РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК.
ИНСТИТУТ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ
Центр по изучению византийской цивилизации
ВИЗАНТИЯ И ЗАПАД
(950-летие схизмы христианской церкви,
800-летие захвата Константинополя крестоносцами)
Тезисы докладов XVII Всероссийской
научной сессии византинистов
Москва 26–27 мая 2004 года
МОСКВА 2004
ББК 63.3
В 428
Оргкомитет XVII Всероссийской
научной сессии византинистов:
академик РАН Г.Г. ЛИТАВРИН (председатель),
доктор исторических наук И.С. ЧИЧУРОВ (зам. председателя),
доктор исторических наук М.В. БИБИКОВ,
канд. исторических наук А.А. ВОЙТЕНКО,
канд. исторических наук П.И. ЖАВОРОНКОВ,
чл.-корр. РАН С.П. КАРПОВ,
А.М. КРЮКОВ,
М.А. КУРЫШЕВА (ученый секретарь),
канд. искусствоведения О.С. ПОПОВА,
доктор исторических наук А.А. ЧЕКАЛОВА
Сессия проводится при поддержке РГНФ, грант № 04-01-14008г
Византия и Запад (950-летие схизмы христианской церкви,
800-летие захвата Константинополя крестоносцами). Тезисы докла-
дов XVII Всероссийской научной сессии византинистов. — М.: ИВИ
РАН, 2004 г. — 176 с.
ISBN 5-94067-114-4
В 0503010000 − 9
45
(03) − 2004
© Институт всеобщей истории РАН, 2004
Тезисы докладов
Г.Г. Литаврин
(Москва)
От схизмы христианской церкви в 1054 году —
к захвату Константинополя крестоносцами в
1204
Оба знаменательных события европейского средневековья, па-
мять о которых отмечается в этом году, концептуально связаны
друг с другом: они представляли собой два наиболее острых про-
явления противоречий (идеологических и политических), которые
веками назревали в отношениях между государствами Запада и
Византийской империей. Несомненно, эти памятные даты послу-
жат для медиевистов-западников и особенно для византинистов
импульсом к еще одной попытке осмысления с современных пози-
ций упомянутых событий, имевших общеисторическое значение и
во многом определивших на будущее (близкое и далекое) и полити-
ческий ландшафт, и конфессионально-идеологический климат Ев-
ропы и Ближнего Востока.
Несмотря на очевидные крупные успехи мировой науки в изу-
чении схизмы христианской церкви и IV Крестового похода и
на ярко выраженное стремление большинства ученых придержи-
ваться сугубо объективной и методологически безупречной пози-
ции, далекой от национально-конфессиональных пристрастий, в
целом основной концептуальный рубеж в современной историо-
графии по-прежнему, как и столетие назад, разделяет исследова-
телей западно-католической зоны, с одной стороны, и восточно-
православной — с другой.
Имеются однако в современной научной литературе и отчетли-
вые отклонения от двух главенствующих в настоящее время кон-
цепций. Ряд западных историков защищает мнение, наиболее четко
обоснованное английским византинистом Ст. Рэнсименом, приго-
вор которого, несмотря на имеющиеся у него ошибки и преувеличе-
ния, до сих пор не удалось опровергнуть: захват Константинополя
крестоносцами в 1204 г. нельзя, по мнению ученого, оправдать схиз-
4
Г.Г. Литаврин
мой христианской церкви, а учиненный крестоносцами разгром сто-
лицы восточнохристианского мира был самым крупным в истории
преступлением Запада перед греческим Востоком. В свою очередь,
в историографии восточнохристианских стран в последние десяти-
летия выявилась тенденция к оправданию крестоносного штурма
византийской столицы ссылками на «прогнивший строй одряхлев-
шей империи» и на спонтанный взрыв эмоций «западных палом-
ников», раздосадованных коварством греков, мешавших крестонос-
цам осуществлять их благочестивые планы.
Главным предметом дискуссии было и осталось в историогра-
фии уяснение вопроса о том, в какой мере схизма христианской цер-
кви 1054 г. была генетически связана с развитием событий, привед-
ших в конечном итоге к завоеванию крестоносцами Византийской
империи. Несмотря на существенные разногласия в оценках, боль-
шинство исследователей из обеих полемизирующих сторон придер-
живаются мнения, что хотя схизма 1054 г. не была главной при-
чиной последующего нарастания напряженности в отношениях Ви-
зантии с Западом, завершившейся роковыми для империи собы-
тиями 1204 г., она (схизма), несомненно, играла, особенно с эпохи
крестовых походов, всё более заметную роль в усилении взаимной
враждебности и стала для крестоносцев к 1204 г. одним из доводов
к оправданию их агрессии против христианской империи.
Как бы далека от объективности позиция некоторых из исто-
риков ни оказалась, трудно даже в подобных случаях подвергнуть
сомнению тот факт, что инициатива в предъявлении претензий на
духовное водительство и политическое господство, а вместе с тем
и выражение готовности прибегнуть в споре к применению силы
чаще демонстрировал всё-таки не греческий Восток, а латинский
Запад. Византия стремилась обеспечить status quo в отношениях
и с папством и с западными государями, заботясь прежде всего о
сохранении своей власти на традиционно принадлежавшие ей зем-
ли, об утверждении имперского престижа, постепенно терявшего
реальное значение, и о защите независимости своей церкви. Она
не притязала на церковное, а тем более политическое господство
над странами Запада. Папство же, напротив, лелеяло далекую от
реальности мечту о своей супрематии над восточной церковью, а
западные государи — об императорском троне в Константинопо-
ле (Карл Великий, Оттон I, Роберт Гвискар, Боэмунд Тарентский,
Фридрих Барбаросса, Филипп Швабский, Боэмунд Фландрский).
Эпистолярное наследие Михаила Глики
5
Со времени III Крестового похода идея завоевания Византии широ-
ко распространялась и крепла в широких слоях западного рыцар-
ства. Проявленные норманнами в 1185 г. в захваченной ими Фесса-
лонике, втором по значению городе Византии, жестокость в отно-
шении к подданным империи и презрение к их конфессиональным
и культурным ценностям были своего рода прелюдией к действиям
крестоносцев в Константинополе в апреле 1204 г.
Одним из наиболее существенных доводов против концепции
о том, что изменение целей похода (от отвоевания гроба Господ-
ня — к завоеванию Византии) было спровоцировано коварством
греков, является проведение предводителями крестоносного воин-
ства в марте 1204 г., еще до штурма Константинополя, совещания,
на котором обсуждались не меры по принуждению несостоятель-
ных правителей Византии к уплате их долга крестоносцам, а план
дележа грядущей добычи (как оказалось, многократно превосхо-
дившей долг) и раздела самой территории империи между глава-
рями похода.
Суд над историческими деятелями далекого прошлого, как и
над самими событиями, в которых они играли ведущую роль, не
является в принципе задачей исследователя. На практике, однако,
этот постулат остается зачастую чисто теоретическим, так как ис-
следователь обязан дать свою оценку, и политическую и нравствен-
ную, изучаемым им событиям, а любая оценка такого рода по са-
мому своему определению неизбежно включает понятия, в соответ-
ствии с которыми как раз и вершится «суд истории».
Л.Т. Авилушкина
(С.-Петербург)
К истории изучения
эпистолярного наследия Михаила Глики∗
Византийский писатель второй половины XII века Михаил Гли-
ка создал произведения разных жанров. Его перу принадлежат два
стихотворения и сборник пословиц, адресованные императору Ма-
нуилу I Комнину, всемирная хроника и богословское сочинение в
форме писем. Особое место в его творчестве занимает эпистоляр-
ное наследие.
∗Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ № 04–01–00512а.
6
Л.Т. Авилушкина
В 1894 г. К. Крумбахер в работе, посвященной биографии и ли-
тературной деятельности Михаила Глики, охарактеризовал в об-
щих чертах и его письма1. Собрание писем Глики сохранилось в
большом числе списков, датируемых XIII–XVIII в. В кодексах со-
держится разное число писем (от 3 до 92), наблюдается изменение
их последовательности, вариативность содержания, надписаний за-
главий и имен адресатов. Письма были написаны в 70–90-е годы
XII столетия и располагались в рукописях, по-видимому, в хроно-
логическом порядке. Они являются ответами на богословские во-
просы, с которыми обращались к Глике светские и духовные лица.
В 1866 г. в 158 томе Греческой патрологии была напечатана часть
писем (29, из них 9 фрагментарно) и заглавия 89 посланий по Ту-
ринскому кодексу № 193 XIV в. (первоначально кодекс содержал
92 письма, первые три утеряны)2. К. Крумбахер привлек для изуче-
ния Парижскую рукопись № 228 XIII в. Этот кодекс является сбор-
ником сочинений второй половины XII в., в которых рассматрива-
лись актуальные вопросы того времени. В нем находятся 92 письма
Михаила Глики. Опираясь на заглавия писем Туринского и Париж-
ского кодексов, К. Крумбахер составил список адресатов Глики,
включавший 26 имен монахов и светских лиц, а также идентифи-
цировал 8 лиц из императорской семьи и придворного окружения3.
Ученый также отметил, что темы некоторых писем перекликаются
с Хроникой. По его мнению, более точное соответствие между эти-
ми сочинениями Глики может быть установлено, когда все письма
будут опубликованы. При этом, — отмечал К. Крумбахер, — же-
лательно использование наибольшего числа списков, содержащих
письма Глики.
Издание писем Михаила Глики появилось в начале ХХ в.4 Оно
было выполнено С. Евстратиадисом, который напечатал 95 писем
Глики под заглавием «Главы о трудных вопросах Священного Пи-
сания» в двух томах. Первый том был издан в 1906 г. и содержал
38 писем, остальные были напечатаны во втором томе, вышедшем
в 1914 г. Во введении к первому тому С. Евстратиадис перечислил
43 кодекса, содержащие письма Глики, и описал 7 рукописей, ко-
торые он использовал. В основу издания был положен Венский ко-
декс № 155, XIV в., содержащий 58 писем, а в дополнение к нему
привлекался материал из четырех списков той же библиотеки, а
также из Маркианского № 111 (XIV в.) и Парижского № 228 кодек-
сов и тексты, напечатанные в Греческой Патрологии. В рецензии
Эпистолярное наследие Михаила Глики
7
на первый том Э. Куртц писал, что в издании С. Евстратиадиса
не были использованы лучшие рукописи, поэтому многие важные
проблемы, касающиеся уточнения текста писем и имен адресатов,
остались невыясненными5. К сожалению, — отмечал Э. Куртц, —
издатель не использовал еще два хороших, наиболее полных списка
писем — Пантелеймоновский № 212, XIII в. (92 письма) и Москов-
ский № 230/219 1603 г. (90 писем). Справедливости ради заметим,
что С. Евстратиадис сам не считал свою публикацию окончатель-
ной, но она пока остается единственным изданием писем Глики.
В 1929 г. В. Грюмель писал, что немногие труды дают такое
широкое представление о богословской мысли Византии XII в., ка-
кое мы находим в теологических письмах Глики, в которых рас-
сматривались самые разнообразные богословские вопросы6. Бого-
слов И.Х. Ветос в монографии «Душа человека по Михаилу Глике»,
опубликованной в 1984 г., рассмотрел тему, касающуюся проблем
души человека, которую Глика изложил в ряде писем и в первой
части «Хроники»7. По его мнению, в целом следуя традиции па-
тристического учения «О душе», Глика в какой-то степени изменил
его и приспособил к духовным запросам и идейным течениям своей
эпохи. В 1993 г. вышла монография П. Магдалино «Империя Ма-
нуила I Комнина. 1143–1180», в которой были рассмотрены письма
Михаила Глики8. Проанализировав их тематику, ученый пришел к
выводу, что они являются одним из важнейших источников, кото-
рый показывает, какие богословские вопросы интересовали визан-
тийцев во второй половине XII в. и какие ответы удовлетворяли их.
По его мнению, Глика, более чем любой другой писатель того вре-
мени, предстает как ревнитель православия, который рассматривал
богословские вопросы, касавшиеся всех верующих независимо от их
образовательного и социального статуса.
Наш анализ заглавий писем показал, что 50 из них адресованы
монахам, 20 — светским лицам, остальные, не имея адресата, явля-
ются ответами автора на богословские вопросы. Монахи и светские
корреспонденты Глики интересовались вопросами разного характе-
ра, которые касались трудных мест Священного Писания, канони-
ческих и этических проблем и даже вопросов из области естество-
знания. В письмах затрагивались и актуальные вопросы, обсуждав-
шиеся тогда церковью, такие как об опресноках, филиокве и «Отец
мой более, чем Я».
Дальнейшее исследование писем Глики позволит, на наш взгляд,
8
Н.П. Алтухов
более глубоко изучить, какие проблемы богословско-канонической
мысли волновали умы византийцев в последние десятилетия
XII столетия накануне событий 1204 г. и также может позволить,
что немаловажно, выявить новые имена людей, которым Глика ад-
ресовал свои послания.
Примечания
1 Krumbacher K. Michael Glykas. Eine Skizze seiner Biographie und sener litter-
arischen Thätigkeit nebst einem unedierten Gedichte und Briefe desselben // Sitzungs-
berichte der philisophisch-philologischen und der historischen Classe der k. b. Akademie
der Wissenschaften zu München. 1894. Heft III. München, 1895. S. 398–400.
2 Patrologia Graeca. Acc. J.-P. Migne. Paris, 1866. T. 158. Col. XXXIX–LII; 647–958.
3 Krumbacher K. Michael Glykas. S. 421–441.
4 Μιχα λ το Γλυκ ε ς τ ς πορίας τ ς Θείας Γραφ ς κεφάλαια, κδιδόµενα π Σ.
Ε στρατιάδου. Τ. Α . Αθ ναι, 1906. Τ. Β . Αλεξάνδρεια, 1914.
5 Kurtz E. Anzeige von Glykas Briefe. Μιχα λ το Γλυκ ε ς τ ς πορίας τ ς Θείας
Γραφ ς κεφάλαια, κδιδόµενα π Σ. Ε στρατιάδου. Τόµος πρ τος. Αθ ναι, 1906. 540 Σ.
// BZ. Bd. 17. 1908. S. 166–172.
6 Grumel V. Michel Glykas // Dictionaire de theologie catholique. Paris, 1929. T. X/2.
Col. 1705–1707.
7 Βέτος Ι.Χ. Η ψυχ το
νθρώπου κατ τ ν Μιχα λ Γλυκ . Θεσσαλονίκη, 1984.
8 Magdalino P. Manuel I Komnenos. 1143–1180. Cambridge, 1993. P. 370–382.
Н.П. Алтухов
(С.-Петербург)
Халеб, Антиохия и Византия после I Крестового
похода: причины успеха крестоносцев
I Крестовый поход всегда привлекал огромное внимание исто-
риков, поскольку он единственный из всех закончился победой и
захватом у мусульман Святой земли. Однако важно понимать, что
успех I Крестового похода, каким бы впечатляющим он ни казал-
ся и какой бы ценой ни дался, сам по себе еще мало что значил.
Для франков существенным было не просто захватить Иерусалим
и Святую Землю, а закрепиться на этих территориях. Вот почему
принципиально важным периодом для истории крестоносного дви-
жения явились первые несколько последующих лет.
Положение франков было в это время крайне сложным. С воз-
вращением большей части крестоносцев домой в Европу, числен-
ность оставшихся в Сирии и Палестине европейцев существенно
снизилась. Кроме того, они оказались в совершенно незнакомой, по-
ка чужой им стране, зачастую даже среди враждебного им местного
Халеб, Антиохия и Византия. . .
9
населения. Вот почему можно утверждать, что вопрос о дальней-
шей судьбе только что основанных франками на Ближнем Востоке
государств в эти годы оставался открытым.
Внимание исследователей было всегда сконцентрировано на
борьбе за Палестину, которая развернулась между Иерусалимским
королевством и Фатимидским Египтом. Но параллельно с этим во-
енные действия шли на другом театре — в Северной Сирии. Как
складывались там взаимоотношения между мусульманским княже-
ством Халеб и франкским государствами Антиохией и Эдессой и в
чем были причины победы крестоносцев в Северной Сирии в начале
XII в.? Этому вопросу и посвящен данный доклад.
В последнее время много говорилось о преобладании в историо-
графии одностороннего, европоцентричного подхода к рассмотре-
нию крестовых походов, но сделано для корректировки подобного
дисбаланса всё еще очень мало. В отличие от истории Иерусалим-
кого королевства, история франкских государств в Северной Си-
рии, вдобавок, плохо отражена в латинских источниках. В резуль-
тате, недостаточное внимание к арабским хроникам привело боль-
шинство историков-медиевистов к совершенно неадекватному осве-
щению многих моментов в истории взаимоотношений мусульман и
крестоносцев в данном регионе.
Традиционное объяснение успеха крестоносцев в Северной Си-
рии сводится к тому, что мусульмане, занятые собственными меж-
доусобицами, упустили возможность воспользоваться уязвимым
положением франков и тем самым позволили своему противни-
ку накопить силы. В литературе принято изображать отношение
Ридвана Халебского и его брата Дукака Дамасского к франкской
угрозе как исключительно пассивное, доходящее до политической
близорукости. Например, авторитетный американский медиевист
Финк утверждал: «Ридван и Дукак не были намерены атаковать
крестоносцев, пока те им непосредственно не угрожали»1. Факты,
однако, свидетельствуют об обратном.
На наш взгляд, историографическая традиция говорить об ак-
тивной агрессии против мусульман, которую, якобы, проводили
правители Антиохии Боэмунд Тарентский и его племянник и пре-
емник Танкред, совершенно необоснованна. Все крупные наступа-
тельные операции Боэмунда и Танкреда против Халеба были, в пер-
вую очередь, ответом на акты агрессии со стороны мусульман, на-
правленным на восстановление Status Quo, а уж заодно — способом
10
Н.П. Алтухов
для дальнейшего округления своей территории. Для подтвержде-
ния нашего тезиса рассмотрим основные события во взаимоотно-
шениях франков и мусульман в Севереной Сирии в 1100–1105 гг.
В 1097–1098 гг. крестоносцы утвердили свою власть над двумя
крупными центрами Северной Сирии — Антиохией и Эдессой. Воз-
обновление их активных боевых действий с Халебом относится к
1100 г. В литературе почему-то принято утверждать, что связано
оно было с наступлением Боэмунда на земли Халеба. В то же вре-
мя из мусульманских источников2 следует прямо противополож-
ное. Действительно, в мае 1100 г. Боэмунд начал опустошать терри-
торию мусульманского города Апамеи. Однако идея В. Стивенсона
и других авторов о том, что последуюший поход Ридвана, окончив-
шийся его поражением при Килла, был реакцией на рейд Боэмунда
против Апамеи, в корне неверна. Авторы совершенно не учитыва-
ют тогдашней политической ситуации в Северной Сирии. Апамея
не входила в состав подконтрольных Ридвану территорий. Ридван
просто воспользовался тем, что норманнский князь удалился дале-
ко на юг от своей столицы и поспешил в его отсутствие нанести удар
по Антиохии.
Год 1103 ознаменовался новым обострением в отношениях меж-
ду Антиохией и Халебом. Традиционно оно изображается как воз-
обновление Боэмундом военной активности норманнов, прерванной
на время его двухлетнего плена в 1101–1103 гг. Однако хроника Ибн
ал-Адима — наш единственный источник для данных событий —
позволяет сделать вывод, что поход Боэмунда к Халебу в 1103 г.
стал реакцией на набег, совершенный на окрестности Антиохии на-
местником Азаза, вассального города Халеба3. Представляется, что
Боэмунд с самого начала отнюдь не собирался вести с мусульма-
нами активные боевые действия. Хотя Боэмунд и Танкред встали
лагерем в ал-Муслимийе, в каких-то десяти километрах от Халеба,
они даже не пробовали начать осаду города. Когда Ридван согла-
сился на уплату дани, крестоносцы охотно предпочли ее получение
продолжению войны.
Следующий поход норманнов против Халеба в 1105 г., в ходе ко-
торого Танкреду удалось одержать над Ридваном крупную победу
при Тизине, также был по своей сути контрнаступлением. За год
до этого франки потерпели поражение при Харране. Ридван вос-
пользовался их ослаблением, и к концу 1103 г. отвоевал у норман-
нов почти все земли к востоку от Антиохии. В результате столица
Халеб, Антиохия и Византия. . .
11
княжества оказалась в опасной близости от владений мусульман,
и Танкред просто не мог не принять ответных мер. Наконец, и по-
следняя кампания Танкреда против Халеба в 1110 г. также закон-
чилась поражением мусульман. Но военные действияи и на этот раз
начались с неудачной попытки Ридвана отбить у франков область
ал-Джазр.
1104 год был отмечен уже упоминавшимся сражением при Хар-
ране, в ходе которого франки понесли сокрушительное поражение
от эмиров Северной Месопотамии Сукмана и Джакармиша. В исто-
риографии доныне господствует уверенность в том, что кампания
крестоносцев против Харрана являлась составной частью их экс-
пансионистских планов. Однако еще в середине прошлого века об-
щепринятую точку зрения подверг суровой критике Р. Никольсон4,
отмечавший, что поход Боэмунда и Танкреда в 1104 г. к Харра-
ну, напротив, был предпринят поспешно, лишь под угрозой нападе-
ния мусульман на Эдессу. Аргументы автора представляются до-
вольно убедительными, поскольку они базируются на свидетель-
ствах хронистов-современников сражения, причем как латинских,
так и арабских. Большинство же исследователей доверяют свиде-
тельствам источников более поздних и потому менее надежных.
Итак, ни Боэмунд, ни его преемник Танкред не стремились к
усилению конфронтации с мусульманами, т. е. прежде всего, с Ха-
лебом. Чем была вызвана такая позиция? Дело в том, что в 1100–
1104 гг. все силы Антиохии были прежде всего брошены на борьбу
с византийцами. Даже после поражения при Харране своего глав-
ного противника Боэмунд по-прежнему видел именно в Византии.
Иначе как объяснить тот факт, что на следующий год он отправил-
ся в Европу, но не с тем, чтобы затеять войну против мусульман, а
чтобы вторгнуться во владения Алексея Комнина?
Приоритетность войны с греками обусловлена была тем, что
шла она за порт Лаодикею, жизненно необходимый для существо-
вания Антиохийского княжества, и за Киликийскую Армению, чьи
жители были расположены в пользу крестоносцев. Захват же тер-
риторий Халеба был неизбежно сопряжен с недовольством местно-
го мусульманского населения. Следовало ожидать, что при первой
же возможности оно будет стремиться снова перейти под власть
Ридвана, что и произошло в 1104 г.
По отдельности оба противника были слабее Антиохии, но для
ведения войны на два фронта — одновременно и с Халебом, и с
12
Н.П. Алтухов
Византией — у норманнов действительно не хватало ни воинов, ни
средств. Это прекрасно продемонстрировали события, последовав-
шие за сражением при Харране. Вот почему князья Антиохии были
заинтересованы в захвате территорий Халеба меньше, чем в сохра-
нении стабильности на восточных границах своего княжества.
Как мы видели, все военные столкновения между Халебом и
Антиохией были инициированы Ридваном. В свете этого внешнюю
политику Халеба трудно назвать пассивной и, тем более, близору-
кой. Причина же неизменных поражений Ридвана кроется, на наш
взгляд, в численном соотношении военных сил крестоносцев и му-
сульман в Сирии.
Обычно исследователи исходят из голословного утверждения о
численном превосходстве мусульман в Сирии над франками. На
наш взгляд оно неоправданно. Согласно нашим подсчетам, объеди-
ненные силы двух княжеств Антиохии и Эдессы достигали 2000 ры-
царей и 8000 пехоты. Военные же силы Халеба не превышали 2–4
тыс. человек. Именно военная слабость Халеба не давала ему воз-
можности добиться победы над крестоносцами.
Нужно также принять во внимание и общее экономическое по-
ложение Халеба. К моменту начала I Крестового похода Сирия уже
более века являлась как яблоком раздора между несколькими дер-
жавами, так и ареной междоусобиц местных правителей. Вслед-
ствие бесконечных военных действий Халеб и Дамаск были разо-
рены, что должно было крайне негативно сказаться на размерах и
качестве армий.
Таким образом, провал внешней политики Халеба был обуслов-
лен отнюдь не субъективными причинами, как то пассивная или
неумелая политика Ридвана, а объективными обстоятельствами, не
зависевшими от его воли.
Примечания
1 Fink H.S. The Foundation of the Latin States, 1099–1118 // A History of the Cru-
sades, ed. K. Setton. Vol. I. Philadelphia, 1955. P. 371.
2 Ибн ал-Каланиси, Зайл та’рих Димашк. Димашк, 1983. С. 223; Ibn al-Athiri
Chronicon, quod perfectissimum inscribitur. Vol. X. Ed. C.J. Tornberg. Lugduni
Batavorum, 1864. P. 204; Ибн ал-Адим. Зубдат ал-Халаб фи та’рих Халаб. Ди-
машк, 1988. С. 143–44.
3 Ибн ал-Адим. С. 147.
4 Nicholson R.H. Tancred. Chicago, 1940. P. 140–41. Idem, Joscelyn I. Prince of
Edesse. Urbana, 1957. P. 8.
Рассказ Никиты Хониата. . .
13
Д.Е. Афиногенов
(Москва)
Рассказ Никиты Хониата о падении
Константинополя: некоторые замечания о
стилистической структуре
Раздел исторического сочинения (Χρονικ
διήγησις) Никиты
Хониата, посвященный двухмесячному правлению Алексея Дуки
Мурчуфла и собственно роковому штурму города латинянами 12
апреля 1204 г., в жанрово-стилистическом отношении отчетливо
подразделяется на две части, историко-повествовательную и рито-
рическую, которая в некоторых рукописях помечена на полях как
«плач» (θρ νος). Граница между ними ясно обозначена характер-
ным для монодии восклицанием
πόλις, πόλις (cap. 5, p. 763, 4
Bonn). Вместе с тем однородность первых четырех глав данного
раздела также может быть поставлена под сомнение. Как домини-
рующий художественный прием Хониата в его историческом по-
вествовании можно выделить «эпический» стиль, маркированный
лексикой, заимствованной из Гомера и нередко сохраняющей свой-
ственные языку эпической поэзии грамматические формы. Кон-
трапунктом к этому фону служат вкрапленные в текст библей-
ские цитаты, которые отсылают к совершенно иному стилистиче-
скому контексту и тем самым придают изложению дополнитель-
ное измерение.
Такой парадигме полностью соответствуют две первых гла-
вы и начало третьей (очень показателен, в частности, пассаж на
с. 749,13–20, где цитата из Евангелия органично вплетается в арха-
изирующий контекст). Однако начиная со с. 757,3 (ο δ πολέµιοι),
когда историк переходит к описанию действий крестоносцев непо-
средственно при захвате города, характер текста резко меняется.
Здесь можно отметить очень большую концентрацию ораторских
фигур (исоколоны, гомеотелевты, риторические вопросы и т. д.)
в сочетании с лексикой, обычной для христианских полемических
сочинений. Даже эпизод с блудницей, посаженной латинянами на
синтронон Св. Софии, несмотря на конкретные детали, несет недву-
смысленно подчеркнутую символическую нагрузку («мерзость за-
пустения на святом месте»), а отдельные архаизирующие выраже-
ния (напр., Εριννύων ζάκορον, p. 759,8) выполняют по инверсии ту
же роль, что в основном повествовании — фразы из Св. Писания.
14
Н.Д. Барабанов
Таким образом, можно сделать вывод, что текст на с. 759,3–763,2
(а также примыкающее к нему обличение латинян, с. 761,3–763,3)
имеет иную жанровую природу, нежели основная часть произведе-
ния Никиты. Это очень важно учитывать при использовании дан-
ного фрагмента как исторического источника, потому что ритори-
ческий топос в этом случае, по-видимому, превалирует над эпиче-
ской «объективностью».
Н.Д. Барабанов
(Волгоград)
Византийский приход
между язычеством и христианством
Значение церковного прихода в жизни христиан, как в средневе-
ковых обществах, так и в наши дни, исключительно велико. В пра-
вославной традиции эта ячейка социума рассматривается как пре-
емница древних христианских общин, обладающая глубокой семан-
тикой. В экклезиологическом аспекте приходы несут в себе значе-
ние малых членов великого Тела Христова и в то же время симво-
лизируют возглавляемую пастырем семью и малую церковь, живу-
щую единым духом с Вселенской Церковью. Воспитание христиан-
ского сознания паствы, придание ее религиозному бытию должного
направления и подобающих форм — важнейшие, но не единствен-
ные функции прихода. Значительна его социальная роль, связан-
ная с культурно-просветительной деятельностью клира и с воздей-
ствием духовенства при помощи покаянной дисциплины на нрав-
ственный климат в обществе. Наконец, именно в пространстве при-
хода народная культура во всем многообразии ее традиций и про-
явлений вступала во взаимодействие с христианской доктриной и
ритуальной практикой.
Структура прихода с момента его возникновения и развития в
III–IV вв. и до самого последнего времени практически не подверга-
лась изменениям. Община верующих — храм — священник (клир) —
в пределах этого треугольника религиозное бытие населения из ве-
ка в век организовывалось и руководилось духовенством.
История приходов отражена в обширной научной литературе,
но остается изученной очень неравномерно. В историографии пре-
обладают исследования, касающиеся имущественных отношений,
правового и материального положения клира. При этом приходская
Византийский приход. . .
