом деяния сего
мужа, совершив тем дело и благочестивое и вместе приятное здесь присутствующим. Ибо
похваляему праведну, возвеселятся людие, говорил нам недавно премудрый Соломон
(Притч. 29, 2).
Впрочем, недоумевал я сам себе, что значит загадка сия у приточника: то ли, когда
какой-нибудь ритор, или искусный вития составит слово на удивление слушателям, тогда
увеселяются люди каким-то увлекательным звуком, приятно поражающим слух, одобряя и
изобретение мыслей, и расположение, и пышность, и стройное течение речи? Но сего
никак не мог сказать тот, кто никогда не употреблял такого рода речи. Не мог советовать
нам - торжественно с велеречием говорить похвалы блаженным, кто сам везде
предпочитал слог ровный и речь безыскусственную. Поэтому, что же говорит он? То, что
люди веселятся духовным веселием, при одном напоминании о заслугах праведников,
возбуждаясь к соревнованию и подражанию благам, о которых слышат. Ибо история
людей, благоустроенных в жизни, ищущим спасения дает как бы некоторый свет,
озаряющий путь жизни. Потому, как скоро мы выслушаем жизнь Моисея, повествуемую
Духом, тотчас рождается в нас соревнование добродетели сего мужа, и кротость нрава для
каждого становится достоподражаемою и достоуважаемою. Другим людям похвалы
слагаются чрез распространение слов; а в рассуждении праведников, и того, что
действительно соделано ими, достаточно к показанию превосходства их добродетели.
Посему, когда пересказываем жития прославившихся благочестием, прежде всего
Владыку прославляем в рабах Его; восхваляем же праведников засвидетельствованием о
том, что знаем, и людей увеселяем слышанием прекрасного. Так жизнь Иосифа есть
увещание к целомудрию, а повествование о Сампсоне - побуждение к мужеству.
Поэтому Божественное училище не знает закона похвальных речей, вменяет же в
похвальную речь свидетельство о делах, как и к похвале святых достаточное, и
стремящимся к добродетели в довольной мере полезное.
Как закон похвальных речей тот, чтобы доведаться об отечестве, разыскать род,
описать воспитание, так наше правило, умолчав о соприкосновенном, наполняет
свидетельство тем, что собственно принадлежит каждому. Досточестнее ли я от того, что
город совершил некогда трудные и великие подвиги, воздвиг славные памятники побед
над врагами? Что мне из того, если положение его благоприятно, удобно и зимою и
летом? А если он и людьми изобилен, и может прокормить много скота, какая мне из
этого польза? Пусть и множеством коней превосходит все города под солнцем; может ли
это соделать нас совершеннейшими в человеческой добродетели? А также, описывая
вершины соседней горы, что они заоблачны и высоко подъемлются в воздухе, не
обманываем ли сами себя тем, что будто бы чрез это восписываем похвалу людям? Всего
будет смешнее, когда праведники презирают целый мир, а мы станем наполнять
похвальные им речи ничего не стоящими малостями. Итак, достаточно памятование для
всегдашней пользы. Ибо самим праведникам не нужно приращение славы, но нам,
которые еще в этой жизни, необходимо памятование для подражания. Как за огнем само
собою следует то, что он светит, и за миром - то, что оно благоухает, так и за добрыми
делами необходимо следует полезное.
Впрочем, и то не маловажно, чтобы в подробности узнать истину совершившегося
тогда; потому что нам передан неясный слух, которым сохранены доблестные мужа сего
дела в подвигах; и наше, как кажется, дело - уподобляться живописцам. И они, когда
списывают изображения с изображений, весьма далеко (что и естественно) уклоняются от
подлинников; и нам, которые лишены зрения самых действий, немалая настоит опасность
- умалить истину. Но поелику настал день, приносящий нам память мученика, который
славно подвизался в свидетельстве за Христа, то скажем что знаем.
Он родился в сем городе, за что и более любим мы его, потому что он - собственное
наше украшение. Как плодовитые дерева возращенные ими плоды отдают собственной
земле, так и сей мученик, произойдя из недр нашего города и восшедши на величайшую
высоту славы, родившему и воспитавшему его городу даровал наслаждение собственными
его плодами благочестия. Прекрасны плоды и иноземные, когда они сладки и питательны;
но гораздо приятнее чужеземных плоды отечественные и туземные: они, сверх
наслаждения, по близости к нам, доставляют еще и некоторое украшение.
Гордий, вписанный в военную службу, и в воинских списках отличаясь и телесною
силою, и душевным мужеством, делается славен; почему начальству его вверено сто
воинов. Когда же мучитель того времени лютость и жестокость души простер до того, что
объявил войну Церкви и богоборную руку поднял на благочестие, повсюду сделаны
объявления, и на каждом торжище, на каждом видном месте прочитаны указы не
поклоняться Христу или поклоняющимся наказанием будет смерть; дано также
повеление, чтобы все кланялись идолам и почитали богами камни и дерева, на которых
искусство отпечатлело некоторый образ, или не покоряющиеся жестоко постраждут;
когда во всем городе были беспорядок и мятеж, а благочестивые подверглись грабежу;
расхищали имущество, мучили побоями тела христолюбцев; жен влекли по всему городу,
не миновали юности, не уважали старости; не сделавшие никакой неправды терпели, как
злодеи; тесными делались темницы, опустели богатые дома, а пустыни наполнялись
бегущими; виною же терпевших все это было благочестие; и отец предавал сына; сын
доносил на отца; братья неистовствовали друг на друга; рабы восставали на господ,-
какая-то страшная ночь объяла мир; от диавольского умоповреждения все не узнавали
друг друга: дома молитвы разоряемы были руками нечестивыми; ниспровергались
жертвенники; не было ниже приношения, ниже кадила, ни места, еже пожрети (Дан. 3,
38); но все, подобно облаку, обдержало страшное уныние; изгоняемы были служители
Божии; всякое благочестивое собрание было приводимо в ужас, а демоны ликовали, все
оскверняя туком и кровию,- тогда сей доблий муж, предварив принуждение судилищ,
свергнув с себя воинское препоясание, удалился из города. Презрев власть, презрев славу,
всякого рода богатство, родство, друзей, рабов, наслаждение жизнию, все, что вожделенно
для людей, пошел в самые глубокие и непроходимые для людей пустыни, жизнь со
зверями почитая для себя более приятною, нежели общение с идолослужителями, и
подражая в сем ревнителю Илии, который, когда увидел превозмогающее идолослужение
сидонянки, удалился на гору Хорив и жил в пещере, взыскуя Бога, пока не увидел
желаемого, сколько человеку можно видеть Бога. Таков был и Гордий, бежавший
городских мятежей, торжищной толпы, высокомерия чиновников, судилищ клеветников,
продающих, покупающих, клянущихся, говорящих лживо; сквернословия, сладкоречия и
всего иного, что городское многолюдство влечет за собою, как корабль - малую ладью.
Очищая слух, очищая очи, и прежде всего очистив сердце, чтобы прийти в
состояние видеть Бога и стать блаженным, он видел в откровениях, изучал тайны, ни от
человек, ни человеками (Гал. 1, 1), но имея великого учителя - Духа истины. Отсюда
перешедши к размышлению о жизни, как бесполезна, как суетна, как малосущнее всякого
сновидения и всякой тени, сильнее возбудился к вожделению вышнего звания.
И как подвижник, ощутив, что довольно уже упражнял себя и умастил к подвигу
постами и бдениями, молитвами, постоянным и непрерывным поучением в словесах Духа,
заметил тот день, в который весь город поголовно, совершая празднество в честь
браннолюбивого демона, занял место зрелища, чтобы видеть конское ристалище. Итак,
когда весь город собрался вверху, были там и иудей, и эллин, а к ним примешалось
немалое число и христиан, которые, живя без осторожности, заседая с сонмом суетным
(Пс. 25, 4), не уклоняясь от сборищ лукавнующих (Пс. 63, 3), и в этот раз стали зрителями
быстрого бега коней и опытности возниц; когда и рабов отпускали господа, и дети из
училищ бежали на зрелище, явились и женщины из простого народа и незнатные; когда
поприще было полно, и все уже напрягали взоры видеть ристание коней,- тогда сей
доблий муж, великий сердцем, великий разумом, с высоты горы сойдя на место зрелища,
не устрашился народа, не стал вычислять, какому множеству враждебных рук предает
себя, но с бестрепетным сердцем и возвышенным разумом, как бы сквозь частые камни
или множество дерев, протеснившись сквозь сидевших вкруг поприща, стал посредине,
подтверждая собою то слово, что праведник яко лев уповает (Притч. 28, 1). И сколько
неустрашим был душою, что, стоя на открытом месте среди зрелища, с бестрепетным
дерзновением (и доныне живы некоторые из слышавших это) возгласил следующие слова:
Обретохся не ищущим мене, явлен бых не вопрошающим о мне (ср.: Ис. 65, 1), показывая
тем, что не нуждою приведен в опасность, но добровольно отдал себя на подвиг в
подражание Владыке, Который, неузнанный иудеями во мраке ночи, Сам объявил о Себе.
Необычайностию зрелища вскоре обратил на себя внимание зрителей человек по
наружности одичавший, у которого от продолжительного пребывания в горах голова была
всклокочена, борода стала длинна, одежда грязна, все тело иссохло; в руке у него был
жезл, и с боку висела сума. Во всем же этом видна была какая-то приятность, втайне его
озаряющая. А как скоро узнали, кто он,- тотчас подняли все смешанный крик. Присные [2]
по вере рукоплескали от радости, а враги истины побуждали судию убить его и наперед
уже осуждали на смерть. Все исполнилось криком и смятением; перестали смотреть на
коней; перестали смотреть на возниц, показ колесниц обратился в напрасный шум. Ни у
кого не было досуга глазам видеть что-нибудь, кроме Гордия; ничей слух не терпел
слышать что-либо иное, кроме его слов. Какой-то неясный гул, подобный легкому ветру,
проходя по всему собранию зрителей, оглашал ристалище. Когда же глашатаями подан
народу знак к молчанию, утихли свирели, замолкли многочисленные органы. Слушали
Гордия, смотрели на Гордия.
Тотчас он представлен был к градоначальнику, который тут же сидел и располагал
подвигом ристания. Сначала тихим и кротким голосом спрошен Гордий: кто он и откуда?
А когда наименовал отечество, род, степень достоинства, какую занимал, причину
бегства, возвращение,- тогда присовокупил: "Я здесь, чтобы самым делом доказать
презрение к вашим приказам и веру в Бога, на Которого возложил я упование. Я здесь, ибо
слышал, что многих превосходишь ты свирепостию, потому и избрал это время, как
удобное к исполнению моего желания". Сими словами, подобно огню, воспламенив
ярость градоначальника, возбудил против себя все его неистовство. "Позови исполнителей
казни, - говорит он. - Где свинцовые шары? Где бичи? Пусть растянут его на колесе;
вывертывают ему члены на дереве; принесут орудие пытки, приготовят зверей, огонь, меч,
крест, яму. Но что приобретает,- продолжал он,- однажды навсегда умирая, этот
беззаконник?" - "Сколько же терплю ущерба,- сказал немедленно Гордий,- что не могу
умереть за Христа многократно!" А градоначальник, при своей природной свирепости,
делался еще более жестоким, смотря на достоинство мученика и почитая собственным
бесчестием мужественную возвышенность его мысли. Чем более видел неустрашимости в
его сердце, тем более ожесточался и тем более усиливался противоборство сего мужа
препобедить измышлением мучений. Так действовал градоначальник!
А мученик, обращая взор к Богу, услаждал свою душу словами священных псалмов,
говоря: Господь мне помощник, и не убоюся: что сотворит мне человек (Пс. 117, 6); и: не
убоюся зла, яко Ты со мною еси (Пс. 22, 4), и повторяя другие изречения, с ними сходные
и возбуждающие к мужеству, какие знал он из Божиих словес. Сколько же далек он был
от того, чтобы уступить угрозам и бояться, что сам призвал к себе мучения. "Что
медлите,- говорил он,- что стоите? Терзайте тело, вывертывайте члены, мучьте как
угодно! Не завидуйте мне в блаженном уповании. Чем более увеличиваете мучения, тем
большее готовите мне воздаяние. У нас есть об этом договор со Владыкою. За язвы,
появляющиеся на теле, в воскресение процветает на нас светлое одеяние, за бесчестие -
венцы; за темницу - рай; за осуждение с злодеями - пребывание с Ангелами. Сейте на мне
больше, чтобы пожать мне еще гораздо больше".
Когда же не могли преодолеть его страхом и дело оказалось неисполнимым,
переменив средства, прибегали к ласкам. Ибо таково ухищрение диавола: робкого
устрашает, мужественного расслабляет. Такова была и тогда хитрость злокозненного.
Когда увидел, что мученик не уступает угрозам,- покушался окружить его обманами и
приманками. И дары обещал, и одни уже давал, а в других ручался, что даны будут царем,
именно же: значительное место в войске, денежные награды и все, чего бы ни захотел.
Когда же покушение его не удалось,- блаженный, слыша обещания, посмеялся его
безумию, если он действительно думал дать что-нибудь равноценное Небесному
Царствию,- тогда мучитель не мог уже владеть гневом, обнажил меч, сам принял на себя
должность исполнителя казни, и рукою и языком совершая убийство, осудил блаженного
на смерть.
Все зрители перешли на сие место, и кто оставался в домах, все стеклись к
городским стенам,- все смотрели на это великое и подвижническое зрелище, дивное для
Ангелов, и для всей твари, мучительное для диавола, страшное для бесов. Город опустел
от жителей; подобно какому-то потоку, народ толпами стремился на место сие: не хотели
лишить себя зрелища ни одна женщина, ни один мужчина, неизвестный или знатный;
стражи домов оставили свою стражу; незапертыми остались лавки купцов; товары лежали
брошенные на торжищах. Единственною стражею и безопасностию для всего служило то,
что все ушли, и даже худого человека не оставалось в городе. Рабы оставили господские
службы, и что ни было в городе пришлых и туземцев, все явились здесь видеть мученика.
Тогда и дева, осмелившись предстать мужским взорам, и старец, и больной, пересиливая
свою немощь, были вне городских стен.
Друзья, обступив блаженного, стремящегося к жизни, приобретаемой смертию,
окружали его, оплакивая и лобызая в последний раз. Проливая о нем горячие слезы,
умоляли не предавать себя огню, не губить своей юности, не оставлять этого приятного
солнца. Другие пытались сладкоречивыми советами ввести его в заблуждение, говорили:
"Словом только произнеси отречение, а в душе имей веру, какую хочешь. Без сомнения
же, Бог внемлет не языку, но мысли говорящего. Так можно тебе будет и судью смягчить,
и Бога умилостивить". Но мученик был непреклонен, несокрушим и неуязвим при всех
приражениях искушений. Незыблемость его мысли можешь уподобить храмине мудрого,
которую, по причине безопасного утверждения на камени, не сильны поколебать ни
неукротимые порывы ветров, ни сильный дождь, льющийся из облаков, ни разлившиеся
потоки (Мф. 7, 24-25).
Таков был сей муж, соблюдающий непоколебимым утверждение веры во Христа
(Кол. 2, 5). Духовными очами видя, что диавол ходит вокруг, и одного побуждает к
слезам, другому содействует в сладкоречии,- мученик плачущим говорит словами
Господа: "Не плачитеся о мне (Лк. 23, 28), но плачьте о богоборцах, которые подобным
образом отваживаются поступать с благочестивым, и этим пламенем, который возжигают
для нас, сокровиществуют себе огонь геенский; престаньте плакать и сокрушать мне
сердце: я не один только раз, но и тысячекратно, если бы это было возможно, готов
умереть за имя Господа Иисуса". А тем, которые советовали отречься на словах,
ответствовал только, что "язык, сотворенный Христом, не потерпит выговорить что-
нибудь против Творца своего". Сердцем бо веруем в правду, усты же исповедуем во
спасение (Рим. 10, 10). Ужели воинский чин лишен надежды на спасение? Ужели нет ни
одного благочестивого сотника? Припоминаю первого сотника, который, стоя при кресте
Христовом, и по чудесам сознав силу, когда еще не остыла дерзость иудеев, не убоялся их
ярости, и не отказался возвестить истину, не исповедал и не отрекся, что воистинну
Божий Сын бе (Мф. 27, 54). Знаю и другого сотника, который о Господе, когда был еще
во плоти, познал, что Он Бог и Царь сил, и что Ему достаточно одного повеления, чтобы
чрез служебных духов посылать пособия нуждающимся. О вере его и Господь
подтвердил, что она больше веры всего Израиля (Мф. 8, 10). А Корнилий, будучи
сотником, не удостоился ли видеть Ангела и напоследок чрез Петра не получил ли
спасение? Его милостыни и молитвы услышаны были Богом (Деян. 10, 31). Их-то
учеником хочу быть я. Как же отрекусь Бога моего, Которому поклонялся с детства? Не
ужаснется ли небо свыше? Не омрачатся ли звезды надо мною? Удержит ли меня даже
земля? Не льститеся: Бог поругаем не бывает (Гал. 6, 7); от уст наших судит нас; по
словам оправдывает, по словам же и осуждает (Лк. 19, 22). Ужели не читали страшной
угрозы Господа: иже отвержется Мене пред человеки, отвергуся его и Аз пред Отцем
Моим, Иже на небесех (Мф. 10, 33)? Но для чего советуете мне ухищряться в этом? Для
того ли, чтобы таковою хитростию приобрести мне для себя нечто? Для того ли, чтобы
выгадать себе несколько дней? Но утрачу целую вечность. Для того ли, чтобы избежать
мучений плоти? Но не увижу благ, уготованных праведным. Явное помешательство ума -
погибнуть с хитростию, лукавством и кознями выхлопотать себе вечное наказание.
Напротив того, я и вам советую: если мысли ваши худы, то поучитесь благочестию; а если
приспособляетесь ко времени, то, отложите лжу, глаголите истину (Еф. 4, 25). Скажите,
что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца; ибо слова сии изречет всякий язык, когда
о имени Иисусове всяко колено поклонится небесных и земных и преисподних (Флп. 2,
11,10). Смертны люди все, а мучеников из нас не много. Не будем ждать, чтобы стать
мертвыми, но перейдем от жизни в жизнь. Что ждете такой смерти, которая приходит сама
собою? Она бесплодна, бесполезна, общее достояние скотов и людей. Кто чрез рождение
вступил в жизнь, того или изнуряет время, или сокрушает болезнь, или неумолимо губит
насильственная смерть. Поэтому, когда несомненно должно умереть, приобретем себе
смертию жизнь. Вынужденное сделайте добровольным; не щадите жизни, утрата которой
необходима. Если бы земные блага были столько же продолжительны, то и тогда
надлежало бы стараться обменить их на небесные. А если они и кратковременны и
достоинством много ниже благ небесных, то страшное оцепенение ума - попечением о
земных благах лишать себя уповаемых блаженств".
Сказав сие и описав на себе образ креста, пошел он под удар, не переменившись в
цвете тела, и нимало не изменив светлости лица. Ибо шел в расположении духа, что не с
исполнителем казни встретится, но передаст себя в руки Ангелов, которые приимут его
тотчас по заклании и перенесут в блаженную жизнь, как Лазаря. Кто изобразит вопль
окружавшего народа? Когда такой гром оглашал землю из облаков, какой тогда от земли
восходил к нему?
Вот поприще сего венценосца! Сей самый день видел досточудное это зрелище,
которого не потемнило время, не нарушил обычай, не превозмогла чрезвычайность
последующих событий. Как всегда смотрим на солнце, и всегда ему дивимся, так и память
сего мужа всегда для нас светла; потому что в память вечную будет праведник (Пс. 111,
6) и у живущих на земле, пока стоит земля, и на небе, и у праведного Судии, Которому
слава и держава во веки веков. Аминь.
Примечания:
[1] Память святого мученика Гордия совершается 3 января.
[2] Родственные.
Беседа 19
На день святых четыредесяти мучеников [1]
Любителю мучеников наскучит ли когда творить память мучеников? Честь,
воздаваемая доблестным из наших сослужебников, есть доказательство нашего
благорасположения к общему Владыке. Ибо несомненно, что восхваляющий мужей
превосходных не преминет и сам подражать им в сходных обстоятельствах. Искренно
ублажай претерпевшего мучение, чтобы и тебе соделаться мучеником по произволению и
без гонения, без огня, без бичей оказаться удостоенным одинаковых с ними наград. А нам
предстоит подивиться не одному, и не двум только, даже не десятью ограничивается
число ублажаемых,- но сорок мужей, у которых в раздельных телах была как бы одна
душа, в согласии и единомыслии веры показали терпение в мучениях, одинаковую
стойкость за истину. Все подобны один другому, все равны духом, равны подвигом;
посему и удостоены равночестных венцов славы.
Поэтому какое слово может изобразить их по достоинству? И сорока уст не достало
бы к прославлению доблести стольких мужей. Если бы и один был предметом удивления,
то и сего было бы достаточно, чтобы превысить силу моего слова; тем паче такое
множество, эта воинственная дружина, этот непреоборимый полк, одинаково и в бранях
неодолимы, и для похвал недоступны. Однако, восстановив в памяти образ их, предложу
предстоящим здесь общую от них пользу, показав всем, как бы на картине, доблестные
подвиги сих мужей; потому что и доблести, оказанные в бранях, нередко изображали и
историописатели, и живописцы, одни украшая их словом, а другие начертывая на
картинах; а сим те и другие многих возбудили к мужеству. Что повествовательное слово
передает чрез слух, то живопись показывает молча чрез подражание. Так и я предстоящим
здесь напомню добродетель сих мужей и, как бы изведя пред взоры деяния их, подвигну к
подражанию тех, которые мужественнее и более сродственны с ними по произволению.