15
жизнь в Византии изучена в гораздо меньшей степени, чем история
приходов в Западной Европе, в славянских странах и на Руси. Дол-
гое время византийские приходы вызывали интерес ученых со сто-
роны церковно-административной, правовой и экономической. Сре-
ди исследований, посвященных перечисленным аспектам темы, сле-
дует выделить труды К. Любека, Е. Хермана, Г.-Г. Бека, Б. Ферьян-
чича, Е. Папаянни, М. Каплана и Ж. Дагрона. Господство интереса
к материальному обеспечению духовенства и его социальному поло-
жению привело к диспропорции в научном осмыслении темы. Рели-
гиозная жизнь паствы оказалась изъята из потока приходского бы-
тия и рассматривается в рамках истории ментальностей или фольк-
лорной культуры. Задача настоящего сообщения состоит в том, что-
бы рассмотреть византийский приход в единстве всех его компонен-
тов (клир — храм — паства) и в связи с проблемой народной религи-
озности. Укорененные в массах верования и ритуалы, воспринима-
емые обычно как «пережитки язычества», должны быть поставле-
ны в контекст комплекса представлений, составляющих специфику
религиозности рядового населения империи, всего того, что харак-
теризует повседневную жизнь византийских приходов.
Состояние источников дает возможность изучить и сопоставить
состояние компонентов приходской структуры в трех хронологиче-
ских периодах: на исходе VII в., в XI–XII столетиях и в XIV–XV вв.
Результаты сопоставления показывают, что положение клира в
сельской местности и в городах отличалось, но повсюду лица ду-
ховного звания оставались в сильной материальной зависимости
от паствы и от ктиторов — основателей храмов. Не в последнюю
очередь по этой причине клир характеризовала готовность отклик-
нуться на запросы населения, вплоть до участия в канонически
запрещенных действиях. Авторитет приходского духовенства оста-
вался устойчиво низким, как в глазах епископата, так и прихожан.
Храм выступал в качестве материального стержня прихода, явля-
ясь главным сакральным локусом не только для совершения ли-
тургии и других обычных церковных треб, но и для исполнения ри-
туалов, соответствовавших традициям народного календаря. Тем
не менее, с храмом конкурировали частные молельни. Религиозные
представления и поведение паствы соответствовали традиционной
для средневековья модели народного христианства, многие компо-
ненты которого были созданы самим духовенством. То, что воспри-
нималось представителями высшего духовенства и интеллектуаль-
16
А.В. Бармин
ной элитой как «языческое» или как «суеверия», являлось органич-
ной и неотъемлемой частью этого сложного комплекса.
А.В. Бармин
(Москва)
Слово «Об опресноках» Никиты Никейца
В истории греко-латинских споров существует ряд сочинений,
чья датировка остается спорной или в целом неустановленной. Од-
ним из таких памятников является слово «Об опресноках» харто-
филакса и протосинкелла Никиты Никейца, сохранившееся в ру-
кописи Mosq. gr. 232 XII в. и изданное А.С. Павловым в 1878 г.1
Основываясь на содержащемся в произведении упоминании о том,
что восточные Церкви используют квасной хлеб на литургии уже
тысячу лет и сссылаясь на авторитетное мнение Л. Алляция, рус-
ский ученый датировал эту работу началом или первой половиной
XI века2. Иное мнение высказывал ранее Й. Хергенретер, отож-
дествлявший полемиста с упомянутым Никитой Хониатом харто-
филаксом Никитой, назначенным в 1117 г. никейским митрополи-
том вместо снятого с престола Евстратия3. Сопоставление изданно-
го А.С. Павловым сочинения с сохранившимися в рукописях Leid.
Voss. gr. Q. 54 (XIII в.) и Mosq. gr. 393 (конец XIV в.) писаниями, а
также с некоторыми памятниками церковного столкновения 1053–
1054 гг., позволяет придти к следующим выводам:
1. Две названные последними рукописи содержат разные версии
одного и того же произведения, причем московскую следует
признать отражающей более раннее состояние текста.
2. Изданное А.С. Павловым сочинение Никиты Никейца содер-
жит позднейшую вставку (с. 137–138); по некоторым призна-
кам, оно может считаться источником для сохранившегося в
рукописях Leid. Voss. gr. Q. 54 и Mosq. gr. 393 писания.
3. Есть веские основания связать сочинение Никиты Никейца с
религиозными спорами 1053–1054 гг. и отождествить его ав-
тора с известным под 1051–1052 гг. протосинкеллом и харто-
филаксом великой церкви Никитой.
Примечания
1 Павлов А.С. Критические опыты по истории древнейшей греко-русской полеми-
ки против латинян. Спб., 1878. С. 135–145.
Византийская периферия. . .
17
2 Там же. С.38.
3 Hergenröther J. Photius, Patriarch von Konstantinopel. Bd. 3. Regensburg, 1869.
S. 802, 869.
Н.И. Бармина
(Екатеринбург)
Византийская периферия: феномен «свое —
иное» (на примере Мангупской базилики)
Начиная с гуннского времени (IV–V вв.), горные районы Крым-
ского полуострова стали своеобразной «контактной зоной», пролег-
шей между побережьем и степью. Они не были преградой для внеш-
них влияний потому, что лишь Южный берег представлял собой
изолированную Главной грядой территорию, труднодоступную для
степняков, но в тоже время беззащитную от нападений со стороны
моря.
На протяжении второй половины IV в. гуннами были подчи-
нены северокавказские аланские племена, затем были завоеваны
пространства между Волгой и Доном. В состав образовавшегося
гуннского союза племен был включен степной Восточный Крым.
На Керченском полуострове и в Приазовье около столетия про-
существовало гуннское княжество, ликвидированное Византией в
период правления императора Юстиниана I путем прямой воен-
ной экспансии. В конце VI в. эти области стали частью огром-
ной державы — Тюркского каганата. После его гибели в резуль-
тате междоусобных раздоров из его состава выделились племе-
на болгар и хазар. Болгарский хан Аспарух, не примирившись
с хазарским господством, увел свою орду на Дунай, где в нача-
ле 80-х гг. VII в. приступил к формированию первого болгарско-
го государства.
Болгары, оставшиеся в Крыму и подчинившиеся хазарам, в кон-
це VII — начале VIII в. продвигаются в степные и предгорные рай-
оны Центрального Крыма, где происходит становление Хазарского
каганата. Примерно через столетие, в конце VIII в., хазары пред-
принимают активные действия против Византии и начинают за-
хватывать их крепости в Юго-Западной Таврике. Это повлекло за
собой вооруженное выступление местного населения. Поводом для
восстания послужил захват хазарами крепости Дорос. Возможно,
что после этого она и получила свое новое наименование — Мангуп.
18
Н.И. Бармина
К середине IX в. хазары овладели почти всем горным Крымом,
но к концу столетия положение меняется в пользу Византии. Она
сумела преодолеть внутренний кризис иконоборческого времени и
отбила натиск арабов на своих южных границах. Была создана
Херсонская фема, значительно потеснившая хазар. Во второй по-
ловине X в. Хазария, окончательно утратив степную и предгорные
части полуострова, сама становится объектом нападений вначале
печенежских и затем — с XI–XIII вв. — половецких племен.
Крымские горы невелики, они не создавали непреодолимых пре-
пятствий для пришельцев и вместе с тем служили прибежищем для
местного земледельческого населения. Взаимодействие с кочевни-
ками «старых» жителей Таврики было весьма разнообразным: от
вооруженных столкновений до мирных контактов, заимствований
отдельных элементов из «иных» культурных практик. Постепенно
развертывался противоречивый процесс многосторонней ассимиля-
ции и аккультурации, обогащавший всю «систему жизни» «своих»
и «чужих».
Захват Дороса стал точкой отсчета присутствия хазар на Ман-
гупе. Последующее их пребывание в качестве «нового» этноса ока-
зало существенное влияние на историю города, культурные и быто-
вые традиции горожан, их ментальность. Местное население Ман-
гупа, будучи христианским, входило в состав Дорантской христи-
анской общины и имело свое культовое здание, которое было в зна-
чительной степени разрушено хазарами при захвате. Становление и
укрепление Готской епархии ознаменовано тем, что бывший «свой»
храм подвергся не столько ремонту, сколько коренной перестрой-
ке. Вокруг однонефного сооружения, ставшего центральной частью
базилики, появляются боковые нефы и галереи, со стороны запада
создается нартекс, круглой формы алтарная часть перестраивает-
ся в трехгранную апсиду. Вновь созданный «свой» — «чужой» храм
играл особую роль для неофитов.
При этом если архитектура данного сооружения отвечала инте-
ресам «своего» христианского населения, то его континуум в боль-
шей мере формировался в соответствии с «иными» — самобытны-
ми — представлениями этносов, пришедших на эту землю. Архео-
логический анализ материалов Мангупской базилики показал, что
в погребальных практиках сочетаются христианские и языческие
традиции.
Захоронения осуществлялись в рамках пространства базилики
Византийская периферия. . .
19
и прилегающих к ней территорий. Наряду с каменными гробница-
ми, ориентированными в оси базилики и закрытыми плитами пе-
рекрытия, находились и другие могильные сооружения. Среди них
выделяются неглубокие гробницы с каменными стенками, постав-
ленные на материковую скалу. В качестве перекрытий, как прави-
ло, служили резные надгробия, выполненные из местного извест-
няка. Кроме того, овальной формы могильные ямы, незначитель-
но углубленные в скале; грунтовые погребения, совершавшиеся на
глубине 0,30–0,25 м, что приводило в дальнейшем к образованию
на одном месте значительной концентрации погребений, располо-
женных друг над другом; сдвинутые в сторону от первоначального
погребения «завалы» костей. Обращает на себя внимание разная
ориентация могильных сооружений. Некоторые погребальные ком-
плексы расположены согласно требованиям христианства (З–В, то
есть по линии ориентации базилики). Однако наиболее часто встре-
чаются захоронения по осям ЮЗ–СВ и СЗ–ЮВ, что явно противо-
речит христианским канонам. Эти отступления от правил, на наш
взгляд, были сознательными нарушениями религиозной традиции
и их можно интерпретировать как еще одно проявление феномена
«свое — иное»: «пришельцы», приняв христианство, продолжали
отчасти следовать «своим» языческим обычаям.
Об этом свидетельствуют и другие находки. Так, обряд погре-
бения предполагал христианскую традицию положения умершего
в гроб и предания гроба земле. Было установлено, что далеко не
всегда при захоронениях на Мангупской базилике использовались
гробовые доски. Значительно чаще применялись, так называемые,
«домовины» — двухскатные крышки, которыми закрывали умер-
шего. Практически в каждом погребении обнаружены фрагменты
керамических сосудов, символизировавших домашний очаг. В ря-
де случаев вместе с умершим клали и погребальный инвентарь —
небольших размеров кувшин (гробница 11), либо горшочек (гроб-
ница 2), амулеты, обереги (гробница 58). По нашему мнению, это
также указывает на сохранение верности языческим представлени-
ям о загробном мире.
На Мангупской базилике отмечено 19 вариантов обряда обез-
вреживания погребения. Это один из языческих обрядов хорошо
изученный по памятникам Салтово-Маяцкой культуры, носителя-
ми которой являлись хазары. Этот своеобразный ритуал помино-
вения осуществлялся спустя 2–3 года после окончательного исчез-
20
Л.А. Беляев
новения телесных тканей погребенного. Погребение вскрывалось и
производилось сознательное разрушение костяка: нарушали лице-
вую часть, либо руки или ноги. Этот обычай сохраняется на Ман-
гупе вплоть до XV века.
Следовательно, столетия (VIII–XV вв.) пребывания хазар в
Крыму, в частности на Мангупе, оставили свой зримый след в по-
лиэтничной и поликонфессиональной культуре населения Таври-
ки. Хотя хазары пришли в этот регион со «своими» традициями,
чуждыми местному населению, но в «сплаве дней и буден», в ко-
нечном итоге, взаимовлияние разных культурных практик способ-
ствовало трансформации раннехристианской культуры византий-
ского образца в самобытную культуру ромейской окраины. Имен-
но хазарское начало предопределило синкретический (языческо-
христианский) характер культуры одной из периферийных провин-
ций империи.
Л.А. Беляев
(Москва)
Работы в области архитектурной археологии
Константинополя X–XIII вв. за последние 15 лет
(историографический обзор)
В докладе будут представлены как натурные исследования, ко-
торые резко поменяли представления о давно известных сооруже-
ниях столицы Империи (передатировка Календерхане с IX в. на
первые годы XIII в.; «стратиграфия сводов» мон. Пантократор
(Зейрек-джами)), так и лабораторные результаты, а именно введе-
ние в науку «длинной цепи» годовых колец для дендрохронологи-
ческого датирования (П. Кунихолм), начиная с 362 г. до средневи-
зантийского периода, уточнившей многие датировки зданий VIII–
XI вв., а другие переместившей ряд памятников (Фетие-джами,
Гюль-джами, Календерхане, Атик-Мустафа-Паша-джами, и др. в
конец XII — рубежу XIII вв. Представлена также новая схема введе-
ния купола над перекрестьем в небольших древних базиликах под
Константинополем VIII–Х вв., таких как в Селчиклер, Аморионе и
Кидне (Ликия).
Кроме того, будут показаны попытки реинтерпретации (пред-
принимаемые в США: Р. Оустерхаут) истории архитектуры в пери-
од складывания и распространения крестово-купольного типа хра-
Латинское завоевание Константинополя. . .
21
ма. В итоге удалось отказаться от линейных типологических по-
строений в истории византийской архитектуры, господствовавшей
до сер. XX в. (Ван Миллинген, Эберсолт, Краутхаймер).
М.В. Бибиков
(Москва)
Латинское завоевание Константинополя
в свете пророческих текстов∗
Проницательный ум Никиты Хониата — главного византийско-
го свидетеля и информатора о разгроме Константинополя кресто-
носцами в 1204 г. — позволил мемуаристу представить почти апо-
калиптическую картину происходящего («О ужас! Святые образы
бесстыдно потоптаны! О горе! Мощи святых мучеников заброшены
в места всякой мерзости! Но что страшно промолвить, и что можно
было видеть глазами: божественное тело и кровь Христовы были
разлиты и разбросаны по земле. В те дни, как в древности, Христос
был снова раздет и осмеян, и о ризах его метали жребий»). Историк
свидетельствует и о состоянии общества, ожидавшего пришествия
последних дней («О, предтечи антихриста и предвестники его нече-
стивых дел, в ожидании которых мы находимся!»). В происшед-
шем виделось исполнение предсказаний и предзнаменований («Ко-
гда случалось, чтобы морские бури, затмение солнца, кровавый лик
луны, изменение в течении звезд, где-нибудь и когда-нибудь мог-
ли предвещать подобное несчастие?»). В одной из Кратких хроник
(№ 14 по П. Шрайнеру), иногда обозначаемой как Хроника Псевдо-
Кодина и соседствующей в нескольких списках как с константино-
польским описанием (Patria), так и с астрономическим трактатом
(Георгий Хрисококк), латинское завоевание византийской столицы
тоже представляется «воплощением чаяний» (14.91.2–3).
Как бы скептически ни относился Никита Хониат к увлечениям
гороскопами и оракулами, например, императора Мануила Комни-
на, сам историк не раз прибегает к описанию современных ему со-
бытий через призму повествования о сбывающихся предсказаниях
или о тщетности протагонистов истории избежать того, что уго-
товано судьбой или высказано пророческими текстами (и часто не
понято обреченными героями). Чаще всего Хониат ссылается (не
называя источник) на так называемые пророчества Льва Мудрого,
∗Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ № 04–01–00261а.
22
М.В. Бибиков
чьи предсказания «предопределили» судьбы Иоанна II, Мануила I,
Андроника I и Исаака II, а также Алексея II («расшифровка» сло-
ва α µα). К. Манго показал, что большинство из этих и сходных с
ним текстов на самом деле связаны не с императором Львом VI, а
возникли не ранее начала XII в. (ЗРВИ 6,65), но получили большое
распространение в книжности комниновской, а затем и палеологов-
ской Византии (Зонара, Григора), причем, как в виде текстов, так и
изображений (миниатюры к пророчествам Льва: PG и 107, 1129–31,
иллюстрации к криптограммам у Андроника II: Greg. I. 463 и т. п.).
Ямбы «Оракулов Льва Мудрого» к середине XIII в. уже распро-
страняются в латинском переводе (Vaticinia Pontificum), что, по-
видимому, отвечало социально-психологическому восприятию со-
бытий, в том числе связанных и с завоеванием Константинополя, и
в западноевропейской, в частности, крестоносной среде. Во всяком
случае, Жоффруа де Виллардуэн описывает скульптурные релье-
фы колонны в византийской столице с изображением низвергаю-
щегося долу императора (гл. 308), что не могло не вызывать аллю-
зии на обстоятельства гибели Алексея V Мурчуфла, низринутого с
колонны Феодосия на Форуме Быка, «ибо уже давно было пред-
сказано, что какой-то константинопольский император, — пишет
Жоффруа, — будет сброшен с этого столпа». Это событие описано
как Никитой Хониатом, так и Робером де Клари. Но Робер де Кла-
ри видит в произошедшем исполнение предопределения, явленного
в виде изображений на рельефах столпов Аркадия (402–403 гг.) и
Феодосия (385–386 гг.): «А еще в другом месте в городе было ве-
личайшее чудо: ибо там видны были два столпа. . . Снаружи этих
столпов были нарисованы и вещим образом записаны все происше-
ствия и все завоевания, которые случились в Константинополе или
которым суждено было случиться в будущем. А ведь никому не да-
но было знать о происшествии до того, как оно произошло; когда
оно происходило, то народ шел туда из ротозейства, и потом они
разглядывали, словно в зеркальце, и подмечали первые признаки
происшествия; даже это завоевание, которое произвели французы,
было там записано и изображено, и корабли, с которых вели при-
ступ, благодаря чему город и был взят, а греки ведь не могли знать
заранее, что это произойдет» (92). Это подтверждает и Гунтер Пэ-
рисский (Парижский), сообщая о скульптурных изображениях на
колонне Аркадия, которые де воспринимались греками как сивил-
лины пророчества (т. е. Sibylle vaticinia): там были представлены и
Латинское завоевание Константинополя. . .
23
корабли и словно поднятые с них лестницы, по которым взбирались
воины, чтобы завоевать город и захватить его; не верившие ранее в
возможность завоевания города константинопольцы теперь, когда
наяву узрели лестницы, «поднятые на наших кораблях», уверовали
в возможность того, что «ранее с презрением отвергали». Как бы
прибегая к магической силе действия, жители разбивали многие
из рельефов камнями и железными молотами, желая таким спо-
собом обратить пророчество против завоевателей (гл. 21). Одна из
скульптур изображала облаченного в императорское платье челове-
ка, падающего вниз, «ибо уже давно было предвещено, что какой-
то константинопольский император будет сброшен с этого столпа».
А Радульф Коггесхэйльский сообщает о «роковой» надписи на ко-
лонне в Константинополе, предвещавшей, что владычество греков
закончится после того, как процарствуют три императора по имени
Алексей; затем власть перейдет к другому народу.
Пророчества о народах-завоевателях или мстителях также по-
лучили распространение в связи с обстоятельствами падения Кон-
стантинополя. Тот же Робер де Клари продолжает рассказ об изоб-
ражениях колонны Аркадия: «И когда это случилось, они (греки)
отправились поглазеть на столпы и там обнаружили, что письмена,
которые были начертаны на нарисованных кораблях, гласили, что
с Запада придет народ с коротко остриженными головами, в желез-
ных кольчугах, которые завоюют Константинополь. Все эти чудеса,
о которых я вам поведал, и еще многие другие, о которых мы уже
не можем вам рассказать, всё это французы нашли в Константи-
нополе, когда они его завоевали» (92). О колонне с пророческими
надписями сообщает в XIV в. и «Морейская хроника», ошибочно по-
мещая ее на площади перед Храмом св. Софии, но зато атрибуируя
предсказание о гибели столицы тому же Льву Мудрому (ст. 875 сл.).
Этот текст получил распространение во французской, а также ара-
гонской (без упоминания Льва) версиях.
Свидетельства о «конце города» сохранила и Константинополь-
ская «Хроника» (Patria), возникшая еще в конце X в. По-видимому,
к XIII в. образ Льва Мудрого, благодаря ставшему элементом
имени этикету, ассоциируется с мудрецом, пророком, сведущем в
предзнаменованиях и гороскопах. В списке XII в. Хроники Скили-
цы (Coisl. 136) прямо говориться о пристрастиях императора к за-
нятиям гороскопом (Кедр. II 274 ann.). Оккультными предзнамено-
ваниями объясняет четвертый брак Льва и Иоанн Зонара (III 445),
24
М.В. Бибиков
что в XIV в. повторит Хроника Ефрема (ст. 2632 сл.). О занятиях
Льва астрологией, наконец, подробно повествует и Григора. Воз-
можно, Льва VI имеет в виду в XII в. и Ефимий Малаки, восхваляя
«мудрость» («софию») Мануила (48.25–31).
Молва о пророчествующем императоре Льве Мудром дошла и
до Руси: паломник в Царьград в мае 1200 г. Антоний сообщает, что
в храме Св. Софии изображен «Царь Корлей о софосъ», т. е. кир
Лев Мудрый. И русский паломник связывает образ Льва с вещей
надписью пророка Даниила о времени царства Царьграда. В конце
XIV — начале XV в. русские паломники, например, автор «Беседы о
святынях Царьграда» и «Беседы о святых местах и о Константино-
поле» (до 1390 г.), Александр (ок. 1395 г.), или монах Зосима (1419–
1422) знают уже до десятка памятных мест византийской столицы,
связанных легендой со Львом Мудрым, и промыслительно «опреде-
лявших» судьбу города и страны. Ряд этих описаний имеет грече-
ские аналоги (Псевдо-Дорофей Монемвасийский, Макарий Анкир-
ский и др.).
Сюжетные и образные формы предсказаний о латинском завое-
вании Константинополя не только не предаются забвению при Па-
леологах, но, наоборот, в канун османской угрозы в XV в. оживают
с новой силой, относясь уже к новой исторической ситуации и к дру-
гим народам и правителям. Так, Лаоник Халкокондил вспоминает
известные «Сивиллины пророчества» в связи с книгой Льва Муд-
рого (II, 169). В так называемой «Большой Хронике» Сфрандзи со-
общается, что «наимудрейший император ромеев Лев сам составил
гороскоп и определил, что власть агарян. . . протянется на триста
лет (ср.: PG 107, 1140А); и светловолосый народ сокрушит всё (пле-
мя) исмалитов» (316). Последнее свидетельство, сопоставимое со
словами Робера де Клари о завоевателях Константинополя, явля-
ется парафразой, воспроизведенной Геннадием Схоларием надпи-
си, украшавшей гробницу первоимператора Константина I Велико-
го: «Семихолмный град падет, когда вражеские корабли перейдут
посуху перешеек, но падет не навсегда. Явятся люди от рода русо-
кудрые и возьмут город под свою защиту». Этот текст повторится
в 1631 г. в Хронике Псевдо-Дорофея. К событиям 1453 г. апеллиру-
ет и Хронограф редакции 1512 г. (ПСРЛ XXII-1, 450), ссылаясь и
на пророчества времен императора Константина, и на Льва Мудро-
го, и на Мефодия Патарского — еще одного важнейшего источника
пророческих сказаний в Византии и связанных с ней странах. Рус-
Покаянный номоканон. . .
25
ский летописец повторяет слова, идущие как бы от Константина I к
Константину последнему: «Горе тебе, семихолмии граде, егда како
Константин славославится на здех твоих; тогда приближися паде-
ние и погубление сильных твоих, иже в неправде судящих» (ТО-
ДРЛ 10, 150, пр. 1).
А.Г. Бондач
(Тюмень)
Покаянный номоканон в византийском
церковно-правовом сознании
Особый памятник византийского церковного права — «покаян-
ный номоканон» (др. названия — каноникон, канонарий, епитимий-
ник) уже давно привлекает к себе внимание специалистов. Атри-
буция и датировка этого памятника, соотношение различных его
редакций, сопоставление его с аналогичными западными источни-
ками (пенитенциалами, libri poenitentiales), анализ содержания, ре-
цепция канонария — вот те вопросы, которые скрупулезно иссле-
довались отечественными учеными XIX в. (прот. М. Горчаковым,
А.И. Алмазовым, А.С. Павловым, Н.С. Суворовым). Итоги этой
работы были подведены Х.-Ф. Шмидом и Х.-Г. Беком, причем по-
следний учел капитальное исследование Э. Эрмана (E. Herman), по-
новому осветившее текстологию памятника; в дальнейшем с выво-
дами Эрмана солидаризировался о. М. Арранц. В последние годы
к покаянному номоканону обращались также Л.А. Герд и А. Пент-
ковский — в связи с изучением сочинений Никона Черногорца и
православной литургической традиции1.
В своей работе мы опирались на греческий текст первоначаль-
ной (согласно Эрману) редакции канонария, опубликованный Ар-
ранцем на основе важнейших старых изданий (И. Морина и карди-
нала И. Питры) с параллельным латинским переводом Морина2.
Ныне окончательно установлено, что эта редакция, имену-
емая Арранцем «Protokanonarion», не может быть атрибутиро-
вана Иоанну Постнику (Константинопольский патриарх в 582–
595 гг.), несмотря на инскрипцию рукописи, опубликованной Пит-
рой. Protokanonarion был составлен не ранее VIII в., т. к. в нем
используются 53-й и 54-й каноны Трулльского собора (691/692 г.)
о епитимиях за кровосмешение (Kan., 56.4–20; 60.1–12,17–22–62.1–
3), и, с учетом возможного влияния на него правил преп. Феодора
26
А.Г. Бондач
Студита, относится, скорее всего, к сер. IX в. Данные об авторе ис-
черпываются заглавием текста в издании Морина: « Ιωάννου µονα-
χο κα διακόνου, µαθητο το µεγάλου Βασιλείου, ο τινος
πωνυµία:
Τέκνον πακο ς: Κανονάριον. . . »3.
Хотя текст нашего памятника достаточно хорошо изучен, во-
прос о его правовой природе еще не решен. Различные авторы на-
зывали его то источником церковного права (Павлов, Бек), то, на-
оборот, литургическим сборником (или сводом моральных норм),
не имевшим правового характера (Алмазов, Суворов, Шмид). При
этом они исходили из противоречивых воззрений того времени на
церковное уголовное и процессуальное право.
С одной стороны, со времен Тридентского собора католиче-
ские канонисты (а под их влиянием — и православные) различа-
ли «внешнюю» (in foro externo) и «внутреннюю» (in foro interno)
церковную юрисдикцию, т. е. публичное судопроизводство и тай-
ную исповедь, причем последняя постепенно начала пониматься
как «суд совести», действие религиозно-нравственное, но никак не
юридическое4. Поэтому Шмид считал, что «ces ordonnances (т. е.
нормы, содержащиеся в покаянных номоканонах. — А. Б.) pour le
for interne ne rˆevetent pas le charact`ere de lois, de canons». В то же
время осознавалась специфика церковного права, предназначенно-
го для юридического регулирования религиозных отношений5. От-
сюда, например, двойственная позиция Алмазова: сначала он при-
знает «полную аналогию» процедуры покаяния и «обычного судо-
производства», а далее противопоставляет «дисциплинарный суд
Церкви» (публичный и формальный) «суду на тайной исповеди»,
стремясь вывести последний из сферы действия права6.
Кроме того, в XIX в. древнейшей редакцией покаянного номо-
канона считалась та, которая была издана Морином с заглавием:
«Ακολουθία κα τάξις π ξοµολογουµένων. . . »7. Само название этого
памятника указывает, что в нем определялись, прежде всего, обря-
довые особенности таинства покаяния (действительно, в «После-
довании» детально излагается порядок чтения молитв до и после
исповеди и т. п.). Поэтому получалось, что покаянный номоканон
был создан и воспринимался современниками именно как литурги-
ческий сборник.
Современное состояние науки позволяет по-другому оценить на-
значение нашего памятника. Этому способствует то, что католи-
ческие и православные канонисты ныне подчеркивают правовой
Покаянный номоканон. . .
27
характер «внутренней подсудности» Церкви8. Взгляды Горчакова
и Алмазова на текстологию номоканона тоже пересмотрены: Ακο-
λουθία теперь признается одной из достаточно поздних переработок
«Протоканонария», которые Арранц объединяет под собиратель-
ным названием «Deuterokanonarion», отмечая, что по содержанию
они принципиально отличаются от «единственного исторического
Канонария»; «канонариями» их можно называть лишь условно9.
По
мнению
Арранца,
«la
differenza
essenziale
fra
il
Protokanonarion e il Deuterokanonarion o penitenziali derivati»
состоит в том, что в последних «tutti i peccatori saranno trattati
con la stessa misura», в то время как через весь канонарий Иоанна
красной нитью проходит идея дифференцированного подхода
к грешникам10. Однако это различие, на наш взгляд, будет су-
щественным не само по себе, а в связи с предназначением этих
сборников. Канонарий создавался для регулирования «покаян-
ной дисциплины» и независимо от развития чинопоследования
исповеди11, поэтому обрядовая сторона в нем сведена к минимуму
либо совсем опущена12, зато допускаются существенные правовые
новации (в том числе и выделение различных групп кающихся).
«Девтероканонарий» же был нужен для упорядочения литургиче-
ской практики; правовые нормы в нем отступают на второй план
по сравнению с описанием «ритуала» исповеди и становятся более
стандартными.
Известно, что канонарий возник и получил распространение в
монашеской среде (хотя в него был включен и ряд норм, примени-
мых только к мирянам). В монастырях были известны древние дис-
циплинарные каноны с их ригоризмом и чрезвычайно продолжи-
тельными епитимиями и, с другой стороны, 102-е правило Трулль-
ского собора — норма-принцип, из которой вытекало право духов-
ника изменять размер епитимий в связи с особенностями личности
кающегося. Вполне естественно, что составитель канонария, рабо-
тая над практическим руководством для монастырских духовни-
ков, решил максимально конкретизировать общие положения дан-
ного правила.
Во введении к канонарию он упоминает о недопустимости чрез-
мерной строгости либо снисходительности по отношению к греш-
никам, т. е. повторяет канон Трулльского собора (Kan., 40.4–42.3).
Далее составитель перечисляет основные, с его точки зрения, 8 гре-
хов (Kan., 50.2–7) и указывает их разновидности и епитимии за них,
28
А.Г. Бондач
предусмотренные древними канонами; за некоторые деяния епити-
мия (т. е. срок отлучения от Церкви) достигала 30 (!) лет (Kan.,
60.8–9, 62.14–16). После этого начинается главная часть канонария,
где устанавливаются новые размеры епитимий, несравненно мень-
шие — до 3 лет и лишь в исключительных случаях до 10–12 лет
(Kan., 70.7–10). Отдельно разбираются аналогичные грехи священ-
нослужителей и их жен, наказания для которых также смягчают-
ся. Исходя из своей идеи об индивидуальном подходе к назначе-
нию епитимий, составитель выделяет 10 категорий грешников: со-
грешившие несколько или много раз, вместе с одним или с разными
лицами, κατ φύσιν или παρ φύσιν (имеются в виду плотские грехи)
и т. д. (Kan., 86.6–90.3); во время исповеди духовник должен был
выяснить эти обстоятельства и, оценив их в совокупности, назна-
чить грешнику необходимую епитимию (Kan., 94.8–14). Ранее цер-
ковное право не знало такой индивидуализации епитимий.
Затем составитель предлагает другое нововведение, касающее-
ся содержания епитимий. Если раньше оно сводилось к лишению
права участвовать в литургии и причащаться, то «монах и диа-
кон Иоанн», в несколько раз сократив продолжительность епити-
мий, наложил на кающегося дополнительные обременения: пост и
ежедневное чтение определенного количества молитв, сопровожда-
емых поклонами. Детальной регламентации этих обязанностей ка-
ющегося посвящена последняя часть канонария. Предусматрива-
ются три вида поста, различных по строгости (Kan., 100.1–108.18).
Что касается правил о молитвах, то и здесь указываются различ-
ные категории кающихся, для которых общая норма может быть
смягчена (Kan., 112.1–10).
Помимо всех перечисленных норм, кардинально меняющих
практику наложения церковных санкций, составитель, видимо,
предпринял еще более радикальное изменение, касающееся полно-
мочий клириков по совершению исповеди. В гл. LV «Пандект» Ни-
кона Черногорца имеется эксцерпт « κ τ νοµοκάνονον το Νηστευ-
το » (т. е., скорее всего, из нашего канонария, который к XI в. был
известен под именем Иоанна Постника), где говорится, что « ν
δ
στι χρεία (у кого-либо в совершении исповеди. — А. Б.), κα µ
πάρεστιν ερεύς,
διάκονος ποδεχέσθω τ ν µετανοο ντα ε ς τ ν γίαν
κοινωνίαν»13. Несмотря на то, что данный фрагмент отсутствует
в печатных изданиях канонария14, признавать его неподлинным
нет оснований. Труды Никона отличаются критическим подходом к
Покаянный номоканон. . .
29
церковно-правовым источникам, а «номоканон Постника» был спе-
циальным предметом источниковедческого анализа этого известно-
го канониста, выдвинувшего четыре аргумента против такой атри-
буции (Тактикон, IV, 6.7)15. Цитируя покаянный номоканон, он,
несомненно, имел надежные рукописные данные для этого.
Широкое распространение покаянного номоканона в XI и после-
дующих веках подтверждают Константинопольский патриарх Ни-
колай Грамматик (кон. XI в.), его современники хартофилакс Ни-
кифор и Никон Черногорец, крупнейший канонист XII в. Феодор
Вальсамон16.
Конечно, нормы канонария нельзя отнести к категории
«κανόνες», т. к. они не были изданы или санкционированы высшими
органами церковной власти — Вселенскими Соборами. Но юриди-
ческий характер этих норм и предназначение всего сборника для
правового регулирования соответствующих отношений не вызыва-
ют сомнений. При этом правила канонария, в сущности, не проти-
воречат канонам, которые регламентировали публичное судопроиз-
водство и покаяние. Наш сборник просто восполняет пробел в пра-
вовом регулировании, возникший из-за расширения «внутренней
юрисдикции» Церкви. Историю права, и особенно права церковно-
го, не стоит сводить к истории законодательства17; поэтому пока-
янный номоканон является важным источником для исследования
церковного права Византии в ракурсе правоприменения и правовой
жизни в целом.
Примечания
1 Горчаков М., прот. К истории епитимийных номоканонов. Спб., 1874; Суво-
ров Н.С. Следы западно-католического церковного права в памятниках древнего
русского права. Ярославль, 1888. С. 125–427; Он же. К вопросу о западном влия-
нии на древнерусское право. Ярославль, 1893. С. 134–154; Он же. Вероятный состав
древнейшего исповедного и покаянного устава в восточной церкви // ВВ. Т. VIII.
1901. Вып. 3–4. С. 357–397; Т. IX. 1902. Вып. 3–4. С. 378–417; Павлов А.С. Мнимые
следы католического влияния в древнейших памятниках юго-славянского и русско-
го церковного права. М., 1892. С. 31–48; Он же. Номоканон при Большом Требни-
ке. 2-е изд., перераб. М., 1897. С. 12–40, 455–481; Он же. Курс церковного права.
2-е изд. СПб., 2002 (Сергиев Посад, 1902). С. 63–65; Алмазов А.И. Тайная испо-
ведь в православной восточной Церкви: В 3 т. Одесса, 1894 (репр.: М., 1995). Т. I.
С. 66–102 и др.; Schmid H.-F. P´enitentiels byzantins et occidentaux // Actes du VIe
Congr`es international d’´etudes byzantines. Paris, 1950. P. 359–363; Herman E. Il pi`u
antico penitenziale greco // Orientalia christiana periodica. Vol. 19. 1953. P. 70–127;
Beck H.-G. Kirche und theologische Literatur im Byzantinischen Reich. M¨
unchen, 1959.
S. 423–425; Arranz M. I penitenziali bizantini. Roma, 1993. P. 11–22, 132–148; Герд Л.А.
30
А.Г. Бондач
Вопросы церковного права в «Тактиконе» византийского канониста XI в. Никона
Черногорца: Автореф. дис.. . . канд. ист. наук. СПб., 1994. С. 9–10, 13; Пентков-
ский А.М. Покаянная дисциплина христианской Церкви в конце I тысячелетия //
Журнал Московской Патриархии. 2002. № 10. С. 67–70.
2 Arranz M. Op. cit. P. 30–129 (далее — Kan с указанием стр. и строк); библиогра-
фия старых изданий — ibid., p. 7–9. Вызывает недоумение то, что Арранц широко
использует публикацию древнегрузинского перевода канонария (с русскими и грече-
скими параллелями) в кн.: Заозерский Н.А., Хаханов А.С. Номоканон Иоанна Пост-
ника. М., 1902. С. 3–93 (паг. 2-я), не упоминая о разгромной рецензии Н. Я. Марра
(ВВ. Т. XII. 1906. Вып. 1–4. С. 190–199) и неодобрительном отзыве Бенешевича об
этом издании (Бенешевич В.Н. Грузинский великий номоканон (оконч.) // Христи-
анский восток. Т. V. Вып. II. 1917. С. 113 примеч. 1). См. также резко критическую
рецензию на издание Арранца: Parenti S. Arranz M. I penitenziali. . . // Byzantinische
Zeitschrift. Bd. 88. H. 2. 1995. S. 474–481, содержащую некоторые полезные уточнения
(S. 477–481 — список разночтений, и др.).
3 Это издание выполнено по рукописи Vatic. gr. 640 (XIV–XV вв.) (Parenti S. Op.
cit. S. 476). Такие же сведения об авторе содержатся в заметке к заглавию рукопи-
си Athen. 1431 (f. 136v) XII–XIII вв. (Бенешевич В.Н. [Рец. на кн.]: Алмазов А.И.
Законоправильник при русском требнике. Спб., 1902 // Журнал Мин-ва народ. про-
свещения. Ч. 353. 1904. Июнь. С. 406).
4 См., напр.: Суворов Н.С. О церковных наказаниях. Спб., 1876. С. 4–5.
5 См., напр.: Бердников И.С. Церковное право как особая, самостоятельная право-
вая область // Православный собеседник. 1885. Ч. 3. С. 173–177; Заозерский Н.А. О
сущности церковного права (продолж.) // Богословский вестник. 1909. Т. 3. С. 567–
568.
6 Алмазов А.И. Указ. соч. Т. I. С. 9, 65–66, 69; аналогичная оппозиция у Павлова:
Номоканон. С. 12–40 (ср. с. 472).
7 См.: Горчаков М., прот. Указ. соч. С. 16–20; Алмазов А.И. Указ. соч. Т. I. С. 73,
76–77; Павлов А.С. Номоканон. С. 13. Греческий текст с латинским переводом:
Arranz M. Op. cit. P. 152–197.
8 M¨orsdorf K. Der Kirchenbann im Lichte der Unterscheidung zwischen ¨ausserem
und innerem Bereich // Schriften zum kanonischen Recht. Paderborn; M¨unchen; Wien;
Z¨urich, 1989. S. 864–876; Джероза Л. Каноническое право в Католической Церкви
/ Пер. с итал. М., 1996. С. 217–218; Цыпин В., прот. Курс церковного права: Учеб.
пособие. Клин, 2002. С. 508, 516.
9 См.: Herman E. Op. cit.; Arranz M. Op. cit. P. 132, 138–141.
10 Ibid. P. 18.
11 Пентковский А. Указ. соч. С. 67.
12 Алмазов охарактеризовал его как «руководство по наложению епитимий», в за-
ключительную часть которого случайно была добавлена «тирада» о чинопоследова-
нии исповеди (см.: Kan., 114.11–118.18). Более того, в кодексах Paris. gr. 1317, 1330
и 1259 находятся тексты этого памятника, где вообще отсутствуют упоминания об
«исповедном уставе». См.: Алмазов А.И. Указ. соч. Т. I. С. 97–98 (и примеч. 33 на
с. 98). Имеется еще одна подобная рукопись — Vatic. gr. 504 (1105 г.) (Parenti S. Op.
cit. S. 481).
13 Максимович К. А. Пандекты Никона Черногорца. М., 1998. С. 365.6–8.
14 Там же. С. 568.
15 См.: Тактикон Никона Черногорца / Изд. подгот. В.Н. Бенешевич. Вып. I. Пг.,
1917. С. 110.33–116.25; Герд Л.А. Указ. соч. С. 4, 10, 13.
Варварские «королевства» на оси Восток-Запад
31
16 См.: Σύνταγµα τ ν θείων κα ερ ν κανόνων: ν ΣΤ Τ. Εκδ. π Γ. Ράλλη κα Μ.
Πότλη. Τ. ∆ . Αθ ναι, 1854. Σ. 426 (Николай и Вальсамон), 401–402 (Никифор);
Бенешевич В.Н. Ответы хартофилакса Никифора // ВВ. Т. XII. 1906. Вып. 1–4.
С. 523 (др. редакция ответа Николая); Герд Л.А. Указ. соч. С. 10 (о мнении Никона).
17 Kuttner S. Methodological problems concerning the history of canon law //
Speculum. Vol. XXX. 1955. No 4. P. 541.
В.П. Буданова
(Москва)
Варварские «королевства» на оси Восток-Запад
1. Разделение церквей отражает расхождение путей цивилиза-
ционного развития Византии и Запада, которое складывалось сто-
летиями. Варвары-германцы эпохи Великого переселения народов
создали одну из решающих предпосылок для этого разделения. Под
вуалью образованных ими варварских «королевств» трансформи-
ровалось историческое и ментальное пространство Западной Рим-
ской империи, определялись новые алгоритмы взаимоотношений с
Византией. Характер будущего разделения Византии и Запада во
многом был заложен самой сущностью варварских «королевств».
2. Выявляются типологические особенности трех моделей гер-
манских «варварских королевств» Среди них можно выделить «ко-
ролевства», возникшие в контактной «буферной» зоне на террито-
рии Норика и Паннонии — Бургундское, Лангобардское и Дунай-
ское «королевство» остроготов. Возникшие в районах плотно на-
селенных, в полиэтничной среде, в зоне повышенной мобильности
населения, эти образования не имели шансов выстоять. Образова-
ние бургундов было завоевано франками, остроготы и лангобарды
создали еще один вариант своей государственности, но уже в центре
бывшей Римской империи. Бургунды создали королевское «монар-
хическое» образование, являясь федератами Империи. Власть бур-
гундских правителей стала наследственной и практически неогра-
ниченной. Comes бургундов являлся начальником федератской ар-
мии и гражданским чиновником. Законодательная система отрази-
ла процесс стремительного слияния бургундов с римлянами, хотя
эта ассимиляция была еще далека от завершения. Так, смешанные
браки, хотя разрешаемые и терпимые, подчинялись специальным
правилам. Сохранялся двойственный юридический режим по от-
ношению к бургундам и римлянам, а впоследствии бургундам и
32
В.П. Буданова
франкам. Подражая римскому праву, бургундские конунги одно-
временно закрепляли «персональность» законов. При применении
наказаний социальные различия не допускались (исключая рабов).
«Королевство» остроготов в Паннонии было создано в услови-
ях этнической пестроты, подвижности границ, соседства с сильной
Восточной Римской империей с одной стороны, и неустойчивых по-
литических образований («королевства» гепидов, герулов, ругов) с
другой. Статус «королевства» определялся не только федератски-
ми отношениями, но и симмахией, энспондией, отчасти катекоой.
Неуверенность и нестабильность усугублялась частой сменой пра-
вителей и отсутствием законодательства.
Небольшое «королевство» лангобардов, созданное в VI в. в Пан-
нонии, находилось в союзных (федератских) отношениях с Визан-
тией, представляя ее интересы в конфликтах с гепидами и остро-
готами. Постоянные передвижения и война разрушали племенную
структуру лангобардов, укрепляя при этом власть конунга и родо-
вой знати. Общность лангобардов в Паннонии — «королевство» пе-
реходного типа, в котором превалировала военная власть конунга,
наряду с сохранением племенных традиций и нарастающей соци-
альной дифференциацией.
3. Иной тип развития и организации представляют Аквитан-
ское «королевство» везеготов и Вандальское «королевство», кото-
рые являлись государствами в государстве. Созданные как феде-
ратские образования, они занимали обширные территории и в сво-
ем развитии прошли несколько этапов. Аквитанское королевство,
возникшее в 418 г., трансформировалось в VI в., став своего рода ис-
панской Империей. Везеготское «корлевство» дало первый пример
кодификации законов среди германских племен («Кодекс Эври-
ха»), ввело наследственность вассальных отношений (buccellarii,
saiones), утвердило двойственный юридический режим, укрепля-
ло связь между провинциями, усилило роль городов в управлении
страны. Выборное право было вытеснено правом престолонасле-
дия, оформились атрибуты королевского достоинства.
«Королевство» вандалов стало первым и единственным образо-
ванием варваров, которое начиналось как федератское, но еще в
условиях, когда существовала Западная Римская империя, обрело
статус независимого. Королевская власть вандалов имела деспоти-
ческий характер, фиксируемый законодательством. Деспотизм ван-
дальских конунгов пронизал все государственные функции, сделав
Варварские «королевства» на оси Восток-Запад
33
публичную власть невозможной без конунга, а само «королевство»
неспособным к длительному историческому развитию.
4. Уникальный тип «королевств», созданный варварами-
германцами на постримском пространстве, представлен Франк-
ским, Остроготским и Лангобардским «королевствами». Неста-
бильный образ жизни, сопровождавшийся относительно частым из-
менением места расселения франков, закончился в IV в. их консо-
лидацией. Будучи федератами, они подверглись романизации, но не
претерпели такой ассимиляции как другие германские племена, со-
хранив свою самобытность. Во всех сферах контактов с римлянами
франки упорно противопоставляли и подтверждали свое отличие
от римлян, даже находясь в статусе федератов. С окончательным
устранением ими императорской власти в Галлии и восстановле-
нием географического единства данной территории эта тенденция
заметно укрепилась. Свое «королевство» франки считали вотчи-
ной конунга, подчиненной обычным правилам наследования. По-
сле падения Западной Римской империи франкский конунг стал
и для римлян единственной законной властью, тогда как перво-
начально он был лишь правителем чужаков-федератов. Были со-
хранены римские административные структуры, которые могли
быть приспособлены для нужд «королевства» (административная
и фискальная системы, формула императорского этикета). Влия-
ние римского права в законодательстве незначительно, при этом в
судопроизводстве доминировала сила присяги, судебное испытание
и коллективная ответственность. Историческое долголетие Франк-
ского «королевства» предопределило также и обращение франков
в ортодоксальную христианскую веру.
Своеобразным парадоксальным образованием явилось Остро-
готское «королевство» в Италии, где возглавляемые Теодерихом
готы делали отчаянные усилия сохранить наследие Римской циви-
лизации. При этом политическое, административное устройство, в
том числе разделение гражданской и военной власти, финансовая
система, приемы управления, кадры ближе всего соответствовали
устройству Римской империи. Остроготское «королевство» — един-
ственное, в котором варварское законодательство подрывалось са-
мой королевской властью в угоду римскому законодательству. Гот-
ский и римский миры здесь никогда не смешивались, несмотря на
стремление соединить principatus populi Romani c regnum gentis.
Особенность становления «королевства» лангобардов в Италии
34
В.В. Василик
состоит в том, что появились эти племена здесь не как федераты, а
как завоеватели, воспитанные на принципах крови, доблести и вер-
ности, в духе культа меча. Захват Италии сопровождался изгнани-
ем и уничтожением римских поссессоров и духовенства, но раздела
земли между завоевателями и итало-римским населением не было.
Законодательство лангобардов зафиксировало процесс их романи-
зации, хотя им удалось дольше, чем другим германцам, сохранить
свою этническую самобытность, независимость и язык. И всё же эт-
ноцентрализм лангобардов сыграл отрицательную роль, разобщив
этих варваров-завоевателей. Стойкость лангобардского сепаратиз-
ма зафиксировал «Эдикт Ротари», созданный в VII в.
Такова в сконцентрированном виде общая парадигма движения
германских племен к «варварским королевствам» и сущности са-
мих «королевств».
В.В. Василик
(С.-Петербург)
IV Крестовый поход и константинопольские
реликвии: судьба туринской плащаницы
1. Туринская плащаница1 — полотно, покрывавшее тело Хри-
ста во гробе и несущее Его подлинное нерукотворное изоб-
ражение, вероятно возникшее в результате светового излу-
чения в процессе Воскресения2 — в первом веке пребыва-
ла в иерусалимской апостольской общине3. В дальнейшем ее
следы теряются. В IV–V вв. она по-видимому появляется в
Иерусалиме4, в VII–VIII в. о ее пребывании в Иерусалиме
свидетельствуют латинский паломник Аркульф5 и св. Иоанн
Дамаскин6. Не позднее 958 г. Туринская плащаница появ-
ляется в Константинополе7. В XII в. о плащанице сообща-
ет ряд западных паломников — Вильгельм Тирский (1171)8,
исландский аббат Николай Симундарссон9, автор Reliquiae
Constantinopolitanae10 и т. д., при этом они четко отличают
плащаницу от мандилиона — Эдесского нерукотворного обра-
за Христа11. Западные паломники определяют местонахожде-
ние Плащаницы в церкви Богоматери Фаросской Большого
Дворца.
2. В 1200 г. Плащаницу видел в церкви св. Софии русский па-
ломник Антоний архиепископ Новгородский12. Упоминание
Судьба туринской плащаницы
35
им о иконе Христа с кровью на ней, возможно, является кос-
венным свидетельством изображения на Туринской плащани-
це. В 1201 г. Николай Месарит, скевофилакс Большого Двор-
ца, описывает плащаницу и указывает на изображение на
ней, говоря, что она покрывала «мертвого, нагого, покрыто-
го смирной»13.
3. В 1203 г. Плащаницу видел французский крестоносец Робер
де Клари, который предоставляет нам следующие важные
свидетельства о ней и ее судьбе: «И среди этих чудес был
монастырь (moustier), который назывался монастырь нашей
Госпожи Святой Марии Влахернской, где была Плащаница
(sydoine), в которую было обернуто тело Господа нашего. И
каждую пятницу ее подымали совершенно прямо (tous droite)
так что можно было ясно видеть образ (figure) нашего Гос-
пода, и ни греки, ни франки не знали, что произошло с этой
Плащаницей, когда был взят город» (ХСII)14. Из сообщения
де Клари, а также на основании других данных мы можем
сделать следующие выводы:
(a) Де Клари недвусмысленно свидетельствует о наличии
изображения на Плащанице. Он также отличает ее от
мандилиона15.
(b) Присутствие Плащаницы во Влахернской Церкви, а не в
дворцовой церкви Богоматери Фаросской, очевидно, свя-
зано с литаниями — общественными молениями, совер-
шавшимися в связи с угрозой захвата города. Выбор Вла-
хернского храма не случаен: в нем совершались молеб-
ствия при осадах 626 и 860 г.
(c) Способ выставления Плащаницы для общественного по-
клонения — подъем с развертыванием изображения в
полный рост — находит подтверждение как в физическом
изучении Плащаницы, так и в данных искусствоведения.
Известному американскому физику и синдонологу Джо-
ну Джексону, непосредственно изучавшему Плащаницу
в 1978 г. удалось установить наличие долговременных
деформаций полотна в виде складок. Эти деформации
должны были появиться в случае, если полотно Плаща-
ницы соприкасалось с ребрами бруса, на котором оно по-
степенно вынималось вверх. Были также обнаружены от-
36
В.В. Василик
печатки гвоздей, которыми Плащаница в течение долго-
го времени прикреплялась к брусу. Соответственно, Пла-
щаницу могли подымать на брусе, находившемся на стол-
бе и постепенно вытягивать из ларца16.
Подобный способ выставления Плащаницы на поклоне-
ние не имеет аналогов в ее западноевропейской истории,
но прекрасно соотносится с сообщением Робера де Кла-
ри.
(d) Информация де Клари и реконструкция Джона Джексо-
на находит подтверждение в памятниках изобразитель-
ного искусства. Иконографическая композиция «Хри-
стос во гробе»17 — изображение мертвого Христа со скре-
щенными руками, стоящего во гробе, подобном ларцу, на
фоне креста или даже столба — не может быть объяснена
иначе как реалистическое отображение того способа экс-
позиции Плащаницы, о котором говорит Робер де Кла-
ри и реконструирует Джон Джексон18. Наличие двойных
икон — Христос во гробе и Богоматерь19 свидетельству-
ют о устойчивой традиции подобного выставления Пла-
щаницы в храмах Богородицы — Влахернском и Фарос-
ском. Судя по памятникам, эта традиция очевидно древ-
нее 1203 г. и восходит к XII, а возможно, и к XI в.
4. Для де Клари осталось тайной, куда делась Плащаница по-
сле взятия Константинополя. Вероятно, она скоро вернулась
в сокровищницу латинского императора. В 1245 г. латинский
император Балдуин II был вынужден продать ее королю Лю-
довику IX за долги империи: в договоре упоминается уступка
части реликвий страстей, в т. ч. и «части сударя — partem
sudarii»20. Слова о «части сударя», возможно, являются сви-
детельством смешения двух реликвий — овьедского Сударя и
Плащаницы.
От Людовика IX реликвия, вероятно, перешла к тамплие-
рам, выкупившим незадачливого короля из египетского пле-
на. Имеется ряд косвенных свидетельств, говорящих о том,
что Плащаница могла не позднее 1280 г. находиться у тампли-
еров: это и свидетельства о поклонении рыцарей некоей «го-
лове», и находка в Темплекомбе, бывшем тамплиерском пре-
цептории изображения головы рыжебородого человека, напо-
минающее лик на Плащанице21. Так или иначе, новое появ-
Судьба туринской плащаницы
37
ление Плащаницы в 1353 г. благодаря Жоффруа де Шарни —
родственнику последнего приора ордена тамплиеров — нельзя
признать случайностью.
5. Судьба Туринской Плащаницы служит лишним доказатель-
ством варварства и хищничества крестоносцев, их бесцере-
монным обращением с величайшими христианскими святы-
нями, которые становились для них предметом купли и про-
дажи.
Примечания
1 Последнее фундаментальное исследование, содержащее максимально полную
библиографию: Ian Wilson. The blood and the Shroud. N. Y. 1998.
2 Беляков А. Гипотеза огненного тела и Туринская Плащаница / Журнал Мо-
сковской Патриархии. М., 2001
3 См.: Марр Н.Я. Сказание Иосифа Аримафейского. Спб. 1909. В житии св. Нины
говорится, что Плащаница была у св. Петра, но неизвестно, куда она делась потом:
Wardrop M. Conybeare. FC. The life of St. Nino / Studia Biblia et Ecclesiastica V. 1900.
Fasc. 1, P. 2.
4 Судя по «Сказанию Иосифа Аримафейского» — памятника, восходящего к па-
лестинским традициям IV–V в., плащаница могла быть в Палестине в IV–V в., по-
скольку в ней говорится: «И я, Иосиф, собрал кровь на Голгофе». См.: Марр Н.Я.
Указ. соч. У Исихия Иерусалимского содержится косвенное указание на образ об-
наженного Христа на Его погребальных пеленах: Εντα θα το γυµνωθέντος α θόναι
τ ν πλο τον δεικνύουσι (Здесь пелены указуют на богатство обнаженного): In sanctum
Procopium. 11. 22.
5 PL 88 785A. Комментарий к этому месту см.: Ricehrche Storiche sulla Santa Sin-
done. Roma, 1957. P. 369–71.
6 В «Точном исповедании Православной Веры» св. Иоанн Дамаскин упоминает
реальные святые места, либо реликвии Страстей, частью находившиеся в Иеруса-
лиме: Βηθλε µ κα τ σπήλαιον, τ ν Γολγοθ τ ν γιον, το σταυρο τ ξύλον. . . , τ ν
χιτ να, τ ς σινδόνας, τ σπάργανα, τ ν τάφον τ ν γιον, τ ν λόχον το µνήµατος, τ ν
Σι ν τ
ρος — «Вифлеем и пещера, святая Голгофа, древо Креста, хитон, плащани-
цы, пелены, Святой Гроб, камень гроба, гора Сион» (Sect. 3. 34).
7 В своем послании к действующей армии Константин пишет: «Посылаем вам
кропление от копия и от излившейся из его честнаго ребра животворной кро-
ви, от всечестного хитона и священных пелен и от богоносной плащаницы и от
прочих символов Его пречистой страсти (λόγχης, κα το
κ τ ς τιµίας α το πλευρ ς
πορρεύσαντος ζωοποιο α µατος, το τε πανσέπτου χιτ νος, κα τ ν ερ ν σπαργάνων, κα
τ ς θεοφόρου σινδόνος κα τ ν λοιπ ν το
χράντου πάθους α το συµβόλων). Constanti-
nus Porphyrogenetes. De contionibus militaribus. Sect. 8. В этом послании можно
прочесть косвенное указание как на кровь на плащанице (кропление от крови), так
и на изображение на Плащанице (название Плащаницы богоносной).
8 Historia belli sacri. PL 201. 804C. См. также: Dobschütz Christusbilder / Texten
und Untersuchungen. T. 18. 1899. S. 145.
9 Riant. Expeditions et pelerinages des Scandinaves en Terre Sainte au temps des
croisades, 1865. P. 68–69. Dobschütz. Op. cit. S. 145, 225.
38
А.А. Войтенко
10 Dobschütz. Op. cit. P. 152.
11 Николай Симундарсон говорит о пеленах (likblaiur) с плащаницей (sveiradur).
Отдельно он упоминает мандилион (mattul). Riant. Expeditions. . . P. 68–69. Dob-
schütz. Op. cit. P. 145, 225.
12 Антоний Новгородский. Книга Паломник. СПб, 1911. С. 13–14.
13 Heisenberg A. Nicolaos Mesarites. Die Palastrevolution des Johannes Comnenos,
1907. S. 30
14 Robert de Clary. La conquête de Constantinople. Paris, 1952. P. 77. Русский
перевод памятника — Робер де Клари. Завоевание Константинополя. М., 1986.
15 поскольку в другом месте рассказывает легенду о Мандилионе и Керамионе как
об отпечатке на полотне и черепице в результате встречи Христа с добрым челове-
ком, ремонтировавшим дом вдовы. См.: Робер де Клари. Указ. соч. С.60.
16 Jackson John P., Ph.D., Jackson Rebecca S., Propp Keith E., Ph.D. On the Late
Byzantine History of the Turin Shroud. 1999, Turin Shroud Center of Colorado.
17 Другие названия — «Крайнее смирение», «Муж скорбей».
18 Глубокое и серьезное исследование этого иконографического сюжета — заслуга
И.А. Шалиной. См. ее статью: Икона «Христос во гробе» и нерукотворный образ на
Константинопольской Плащанице // Страницы истории отечественного искусства.
СПб., 2003. С. 46–61.
19 Например, двойная икона XII–XIII в., хранящаяся в музее в Кастории.
20 Wilson. Op. cit. P. 274.
21 Радиоуглеродная датировка панели с головой рыжебородого человека — 1280 г.
См.: Wilson. Op. cit. P. 136–137.
А.А. Войтенко
(Москва)
Император и императорские родственники
в Житиях апы Кира и блаженной Иларии:
к вопросу о т. наз. коптском национализме
в V–VII вв.∗
Любая церковная схизма, ставшая социально значимым явлени-
ем, как нам кажется, имеет три комплекса причин: собственно дог-
матические, социально-политические (включая сюда как светские,
так и церковно-политические аспекты) и этно-культурные. Одна-
ко «конфигурация» этих причин на разных этапах возникновения
и развития церковной схизмы может быть разной. Тем более ин-
тересно сравнить между собой несколько известных схизм и по-
пробовать выявить там общие и различные черты. Поэтому рас-
смотрение в рамках конференции, посвященной расколу 1054 г.,
∗Исследование выполнено при поддержке программы ОИФН РАН «Обществен-
ный потенциал истории» в рамках проекта «Имперская идея в Византии: теория и
реальность».