Вот похвальное слово мученикам - возбуждение к добродетели собравшихся; потому что
слова о святых не могут рабски следовать правилам похвальных слов. Слагатели сих слов
в состав похвал берут мирские поводы: а кому мир распяся (Гал. 6, 14), к прославлению
того может ли что мирское быть поводом?
У святых сих не одно было отечество, потому что каждый происходил из особого
места. Что же из этого? Как назовем их? не имеющими ли отечества или гражданами
вселенной? Как при взносе денег в складчину вносимое каждым делается общим
достоянием всех вкладчиков, так и у сих блаженных отечество каждого есть общее
отечество всех, и все, будучи из разных мест, меняются друг с другом отечествами. Лучше
же сказать, какая нужда доискиваться земных их отечеств, когда о настоящем их граде
можно домыслиться, каков он? Град мучеников есть град Божий, емуже художник и
содетель Бог (Евр. 11, 10), вышний Иерусалим, свободь, мати (Гал. 4, 26) Павлу и тем,
которые подобны ему. Род же у них - человеческий - у каждого свой, а духовный - у всех
один; потому что общий им Отец - Бог, и все они братья, не как рожденные от одного и
одной, но как по сыноположению Духа сочетавшиеся друг с другом в единомыслии
любви.
Это - готовый лик, великое добавление к прославляющим Господа от века; они не
один по другому собрались, но вдруг преселились. И какое же это переселение?
Отличаясь от всех своих сверстников телесным ростом, юностию возраста и силою,
включены они были в воинские списки; и за искусство ратное, и за мужество душевное
получили у царей первые почести, у всех будучи имениты за добродетель. А когда
объявлено было это безбожное и нечестивое воззвание - не исповедовать Христа или
подвергнуться опасностям; грозили же всеми родами мучений, и судиями неправды
подвигнута на благочестивых великая и зверская ярость; составлялись против них клеветы
и злоухищрения, изыскиваемы были различные роды истязаний, мучители были
неумолимы, огонь готов, меч изощрялся, водружаем был в землю крест, изготовлялись
ров, колеса, бичи; когда одни бежали, другие покорялись, иные были бы в нерешимости, а
некоторые еще до изведания поражались ужасом от одних угроз, другие от близости
ужасов приходили в кружение, иные, вступив в борьбу, не в состоянии потом были до
конца выдержать труд и, на половине отказываясь от подвига, подобно застигнутым
бурею на море, теряли от кораблекрушения и тот груз терпения, какой уже имели; сии
непобедимые и мужественные воины Христовы, выступив на среду, градоначальнику,
показывавшему царское писание и требовавшему повиновения, свободным голосом,
смело и небоязненно, нимало не устрашившись видимого, не ужаснувшись угроз,
возвестили о себе, что они христиане. О, блаженные уста, произнесшие этот священный
глас, которым приявший его воздух освятился, которому рукоплескали услышавшие его
Ангелы, которым уязвлены были диавол и демоны, и который Господом записан на
небесах! Итак, каждый, выходя на среду, говорил: "Я христианин!" И как на ристалищах
вступающие в подвиг, в одно время и имена свои сказывают и становятся на место
борьбы, так и каждый из них, отринув тогда нареченное ему имя при рождении,
заимствовал себе имя от общего всем Спасителя. И это делали все, к предшествовавшему
присоединялся и последующий, от сего у всех стало одно наименование; не говорили: я
такой-то или такой-то, но все провозгласили себя христианами.
Что же делал тогдашний властитель? А он был искусен и обилен в средствах то
обольщать ласками, то совращать угрозами. И их сперва хотел очаровать ласками,
пытаясь ослабить в них силу благочестия. Он говорил: "Не выдавайте своей юности; не
променивайте этой сладостной жизни на безвременную смерть. Привыкшим отличаться
доблестию в бранях неприлично умереть смертию злодеев". Сверх сего обещал им деньги.
И это давал им, и почести у царя, и оделял чинами, и хотел одолеть тысячами выдумок.
Поелику же они не поддались такому искушению, обратился к другому роду ухищрений:
стращал их побоями, смертями, изведанием несноснейших мучений.
Так действовал он! Что же мученики? Говорят: "Для чего, богопротивник,
уловляешь нас, предлагая нам эти блага, чтобы отпали мы от живого Бога и поработились
погибельным демонам? Для чего столько даешь, сколько стараешься отнять? Ненавижу
дар, который влечет за собою вред; не принимаю чести, которая бывает матерью
бесчестия. Даешь деньги, отнимающие неувядаемую славу. Делаешь известным царю, но
отчуждаешь от Царя истинного. Что так скупо и так немного предлагаешь нам из
мирского? Нами презрен и целый мир. С вожделенным для нас упованием нейдет и в
сравнение видимое. Видишь это небо: как прекрасно оно видом, как величественно!
Видишь землю: как она пространна и какие на ней чудеса! Ничто из этого не равняется
блаженству праведных. Ибо это преходит, а наши блага пребывают. Желаю одного дара -
венца правды; стремлюсь к одной славе - к славе в Царстве Небесном. Ревную о почести
горней: боюсь мучения, но мучения в геенне. Тот огонь мне страшен, а этот, которым вы
угрожаете, мне сослужебен. Он умеет уважать тех, которые презирают идолов. За стрелы
младенец считаю язвы ваши (Пс. 63, 8), потому что поражаешь ты тело, а оно, если долго
выдерживает удары, светлее венчается, а если скоро изнемогает, избавится от таких
судей-притеснителей, которые, взяв в услужение себе тело, усиливаетесь возобладать и
над душою, которые, если не будете предпочтены Богу нашему, как будто потерпев от нас
крайнюю обиду, раздражаетесь и грозите этими страшными мучениями, ставя нам в вину
благочестие. Но не найдете нас ни робкими, ни привязанными к жизни, ни легко
приводимыми в ужас. По любви к Богу мы готовы претерпеть колесование, вытягивание,
сожжение и принять всякий род истязаний".
Когда выслушал сие этот человек гордый и бесчеловечный,- не терпя дерзновения
сих мужей и воскипев яростию, стал рассуждать сам с собою, какой бы найти ему способ,
чтобы приготовить им смерть и продолжительную, и, вместе, горькую. Нашел, наконец, и
смотрите, как жестока его выдумка! Обратив внимание на свойство страны, что она
холодна, на время года, что оно зимнее, заметив ночь, в которую стужа простиралась до
наибольшей степени, а притом дул еще и северный ветер, дал он приказание всех их
обнажив, уморить на открытом воздухе, заморозив среди города.
Без сомнения же, знаете вы, испытавшие зимний холод, как невыносим этот род
мучения; потому что невозможно и объяснить сего другим, кроме тех, которые в
собственном опыте имеют готовые примеры пересказываемого. Тело, подвергшееся
холоду, сперва все синеет от того, что кровь сседается; потом оно дрожит и трясется,
между тем как зубы стучат, жилы сводятся, и весь состав невольно стягивается. А какая-
то острая боль и невыразимое мучение, проникающие в самые мозжечки, производят в
замерзающих нестерпимое ощущение. Потом члены тела отпадают, как будто сожигаемые
огнем; потому что теплота, отгоняемая от оконечностей тела и сбегающаяся во
внутренность, оставляет омертвелыми те части, от которых удалилась, а те части, в
которых она сбирается, предает мучительной боли, между тем как смерть от замерзания
постепенно приближается.
Итак, они были осуждены пробыть ночь под открытым небом, тогда как и озеро,
около которого населен город, где подвизались святые, покрывшись льдом, сделалось
подобным проезжему полю и так отвердело от стужи, что по поверхности его безопасно
могли ходить окрестные жители, и непрерывно текущие реки, будучи скованы льдом,
оставили свои струи, и вода, мягкая по природе, изменилась до твердости камней, и
резкое дыхание северного ветра приносило смерть всему живущему.
Выслушав тогда это повеление (рассуждай по этому о непобедимом мужестве
мучеников), каждый с радостию сбросил с себя последний хитон, и все потекли навстречу
смерти, какою грозила стужа, поощряя друг друга, как бы шли к расхищению добычи. "Не
одежду скидаем с себя,- говорили они,- но отлагаем ветхаго человека, тлеющаго в
похотех прелестных (Еф. 4, 22). Благодарим Тебя, Господи, что с этою одеждою свергаем
с себя грех; чрез змия мы облеклись, чрез Христа совлечемся. Не будем держаться одежд
ради рая, который потеряли. Что воздадим Господеви (Пс. 115, 3)? И с Господа нашего
совлечены были одежды. Тяжко ли для раба потерпеть, что терпел и Владыка? Лучше
сказать, и с Самого Господа мы совлекли одежды. Это была дерзость воинов; они
совлекли и разделили по себе Его одежды. Поэтому загладим собою на нас написанное
обвинение. Жестока зима, но сладок рай; мучительно - замерзнуть, но приятно упокоение.
Недолго потерпим, и нас согреет патриархово лоно. За одну ночь выменяем себе целый
век. Пусть горит нога, только бы непрестанно ликовать с Ангелами! Пусть отпадает рука,
только бы иметь дерзновение воздевать ее Владыке! Сколько наших товарищей-воинов
пало в строю, сохраняя верность царю тленному? Ужели мы не пожертвуем своею
жизнию из верности Царю истинному? Сколько человек, уличенных в преступлении,
подверглись смерти злодеев? Ужели мы не вынесем смерти за правду? Не уклонимся,
товарищи, не дадим места диаволу. Есть у нас плоть, не пощадим ее. Поелику непременно
должно умереть, то умрем, чтобы жить. Да будет жертва наша пред Тобою, Господи
(Дан. 3, 40). Как жертва живая, благоугодная Тебе, да будем приняты мы, всесожигаемые
сим хладом, - мы, приношение прекрасное, всесожжение новое, возносимое не огнем, но
хладом".
Такие утешения предлагая друг другу и один другого поощряя, как будто в военное
время стоя на страже, проводили они ночь, мужественно перенося настоящее, радуясь
ожидаемому, посмеваясь противнику. У всех же была одна молитва. "Сорок человек
вступило нас на поприще, сорок человек да увенчаемся, Владыко! Ни одним да не
уменьшится это число. Оно честно: Ты Сам, чрез Кого закон вошел в мир, почтил его
сорокадневным постом. Сорок дней в посте искавший Господа Илия сподобился
видения!" И хотя такова была их молитва, однако ж один из сего числа, изнемогши от
страданий, оставив место подвига, удалился, возбудив в святых несказанное сожаление.
Но Господь не попустил, чтобы прошения их остались напрасными.
Тот, кому вверено было охранение мучеников, греясь неподалеку от оного училища
борьбы, наблюдал, что будет, готовый принять тех из воинов, которые прибегнут к нему.
И кроме того, наперед было рассчитано, чтобы была вблизи баня, обещавшая скорую
помощь переменившим мысли. Но что с злым намерением придумано врагами, именно:
найти для подвига такое место, где готовность облегчения могла бы ослабить твердость
подвижников, это самое в большем свете показало терпение мучеников. Ибо не тот
терпелив, у кого нет необходимого, но тот, кто, не имея недостатка в наслаждении,
продолжает терпеть бедствие.
Когда же мученики подвизались, а страж наблюдал, что произойдет,- видит он
необычайное зрелище, видит, что какие-то Силы сходят с небес, и как бы раздают воинам
великие дары от Царя. И всем разделили они дары; одного только оставили не
награжденным, признав его недостойным небесных почестей; и это был тот, который,
вскоре отказавшись от страданий, перешел к противникам. Жалкое зрелище для
праведных! Воин - беглец, первый из храбрых - пленник, овца Христова - добыча зверей.
Но еще более было жалко, что он и вечной жизни не достиг, и не насладился настоящею;
потому что плоть у него тотчас распалась от действия на нее теплоты. Но как этот
животолюбец пал, без всякой для себя пользы преступив закон, так исполнитель казни,
едва увидел, что он уклонился и пошел к бане, сам стал на место беглеца и, сбросив с себя
одежды, присоединился к обнаженным, взывая в один голос со святыми: "Я христианин!"
И внезапностию перемены изумив предстоящих, как число собою восполнил, так своим
присоединением облегчил скорбь об ослабевшем, поступив по примеру стоящих в строю,
которые, как скоро падет кто в первом ряду, тотчас замещают его собою, чтобы убылым
не разрывался у них ряд. Подобно этому поступил и сей. Видел он небесные чудеса,
познал истину, притек к Владыке, стал сопричислен к мученикам! Иуда пошел прочь, а на
место его введен Матфий. Подражателем стал Павловым вчерашний гонитель, а ныне
благовествующий. И он имел звание свыше ни от человек, ни человеком (Гал. 1, 1).
Уверовал во имя Господа нашего Иисуса Христа, крещен в Него не другим кем, но
собственною верою, не в воде, но в крови своей.
И таким образом, при начале дня еще дышащие мученики преданы огню, а остатки
от огня брошены в реку, чтобы подвиг блаженных объял собою всю тварь.
Ратоборствовали они на земле, показали терпение в воздухе, преданы огню, восприяла их
вода. Им прилично сказать: проидохом сквозе огнь и воду, и извел еси ны в покой (Пс. 65,
12). И они-то, заняв нашу страну, подобно какому-то непрерывному ряду столпов,
доставляют безопасность от нашествия противников, не в одном месте заключившись, но
имея пристанище во многих местах и украсив собою многие отчизны. И, что необычайно,
не по одному разделившись, посещают они приемлющих, но не разлучаясь друг с другом,
соединенным приходят ликом.
И какое чудо! И не уменьшаются числом, и не допускают приумножения. Если
разделишь их на каждого, не выступают из свойственного им числа. И если соберешь
воедино, и в таком случае остаются те же сорок, уподобляясь природе огня; потому что и
огонь, как переходит ко вновь возжигающему его, так всецело остается у того, кто имел
его у себя. И сии сорок и все вместе, и все у каждого. Это - неоскудевающая
благотворительность, неистощимая благодать, готовая для христиан помощь, церковь
мучеников, воинство победоносцев, лик славословящих. Сколько употребил ты труда
найти и одного молитвенника за себя ко Господу! - И вот сорок молитвенников,
воссылающих согласную молитву. Идеже еста два или трие собрани во имя Господне,
ту есть посреде их (Мф. 18, 20); а где сорок, там усумнится ли кто в присутствии Божием?
К сорока мученикам прибегает утесненный, к ним притекает веселящийся; один, чтобы
найти избавление от трудных обстоятельств, другой, чтобы охранялось его благополучие.
Здесь встретишь благочестивую жену, молящуюся о чадах, испрашивающую
отлучившемуся мужу возвращения, а болящему - здравия.
Прошения ваши да будут приличны мученикам. Юноши да подражают им, как
сверстникам; отцы да молятся о том, чтобы быть родителями подобных детей; матери да
изучают повествуемое о доброй матери. Ибо матерь одного из сих блаженных, увидев, что
другие скончались уже от хлада, а сын ее, по крепости сил и терпеливости в мучениях,
еще дышит, когда исполнители казни оставили его в надежде, что переменится, сама, взяв
собственными своими руками, положила его на колесницу, на которой везли прочих к
костру. Вот в подлинном смысле матерь мученика! Она не пролила слезы малодушия, не
произнесла ничего низкого и недостойного по времени; но говорит: "Иди, сын, в добрый
путь с сверстниками и с товарищами; не отставай от сего лика; не позже других явись ко
Владыке". Вот подлинно доброго корня добрая отрасль! Доблестная матерь показала, что
питала его более догматами благочестия, нежели млеком. Так был он воспитан, так
предпослан благочестивою матерью! А диавол остался посрамленным, потому что,
восставив на мучеников всю тварь, увидел, что все препобеждено доблестию их: и
ветреная ночь, и холод страны, и время года, и обнажение тел.
Святой лик! Священная дружина! Непоколебимый полк! Общие хранители
человеческого рода! Добрые сообщники в заботах, споспешники в молитве, самые
сильные ходатаи, светила вселенной, цвет Церквей (как думаю, и духовный, и
чувственный)! Вас не земля сокрыла, но прияло небо; вам отверзлись врата рая. Зрелище
достойное ангельского воинства, достойное патриархов, пророков, праведников; мужи в
самом цвете юности презревшие жизнь, паче родителей, паче детей возлюбившие
Господа! Находясь в возрасте, наиболее полном жизни, вменили они ни во что временную
жизнь, чтобы прославить Бога в членах своих, став позором миру и Ангелом и человеком (1
Кор. 4, 9), восставили падших, утвердили колеблющихся, усугубили ревность в
благочестивых. Все, воздвигнув один победный памятник за благочестие, украсились
одним венцом правды, о Христе Иисусе, Господе нашем, Которому слава и держава во
веки веков. Аминь.
Примечания:
[1] Память сорока мучеников, в Севастийском озере мучившихся, Святая Церковь празднует 9 марта.
Беседа 20
О смиренномудрии
О, если бы человек пребыл в славе пред Богом, и имел высоту не поддельную, но
истинную, возвеличенный Божией силою, просветляемый Божией премудростию,
увеселяемый вечною жизнию и ее благами! Но он изменил в себе вожделение
Божественной славы, и понадеявшись на большее, поспешив к тому, чего не получил,
потерял и то, что мог иметь. И с тех пор величайшим для него спасением, врачевством от
болезни и средством возвратиться в первобытное состояние служит скромность, то есть,
чтобы не вымышлять самому от себя облечения какою-то славою, но искать славы у Бога.
Этим только исправит он ошибку; этим уврачует недуг; чрез это возвратится к священной
заповеди, которую оставил.
Между тем диавол, низложивший человека надеждою ложной славы, не престает
поощрять его теми же побуждениями и изобретать для сего тысячи козней. Представляет
ему чем-то важным, если обложится он деньгами, чтобы тем величался и о том заботился,
что нимало не ведет к славе, а великие приносит опасности; потому что приобретение
денег - начало любостяжания, а обладание ими не ведет к доброй славе, но понапрасну
ослепляет, попусту надмевает и производит в душе болезнь, подобную опухоли. Толщина
опухших тел и не здорова и не полезна, а напротив того, болезненна и вредна; в ней
начало опасности, скрытая причина погибели. То же самое и гордость в душе. И не от
одних денег рождается в человеке превозношение: люди превозносятся не одною
пышностию снедей и одежд, приобретаемых за деньги, не тем одним, что устрояют сверх
нужды дорогие и роскошные столы, облекаются в ненужные одежды, созидают огромные
дома, испещренные украшениями, водят за собою множество сопровождающих слуг и
бесчисленные толпы ласкателей,- но они, забывая свою природу, величаются чинами, в
которые возводятся по выборам. Если народ возвел в чин, если удостоил какого-либо
председательства, приговорил почтить высоким саном, то вот уже, как бы став выше
человеческой природы, думают о себе, что едва не на облаках сидят, а низших себя людей
считают подножием, превозносясь пред теми, которые дали им чин, гордясь против тех,
чрез кого в собственном своем мнении стали что-то значить! Продолжая дело,
исполненное безумия, имея славу, которая непостояннее сновидения, облекаясь в
блистательность, которая пустее ночных призраков, по мановению народа возникает и по
его же мановению исчезает. Таков был этот неразумный сын Соломонов, юный возрастом
и еще более юный умом, который народу, просившему правления снисходительнейшего,
угрожал правлением еще более обременительным, и за сию угрозу лишился царства. Чрез
что надеялся показаться более полновластным, чрез это самое потерял и то достоинство,
какое имел. Человека делает также дерзким сила рук, скорость ног, благообразие тела,
хотя все это истребляет болезнь, истощает время. И не разумеет он, что всяка плоть сено,
и всяка слава человеча, яко цвет травный: изсше трава, и цвет отпаде (Ис. 40, 6-7).
Таковы были кичение исполинов силою, благопротивное мнение о себе безумного
Голиафа; таковы были Адония, высоко думавший о красоте, и Авессалом,
превозносившийся длинными волосами.
И что, по-видимому, гораздо важнее и прочнее других у человека находящихся благ,
- мудрость и благоразумие, и это ведет к суетному превозношению, доставляет высоту не
истинную, потому что и сии блага вменяются ни во что, как скоро нет премудрости,
которая от Бога. Ибо самому диаволу не удается ухищрение против человека,- что
измышлял он против человека, то, сам того не зная, устроил против себя, не столько
повредив тому, кого надеялся отдалить от Бога и от вечной жизни, сколько изменив себе
тем, что отпал от Бога и осужден на вечную смерть. И поставив сеть Господу, сам он
уловлен ею, распят на том кресте, на котором думал Его распять, умер тою смертию,
которою надеялся умертвить Господа. Если же и князь мира, первый, величайший и
невидимый искусник в мирской мудрости, уловляется собственными ухищрениями,
впадая в крайнее неразумие, то тем паче ученики и ревнители его, хотя и тысячекратно
умудрялись, глаголющеся быти мудри, объюродеша (Рим. 1, 22). Ухищряется фараон на
погибель Израиля, но ухищрение его непредвиденно разрушается, чем и не ожидал.
Младенец, по его повелению преданный на смерть, тайно воспитан в собственном его
доме, сокрушил силу его и целого народа и избавил израильтян. Убийца Авимелех,
незаконнорожденный сын Гедеонов, умертвивший семьдесят законных сынов и
думавший, что нашел мудрое средство - прочно овладеть царством, сокрушает, правда,
споспешников своих в убийстве, но и сам сокрушается ими и погибает наконец от
женской руки и от удара камнем. И все иудеи придумали против Господа пагубное
намерение, рассуждая сами с собою: аще оставим Его тако, вси уверуют в Него: и
приидут римляне, и возьмут место и язык наш (Ин. 11, 48). От этого намерения дошедши
до христоубийства в той же мысли, что спасают народ и страну, погибли от того, что
замышляли, будучи и из страны изгнаны, и лишившись законов и богослужения. И
вообще, из тысячи примеров можно уразуметь, что преимущество человеческой мудрости
не прочно и скорее маловажно и низко, чем велико и высоко.
Поэтому ни один благомыслящий не будет высоко думать о своей мудрости и о
прочем вышесказанном, но поверит прекрасному увещанию блаженной Анны (1 Цар. 2,
10) и пророка Иеремии: да не хвалится мудрый мудростию своею, и да не хвалится
крепкий крепостию своею, и да не хвалится богатый богатством своим (Иер. 9, 23). Но в
чем же истинная похвала? И чем человек велик? О сем, сказано, да хвалится хваляйся;
еже разумети и знати, яко Аз Господь (Иер. 9, 24). Вот высота человека, вот слава и
величие его - знать истинно великое, прилепляться к нему и искать славы у Господа
славы. Апостол же выражается: хваляйся, о Господе да хвалится, говоря, что Христос
бысть нам премудрость от Бога, правда же и освящение и избавление; да, якоже
пишется, хваляйся о Господе да хвалится (1 Кор. 1, 30-31). Ибо это - совершенная и
всецелая похвала о Боге, когда человек не превозносится своею праведностию, но знает,
что он имеет нужду в праведности истинной, и оправдан одною верою во Христа. И Павел
хвалится тем, что презрел собственную свою праведность, а ищет праведности чрез
Христа, ищет сущую от Бога правду в вере, яко разумети Его, и силу воскресения Его, и
сообщение страстей Его, сообразуяся смерти Его, аще како достигнет в воскресение
мертвых (Флп. 3, 9-11).
Здесь падает всякая высота гордыни. Ничего не остается для высокомерия тебе,
человек, чья похвала и надежда в том, чтобы умертвить все свое и искать будущей жизни
во Христе, которой начатки имея в себе, и теперь уже всецело живем благодатию и даром
Божиим. И как Бог есть действуяй в нас и еже хотети и еже деяти о благоволении (Флп.
2, 13), так Бог собственным Духом Своим открывает Свою премудрость,
предуставленную в славу нашу (1 Кор. 2, 7); а также Бог дает и силу в трудах: паче всех
потрудихся, говорит Павел, не аз же, но благодать Божия, яже со мною (1 Кор. 15, 10).
Бог же избавляет и от опасностей, сверх всякого человеческого чаяния. Сказано: сами в
себе осуждение смерти имехом, да не надеющеся будем на ся, но на Бога,
возставляющаго мертвыя, Иже от толикия смерти избавил ны есть, и избавляет:
Наньже и уповахом, яко и еще избавит (2 Кор. 1, 9-10).
Итак, скажи мне, для чего превозносишься благими, как бы собственностию, вместо
того, чтобы за дары исповедать благодарность Давшему? Что имаши, егоже неси приял?
Аще же и приял еси, что хвалишися, яко не приемь (1 Кор. 4, 7)? Не ты познал Бога чрез
праведность, но Бог познал тебя по благости. Сказано: познавше Бога, паче же познани
бывше от Бога (Гал. 4, 9). Не ты постиг Христа чрез добродетель, но Христос постиг тебя
пришествием. Сказано: гоню, аще и постигну, о немже и постижен бых от Христа (Флп.
3, 12). Не вы Мене избрасте, говорит Господь, но Аз избрах вас (Ин. 15, 16).
Но ты высоко о себе думаешь, потому что почтен, и милость берешь за предлог к
гордыне. Познай же, наконец, кто ты, как Адам, изверженный из рая, как Саул,
оставленный Духом Божиим, как Израиль, отсеченный от святого корня. Сказано: верою
стоиши: не высокомудрствуй, но бойся (Рим. 11, 20). За милостию следует суд, и Судия
исследует, как воспользовался ты данным тебе по милости. Если же не понимаешь и того
самого, что сподобился благодати, но в избытке бесчувствия благодать обращаешь в
собственную свою заслугу, то не досточестнее ты блаженного Апостола Петра, потому
что любовию к Господу не возможешь превзойти того, который так сильно любил, что
желал и умереть за Него. Но поелику он выразился высокомудренно, сказал: аще и вси
соблазнятся о Тебе, аз никогдаже соблажнюся (Мф. 26, 33), то предан человеческой
боязни, и пал даже до отречения, вразумляемый падением соблюдать осторожность и
научаемый щадить немощных сознанием собственной немощи и ясным уразумением, что,
как утопая в море, поддержан десницею Христовою, так в обуревании соблазном
подвергшись опасности погибнуть от неверия, охранен силою Христа, Который и
предсказал ему, что случится с ним, говоря: Симоне, Симоне, се сатана просит вас, да бы
сеял, яко пшеницу. Аз же молихся о тебе, да не оскудеет вера твоя, и ты некогда
обращься утверди братию твою (Лк. 22, 31-32).
И Петр, обличенный таким образом, справедливо получил помощь, будучи
наставлен отложить высокомерие и щадить немощных. А этот фарисей несносный и чрез
меру горделивый, не только смело полагающийся на себя, но и злословящий мытаря пред
Богом как виновный в гордыне лишился похвалы за праведность. И мытарь сниде
оправдан паче его (Лк. 18, 14), потому что прославил Святого Бога и не смел смотреть
вверх, но просил одного помилования, обвиняя сам себя, что показывал и наружным
видом, и биением в перси, и тем, что не искал ничего иного, кроме помилования. Поэтому
смотри и имей во внимании этот пример, как тяжек вред гордыни, и поучайся из оного.
Утратил праведность возгордившийся, погубил мзду смело полагавшийся на себя,
уничижен пред смиренным и грешником возвеличивший себя пред ним и не дождавшийся
суда Божия, но сам произнесший о нем суд. А ты никогда не превозносись ни перед кем,
даже и перед великими грешниками. Смиренномудрие часто спасает и того, кто сделал
многие и великие грехи. Не оправдывай себя паче другого, чтобы оправдавшись по
собственному приговору, не быть осужденным по приговору Божию. Ни сам себе
востязую, говорит Павел, ничесоже бо в себе свем, но ни о сем оправдаюся: востязуяй же
мя, Господь есть [1] (1 Кор. 4, 3-4).
Полагаешь ли, что тобою сделано нечто доброе? Благодари Бога, не превозносись
пред ближним. Сказано: дело свое да искушает кийждо, и тогда в себе точию хваление
да имать, а не во ином (Гал. 6, 4). Ибо какую пользу сделал ты ближнему тем, что
исповедал веру, или терпеливо нес труды поста, или претерпел изгнание за имя Христово?
Не другому от этого выгода, а тебе. Бойся уподобления в падении диаволу, который,
вознесшись пред человеки, пал, низложенный человеком, и предан в попрание
попранному. Подобно сему и падение израильтян. Превознесшись пред язычниками, как
пред нечистыми, действительно стали они нечисты. И правда их стала, якоже порт
нечистыя [2] (Ис. 64, 6), а беззаконие и нечестие язычников заглаждены верою. Вообще,
помни истинную притчу: гордым Бог противится, смиренным же дает благодать (1 Пет.
5, 5; Притч. 3, 34). Имей всегда изречение Господне: всяк смиряяйся вознесется, и
возносяйся смирится (ср.: Лк. 14, 11). Не будь несправедливым судиею самого себя,
испытывай себя, не льстя себе, и, если думаешь, что есть в тебе нечто доброе - не это одно
выставляя на вид, падения же намеренно забывая, не величаясь заслугою, какую сделал
сегодня, извиняя же себя в том, что делал худого за день и давно. Напротив того, когда
надмевает тебя настоящее, приводи себе на память давнее, и избавишься от глупой
надутости. И если увидишь ближнего во грехе, не на это одно смотри, но размысли, что
сделал или делает он хорошего, и нередко, испытав вообще, а не в частности судя,
найдешь, что он лучше тебя. И Бог испытывает человека не в частности. Аз, говорит Он,
дела и помышления их гряду собрати (ср.: Ис. 66, 18). И Иосафату сделав некогда выговор
за грех настоящий, восполнил и заслуги его, говоря: но токмо словеса благая обретошася
в тебе (2 Пар. 19, 3).
Сим и подобным сему будем всякий раз ограждать себя от гордыни, смиряя себя,
чтобы возвыситься, подражая Господу, нисшедшему с неба до крайнего уничижения, и
обратно из уничижения вознесшемуся на подобающую высоту. Ибо находим, что в
Господе все научает смиренномудрию. Будучи младенцем, прежде всего Он - в вертепе, и
не на ложе, но в яслях; в доме тектона [3] и бедной Матери повинуется Матери и
обрученному с Нею; учится, выслушивает то, в чем не нуждался, вместе, вопрошает и в
вопросах удивляет мудростию, подчиняется Иоанну, и Владыка приемлет крещение от
раба; не противится никому из восстающих на Него и не приводит в действие той
неизреченной власти, какую имел, но уступает им, как бы сильнейшим, и временной
власти отдает принадлежащую ей твердость; предстоит первосвященникам в виде
подсудимого, приводится к игемону, приемлет на Себя осуждение; когда мог обличить
клеветников, в молчании терпит клеветы; бывает оплеван от рабов и самых презренных
слуг, предается смерти и смерти у людей самой поносной. Так прошел Он всю
человеческую жизнь от рождения до конца, и после такого смиренномудрия являет
наконец славу, прославляя с Собою тех, которые с Ним обесславлены. И это, во-первых,
блаженные Апостолы, которые в нищете и наготе обтекают вселенную, не в мудрости
слова, не с множеством сопровождающих, но одни, скитающиеся, одинокие проходят
сушу и море, бичуемые, побиваемые камнями, гонимые, наконец, умерщвляемые. Вот
отеческие Божественные для нас уроки! Научимся подражать им, чтобы из
смиренномудрия воссияла для нас вечная слава, - сей совершенный и истинный дар
Христов.
Но как же снизойдем до спасительного смиренномудрия, оставив пагубное
надмение гордыни? Так, если во всем будем исполнять подобное и ничем не станем
пренебрегать, как будто нет от того вреда. Ибо душа уподобляется своим занятиям; что
она делает, в то самое и отпечатлевается, от того и принимает на себя вид. Да будут у тебя
наружный вид, и одежда, и поступь, и седалище, и состав пищи, и приготовление постели,
и дом, и все домашние сосуды доведены до того, чтобы в этом не было излишеств; и
слово, и песнь, и обращение с ближним да будут направлены более к скромности, нежели
к надмению. Да не будет у тебя софистических прикрас в слове, чрезмерного
сладкогласия в пении, речей горделивых и высокомерных, но во всем отсекай
величавость. Будь добр с другом, кроток с слугою, непамятозлобив на дерзких,
человеколюбив к смиренным, утешай злосчастных, посещай болезнующих, совершенно
никого не презирай, приветствуй с приятностию, отвечай с светлым лицом, ко всем будь
благосклонен, доступен, не пускайся в похвалы себе самому, не вынуждай и других
говорить о тебе, не принимай неприличного слова, прикрывай, сколько можно, свои
преимущества, а в грехах сам себя обвиняй и не жди обличения от других, чтобы тебе, по
примеру праведного, быть себе самаго оглагольником в первословии (Притч. 18, 17); чтобы
уподобиться Иову, который не посрамился народнаго множества, еже не поведати пред
ними падение свое (Иов. 31, 34). Не будь тяжел в выговорах, обличай не скоро и не с
страстным движением, ибо это признак высокомерия; не осуждай за маловажное, как
будто сам ты строгий праведник. Впадших в погрешность принимай, исправляй их
духовно, как дает совет Апостол: блюдый себе, да не и ты искушен будеши (Гал. 6, 1).
Столько прилагай старание не быть прославляемым от людей, сколько другие стараются
быть прославляемыми, если только помнишь, что Христос называет ущербом награды,
получаемой от Бога, произвольное выказывание себя перед людьми и делание добра с тем,
чтобы видели это люди. Ибо о таковых сказано: восприемлют мзду свою (Мф. 6, 2).
Поэтому не делай себе ущерба, желая быть на виду у людей. Поелику Бог - великий
зритель: ищи славы пред Богом, потому что Он воздает славную награду. Но ты удостоен
первенства, люди оказывают к тебе внимание и прославляют тебя? Будь равен
подчиненным, как сказано: не яко обладая причту (1 Пет. 5, 3); не подражай мирским
начальникам, ибо кто хочет быть первым, тому Господь повелел быть рабом всем (Мк. 10,
44). Кратко же сказать: так стремись к смиренномудрию, как любитель его; возлюби
смиренномудрие, и прославит тебя. Таким образом прекрасно будешь восходить к
истинной славе - к славе у Ангелов, к славе пред Богом; Христос признает тебя пред
Ангелами учеником Своим, и прославит тебя, если будешь подражателем Его
смиренномудрия. Ибо Он говорит: научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен
сердцем, и обрящете покой душам вашим (Мф. 11, 29). Ему слава и держава во веки
веков! Аминь.
Примечания:
[1] Я и сам не сужу о себе. Ибо хотя я ничего не знаю за собою, но тем не оправдываюсь: судия же
мне Господь.
[2] Как запачканная одежда.
[3] Плотника.
Беседа 21
О том, что не должно прилепляться к житейскому, и о пожаре, бывшем
вне церкви
Обращая на вас при всяком разе язвительное жало слова, думал я, возлюбленные,
что покажусь вам несколько досадным, потому что обнаруживаю какую-то излишнюю
смелость, неприличную человеку пришлому и не изъятому от подобных же обвинений,-
но вы обличениями возбудились к благорасположенности, и раны, наносимые моим
языком, обратили в повод воспламениться большею любовию. И это не удивительно;
потому что вы мудры в духовном. Обличай премудра, и возлюбит тя, говорит где-то в
своих писаниях Соломон (Притч. 9, 8). Посему и теперь, братия, приступаю к тому же
увещанию, желая, как бы то ни было, отвести вас от сетей диавола.
А враг истины ежедневно ведет с нами, возлюбленные, сильную и многовидную
брань. И ведет эту брань, как сами знаете, наши же пожелания обращая против нас в
стрелы и у нас всегда заимствуя себе крепость, чтобы вредить нам. Поелику много у него
силы связал Владыка неразрешимыми законами и не попустил ему одним устремлением
стереть род человеческий с земли, то завистник татски [1] уже одерживает над нами
победу, пользуясь нашим неразумием. Как лукавые и корыстолюбивые люди, у которых
одно дело и один замысл - обогащаться чужим, но нет силы смело употребить насилие,
обыкновенно делают засады при дорогах и, если видят около них какое-нибудь место или
изрытое глубокими оврагами, или закрытое частыми деревьями, скрываются там, и
такими прикрытиями пресекая путешественникам возможность видеть вдаль, внезапно
нападают на них, почему они и не могут заметить опасных силков, пока не попадут в них;
так и сей, издревле нам неприязненный и враждебный, прибегая под тень мирских
наслаждений, которые при пути этой жизни удобно могут скрывать в себе разбойника и
затаивать злокозненного, непредвидимо расставляет нам здесь сети погибели.
Потому, если желаем безопасно пройти предлежащий путь жизни, представить
Христу и душу и тело свободными от постыдных язв и получить победные венцы, то
должны мы обращать всюду бодрственные душевные очи, на все приятное смотреть
подозрительно, без замедления пробегать мимо и ни к чему не прилепляться мыслию;
хотя бы казалось, что золото лежит рассыпано кучами и готово перейти в руки
желающим, ибо сказано: богатство аще течет, не прилагайте сердца (Пс. 61, 11); хотя
бы земля произращала наслаждения всякого рода и предлагала многоценные кровы: наше
бо житие на небесех есть, отонудуже и Спасителя ждем… Христа (Флп. 3, 20); хотя бы
предстояли пляски, пиры, пьянство, оглашаемые свирелями ужины, ибо сказано: суета
суетствий, всяческая суета (Еккл. 1, 2); хотя бы представлялась красота тел, в которых
живут порочные души, ибо премудрый говорит: от лица жены, яко от лица змиина, бежи
(ср.: Сир. 21, 2; 25, 18); хотя бы предлагались господство и самовластие, толпы
телохранителей и льстецов, даже высокий и светлый престол, подчиняющий нам народы и
города в добровольное рабство, ибо всяка плоть, яко трава, и всяка слава человеча, яко
цвет травный: изсше трава, и цвет ея отпаде (1 Пет. 1, 24). Под всем этим, столько
приятным, сидит общий враг, выжидая, не совратимся ли когда с правого пути,
прельщенные видимым, и не уклонимся ли к его засаде. И весьма опасно, что, когда-
нибудь подойдя к сему неосторожно и не почтя вредною приятность наслаждения,
проглотим в первом вкушении сокрытую уду коварства, а потом чрез нее, волею или
неволею, сделаемся привязанными к таким вещам, и неприметно увлечемся сластолюбием
на страшное перепутье к этому разбойнику, то есть в смерть.
Почему всем нам, братия, нужно и полезно, как путникам или скороходам,
уготовившись в путь и придумав все средства к облегчению душ в этом шествии,
неуклонно поспешить к концу пути. И никто не думай, что я изобретатель новых имен,
потому что жизнь человеческую назвал теперь путем. Ибо и пророк Давид так же
называет жизнь, то в одном месте говоря: блажени непорочнии в путь, ходящии в законе
Господни, то в другом месте взывая к своему Владыке: путь неправды отстави от мене и
законом Твоим помилуй мя (Пс. 118, 1, 29). А еще, воспевая скорую помощь Божию
против обидящих и с удовольствием подлаживая под лиру, говорил он: кто Бог, разве
Бога нашего? Бог, препоясуяй мя силою, и положи непорочен путь мой (Пс. 17, 32-33),
справедливо думая, что во всяком случае так должно называть жизнь человеческую на
земле - и достойную удивления, и худую. Ибо кто совершающие непрерывное шествие,
попеременно двигая вперед ступни ног одна другую перегоняющих, и непрестанно ту
ногу, которая прежде утвердилась на земле, скорым переставлением другой оставляя
позади, удобно приходят к пределу пути, так и введенные Творцом в жизнь, при самом
начале жизни немедленно вступая в части времени, и ту часть, которая была у них
впереди, непрестанно оставляя позади себя, достигают конца жизни. И самим вам не
представляется ли, что настоящая жизнь распростирается каким-то непрерывным путем и
шествием, которое разделено возрастами, как перепутьями; что началом путешествия
представляет она каждому матерние муки рождения, а концом поприща указует гробовые
обители и приводит к ним всех - одних скорее, других медленнее; одних, когда пройдут
все расстояния времени, а других прежде, нежели расположатся на первых перепутьях
жизни?
От иных путей, которые ведут из города в город, можно уклониться и не идти путем,
каким не хотим, но этот путь, хотя бы мы и хотели отложить шествие, захватив насильно
находящихся на нем, влечет к назначенному Владыкою пределу. И тому, возлюбленные,
кто однажды приблизился ко вратам, ведущим в жизнь сию, и вступил на этот путь, не
возможно не прийти к концу оного. Но каждый из нас, по оставлении им матернего недра,
тотчас объятый потоками времени, увлекается ими, всегда позади себя оставляя прожитый
им день, и никогда не будучи в силах, хотя бы и желал, возвратиться к вчерашнему дню.
А мы веселимся, стремясь вперед, радуемся, переменяя возрасты, как будто
приобретаем что; почитаем счастливым, когда кто из отрока делается мужем, а из мужа -
старцем. Конечно же, не знаем, что всякий раз столько же утратили мы жизни, сколько
прожили; не чувствуем утраты жизни, хотя всегда измеряем ее прошедшим и
мимотекшим; не помышляем как не известно, сколько восхощет дать нам времени на
течение Выславший нас в сие путешествие, и когда отверзет каждому из текущих двери
входа; не помышляем, что ежедневно должны мы быть готовы к исшествию отсюда и, не
сводя очей, ожидать мановения Владыки. Ибо сказано: да будут чресла ваша препоясана,
и светильницы горящии: и вы подобни человеком, чающим Господа своего, когда
возвратится от брака, да пришедшу и толкнувшу, абие отверзут ему (Лк. 12, 35-36).
Не хотим мы тщательно всмотреться, какие бремена на этом поприще для нас легки,
могут быть перенесены собравшими их и, обратившись в собственность приобретших,
делают для нас радостною будущую жизнь, - и какие бремена тяжелы, не удобны,
привязаны к земле, не могут быть усвоены людьми навсегда и не пригодны к тому, чтобы
обладающих ими сопровождать в тесные оные врата. Напротив, что надлежало собрать, то
мы оставляем; а что следовало бы пройти без внимания, это собираем. И что может
соединиться с нами и действительно стать украшением, сродным душе и телу, на то и
внимания не обращаем; а что навсегда остается для нас чуждым, запечатлевая нас одним
позором, то стараемся собирать, понапрасну утомляя себя и трудясь таким трудом, с
каким разве кто, обманывая сам себя, захотел бы наливать в дырявую бочку. Ибо, без
сомнения, как думаю, и малым детям известно это, что ни одна из приятностей сей жизни,
для которых большая часть людей сходят с ума, не наша или не может стать
действительно нашею, но для всех равно оказывается чуждою, так же для
наслаждающихся, по-видимому, как и для тех, которые вовсе к этому не приближаются.