Император и императорские родственники. . .
39
темы, связанной с христологическими спорами V в., отколовши-
ми от Православия ряд восточных Церквей, представляется нам
вполне закономерным.
Широко распространено мнение о том, что этот церковный
раскол в Египте с самого начала носил ярко выраженный этно-
культурный характер: большинство сторонников Православия бы-
ли греками, а монофизитства — коптами. Связывается это как с
ослаблением влияния греческой культуры на коренных жителей
Египта в византийское время, с особым «практическим» типом
религиозности коптов, отличным от греческого («александрийско-
го»), их национальными устремлениями, так и с неприязнью коптов
к византийской власти. Эта точка зрения (по нашему мнению, —
упрощенно социологическая) остается, по крайней мере, в отече-
ственной историографии, доминирующей.
Однако уже довольно давно в западной историографии разда-
вались критические замечания по поводу такой трактовки христо-
логических споров в Египте V–VII вв. Наиболее последовательным
критиком данной концепции выступила польская исследовательни-
ца Е. Випшицка1. По ее мнению, надежных данных для «нацио-
налистической» трактовки монофизитства в Египте не существует:
коптские источники не содержат прямых примеров «грекофобии»,
наоборот, Египет V–VII вв. являлся зоной широкого синтеза гре-
ческой и коптской культур. Достаточно уверенно можно констати-
ровать наличие коптской элиты, во многом ориентирующейся на
вкусы греков, а также значительного слоя коптов, хорошо знаю-
щих греческий язык. Проявления «местного патриотизма», замет-
ного как у коптских, так и у греческих авторов, живших в Египте,
хорошо вписываются в рамки феномена греко-римской культуры
поздней античности и не является проявлением национализма. Из-
вестно также, что все монофизитские патриархи в Египте до Вени-
амина I (622–661) происходили из греческих семей, а греки, жившие
в провинции (например, известная семья Аппионов из Оксиринха)
могли быть монофизитами. Таким образом, по мнению Випшицкой,
монофизитство в Египте V–VII вв. имело не национальную (или
этно-культурную), а сугубо религиозную мотивацию.
Предметом нашего исследования будут два произведения копт-
ской агиографии («Житие апы Кира»2 и «Житие блаженной
Иларии»3), демонстрирующие очень интересную тенденцию. Оба
они связаны с скитским монахом апой Памбо, оба носят легендар-
40
А.А. Войтенко
ный характер и, по всей видимости, были созданы (или записаны) в
Скиту в начале VII в. Сохранились их переводы на другие восточ-
ные языки: «Житие апы Кира» на эфиопский, «Житие блаженной
Иларии» — на арабский, сирийский, эфиопский. Однако греческие
версии нам не известны, скорее всего, их и не было. Главные герои
этих Житий — родственники византийских императоров, ушедшие
в египетскую пустыню. В «Житии аввы Кира», которое, как пред-
полагается, было написано по образцу «Жития св. Онуфрия», по-
вествуется о том, что Памбо путешествует по пустыне в поисках
великого подвижника, встречая на своем пути нескольких монахов.
Наконец он достигает цели своего путешествия, и входит в его ке-
лью. Этим подвижником оказывается апа Кир, брат императора
Феодосия. Вот что он рассказывает Памбо:
Я [Памбо] сказал ему: «Мой святой отец, скажи мне имя твое
святое, ибо Господь укрыл его от меня». Он сказал мне: «Кир имя
мое. Я брат императора Феодосия и ел за одним столом с Аркадием
и Гонорием. И воистину Гонорий говорил мне много раз: „Возьми
меня в пустыню с собой, чтобы я стал монахом“. Но я не мог взять
его, ибо он был сыном императора. Когда же я увидел, что гнет воз-
растает, а императоры грешат и правители угнетают бедных, что
все отвернулись (от Бога) и исказили пути (свои) пред Лицем Его,
я поднялся и отправился прочь и пришел в пустыню эту и поселил-
ся в ней из-за множества грехов моих. Да простит мне их Бог!».
Здесь помимо мотива о том, что император или его наследник
хочет сделаться монахом, мы находим другой — реализация своего
права сменить «Империю» на «Пустыню» оказывается реакцией на
неблагочестие императоров и связанные с ней социальные нестро-
ения. Но при этом сам принцип легитимности имперской власти и
ее преемственность сомнению не подвергаются: Кир отказывается
брать с собой Гонория именно потому, что он «сын императора».
Следует особо подчеркнуть, что именно царский брат удостаивает-
ся чести быть великим подвижником и окружается особыми «зна-
ками» святости: Памбо не открыто его «святое имя», хотя откры-
ты имена всех подвижников, встретившихся до него, Кир, подобно
библейскому патриарху Иакову, с легкостью откатывает огромный
камень, закрывающий вход в его пещеру, он заканчивает свою зем-
ную жизнь днем позже великого подвижника Шенуте, наконец, по-
сле его кончины за его останками приходит Сам Христос и уносит
их на небо.
Император и императорские родственники. . .
41
Еще более интересным нам представляется «Житие блаженной
Иларии, дочери боголюбивого царя Зинона». Сюжет «Жития» та-
ков: Илария, старшая дочь императора Зинона, избрав монашеский
путь, тайно отправляется в Египет, где, переодевшись мужчиной,
подвизается возле аввы Памбо. Некоторое время спустя у Зинона,
который считает Иларию погибшей, серьезно заболевает младшая
дочь, Феописта, и никто не может ее излечить. Зинон посылает ее
в Скит, где Илария излечивает ее своими молитвами. Илария кото-
рую привозят в Константинополь, признается Зинону, что она его
дочь, но Скит покидать она не желает. Тогда Зинон отпускает ее
обратно, где через некоторое время Илария умирает. Предполагает-
ся, что прототипом Жития послужили различные повествования о
женщинах-монахах. То, что Житие вышло из среды умеренных мо-
нофизитов вызывает мало сомнения: автор отпускает едва замаски-
рованные «колкости» по поводу монастырей и монахов «Византии»
(в данном случае «Византия», скорее всего, не столько географиче-
ское, сколько конфессиональное определение). Илария боится, что
в «монастырях Византии» ее не примут из-за ее царского проис-
хождения, «великие аскеты монастырей Византии» не смогли вы-
лечить своими молитвами Феописту. Но самое интересное в этом
Житии то, как описан император Зинон. По сути его образ во мно-
гом идеализирован. Уже в заглавии Жития он называется «бого-
любивым». Далее говорится о том, что он «дал церкви прибывать в
великом покое», хотя известно, что во время его правления церков-
ная смута продолжалась: она была связана в том числе с реакци-
ей крайних монофизитов (акефалитов) на то, что монофизитский
александрийский патриарх Петр Монг вступил в общение с Ака-
кием Константинопольским, хотя он отказался открыто проклясть
Халкидонский Собор. Подчеркивается смирение императора, когда
он пишет к Скитским монахам об излечении своей больной дочери:
«Ничтожнейший царь Зинон, которому Бог дал честь царство-
вания не по заслугам, пишет братьям благочестивым возлюблен-
ным, которые молятся за весь мир, радуйтесь».
Монахи Скита в своем письме также выказывают почтитель-
ное отношение к нему, «победителю августу, могущественному, по-
читаемому царю Зинону», призывают Бога возвысить его престол
и хранить его царство, подобно ветхозаветным царствам Давида,
Соломона, Иезекии и Иосии. Монахи призывают его опекать их
и всю церковь. Тем самым они не только подчеркивают свое ува-
42
А.А. Войтенко
жение к Зинону, но и указывают на сакральную легитимацию его
царства. Подчеркивается щедрость и благочесте Зинона: он жерт-
вует монастырям Скита три тысячи артабов пшеницы, устраивает
пир для столичных нищих по случаю исцеления дочери, где он сам
им прислуживает и раздает каждому по три номисмы. Причем пир
для нищих он устраивает на день раньше, чем угощение для своих
царедворцев. Когда Зинон обнимает свою дочь Иларию, агиограф
сравнивает его с ветхозаветным патриархом Иосифом. Подчерки-
вается его твердость данному слову: несмотря на радость обрете-
ния Иларии, которую он считал погибшей, Зинон верен своей клят-
ве отпустить ее обратно в Скит. При этом императору не чужды
и простые человеческие переживания: узнав о кончине дочери, он
«опечалился как человек мирской».
Таким образом, в сравнительно небольшом коптском Житии мы
видим целый спектр качеств, которым по мнению автора Жития,
а, возможно, и его читателей, должен обладать благочестивый им-
ператор. Но самое интересное заключается в факте того, кто был
выбран в качестве такого идеала. И выбор этот, как нам кажет-
ся, далеко не случаен. Именно Зинон пытался найти компромисс в
вероучительных вопросах и учесть точку зрения монофизитов. То,
что это ему не удалось, в том числе и по вине крайних монофизитов
в Египте, уже не берется в расчет.
Факты «обнаружения» императорских родственников в пусты-
нях Египта именно в коптской агиографии, позволяют говорить о
наличии у коптов «регионального патриотизма» и предполагать,
что император и византийская государственность в целом, был для
них на тот период инвариантным отображением высшей светской
власти. Стоит в этой связи отметить и коптскую легенду о том, что
император Диоклетиан до того, как стал императором, пас овец в
пустыне у епископа Птолемаиды, апы Псоте4.
Идеализированная фигура императора Зинона в «Житии бла-
женной Иларии» указывает на то, что у коптов-монофизитов (или,
по крайней мере, какой-то их части), не было сепаратистских тен-
денций, вызванным неприятием византийской культуры и государ-
ственности, но была явная тенденция к тому, чтобы их интересы
(в том числе и конфессиональные) были учтены в рамках Импе-
рии. Если предположение, что Житие составлено в начале VII в.,
верно, то подобную картину мы наблюдаем незадолго до арабско-
го вторжения.
«Священная лига» против турок. . .
43
Как нам представляется, данные Житий апы Кира и блаженной
Иларии являются дополнительным аргументом в пользу критики
«националистической» интерпретации монофизитского раскола в
Египте V–VII вв.
Примечания
1 Wipszycka E. Le nationalisme a-t-il exist´e dans l’´
Egypte byzantine? // Journal of
Juristic Papyrology. 22 (1992). P. 83–128; перепечатка: Wipszycka E. ´
Etudes sur le
christianisme dans l’´
Egypte de l’Antiquit´e tardive. Roma, 1996. P. 9–61
2 Текст: Wallis Budge E.A. Coptic Martyrdoms etc. in the Dialect of Upper Egypt.
Oxf., 1914. P. 128–136
3 Текст: Dresner J. Three Coptic Legends. Le Caire, 1947. P. 1–13; рус. пер.: Елан-
ская А.И. Изречения египетских Отцов: Памятники литературы на коптском языке.
СПб., 1993. С. 306–313.
4 См.: Тураев Б.А. Коптская литература // Литература Востока (сб. статей). Вып.
2. Пг., 1920. С. 148
С.Я. Гаген
(Екатеринбург)
«Священная лига» против турок (1332–1334)
и ее восприятие в Византии и на Западе
Рост турецкого пиратства, создавший угрозу важнейшим торго-
вым коммуникациям Средиземноморья, впервые после крестовых
походов поставил византийцев и латинян перед лицом общего вра-
га. Византийский историк Никифор Григора писал по этому по-
воду: «турки, изготовившие большое количество кораблей, стали
вредить не только островам Эгеиды и далее Эгеиды, но и, захва-
тывая выходящие для торговли суда, подвергали их разграблению.
Они делали частые высадки в середину суши, словно в дружествен-
ную землю, не имея никого сопротивляющимся. Вот то, что достав-
ляло общий вред латинянам, равно как и ромеям, и еще большим
страхом угрожало в будущем» (Greg. I, 523.1–7). Христианский мир
впервые после 1204 г. был поставлен перед необходимостью объеди-
нить свои военные силы против общего врага, врага геополитиче-
ского, можно даже сказать цивилизационного. В качестве идеоло-
гической основы для создания военного союза, идея которого воз-
никла примерно ок. 1327 г., традиционно была привлечена термино-
логия и риторика крестовых походов. Однако камнем преткновения
в пропаганде нового крестового похода стала проблема отношения
44
С.Я. Гаген
к «схизматикам» грекам. Хотя «общее дело» (выражение Никифо-
ра Григоры) отодвинуло религиозные разногласия на задний план,
всё же нельзя сказать, что восторжествовал политический прагма-
тизм, сопровождаемый определенной веротерпимостью.
Столетия взаимной антилатинской и антигреческой пропаган-
ды привели к тому, что не все поняли ценность военного союза
христианских держав различного вероисповедания. Византийские
патриоты, вроде Никифора Григоры, подсчитав выгоды и убытки
от предстоящего союза, призвали к опоре на собственные силы и
даже выдвинули против императора Андроника III Палеолога об-
винение в предательстве «отеческого благочестия» ради политиче-
ской выгоды.
Папский престол, вероятно, не понимая всей хрупкости достиг-
нутых в 1332 г. соглашений о военном союзе, тотчас поспешил со
своей «ложкой дегтя», вынуждая новообретенных союзников к дис-
куссиям об унии церквей. Для этой цели в 1334 г. в Константино-
поль была послана папская миссия в составе архиепископа Боспора
Франческо да Камерино и епископа Херсона Риккардо для возоб-
новления переговоров об унии церквей, которая, как можно пред-
положить, осуществлялась в рамках военной миссии под руковод-
ством рыцаря Гуго Квeрети (Hugo Quereti), нунция короля Фран-
ции Филиппа VI в коалиции против турок. Главный смысл упомя-
нутой миссии мог заключаться в том, чтобы политическое давление
на византийского императора с целью вынудить его к исполнению
договора от 6 сентября 1332 г. усилить идеологическим нажимом,
требуя переговоров об унии церквей. Папа и французский король
отказались, как можно предположить, от намерения сохранять в
тайне переговоры об унии, о чем их просил, в частности, венециан-
ский дипломат Марино Санудо Торселло (1270–1343) от имени им-
ператора Византии. Однако, нельзя сказать, что идея публичных
дискуссий об унии была удачной и своевременной мыслью, так как
таковые переговоры не содействовали популярности идеи военного
союза с Западом внутри Византии.
Давало о себе знать и старое соперничество. Генуя не смогла
смириться с ведущей ролью Венеции, своего заклятого врага и кон-
курента, в «Священной лиге» и предприняла вооруженную прово-
кацию. Антитурецкий союз западных держав с Византией распался
после захвата генуэзцами Лесбоса, скорее всего, летом 1335 г. Пе-
«Восточный папизм». . .
45
реговоры о возобновлении военного сотрудничества и возможной
унии церквей прервались до 1339 г.
Итак, несмотря на общее понимание и признание важности во-
енного сотрудничества против турецкого морского разбоя, военный
союз между греками и латинянами воспринимался в основном нега-
тивно и с той и с другой стороны. Люди, обладающие необходимой
толерантностью и широтой мысли, вроде Марино Санудо Торселло
и Варлаама Калабрийского (1290–1348), были редкостью в полити-
ке того времени.
Л.А. Герд
(С.-Петербург)
К вопросу о «восточном папизме» (полемика
И.Е. Троицкого с Т.И. Филипповым)
В ранневизантийскую эпоху православная ойкумена была раз-
делена на церковно-административные области, согласно делению
Римской империи на диэцезы. В результате сформировалась тео-
рия пяти патриархатов апостольского происхождения — Римского,
Константинопольского, Александрийского, Антиохийского и Иеру-
салимского (пентархия патриархатов). С отпадением от правосла-
вия первенствующего, Римского, престола Константинополь кано-
нически встал на первое место в восточнохристианском мире. По-
сле 1453 г. Вселенский патриарх продолжал быть главой греческого
и южнославянского мира, объединив в себе власть как духовную,
так и гражданскую. С возвышением Московского княжества и про-
возглашением русского патриаршества Московский патриарх начи-
нает претендовать на второе место в ряду патриархов после Кон-
стантинополя; предоставленное ему пятое место не удовлетворяло
амбиции московских государей и мало соответствовало реальному
положению. Теория «Третьего Рима», продолжавшая бытовать в
русском политическом сознании в послепетровскую эпоху, победо-
носные русско-турецкие войны XVIII в. и превращение России в ве-
ликую державу в XIX в. укрепили у русских церковных политиков
убеждение в превосходстве Русской церкви в православном мире
как церкви единственной могущественной империи, имеющей пра-
вославного царя. Так же, как и в византийские времена, актуаль-
ным оставалось противопоставление восточного христианского (в
46
Л.А. Герд
данном случае русского) мира западному, католическому; не слу-
чайно постоянное обсуждение в византинистике того времени тер-
мина «цезарепапизм» и сравнение положения церкви в Византии и
на Западе. Особенно яркое воплощение нашла эта идеология в ис-
ториософских концепциях 1870–1890х годов. С научной точки зре-
ния она была обоснована в статьях И.Е. Троицкого, известного ви-
зантиниста, профессора Санкт-Петербургской духовной академии.
Обладая обширными знаниями по истории Церкви византийского
периода, Троицкий доказывал несомненное превосходство Русской
церкви над всем православным миром, подобно тому, как некогда
над ним главенствовала церковь Константинопольская.
Иной точки зрения придерживался государственный контролер
Т.И. Филиппов, сторонник сохранения традиционной церковной ад-
министративной системы и главенства Константинополя в право-
славном мире. Филиппов неоднократно выступал в защиту греков
в греко-болгарской распре, настаивал на выделении дополнитель-
ных пожертвований в пользу восточных церквей и славился как их
покровитель. Такая самостоятельность действий не могла нравить-
ся Св. Синоду и его обер-прокурору К.П. Победоносцеву, главным
советником которого по восточному вопросу был Троицкий.
Открытая полемика обоих противников вспыхнула по поводу
вопроса о праздновании юбилея патриарха Фотия 6 февраля 1891 г.
Канонизированный патриархом Анифимом VI в 1848 г., Фотий не
входил в святцы Русской церкви. Юбилей был отмечен сравнитель-
но скромным заседанием Славянского благотворительного обще-
ства, что вызвало негодование Филиппова (статья в «Гражданине»
от 7 февраля 1891 г.). Заметка была написана в обычном для авто-
ра тоне: упрекая организаторов торжества, не почитающих матерь-
Церковь Вселенскую, он проводит параллель между ними и пред-
ставителями церкви Римской, также не почитающей Фотия. Это
выступление вызвало гневный ответ Троицкого в «Московских ве-
домостях». Филиппов, пишет Троицкий, создает на востоке папство
хуже западного; он называет Фотия патриархом «Вселенской цер-
кви», которая, по его мнению, заключает в себе всю полноту цер-
ковной власти. Такая позиция есть не что иное, как незаслуженное
принижение Русской церкви, которая не имеет никаких оснований
слепо следовать Константинопольской в ее церковных праздниках;
ведь о канонизации Фотия в свое время сообщено в Петербург не
Георгий Пахимер о поведении византийской толпы
47
было, да и канонизирован он был патриархом, проявившим себя
как непримиримый враг России.
Статья Троицкого является еще одним выражением его апо-
логии Русской церкви своего времени; ранее, еще в 1884–1886 гг.,
он выступал против «папистических тенденций» патриарха Иоаки-
ма IV, стремившегося восстановить авторитет Константинополь-
ского престола в православном мире и одновременно пытавшего-
ся установить контакты с папскими представителями в Стамбуле.
Не ускользнуло от внимания Троицкого и недостаточное, на его
взгляд, уважение, оказанное греками празднованию юбилея креще-
ния Руси и 1000-летия кончины Мефодия.
Следует отметить, что обе, казалось бы, противоположные точ-
ки зрения исходили из одной и той же византийской идеи право-
славной ойкумены. У Филиппова она основывалась на старой кон-
цепции преобладания Константинополя, уже давно потерявшего
свое политическое значение, а у Троицкого на теории Третьего Ри-
ма с центром в Петербурге. Разработка данного вопроса русскими
византинистами послужило идеологической основой русской поли-
тики в восточном вопросе конца XIX — начала XX в. Таким обра-
зом, мы имеем дело с удивительным явлением функционирования
средневековой модели мира в конце XIX в.
М.С. Деминцев
(Тюмень)
Георгий Пахимер
о поведении византийской толпы
Византийский историк и интеллектуал Георгий Пахимер в своем
историческом произведении сообщает, о том, как в марте 1265 г. Ни-
кея подверглась нападению со стороны иллюзорного, призрачного
противника, посеявшего, однако, вполне реальную и очевидную па-
нику. Это событие было воспринято современниками как настолько
необычное и страшное по своей природе, что невольно заставило
обратить на себя внимание хрониста1.
Мы не ошибемся, если станем утверждать, что описание визан-
тийским автором случившегося феномена представляет особый ин-
терес для историка, т. к. дает возможность пролить свет на общую
атмосферу страха и психической напряженности византийского об-
щества вследствие боязни перед ожидавшимся вторжением со сто-
роны монголов.
48
М.С. Деминцев
Рассказ о смуте в Никее интересен еще и тем, что при его изло-
жении византийский писатель делает попытку рационального объ-
яснения случившегося, показывая при этом неплохие знания о сущ-
ности стихийных форм массового поведения толпы.
Согласно современным наблюдениям над психологией масс, су-
ществует два основных механизма образования толпы, к которым
можно отнести слухи и так называемые эмоциональные круже-
ния (циркулярная реакция), когда «ситуативно снижается роль
личностного опыта, индивидуальной и ролевой идентификации,
здравого смысла»2. С точки зрения современного знания, проис-
шедшее в Никее можно по многим признакам охарактеризовать
как проявление паники толпы, когда масса людей «охвачена ужа-
сом, стремлением каждого избежать реальной или воображаемой
опасности»3.
Как известно, никакого штурма Никеи монголами в XIII в. пред-
принято не было. Панические настроения получили развитие под
воздействием довольно громко звучавшей молитвы, с которой жен-
щины Никеи взывали к иконе Богоматери, сопровождая эту молит-
ву громким воплем и стенаниями. Причем, молитва была направле-
на на то, чтобы Богородица защитила город от возможного нападе-
ния турков-сельджуков и монголов. Эта процессия экзальтирован-
ных горожанок была услышана и, видимо, неадекватно воспринята
теми или тем, кто мог находиться в данный момент поблизости4. Не
исключается и возможность того, что при этом наблюдался акусти-
ческий эффект, т. к. Пахимер пишет, что слух о вторжении врага
понесся со всех сторон, а это, как и следовало ожидать, еще бо-
лее усугубило ситуацию. Реакция народа на всё происходящее была
настолько сильной и внушенная опасность настолько приобрела ре-
альные черты, что некоторые жители рассказывали о как будто бы
виденных ими ужасных сценах избиения населения вражескими во-
инами, а многие искали спасения даже в могильных склепах5.
Действительно, «во всякой человеческой агломерации внушение
становится заразительным и этим объясняется быстрое ориентиро-
вание чувств в известном направлении. Как бы ни была нейтральна
толпа, она всё-таки находится чаще всего в состоянии выжидатель-
ного внимания, которое облегчает всякое внушение»6.
Пахимер, пытаясь дать объяснение этим событиям, по сути дела
формулирует принцип начала и образования циркулярной реакции:
«когда страх рисует образы страданий, то и бодрствующим они, на
Георгий Пахимер о поведении византийской толпы
49
самом деле не существуя, бросаются в глаза, будто существующие,
и, обманывая зрение, отводят от истины. В самом деле, если испор-
ченное зрение поражает ум, то, подчиняясь трусости омраченного
чувства внешнего, он так и смотрит, то есть, хочет видеть истину в
мечтах воображения и что у него только в мысли, то представляет
существующим действительно»7.
Любопытно, что император Михаил VIII Палеолог, узнав о про-
изошедших в Никее событиях, в своем послании к горожанам вы-
разил недовольство и посоветовал им впредь быть осторожнее и не
впадать в опасное легковерие8.
Хотя монголы действительно не представляли потенциальной
угрозы малоазийским провинциям Византии и Никеи в частности,
однако страхи народа не были столь беспочвенными. Вполне веро-
ятно, что паника в Никее случилась немного времени спустя после
того, как империи пришлось выдержать серьезный военный кон-
фликт с Золотой Ордой9, в результате которого византийская ар-
мия потерпела поражение, а монгольским отрядам удалось дой-
ти почти до стен Константинополя, разорив при этом провинции
во Фракии. Да и ситуация в малоазийских провинциях в целом,
несмотря на союзные отношения Византийской империи с государ-
ством Ильханов, оставалась напряженной10. К тому же общеполи-
тическое и экономическое состояние в стране на данный момент
не отличалось стабильностью (особенно в малоазийском регионе):
только что было подавлено мощное движение восставших акритов,
вылившееся было в кровавую усобицу; не прибавило оптимизма и
явление большой кометы 1264 г.11, истолкованное народом как сим-
вол грядущих несчастий и т. д. Надо еще учесть и возрастание на-
логового гнета, вызванное возрастанием расходов на войны, кото-
рые вела Византия на Балканах, пытаясь возвратить утраченные
там области. Все это не могло не порождать слухов и разного рода
деструктивных настроений в обществе, сгущавших и без того нака-
ленную атмосферу.
Примечания
1 Georgii Pachymeris. De Michaele et Andronico Palaeologis libri tredecim. Ed. I.
Bekker. Bonn., 1835. Vol. I. P. 244–250 (далее Pachym.).
2 Назаретян А.П. Психология стихийного и массового поведения. Лекции. М.,
2001. С. 19; См. также: Ольшанский Д.В. Психология масс. СПб., 2001. С. 61–69.
3 Назаретян А.П. Психология стихийного и массового поведения. . . С. 21–26.
4 Pachym. Vol. I. P. 249–250.
50
А.Г. Еманов
5 Pachym. P. 245–246.
6 Лебон Г. Психология масс // Психология толп. М., 1998. С. 142.
7 Pachym. P. 245–246; См. также: Карпов А. Георгия Пахимера История о Ми-
хаиле и Андронике Палеологах, тринадцать книг. Книга I. Царствование Михаила
Палеолога (1255–1282). СПб., 1862. С. 224–225.
8 Pachym. P. 250.
9 Коробейников Д.А. Восстание в Кастамону 1291–1293 гг. // Византийские очер-
ки, 2001. С. 74–111.
10 Коробейников Д.А. Византия и государство Ильханов в XIII — начале XIV в.:
система внешней политики империи // Византия между Западом и Востоком. СПб.,
1999. С. 428–473; Он же. Византийско-тюркская граница в Малой Азии (конец
XIII в.) // Восточная Европа в древности и средневековье: контакты, зоны контак-
тов и контактные зоны. М., 1999. С. 34–38.
11 Pachym. Vol. I. P. 223–224.
А.Г. Еманов
(Тюмень)
Солдайская стена плача:
этюд греко-латинской эпиграфики
В контексте обсуждаемой, достаточно широкой, темы Запад —
Восток в условиях великой схизмы и падения Константинополя мо-
жет быть уместен сюжет, касающийся греко-латинского взаимо-
действия на периферии Романии, к каковой относилась прибреж-
ная полоса Юго-Восточного Крыма. Там находилась византийская
Сугдея, или Солдайя латиноязычной традиции.
Впервые название Солдайя встречается в венецианских нотари-
альных актах 1206 г.1, т. е. два года спустя после взятия столицы
Византии латинянами и последующего сурового Partitio Romaniae,
по которому Венеции, главному участнику этого процесса, доста-
лись византийские владения в Причерноморье.
Солдайя оставила немало удивительных памятников византий-
ского и латинского происхождения. Одним из таковых являет-
ся купольный храм Солдайской крепости, который исследовате-
ли обозначали то как «капеллу», то как «мечеть», то как «храм с
аркадой»2. Он продолжает хранить множество тайн: не известно ни
как он назывался в средние века, ни время и условия его возникно-
вения, спорным является даже характер и назначение самого строе-
ния. С восточной стороны к главному зданию примыкает пристрой,
называвшийся исследователями то ризницей, то галереей, то приде-
лом. Он отделялся от основного зала глухой стеной и сообщался с
последним дверным проемом, позднее заложенным. Дверь имеет не
Солдайская стена плача
51
лишенное художественности обрамление, отличавшееся не извест-
ной в Крыму орнаментикой, что уже не раз привлекало внимание
исследователей3. Однако имеющиеся здесь, а также перед входом
в пристрой, надписи и граффити, как это ни парадоксально, были
словно не замечены.
Между тем, они представляют несомненный интерес и позволя-
ют до известной степени пролить свет на некоторые из тайн.
Обратимся, прежде всего, к группе граффити, начертанных на
штукатурке у входной двери. Здесь обращают на себя внимание
кресты различной формы, не оставляющие сомнения в культовом
назначении пристроя. В этой массе графизмов определенно выде-
ляется геральдический щит латинской формы; он вычерчен уверен-
ной рукой, выдающей профессиональные навыки резчика по кам-
ню: очень четкий и правильный двойной контур щита, в гераль-
дическом поле помещен круг весьма правильной формы и также в
двойном окаймлении; в круге — монограмматический знак. Попыт-
ки установить геральдическую идентификацию этого знака оказы-
ваются тщетными. По-видимому, во всем этом изображении следу-
ет отыскивать не столько геральдический смысл, сколько сакраль-
ный. Это изображение оживляло в памяти верующего известные
тропы христианской литургики: «Щит мой в Боге, спасающем пра-
вых сердцем» (Пс. 7, 11); «Бог! Непорочен путь Его, чисто слово
Господа, щит Он для всех, уповающих на него» (Пс. 17, 31); «Ты
дал мне щит спасения Твоего» (Пс. 17, 36); «Господь — крепость
моя и щит мой» (Пс. 27, 7). Перед нашим взором, определенно,
щит веры и спасения. Центральный символ щита может быть по-
нят как парус, снасти которого образуют соединенные в монограм-
му латинские буквы I, V, M, N и X (последняя буква может яв-
ляться и греческой χ; ее можно гипотетически расшифровать как
молитвенное обращение к Всемилостивому Богу: I[esu] [Ch]X[ristе]
m[iserere] n[os] (Иисус Христос, помилуй нас!)4. Парус также оказы-
вался аллегорией страстно желавшегося спасения и обретения Цар-
ствия Небесного.
В этой же группе граффити находится другой любопытный об-
разец: в круге, довольно грубом и неправильном, помещен crux
immissa латинской формы — с более длинной вертикальной частью
и плохо прочерченной, ломанной перекладиной. По обе стороны от
креста выведены две буквы, однако не привычные греческие α и ω,
соответствующие высказыванию Иоанна Богослова «Я есмь Альфа
52
А.Г. Еманов
и Омега, начало и конец» (Откр. 1, 8, 10; 21, 6; 22, 13), а латин-
ские буквы o и m. Круг, определенно, выступал аллегорией Иисуса
Христа в соответствии с известным утверждением Климента Алек-
сандрийского: «Сын Божий есть бесконечный круг, в коем все си-
лы сходятся». Крест являлся печатью Бога (σφραγίς, signum Dei).
«[Крест] — щит и оружие, и памятник победы над диаволом, —
писал Св. Иоанн Дамаскин5, — Он — печать, для того, чтобы не
коснулся нас Истребляющий, как говорит Писание. Он — лежащих
восстание, стоящих опора, немощных посох, пасомых жезл, возвра-
щающихся руководство, преуспевающих приведение к совершен-
ству, души и тела спасение, отклонение от всяких зол, всяких благ
виновник, греха истребление, растение воскресения, древо жизни
вечной. . . А что он разумеет Крест, показывает то, что следует:
«Воскресни, Господи, в покой Твой». Ибо за крестом следует вос-
кресение». «Крест есть богатство, драгоценнейшее всякого другого
богатства, — подчеркивал Феодор Студит, — Крест есть безопас-
нейшее прибежище для христиан. Крест есть величайшее бремя,
возлагаемое на плечи учеников Христовых. Крест есть сладчайшее
утешение для души скорбящих. Крест есть примиритель и посред-
ник между небом и землею. Крестом умерщвлена смерть и Ада-
му возвращена жизнь. Крестом мы облекаемся во Христа и совле-
каемся ветхого человека. Крестом мы прогоняем наших врагов и
укрощаем смятение. Носящий крест делается подражателем Иису-
су Христу и получает славу со Христом. Изображающий на себе
Крест прогоняет страх и возвращает мир. Охраняемый крестом
не бывает добычею врагов, но остается невредимым. Сподоби всех
достигнуть светлого дня Воскресения, охраняя нас во Христе Иису-
се, Господе нашем. . . ». Латинские буквы o и m могут быть поня-
ты как аббревиация слов o[ro] m[iserere], как жалобное обращение
тех, кто в раскаянии стоял у дверей перед входом в храм — «мо-
лю, сжалиться!».
В этой же группе рядом с латинскими граффити находятся гре-
ческие. Стоит взглянуть лишь на монограмму, состоящую из знака
хризмы и буквы ∆. Хризма представляет собой лигатуру букв χ и
ρ, выступающих первыми буквами имени Χρ[ιστός]. Буква ∆, имею-
щая строчно-курсивный вид, меньше по размерам и потому не мо-
жет указывать на возможное восполнение ее как инициала слова
∆[εσπότης], указывающего на Бога Отца, скорее это аббревиация
слова ∆[ο λος] — раб, в смысле раб Божий, раб Господа Нашего
Солдайская стена плача
53
Иисуса Христа. За этим графизмом также скрывалась просьба мо-
литься за рабов Божиих.
Едва ли возможно обойти взором еще одну христограмму в виде
прямоугольника, в котором прочерчены crux immissa, крест грече-
ской формы с равноконечными окончаниями и crux decussata, ан-
дреевский крест. А.С. Уваров, имевший дело с подобными христо-
граммами, вписанными однако в круг и имеющими по центру букву
ρ, склонен был осмыслять их не только как указания на имя Спаси-
теля — Χριστός, но и как сокращение сакральной формулы ν ε ρήν
(in pace)6. Подобный знак мог напоминать также о таинствах кре-
щения в купели и причащения, ибо хлеб, предназначенный для ев-
харистии, делится на восемь частей именно таким образом, каким
разделен прямоугольник двумя наложенными друг на друга кре-
стами. На имя Христа, несомненно, указывает андреевский крест,
напоминающий греческую букву X. Еще у Платона мировая душа
сравнивалась с буквой «хи», поскольку она равно распространяется
во все стороны света и доминирует повсеместно в мире. Св. Иустин
отводил первенство в сакральном осмыслении хи-образного знака
Моисею: «И то, что Платон в «Тимее» говорит в физиологическом
отношении о Сыне Божием, когда передает, что Он (Бог) поместил
Его во вселенной наподобие буквы X, он также заимствовал у Мо-
исея, ибо в Моисеевых писаниях рассказано, что в то время, когда
израильтяне вышли из Египта и были в пустыне, напали на них
ядовитые животные, ехидны и аспиды и всякий род змей и истреб-
ляли народ. И Моисей по вдохновению и действию Божию . . . сде-
лал образ креста и поставил его во святой скинии и сказал народу:
если вы посмотрите на этот образ и уверуете, вы спасетесь через
него». Характеризуемый знак может пониматься и как монограм-
ма, в которой узнаются буквы κ, υ, ι, , связанные со словом Κύριε
(Господи!). Перед нами, таким образом, самое краткое выражение
молитвенного Символа Веры, Молитвы Господней.
Рассмотренная группа граффити, находящаяся, напомним, пе-
ред входом в боковой пристрой, должна осмысляться в контексте
определенных правил и запретов христианской церкви. Собственно
это было место за пределами храма, где должны были находиться
кающиеся самого низшего разряда, т. н. плачущие, т. е. отлучен-
ные от полного церковного общения за преступления, за впадение в
схизму, ересь. Им надлежало, согласно правилам «Кормчей книги»,
вымаливать прощение слезами на паперти в течение года. Диони-
54
А.Г. Еманов
сий Александрийский († 265) писал о них: «[в храме и предхрамии]
не позволено стоять людям, которым запрещено входить в церковь,
и которые должны вне притвора плакать». Св. Григорий (325–383)
добавлял: «Плакание должно быть вне дверей храма, где стоящему
грешнику следует просить верных, входящих в храм, дабы они за
него помолились»7. Плачущие должны были быть облачены в гру-
бые одеяния, должны были стоять на голой земле, кланяться всем
входящим в храм, просить прощения и молитв о себе Господу. Сре-
ди плачущих, судя по граффити, были и греки, и латиняне.
Вторая группа граффити находится в пристрое, перед входом в
сам храм. Здесь выделяется односложная латинская надпись: DEO,
выполненная, судя по качественному шрифту, человеком, знающим
камнерезное искусство. В.Н. Юргевич, имевший возможность об-
следовать помещение в конце XIX в., видел выше две латинские
буквы BE и предложил реконструкцию всей фразы BE[ATUS EST
QUI SERVIT] DEO8 (Блажен тот, кто служит Богу). На камне вни-
зу, возле порога исследователь видел рельеф Св. Георгия, воссе-
дающего на коне и побивающего змия. Сегодня уже нет рельефа,
осталось лишь слово DEO, да на верхней части дверного обрам-
ления еще можно прочесть надпись: GERARDI, указывающую на
итальянское имя Джерарди; впрочем, стиль и шрифт ее гораздо
проще, нежели надписи на боковой части дверного проема; буквы
слова DEO выполнены, напротив, весьма добротным шрифтом, от-
носящимся к готическому стилю XIV в. Это слово допускает са-
мые различные дополнения: [CUM]DEO[IN PACE] (с Богом в ми-
ре), [IN]DEO[PACEM] (мир в Боге ), [IN]DEO[VIVE] (живи с Бо-
гом) и т. п. В любом случае, оно связано с молитвенным обращени-
ем к Богу.
Здесь же вычерчен ряд монограмм латинского и греческого ха-
рактера. В частности, узнается монограмма латинского слова LUX,
которая может иметь логические дополнения: LUX [ETERNA]
(Свет вечный), LUX [DOMINI] (Свет Господень), LUX [SUPERNA]
(Свет Всевышний). Свет выступал главнейшим качеством Бога,
достаточно вспомнить высказывания Евангелиста Иоанна: «Был
Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходя-
щего в мир» (Ин. 1, 9), и еще более определенные суждения Гри-
гория Богослова: «Бог есть Свет высочайший», или Св. Климента
Александрийского: «Святый и Спасительный Свет, то есть Бог».
Ниже помещен крест греческой формы, рядом с ним — грече-
Солдайская стена плача
55
ская монограмма, имеющая аналогию с образом Священной горы
Голгофы, увенчанной крестом; в монограмме узнаются буквы α, δ,
ι, λ, µ, ν, π, ρ: на вершине символической горы буква ι, являющаяся
инициалом божественного имени Ιησο ς; буквы π и α превышают
все прочие величиной, буква ρ помещена на перекладине креста;
можно предположить, что они образуют начало слова παράδ[ε]ι[σος]
(Рай). Монограмма, по всей вероятности, обращена к молитвам о
спасении. Здесь встречаются и другие монограммы, смысл которых
остается неясным.
Вся вторая группа граффити связана с предхрамием, или ина-
че — притвором. В этом пространстве могли находиться катехуме-
ны, готовящиеся к принятию крещения (оглашенные), а также ка-
ющиеся третьего и второго разрядов, т. н. слушающие и припада-
ющие. Дмитрий Солунский в этой связи подчеркивал: «Притворы
называются началом храмов, т. е. домом оглашенных, и это значит
то, что оглашенные общниками божественных тайн делаются толь-
ко через слушание и зрение: они только устнами и языком исповеду-
ют веру и поют глаголы благочестия, но не стоят вместе с верными
и не молятся с ними; эти грешники не присоединены еще к числу
верных, но отделены от них». Св. Григорий дополнял: «Слушаю-
щие должны стоять внутри храма в притворе, и этим грешникам
можно стоять только до оглашенных, а потом уже выходить отту-
да. Слушающий, выслушав чтение и поучение, должен выходить;
он не достоин принимать участие в молитвах»9. Припадающие мог-
ли пройти через двери притвора и войти в молитвенный храм, но
должны были стоять там на коленях в самом конце, у самого вы-
хода; после слов дьякона «елицы оглашеннии» они должны были
выйти в притвор и достаивать литургию там.
В притворе совершались также общие для всех литии, исполняв-
шиеся в связи с какими-нибудь общенародными бедствиями, како-
вых Солдайя пережила в XIII–XIV вв. несколько в связи с напа-
дениями татар и тюрок, или смертью, когда умерших из-за ран не
дозволялось вносить в храм. В последнем случае и возможно бы-
ло появление надписей и граффити, указывающих на конкретные
имена.
Кресты, начертанные здесь на стенах и на дверях, выступали
знамением страстно желаемого общего спасения и общего освобо-
ждения; встречающиеся же имена и остающиеся темными личные
монограммы выступали знаками поминовения умерших.
56
Е.Ю. Ендольцева
Примечания
1 Morozzo della Rocca R.
2 Юргевич В.Н. Донесение о поездке в Крым // ЗООИД. Одесса,1875. Т. IX.
С. 398; Баранов И.А. Судакская «капелла». Датировка и атрибуция // V Респ. Конф
по проблемам культуры и искусства Армении: Тез. Ереван, 1982.
3 Лапин Н. Судак. М., 1928; Секиринский С. Очерки истории Сурожа. Симфе-
рополь, 1955; Якобсон А.Л. Средневековый Крым. Очерки истории и истории ма-
териальной культуры. М., Л., 1964; Опочинская А.И. Судакская крепость // Изв.
АН СССР. Сер. Ист. М., 1986. № 34; Айбабина Е.А. Декоративная резьба Каффы
XIV–XVIII вв. Симферополь, 2001. С. 30.
4 Ср. отдаленные аналогии: Уваров А.С. Христианская символика. М., 1908. Ч. 1;
переизд.: М., СПб., 2001. С. 151.
5 Св. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. М., 1998.
6 Уваров А.С. Указ. соч. С. 78–79,115.
7 Вениамин. Новая скрижаль. М., 1992. Т. 1. С. 38–40.
8 Юргевич В.Н. Указ.соч.
9 Вениамин. Новая скрижаль. С. 40–41.
Е.Ю. Ендольцева
(С.-Петербург)
Становление иконографии апостолов Иоанна
и Иакова Зеведеевых в VI в. (некоторые
замечания к предыстории церковного раскола)
Изображение двенадцати апостолов в присутствии Христа или
его символа часто встречается в иконографических программах,
относящихся к начальным стадиям развития христианского искус-
ства. В последующем каждый из апостолов уже обретает присущие
только ему черты лица и атрибуты, появление которых объясняет-
ся развитием их персональных культов. Анализ перехода от изобра-
жений безличных к персонифицированным позволяет сделать ряд
наблюдений, касающихся некоторых особенностей религиозного со-
знания жителей восточной и западной частей позднеримской и ран-
невизантийской империи. Рассматриваемый нами период (до конца
VI в.) позволяет выделить лишь две первые фазы этого процесса.
Первая из них наиболее отчетливо проявляется на протяжении все-
го IV и в первой половине V в. Она характеризуется появлением
персонифицированных образов первоапостолов Петра и Павла. Яв-
ление это, очевидно, обусловлено особенностями религиозной по-
литики римской церкви в это время1. Оно детально исследовано
прежде всего представителями и последователями «римской архео-
логической школы»2.
Становление иконографии. . .
57
В задачи данного исследования входит выделение, описание и
определение хронологических рамок второй фазы процесса. По-
дробный анализ сохранившихся изображений позволяет говорить о
появлении с начала VI в. персонифицированных образов также апо-
столов Андрея, Иоанна и Иакова Зеведеевых. Этому предшествова-
ло возникновение индивидуализированных изображений двенадца-
ти апостолов. Свидетельствующий об этом изобразительный мате-
риал относится к периоду от начала IV до второй половины V в. На
самых ранних памятниках этой группы (серебряный реликварий из
Ябалково3, бронзовая ситула из Ватикана4) лица апостолов факти-
чески не отличаются друг от друга, при этом по-гречески подпи-
саны имена каждого из них. На более поздних примерах (рисунок
несохранившейся апсиды римской базилики Санта-Агата деи Готи5
и мозаика купола в Баптистерии Православных в Равенне6) лица
апостолов отличаются друг от друга, хотя говорить о формирова-
нии физиогномического облика какого-либо из них (за исключени-
ем первоапостолов) невозможно.
Описанию и объяснению формирования иконографического ти-
па апостола Андрея («пламенеющие волосы», широко раскры-
тые глаза) посвящена работа австрийской исследовательницы
Р. Пиллингер7.
Проблема появления персонифицированных образов других
апостолов в раннехристианский период до сих пор не была пред-
метом исследования, хотя отмечалось, что апостола Иоанна часто
изображали молодым и безбородым, особенно в сценах земной жиз-
ни Христа8.
Лица апостолов Андрея, Иоанна (всегда моложе других и в
большинстве случаев без бороды) и Иакова (чуть старше брата,
с черной бородой, усами и волосами того же цвета) Зеведеевых
персонифицируются, начиная с VI в. Свидетельствующие об этом
памятники предлагается для наглядности разделить на две груп-
пы: изображения, где имена всех апостолов подписаны, и безымян-
ные изображения.
К первой группе относятся равеннские мозаики Архиепископ-
ской капеллы9 и церкви Сан-Витале10, мозаика фриза над триум-
фальной аркой базилики в Паренцо11 и мозаики апсиды собора в
монастыре святой Екатерины на Синае12, а также фрески апсиды
зала 6 из монастыря в Бауите (Египет)13. Кроме того, к этой же
группе можно отнести миниатюру «Избрание Матфия» (f. 1v) из
58
Е.Ю. Ендольцева
Евангелия Раббулы14 и тканую икону15 из монастыря святой Ека-
терины на Синае16.
Характерные черты лиц апостолов Андрея, Иоанна и Иакова Зе-
ведеевых, постоянно повторяемые на изображениях, отнесенных к
первой группе, повторяются и на памятниках второй группы: на мо-
заиках христологического цикла церкви Сан-Аполлинаре Нуово17,
в целом ряде сцен которого Христос изображается в сопровожде-
нии двух учеников, напоминающих Иоанна и Иакова Зеведеевых18.
В остальных сценах эти же двое учеников всегда изображаются
среди апостолов19. Тех же троих апостолов (помимо Петра и Пав-
ла) можно выделить среди двенадцати и на мозаиках баптисте-
рия Ариан в Равенне. На целом ряде памятников, где представле-
ны, например, сцены Сошествия Святого Духа (Евангелие Раббулы
f. 14v)20, Причащения апостолов (серебряное блюдо из Сирии или
из Константинополя21), Неверия Фомы (оборотная сторона ампулы
Монца п.922) или Вознесения (оборотная сторона ампулы Монца
п. 1023) сохраняется структура группы из шести апостолов, стоя-
щих либо в том же ряду, что Христос или Богоматерь24, либо рас-
полагающихся справа от Христа25 (всегда выделяются Петр, Павел
и Андрей; среди оставшихся троих апостолов — один безбородый,
другой — с небольшой бородой). Лица же оставшихся шести апосто-
лов различны на разных памятниках. Это наблюдение позволяет с
большей долей вероятности идентифицировать Иоанна и Иакова
Зеведеевых среди апостолов первой группы.
Целый ряд письменных свидетельств, относящихся к периоду с
IV по начало VII в. подтверждают высокую популярность апосто-
ла Иоанна, описывая его как молодого человека в период земной
жизни Христа26. Апостол Иаков Зеведеев (наряду с Андреем, Пет-
ром и Иоанном) упоминается в евангельских эпизодах Призвания
апостолов27, Преображения28 и Моления о чаше29. Статус апосто-
лов Петра, Андрея, Иоанна и Иакова Зеведеевых подтверждается
также их неизменно высокими местами в апостольских списках30.
Таким образом, можно говорить о второй фазе (на протяже-
нии VI в.) проработки индивидуальных черт в образах апостолов
из числа двенадцати (когда они изображаются вместе), в ходе ко-
торой определяются и фиксируются черты лиц апостолов Андрея,
Иоанна и Иакова Зеведеевых. Характер идентификации апостолов
на предшествующих этой фазе изображениях (по-гречески подпи-
саны имена каждого), а также происхождение большинства пись-
Становление иконографии. . .
59
менных источников и стилистические особенности изобразительно-
го материала31, свидетельствуют в пользу того, что импульс шел
именно из восточных эллинизированных провинций Византийской
империи (Сирия и Малая Азия), в отличие от первой фазы, кото-
рая характеризовалась формированием образов первоапостолов и
объясняется прежде всего религиозной политикой Римской церкви
второй половины IV или начала V в. С другой стороны, мало ве-
роятно, чтобы описываемый процесс был связан с формированием
официальной легенды об апостоле Андрее в Константинополе, так
как это происходит позднее32. Скорее всего роль всех трех апосто-
лов в процессе персонификации была одинакова. Очевидно, что ре-
шающее значение имел их статус первопризванности и поименное
упоминание в ключевых эпизодах Евангелия.
Примечания
1 Pietri Сh. Roma Cristiana. Recherches sur l’´
Eglise de Rome, son organisation, sa
politique, son id´eologie de Miltiade `a Sixte II (311–440), ´Ecole Fran¸caise de Rome, 1976;
Sotomayor M. San Pedro en la iconografia paleocristiana. Grenada, 1962; Huskinson J.M.
Concordia apostolorum. Oxford, 1982
2 Вisconti F. L’abbraccio tra Pietro e Paolo ed un affresco inedito del cimitero romano
dell’ex vigna Chiaraviglio // Corso di cultura sull’arte ravennate e byzantina. Ravenna,
1995. Vol. 42. P. 73–92; Testini P. Gli apostoli Pietro e Paolo nella piu antica iconografia
cristiana // Studi Petriani. Roma, 1968; Testini P. Osservazioni sull’iconografia del Cristo
in trono fra gli apostoli // Rivista dell’institutto nazionale d’archeologia e storia dell’arte.
1963, anni XX e XXI; Fiocchi Nicolai V., Bisconti F., Mazzoleni D. Les catacombes
chr´etiennes de Rome. Turnhourt, 2000.
3 Grabar A. Un reliquaire provennant de Thrace // Cahiers arch´eologiques, XIV. 1964.
P. 65; Buschhausen H. Die sp¨atromischen Metallscrinia und fr¨uhchristlichen Reliquaire I:
Katalog. Zien, 1971 (Wiener Byzantinistische Studien 9), 181–90, B 3.
4 Burke L.M. A Bronze Situla in the Museo Cristiano of the Vatican Library, ArtB 12,
1930, 163–78
5 Ihm Chr. Die Programme der christlichen Apsismalerei vom 4. Jahrhundert bis zur
Mitte des 8. Jahrhundert. Stuttgart, 1992. S. 153.
6 Engemann J. Die Huldigung der Apostel im Mosaik des ravennatischen Ortodoxen-
Baptisteriums // Beiträge zur Ikonographie und Hermeneutik=Festschrift N. Himmel-
mann, Mainz, 1989, 481–489.
7 Pillinger R. Der Apostel Andreas. Ein Heiliger von Ost und West im Bild der Frühen
Kirche // Verlag der Österreichischen Akademie der Wissenschaften. Wien, 1994.
8 Weis-Libersdorf J. E. Christus und Apostelbilder. Einfluss der Apokryphen auf die
ältesten Kunsttypen, Freiburg im Breisgau, 1902; Ficker P. J. Die Quellen für die Darstel-
lung der Apostel in der altchristlichen Kunst. Altenburg, 1886.
9 Deichmann F.W. Ravenna. Hauptstadt des spätantiken Abendlandes, Wiesbaden,
1976. T. II, S. 198.
10 Deichmann F.W. Ravenna. Geschichte und Monumente, Wiesbaden, 1969. Bd. 1.
S. 226.
60
Е.Ю. Ендольцева
11 Molajoli B. La Basilica eufrasiana di Parenzo. Padova, 1943; Terry A., Maguire H.
The wall Mosaics at the cathedral of Eufrasius in Poreˇc: a preliminary report // Hortus
Artium Medievalium. May 1998–2000.
12 Weitzman K., Frosyth G. Sinai und das Katahrinen Kloster. Stuttgart, Zürich, 1982.
13 Iacobini A. Visioni dipinte. Immagini della contemplazione negli affreschi di Bawit.
Viella, Rome, 2000. Fig. 31.
14 Cecchelli C., Furlani F.. Salmi M. The Rabbula Gospels. Facsimile Edition of the
Miniatures of the Syriac Manuscript. plut. I, 56 in the Medicaen-Laurentian Library
Edited and Commented. . . Olten-Lausanne, 1959 (Monumenta Occidentis 1).
15 ed. Weitzmann K. Age of spirituality, The Metropolitan museum of art. N. Y., 1978,
n. 478.
16 Слева направо: Варфоломей, Петр, Матфей, Иоанн, Фома, Марк, Филипп, Иа-
ков, Лука, Павел, Матфий, Андрей.
17 Berchem M. et Clouzot E. Mosaiques chr´etiennes du IV au X si`ecle, Gen`eve, 1924,
fig. 160.
18 Чудо в Кане, Исцеление двух слепых, Воскрешение Лазаря, Исцеление расслаб-
ленного, Исцеление бесноватого, Исцеление расслабленного в Вифезде, Отречение
Петра.
19 Умножение хлебов, Христос в Гефсиманском саду, поцелуй Иуды, Уверение Фо-
мы.
20 Cecchelli C., Furlani F., Salmi M. The Rabbula Gospels. . . F. 14v.
21 Mango Marlia Mundell. Silver from Early Byzantium. Baltimore, Maryland, 1986.
N. 35.
22 Grabar A. Ampoules de Terre Sainte (Monza-Bobbio). Paris, 1988. Pl. XV.
23 Там же. Pl. XVII.
24 Ампулы 9 и 10, миниатюра «Сошествие Святого Духа» из Евангелия Раббулы.
25 Серебряное блюдо из Константинополя.
26 Вторая книга «Церковной истории» Евсевия Кессарийского (Богословские тру-
ды. Сб. 23. М., 1982), «Деяния Иоанна» (Lipsius Die apocryph. Apostelgesch., I, S. 65),
см.: Ficker P.J. Die Quellen f¨ur. . . S. 32 ; «История Иоанна Зеведеева, апостола и еван-
гелиста» (Wright W. Apocryphal Acts of the Apostels II, London, 1871. P. 3–60).
27 Мф. 4, 18; Мк. 1, 16; Лк. 5,1; Ин. 1, 35.
28 Мф. 17, 1; Мк. 9, 2.
29 Мф. 26, 37; Мк. 14,32; Лк. 22, 39.
30 Capelle D.B. La liste des Apˆotres dans un sermon de Maximin // Revue b´en´edictine,
XXXVIII. Janvier 1926. P. 5. Prophetarum vitae fabulosae, indices apostolorum
discipulorumque Domini Dorotheo, Epiphanio, Hippolyto aliisque vindicata // ed.
Th. Schermann. Leipzig, 1907.
31 Термин «сирийский экспрессионизм», применяемый для Равеннских мозаик:
Megaw A.H.S., Hawkins E.J.W. The Church of the Panagia Kanakaria at Lythrankomi
in Cyprus. Its Mosaics and Frescoes, Washington, 1977 (DO Studies 14). P. 119.
32 Ibid. P. 109.
Римский папа — автор византийской литургии?
61
М.С. Желтов
(Москва)
Римский папа — автор византийской литургии?
К вопросу об авторстве литургии
Преждеосвященных Даров
Как известно, литургия Преждеосвященных Даров, в течение
уже многих столетий употребляемая в Православной Церкви в ка-
честве литургии будних дней Великого поста, в современной тради-
ции носит имя свт. Григория Двоеслова, то есть св. Григория Ве-
ликого, папы Римского. Однако ни в корпусе сочинений св. Гри-
гория, ни в Сакраментарии, составление которого ему приписыва-
ется, никаких параллелей с константинопольским чином литургии
Преждеосвященных Даров нет. Единственная аналогия — служба
Великой пятницы согласно Сакраментарию Григория, когда (един-
ственный раз в году!) верные причащаются не во время полной мес-
сы, а Преждеосвященными Дарами, но и здесь, несмотря на сход-
ство самой идеи заменить полную евхаристическую службу осо-
бой службой Преждеосвященных, видно разительное несходство с
константинопольским чином — ни одна из молитв службы Вели-
кой пятницы по Сакраментарию Григория не находит себе соответ-
ствия в константинопольской литургии Преждеосвященных Даров.
В Константинополе же эта литургия была всем прекрасно знакома
уже, по крайней мере, в 615 году, когда, по сообщению «Пасхаль-
ной хроники», в ее чин было внесено песнопение «Ν ν α δυνάµεις
τ ν ο ραν ν» (Chronicon paschale / ed. L. Dindorf. Bonn, 1832. Bd. 1.
S. 706). Маловероятно, чтобы чин, якобы написанный в самом кон-
це VI века (время понтификата свт. Григория) в Риме, так быстро
стал общепринятым в Константинополе.
Дальнейшее знакомство с источниками — в первую очередь, с
литургическими рукописями, — показывает, что аттрибуция ли-
тургии Преждеосвященных Даров свт. Григорию возникла весьма
поздно — ни один памятник старше XVI века не называет св. Григо-
рия автором литургии. Напротив, в тех сравнительно редких случа-
ях, когда греческие, славянские и грузинские рукописи Евхология
старше этого времени указывают какую-либо аттрибуцию (чаще ее
нет вовсе — литургия называется или «службой Преждеосвящен-
ных», или «службой Великого поста»), в качестве имен авторов ли-
тургии Преждеосвященных Даров называются свтт. Василий Ве-
62
М.С. Желтов
ликий, Епифаний Кипрский или Герман I Константинопольский.
Небезынтересно, что один из наиболее авторитетных византийских
толкователей богослужения блж. Симеон Солунский в начале XV
века писал: «Литургия Преждеосвященных дошла до нас от древ-
ности и от преемников апостольских» (PG. 155. Col. 904), также
ничего не сообщая о свт. Григории.
Первые рукописи с именем свт. Григория как автора литур-
гии Преждеосвященных Даров появляются в XVI веке (например,
Athen. B.N. 766, Ath. Dyonis. 469, Ath. Cutlum. 341). О том, что
эта аттрибуция появляется где-то в конце XV — начале XVI веков,
свидетельствует то, что, с одной стороны, блж. Симеон об этой ат-
трибуции еще ничего не знает, с другой — в некоторых славянских
рукописях XVI века первоначально выписанное имя свтт. Василия
или Епифания исправлено на имя свт. Григория. Так, в рукописи
БАН. 21. 4. 13 чин литургии Преждеосвященных Даров надписан
так (орфография упрощена): «Устав божественныя службы Преж-
деосвященных святаго преподобнаго отца нашего святителя Епи-
фания Кипрского. Инииж поведуют зложеннеи быти ей Агкафаном
папа римским. И святогорцы поведают Григория папы Римскаго
изложение». Итак, здесь утверждается, что мысль об авторстве свт.
Григория пришла с Афона. Это позволило нам предположить, по-
чему именно имя свт. Григория было выбрано святогорскими мона-
хами в качестве аттрибуции литургии, как правило, ничьего имени
в рукописях не носящей.