Ибо, если иные собрали в сей жизни несметное множество золота, оно не остается
навсегда их собственностию, но или еще при жизни их, как бы крепко ни запирали
отовсюду, ускользает, переходя к сильнейшим, или оставляет их при смерти и не хочет
идти вслед за своими обладателями. Напротив того, они, увлекаемые в необходимый путь
Тем, Кто насильно разлучает душу с сим жалким телом, часто обращая взоры к деньгам,
оплакивают труды, с юности для них употребленные; а богатство смотрит в чужие руки,
отпечатлевая на них только следы утомления при собирании и укор в любостяжании. И
если бы кто приобрел тысячи десятин земли, великолепные дома, стада животных всякого
рода, облечен был у людей всяким владычеством, то не век будет наслаждаться этим, но,
ненадолго попользовавшись от сего именитостию, другим опять уступит свое богатство,
сам покрывшись малым количеством земли, а нередко и до гроба, до переселения своего
отсюда, увидит, что имущество его переходит к другим, и, может быть, к врагам. Ужели
не знаем, сколько полей, сколько домов, сколько народов и городов, еще при жизни своих
владетелей, облеклись в имена других владельцев? Как бывшие прежде рабами взошли на
верх могущества, а называвшиеся господами и владыками с охотою становились в ряд с
подчиненными и кланялись рабам своим, когда обстоятельства внезапно перевернулись,
подобно тому, как кость в игре ложится другою стороною? А придуманное в пищу и
питие нам и все, что надменное богатство изобрело сверх нужды в угождение
неблагодарному и ничего в себе не удерживающему чреву, делается ли когда нашею
собственностию, хотя бы чрево непрестанно было наполняемо? После того, как на время
доставит это вкусу малое некоторое удовольствие, вскоре чувствуем мы неприязнь, как от
чего-то обременительного и излишнего, и стараемся скорее извергнуть сие вон, как
подвергающиеся величайшей опасности потерять жизнь, если оно долго пробудет в нашей
внутренности. И действительно, пресыщение многим причиняло смерть и делало, что
ничем уже не могли наслаждаться они. А сладострастие, нечистые объятия и все прочие
дела души неистовой и беснующейся не очевидно ли явная потеря и ясно видимый вред
природе, не отчуждение ли и умаление того, что каждому наиболее существенно
свойственно; потому что тело истощается от таких сообщений и лишается питания самого
естественного и живительного для членов? Поэтому в каждом из предающихся
сладострастию тотчас по совершении гнусного дела, когда похоть телесная
удовлетворена, и ум, достигнув скверного конца, которого домогался, как бы после
опьянения или бури, улучит время рассудить, до чего он дошел, появляется какое-то
раскаяние в невоздержании. Ибо чувствует, что и тело стало слабее, к отправлению
необходимых дел медлительно и вовсе немощно. Заметив это, наставники в телесных
упражнениях написали для своих училищ закон целомудрия, которым тела юношей
охраняются неприкосновенными сластолюбию, и не позволяется им во время телесных
упражнений даже смотреть на красивые лица, если хотят, чтобы глава их была увенчана;
потому что невоздержность во время борьбы ведет к осмеянию, а не к венцу.
Сколько прекрасно, смежив очи, проходить мимо всего этого, как вовсе чуждого и
излишнего, неспособного стать чьею-либо собственностию; столько же надобно
прилагать великое попечение о принадлежащем нам существенно. А что существенно
наше? Это - душа, которою живем, существо тонкое и духовное, не имеющее нужды ни в
чем обременяющем: это - тело, которое дал Творец душе колесницею в жизнь. Ибо вот
что человек - ум тесно сопряженный с приспособленною к нему и приличною плотию. Он
премудрым Художником всяческих образуется в матерних недрах. Его из сих темных
ложниц изводит на свет наступившее время мук рождения. Ему назначено начальствовать
над тем, что на земле. Пред ним распростерта тварь, как училище добродетели. Ему
положен закон, по мере сил подражать Творцу и небесное благоустройство изображать на
земле. Он, позванный отсюда, переселяется. Он предстает судилищу пославшего Бога. Он
подвергается ответственности. Он приемлет воздаяние за здешнюю жизнь.
А иной найдет, что и добродетели делаются нашим достоянием, когда тщательно
сотканы с нашею природою, и как не хотят оставить нас утружденных на земле, если
только сами по собственной воле насильно не отгоним введением худшего, так
предваряют нас, поспешающих туда, стяжавшего их вчиняют с Ангелами и вечно сияют
пред очами Творца. А богатство, власть, знаменитость, роскошь и вся эта толпа,
ежедневно умножаемая нашим неразумием, не с нами взошли в жизнь, и ни с кем не
отходили. Напротив того, сказанное в древности праведником в рассуждении всякого
человека непременно и имеет силу: наг изыдох от чрева матере моея, наг и отыду (Иов.
1, 21).
Поэтому, кто желает себе добра, тот, сколько можно более, будет заботиться о душе,
и всячески постарается соблюсти ее чистою и неприкосновенною, а на плоть, истаевает ли
она голодом, или борется с стужею и теплом, или страждет от болезней, или терпит от
кого-нибудь насилие, не много обратит внимания, при всякой скорби взывая и говоря
словами Павловыми: аще и внешний наш человек тлеет, обаче внутренний обновляется
по вся дни (2 Кор. 4, 16). И видя приближение опасностей, угрожающих жизни, не
окажется боязливым, но с упованием скажет сам себе: вемы, яко аще земная наша
храмина тела разорится, создание от Бога имамы, храмину нерукотворену, вечну на
небесех (2 Кор. 5, 1).
Если же кто хочет пощадить и тело, как единственное достояние, необходимое душе
и содействующее ей в земной жизни, то не много займется его нуждами, чтобы только
поддержать его и чрез умеренное попечение сохранить здоровым на служение душе, а не
давать ему воли - скакать от пресыщения. Если же увидит, что оно распаляется
пожеланием большего и выходящего за пределы полезного, возопиет к нему, вразумляя
словом Павловым: ничтоже внесохом в мир сей, яве, яко ниже изнести что можем:
имеюще же пищу и одеяние, сими довольни будем (1 Тим. 6, 7-8). Сие непрестанно
повторяя и взывая телу, соделает его покорным и всегда легким для небесного шествия,
лучше же сказать: приобретет в нем сотрудника в предлежащих подвигах.
А если дозволит ему быть наглым и ежедневно всем наполняться, как неукротимому
зверю, то, наконец, увлеченный его насильственными порывами к земле, будет лежать
воздыхая без пользы. И приведенный ко Владыке, когда потребуют у него плодов
возложенного на него странствования по земле, поелику не может представить никаких
плодов, тяжко восплачет и будет жить во всегдашней тьме, сильно укоряя роскошь и ее
обманчивость, которою отнято у него время спасения. Но и от слез не будет тогда никакой
пользы, ибо во аде кто исповестся Тебе? - говорит Давид (Пс. 6, 6).
Поэтому спасемся бегством как можно скорее; не будем сами себя губить
добровольно. А если кто давно уже уловлен, или прах богатства собрал себе неправдою, и
ум связал заботами о нем, или очернил естество свое неизгладимою скверною
любострастия, или преисполнился другими винами, то он, пока еще время, пока не дошел
до совершенной погибели, да сложит с себя большую часть бремен, и, прежде потопления
ладьи, да побросает из своего груза, что собрал незаконно, и да подражает морским
промышленникам. Они, если и нужное что случится везти на корабле, но поднимется на
море сильное волнение, и кораблю, подавляемому грузом, станет угрожать потоплением, с
возможною скоростию снимают большую часть тяжести и без пощады выкидывают товар
в море, чтобы корабль шел выше волны, и чтобы самим, если только можно, хотя душу и
тело спасти от опасности. А нам, конечно, гораздо больше их надобно подумать об этом и
делать это. Они, если что сбросят, теряют это в ту же минуту, и их окружают уже
невзгоды нищеты. А мы чем больше уменьшаем лукавое бремя, тем больше и лучше
копим богатство для душ; потому что блуд и все подобное, если сброшено, погибают, и
истребляемое слезами обращается в ничто, на место же сего вступают святость и
праведность - вещи легкие, никогда не затопляемые никакими волнами. А имущества,
прекрасно изринутые, не погибают для тех, которые их изринули и бросили, но, как будто
переложенные в какие-то другие надежные корабли, то есть во утробы бедных, спасаются
и достигают пристаней, и извергнувшим их соблюдается украшение, а не опасность.
Итак, возлюбленные, положим сами о себе человеколюбивое определение, и бремя
богатства, если хотим обратить его в свою прибыль, разделим многим, а они с радостию
понесут его и положат на сохранение в недрах Владыки, - в этих безопасных
сокровищницах, идеже ни червь… тлит, ни разбойники ни подкопывают, ни крадут (Мф.
6, 20). Дадим свободу богатству, когда оно хочет чрез край литься к нуждающимся. Не
будем проходить мимо Лазарей, еще и ныне лежащих пред нашими глазами; не пожалеем
с своей трапезы крупиц, достаточных для их насыщения; не станем подражать этому
жестокосердому богачу и не пойдем вместе с ним в тот же геенский пламень. Иначе много
будем умолять тогда Авраама, умолять каждого из живших прекрасно, но не будет нам
пользы от вопля, ибо брат не избавит, избавит ли человек (Пс. 48, 8)? Каждый же из них
скажет нам громко: "Не ищи человеколюбия, которого сам не знал к другим; не думай
получить так много ты, скупившийся и на меньшее, наслаждайся тем, что собрал в жизни.
Плачь теперь: потому что не миловал тогда брата, видя его плачущим". Вот что скажут
нам, и скажут справедливо!
Но боюсь, что поразят нас словами еще более их горькими, потому что мы, как сами
знаете, превосходим этого богача лукавством. Не потому, что совершенно скупы на
богатство, проходим мы мимо лежащих на земле братий; не потому, что бережем имение
детям или другим родным, заграждаем слух, когда просят у нас; напротив того, расточаем
на худшее, и щедрость свою обращаем на поощрение к пороку людей, преданных оному.
У многих при столе сколько собрано мужей и жен! Одни забавляют дающего пир
срамными словами; другие нескромными взорами и телодвижениями воспламеняют огнь
невоздержности; иные колкими шутками друг над другом стараются рассмешить
призвавшего, а другие обманывают его ложными похвалами. И не ту одну получают они
выгоду, что угощены пышно, но уходят с полными руками всяких даров и узнают чрез
нас, что гораздо полезнее для них - пускаться на подобные сим дела и в этом упражняться,
а не в добродетелях. А если стал пред нами нищий, который едва может говорить от
голода,- отвращаемся от того, кто одного с нами естества, гнушаемся им, поспешно бежим
прочь, как бы страшась, что, пошедши медленнее, сделаемся участниками в том же
бедствии. И если он, стыдясь своего несчастия, потупляет взоры в землю, говорим, что
промышляет лицемерием. Если же, понуждаемый жестоким голодом, смотрит на нас
смело, опять называем бесстыдным и наглым. Если, по случаю, покрыт крепкою одеждою,
которую кто-нибудь ему подал, гоним его от себя, как ненасытного, и клянемся, что
нищета его притворная. А если прикрыт согнившими рубищами, опять гоним прочь за
зловоние, и, хотя к просьбам своим присовокупляет он имя Творца, хотя непрестанно
заклинает, чтобы и мы подверглись подобным страданиям, никак не может переменить
нашего безжалостного решения. За сие-то боюсь тягчайшего гееннского огня в сравнении
с оным богачом.
Если бы дозволяло время и доставало сил, то, объяснив вам о богаче все, как
показано в книге, положил бы конец речи; но пора отпустить вас, ибо вы уже утомились.
Если же чего, по немощи разумения и языка, не договорил я,- сами воспроизведя это,
подобно какому-либо врачевству, приложите к душевным язвам. Ибо, даждь премудрому
вину, и премудрейший будет, говорит Писание (Притч. 9, 9). Силен же Бог всяку
благодать изобиловати в вас, да о всем всегда всяко довольство имуще,
избыточествуете во всяко дело благо (2 Кор. 9, 8).
Но слово мое, введенное уже, как видите, в пристань, некоторые из братий опять
вызывают на поприще совещания, повелевая не проходить мимо того, что вчера
чудодействовал Владыка, не умалчивать о победном памятнике, какой воздвиг Спаситель
в посрамление ярости диавола, но доставить вам случай к ликованию и песнопениям. Ибо
диавол, как знаете, опять обнаружил против нас свойственное ему неистовство, и
вооружившись пламенем огненным, нападал на церковные ограды. Но общая матерь
опять победила, козни врага обратив против него самого, и он ни в чем не успел, кроме
того, что сделал явною вражду свою. Благодать воспротивилась устремлению врага, и
храм остался невредимым; воздвигнутая врагом буря не в силах была поколебать камня,
на котором Христос построил овчий двор для Своего стада. И ныне стал с нами Тот,
Который древле угасил пещь в Вавилоне. Сколько, думаете, стенает сегодня диавол, не
насладившись своим предприятием как ему хотелось? Этот неприязненный зажег
смежный с церковию костер, чтобы расстроить наши успехи. И пламень, повсюду
раздуваемый сильными его дыханиями, разливался на все окружающее, пожирал
близлежащий воздух, будучи принуждаем коснуться священных зданий и вовлечь нас в
общее бедствие. Но Спаситель сделал, что пламень обратился на возжегшего, и повелел
ему неистовство свое заключить опять в себе самом. И враг уготовал злокозненный лук;
но ему воспрепятствовали пустить стрелу, или лучше сказать, пустил и стрелу, но она
обращена на его же голову. Сам вкусил тех горьких слез, которые нам готовил!
Но сделаем, братия, чтобы рана, нанесенная неприязненному, была еще ему
болезненнее, и усилим плач его. А как это сделать, я скажу, исполните же вы.
Некоторые, хотя исхищены Творцом из-под власти огня, но у них не осталось уже
никаких пособий к жизни, и только душою и телом избежали они опасности. Потому мы,
которые остались не изведавшими на себе сего бедствия, предложим им сообща свое
имущество. Распрострем объятия едва спасшимся братиям; каждый каждому да скажет:
мертв бе, и оживе; изгибл бе, и обретеся (Лк. 15, 24); и да укроет тело, ему сродственное.
Оскорблениям неприязненного противопоставим свое утешение, чтобы этот вредоносный
не возмечтал, что причинил великий вред,- чтобы этот воитель не мог указать кого-либо
побежденным, и чтобы этот истребитель имущества братий оказался побежденным чрез
наше щедролюбие.
А вы, братия, избегшие опасности, не очень скорбите о приключившемся бедствии,
не колеблитесь мыслями, но отрясите мглу печали, укрепите души, воспользовавшись
более мужественными рассуждениями, и случившееся с вами обратите в случай к
получению венцов. Ибо, если вы пребудете непоколебимыми, то окажетесь еще более
испытанными в вере, возблистав от огня, подобно благородному золоту, и тем паче
увеличите позор неприязненного, что кознями своими не мог он исторгнуть у вас даже и
слезы. Приведите себе на память терпение Иовлево, и скажите сами себе то же, что
говорил Иов: Господь даде, Господь отъят: яко Господеви изволися, тако и бысть (Иов.
1, 21). Никого претерпенное им да не возбудит к тому, чтобы рассуждать и говорить, что
нет Промысла, распоряжающегося нашими делами; и да не винит он домостроительство и
суд Владыки. Напротив того, каждый да взирает на сего подвижника и его пусть сделает
своим советником во благое; пусть перечислит по порядку все подвиги, в которых
отличился Иов, и размыслит, что, хотя диавол поражал его таким множеством стрел,
однако же он не получил смертельной раны.
Диавол отнял у него домашнее благополучие, он же умышлял подавить его
постепенными известиями о несчастиях. Когда один пересказывал ему о каком-нибудь
злоключении, приходил другой вестник, принося горестное известие о чем-нибудь
худшем; беды непрерывно следовали одна за другой, злоключения уподоблялись напору
волн, и прежде, нежели переставали течь слезы об одном, открывался случай плакать
снова. Но праведник стоял, как скала, принимая на себя приражения бури и обращая в
пену стремительные волны, возносил к Владыке благопризнательный глас: Господь даде,
Господь отъят: яко Господеви изволися, тако и бысть,- и что ни приключилось с ним, не
удостоил это и слез. Когда же пришел один вестник и сказал, что сильный какой-то ветр
сотряс дом веселия, где пировали сыны его и дщери, тогда только раздрал Иов свою
одежду, показав тем сострадательность природы, и своим поступком засвидетельствовал,
что был он чадолюбивый отец. Впрочем, и тогда, положив предел и меру скорби и
приключившееся с ним украшая сими благочестивыми словами, сказал: Господь даде,
Господь отъят: яко Господеви изволися, тако и бысть; как бы взывая так: "Столько
времени назывался я отцом, сколько угодно было Тому, Кто соделал меня отцом. Ему
опять угодно было отнять у меня венец потомства: не оспариваю у Него собственности
Его. Да превозможет угодное Владыке. Он Творец рода, а я - орудие. Какая мне нужда,
будучи рабом, огорчаться напрасно и жаловаться на приговор, которого не могу
изменить?" Подобными словами поражал праведник диавола. Но когда неприязненный
опять увидел, что Иов побеждает, и что ничем этим не возможно поколебать его,-
употребил искусительные средства против самой плоти его, и тело избичевав
несказанными ударами, довел до того, что оно источало из себя множество червей, и
сведя этого мужа с царских престолов, посадил на гноище. А Иов, и такими поражаемый
страданиями, пребывал непоколебим; когда терзалось у него тело, неприкосновенным
охранял сокровище благочестия в тайнике души. Поэтому враг, не находя уже что делать,
приводит себе на память древние свои козни, и, ум жены вовлекши в нечестивое и
богохульное намерение, чрез нее покушается поколебать подвижника. И утомленная
долговременностию труда, предстает она праведнику, с поникшим взором, всплескивает
руками при виде его, насмехается над плодами его благочестия, описывает прежнее
цветущее состояние домашних дел, указывает на бедствия настоящие, на то, какова жизнь
его была прежде и какова стала теперь, какую награду получил он от Владыки за
множество жертв. И она непрестанно повторяла слова, которые свойственны, правда,
женскому малодушию, однако же могли смутить всякого человека, совратить и
мужественный ум. "Скитающися и служащи хожу я,- говорит она (Иов. 2, 9),- из царицы
стала рабою; принуждена смотреть на руки своих служителей; прежде многих питала, а
теперь едва нахожу пропитание у других. Хорошо и полезно было бы тебе, употребив
нечестивое слово и изострив меч Создателева гнева, истребиться с земли, а не продолжать
себе и сожительнице подвижнических трудов, с терпением перенося сии бедствия". Но
праведник, огорченный этими словами более, нежели всеми прежде постигшими
бедствиями, со взором исполненным гнева, обращается к жене, как к врагу, и что говорит
ей? Вскую яко едина от безумных жен возглаголала еси? (Иов. 2, 10). "Оставь жена,-
говорит он,- этот совет. Долго ли тебе такими словами оскорблять общую жизнь?
Оболгала ты, чего не желал я, и поведение мое; оклеветала ты, сказав это, и жизнь мою.
Теперь вижу, что и я одною половиною нечестив; потому что супружество из обоих нас
соделало одно тело, а ты впала в богохульство. Аще благая прияхом от руки Господни,
злых ли не стерпим (Иов. 2, 10)? Вспомни блага, какими пользовались прежде; уравновесь
лучшее с худшим. Ни у одного человека не блаженна жизнь вполне. Всегда
блаженствовать свойственно одному Богу. А ты, если прискорбно тебе настоящее, утешь
себя предшествовавшим. Теперь плачешь, но прежде смеялась. Теперь нищенствуешь, но
прежде была богата. Ты пила из прозрачного потока жизни - пей с терпением и из
мутного. И речные потоки не везде оказываются чистыми; а наша жизнь, как знаешь,
такая река, которая течет непрерывно и струится волнами одна за другою следующими.
Часть ее протекла уже, а другая еще течет; часть едва изникла из источников, а другая
изникает,- и все мы спешим к общему морю смерти. Аще благая прияхом от руки
Господни, злых ли не стерпим! Ужели заставим Судию всегда подавать нам одинаковые
блага? Ужели станем учить Владыку, как Ему распорядить жизнь нашу? Он властен в
Своих определениях; как хочет, так и устрояет дела наши. Он премудр, и полезное
уделяет рабам Своим с избытком. Не касайся умом своим суда Владычнего, а только с
любовию переноси, что домостроительствует Его премудрость. Что дает тебе, принимай
это с удовольствием. Покажи в скорбных обстоятельствах, что была ты достойна
прежнего веселия". Говоря сие, Иов отразил и это приражение диавола и нанес ему
совершенное посрамление как побежденному. Что же произошло из сего? Болезнь вскоре
бежала от него, как напрасно посетившая. Плоть вторично обновилась юностию, жизнь
опять процвела всеми благами, и богатство в сугубой мере потекло отовсюду в дом его,
так что одно получил, чтобы ничего не потерять, а другое было наградою праведнику за
терпение.
Но почему же и коней, и лошаков, и верблюдов, и овец, и возделанных полей, и всех
утех изобилия получил он сугубую меру, а число детей произвел равное умершим?