Как известно, помимо двух полных литургий, носящих имена
свтт. Василия Великого и Иоанна Златоуста, в Церкви в древно-
сти употреблялся и целый ряд других (обычно в каждой местности
был свой авторитетный евхаристический чин). В послеиконоборче-
ское время две указанные литургии сделались основными повсюду
в греческом, а также и славянском и грузинском православном ми-
ре. Однако в XI веке в грекоязычных Церквах еще могли иногда
совершаться, помимо литургий свтт. Василия и Иоанна, и некото-
рые другие — например, литургии апп. Марка и Иакова. Небезыз-
вестна была византийцам и римская месса, молитвы которой бы-
ли переведены на греческий и помещены в рамки византийского
литургийного чина. Эта византинизированная версия мессы полу-
чила наименование литургии ап. Петра. Известно более десяти ру-
кописей (греческих, славянских, грузинских) этой литургии. Кро-
ме литургии ап. Петра, в трех греческих рукописях сохранился и
Византия — центр ювелирного дела
63
менее византинизированный вариант греческого перевода римской
мессы, и вот этот-то вариант и носит имя свт. Григория Великого.
Поскольку принципиальной разницы между литургией ап. Петра
и литургией свт. Григория нет, понятно, что и литургия ап. Петра
вполне могла называться именем самого великого из редакторов и
авторов евхаристического чина Римской Церкви — свт. Григория.
В XI веке литургия ап. Петра совершалась, вместе с литурги-
ями свтт. Василия и Иоанна и ап. Иакова, и на Афоне — об этом
упоминает прп. Евфимий Мтацминдели в одном из своих посланий.
Не могли тогда не знать святогорцы и о собственно латинской мес-
се — тесные связи афонского монашества с Западом в XI–XII ве-
ках общеизвестны. После IV Крестового похода и разорения Афо-
на в середине XIII века Святая Гора вновь населяется монахами, в
основном — из Малой Азии. Новые афонское монашество уже не
имело контактов с Западом и совершало службы уже не в соот-
ветствии с одной из редакций Студийского устава (как святогорцы
XI–XII веков), а в соответствии с несколько более поздним Иеру-
салимским уставом. Исчезла из святогорской практики и литур-
гия ап. Петра/свт. Григория. Но, как нам кажется, свт. Григория
могли по традиции еще долго упоминать как автора одной из ли-
тургий. Если наше предположение верно, то причина появления в
XV–XVI веках современной аттрибуции у литургии Преждеосвя-
щенных Даров понятна: с одной стороны, безымянная литургия, с
другой — свт. Григорий, упоминаемый наряду со свтт. Василием
Великим и Иоанном Златоустом как автор некой литургии. Воз-
никнув на Афоне, который после окончательного падения Визан-
тии стал главным центром передачи литургической информации в
православном мире, новая аттрибуция литургии получила широкое
распространение. Дальнейшее исследование подтвердит или опро-
вергнет наше предположение.
Н.В. Жилина
(Москва)
Византия — центр мировой культуры
ювелирного дела: по материалам филиграни
(в период до IV Крестового похода)
Географические названия, связанные с Византией, символичны.
64
Н.В. Жилина
Средиземное море. Точка Константинополя гениально найде-
на в центре цивилизованного мира, среди народов, среди земель
и путей.
Бухта Золотого Рога и Мраморное море — поделочный камень,
золото, кость и рог — прикладное искусство, ювелирное дело, вели-
колепие, роскошь, драгоценность. Блистает и само имя Царьград.
Государство основано для жизни новой религии, и это важно
для всего человечества.
Здесь народы, а не народ. Не отдельные традиции, и даже не
сумма их, а — синтез многих, выливающийся в рождение элитарно-
го мирового стиля.
Византия — Восток, или Византия — Запад? Ось. Центр. Источ-
ник, питающийся с обширной площади и дающий рафинированную
воду.
Люди новой культуры и религии.
Важна не военная победа силой оружия, а победа духовная, по-
беда благочестия. Недостаточно простого увеличения территории.
Создается мировая иерархия правителей, подспудно, в умах элиты
мира, объединяющая мир. Это внутренняя власть над представле-
ниями и интеллектом.
Не захват пленных мастеров, что погубило бы искусство и реме-
сло. Необходимо овладение его главными секретами.
Народы, находившиеся под воздействием Византии, знакоми-
лись с результатами проводимого ею культурного синтеза и вос-
принимали византийское влияние, несмотря на конкретный наци-
ональный источник его отдельных элементов.
В конкретном пути развития ювелирного дела Византии много
неизвестного, хотя сам факт его высокого развития не вызывает
сомнения.
Вследствие гибели огромного количества произведений искус-
ства после 1204 г. вехи развития филигранного дела намечаются
пунктиром. Сами филигранные произведения, в отличие, напри-
мер, от западноевропейских, атрибуированы неточно. С источни-
ками сложилась невыигрышная для Византии ситуация, способная
исказить впечатление.
Но при изучении фактов исследователь может принять во вни-
мание культурную модель синтезирующего государства. Иначе мо-
жет сложиться впечатление, что Византия не имеет отношения ко
Византия — центр ювелирного дела
65
многим достижениям в филиграни, а приоритет следует отдавать
Мусульманскому Востоку или Западной Европе.
Факты по истории филигранного дела позволяют реконстру-
ировать этот синтез. В VI–VII вв. Византия объединяет антич-
ные (римско-греческие) и восточные традиции, используя витую и
штампованную филигрань.
Штампованная филигрань и зернь диаметром от 1,0 до 3,0 мм
фиксируется на наушницах позднеримского или ранневизантийско-
го происхождения IV–V вв. н.э. Такова же технология и на золотых
византийских ожерельях, серьгах и перстнях VI–VII вв. из Причер-
номорья: Мерсины близ Тарса, Михаэльсфельда близ Анапы и Гло-
досс. В этот период с византийским связано ювелирное искусство
Египта и Сирии.
Штампованная филигрань известна и в VIII–IX вв.: завитковый
орнамент на кресте из собрания Киевского музея Исторических
драгоценностей (инв. № ДМ 1788); наушницы сиро-византийского
круга с треугольниками зерни в виде лучей.
В IV–XI вв. в Византии используются и другие виды проволоч-
ной филиграни: гофрированная и гладкая лента, спиральная про-
волока. Ее отрезки формируют и декорируют корпус наушниц. Ис-
пользуются конусы из витой скани диаметром 0,5–0,6 мм. Витая
скань ранневизантийских изделий, как правило, крупна (диаметр
2,0–3,0 мм), проволока изготовлена спиральной навивкой ленты.
В Западной и Северной Европе в X–XII вв. распространена глав-
ным образом штампованная филигрань. Славянские украшения
Харьевского клада с территории Украины VIII в. н.э. выполнены
также в традициях штампованной филиграни. На украшениях Мо-
равии, Польши, Македонии и Руси IX–XI вв. распространена фили-
грань из спирально навитой круглой проволоки.
В VI–IX вв. неизвестно византийских произведений с тонкой
сканью из волоченой проволоки, между тем она с VI в. распро-
странена на Востоке (Иран, Египет). Вплоть до X в. тонкой витой
скани практически нет и на славянских украшениях, где преимуще-
ственно используются либо штампованная филигрань, либо круп-
ная скань, либо гладкая проволока.
Эти факты подтверждают роль Византии как центра филигран-
ного дела: ее традиция широко распространена и является элитар-
ной и основной на фоне местного ювелирного опыта.
66
Н.В. Жилина
В последующее время тонкая витая скань из волоченой прово-
локи появляется и в Византии. Возможно, этот технологический
компонент был заимствован из Ирана и развит далее.
Расцвет византийской проволочной филиграни связан с приме-
нением тонкой, широкой и плотной витой ленты с крутым подъ-
емом витков: толщина 0,25 (0,2–0,4 мм) ширина 1,0 мм и более. Она
могла быть изготовлена как витьем из двух проволочек, так и спи-
ральным навиванием.
Ажурная филигранная лента спиральной навивки применялась
для оформления кастов или петель под жемчуг: колт из собрания
И.П. Балашова, касты на оправах старорязанских медальонов кла-
да 1822 г. Филигранью без ажурного эффекта ленты наносился
и основной декор по поверхности (оправа агатового потира из со-
брания Государственного Эрмитажа). Такая филигрань есть на бо-
лее поздних произведениях, связываемых с Византией XIII–XV вв.
(крест из б. Музея Штиглица, ныне в собрании ГЭ; оклад иконы
Владимирской Богоматери).
Филигрань плотной навивки наблюдается на лучших произведе-
ниях, найденных в Древней Руси: украшениях из старорязанского
клада 1822 г., браслета из Любечского клада, дужках очелья из Ми-
хайловского монастыря в Киеве. Эти произведения изготовлены в
традициях русско-византийских ремесленных контактов.
Таким образом, витье, как способ изготовления филиграни, в
Византии был усовершенствован, а его варианты стали технологи-
ческим секретом.
Западноевропейские государства остались в русле использова-
ния прежней штампованной филиграни. В технологическом трак-
тате Теофила начала XII в. филигрань описывается как проволока
с отштампованными круглыми зернами: «runde perlen». Такую тех-
нологию имеет и большинство западноевропейских изделий.
Выигрышные технологические варианты прочно усваивают-
ся мастерами отдельных стран и консервируются. В Византии
же технологическое совершенствование постоянно находит но-
вые источники.
Аналогичный процесс первоначальных заимствований и после-
дующего синтеза видится и по стилистическому развитию фили-
грани и образованию форм урашений. В различных регионах до-
стигали апогея какие-либо отдельные стилистические стадии.
Византия — центр ювелирного дела
67
В раннем средневековье распространен объемно-геометриче-
ский стиль: моделирование из филигранных деталей (гранул, ко-
нусов филигранной проволоки и спиральных трубочек). Это бы-
ло предпосылкой формирования звездообразных и гроздевидных
украшений у разных народов, в том числе и у славян. Этот стиль
наиболее полно и виртуозно отражен ювелирным делом Моравии и
Польши IX–X вв.
В V–VII вв. византийские мастера филигранного дела исполь-
зуют простое поэлементное нанесение орнаментальных деталей в
ряд (бордюр), в розетку по 4 и 6 элементов. Орнаменты сохраня-
ют линейную стилистику перегородчатой эмали. Несколько позже
развиваются завитковые элементы, которые являются специфиче-
скими для искусства филиграни. В X–XIII вв. сканью без особого
порядка заполняются небольшие поверхности украшений и предме-
тов культа: колтов, серег и оправ образков и крестиков. Постепенно
завиток развивается в небольшую спираль в 1,5 оборота. Крупные
полукруглые завитки заполняются мелкими элементами. Многие
традиционно византийские бордюры: восьмеркообразный, бегущая
волна, меандр, плетеный и др. — распространились в орнамента-
ции ювелирных изделий других стран. Золотой колт из собрания
И.П. Балашова имеет зоны мелких бордюров и поле оправы, сво-
бодно заполненное сканью.
Элементы филигранной орнаментации становятся богаче и раз-
нообразней по форме. Среди них появились штампованные и ли-
тые фигурки, раковины, листочки. Произведения с ковровой орна-
ментацией из этих элементов декора в XII в. есть на Руси и в За-
падной Европе. Трактат Теофила нач. XII в. помогает понять воз-
никновение этой стилистической стадии. При описании работы над
византийской по облику и орнаментации чашей Теофил переходит
к характеристике миниатюрного накладного декора, элементы ко-
торого отштампованы на матрицах («фигурки маленьких рыбок,
птичек и животных»). Технологический источник, автор которо-
го был знаком с византийским ювелирным опытом и записями, от-
разил момент взаимодействия византийской и западной культур в
возникновении коврового стиля, который в дальнейшем стал ши-
роко известен в Западной Европе. На Руси до XII в. есть примеры
применения разнообразного штампованного филигранного декора
коврового стиля, которые правильней связывать с продолжением
68
Н.В. Жилина
известной ранее византийской традиции, а не с западноевропей-
ским влиянием.
Один из элементов прежнего стиля — объемный конус приобрел
вид неплотной ярусной спирали, на повышающиеся витки которой,
стали накладываться маленькие простые завитки. Сложился фи-
лигранный «пышный» стиль. Он проявился на Руси в конце XII —
начале XIII вв. (рязанские бармы) и достиг расцвета в Западной
Европе. Сходство стилевого развития филиграни в Западной Ев-
ропе и на Руси при различии в технологии (штампование и витье)
убеждает, что существовал общий источник воздействия на Русь и
Западную Европу — Византия. Различие технологии закреплено и
в терминах, русское слово скань образовано от слова «сучить», то
есть, вить.
Следующим этапом искусства скани является развитие фона из
плоских многовитковых спиралей, заполненных мелкими завитка-
ми. Между спиралями существуют крупные криволинейные про-
межутки, способствующие введению в них растительных вводных
мотивов.
Поскольку в XIII в. Византия была повержена, момент проис-
хождения спирального стиля трудно уловим. В других районах ми-
ра имеются примеры самостоятельного развития спиральных орна-
ментов. По подробному западно-европейскому материалу наблюда-
ется формирование самой многовитковой заполненной спирали. По
русским материалам прослеживается самостоятельное формирова-
ние спиральных орнаментов на основании прежних византийских
кринообразных элементов (ковчег Дионисия XIV в.). Первыми рас-
тительными вводными мотивами являются маленькие листочки.
По произведениям византийского круга XIII в. улавливаются
как начальные шаги, так и дальнейшее развитие спирального сти-
ля. К числу первых памятников спирального стиля, созданных ли-
бо в возрожденной Византии, либо в поствизантийских государ-
ствах можно отнести филигранные пластины Шапки Мономаха
конца XIII в.
К рубежу XIII–XIV вв. спиральный стиль в Византии оказался
сформирован, несмотря на тяжелые утраты, связанные с разгро-
мом Константинополя во время IV Крестового похода. Это наблю-
дается по группе Афонских произведений.
Апогейные стилистические стадии в искусстве филиграни, на-
блюдающиеся в различных регионах и странах, можно рассматри-
Евлогии эпохи крестоносцев
69
вать как своего рода стилистические остановки, в какой-то мере
препятствовавшие дальнейшему стилистическому развитию.
Но византийское мастерство обладало постоянной способностью
к обновлению, давало новый стимул для общего развития филигра-
ни. Ювелирное искусство Византии постоянно отдавало и постепен-
но отдало себя миру. Хотелось бы, чтобы он помнил это.
В.Н. Залесская
(С.-Петербург)
Евлогии эпохи крестоносцев
Мотивы, заставлявшие христианских паломников отправляться
в длительные, полные опасностей странствия, были, с одной сто-
роны, сугубо личными: покаяние, надежда на исцеление, исполне-
ние обета; с другой стороны, ими двигало стремление к обретению
божественной благодати, т. е. паломники в той или иной степени
становились духовными ратоборцами. Этот коллективный порыв
превращал пилигримов в искателей царства правды, где «Истина
возникнет из земли, а правда приникнет с небес» (Пс. 84, 12).
После 1204 г., когда Византия под ударами крестоносцев рас-
палась, и на ее территории возникли Латинская империя, а так-
же прочие крестоносные королевства и герцогства, соседствовав-
шие с отдельными политическими образованиями греческой госу-
дарственности, начавшееся в XII веке взаимопроникновение куль-
тур Запада и Востока стало особенно интенсивным. Характерным
проявлением этого синтеза культур служит такой массовый мате-
риал как евлогии. Их изготовление налаживается как на терри-
тории бывшей империи, например, в Константинополе и Фессало-
никах, так и в Палестине. На латинском Западе, куда до и после
1204 г. было доставлено большое количество реликвий, складыва-
ется при соборах и монастырях свое производство памятных пред-
метов, внешне подобных восточнохристианским, но выполненных в
ином стиле и имевших свою иконографическую специфику.
Памятные предметы для пилигримов — это портативные икон-
ки, образки, как разновидность последних — литики, реликварии и
ампулы. Особенно популярными становятся иконки с изображени-
ями конных святых, чаще всего Димитрия Солунского и Георгия.
Святые изображаются во время торжественного выезда, носившего
название Adventus. Всадники помещаются на узорчатом, коврового
70
В.Н. Залесская
типа, фоне, который заполняют пальметки и растительные побеги.
Таковы датируемые серединой XIII века живописная икона с изоб-
ражением св. Георгия и спасенного им юноши из Митилен, который
сидит за спиной Георгия на крупе коня (Британский музей), золо-
тая икона с изображением св. Димитрия (Welfenschatz, ФРГ), два
медальона свинцово-оловянистого сплава с торжественно шествую-
щим св. Димитрием, сопровождаемым спасенным из сарацинского
плена греческим юношей, на лицевой стороне, и процветшим кре-
стом на Голгофе на обороте (один — из частного собрания в Нью
Йорке, второй — найден в 1999 г. при раскопках в Новгороде). Та-
кой же иконографический тип выдержан на хранящейся в Госу-
дарственном Эрмитаже бронзовой иконе, но там на щите св. Ди-
митрия выгравированы три латинские литеры: IHS, каковые мо-
гут быть абревиатурой имени Ihesus (Иисус) или названием горо-
да Iherusalem (Иерусалим). Эрмитажная икона — единственный из
известных в настоящее время памятников, на котором св. Димит-
рий Солунский представлен с атрибутами крестоносца. Наиболее
подходящим временем появления такого предмета с изображени-
ем патрона Фессалоники мог стать период крестоносного правле-
ния в городе — между 1204 и 1224 гг. Именно в это двадцатиле-
тие при сохранении традиционной иконографии на щите св. Ди-
митрия могла появиться крестоносная символика. Что же касается
обоих медальонов с изображением св. Димитрия, то хронологиче-
ский диапазон подобных памятников значительно шире. Он про-
стирается от второй половины XII века, — стратиграфия новгород-
ской находки, — и захватывает весь период существования Латин-
ской империи.
Со второй половины XII века при иерусалимских монастырях
начинается изготовление свинцовых ампул для елея с изображени-
ем Гроба Господня. Своеобразие этих сосудиков для освященного
масла состояло в том, что на них не просто воспроизводилась ку-
польная гробница в таких же очертаниях, как это было известно
по изображениям на ранневизантийских ампулах из Монца и Боб-
био, но отдельные детали иконографии пещеры, где было положе-
но тело Иисуса Христа, и погребального сооружения над ней бы-
ли скопированы святогробскими ремесленниками с т. н. паломниче-
ских знаков западных пилигримов. Эти знаки, служившие пропус-
ком ко святым местам, после установления крестоносного влады-
чества (1099–1186 гг.) перенесли сложившуюся в Европе иконогра-
Евлогии эпохи крестоносцев
71
фию кальвария в Иерусалим. Почти полное отсутствие настоящих
пилигримских знаков, связанных своим происхождением со Святой
Землей, на фоне многочисленных европейских знаков, указывает
на то, что на Ближнем Востоке эта традиция не привилась. Следу-
ет отметить, что найденный в Новгороде медальон с изображением
св. Димитрия имеет по краю несколько небольших круглых отвер-
стий, указывающих на то, что некогда он был нашит на одежду
или головной убор паломника. Очевидно, несмотря на двусторон-
нее изображение, этот предмет использовался неким жителем Нов-
города как паломнический знак. Сиро-палестинские реликвии, вы-
везенные из Иерусалима и Константинополя, стали эталонами для
западных мастеров. Созданные ими по образу и подобию памятни-
ки, украсившие сокровищницы романских и готических церквей и
монастырей, сделали из этих храмов новые места притяжения пи-
лигримов, расширив тем самым карту паломнических путей.
Поздневизантийские литики с изображениями отдельных свя-
тых и сцен из священного писания Г. Венцель датировал XIII ве-
ком и относил, ввиду преобладания западной иконографии, а в ря-
де случаев и наличия не только греческих, но и латинских надпи-
сей, к изделиям мастерских Венеции. М.С. Росс считал возможным
изготовление таких литиков в Константинополе, что имеет под со-
бой достаточно веские основания. Доказательством того, что лити-
ки первоначально были евлогиями, может служить установление
связей некоторых из них с конкретными храмами и монастыря-
ми. Действительно, почему литики с изображением апостола Пет-
ра, св. Николая и св. Георгия надо непременно считать изделиями
венецианских мастеров? В столице Византийской империи из вось-
ми храмов, посвященных Петру и Павлу или только одному Петру,
два находились на территории итальянских колоний в Константи-
нополе: один — в венецианской Галате, другой — в генуэзской Пере;
из восьми храмов, посвященных св. Николаю, один находился в ге-
нуэзской Пере, там же были построены два из тринадцати храмов,
посвященных св. Георгию. Эти факты дают основания для предпо-
ложения, что пастовые литики могли изготовляться в итальянской,
причем отнюдь не обязательно венецианской колонии на террито-
рии Константинополя. Стеклянная паста разных оттенков была в
употреблении как у византийских, так и у итальянских мастеров, а
реликвии общеимперских святых равным образом чтились как на
православном Востоке, так и на латинском Западе. В пределах ви-
72
А.В. Занемонец
зантийского культурного круга имели хождение литики-евлогии с
греческими надписями, хотя и не всегда чисто византийской ико-
нографии; в странах же Западной Европы были популярны пасто-
вые камеи с латинскими надписями и такими композициями как
«Св. Иаков с паломниками» или «Мучение св. Варфоломея». Кон-
стантинополь, святыни которого посещали паломники со всех кон-
цов христианского мира, не утратил своего значения и при латин-
ском господстве. Пастовые образки-евлогии, будь то «византинизи-
рующие» или «западные», относятся к тем памятникам, появление
которых в Константинополе приходится на время Латинской импе-
рии.
А.В. Занемонец
(Москва)
К дискурсу Ферраро-Флорентийского собора:
собор или религиозный диспут?
До сегодняшнего дня Ферраро-Флорентийский собор остается
камнем преткновения в отношениях между христианским Западом
и Востоком: для Католической церкви он является одним из все-
ленских соборов, чьи решения остаются непреложными, и на кото-
рых строились все униатские начинания позднего Средневековья и
Нового времени. Для Православия он является грандиозным про-
валом, ошибкой, в которую была втянута византийская церковная
верхушка конца существования империи, и которая надолго посея-
ла у православных сомнения в искренности стремлений христиан-
ского Запада к единству.
Знакомясь со всем тем, что написано о Флорентийском собо-
ре, становится ясно, что на вопрос «был ли Флорентийский со-
бор в самом деле собором?» нельзя ответить однозначно с пози-
ции христианского сознания как такового: ответ будет зависеть от
конфессиональной принадлежности автора. По этой причине имеет
смысл посмотреть на эту встречу христианского Востока и Запада
не конфессионально, а культурологически, сравнивая его с другими
сходными явлениями, имевшими место на средневековом Западе. И
здесь возможно сравнение Флорентийского собора с теологически-
ми диспутами между католиками и иудеями в средневековой латин-
ской Европе: они также должны были стать местом встречи между
западными христианами и иудеями.
К дискурсу Ферраро-Флорентийского собора
73
С XIII по XV столетие прошел ряд диспутов между иудеями
и католиками, посвященных в первую очередь проблеме Талмуда,
то есть иудейского «священного предания». Таких антиталмуди-
ческих диспутов было три: в Париже (1240 г.), Барселоне (1263 г.)
и Тортосе (1413–1414 гг.)1. Представляется, что есть определенное
сходство между дискурсом антиталмудических диспутов и дискур-
сом Флорентийского собора. Это не сходство обсуждаемых теоло-
гических проблем, но общность подхода и метода, в первую оче-
редь — с латинской стороны. Диспуты, как и собор, были частью
объединительных тенденций средневековой католической Европы.
Возможно, что в этом сравнении станут более понятны некоторые
аспекты Флорентийского собора.
1. Движущим моментом в организации прений было осознание
христианской стороной того, что современный иудаизм содер-
жит значительное количество новых доктрин, собранных по
преимуществу в Талмуде. Заинтересованной стороной в на-
чале спора всегда выступала высшая церковная и светская
власть католических стран.
2. Реальными участниками спора с католической стороны вы-
ступали в первую очередь евреи, крестившиеся в сознатель-
ном возрасте и хорошо знавшие религиозную традицию иуда-
изма. В Париже это был францисканец Николай Донин, в
Барселоне — доминиканец Павел Христиани, в Тортосе — уче-
ный врач папы Бенедикта XIII Иероним де Санта-Фиде (Иехо-
шуа ха-Лорки).
3. В антиталмудических диспутах участвующие стороны не бы-
ли равны. Так, парижский диспут официально был судом, на
котором евреи должны были отвечать на предъявленные в от-
ношении Талмуда обвинения. В отношении диспута в Торто-
се папа открыто говорил, что его целью является не спор, но
доказательство евреям истинности христианской веры. Таким
образом, настоящее равенство сторон в диспуте и не предпо-
лагалось, да и не могло быть по настоящему реализовано в
рамках средневекового общества.
4. Диспуты заканчивались определенным насилием со стороны
властей. В Париже были сожжены многочисленные списки
Талмуда, а в Барселоне король обязал иудеев и мусульман
слушать проповеди доминиканских монахов.
74
А.В. Занемонец
5. Если по ходу диспутов богословы и философы имели воз-
можность встречи и дискуссии друг с другом, то на даль-
нейшем взаимопонимании и отношениях двух религиозных
общин диспуты сказались самым отрицательным образом.
«Упорство» иудеев стало основанием очередного этапа «демо-
низации» евреев в глазах западного общества, а в глазах евре-
ев церковь окончательно превратилась в агрессивного против-
ника. Об этом свидетельствует большая литература против
конверсов (т. е. евреев, обратившихся в христианство), воз-
никшая после диспута в Тортосе. Так попытка сближения за-
вершилась отдалением, куда более существенным, чем оно бы-
ло раньше.
Если обратиться к Флорентийскому собору, то как в ходе пре-
ний, так и в их последствиях окажется немало общего с тем, что
происходило во время диспутов. Сохранилось немало свидетельств
греческих авторов об осторожном отношении многих членов де-
легации к перспективам собора, еще даже до начала его работы:
«Прибыв туда, мы немедленно на опыте узнали отношение к нам
латинян, — писал Марк Эфесский, — иное, нежели надеялись. И
немедленно нам пришлось отчаяться в благополучном конце»2. Та-
кие обстоятельства, как полная финансовая зависимость право-
славной стороны, связанное с этим проведение собора в Италии, а
не в Византии, чрезмерная роль политической составляющей и, сле-
довательно, возможность насилия в принятии решений, — всё это
с самого начала окрашивало ожидания православных участников в
мрачные тона. Подобное было характерно для диспутов католиков
с иудеями. Иудейские участники не находились на иждивении про-
тивной стороны, однако роль такого контроля выполнял «админи-
стративный ресурс» как церковных, так и светских властей, прини-
мавших участие в дискуссиях. Повестка дня, место спора и сроки
его окончания определялись исключительно христианской сторо-
ной. Последующая участь как согласившихся на обращение, так и
отказавшихся от него, находилась в руках христианских властей.
Это вполне похоже на увязывание заключения унии с возвращени-
ем греков домой и с обещанием помощи осажденному Константино-
полю. К такому использованию административного и финансового
ресурса относится и настояние латинской стороны на проведении
собора именно в Италии, где даже возвращение домой православ-
ной делегации зависело от достижения договоренности.
К дискурсу Ферраро-Флорентийского собора
75
То, что большинство православных участников собора подписа-
ло орос, было пусть кратковременной, но ощутимой победой латин-
ского христианства. На диспутах «жюри» тоже оставляло победу
за христианами. Но и более серьезные результаты были схожи с ре-
зультатами диспутов: обращение в католичество части православ-
ных, в том числе части элиты, и последующее еще большее оттор-
жение друг от друга христианского Запада и Востока. После Фло-
рентийского собора отношение греческой церкви к западному хри-
стианству надолго станет гораздо более жестким, чем было раньше.
Все эти последствия Флорентийского собора весьма похожи на
результаты католических диспутов с иудеями. В чем же причина
этого сходства? Как кажется, она кроется именно в том, что Фло-
рентийский собор был построен по той же схеме, что и диспуты.
Иначе говоря, встреча во Флоренции была для католиков теоло-
гическим диспутом, но в данном случае не против иудеев, а против
православных. И результат, как непосредственный, так и более дли-
тельный, был таким же.
Что касается самого названия собор, то как иначе в то время
могла быть названа такая представительная встреча христианских
иерархов и богословов? Это было приложение привычного назва-
ния к новому жанру диспута. Исходя из внутренней логики раз-
вития латинского христианского мира, собор не мог в тот момент
вызвать на Западе сомнений. Но что касается православного мира,
ориентировавшегося на древние Вселенские Соборы, то для него
отличия встречи во Флоренции от подлинных соборов были рази-
тельны. Вероятно, что подписавшие соборный орос православные
архиереи это хорошо понимали: на теологическом диспуте они в са-
мом деле потерпели поражения от латинских богословов. Однако,
диспут не был собором, поэтому путь к отказу от флорентийской
доктрины не стал для большинства из них слишком долгим. Не в
этом ли понимании природы собора кроется причина того, что его
восточные участники с такой легкостью подписали флорентийский
орос?
Итак, дискурс Ферраро-Флорентийского собора есть дискурс не
церковного собора как такового, но религиозного диспута. Класси-
ческим вариантом такого диспута в средневековой Западной Евро-
пе можно считать диспуты с иудеями — представителями доста-
точно близкой, но всё же другой религии, которые жили рядом
с христианами-католиками и чья судьба и спасение входили в круг
76
С.А. Иванов
непосредственных «задач» западного христианства. То же можно
сказать и о православных: они были близки латинскому христи-
анству и географически, и духовно, еще недавно они и западный
христианский мир были едины, но вот теперь они другие. Никакого
подлинного, настоящего собора с отделенными христианами быть
не могло. Название собора, прилагавшееся к тому, что происходило
во Флоренции, оказывалось лишь данью христианской памяти: об
экуменических конференциях тогда еще не знали. Но в реальности,
в своем устройстве, организации, методах работы и в результатах
Флорентийский собор был именно религиозным диспутом: право-
славные авторы того времени и последующих эпох имели все осно-
вания не признавать его за собор.
Примечания
1 На русском языке о диспутах см.: Евреи и христиане: полемика и взаимовлияние
культур. Изд. — Ора Лимор. Т. 1–3. Тель Авив, 1999–2001.
2 Marci Ephesii relatio de rebus a se in synodo Florentina gestis // PO. 17. P. 443.
С.А. Иванов
(Москва)
Что такое «скимпод»?
Церемониальный нюанс во взаимоотношениях
василевсов с крестоносцами
1. В июле 1203 г. император Исаак Ангел, некогда свергнутый
родным братом, вновь воссел на византийском престоле. Своим воз-
вращением к власти он был обязан крестоносцам, которых привел
под стены Константинополя его сын Алексей. В конце того же ме-
сяца, как рассказывает Никита Хониат, «вожди латинян явились
во дворец, причем не одни, а вместе со всеми, кто был у них знатен
родом. И когда (коль скоро?) были принесены „скимподы“ (παρενε-
νηγµένων σκιµπόδων) они все воссели вместе с императорами (το ς
βασιλε σι συνηδρίαζον)» (Nic. Chon. P. 551.50–53). Что же за седали-
ща были предложены латинянам?
Слово σκίµπους (σκιµπόδιον) впервые встречается у Аристофа-
на в «Облаках» (254).: схолиасты толкуют скимпод как «кровать»,
«бедную кровать, близкую к земле», «хромую кровать», то есть
нечто вроде раскладушки. Это было в первую очередь времен-
ное ложе, довольствоваться которым постоянно мог лишь бедняк
Что такое «скимпод»?
77
(Gnomologium Epictetum, 24.5–6; Musonius Rufus, Dissertationes,
20.9–11; Libanii Orationes, 1.142.2–6; Hesychius, s. v.). Видимо, сло-
во ощущалось как принадлежащее высокому стилю, так как один
епископ, пересказывая во время проповеди евангельскую легенду о
больном, который был исцелен Христом и сам стал носить свою
кровать, заменил разговорное κράββατον литературным «скимпо-
дом», за что подвергся осуждению (Sozom. I.11.9) Логично, что
cкимпод упоминается иногда в качестве походной кровати (Xen.
Anab. VI.1.4–5), иногда в качестве детской люльки (Galeni de
sanitate tuenda, VI.37–38) а иногда в качестве медицинских носилок
или похоронных дрог (Claudii Galeni opera omnia. Vol. 10. Leipzig,
1825. P. 723.12). Мог ли скимпод служить для сидения, а не лежа-
ния? Энциклопедия Pauly-Wissowa (Rh. I., Hbd. 5, 1927. Col. 527)
утверждает, что такое могло происходить лишь в условиях недо-
статка мебели в бедном жилище. Значение «стул» не фигуриру-
ет для скимпода ни в словаре Liddle-Scott, ни в словаре Lampe, а
Koukoules вообще не включает этот термин в свой компендий.
2. Неужели наш вывод должен состоять в том, что Бонифа-
ций Монферратский и прочие гордые рыцари вынуждены были
сидеть в тронном зале на раскладушках? Конечно, нет. Уже с
IX в. скимпод приобретает и еще одно значение — «скамья». Впер-
вые оно встречается в словаре Фотия (s.v.; cf. Lexica Segueriana,
s.v.), но вскоре появляется и первый литературный текст, «Взя-
тие Фессалоники» Иоанна Камениаты, где некий варвар восседа-
ет на скимподе (51.4). Словарь «Суда» (s. v.) допускает, что ским-
под может быть и «сидением». Значение «стул» или даже «кресло»
дважды фигурирует у Михаила Пселла (Opuscula logica, 42.103–
107; Theologica, 1.8.2.1–2). Как выглядело подобное сидение, мож-
но представить себе по знаменитой миниатюре к мадридской руко-
писи Скилицы: в сопровождение рассказа о том, как богачка Да-
ниелида путешествовала в паланкине, названном в тексте ским-
под (Scyl. P. 40.4–7, cf. Theoph. Cont. P. 317), художник изобра-
жает нечто вроде мягкого откидного кресла со стеганой обивкой
(Skylitzas Matritensis, fol. 102a). Cкимподом могло именоваться как
само кресло, так и весь паланкин (cf. Nic. Chon. P. 437.29–438.6;
Pachymeres, I. P. 663.19–665.7).
Разумеется, традиционный смысл («переносная кровать, про-
стые носилки, похоронные дроги») оставался доминирующим еще
в течение многих столетий (ср. Theoph.Cont. P. 150; 252; Vita di
78
С.А. Иванов
sant’ Elia il Giovane. P. 112; Sullivan D., The Life of Saint Nikon.
Brookline,Mass., 1987. P. 254; Eustathii Commentarii in Iliadem,
III.904; IV.167–168; Commentarii in Odysseam, II.302; Pachymeres,
II. P. 89.17–97.5; 521.11 etc.). Позднее (у Пселла) развивается еще
одно значение скимпода — «скамеечка для ног» (Chronographia,
VII.24.5–8; Opuscula minora, 14.14–15); видимо, оно образовалось
потому, что слово могло описывать составную кровать, нечто вроде
современного шезлонга, одну из частей которой легко было исполь-
зовать отдельно — недаром Etymologicum Magnum (s. v.) называ-
ет скимподом «часть кровати, и метафорически — всю кровать».
Кроме того, в поздней Византии скимпод приобретает еще и зна-
чение какой-то церковной мебели (Nic. Chon. P. 238.18–19; Joannis
Cantacuzeni Historia, II.173.3–12; Prolegomena de comoedia. Scholia in
Acharnenses, Equites, Nubes. Groningen, 1974, ad Nub. 254). К кон-
цу средневековья значение «кровать» окончательно исчезло: позд-
ние схолиасты Аристофана уверенно именуют скимпод креслом
(Scholia recentiora ad Nub. 254) и даже особым креслом, «имеющим-
ся у фракийцев и болгар» (Ibid., ad Nub. 250). Самый поздний ви-
зантийский контекст слова скимпод — это рассказ Халкокондила о
том, как кандидатов в римские папы сажают на особый стул с дыр-
кой посередине, что дает возможность проверить, в самом ли деле
они принадлежат к мужскому полу (Laonici Chalcocondyli Historia,
II. P. 77.11–14), однако позднейшее развитие нас уже не интересу-
ет. Нам важно лишь то, что общий знаменатель всех этих смыслов
состоит в переносном характере скимпода.
3. Семь раз рассматриваемое слово встречается у Анны Комни-
ны, причем оно может означать как бедную кровать (I.8.2), так и
походную или переносную постель самого императора (XIII.9.4–5;
XV.2.1; 11.9). Но особенно любопытен следующий контекст: Алек-
сей Комнин уговаривает участников I Крестового похода дать ему
клятву верности, и когда все латиняне уже согласились, «некий
знатный человек дерзко сел на скимпод василевса» (Х.10.6, ср.
Х1.3.4). Дальше разворачивается драматичная сцена, когда импе-
ратор, чтобы не спровоцировать латинян, делает вид, будто не за-
мечает дерзкого поступка, а Балдуин, брат Готфрида Бульонского,
уговаривает наглеца встать. Но почему же трон назван скимподом?
Анна не объясняет, где именно происходили переговоры, но благо-
даря нашему семантическому анализу можно реконструировать си-
туацию таким образом, что император прибыл на встречу в палан-
Что такое «скимпод»?
79
кине или в сопровождении переносного трона, а значит, сцена раз-
ворачивалась не во дворце и вообще не в Константинополе, а в ла-
гере крестоносцев, у монастыря Космидион за городскими стенами.
4. Теперь вернемся к началу и зададимся вопросом, какой смысл
вложил Хониат в эпизод со скимподами. Все, что было связано
с императорским ритуалом, обладало огромной важностью. Тот
факт, что в «Книге церемоний» постоянно упоминаются разнооб-
разные троны, но ни разу не говорится о скимподах, доказывает,
что этот вид сидений считался вне-дворцовым. И поэтому, когда
Андроник II посадил своего внука Андроника III на скимпод вме-
сто трона, это было воспринято всеми как знак великой немилости
(Ioannis Cantacuzeni Historia, I. P. 64.9–67.5). Посмотрим на один
контекст, в котором Хониат рисует обратную картину: Андроник I
Комнин в награду за прощение всех его клятвопреступлений раз-
решил патриарху и синоду «восседать рядом с собой на маленьких
скимподах и стульях, которые приносили и расставляли подле тро-
на τ συνεδρεύειν κείνους α τ , σκιµποδίσκων παρατιθεµένων κα πα-
ρεισφεροµένων τ βασιλεί θρόν κλισµ ν (Nic. Chon. P. 276.30–31).
Впрочем, этой привилегией иерархи могли пользоваться недолго —
Андроник как дал ее, так и забрал назад. Описанная здесь ситу-
ация «совместного восседания» похожа на обстоятельства приема
крестоносцев Исааком Ангелом: Хониат в обоих эпизодах употреб-
ляет одни и те же слова συνεδρεύω, παραφέρω (παρεισφέρω); в обоих
контекстах принос стульев описан оборотом «родительный самосто-
ятельный». Но если в первом случае он стоит в настоящем време-
ни (то есть стулья вносили в зал одновременно со входом в него
клириков), то во втором — в перфекте. Отсюда следует, что когда
рыцари вошли на аудиенцию, стулья для них уже стояли на своих
местах. Это и понятно: тогда как для подданных сидеть в присут-
ствии императора — великая честь, европейские правители могли
и не признавать верховенства над собой греческого василевса. В
такой ситуации Исаак Ангел поступил вполне по-византийски: он,
хоть и расточал крестоносцам комплименты (саркастически пере-
сказанные Хониатом — P. 551.53–57), в то же время символически
поставил их ниже себя, посадив на скимподы, чего они сами могли
даже и не заметить.
80
С.П. Карпов
С.П. Карпов
(Москва)
Причерноморье и Византия
до и после IV Крестового похода
1. В историографии самых последних лет наблюдается отчетли-
вая тенденция к пересмотру причин и итогов IV Крестового похо-
да (работы М. Энгольда, Дж. Райли-Смита, А. Лайу и др.). Наи-
более доказательным представляется показ постепенности нараста-
ния латино-греческих антагонизмов с начала эпохи Крестовых по-
ходов, их обусловленность как международной ситуацией в целом,
так и внутренним состоянием Византии. Тем не менее, малоубеди-
тельными представляются попытки пересмотра позиции Г. Остро-
горского, А.П. Каждана и других авторов, считавших, что именно
взятие Константинополя «латинянами» в 1204 г. было кардиналь-
ным фактором, углубившим и окончательно оформившим схизму.
2. Для анализа глобальных последствий IV Крестового по-
хода предлагается рассмотреть региональный аспект проблемы
на примере принадлежавшего Византии или тесно связанного с
ней Причерноморья.
3. Анализируется ситуация в Причерноморье в конце XII в. и
степень интегрированности Северного Причерноморья в экономи-
ку империи ромеев. Особое внимание уделяется направленности и
проявлениям процессов децентрализации и фактору регионального
сепаратизма Понта и Пафлагонии. Делается вывод о том, что ре-
гиональный сепаратизм фемы Халдия был преодолен к концу XII в.
и, вместе с тем, о консолидации местных элит Понта, отстраненных
от центрального управления. Военная знать и местные торгово-
ремесленные слои, вступавшие в союз, при возникновении внешней
опасности и при осознании слабости центра оказывались способны-
ми к организации достаточно прочной региональной власти.
4. Результаты IV Крестового похода рассматриваются через
призму образования новых локальных государств — греческих и
латинских — и их взаимоотношений. Рассмотрение феноменов Ни-
кейской и Трапезундской империй, Эпирского царства показывает
путь от сепаратизма к реставраторским, общеимперским идеям в
случае удачи, а в случае неудачи — возврат от общеимперских идей
к целям консолидации местных минимонархий.
5. Рассматривается хронологическая канва процессов децентра-
Суббота Акафиста или Похвала Богоматери
81
лизации Византии на фоне событий IV Крестового похода и дела-
ется попытка установить точную дату образования Трапезундской
империи. По мнению автора, опирающегося на новые материалы
сигиллографии, это произошло 23–25 апреля 1204 г.
6. Главнейшим последствием IV Крестового похода стало воз-
никновение и идеологическое оформление феномена Латинской Ро-
мании. Суть и содержание этого понятия. Углубление раскола и
формы схизмы были связаны с религиозной политикой крестонос-
цев. Социальные аспекты греко-латинских отношений.
7. Имперская идея в греческих государствах после 1204 г. Выбор
и прославление святых — защитников державы и династии. Культ
св. Евгения в Трапезунде.
8. Греческая культура и западные влияния. Был ли культур-
ный симбиоз в византийском мире и Латинской Романии? Примеры
Каффы и Трапезунда.
Н.В. Квливидзе
(Москва)
Суббота Акафиста или Похвала Богоматери:
к вопросу о происхождении
русской иконографии византийского праздника
Праздник в честь Богоматери с пением Акафиста в субботу пя-
той седмицы Великого Поста, установленный в память освобожде-
ния Константинополя от асады аваров в 626 г., известен с X в. В
Типиконе Великой церкви праздничная служба этого дня указана
как «собор» Богоматери, совершаемый во Влахернах. В греческих и
славянских литургических рукописях в названии праздника обыч-
но отражается особенность службы, связанная с воспоминанием о
пении Акафиста во Влахернском храме в ночь осады. В русской
традиции это празднование получило наименование Похвалы Пре-
святой Богородице. Использовался ли термин «похвала» в русских
Триодях или других богослужебных рукописных сборниках, содер-
жащих службу Акафиста, неизвестно. В славянских Триодях XII–
XIII вв. в заглавии службы встречаются выражения «поем акафи-
сто», «служение неседанием», в печатной Постной Триоди: «В суб-
боту пятыя седмицы, на утрени, знаменает в час четвертый нощи,
молебнаго ради последования акафиста». «Похвалами» же назы-
вается одна из частей службы на Успение Богоматери — «Похва-
82
Н.В. Квливидзе
лы, или священное последование на святое преставление Пресвя-
тыя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии».
Праздник Похвалы Богородицы впервые упоминается в русских
источниках под 1147 г. В рассказе Ипатьевской летописи о встре-
че Юрия Долгорукого с северским князем Святославом Ольгови-
чем сказано: «И тако любезно целовашеся в день пяток на Похвалу
святей Богородицы» (ПСРЛ. Т. 2.). В летописных известиях XIII–
XVI вв. отмечаются события, произшедшие в день Похвалы Бого-
родицы: «А бишася месяца априля в 5 на память св. мученика Клав-
дия, на Похвалу святыя Богородица» (НIЛ, о победе на Чудском
озере в 1242), сообщается о строительстве церквей в честь праздни-
ка: «Поставиша церковь Похвалу святей Богородицы на Романове
горке» (Пск. IЛ., 1442); «И тоя ради похвалы Иона митрополит по-
ставил церковь камену. Похвалу пресвятыа Богородицы, придел к
олтарю соборная Пречистыа» (ПСРЛ, XIII, в связи с победой над
Седи-Гиреем в 1459,); в 1509 году в Новгородском кремле была по-
строена церковь Похвалы Богородицы «заветная от мору» (ПСРЛ,
VI), в которую в субботу Акафиста совершался ход «со кресты» из
Софийского собора.
Особенности византийского и русского праздничного богослу-
жения, связанные с чином исполнения Акафиста, икосы которого
чередуются с тропарями канона Иосифа Песнописца и синаксар-
ным чтением, а также с временем пения гимна (не только в суб-
боту пятой седмицы, но и в другие дни Великого Поста, или на
Благовещение) описаны в Типиконах и Чиновниках. Что касается
праздничной иконы этого дня, то в византийской традиции это бы-
ла икона Богоматери Одигитрии. Исторические композиции, обыч-
но иллюстрирующие 24 икос Акафиста, запечатлели праздничные
литийные шествия с иконой Богоматери. Поклонение знаменитой
константинопольской Одигитрии присутствует в фресковых цик-
лах Акафиста (Дечаны, Матейч, Марков монастырь), в миниатю-
рах рукописей (ГИМ, гр. 429; ГИМ, Муз. 2752; Мюнхен, Гос. библ.,
slav. 4), иконах (Похвала Богоматери с Акафистом из Успенского
собора Московского Кремля). Та же сцена изображается на русских
иконах и фресках на тему Акафиста (иконы ГРМ, Ярославского
музея, Псковского музея; собор Рождества Богородицы Ферапон-
това монастыря, Покровский собор в Александрове, Смоленский
собор Новодевичьего монастыря, Благовещенский собор Сольвы-
чегодска). В памятниках XVII в. вместо Одигитрии в композиции
Суббота Акафиста или Похвала Богоматери
83
поклонения иконе Богоматери начинает изображаться Елеуса, что
по мнению исследователей связано с развитием культа иконы Вла-
димирской Богоматери, почитающейся на Руси как палладиум го-
сударства. В параклисе Похвалы Богоматери монастыря Дионисиу
на Афоне находился чудотворный образ Богородицы, подаренный
Алексеем Комнином, по преданию тот самый, перед которым впер-
вые читался Акафист. Хотя изображение уже в XVIII в. было нераз-
личимо из-за обильно истекавшего мира, Н.П. Кондаков помещает
рассказ об иконе среди образов Богоматери без Младенца с раскры-
тыми ладонями перед грудью.
Вместе с тем с конца XV в. в русском искусстве под назва-
нием «Похвала Богоматери» получило распространение изображе-
ние Богоматери на престоле в окружении пророков с символами
их пророчеств. Этот известный сюжет, встречающийся в византий-
ской живописи с конца XI в. (синайская икона Богоматерь Кикк-
ская с пророками), широко представленный в иконах и стенописях
палеологовской эпохи и в поствизантийском искусстве, зафикси-
рован в Ерминии Дионисия Фурноаграфиота. Описание компози-
ции, которая названа «Свыше пророцы тя предвозвестиша», поме-
щено в главе, посвященной изображениям Богородичных праздни-
ков. Текст, являющийся началом тропаря Канона пророкам св. па-
триарха Германа, Ерминия указывает писать на подножии престо-
ла Богородицы.
История сложения русского иконографического извода данно-
го сюжета, особенностью которого является отдельное изображе-
ние Спаса Эммануила над Богородицей, поза Девы Марии, харак-
терная для сцены Благовещения, и мотив лозы, в завитки которой
иногда вписаны пророки, подробно изучена. Однако вопрос о том,
когда и почему эта иконография стала на Руси иконой праздника
Похвалы Пресвятой Богородицы (Субботы Акафиста), до сих пор
не ставился в науке. Между тем этот вопрос имеет значение не толь-
ко для истории искусства, но и для изучения своеобразия русской
литургической традиции. Постановке и обсуждению этого вопроса
посвящено настоящее сообщение.
Как известно, наиболее ранним примером, связывающим изоб-
ражение Богоматери с пророками с праздником Похвалы Богоро-
дицы, является фреска на своде Похвальского придела Успенско-
го собора Московского Кремля (1481), возможно исполненная Дио-
нисием. На северной стене этого придела сохранилась композиция
84
Н.В. Квливидзе
«Собор Богородицы». Содержание обоих сюжетов связано с про-
славлением Богородицы в связи с воплощением Спасителя и отве-
чает службам Рождества Христова, двух предшествующих недель
свв. отец и праотец и службе 26 декабря — Собору Богоматери,
на которых вспоминаются ветхозаветные пророки и символические
образы их пророчеств о Богоматери. Тема спасительного воплоще-
ния является центральной и в Акафисте Богородице, повествова-
тельная часть которого охватывает события от Благовещения до
Сретения. По предположению некоторых исследователей, Акафист
мог первоначально исполняться на праздник Собора Богоматери и
на Благовещение. Что могло побудить художника, расписывающе-
го Похвальский придел Успенского собора, выбрать для украшения
небольшой церкви, посвященной празднику прославления Богома-
тери в связи со спасением Константинополя, христорождествен-
скую тематику? Наиболее вероятным представляется влияние, ока-
занное уже имевшимся в Успенском соборе таким иконографиче-
ским «прецедентом». Речь идет об иконе конца XIV в., выполненной
греческим или сербским мастером, в среднике которой представле-
на Богоматерь с Младенцем на престоле, окруженная пророками с
символами их пророчеств, а в клеймах — иллюстрации проимия и
24 икосов Акафиста.
Кремлевская икона является наиболее ранним памятником сре-
ди большого числа греческих и русских икон XV–XVII вв., где в
среднике помещается богородичный праздник (Успение, Благове-
щение) или почитаемые образы Богоматери, а в клеймах иллю-
страции Акафиста. Среди икон такого типа вряд ли можно ука-
зать какой-либо образ, связанный с праздником Похвалы Богомате-
ри (Субботы Акафиста). Не отвечает событию праздника и иконо-
графия Богоматери с пророками. Усвоению древнему византийско-
му сюжету, посвященному ветхозаветным прообразам Богомате-
ри, русского названия «Похвалы» могло способствовать совпадение
двух обстоятельств. Во-первых, прославительный характер компо-
зиции, выбранной в качестве главной иконографической темы в
росписи Похвальского придела, во-вторых, характерное для русско-
го искусства этого времени стремление к литургическому (эорто-
логическому) использованию гимнографических сюжетов, напри-
мер, «Собор Богоматери» вместо рождественской стихиры «Что
Ти принесем, Христе». Влияние кремлевской иконы проявилось в
аналогичном сочетании Акафиста и темы Богоматери с пророка-
Отголоски IV Крестового похода. . .
85
ми в росписи Ферапонтова, в деталях иконографии цикла Акафи-
ста в обоих памятниках, в русской иконографии «Происхождение
честных древ Креста Господня», основанной на композиции одного
из акафистных клейм, сложение которой можно связывать с име-
нем Дионисия.
Вероятно уже в середине XVI в. название «Похвалы» прочно
утвердилось за иконографией Богоматери, окруженной пророка-
ми. Так во всех описях Кирилло-Белозерского монастыря, начиная
с 1601 г., упоминается икона Похвалы Богоматери с Акафистом
середины XVI в. (ГРМ). Такое же название, известное по описям
XVII в., получила византийская икона XIV в. из Успенского собора
Московского Кремля. Впоследствии это наименование распростра-
нилось на поствизантийские, румынские, украинские, болгарские
иконы Богоматери с пророками на полях, иконография которых не
связана с Акафистом и варьирует древнейший тип, известный по
синайской иконе.
Л.Г. Климанов
(С.-Петербург)
Отголоски IV Крестового похода
в венецианском мифе
Родной город для венецианцев — и физическая реальность, и
функциональная урбанистическая конструкция, и самодовлеющая
идея, сила притяжения которой распространяется далеко за преде-
лы своего очага. Зная это, не удивляет и преобладание в самосозна-
нии венецианцев национальной идентичности над конфессиональ-
ной, выразившееся в формуле siamo veneziani, poi cristiani.
Одним из проявлений многогранного венецианского мифа в Ве-
неции после Венеции представляется малоизвестная история с вы-
мышленными жетонами. Металлические жетоны (тессеры), кото-
рые запечатлели достопамятные события многовековой венециан-
ской истории, попали в поле зрения любителей старины в начале
XIX в. Вскоре выяснилось, что эти исторические поделки были из-
готовлены потомками известного венецианского торговца древно-
стями Алвизе Менегетти, который «владел искусством подделы-
вать возраст вещей и не только подражать старине, но и вос-
производить её. Это искусство переняли и его потомки, и один
86
Л.Г. Климанов
из них считался автором тех монет и пластин, о которых рас-
сказывают, будто бы они были найдены в старых семейных сунду-
ках»1.
Своими трудами Менегетти стремились обогатить венециан-
скую старину памятными знаками, и, судя по всему, изготовля-
ли их в единственном экземпляре. Такой образ действий наглядно
обнаруживает одну из отличительных особенностей венецианско-
го исторического мифотворчества. Мастера запечатлевали досто-
памятные события венецианской истории, значение которых им хо-
телось возвеличить в глазах современников, чтобы подчеркнуть ве-
дущую роль Венеции, недавно потерявшей независимость, в пред-
шествующей европейской истории.
Для напоминания о том, как Венеция с выгодой для себя вос-
пользовалась исходом IV Крестового похода, был предназначен
круглый жетон, посвященный дожу Энрико Дандоло (1192–1205).
На лицевой стороне — круговая греческая надпись с именем до-
жа †ΕΝΡΙΚΟΥΣ ∆ΑΝ∆ΟΥΛΟΥΣ, начинающаяся вверху от креста
и продолжающаяся в центре в две строки с титулом дожа ∆ΟΥΞ |
VEN (буква «кси» написана как X, в имени латинская буква R, в
слове «Венеция» латинская буква V). На оборотной стороне — гре-
ческая надпись в четыре строки ∆ΕΣΠΟ|ΤΑΣ | ΒΙΖΑΝ|ΤΙΝ, про-
должающая строчную надпись с титулом дожа на лицевой стороне
(буква Z написана зеркально). Строки надписей на обеих сторонах
разлинованы штриховыми линиями2. В надписи содержится титул
деспот, который дож Э. Дандоло присвоил себе по договору с кре-
стоносцами, заключённому с ними после взятия Константинополя
12 апреля 1204 г.
По всем признакам — техническим, стилистическим, эпиграфи-
ческим, языковым жетон не имеет ничего общего ни с подлинной
печатью этого дожа3, ни с бронзовой матрицей его печати4, и дает
основания предполагать, что изготовители не были знакомы с под-
линными памятниками. Известна также треугольная печать весьма
сомнительной подлинности с надписью «Sigillium Henrici Dandulo»,
приписываемая этому дожу и хранящаяся в Музее Коррер (Вене-
ция).
Примечания
1 Manin L. Esame ragionato sul libro delle monete de’veneziani. Venezia, s. d. [1818?],
nota.
Константинополь и половцы в конце XII–XIII в.
87
2 СПб ИИ РАН, Научно-исторический архив, Западноевропейская секция, кол-
лекция 54 Печати Н.П.Лихачева, опись VI, № 7. См.: Климанов Л.Г. Византийские
отражения в сфрагистике. СПб., 1999. С. 268–276.
3 См.: Storia di Venezia. Venezia, 1958. Vol. 2. P. 455.
4 Urbani D. Sigillo di Enrico Dandolo // Raccolta veneta, ser. 1. Venezia, 1866. T. 1,
disp. 1. P. 79–80.
И.О. Князький
(Коломна)
Константинополь и половцы в конце XII–XIII в.
Первые достоверные сообщения о постоянном присутствии по-
ловецких веж в степях Нижнедунайской низменности относятся к
началу 80-х гг. XII в., ко времени, которое предшествовало войнам
Асеней с Византией, к образованию Второго Болгарского царства.
К 1186 г. занятие половцами Нижнего Подунавья можно считать
свершившимся фактом, так как Петр и Асень, переправившись че-
рез Дунай, явились в земли куманов (скифов).
Передвижению целых орд половцев к Дунаю во многом способ-
ствовало их активное участие в борьбе Асеней против Византий-
ской империи за восстановление Болгарского царства. Заключив в
1186 г. соглашения с вождями восставших болгар, половцы получи-
ли возможность не только совершать отдельные набеги на визан-
тийские владения, но и, «заняв определенные территории к югу от
Дуная и опираясь на одну из крепостей Балканских гор, постоян-
но получать добычу, захватывая византийские города и селения и
уводя в плен их жителей».
Столь активное участие половцев в войнах Асеней с Византий-
ской, а затем с Латинской империей, несомненно, должно было сти-
мулировать их продвижение к берегам Дуная и перемещение мно-
гочисленных половецких веж в степи Подунайской низменности.
Подунайская Кумания явилась основной базой половцев для по-
хода на Балканы и на юго-восточные владения венгерской короны.
В хронике участника IV Крестового похода де Клари «Завоева-
ние Константинополя» особый интерес вызывает описание харак-
тера половецких набегов на земли их соседей. Здесь показан «об-
лавный» характер этих набегов. Половцы первоначально стреми-
тельно продвигались вглубь вражеской территории. Скорость их
продвижения в шесть-восемь раз превышала скорость движения
европейских армий, что крайне затрудняло возможность оказания
88
И.О. Князький
им действенного отпора. При этом кочевники добивались макси-
мально возможного охвата земель оседлых соседей. Постепенно су-
жая кольца, они переходили к захвату добычи. Этот метод совер-
шения набегов был хорошо отработан кочевниками во время боль-
ших облавных охот на диких животных в степях. Такие облавные
охоты, следовательно, сыграли у степняков роль своего рода воин-
ских учений. Подобная организация набегов была характерна для
всех кочевников евразийских степей описываемой эпохи. Именно
она послужила основой военной тактики монгольских завоеваний
при Чингисхане и его преемниках.
Половцы Нижнего Подунавья в течение двух десятилетий, на-
чиная с 1186 г., были постоянными военными союзниками Второ-
го Болгарского царства и принимали активное участие в боевых
действиях на Балканах против Византии. В 1200 г. Византии уда-
лось заключить союз с галицким князем Романом Мстиславовичем,
который по ее просьбе в 1202 г. разгромил подунайских половцев,
ослабив их натиск на империю. По свидетельству Н. Хониата, им-
перия оказалась в долгу перед «наихристианнейшим народом —
русскими», чья «Богом призванная фаланга» спасла Константино-
поль.
В 1197 г., 1199 г., 1201 г. половцы совершают походы совместно
с болгарами и волохами против византийцев во Фракию и Македо-
нию. В 1205 г. половецкие войска во главе с ханом Котза сражались
на стороне болгарского царя Калояна в битве под Адрианополем.