Потому что бессловесные животные и все тленное богатство погибли совершенно; а дети
и по смерти были живы превосходнейшею частию своего естества. Поэтому украшенный
опять от Творца другими сынами и дщерями, и это стяжал он в сугубой мере. Ибо одни
дети были при родителях, доставляя им веселие в сей жизни, а другие, предварив отца,
ожидали, чтобы всем им тогда окружить Иова, когда Судия человеческой жизни соберет
всенародную Церковь, когда труба, знаменующая пришествие Царя, громко отозвавшись
во гробах, потребует от них залога тел. Тогда и почитаемые ныне мертвыми скорее живых
предстанут пред Зиждителем всяческих. Поэтому, думаю, в сугубой мере Наделивший
Иова прочим богатством определил, чтобы он довольствовался числом детей, равным
прежнему.
Видишь ли, сколько благ приобрел себе праведный Иов терпением? Потому и ты,
если приключилось тебе что-либо огорчительное от огня, возжженного вчера
злоумышлением демонов, переноси это с терпением, скорби страдания усыпи лучшими
размышлениями, и по написанному, возверзи на Господа печаль твою, и Той тя
препитает (Пс. 54, 23). Ему подобает слава во веки веков. Аминь!
Примечания:
[1] По-воровски.
Беседа 22
К юношам о том, как получать пользу из языческих сочинений
Много у меня побуждений посоветовать вам, чада, что признаю лучшим, и что, как
уверен, если примете, будет вам полезно. И настоящий мой возраст, и упражнение во
многих уже делах, и достаточное изведание всяких и всему научающих перемен сделали
меня опытным в делах человеческих; почему едва вступившим в жизнь могу указать как
бы самый безопасный путь. При том, по естественному сродству, я - первый для вас после
родителей; почему, не меньше отцов, и сам имею к вам благорасположение и о вас думаю,
если только не ошибаюсь в мнении своем, что, видя меня, не желаете видеть родителей.
Поэтому, если охотно примете слова мои, будете во втором ряду похваляемых Гезиодом; а
в противном случае, хотя бы и не сказал я ничего неприятного, сами припомните стихи, в
которых он говорит: "превосходен" тот, кто сам собою усматривает потребное; "хорош" и
тот, кто следует указаниям других; но кто не способен ни к тому, ни к другому, тот вовсе
бесполезен.
Не дивитесь же, если вам, которые каждый день ходите к учителям и с уважаемыми
мужами древности беседуете посредством оставленных ими сочинений, скажу, что сам
собою нашел я нечто более полезным. О сем-то самом и хочу дать вам совет, а именно,
что не должно, однажды навсегда предав сим мужам кормило корабля, следовать за ними,
куда ни поведут, но заимствуя у них все, что есть полезного, надобно уметь иное и
отбросить. А что же это такое и как это различать, сему и научу, начав так.
Мы полагаем, дети, что настоящая жизнь человеческая вовсе ничего не значит;
совершенно не почитаем и не называем благом того, что доставляет нам совершенство в
этой только жизни. Ни знаменитости предков, ни крепости, красоты и величия тела, ни
почестей от всех людей, ни самого царства, ни всего прочего, что ни наименуют из
человеческого, не признаем великим, даже достойным желания, и не обращаем взора на
тех, кто имеет сие, но простираем надежды далее, и все делаем для приуготовления себе
другой жизни. Поэтому, что к оной споспешествует нам, о том говорим, что должно
любить сие и домогаться сего всеми силами, а что не переходит в оную, то - презирать как
ничего не стоящее.
Что же это за жизнь, где и как будем проводить ее? - и говорить о сем потребовалось
бы долее, чем сообразно с настоящим намерением, и слушать это должны были бы люди
более вас возрастные. Впрочем, может быть, достаточно покажу вам это, сказав, что если
кто обымет словом и совокупит воедино все счастие людей со времени их существования,
тот найдет, что это не равняется и малейшей части благ той жизни, а напротив того, все
здешние блага гораздо больше отстоят достоинством от малейшего из тех благ, чем тень и
сновидение скуднее действительности. Лучше же сказать (употреблю пример более
близкий), сколько душа во всем досточестнее тела, столько же и разности между тою и
другою жизнию.
В эту жизнь вводят нас, конечно, Священные Писания, образующие нас
посредством учений таинственных; но пока, по возрасту, не можем изучить глубину
смысла их, мы и в других писаниях, не вовсе от них далеких, упражняем на время
духовное око, как в некоторых тенях и зерцалах, подражая упражняющимся в деле
ратном, которые, приобретя опытность в ловком движении рук и ног, выгодами этой игры
пользуются в самых битвах. И мы, конечно, должны держаться той мысли, что нам
предлежит подвиг, важнейший всех подвигов,- подвиг, для которого все должны сделать,
для приготовления к которому надобно трудиться по мере сил, беседовать и с
стихотворцами, и с историками, и с ораторами, и со всяким человеком, от кого только
может быть какая-либо польза к попечению о душе. Красильщики назначенные к окраске
приготовляют сперва особыми способами, и потом наводят цвет, пурпуровый или другой
какой; подобным образом и мы, чтобы добрая слава наша навсегда оставалась
неизгладимою, посвятив себя предварительному изучению сих внешних писателей, потом
уже начнем слушать священные и таинственные уроки, и как бы привыкнув смотреть на
солнце в воде, обратим, наконец, взоры к самому свету. Поэтому, ежели между учениями
есть какое взаимное сродство, то познание их будет нам кстати. Если же нет сего
сродства, то изучать разность учений, сличая их между собою, немало служит к
подтверждению лучшего учения.
Но чему уподобив каждое из сих учений, можем составить себе их образ? Конечно,
собственное превосходство дерева - изобиловать зрелыми плодами; но оно носит на себе и
некоторое украшение - листы, колеблющиеся на ветвях; так и в душе истина есть
преимущественный плод, но не лишено приятности и то, если облечена душа внешнею
мудростию, как листьями, которые служат покровом плоду и производят не неприличный
вид. Почему говорится, что и тот славный Моисей, которого имя за мудрость у всех
людей было весьма велико, сперва упражнял ум египетскими науками, а потом приступил
к созерцанию Сущего. А подобно ему, и в позднейшие времена о премудром Данииле
повествуется, что он в Вавилоне изучил халдейскую мудрость и тогда уже коснулся
Божественных уроков.
Однако достаточно сказано о том, что сии внешние науки не бесполезны для душ;
теперь следует сказать, в какой мере должно вам изучать их. Во-первых, у стихотворцев
(начну с них), поелику они в сочинениях своих не одинаковы, не на всем по порядку
надобно останавливаться умом, но, когда пересказывают вам деяния или изречения мужей
добрых, надобно их любить, соревновать им и, как можно, стараться быть такими же. А
когда доходит у них речь до людей злонравных, должно избегать подражания сему, так же
затыкая уши, как Одиссей, по словам их, заградил слух от песней сирен. Ибо привычка к
словам негодным служит некоторым путем и к делам. Посему со всяким охранением
надобно оберегать душу, чтобы, находя удовольствие в словах, незаметно не принять
чего-нибудь худого, как иные с медом глотают ядовитые вещества. Поэтому не будем
хвалить стихотворцев, когда злословят, насмехаются, представляют влюбленных и
упивающихся или когда ограничивают блаженство раздольным столом и разгульными
песнями. Всего же менее будем внимать им, когда говорят что-нибудь о многих богах, и
притом разномыслящих. У них брат в раздоре с братом, отец - с детьми, и у детей опять
скрытная война с родителями. А прелюбодеяния богов их, любовные похождения и явные
студодеяния, особенно же главы и правителя всех Дия, каким сами они называют его, как
такие дела, которые и о скотах без стыда не стал бы рассказывать иной, предоставим
лицедеям. То же самое могу сказать и об историках, особенно, когда пишут они историю
для развлечения слушателей. И ораторам не будем подражать в искусстве лгать. Ибо ни в
судах, ни других делах не прилична ложь нам, избравшим прямой и истинный путь
жизни,- нам, которым предписано законом даже и не судиться.
Напротив того, займем лучше у них те места, где они восхваляли добродетель и
порицали порок. Ибо как для других наслаждение цветами ограничивается благовонием и
пестротою красок, а пчелы сбирают с них и мед, так и здесь, кто гоняется не за одною
сладостию и приятностию сочинений, тот может из них запастись некоторою пользою для
души. Поэтому, во всем уподобляясь пчелам, должны вы изучать сии сочинения. Ибо и
пчелы не на все цветы равно садятся, и с тех, на какие сядут, не все стараются унести, но,
взяв, что пригодно на их дело, прочее оставляют нетронутым. И мы, если целомудренны,
собрав из сих произведений, что нам свойственно и сродно истиною, остальное будем
проходить мимо. И как срывая цветы с розового куста, избегаем шипов, так и в сих
сочинениях, воспользовавшись полезным, будем остерегаться вредного.
Поэтому в самом начале нужно рассмотреть каждую из наук и приспособить ее к
цели, по дорической пословице: "Водя мелом по снурку". И поелику до нашей жизни
надобно достигать с помощию добродетели, а в похвалу ей многое сказано
стихотворцами, многое историками и еще гораздо более мужами любомудрыми, то на
такие особенно сочинения должны обращать внимание. Ибо не малая польза, если души
юношей осваиваются и свыкаются с добродетелию, потому что наставления такого рода,
по нежности душ, напечатлеваясь глубоко, остаются в них неизгладимыми. Ужели
предположим, что Гезиод с другою какою мыслию, а не в поощрение юношей к
добродетели, написал следующие, всеми повторяемые стихи? "Не гладок и неприступен в
начале, крут и с многим потом и трудом совершается тягостный путь, ведущий к
добродетели. Поэтому не всякий может вступить на него, по причине крутизны, а вступив,
нелегко дойти до вершины. Но кто стал вверху, тот видит, что путь гладок и прекрасен,
легок и удобен и приятнее другого пути, ведущего к пороку, на который недолго
вступить, по причине его близости", как говорит тот же самый стихотворец. Ибо мне
кажется, что написал он сие не с другим намерением, но поощряя нас к добродетели и
всех убеждая быть добрыми, чтобы мы, расслабев для трудов, не отказались идти к цели.
Так, если бы и другой кто восхвалял подобным образом добродетель, примем его слова,
как руководствующие нас к тому же.
А слышал я у одного искусно изучившего мысли стихотворца, что как все
стихотворение Омирово [1] есть похвала добродетели, и все у Омира, кроме
придаточного, ведет к сей цели, так не менее к сему же клонится и то место, где Омир
представил, что вождь кефалленян спасся нагим от кораблекрушения [I], и что сперва
царица, когда надлежало бы ей застыдиться, увидев его нагим, при самом его появлении,
ощутила к нему уважение; потому что стихотворец представил его вместо одежды
украшенным добродетелию; потом и прочие феакеане столько почли его достойным, что,
оставив роскошь, в какой жили, стали все на него смотреть и ему подражать, и ни один
феакеанин ничего более не желал тогда, как соделаться Одиссеем, и притом спасшимся от
кораблекрушения. В этом месте, как говорил истолкователь стихотворцевой мысли, Омир,
едва не вслух всем вопия, говорит: "О добродетели должно стараться вам, люди; она и с
претерпевшим кораблекрушение спасается от потопления, и на суше доведенного до
наготы кажет более досточестным, нежели счастливых феакеан". Такова-то добродетель!
Другие стяжания не более принадлежат своим владетелям, как и всякому другому,
подобно тому, как кость в игре выпадает и той, и другой стороной; одно стяжание
неотъемлемо - это добродетель; она принадлежит человеку и при жизни, и по смерти.
Посему-то, как кажется, и Солон говорит богатым: "А мы не променяемся с ними
богатством добродетели, потому что оно всегда постоянно, а имуществом людей владеет
то тот, то другой". Подобно сему и то место у Феогнида, где он говорит, что "Бог (какого
Бога он ни разумел) наклоняет людям то ту, то другую чашку у весов, чтобы им то
богатеть, то ничего не иметь". Да и хийский софист Продик, в одном месте своих
сочинений, сходно с сим любомудрствовал о добродетели и пороке. И в его слова надобно
вникнуть умом, потому что он человек не презрения достойный. Говорится же у него там,
сколько помню его мысль, потому что слов не знаю, кроме того, что сказано это просто,
не мерною речью: когда Иракл, будучи очень молод, и в таком же почти возрасте, в каком
теперь вы, рассуждал, на какой ему обратиться путь, на тот ли, который чрез труды ведет
к добродетели, или на другой легчайший, подошли две женщины; а это были добродетель
и порок, потому что, хотя они и молчали, но различие тотчас выказывалось в наружности.
У одной красота была подготовлена с помощию притираний; она дышала роскошью;
неотлучно водила с собою целый рой удовольствий, старалась привлечь к себе Иракла.
Другая была худощава, неубрана, смотрела пристально и выражала в себе иное тому
подобное, потому что обещала не что-нибудь легкое и приятное, но тысячи трудов,
подвигов и опасностей везде - и на суше, и на море. А награда за это такова, что можно
стать богом, как выразился Продик. И Иракл последовал, наконец, за сею женщиною. И
все почти сколько-нибудь заслуживающие внимание по мудрости, каждый по мере сил, в
сочинениях своих более или менее распространялись в похвалу добродетели; им должно
верить, и надобно стараться в самой жизни выразить их учения. И кто любомудрее,
заключающееся у других в словах, оправдывает делом, тот "один жив; прочие же только
движущиеся тени" [II].
Мне кажется, что такой образ действий походит на то, как если бы живописец
подражал чему-нибудь дивному, например, красоте человека, и человек действительно
был таков, каким тот представил его на картине. Ибо с жаром хвалить добродетель пред
людьми, вести о ней длинные речи, а наедине предпочитать целомудрию удовольствие, и
справедливости - прибыток, назвал бы я подражанием тем, которые лицедействуют на
зрелище и часто выходят представлять царей и владельцев, не будучи не только ни
царями, ни владельцами, но даже, может быть, и свободными. Притом, играющий на лире
не охотно согласится, чтобы лира у него была не настроена; и начальник лика [2] не
захочет иметь у себя такой лик, который бы не пел как можно согласнее. Таким образом,
каждый сам с собою будет в разладе, представит жизнь не соответствующую словам,
будет говорить словами Еврипида: "Язык у меня клялся, а сердце не участвовало в
клятве", и виноват будет в том, что кажется добрым вместо того, чтобы быть таким. Но
если поверить Платону, это крайний предел несправедливости казаться справедливым, не
будучи таким.
Поэтому так будем принимать сочинения, в которых заключаются правила
добродетели. Поелику же и доблестные деяния древних мужей или соблюлись до нас в
непрерывной памяти людей, или сохранены в сочинениях стихотворцев и историков, то не
лишим себя и отсюда происходящей пользы. Например, некто в народном собрании
злословил Перикла, но он не обращал на то внимания, и целый день продолжалось, что
один осыпал другого ругательствами, а другой нимало о том не заботился. Потом,
вечером уже и когда смерклось, этого человека, едва прекратившего брань, Перикл
проводил с светильником, чтобы не даром пропало у него упражнение в любомудрии.
Еще кто-то, рассердившись, грозил смертию Евклиду мегарскому и клялся в этом. Но
Евклид сам дал клятву, что умилостивит его и заставит прекратить свое к нему
нерасположение. Как хорошо, если приходят на память таковые примеры человеку, когда
он одержим уже гневом! Ибо не должно верить трагедии, которая без рассуждения
говорит: "Раздражение вооружает руку на врагов". Напротив того, всего лучше вовсе не
приходить в раздражение. Если же это трудно, то по крайней мере, удерживая
раздражительность рассудком, как уздою, надобно не дозволять выходить ей за пределы.
Но возвратим слово назад к примерам доблестных мужей. Некто, нещадно нападая
на Софронискова сына, Сократа, бил его в самое лицо, а он не противился, но дозволил
этому пьяному человеку насытить свой гнев, так что лицо у Сократа от ударов уже опухло
и покрылось ранами. Когда же тот перестал бить, Сократ, как сказывают, ничего другого
не сделал, а только, как на статуе пишут имя художника, написал на лбу: "Делал такой-
то"; и тем отмстил. Поелику это указывает на одно почти с нашими правилами, то
утверждаю, что весьма хорошо подражать таким мужам. Ибо этот поступок Сократа
сходен с заповедью, по которой ударяющему по ланите должен ты подставить другую
(Мф. 5, 39), - в такой мере надобно мстить за себя! А поступок Перикла или Евклида
сроден с заповедью: терпеть гонителей и кротко переносить гнев их; и с заповедью:
желать добра врагам, а не проклинать их (Мф. 5, 44). Посему предварительно обученный
сему не будет не верить заповедям, как чему-то невозможному. Не умолчу и о поступке
Александровом. Александр, взяв в плен дочерей Дария, о которых засвидетельствовано,
что красота их была удивительна, не удостоил и видеть их, считая постыдным -
победителю мужей уступать над собою победу женщинам. Ибо это указывает на одно с
заповедью, что воззревший на женщину для услаждения, хотя и не совершит
прелюбодеяния самим делом, но за то, что допустил в душу желание, не освобождается от
вины (Мф. 5, 28). О поступке же Клиния, одного из близких Пифагору, трудно поверить,
чтобы сходство его с нашими правилами было делом случая, а не тщательного
подражания. Что же сделал Клиний? Дав клятву, мог он избежать потери трех талантов;
но лучше заплатил их, чем стал клясться, хотя клятва его была в деле справедливом. Он
как будто, представляю я, слышал ту заповедь, которая запрещает нам клятву (Мф. 5, 33-
37).
Но возвратимся опять к тому же, что сказано в начале, - а именно, что не все по
порядку надобно нам брать, а только полезное. Ибо стыдно, вредное в пище отвергать, а в
науках, которые питают нашу душу, не делать никакого разбора, но, подобно весеннему
ручью, увлекая за собою все встречающееся, нагружать тем душу. И какой в этом расчет,
если кормчий не безрассудно отдается ветрам, но направляет ладью в безопасное место, и
стрелок бросает стрелу в цель, и медник, и плотник стремятся к концу, сообразному с их
искусством, а мы останемся ниже и этих рабочих, имея возможность разуметь свое дело?
И у ремесленников работа их имеет цель; а для жизни человеческой нет будто цели,
смотря на которую должно все делать и говорить тому, кто не намерен совершенно
уподобиться бессловесным? В таком случае, совершенно подобно неоснащенным
кораблям, никакому уму не вверив кормила души, будем без цели туда и сюда носиться по
жизни. Но и в состязаниях телесными силами, а если угодно, и на музыкальных орудиях,
упражняются в тех именно подвигах, за которые предложены венцы, а никто,
упражняющийся в борьбе, также в кулачном бою и борьбе вместе, не станет учиться
играть на гуслях или на свирели. По крайней мере, не делал так Полидам, но пред
олимпийским подвигом останавливал он на бегу колесницы и тем укреплял свои силы. И
Милон не сходил с намазанного маслом щита, когда стаскивали его, противился не
меньше, чем статуи, припаянные свинцом. Вообще у них упражнения были
приготовлением к подвигам. А если бы, оставив усыпанное песком поприще и телесные
упражнения, занялись бряцаниями Марсия или фригийского Олимпа, то ужели бы
получили венцы и славу, а не бежали прочь, чтобы не насмеялись над ними? Но и
Тимофей не проводил времени на ратоборных поприщах, оставив сладкопение; иначе не
удалось бы превзойти так в музыке и ему, у которого столько было искусства, что и
возбуждал гнев созвучиями напряженными и жестокими, и опять укрощал и смягчал его
созвучиями нежными. Сим-то, говорят, искусством, выигрывая однажды пред
Александром фригийскую песню, заставил его среди ужина взяться за оружие, и потом,
смягчив звуки, сделал, что опять возвратился он к пирующим. Такую-то крепость сил к
достижению цели в музыке и телесных подвигах доставляет упражнение!
Но поелику упомянул я о венцах и о подвижниках, то присовокуплю: они, претерпев
тысячи трудностей в тысяче случаев, всеми мерами приумножив свою силу, пролив много
пота в трудных телесных упражнениях, приняв много побоев в училище, избрав не самый
приятный образ жизни, но предписанный учителями, и во всем прочем (скажу не
распространяясь) ведя себя так, что жизнь их до подвига была упражнением в подвиге,
уже после всего этого являются готовыми на поприще, переносят все труды и опасности,
чтобы получить венок из дикой маслины, или из гирчи, или из чего-нибудь подобного и,
победив, заслужить провозглашение от глашатая. Ужели же нам, которым за жизнь
предлежат награды столь удивительные по множеству и величию, что не возможно
словом их выразить, когда спим на оба уха и проводим жизнь в большой беспечности,
остается взять только эти награды левой рукою? Тогда высоко бы ценилась праздная
жизнь, и у всех восхитил бы первенство в счастье Сарданапал или, если угодно, Маргит, о
котором сказал Омир (если только Омировы это стихи), что он был ни пахарь, ни
пахатель, ни человек, способный к чему-либо в жизни. Но не более ли истинно изречение
Питтака, который сказал, что "трудно пребыть добродетельным"? Ибо действительно,
даже подъяв много трудов, едва можем сподобиться тех благ, которым, как выше сказано,
нет и образца между благами человеческими.
Поэтому не должно нам лениться и на краткий покой променивать великие
надежды, если не хотим слышать укоризны и терпеть наказания, - не здесь от людей, хотя
и сие немаловажно для имеющего ум, но на тех судилищах, где бы они ни были, хотя бы
под землею или где в другом месте. Невольно погрешившему против долга, может быть, и
будет некоторое помилование от Бога, но намеренно избравшему худое нет и отговорки,
почему бы не терпеть сугубого наказания. Что же нам делать? - скажет кто-нибудь.- Что
иное, кроме того, чтобы, освободившись от всех других попечений, иметь попечение о
душе?
Поэтому не должно служить телу, кроме крайней необходимости, а душе надобно
доставлять все лучшее, любомудрием, как от темницы, освобождая ее от общения с
телесными страстями, а вместе, и тело соделывая неодолимым для страстей. Чреву
надобно доставить необходимое, но не слишком сладкое, как делают выдумывающие
каких-то приготовителей стола и поваров, обыскивающие всю сушу и море, собирающие
дани, как жестокому какому-то властелину, - эти жалкие труженики, страждущие не менее
мучимых в аде, которые подлинно прядут огонь, решетом носят воду, льют в дырявую
бочку, не видят конца трудам. А трудиться сверх нужды над волосами и одеждами, по
выражению Диогена, свойственно или злосчастным, или обидчикам. Посему утверждаю,
что быть и называться щеголем должны мы почитать столько же срамным делом, как и
жить непотребно и злоумышлять на чужое брачное ложе. Ибо для имеющего ум какая
разность - надеть ли на себя зрелищный наряд или носить одежду простолюдина, если
только она достаточно защищает от холода и жара? Подобным образом и прочее надобно
заготовлять себе, не превышая нужды, и не больше заботиться о теле, но сколько хорошо
это для души. Мужу, по истине достойному сего именования, быть щеголем и занятым
своею наружностию не менее укоризненно, как и рабски предаваться другой какой-либо
страсти. Употреблять все старание на то, чтобы тело было как можно наряднее,
свойственно человеку, который не познал сам себя и не понимает того мудрого правила,
что не одно видимое составляет человека, а потребна некая высшая мудрость,
посредством которой каждый из нас познает себя, каков он. А сие имеющим
неочищенный ум более невозможно, чем больному глазами смотреть на солнце.
Очищением же души (чтобы сказать одним разом и достаточно для вас) служит -
презирать чувственные удовольствия, не насыщать глаз нелепыми представлениями
чудодеев или зрением тел, возбуждающих к сластолюбию, и чрез слух не вливать в душу
поврежденного сладкопения. Ибо от такого рода музыки, обыкновенно, возникают
страсти - порождения рабства и низости. А нам должно учиться иной музыке, которая
лучше, и ведет к лучшему, которою пользуясь Давид, творец священных песнопений, как
говорит Писание, избавлял царя от неистовства. Сказывают же, что Пифагор, встретив
упившихся на пиру, свирельщику, который управлял пиром, велел, переменив напев,
заиграть на дорический лад, и пирующие так образумлены были этою игрою, что, сбросив
с себя венки, разошлись со стыдом. А иные при звуках свирели предаются неистовствам,
как корибанты и вакханты. Столько разности - наполнять ли слух сладкопением здравым
или негодным! Посему в этом господствующем ныне сладкопении должно нам
участвовать менее, чем в каком-либо из срамных дел. А растворять воздух различными
испарениями, доставляющими удовольствие обонянию, намащать себя благовонными
мазями, стыжусь и запрещать вам. Что же сказал бы иной о том, что не надобно гоняться
за удовольствиями осязания и вкуса, разве то одно, что преданные уловлению сих
удовольствий принуждены ими бывают жить подобно скотам, по прихотям чрева и того,
что ниже чрева. Одним словом, все телесное должно презирать тому, кто не хочет, как в
тине, погрязнуть в телесных удовольствиях. Столько надобно иметь к телу привязанности,
сколько, говорит Платон, участвует оно в служении любомудрию, выражаясь несколько
подобно Павлу, который дает совет, что ни мало не должно телу угодия творить в повод
похотям (Рим. 13, 14). Те, которые заботятся, чтобы тело было, как можно наряднее, а
душу, которая действует чрез тело презирают, как ничего не стоящую, чем отличаются от
людей, прилагающих попечение об орудиях, но нерадящих об искусстве, действующем
чрез орудие? Поэтому, совершенно напротив, должно обуздывать и сдерживать тело, как
порывы зверя, и мятежи, производимые им в душе, усмирять, поражая рассудком, как
бичом, а не ослаблять вовсе узды сластолюбию, и не пренебрегать тем, что ум увлекается
им, подобно вознице, которого неудержимо несут необузданные кони. И надобно
припоминать, как Пифагор, узнав, что один из его знакомых очень тучнеет от телесных
упражнений и многоядения, сказал ему: "Перестанешь ли отстроивать себе несноснейшую
тюрьму?" Поэтому, говорят, и Платон, предусматривая, что тело вредит душе, с
намерением избрал для Академии не совсем здоровое в Аттике место, чтобы не давать
телу очень нежиться, как и винограду не дают разрастаться в излишние ветви. А я слышал
от врачей, что крайняя степень здоровья даже опасна.
Итак, если излишнее попечение о теле бесполезно для самого тела и служит
препятствием душе, то покорствовать и услуживать телу - явное безумие. Но если бы
научились мы презирать его, то едва ли бы стали удивляться чему-нибудь другому из
всего человеческого. Ибо на что понадобилось бы еще богатство нам, которые ни во что
ставим телесные удовольствия? Я не вижу никакой надобности, разве только, как в баснях
говорится о драконах, и то доставляет некоторое удовольствие, чтобы неусыпно стеречь
зарытые сокровища. Но кто обучился в рассуждении подобных вещей вести себя
благородно, тот вовсе не способен избрать что-нибудь низкое и постыдное в деле или в
слове. Что сверх нужды, будь это лидийский песок или работа златоносных муравьев, тем
более станет он гнушаться этим, чем менее находит в том потребности. Самую нужду
будет определять он естественными потребностями, а не удовольствиями. Ибо
преступившие пределы потребностей, подобно несущимся вниз по скату, не имея перед
собою ничего такого, на чем бы удержаться, нигде не останавливаются в своем
стремлении вперед, но чем более простираются вперед, тем паче, для удовлетворения
пожелания, имеют нужду в равном прежнему или еще в большем, по изречению
Ексикестидова сына, Солона, который говорит: "В богатстве у людей нет явного предела".
В этом же надобно взять себе в учители Феогнида, который говорит: "Не люблю и не
желаю богатств, а только бы прожить мне малым, не встретив ничего худого". А я
дивлюсь презрению всего вообще человеческого в Диогене, который доказал, что он
богатее и великого царя, потому что меньше его имеет нужд в жизни. А нам, если нет у
нас такого же числа талантов, как у Пифия мисийского, нет стольких и стольких десятин
земли, нет стад скота, которых бы нельзя было и перечесть, нам все еще мало.
Но думаю, что, когда нет богатства, не должно его желать, а когда оно есть, надобно
думать не о том, что обладаешь им, но о том, умеешь ли располагать им? Прекрасно
изречение Сократа, который об одном богатом человеке, высоко думавшем о деньгах,
сказал, что не прежде станет удивляться ему, как изведав, умеет ли пользоваться ими.
Фидий и Поликлет, если бы много стали превозноситься золотом и слоновою костию, из
которых первый сделал илиянам Дия, а другой аргивянам Иру, подверглись бы
посмеянию за то, что, хвастаясь чужим богатством, оставили в стороне искусство, от
которого и золото стало приятнее и драгоценнее. А мы, предполагая, что человеческая
добродетель сама по себе недостаточна для украшения, думаем о таком своем поступке,
что он менее постыден! Ужели, презрев богатство и чувственные удовольствия поставив
ни во что, погонимся за лестию и ласкательством и станем подражать пронырству и
оборотливости Архилоховой лисицы? Человеку здравомыслящему более всего должно
избегать того, чтобы жить для славы, сообразоваться с мнением большинства, а не правый
разум ставить вождем жизни; но, хотя бы пришлось противоречить всем людям или за
прекрасное навлечь на себя бесславие и опасности, и в таком случае не должно решаться
на извращение правильно дознанного. А кто не таков, о том скажем ли, что отстает он в
чем-нибудь от египетского софиста, который, когда хотел, делался деревом, зверем,
огнем, водой и всякою вещию, если только он то будет хвалить справедливое пред
чтителями справедливости, то станет говорить противное, когда заметит, что одобряют
несправедливость, как это в обычае у льстецов; и как говорят о полипе, что меняет цвет по
цвету земли, которая под ним, так и он будет менять свои мысли, по расположению
людей, которые при нем?
Но хотя этому совершеннее обучимся из наших писаний, однако же и из внешних
уроков очертаем на сей раз как бы некоторый оттенок добродетели. У тщательно
собирающих пользу с каждой вещи, как и в больших реках, по Гезиоду, отвсюду
обыкновенно, прибывает многое. Ибо изречение стихотворца: "Прибавляй малое к
малому", надобно почитать правильным не только о приращении серебра, но и обо всяком
звании. Поэтому Виас, когда сын, отправляясь к египтянам, спрашивал, что делая,
особенно угодит он отцу, отвечал: "Приобрети напутствие к старости", а напутствием
назвал добродетель, заключив ее в тесные пределы; потому что ограничил пользу ее
продолжением человеческой жизни. А я, хотя бы кто наименовал мне старость Тифона,
или Арганфония, или старость самого долговечного у нас Мафусала, о котором сказано,
что жил тысячу лет без тридцати, хотя бы отчислил все время сначала, как стали
существовать люди, посмеюсь этому, как детской мысли, простирая взор в тот долгий и
нестареющийся век, в котором так же нельзя примышлением своим постигнуть предела,
как назначить и предположить кончину бессмертной душе. Для сего-то века советовал бы
я вам приобрести напутствие, не оставив по пословице, не двинутым ни одного камня,
если только будет вам от того какая польза. Не будем бездействовать по той причине, что
это тяжело и требует труда; но вспомня совет сказавшего, что всякому должно избирать
жизнь совершеннейшую и ожидать, что привычка сделает ее приятною, испытаем то, что
всего лучше. Ибо стыдно, потеряв настоящее время, впоследствии стараться возвратить
прошедшее, чего не сделаешь уже никакою скорбию.
Итак я, что признаю важнейшим, частию сказал вам теперь, а частию буду
советовать и во всю жизнь. А вы, так как болезни бывают троякие, не окажитесь
подобными неизлечимо больным и не обнаружьте в себе недуга воли, похожего на
болезнь страждущих телом. Ибо страждущие не важною болезнию сами приходят ко
врачам; одержимые важнейшими недугами к себе призывают врачующих; а впадшие
совершенно в неисцельную болезнь черножелчия и приходящих к ним врачей не
допускают до себя, чего да не будет ныне с вами: вы не убегайте от людей, которые
рассуждают право!
Примечания:
[1] Гомера.
[I] "Одиссея", песни 6 и 7.
[II] "Одиссея", песнь 10.
[2] Хора.
Беседа 23
На день святого мученика Маманта [I]
Небезызвестна мне важность похвальных речей в торжественных собраниях; но
сколько знаю это, столько же сознаю и свою немощь. Ибо предмет слова требует, чтобы
сказано было нечто достойное собравшихся, достойное как той надежды, которую имеют
на меня, так и самого предмета. Поелику сегодня с величайшим торжеством совершаем
память мучеников, то всякий ум напряжен, всякий слух приготовлен, ожидает, что сказано
будет нечто достойное мученика, и из любви к мученику приходит в собрание. И
благопризнательные дети требуют великих похвал родителям и не попустят, чтобы
малостию говорящего подверглось опасности величие хвалимых. Поэтому чем больше
усердия, тем больше опасность.
Что же мне делать? Как и вашим желаниям удовлетворить, и самому не пойти
отсюда не воспользовавшись настоящим случаем? Посоветую каждой душе, с каким
запасом в памяти пришла сюда, то и обновить в мысли, и идти отсюда напитавшись этим,
возвеселив себя собственным своим напутствием. Пусть воспомнят мученика все те,
которые насладились им в сновидениях; которые, приходя на сие место, имели его
содейственником в молитве; которым, будучи назван по имени, предстал он самым делом;
которых привел в домы из путешествия; которых восставил от болезни; которым
возвратил детей уже умерших; которым продлил срок жизни. Собрав все это, составьте
похвальное слово из общих вкладов. Каждый, что знает, сообщи другому незнающему, а
чего не знает, займи у знающего; и таким образом, угостив друг друга общим
приношением, извините мою немощь.
Ибо вот похвала мученику - богатство духовных дарований. Не имеем нужды
прославлять его по закону мирских похвальных слов; не имеем нужды говорить о
знаменитых его родителях и предках; стыдно украшаться чужими нарядами тому, кто
сияет собственною добродетелию. По законам обычая включается и это в похвальные
речи; а закон истины требует, чтобы у каждого была собственная похвала. Коня не делает
скорым превосходство в бегу его отца; не похвала псу, что рожден самыми борзыми
псами. Но как совершенство всякого другого животного рассматривается в нем самом, так
и у человека своя похвала, свидетельствуемая личными его заслугами. Что для сына
знаменитость его отца? Так и мученик сей не от других заимствовал знаменитость, но сам
продолжением жизни возжег светильник славы. От Маманта - прочие, а не от других -
Мамант. Дети, научившиеся у него благочестию, им да прославятся. Сам он из себя
источает добродетель. Это не весенний поток, славящийся слиянием чуждых ему вод, но
источник, из собственных недр изливающий доброту. Подивимся мужу, который не
чужим убранством украшен, но славен своим собственным. Видишь славных
воспитателей коней? Видишь белеющиеся их памятники? Видишь, как мимо этих камней
проходят без внимания? А памятию мученика вся страна подвигнута; весь город
принимает участие в празднике; не сродники стекаются на гробы отцов, но все притекают
на место благочестия. Этого началовождя истины именуют отцом, а не виновников
плотской жизни называют отцами. Видишь, как чествуется добродетель, а не богатство.
Так Церковь, чем чтит предваривших, тем самым возбуждает живущих еще. "Не
домогайся,- говорит она,- ни богатства, ни мудрости мира престающей (1 Кор. 2, 6), ни
славы увядающей,- все это исчезает вместе с жизнию: но будь делателем благочестия; оно
и на небо вознесет тебя; оно приуготовит тебе и бессмертную и продолжительную славу у
людей".
Поэтому, если кто помнит пастыря, то да не дивится богатству, потому что
собрались мы не богатого хвалить. Не богатому дивясь, уходи отсюда, но бедности,
соединенной с благочестием. Пастырь - не важное, не мудрое звание. Рассердившись, в
укор оскорбившему тебя не говоришь ли: ты пастырь? Пастырь ничего не имеет более,
кроме насущного пропитания, надевает суму, носит посох и дневной запас, нимало не
заботится о завтрашнем дне; он враг зверям, союзник кротких животных, бегает торжища,
бегает судилищ, не знаком с доносчиками, не знаком с торговлею, не знает богатства, не
имеет собственного крова, живет под общим покровом мира, ночью смотрит на небо и по
звездам изучает чудеса Творца. Пастырь? Не постыдимся истины, не будем подражать
языческим баснотворцам, не станем облекать истину в благолепие слов.
Истина нага, не требует защитников, сама себя показывает. В большем числе
отношений это униженно; но тем паче подивимся похвале. Пастырь и убогий - вот
почетные титла христианина. Если будешь искать началовождей в училище благочестия,
это - рыбари и мытари. Если будешь искать учеников, это - убогие выделыватели кож. Ни
одного нет богатого, нигде нет знаменитости. Все это упразднилось с миром. Итак,
смотри, чей день празднуем, ради кого все мы светлы, ради кого изменилась жизнь.
Поелику упомянули мы о пастыре, то не презирай сего именования. Слышал ты, что
первый угодивший Богу - Авель - был пастырь. А кто подражатель его? Моисей, великий
законодатель, избежавший гнева фараонова, возненавидевший злоумышление
соплеменников; он был пастырем на горе Хорив и во время пастырства беседовал с Богом.
Не когда стал судиею, увидел он Ангела в купине, но будучи пастырем удостоился оной
небесной беседы. Кто после Моисея? Патриарх Иаков, который в пастырствовании
показал терпение за истину, и в малом образе отпечатлел всю жизнь свою. Кому передал
он ревность? Давиду. Давид от пастырства перешел на царство; потому что и пастырское,
и царское звание - родные сестры, за исключением того, что одному вверено управление
неразумными, а другому - разумными существами. Таким образом, пастырское знание
служит основанием знания высшего. Потому Господь, совокупляя в Себе то и другое, есть
и Пастырь и Царь; над неразумными пастырствует, а более разумных вводит в управление
Своего Царства. Хочешь ли знать, каково достоинство пастыря? Господь пасет мя (Пс. 22,
1). А каким образом пастырская должность - сестра царской? Кто есть сей Царь славы?
(Пс. 23, 8). Тот, кто здесь пастырь, там царь. И не подумай, что другими это
засвидетельствовано, а Сам Он стыдится сего наименования. Напротив того, умолчав о
ложных пастырях, Себе присвоил истинное свидетельство пастырства. Аз есмь пастырь
добрый (Ин. 10, 11). Аз… есмь и не изменяюся (Мал. 3, 6). И когда говорит о чем-либо
великом: Аз рукою Моею утвердих землю, распрострох небо един (ср.: Ис. 45, 12; 44, 24),
и когда говорит что-либо иное достолепное и достойное того, чтобы сказать сие о Боге,
так выражается Пастырь добрый. Отгоняет пастырей ложных, и Себе присвояет истину.
Аз есмь пастырь добрый. Узнай, кто Пастырь и кто Пастырь добрый? Сам толкует:
истинный пастырь… душу свою полагает за овцы. А наемник, иже несть пастырь,
емуже не суть овцы своя, нерадит, егда видит волка грядуща (Ин. 10, 11-12).
Здесь Церковь спрашивает: если Господь - Пастырь, то кто же - пастырь-наемник?
Не диавол ли пастырь-наемник? Кто же волк? Конечно, диавол есть волк - этот дикий,
хищный, коварный зверь, этот общий всех враг. Поэтому пастырь-наемник пусть имеет
собственное свое именование. Пастырями-наемниками Господь назвал тех, к кому тогда
обращал речь. И теперь есть (лучше бы их не было), есть приобретающие себе
наименование наемников. Тогда разумелись архиереи и фарисеи и весь этот иудейский
раскол. Их назвал пастырями-наемниками, - их, не ради истины, но ради собственной
корысти приявших на себя власть пастырства. Которые из суетного лицемерия молятся,
чтобы поедать хлеб вдовиц и сирот (Мф. 23, 14),- те наемники. Которые служат
собственной выгоде, гоняются за настоящим, не имеют в виду будущего - те наемники, а
не пастыри.
И ныне много наемников, посвятивших жизнь свою жалкой славе; они и ныне о
здравых словесах Господа производят распрю. Ибо, когда Господь сказал это, произошла
распря в них; одни говорили: беса имать; другие: бес не может слепые очи сделать
видящими (Ин. 10, 19-21). Видишь, как стара эта страсть к распрям. Ибо лопата скоро
отделяет плевы от пшеницы (Мф. 3, 12); легкое и непостоянное отлучает от питательного,
а годное для духовной пищи остается у земледелателей. Для того и распря была, и одни
говорили так, другие иначе. Иудеям прилично быть в распре. Церковь Божия, приняв
хитон не швен, свыше исткан (Ин. 19, 23), который воины соблюли не раздранным,
Церковь, облекаясь во Христа, да не раздирает одежды.
И знаю Моя, и знают Мя Моя (Ин. 10, 14). Еретик воспользовался сими словами к
составлению своей хулы. Вот, говорит он, сказано: знают Мя Моя, и знаю Моя. Что такое
значит знать? Уразумевать сущность? Измерять величину? То ли самое постигать о
Божестве, что обещаешь ты своими дерзкими устами? Или не разумеешь
предшествовавшего, какая мера ведения? Что знаем о Боге? Овцы Моя гласа Моего
слушают (Ин. 10, 27). Вот как уразумевается Бог - чрез слышание заповеди Его и чрез
исполнение слышанного. Вот ведение Бога - соблюдение заповедей Его. Почему же не
пытливое уразумение сущности Божией, не изыскание премирного, не примышление
невидимого? Знают Мя Моя, и знаю Моя. Довольно тебе знать, что Пастырь добр, что
положил душу за овцы. Вот предел богопознания! А как велик Бог? Какая мера Его?
Каков Он в сущности? - Подобные вопросы опасны для вопрошающего и затруднительны
для вопрошаемого. Лучшее обращение с ними - молчание. Овцы Моя гласа Моего
слушают, сказал Он, а не спорят о нем, то есть не остаются преслушными, не входят в
состязания.
Слышал ты Сына; сам не входи в тонкости об образе рождения, не подводи под
причину не условливаемого причиною, своим сечением не разграничивай соединенного.
Поэтому предварительно оградил тебя евангелист; и прежде ты слышал, и слышишь,
конечно: в начале бе Слово (Ин. 1, 1). Чтобы не почесть тебе Сына человеческим
порождением, происшедшим из несуществующего, евангелист сказал тебе: Слово, означая
бесстрастие; сказал: бе, означая, что не во времени; сказал: в начале, чтобы рожденного
соединить с Отцом. Видишь, как покорная овца слушает Владычнего гласа. В начале, и бе,
и Слово. Не говори, как бе? И если бе, то не рождено; а если рождено, то не бе. Кто
говорит так, уже не овца: кожа овцы,- а изнутри говорит волк. Пусть знают наветники!
Овцы Моя гласа Моего слушают. Слышал ты Сына; уразумей подобие Его Отцу, говорю,
подобие, по немощи сильнейших, а по самой истине (не боюсь приступить к истине, я не
склонен к клевете), разумею тождество, сохраняя личные свойства Сына и Отца. В
Ипостаси Сына представляй Отчий образ; только соблюди точное понятие изображения,
только разумей богочестно: Аз во Отце, и Отец во Мне (Ин. 14, 10), представляя себе не
слияние сущностей, но тождество отличительных черт.
Но кажется, возлюбленные, совершилось дело, само по себе противоречащее;
потому что благопокорность вашего слуха понудила и мою немощь сказать и
проглаголать нечто в сем собрании, чтобы сила Божия наипаче открылась в немощи
орудия. Ибо для того, может быть, преизбыточествовала моя немощь, чтобы более
прославился Укрепляющий немощное. Возвращающий же сие наше торжество,
полагающий предел прошлогодним молитвам и возглавляющий наступающее лето (ибо
один и тот же день заключает у нас собою протекший круг времени и служит возглавием
вновь наступающему), и так собравший нас и даровавший нам силы к действию на
будущее время, да сохранит нас в оное невредимыми, не обидимыми, не расхищенными
от волка, да соблюдет и Церковь сию непоколебимою, огражденною великими столпами
мучеников, да отвратит все злоухищрения и приражения еретических беснований, да даст
же нам в безмолвии поучиться словесам Божиим и познавать дарованную благодать Духа;
потому что Ему слава и держава со Святым Духом ныне, и всегда, и во веки веков! Аминь.
Примечания:
[I] Память сего святого мученика Святая Церковь совершает 2-го числа сентября.
Беседа 24
Против савеллиан, Ария и аномеев
Иудейство враждует с язычеством, а то и другое враждует с христианством, как
египтяне и ассирияне были врагами и друг другу, и Израилю, как и в пороке находим, что
трусость и дерзость противоположны и одна другой, и мужеству. Подобная какая-то брань
с двух сторон облежит и правое исповедание, а именно - с одной стороны от Савеллия, с
другой от проповедающих неединосущие.
Но мы, как бежали язычников, удалились от лукавого идолослужения, и
многобожие их признали безбожием, так бежали и хулы иудеев, отрицающих Сына
Божия, устрашившись оной угрозы: иже отвержется Мене пред человеки, отвергуся его
и Аз пред Отцем Моим, Иже на небесех (Мф. 10, 33). Поэтому бежим, как и должно, еще
тех, которые изобретают нечто сродное с язычеством и иудейством вопреки слову истины.
Поелику мудрый в злотворстве диавол видел, что христиане чуждаются иудеев и
язычников, и что самые имена их располагают нас ко вражде с ними, то, придав наше имя
тем и другим, старается таким образом снова ввести иудейское отречение и языческое
многобожие. Ибо одни, утверждая, что Единородный - Божие дело и произведение, а
потом поклоняясь Ему и богословствуя о Нем, служением своим твари, а не Творцу,
открыто вводят учения языческие; а другие, отрицая Бога от Бога и признавая Сына по
имени, на самом же деле и по истине отвергая существование Его, опять возобновляют
иудейство. Когда исповедуют Его Словом, уподобляют слову внутреннему, и, называя
Премудростию, утверждают, что она подобна навыку, какой составляется в душе ученых;
и поэтому говорят, что лицо Отца и Сына одно, как и о человеке говорится, что он один, а
не разделен с тем словом, с тою мудростию, которые в нем.
Впрочем евангелист прямо в начале восклицает: и Бог бе Слово (Ин. 1, 1), усвояя
Сыну собственное существование. Ибо, если в сердце было Слово, то как призвать Его
Богом? И как Слово было у Бога? Слово в человеке - не человек, и говорится, что оно не у
человека, но в человеке; потому что оно не живое существо, не что-либо самостоятельное.
Но Слово Божие есть жизнь и истина. Наше слово, едва сказано, как уже его и нет: о
Слове же Божием что говорит псалом? Во век, Господи, Слово Твое пребывает на небеси
(Пс. 118, 89).
Такова брань с этой стороны. Какая же и какого рода борьба с истиною с другой
стороны? Допускают существование, соглашаются, что есть особое Лицо Сына, особое -
Отца, но вводят неединосущие естества. Допускают именование Сына на словах, а в
самой истине низводят Его на степень твари, не уважая слов Господа, Который
желавшему видеть Отца, указывая на Себя, сказал: видевый Мене виде Отца (Ин. 14, 9).
Это изречение для рассуждающих право заставляет умолкнуть хулы тех и других.
Ибо не Себя называет Отцом Тот, Кто ясно различает Лица, когда говорит: видевый Мене
(чем указывает на собственное Свое Лицо) виде Отца (относя сие к Отчему Лицу и
явственно отличая Его от Себя). И еще, когда говорят: аще Мя бысте знали, и Отца
Моего знали бысте (Ин. 14, 7); слова сии не слитность Лиц означают, но доказывают
безразличность Божества.
Да слышат то же слово и противники, а именно, что удостоенный общения с Сыном
не лишен и Отца; ибо Родитель родил не инакового, но такого же, каков и Сам.
Выслушай, аномей: Аз и Отец едино есма (Ин. 10, 30). Выслушай и ты, Савеллий: Аз
изыдох от Отца и к Нему иду (Ин. 16, 28). И каждый из вас да уврачует язву свою
евангельским учением. Ты разумей единство о безразличности естества; а ты, изречения:
от Него изыдох, и к Нему иду, понимай о различии Лиц. Итак, сойдемся и примиримся в
этом, прекратим продолжительную брань с благочестием, бросив сии изощренные оружия
нечестия и перековав копия на орала и мечи на серпы. И ты не называй единым, но следуй
Тому, Кто говорит: един несмь, потому что пославший Меня Отец со Мною есть (Ин. 8,
16). Поэтому иной есть пославший Отец, и иной посланный Сын. И еще говорит: Аз
свидетельствую о Мне Самом, и свидетельствует о Мне пославый Мя Отец (Ин. 8, 18); и
в законе же вашем, говорит, писано есть, яко двоих человеков свидетельство истинно
есть (Ин. 8, 17). Сочти, если угодно, Лица. Сказано: Аз есмь свидетельствуяй - вот один.
И свидетельствует о Мне пославый Мя - вот два. И я не считаю так смело, но Сам
Господь научил сему, сказав: в законе вашем писано есть, яко двоих человеков
свидетельство истинно есть. Но и ты, который богоборствуешь твоим нечестием иного
рода, говоря, что Сын не подобен Богу по естеству, ты, который не уступаешь равенства,
производишь разлучение жизни, устыдись Павла, который говорит: Иже есть образ Бога
невидимаго (Кол. 1, 15), и уступи живому образу неразлучность с первообразною жизнию.
Исповедуй Отца Сыну, а не зиждителя твари. И в истинном исповедании Отца уступи
Рожденному равночестие с Отцом, вспомнив свидетельство евангелиста, что Отца Своего
глаголаше Бога, равен Ся творя Богу (Ин. 5, 18). Равенство же с Рождшим разумеется
здесь по естеству, а не по измерению телесной величины. Как не восхищением непщева
быти равен Богу (Флп. 2, 6), если, как ты богохульствуешь, никогда не равен? Как и во
образе Божии был тот, кто, по твоим словам, даже не подобен?
Но такова брань, воздвигаемая на нас с двух сторон; в чем же истина? Не бойся
исповедания Лиц, но именуй Отца, именуй два имени, но из каждого именования
познавай особую мысль. Ибо страшная неблагодарность - не принимать наставлений
Господа, Который раздельно представляет нам разность Лиц. Он говорит: Аз умолю Отца,
и иного Утешителя пошлет вам (Ин. 14, 16). Следовательно, Сын умоляющий, Отец
умоляемый, а Утешитель посылаемый. Не ясно ли твое бесстыдство, когда слышишь о
Сыне: "Аз"; об Отце "Он"; о Духе Святом - "Иный", и все смешиваешь, все сливаешь, все
именования прилагаешь одному? Впрочем, и разделения Лиц не обращай в повод к
нечестию. Ибо хотя и два по числу, но нераздельны по естеству; и кто говорит "два", тот
не вводит отчуждения. Один Бог, Он же и Отец, Один Бог и Сын. И не два Бога, потому
что Сын имеет тождество с Отцом. Ибо не иное Божество созерцаю в Отце, а иное в Сыне;
не иное естество - Отчее, а иное Сыновнее. Поэтому, чтобы уяснилась для тебя особность
Лиц, считай особо Отца и особо Сына, но чтобы не впасть тебе в многобожие, исповедуй в
Обоих единую сущность. Так и Савеллий падет, и Аномей сокрушится!
Но когда именую одну сущность, не представляй себе, что одно разделилось на два,
но что Сын от Отца как от начала, а не Отец и Сын от одного высшего начала. Ибо не
братьев именуем, но исповедуем Отца и Сына. А тождество сущности в том, что Сын от
Отца, не повелением произведен, но рожден из естества; не отделился от Отца, но
совершенный воссиял от пребывающего совершенным.
А вы, которые или не совершенно постигли сказанное, или пришли с намерением
осмеять нас, не того ища, чтобы заимствоваться у нас чем-либо полезным, но
высматривая, нельзя ли привязаться к чему из сказанного, не спешите говорить: "Он
проповедует двух Богов, возвещает многобожие!" Не два Бога, потому что не два Отца.
Кто вводит два начала, тот проповедует двух Богов. Таков Маркион и всякий, кто подобен
ему в нечестии. И опять, если кто говорит, что Рожденный иносущен с Родшим, то и он
именует двух Богов, подобием сущности вводя многобожие. Ибо если одно Божество
нерожденное и одно рожденное, то ты проповедуешь многобожие, утверждая, что
нерожденное противно рожденному, и явным образом полагая, что и сущности противны,
если только сущность Отца - нерожденность, а сущность Сына - рождение. Поэтому
именуешь не только двух Богов, но двух враждебных между собою, и, что всего ужаснее,
приписываешь им вражду, не по свободному их произволению, но по естественному
раздору, который никогда не может перейти в мирное соглашение. Но учение истины
избегло противоречий с той и другой стороны. Ибо где одно начало и одно, что из начала
- один первообраз и один образ, там понятие единства не нарушается. Посему Сын,
будучи от Отца рожден, и естественно отпечатлевая в Себе Отца как образ, безразличен с
Отцом; а как рождение сохраняет в Себе единосущие с Ним. Кто на торжище смотрит на
царский образ и говорит, что изображаемое на картине есть царь, тот не двух царей
признает, то есть образ и того, чей образ; и если, указав на писанного на картине скажет:
"Это царь", не лишит первообраз царского именования; вернее же сказать, признанием
образа подтверждает честь, воздаваемую царю. Ибо если образ царь, то тем паче следует
быть царем тому, кто послужил причиною образа. Но здесь дерево и воск, и искусство
живописца производят образ тленный - подражание тленному, и искусственный -
подражание сотворенному. Но там, когда слышишь слово: "образ", разумей: "сияние
славы". Что же за сияние? И что за слава? Апостол сам толковал сие вскоре,
присовокупляя: и образ Ипостаси (Евр. 1, 3). Поэтому славе тождезначительна Ипостась,
и сиянию тождезначителен образ. Посему, как слава пребывает совершенною и не
умаляется, так и сияние исходит совершенное. А в таком случае понятие образа, взятое
боголепно, приводит нас к единству Божества. Ибо Отец в Сыне, и Сын в Отце; почему и
Сын таков же, каков Отец и Отец таков же, каков Сын. Так пребывают в единстве два;
потому что не разнствуют, и Сын уразумевается не в ином виде, и не в новом образе.
Итак, опять говорю: "Един и Един, но естество неразделимо, совершенство без
недостатков. Один Бог, потому что в Отце и Сыне созерцается единый вид, всецело
открывающийся в Том и Другом".
Но давно замечаю, что вы не довольны словом, и кажется, почти уже слышу упрек,
почему, останавливаясь на том, что все исповедуют, не касаюсь вопросов, возбуждающих
много толков; потому что ныне у всякого слух устремлен к слышанию учения о Святом
Духе. А я всего более желал бы, как принял просто, как сам поверил бесхитростно, так и
передал слушающим, не требуя - отчего всегда об одном и том же, но имея таких
учеников, которые убедились одним исповеданием. Поелику же окружаете меня более как
судии, нежели как ученики, и желаете подвергнуть меня испытанию, а не сами ищете
заимствовать что-нибудь, то для меня необходимо, чтобы, как в судилище, исследование
продолжилось, и как мне непрестанно давали вопросы, так и я мог сказать, что мною
принято. А вам советую всеми мерами домогаться услышать от меня, не что вам приятно,
но что благоугодно Богу, согласно с Писанием и не противоречит отцам.
Поэтому, что сказано мною о Сыне, а именно, что должно исповедовать особое
Лицо Сына, то же должен я сказать и о Святом Духе. Ибо Дух не то же, что Отец, хотя
написано: Дух есть Бог (Ин. 4, 24); и опять, не одно Лицо Сына и Духа, хотя и сказано:
аще кто Духа Христова не имать, сей несть Егов. Христос же в вас (Рим. 8, 9-10). Ибо из
сего некоторые ложно заключали, будто бы Дух и Христос одно и то же Лицо. Но что
скажем на сие? То, что из сего открывается сродство естества, а не слитность Лиц. Ибо
есть Отец, имеющий совершенное и ни в чем не скудное бытие, корень и источник Сына и
Святого Духа. Но есть и Сын, в полном Божестве живое Слово и ни в чем не скудное
Рождение Отца. Но полон и Дух; Он не часть чего-либо другого, но совершен и всецел,
созерцаемый Сам в Себе. И как Сын неразлучно соединен с Отцом, так с Сыном соединен
Дух. Ибо нет ничего такого, что разграничивало бы или рассекало вечное соединение.
Никакой век не пролегает между Ними; и душа наша не допускает и мысли о разлучении,
чтобы или Единородный не был всегда с Отцом или Святой Дух не существовал вместе с
Сыном.
Посему, когда соединяем Троицу, не представляй себе как бы трех частей одного
нераздельного (такое рассуждение злочестиво), но разумей неразлучное сопребывание
Трех бестелесных совершенных. Ибо где присутствие Святого Духа, там и пришествие
Христово, а где Христос, там несомненно присутствует и Отец. Не весте ли, яко телеса
ваша храм живущаго в вас Святаго Духа суть? (1 Кор. 6, 19). И: аще кто Божий храм
растлит, растлит сего Бог (1 Кор. 3, 17). Посему освящаемые Духом, приемлем Христа,
обитающего во внутреннем нашем человеке, и с Христом Отца, Который творит общую
обитель в достойных. Сие же соединение доказывают и предание крещения, и
исповедание веры. Если бы Дух был чужд по естеству, то почему бы числился вместе? И
если бы по времени впоследствии присоединен был к Отцу и Сыну, то почему поставляем
был в один ряд с вечным естеством? А отделяющие Духа от Отца и Сына и
причисляющие Его к твари, делают и крещение несовершенным, и исповедание веры
недостаточным; потому что Троица не пребывает уже Троицею по отъятии Духа. И опять,
если одно что-нибудь из твари присоединено будет, то и вся тварь взойдет в единочислие
с Отцом и Сыном. В таком случае, что препятствует сказать: веруем в Отца и Сына и всю
тварь? Если благочестиво верить в часть твари, то гораздо еще честнее всю тварь
включить в исповедание. А веруя во всю тварь, будешь веровать не только в Ангелов и в
служебных духов, но и во все, какие есть, сопротивные силы; потому что и они
составляют часть твари. К ним приложишься своею верою. Так хула на Духа приводит
тебя к понятиям злочестивым и недозволенным. Как скоро сказал ты о Духе, чего не
должен говорить,- в тебе обозначилось уже что оставлен ты Духом. Как сомкнувший глаза
имеет в себе свою тьму, так отлучившийся от Духа, став вне Просвещающего, объемлется
душевною слепотою.
Но чтобы не отлучать тебе Святого Духа от Отца и Сына, да устыдит тебя предание.
Так Господь научил, Апостолы проповедали, отцы соблюли, мученики утвердили.
Достаточно тебе говорить, как научен ты; не представляй мне этих мудростей: "Он не
рожден или рожден; если не рожден, то Отец; если рожден, то Сын; а если ни то, ни
другое, то тварь". А я знаю Духа с Отцом, однако же Духа - не Отца; я принял Духа с
Сыном, однако же не именуемого Сыном. Но разумею свойство Его с Отцом, потому что
исходит от Отца, и свойство Его с Сыном, потому что слышу: аще кто Духа Христова не
имать, сей несть Егов. Если Дух не свой Христу, то как же нас делает своими Христу? Но
слышу также о Духе истины (Ин. 14, 17), а истина - Господь. Когда же слышу о Духе
сыноположения (Рим. 8, 15), прихожу к мысли о единстве Его с Отцом и Сыном по
естеству. Ибо как усыновляет стороннее? Как делает Своим чужое?
Таким образом, и не выдумываю новых речений, и не отметаю достоинства; о тех
же, которые дерзают называть Духа тварию, плачу и сетую; потому что они маловажным
умоизобретением и поддельным лжеумствованием низвергают сами себя в пропасть. Ибо
говорят: "Поелику ум наш постигает сих трех, и в существующем нет ничего, что не
подходило бы под это разделение существ, то есть все или нерожденно, или рожденно,
или сотворено; Дух же ни первое, ни второе; то, конечно, Он третие". Это ваше:
"конечно", сделает вас повинными вечной клятве. Все ли ты исследовал? все ли рассудком
своим подвел под это разделение? Ужели ничего не оставил неиспытанным? все обнял
умом? все заключил в своем понятии? знаешь, что под землею? знаешь, что в глубине?
Вот демонское хвастовство: "Известны мне песку число и морю мера" [I]. Если же
многого не знаешь, и непознанного тысячекратно больше, чем познанного, то сверх всего
прочего не признаешься ли без стыда в безбедном незнании и того, каким образом
существует Дух Святой?
У меня нет времени изобличить суетность твоих рассуждений и показать, сколько
существ не взошло в постижение твоего рассудка. Но охотно спросил бы о сем у ваших, и
с уверенностию полагаю, что в этой безбожной мудрости раскаешься некогда ты,
называющий Духа Святого тварию. Ужели не боишься непростительного греха? Или
думаешь, что возможна хула и этой злочестивее? Ибо от одного сего слова происходят все
ужасные следствия: отчуждение от Бога по самому естеству, унижение рабства,
служебные должности, лишение святыни; потому что она не принадлежит по естеству, и
Дух должен причащаться святыни так же по благодатному раздаянию, как причащается ее
и все освящаемое. И как нам дается явление Духа на пользу (1 Кор. 12, 7), каждому
уделяется по мере веры, так и Дух Святой будет причастником святыни, если в самом деле
Он тварь, как думают духоборцы.
Но не попустим, чтобы осталось не обличенным неразумие людей, которые думают
о себе, что все обняли своим разумом. Итак, пусть отвечают нам: что составляет сущность
чувственного солнца? Одна ли из четырех стихий или нечто сложное из сих четырех? Но
эта сущность - ни земля, ни воздух, ни вода, ни огонь. Ибо все сие движется по прямому
направлению; и одно стремится вверх, а другое вниз. Земля и вода, по причине тяжести,
долу преклонны, а воздух и огонь, по причине легкости, движутся по направлению вверх.
Но движение солнца кругообразно. Потому сущность его не есть какая-либо одна из
четырех стихий. Но она и не что-либо сложное из сих четырех стихий, потому что
сложное, состоя из противоположных стихий, подвержено утомлению от того, что
противоположные по движению стихии влекут одна другую в противоположные стороны.
Движение же солнца неутомимо, почему и не прекращается; следовательно, солнце не
сложно. Всякое же тело есть нечто или простое, или сложное; но солнце не простое тело,
потому что движется не по прямому направлению; и не сложное, потому что не
утомляется в движении. Поэтому солнца нет. Таковы ваши мудрые разделения; они
достойны осмеяния для имеющих глаза. Еще: как мы - человеки, видим? В себя ли
принимая образы видимых предметов или из себя испуская силу? Но мы и в себя не
принимаем изображений видимого (ибо как полушарие неба делается видимым в малом
проходе зрачка?), и из себя ничего не испускаем (ибо как опять достанет вышедшего из
глаза, чтобы развернуться по всему небесному пространству?). А если и не принимаем в
себя изображений видимого и из себя не испускаем никакой силы, то следует, что и не
видим. После этого оспаривать ли мне ваши умозаключения? Или пожелать, чтобы ваши
выводы были истинны? Чем разнятся от подобных рассуждений и ваши тонкости о
Святом Духе, какие выказываете пред жалкими женщинами или пред близкими к ним
евнухами?
Слушай без неприязни. Если Дух от Бога, то как же низводишь Его в тварь? Ибо,
конечно, не то сим хочешь сказать, что и все от Бога. Как Христос называется Божиим, но
Он - не тварь, подобно нам; ибо мы Христовы, Христос же Божий (1 Кор. 3, 23); но в
ином смысле мы называемся Христовыми как рабы Владыки, а в ином смысле Христос
называется Божиим как Сын Отца; так и Дух - не потому, что все от Бога, и Он от Бога,
как и все. Ибо, потому что есть служебные духи, не подобен уже им, вследствие
наименования, и Дух Святой. Он один есть истинно Дух. Как много сынов, но один
истинный Сын, так, хотя о всем говорится, что оно от Бога, но, собственно, Сын от Бога.
И Дух от Бога; потому что и Сын исшел от Отца и Дух от Отца исходит; но Сын от Отца
чрез рождение, а Дух от Бога неизреченно.
Итак, смотри, как велика опасность умалять славу Утешителя. Не принимает и Сын
воздаваемой Ему чести, когда отмещут Духа. Ибо, говорит, Он Мя прославит (Ин. 16, 14);
не как раб вместе с тварию, ибо, если бы прославлял наряду со всеми, то не было бы
сказано: Он. Теперь же это отношение к одному показывает, что воздается слава по
превосходству пред другими. Не как те, которые говорят: слава в вышних Богу (Лк. 2, 14),
но как Сказавший: Отче!.. Аз прославих Тя… дело соверших, еже дал еси (Ин. 17, 1, 4); и
как Отец прославляет Сына, говоря: и прославих Тя, и паки прославлю (Ин. 12, 28), так и
Сын приемлет Духа в общение с Собою и с Отцом. Или пусть покажет мне кто-нибудь
славу большую этой, и тогда совершенно соглашусь, что противники говорят правду.-
Отметаяйся вас, Мене отметается (Лк. 10, 16). Почему? Очевидно, по причине
обитающего в них Духа. Поэтому кто не чтит Духа, тот не чтит Сына; а иже не чтит
Сына, не чтит Отца (Ин. 5, 23). Таким образом, видно, что погрешность в одном из
предметов веры есть отрицание всего Божества. Если Дух - тварь, то не Божий. Но
сказано: Дух Божий сотворивый мя (Иов. 33, 4); и еще: наполни Бог Веселеила Духа
Божия, премудрости и разума (Исх. 35, 31). К кому же, как ты находишь, ближе Божий?
К твари или к Божеству? Если к твари, то ты и Отца Господа нашего Иисуса Христа
назови тварию, ибо написано о Нем: присносущная сила Его и Божество (Рим. 1, 20). А
если к Божеству, то оставив хулу, признай достоинство Духа. Столько ты неразумен, если
самое это слово не приводит тебя к достойным понятиям о Духе!
Примечания:
[I] Ответ дельфийской Пифии Крезу. См.: Геродот, кн. 1; гл. 47.
Беседа 25
О милости и о суде
Мир, забывший Бога, преобладается, братия, несправедливостию к ближнему и
бесчеловечием к малосильным, как и божественный Апостол говорит: якоже не искусиша
имети Бога в разуме… предаде их Бог в неискусен ум, творити неподобная, исполненных
всякия неправды… лукавства, лихоимания, злобы; исполненных зависти, убийства,
рвения, льсти, злонравия; шепотники, клеветники, богомерзки, досадители, величавы,
горды, обретатели злых, родителем непокоривы, неразумны… нелюбовны… немилостивы
(Рим. 1, 28-31). А кого Бог возводит в богочестие, тех научает и воздержанию от злых дел,
и попечению о милости к ближнему, как учил пророк Исаия, говоря от лица Божия:
престаните от лукавств ваших, научитеся добро творити (Ис. 1, 16-17). И в законе
было много как повелений о том, чтобы не делать вреда ближнему, так и заповедей о том,
чтобы быть человеколюбивым и милостивым. Если кто оставит одно что-либо из этого, то
другого недостаточно к исправности человека. Как благодеяние нуждающемуся,
сделанное из неправедных прибытков, неприятно Богу, так и не похвален
воздерживающийся от неправды, если никому не уделяет из своей собственности.
О тех, которые делают неправду и намереваются приносить дары Богу, написано:
жертвы нечестивых мерзость Господеви (Притч. 15, 8). А о немилостивых сказано: иже
затыкает ушеса своя, еже не послушати нищего: и той призовет, и не будет послушаяй
(Притч. 21, 13). Поэтому притча советует: чти Господа от праведных твоих трудов и
начатки давай Ему от твоих плодов правды (Притч. 3, 9). Ибо, если намереваешься
принести Богу что-нибудь из приобретенного неправдою и хищением, то лучше для тебя и
не приобретать такого имущества, и не приносить из него. Дар чистый возносит молитву,
как написано: обеты правоходящих приятны Ему (Притч. 15, 8). И опять, если,
приобретая праведными трудами, не приносишь Богу приношений, которыми бы питались
нищие, то сие вменится тебе в хищение, по сказанному у пророка Малахии: яко десятины
и начатцы с вами суть. ...И будет расхищение в домах ваших (Мал. 3, 8, 10). Поэтому
должно вам, срастворив милость и суд, приобретать с судом и издерживать на милость, по
написанному: милость и суд снабди, и приближайся к Богу своему присно (Ос. 12, 6). Ибо
милостыню и суд любит Бог. Поэтому приближается к Богу, кто имеет попечение о
милости и суде. С этой впредь стороны да испытывает себя человек, и богатый пусть
посмотрит на собственные свои доходы, из которых намеревается приносить дары Богу:
не утеснял ли нищего, не делал ли насилия немощному, не покорыствовался ли чем от
подчиненного ему, вместо справедливости употребив власть? Ибо нам повелено
соблюдать справедливость и равенство и в рассуждении рабов. Не делай насилий по той
причине, что властвуешь; не лихоимствуй, потому что силен; напротив того, поелику есть
у тебя преимущества власти, то покажи права справедливости. Не в том, чего не силен ты
сделать, можешь представить доказательство послушания и страха пред Богом, но в том, в
чем имеешь силу преступить, и не преступаешь. А если, отнимая собственность нищих,
подаешь нищим, то лучше было бы и не похищать и не давать. Для чего оскверняешь свое
богатство, внося в него неправедные прибытки? Для чего приношение свое обращаешь в
скверну неправдою, намереваясь принести то, в рассуждении чего надобно тебе пожалеть
другого нищего? Помилуй того, кому делаешь неправду. С ним поступи человеколюбиво;
ему окажи милость, и исполнишь милость с судом. Бог не будет иметь общения с
любостяжательностию: Господь не сообщник разбойников и хищников. Не потому, что
Сам не в силах пропитать нищих, оставил их нам; но нам же в благодеяние требует от нас
правды и человеколюбивого плодоношения. Не бывает милостыня от неправды,
благословения от клятвы, благодеяний от слез. Извлекающим слезы у обиженных Бог
говорит: сия, яже ненавидех, твористе: покрывасте слезами олтарь Мой, и плачем и
воздыханием (Мал. 2, 13). От трудов своих оказывай милости, не желай поступать
несправедливо под тем предлогом, чтобы из приобретенного неправдою принести в дар
Богу милостыню. Подобные дела показывают тщеславие и служат к приобретению похвал
от людей, а не похвалы от Бога. Посему хорошо говорит Господь: да не видими будете
человеки (ср.: Мф. 6, 1). Если творишь милостыню в той мысли, что видит ее Бог, то
остерегайся творить ее из корыстолюбивых видов, зная, что сим не возвеселишь зрителя -
Бога. Так будем творить милостыню, чтобы обратно получить ее от Бога. А Бог воздает
тем, кого хвалит; и Он не хвалит ни одного любостяжателя. Ты не можешь принести дар
Богу, если оскорбил брата. Сказано: аще принесеши дар твой ко олтарю и ту помянеши,
яко брат твой имать нечто на тя… шед прежде смирися с братом твоим, и тогда
пришед принеси дар твой (Мф. 5, 23-24). Помни мытаря Закхея, который положил сперва
возвратить четверицею, если чем обидел, потом уже из остального имения отделил
половину нищим (ср.: Лк. 19, 8). Он рад, что может принять Христа, и Христос не иначе
приемлет щедрость к нищим, как по вознаграждении обиженных за отнятое у них
корыстолюбием. И таким образом Господь приял правду Закхея, и сказал: днесь спасение
дому сему бысть (Лк. 19, 9). И это идет к тем, которые творят милостыню, но не заботятся
о соблюдении справедливости.
А тому, кто остерегается делать неправду, однако же нерадит о милосердии, скажем,
что всяко древо, еже не творит плода… посекаемо бывает и во огнь вметаемо (Мф. 3,
10), и что такое древо никогда не будет угодно Небесному Земледельцу, Который говорит:
прииде ища плода на смоковнице, и не обрете и повелевает срубить ее, чтобы и места не
занимала даром (Лк. 13, 7). Но осужденным от Бога оказывается и тот, кто бедному не
отдает назад заклада; на такового человека изрекается угроза; сказано: аще возопиет ко
Мне не получивший назад своего заклада, услышу его: милостив бо есмь (Исх. 22, 27).
Опасно также и преступно было жать оставшееся после первой жатвы, вторично обирать
виноград и маслины, потому что надлежало оставлять сие бедным (Втор. 24, 19-21). Если
же предписывалось это жившим под законом, что скажем о тех, которые живут о Христе?
Господь говорит им: аще не избудет правда ваша паче книжник и фарисей, не внидете в
Царствие Небесное (Мф. 5, 20). Поэтому не только с полей и из доходов, но и от труда
рук своих Апостол советует подавать неимущим; делая, говорит он, своима рукама
благое, да имате подаяти требующему (Еф. 4, 28). А Господь желающему следовать за
Ним дал совет продать все имение на благотворение нищим и потом уже следовать за
Ним. Но как последователям Своим и достигшим совершенства повелевает вдруг и
совершенно исполнить дело милостыни, чтобы, совершив служение своим имением,
приступили они к служению словом и духом, так прочим предписывает всегдашние
подаяния и всегдашнее общение того, что имеют, чтобы чрез это, став жалостливыми или
общительными и милостивыми, оказались подражателями Божию человеколюбию. Ибо
говорит: дайте, и дастся вам (Лк. 6, 38). Чрез это же самое обещал им и общение с Самим
Собою. Ибо милостивые станут одесную Господа; им скажет пришедший Царь: приидите,
благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам Царствие от сложения мира:
взалкахся бо, и дасте Ми ясти; возжадахся, и напоисте Мя; наг бех, и одеясте Мя;
странен, и введосте Мене; болен и в темнице, и приидосте ко Мне (ср.: Мф. 25, 34-36).
Поелику же праведники удивятся и скажут: когда мы делали это для Тебя, Господи? Он
речет им: аминь, аминь, глаголю вам, понеже сотвористе единому сих братий Моих
меньших, Мне сотвористе (Мф. 25, 40). Ибо усердие ко святым есть благочестие пред
Христом, и усердный служитель бедному оказывается общиком Христовым, не только
если раздает, имея у себя что-либо великое, но если, и малое приобретя, отдает это, и если
только чашею студены воды напоит ученика во имя Учителя (Мф. 10, 42). Ибо что мир
называет скудостию учеников, то для тебя, богач, есть случай к приобретению истинного
богатства. Чрез них делаешься ты поспешником Христовых воинов и питаешь
добровольно, а не по принуждению. Небесный Царь не вынуждает, не требует податей, но
приемлет усердствующих, чтобы подающие сами получили, оказывающие честь были
почтены, допускающие других к общению временных благ призваны были в общение
благ вечных.
Сие во всякое время да будет у нас в памяти и пред очами душевными, чтобы не
пропадало у нас текущее время, чтобы, пропустив настоящее, не ожидать нам другого
времени, и в этом ожидании и отлагательстве не быть застигнутыми кончиною! Господь
же да дарует нам оказаться благоплодными, бодрственными, памятующими заповеди Его,
готовыми и ничем незадержанными к славному сретению Его, о Самом Христе и Боге
нашем, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и всегда, и во веки
веков! Аминь.
Беседа 26
Утешение больному
Жизнь человеческая коротка, маловременные радости многотрудного жития -
паутинная ткань, наружный блеск жизни - сон. Но весьма блажен покой праведных;
упокоение на небесах бесконечно. Подлинно, это - дары бессмертного Щедролюбца! Ибо
Чье естество неизменяемо, у Того и даяние нескончаемо. Поэтому здешняя борьба
праведных временна, а победа и тамошние награды вечны.
В жизни, как в училище ратоборства, трудимся мы, борясь со скорбями; и природе
нашей много противников. Удовольствия отнимают твердость, роскошь изменяет
мужество, уныние расслабляет силы, клеветы наносят оскорбления, лесть прикрывает
собою злоумышления, страх делает, что падаем в отчаяние; и в таком-то треволнении
непрестанно обуревается наша природа. Не только горести жизни несносны, но и то
самое, что по видимому приятно, опечаливает своею превратностию; и мы проходим
жизнь почти полную скорбей и слез. И если угодно тебе знать, выслушай описание
горестей жизни.
Человек посеян в утробе матерней; но этому сеянию предшествовала скорбь. Семя
брошено в бразды естества; если только размыслим об этом, то устыдимся начал
рождения. Брошенное семя изменилось в кровь, кровь одебелила в плоть, плоть со
временем приняла на себя образ; образовавшееся непонятным для ума способом
одушевилось; одушевленное воспиталось естественными средствами; стесняемый
зародыш скачет, негодует на это узилище естества; но едва наступило время рождения,
распались затворы чревоношения, отверзлись двери естества, матерняя утроба разрешила
удерживаемый ею дотоле плод; выскользнул в жизнь этот борец скорби, вдохнули в себя
воздух эти уста твари; и что же после этого? Первый от него звук - плачет. Достаточно
этого, чтобы по началу узнать жизнь. Младенец коснулся земли и не смеется, но, едва
коснувшись, объемлется болезнями и плачет. Он знает уже, что заброшен бурею в море
скорбей. Питается со слезами, сосет молоко с принуждением; достигает возраста и
начинает бояться родителей или домашних слуг. Стал взрослым отроком и отдан в науку
учителям. Вот страх, не знающий отдыха! Ленится, принимает побои, проводит ночи без
сна, но выучивается, вполне успевает, заходит далеко в науках, приобретает добрую о
себе славу, просвещен всеми родами познаний, исполнен опытности в законоведении, со
временем достигает мужеского возраста, посвящает себя военной службе. Опять начало
еще больших скорбей! Боится начальников, подозревает злонамеренных, прилепляется к
корысти, везде ее ищет, сходит с ума, домогаясь прибыли; неусыпен, проводит жизнь в
тяжбах. Рассчитывая выгоды, оставляет родину никем не влекомый, служит невольно,
трудится сверх силы, проводит в заботах ночи, работает неутомимо днем, как раб. Нужда
запродала его свободу. Потом, после всего этого, после многих трудов и угождений,
удостоен он почестей, возведен на высоту чинов, управляет народами, повелевает
войсками, величается, как первый сановник в государстве, собрал груды богатства; но с
трудами текло вместе и время, с чинами пришла и старость, и прежде, нежели насладился
богатством, отходит похищенный из жизни, и в самой пристани терпит кораблекрушение.
Ибо вслед за суетными надеждами идет смерть, посмевающаяся смертным.
Такова жизнь человеческая - непостоянное море, зыбкий воздух, неуловимое
сновидение, утекающий поток, исчезающий дым, бегущая тень, собрание вод, колеблемое
волнами. И хотя буря страшна, плавание опасно; однако же мы - пловцы - спим беспечно.
Страшно и свирепо море жизни, суетны надежды, надмевающие подобно бурям. Скорби
ревут, как волны; злоумышления скрываются, как подводные камни; враги лают, как псы;
похитители окружают, как морские разбойники; приходит старость, как зима; настоит
смерть, как кораблекрушение. Видишь бурю, правь искуснее; смотри, как плывешь, не
затопи ладьи своей, нагрузив ее или богатством, приобретаемым неправдою, или
бременем страстей.
Поэтому весьма благовременно взывает блаженный Павел: есть снискание велие
благочестие (1 Тим. 6, 6),- богатство небесное, сокровище таин, море премудрости,
ведение истины, поклонение несозданной Троице, зерцало девственной тайны, вера
непытливая, исповедание, избегающее исследований, проповедь преподобная,
произносимая устами, проникающая чрез слух, укореняемая в душе и подающая озарение
Троицы.
Есть снискание велие благочестие с довольством (1 Тим. 6, 6), потому что всего
богатее довольство, жизнь без излишеств, упокоение беззаботное, богатство, не
вовлекающее в сети, нужда, дающая и послабу, тяжесть без скорби, содержание
нескудное, наслаждение непосрамляющее. Приучающие себя к довольству избегают
волнений богатства, ибо богатый всего боится: боится дней, как времени
судопроизводств; боится вечеров, как удобных ворам; боится ночей, как мучений от забот;
боится утреннего времени, как доступа к нему льстецов; боится не только времени, но и
места. Его приводят в ужас нападения разбойников, злоумышления воров, клеветы
притеснителей, расхищения сильных, злодеяния домашних, любопытство доносчиков,
нечувствительность доправляющих взыскания, рассуждения соседей, гнилость стен,
падение домов, нашествия варваров, коварство сограждан, приговоры судей, потеря того,
что имеет, отнятие того, чем владел. О человек, если такова зима обладания, то где же
весна наслаждения? Есть снискание велие благочестие с довольством. Оно не
прекращается вместе с настоящею жизнию, говорит Апостол. Это - стяжание бессмертное;
с растратою богатства оно не утрачивается.
Скажи, Павел: ничтоже внесохом в мир (1 Тим. 6, 7). Равночестия при вшествии в
мир достаточно к тому, чтобы изгнать неровность кичения в общественной жизни.
Ничтоже внесохом в мир. Нагими вышли мы из матерней утробы. Ничего не имея у себя,
взошел в мир ты, корыстолюбец; у тебя не было ни золота, потому что оно вырывается из
земли; ни серебра, потому что не с тобой посеяно; ни одежд, потому что они -
примышления искусства ткачей; ни поместий, которые возделали богатство и обстроили
руки; ни достоинства, кроме одного - образа Божия; ни владычества, которое подтачивает
время и пожинает смерть. Наг взошел ты в мир: о если бы из жизни выйти тебе
обнаженным от грехов!
Ничтоже внесохом в жизнь, но ниж!е изнести что можем (1 Тим. 6, 6, 7). Ужели,
Павел, ничего не выносим мы из принадлежащего к жизни? - Ничего, разве одни
добродетели, ежели упражнялись в них. Износим целомудрие, если цвели им. Износим
милостыню, если обогащались ею. Это - споспешники души, уды для уловления жизни.
Богатство остается здесь, золото расхищается, серебро идет в раздел, поместья продаются,
слава забывается, владычество прекращается, страх угасает. С позорищем жизни
разрушается и убранство. Итак, что же? Имеюще пищу и одеяние, сими довольни будем (1
Тим. 6, 8). Бегаю излишнего как бесполезного и ищу необходимого как не подлежащего
осуждению. Богач предстает там нагим. Если имеет добродетели, и там он богат. А если
обнажен от них, то - вечный нищий.
Ничто не богатее добродетельной нищеты. Петр нищ, но взял добычу с смерти.
Иоанн нищ, но исправил ноги хромого. Филипп нищ, но в Сыне видел Отца (Ин. 14, 9).
Матфей нищ, потому что оставил богатство вместе с хищением (Лк. 5, 27-28). Фома нищ,
но отрыл некрадомое сокровище - ребро Владыки. Павел нищ, но стал наследником рая.
Владыка нищ по плоти, потому что безмерно богат по Божеству.
Вот и сегодня излил богатство врачевания, освободил от болезни тещу Петрову,
прикосновением отгнал горячку. Не после многих посещений воздвиг страждущую; не
видно врачебного вещества; уврачевание последовало вдруг. Много истощила она трудов,
и не было милующего. Но здесь предстает только Врач естества, и телесная зима
прекратилась.
Посмотри же на то, что наиболее чудно. Троих уврачевал от одного и того же - двух
мужей и одну жену: Лазаря, сына вдовицы и дочь Иаирову. И для чего? Слушай, потому
что причина сему таинственна. Хотел показать, что Он Владыка закона и благодати;
поэтому в других соблюдает подобный образ; как и там поставил трех правителей народу:
Моисея, Аарона и Мариам. Слушай, что Сам вопиет у пророков: людие Мои, что
сотворих вам? или чим оскорбих вас?.. Отвещайте Ми, зане… послах пред вами Моисея,
Аарона и Мариам (Мих. 6, 3-4),- Моисея в лице закона, Аарона в лице пророков и Мариам
в лице Церкви, которую ослепила нечистота идолов и уврачевало человеколюбие
Воплотившегося.
Поэтому Церковь, как Мариам, освободившись от мысленного фараона - диавола - и
от владычества демонов, и видя, что ветхий человек, подобно Египту, потоплен в море
купели, взяв тимпан благодарения и приведя в согласие с древом креста, ударяет в струны
добродетели и восклицает: поим Господеви, славно бо прославися (Исх. 15, 1). Сошел с
неба, и не отлучился от Отца; родился в вертепе, и не сошел с престола; возлег в яслях, и
не оставил Отчих недр; родился, воплотившись от Девы, и как Бог, был без отца; снисшел,
и не отлучился от горних; взошел, и не соделал прибавления в Троице; в образе раба
явился, и не утратил равночестия со Отцем, но есть Слово, и Образ (εικων и χαρακτηρ), и
Сияние; Слово, ибо никогда не отделен от ума; Образ (εικων), не из воска вылитый круг,
но печать равнообразная; Сияние, ибо свет совечен солнцу; Образ (χαρακτηρ); потому
что видевый Сына, виде Отца (Ин. 14, 9). Ему слава и держава с Единородным Его
Сыном, и Животворящим Его Духом, ныне, и всегда, и во веки веков! Аминь.