Помощь половцев во многом способствовала победе болгар над
войсками Латинской империи. Именно половцы ложным отступле-
нием — традиционная для кочевников военная хитрость — вымани-
ли крестоносцев из их лагеря. Вот как описывает битву под Адри-
анополем ее очевидец, один из предводителей рыцарей Жоффруа
де Виллардуэн: «они (крестоносцы. — И.К.) прождали до среды на
Великой неделе, а Иоаннис (царь Болгарии Калоян. — И.К.) был
уже в пяти лье от них. И выслал он вперед своих комменов (полов-
цев), и подошли они к лагерю, и поднялся тут страшный шум, и
вскочили наши в беспорядке из лагеря и безрассудно поскакали за
комменами, и когда они удалились на лье от лагеря, коммены стали
в них стрелять, и многих ранило — воинов и лошадей.
И вот вернулись они в лагерь, и призвал император Бодуэн (пер-
вый правитель Латинской империи — император Бодуэн. — И.К.)
баронов себе в шатер. И был там совет, и признали они, что без-
Константинополь и половцы в конце XII–XIII в.
89
умием было гнаться за комменами, ибо те коммены были в легком
вооружении. И решено было на совете, что, если Иоаннис еще бо-
лее приблизится, они выстроятся по отрядам перед лагерем и будут
дожидаться врагов, не трогаясь с места. И велено было объявить
по всему войску, дабы никто сие приказание не смел нарушить, как
бы ни велики были суматоха и шум. И велено было еще маршалу
Жоффруа и Менессье Илльскому охранять лагерь со стороны го-
рода (Адрианополя. — И.К.).
И вот прошла ночь. И наступил четверг на Великой неделе, и,
прослушав мессу, они пообедали. Тут наскочили на них коммены
и дошли до самых их шатров, и поднялся шум в лагере, и все взя-
лись за оружие, вышли и построились по отрядам, как было ранее
решено.
Первым в бой повел граф Луи со своим отрядом, и погнался он
за комменами и послал за императором Бодуэном, дабы и тот к
нему присоединился. Увы, не исполнили они того, что решено было
накануне, ибо и те и другие поскакали за комменами и отошли на
два лье от лагеря, а там коммены стали с криками стрелять в них.
И были у наших, кроме прочих отрядов, не из рыцарей состав-
лены, но из людей, малоискушенных в ратном деле; они испугались
и дрогнули. . . Коммены и валахи же стали наступать. . . (валаха-
ми Виллардуэн называл болгар. — И.К.) Император, коего также
со всех сторон теснили, подозвал своих людей и сказал им, что не
бросит их, но будет биться вместе с ними, и о том свидетельству-
ют бывшие с ним, что вовек ни один рыцарь столь доблестно не
защищался. Долго длилась сия битва: одни доблестно сражались,
другие позорно бежали. И на то была Господня воля, что наших
разбили. И остались на поле боя лишь император Бодуэн, никогда
не бежавший, и граф Луи. Императора взяли в плен, а графа Луи
убили».
Приведенное описание битвы под Адрианополем в 1205 г. инте-
ресно тем, что оно показывает важную, если не решающую роль по-
ловцев в этом сражении. Оно иллюстрирует военную тактику лег-
ко вооруженной половецкой конницы. Важно и то обстоятельство,
что половцы, союзники царя Калояна, были выходцами из приду-
найской Кумании. Отсюда можно сделать вывод, что половцы, чьи
кочевья размещались в степях Нижнего Подунавья, представляли
собой серьезную и организованную в военном отношении силу. По-
ловцев в битве под Адрианополем возглавлял хан Котза. Не исклю-
90
Д.А. Коробейников
чено, что именно этот хан и стоял во главе половецкого союза —
придунайской Кумании.
Последнее крупное вторжение половцев на Балканы, когда им
удалось достичь окрестностей Константинополя, датируется 1206 г.
В последующие годы интенсивность половецких походов на южный
берег Дуная резко снижается, хотя еще на протяжении многих деся-
тилетий половецкие военные отряды были на службе у правителей
Болгарии, Латинской империи и Никейской империи — наследни-
цы разгромленной в 1204 г. Византии. В 1240 г. половцы помогали
французским крестоносцам против Никейской империи в борьбе за
Галиполи. В 1242 г. половцы, находившиеся на службе у Никейской
империи, помогали грекам против крестоносцев Латинской импе-
рии в борьбе за Солунь (Фессалонику).
Д.А. Коробейников
(Москва)
Два султана в Константинополе до и после
1204 г.: крещение Гийас ал-Дина Кай-Хосрова I
и энколпий ‘Изз ал-Дина Кай-Кавуса II
Как византийцы принимали у себя мусульманских правителей
в Константинополе на рубеже XII и XIII вв.? Великолепный при-
ем, оказанный императором Мануилом I Комнином султану Кылыч
Арслану II в 1161 г., послужил основой для последующих приемов
сельджукских султанов в византийской столице. Два султана посе-
тили Константинополь в XIII в.: Гийас ал-Дин Кай-Хосров I в 1200–
1204 гг., и затем его правнук, султан ‘Изз ал-Дин Кай-Кавус II, в
1261–1265 гг.
Пребывание Гийас ал-Дина Кай-Хосрова I в Константинополе
отмечено не только в византийских, но также в во многих восточ-
ных источниках. Например, Ибн Биби, один из главных сельджук-
ских хронистов XIII в., писал, что «император (f¯asil¯ı¯us) считал до-
говор, [заключенный] прежде с султаном, своим величайшим при-
обретением. Он даже предпочитал делить власть в своем государ-
стве вместе с султаном, вместо того чтобы править самостоятельно.
И во время приема (досл. — собрания, ijtim¯a‘) они вместе восседали
на престоле»1. Более того, анонимный сельджукский хронист, ко-
торый, по всей видимости, жил в Конье в конце XIII в., и который
Два султана в Константинополе
91
воспроизвел в своем труде слухи, циркулировавшие в сельджук-
ской столице, писал, что султан Гийас ал-Дин Кай-Хосров I был,
оказывается, «сыном сестры жены императора Калояна (K¯al¯uy¯an
takf¯ur)», к которому он и приехал в Константинополь 2. Достовер-
но известно, что в XII в. ни одна византийская деспина не выходи-
ла замуж за сельджукского султана. Учитывая крайнюю неакку-
ратность хрониста в передаче имен христианских правителей, до-
пустимо предположение, что загадочный takf¯ur K¯al¯uy¯an на самом
деле являлся императором Алексеем III Ангелом, действительно
принимавший у себя Гийас ал-Дина Кай-Хосрова I. Его женой, как
известно, была Евфросиния Каматирисса Дукена3. Согласно Акро-
политу, Гийас ал-Дин Кай-Хосров I был крещен и воспринят в ка-
честве духовного сына Алексеем III. Султан даже называл сестрой
императрицу Анну, дочь Алексея III и жену Феодора I Ласкаря4.
Вероятно, сельджукский хронист, который был мусульманином, не
смог разобраться в сложной системе духовного родства между Кай-
Хосровом I и династией Ангелов, когда императорская чета (о се-
стре Евфросинии Каматириссы Дукены византийские источники
молчат) стала восприемниками крещеного султана.
О визите другого султана, ‘Изз ал-Дина Кай-Кавуса II, сведений
гораздо меньше. Его принимал в только что отвоеванном у лати-
нян Константинополе Михаил VIII Палеолог. Неизвестно, был ли
крещен султан, но достоверно, что он вел себя в столице Византии
как православный христианин. Он даже восседал вместе в патриар-
хом на троне, когда последний читал проповедь5. Поведение султа-
на даже вызвало расследование специальной комиссии в мае 1265 г.
Чтобы доказать, что он на самом деле христианин, Кай-Кавус II,
который к этому времени уже рассорился с Михаилом VIII и на-
правлялся в Крым во владения, пожалованные ему ханом Золотой
Орды Берке, отправил в Константинополь свой собственный энкол-
пий (медальон со св. мощами) и. . . «початую соленую свиную ляж-
ку», которую он до этого вкушал в присутствии свидетелей6.
Примечания
1 Ibn Bibi. P. 14. Ibn Bibi (Duda). P. 27.
2 Histoire des Seldjoucides, 1952. P. 41 (Persian text); P. 27 (Turkish translation).
3 О фамилии Каматиров см.: Каждан А.П. Социальный состав господствующего
класса Византии XI–XII вв. М., 1974. С. 171. Григорий Каматир, занимавший пост
логофета секрета, женился на Ирине Дукене, родственнице императора Алексея I.
Choniates. Historia. P. 9, ll. 16–22.
92
А.С. Козлов
4 Akropolites, I. P. 14,.ll.10–23; Brand C.M. Byzantium Confronts the West. P. 278.
5 Pachymeres, I. P. 345, l. 30 — P. 347, l.4.
6 Pachymeres, I. P. 347, ll.9–15.
А.С. Козлов
(Екатеринбург)
Готский заговор IV в. против Константинополя в
византийской церковно-исторической традиции
Так называемый «заговор» презентального магистра Гайны —
весьма важный момент политического кризиса Восточной Римской
империи конца IV в. Между тем в соответствующем контексте па-
мятников, составляющих основную традицию в освещении «заго-
вора», — в сочинениях Синесия Киренского, Сократа Схоластика,
Эрмия Созомена, Феодорита Киррского и, конечно, самого подроб-
ного на этот счет, Зосима, — события эти преподнесены совершен-
но разнопланово. Эксцерпты из труда Иоанна Антиохийского, хотя
и весьма вторичны (как и соответствующий пассаж «Пасхальной
хроники»), восходят к названной традиции, сами по себе составляя
один из плодов византийского средневекового «энциклопедизма».
Сократ Схоластик, Созомен и Феодорит занимают в этом ряду
особое место. Во-первых, они как бы заполняют цезуру в разви-
тии описания «заговора», представляемой Синесием и Зосимом, —
ибо их «церковные истории» возникают в период между «De regno»
и «De providentia» киренца и «Новой историей». Во-вторых, их
рассказы о «заговоре» (как и подавляющее большинство эпизодов
их «церковных историй») представляют из себя самостоятельные,
вполне законченные сюжеты, жестко ограниченные специальными
разделами (Socrat., VI, 6; Sozom., VIII, 4; Theod., V, 32, 33).
Сразу же бросается в глаза, что Сократ и Созомен, описывая
события в Константинополе 12 июля 400 г., уделяют, как и комит
Марцеллин, внимание истреблению варваров, попытавшихся найти
убежище в церкви, и сожжению при этом самого храма. Правда,
оба церковных историка указывают, что это был арианский, гот-
ский храм. (Попутно замечу. что эта деталь ничуть не противо-
речит повествованию Зосима, не уточняющего конфессиональной
принадлежности сгоревшей церкви.) С другой стороны, Сократ и
Созомен пишут, что варваров перебили оставшиеся в городе импе-
раторские войска — по приказу василевса. Естественно, никакого
Готский заговор IV в.
93
святотатства в этом (очевидно, поскольку речь идет об уничтоже-
нии «варваров»-ариан, проявивших себя как враги государства) оба
историка не видят.
У Феодорита, чей труд исходит из иной (в данном случае) ис-
точниковой традиции, подобного сюжета нет. Центральная фигура
в его раскрытии церковной темы в рамках соответствующего рас-
сказа (как и эпизодов, с ним соседствующих, — Ibid., V, 27–36) —
Иоанн Златоуст. Правда, и в рассказе Созомена уделено почетное
место константинопольскому архиепископу, который в император-
ском дворце в присутствии Гайны энергично противостоит прось-
бе варвара выделить его единоверцам-арианам одну из столичных
церквей. Но у Феодорита подобное противостояние — основное в
описании «тиранических замыслов» Гайны. Более того, в отличие
от Созомена, Феодорит пишет также о прибытии Иоанна с посоль-
ством во Фракию к уже бунтующему Гайне и об уважительном при-
еме, оказанном добродетельному священнослужителю со стороны
варвара (Ibid., V, 33.2).
«Церковная история» Сократа подобных эпизодов не содержит,
более того — Иоанн Златоуст в его рассказе о мятеже даже не упо-
минается. Зато Сократ в качестве доказательства опеки Божьей по
отношению к Константинополю пишет о защите императорского
дворца от варваров Гайны отрядами ангелов «в виде вооруженных
воинов величественного роста»; именно это заставило Гайну изме-
нить план «заговора» и поспешить в храм апостола Иоанна, рас-
положенный за стенами столицы. Созомен изображает это событие
более реалистично — варвары пасуют перед «воинами огромного
роста», охраняющими дворец, а не перед ангелами; удаляется же
Гайна за город в церковь Иоанна Крестителя.
Что касается конфликта Гайны и Иоанна Златоуста по пово-
ду передачи «варварам»-арианам одной из столичных церквей, то,
поскольку этот спор занимает ведущее место в рассказе Феодори-
та и является заметной составляющей в рассказе Созомена, имеет
смысл обратить внимание на те его особенности, которые имеют от-
ношение к теме конфессиональной чуждости «варваров», — в том
виде, как эта тема преподнесена Марцеллином.
Прежде всего, по Созомену, после соглашения с императором
под Халкидоном и прихода Гайны в столицу свершилось «первое
безумное дело» — получение «варваром» командования над пехо-
той и конницей империи. Следующее, что он задумал, — «возму-
94
А.С. Козлов
щение кафолической церкви». Как следует из текста, форма это-
го «возмущения» — как раз просьба императору передать ариа-
нам один из столичных храмов. И только после неудачи подобной
попытки Гайна задумывает «нарушить клятву и разорить город».
Таким образом, по Созомену, конфессиональное столкновение при-
обретает решающее значение для драматического развития собы-
тий в Константинополе. Правда, историк не совсем уверен в моти-
вах борьбы Гайны за обладание арианами одной из церквей города:
«варвара» или подстрекали сторонники учения Ария, или им руко-
водило собственное честолюбие.
Феодорит намного смягчает описание поведения Гайны в этой
ситуации, выставляя, однако, в качестве мотива его требования за-
раженность арианской ересью и гордыню (Theod., V, 32). «Вар-
вар» в споре с Иоанном Златоустом прямо заявляет о принадлеж-
ности к иному конфессиональному сообществу и требует особого
храма, ибо совершил для римлян немало воинских подвигов. Ис-
торик не связывает неудачу Гайны в споре о храме с «давно заду-
манным» им мятежом, который был начат «по прошествии неко-
торого времени». Отсутствие заостренного негативизма в оценках
поступков «варвара» вполне соответствует крайне скупому описа-
нию мятежа у Феодорита, акценту на почтительном приеме Гайной
посольства Иоанна Златоуста и отсутствию в этой «Церковной ис-
тории» какой-либо информации о подавлении мятежа и гибели Гай-
ны. Иными словами, хотя рассказ Феодорита заметно отличается
по уровню антиварварской настроенности от повествования Сокра-
та и особенно Созомена — в рамках темы «варвары и православ-
ная церковь», — объем его внимания к подобной теме (в сравнении
с объемом всего сюжета, связанного с Гайной и его «варварами»)
несравненно больше. Данное обстоятельство дает основание пола-
гать, что со своим рассказом о «заговоре» труд Феодорита принад-
лежит к иной церковно-исторической традиции, нежели более близ-
кие в этом друг к другу произведения Сократа и Созомена.
Вне сюжета о «заговоре» термин «варвары» употреблен коми-
том Марцеллином только в эпизоде, рассказывающем о попытке
неких варваров, «взлелеянных священным городом», поджечь одну
из городских церквей (М.С.а.431.2). Из дошедших до нас источни-
ков перекличку с этим эпизодом можно найти только в одном из
рассказов «Церковной истории» Сократа Схоластика (Socrat., VII,
33). Cократ уточняет, что речь идет о варварах, являвшихся слу-
Готский заговор IV в.
95
гами некоего жестокого вельможи и попытавшихся найти убежище
в церкви. Они пробыли в храме много дней «с обнаженными ме-
чами» и в конце концов покончили с собой. Вся эта драма сопро-
вождалась осквернением церкви: «варвары» проникли в алтарь, а
потом одного из клириков убили, а другого ранили. Кощунствен-
ность поведения «варваров» для Сократа так же несомненна, как и
для Марцеллина.
Что касается civile bellum как явления, характеризующего дей-
ствия Гайны и «его варваров» в сочинении комита Марцеллина, то
и здесь церковные историки являются предшественниками «Хрони-
кона». Наиболее жестко о намерениях «варвара» пишет Феодорит,
согласно которому, Гайна — φρονήµατι τυραννικ κεχρηµένος, чело-
век, у которого сам император разглядел τ ν µελετωµένην τυραννίδα
(Theod., V, 32.1). У Сократа и Созомена взгляды на замысел Гайны
сходные, но чуть менее определенные, чем у Феодорита. С одной
стороны, по Сократу, Гайна повел свою армию вроде бы на Три-
бигильда, а на деле — «для целей задуманной тирании». С другой
стороны, Сократ говорит, что «варвар» старался πως ν φ αυτ
τ
Ρωµαίων ποιήσειε. Согласно Созомену, Гайна πεχείρησε τ ν Ρω-
µαίων ρχ ν φ αυτ ν ποιε ν, а после драматических событий в сто-
лице в июле 400 г. замышляет перейти Геллеспонт, предполагая,
что, овладев Малой Азией, легко подчинит «все народы Восточ-
ной империи». Правда, у Созомена, как уже отмечалось выше, есть
при описании уступок императора, сделанных Гайне, одна приме-
чательная оговорка: получение «варваром» власти над пехотой и
конницей империи (т. е. должности презентального магистра) — это
«первое безумное дело», «свершившееся согласно его желаниям».
Из раннесредневековых авторов, чьи сюжеты восходят к подоб-
ной позднеантичной политико-литературной традиции, наиболее
близкая Феодориту формулировка стремлений Гайны содержится
у Иоанна Антиохийского, согласно которому «варвар» намеревался
управлять войсками таким образом, чтобы «завладеть самой импе-
раторской властью».
Такого рода суждения, восходящие, скорее всего, к актуальной
полемике времен «заговора» (о которой писали И. Фогт, И. Штра-
уб и А. Липпольд) и находящие параллель в приписывании вар-
варским вождям, вторгавшимся в империю, плана всеми средства-
ми строить римлянам козни до тех пор, «пока не завладеют всей
их страной», скорее всего, являлись отражением достаточно рас-
96
А.С. Козлов
пространенного топоса. Что же касается Феодорита, то он, будучи
сосредоточен в рассматриваемом сюжете прежде всего на фигуре
Иоанна Златоуста, лишь в самых общих словах пишет о «давно
задуманной тирании» Гайны, о каком-то его «замысле»( γνώµη),
которого боялись «начальствующие и подчиненные» ( ρχοντες κα
ρχόµενοι) в империи (Theod., V,32.9), — причем именует его «вели-
кодоблестным человеком» (τ ν µέγαν. . . ριστέα), которого, однако,
не побоялся архиепископ Иоанн (Ibid. V, 33.2).
И Сократ, и Созомен представляют описываемый кризис как
противостояние, наряду с прочим, между «варварами» и римля-
нами. По Сократу, после появления войска Гайны во Фригии рим-
ляне устрашились численности его «варваров» и угрозы для бога-
тых восточных провинций. После первой неудачной атаки на импе-
раторский дворец в столице Гайна вспоминает, что большая часть
«римского войска» в городе отсутствует. План, составленный им
после этого, представляется Гайне «гибельным для римлян». При
переправе «варваров» Гайны к Лампсаку «римляне, удобно плава-
ющие на кораблях», истребили многих из них. Фравитта, воевав-
ший с Гайной, «пользовался великим расположением римлян».
Созомен, начиная рассказ о Гайне с характеристики его варвар-
ского происхождения, пишет, что тот в свое время «перебежал к
римлянам». Именно на это, наряду с прочим, указывает мятежнику
во время спора с ним Иоанн Златоуст, напомнивший также о клятве
«варвара» императору Феодосию «благоприятствовать римлянам».
В открытой войне с Гайной, согласно Созомену, «римляне пользо-
вались Божьей помощью».
У Феодорита такого рода противопоставление при описании
кризиса не констатируется, что можно рассматривать как еще
один способ историка смягчить τ ν πάλαι µελετηθε σαν. . . τυραννίδα
(Theod., V, 32.8) по ее уровню.
В целом, и это очевидно, и Сократ и Созомен представляют в
рассматриваемом сюжете противостояние «варваров» и «римлян»
как явление очень важное, но вполне рядополагаемое противостоя-
нию «варваров»-ариан и православной церкви, на прерогативы ко-
торой такие «варвары» способны покуситься. В констатации по-
добной возможности к своим коллегам по жанру присоединяется
Феодорит. Подобный подход к материалу вполне созвучен манере
комита Марцеллина, но совершенно чужд Синесию и Зосиму, для
Латиняне в письмах Михаила Хониата
97
которых главное в изображении «величайшей опасности для импе-
рии» — противоборство «римского» и «варварского».
А.М. Крюков
(Москва)
Оценка латинского владычества
в письмах Михаила Хониата∗
На протяжении б´ольшей части истории империи ромеев пред-
ставители образованной элиты византийского общества с трудом
могли помыслить для себя возможность существования вне пре-
делов своего государства. Мало что изменил в этом отношении и
IV Крестовый поход: большинство переживших катастрофу интел-
лектуалов в конце концов смогло найти пристанище при дворах Ни-
кеи или Арты, откуда можно было по-прежнему смотреть на «вар-
варов» как на представителей хоть и опасно приблизившегося, но
всё же внешнего мира. О восприятии же новых политических ре-
алий теми людьми, кто, будучи застигнут бурей латинского наше-
ствия, оказался перед необходимостью налаживать отношения с за-
воевателями, мы знаем не так много. Именно с этой точки зрения
представляют особый интерес произведения митрополита Афин-
ского Михаила Хониата, который, лишившись в 1205 г. своей ка-
федры, тем не менее вынужден был до конца жизни остаться в пре-
делах покоренной латинянами Эллады.
Нет ничего удивительного в том, что письма Михаила, написан-
ные после этой даты, пестрят упоминаниями о новых хозяевах, ко-
торых наш автор знает под двумя именами: «латиняне» (Λατ νοι)
и «италийцы» ( Ιταλοί). Казалось бы, первое из этих обозначений
должно обладать более широким смыслом, однако анализ источни-
ка приводит скорее к обратному выводу. В тех случаях, когда име-
ются в виду конкретные люди, Михаил Хониат чаще говорит о «ла-
тинянах»: «Латинянин, одолживший деньги монаху Петру, вдруг
потребовал их обратно»[No 106:36]1; «Некоторые из латинян и ро-
меев» полагают, что митрополит Афинский накопил много сокро-
вищ [No 156:24]. Напротив, термин Ιταλοί всегда используется во
множественном числе и как правило — в собирательном значении:
именно его Михаил употребляет даже в том единственном случае,
∗Исследование осуществлено в рамках проекта РГНФ № 04–01–00212а.
98
А.М. Крюков
когда высказывается по поводу западного учения об исхождении
Святого Духа [No 173:66].
Среди характеристик, которыми наделяются «италийцы», по-
жалуй, преобладают две: жадность и необразованность (варвар-
ство). По-видимому, эти качества связаны между собой: завоева-
тели, не будучи способными постичь написанного в некогда собран-
ных митрополитом Афинским книгах, тем не менее стремятся на-
житься на их продаже [No 146:21–27]; в другом месте уствержда-
ется, что они не только «говорят на варварском языке» (βαρβα-
ροφώνους), но и «превратили почитание Христа (τ ν το Χριστο
λατρείαν) в служение золоту (χρυσολατρείαν) [No 148:31–32].
Для обозначения латинского правления в целом в словаре Хони-
ата используется, в сущности, единственное, но зато исключитель-
но емкое слово: «тирания» (τυραννίς). Данный термин уже сам по
себе несет достаточный отрицательный заряд, ибо вызывает в па-
мяти соответствующие характеристики тирании в произведениях
античных авторов, например, высказывание Демосфена о том, что
«для демократических государств тирания есть что-то не внушаю-
щее доверия»[No 105:9]2. Дополнительно латинская тирания может
характеризоваться как варварская и иноплеменная ( λλόφυλος); ей
свойственны ненависть к образованию (µισόλογος) и премудрости
(µισοσοφία), так что, по мнению Хониата, с нею не может сравнит-
ся даже правление Писистрата, тридцати тиранов или македонян
[No 132:74]. Антитезой тирании, естественно, является свобода: по-
средством Феодора Ласкаря Господь сохранил вверенный тому мир
«свободным от италийского рабства» [No 179:8]; почти в тех же вы-
ражениях наш автор характеризует заслуги правителя Эпира Фео-
дора Дуки [No 165:6]. Поэтому заслуживает уважения севаст Хал-
куци, «как никто другой, ненавидящий латинян и преданный ро-
мейской державе, который, не будучи долее в состоянии сносить
дерзость латинской тирании, оставил всё свое имущество, детей,
отечество, родственников, предпочитая. . . находиться в пренебре-
жении в чертогах ромейского царства, нежели оставаться на ро-
дине, угнетаемой тиранами, и жить под рукой латинян» [No 136:25–
30]. Самому Хониату, как известно, сделать этого так и не удалось.
Спрашивается, усматривает ли Хониат у латинян какие-либо
положительные качества? Да, но лишь в том случае, если эти ка-
чества необходимо поставить в пример кому-либо из соотечествен-
ников. Еще задолго до латинского завоевания Афинский митропо-
Греки в Южной Италии XI в.
99
лит ставил кельтов, германцев и италийцев, которых «можно ви-
деть благопристойно рассуждающими и в порядке ведущими со-
брание» в пример мятежным жителям Эврипа на Эвбее. Что же до
латинского правления, то и оно кажется умеренным в сравнении с
властью еще худшего тирана — Льва Сгура: «Ибо он служит оправ-
данием италийцев, потому что в сравнении с его жестокостями со-
вершенные ими более человеколюбивы, так что иноплеменники вы-
глядят более кроткими и во всех отношениях снисходительными к
ромеям, нежели этот их соплеменник» [No 100:197–199].
Приведенные оценки латинян в сущности очень близки к тради-
ционным представлениям образованных византийцев о «варварах»,
хотя звучат куда эмоциональнее обычного, ибо подкреплены почти
ежедневным общением с завоевателями. Таким образом, реакцию
Михаила Хониата на латинское завоевание можно охарактеризо-
вать как своего рода «внутреннюю эмиграцию», при которой ав-
тор, даже не имея возможности покинуть покоренную «варварами»
страну, всё же не принимает их владычества, находя свое утеше-
ние в вестях об успехах правителей греческих государств: «А самое
необыкновенное и достойное изумления в том, что и мы, находя-
щиеся под гнетом тирании, испытываем немалое утешение, издале-
ка наблюдая за тем, как самодержец украшается многочисленными
трофеями» [No 171:13–16].
Примечания
1 Письма Михаила Хониата цитируются нами по изданию: Michaelis Choniatae
Epistulae / recensuit F. Kolovou. Berolini, Novi Eboraci, 2001 (Corpus fontium historiae
Byzantinae. Vol. XLI). При ссылках указывается номер письма и номер строки.
2 Dem. Olynth. 1, 5; русский перевод: Демосфен. Речи. М., 1995. Т. III. С. 17.
М.А. Курышева
(Москва)
Греки и греческая церковь
в Сицилии и Южной Италии XI в.∗
Изучение истории существования греческой церкви в Италии в
эпоху глубинных трансформаций как на Востоке, так и на Западе
приводит к рассмотрению следующих явлений: наличие греческого
населения в Южной Италии и Сицилии, существование греческой
∗Исследование осуществлено в рамках проекта РГНФ № 04–01–00212а.
100
М.А. Курышева
церкви и их связи с византийским господством в регионе, которое
пало в середине XI в. в связи с норманнским завоеванием.
Греческое население в Италии проживало не только в преде-
лах Византийской империи, но и на землях, находившихся под вла-
стью мусульман (на о. Сицилия), лангобардов (в континентальной
Италии) и норманнов. Объединяющим фактором в данном случае
служило лишь то обстоятельство, что в IX–XI вв. все эти терри-
тории подчинялась в церковном отношении Константинопольской
патриархии. Тем не менее, связь между «эллинизмом» и византий-
ским присутствием все-таки наличествует: именно Империя предо-
ставляла грекам средневековой Италии их церковных деятелей и
гарантировала их право. Таким образом, невозможно определять
эллинизм в Италии как чисто политический феномен. Как и дру-
гие этносы византийской провинции, греки выделялись своим язы-
ком и своей культурой, а также своим церковным обрядом и сво-
им правом; наконец, они занимали некоторую территорию, на ко-
торой могли свободно осуществлять присущие им формы жизни.
Не столько разделение церквей 1054 г., сколько новый облик за-
падной церкви, сплотившейся под эгидой Рима, а также включение
этих районов в состав латинского Запада (с норманнским завоева-
нием середины XI в.) привели к тому, что греческая церковь этого
региона сохранилась только в Южной Италии.
В настоящем сообщении будет предпринята попытка показать,
что, вопреки схизме и приходу норманнов (ставших вассалами пап-
ского престола), греческая религиозная жизнь в Южной Италии
процветала. Известна деятельность митрополита Ипатия из Отран-
то, Стефана из Реджо, митрополитов Василия и Иоанна из Санта
Северины, Луки из Бова, митрополита Отранто, св. Луки из Капо
Ризуто и др. Культура греческого языка, отразившаяся в литера-
туре того времени, а на повседневном уровне в составлении много-
численных документов сохранившихся южноитальянских архивов,
была высока вплоть до начала XIII в. (итало-греческий монах в Рос-
сано Филагато из Черами (Керамевс), и Евгений Амират, высший
официал при Палермском дворе, переводчик с арабского на гре-
ческий и с греческого на латинский языки, и другие их современ-
ники). Многие высшие чиновники норманнского государства бы-
ли греками и сохраняли тесную связь с византийской традицией
(некоторые из них принадлежали в прошлом к числу византийских
официалов). Различные стороны государственной жизни направ-
Латиняне в оценках византийских интеллектуалов. . .
101
лялись греками (адмирал Христодул, адмирал Георгий Антиохий-
ский, ктитор церкви Марторана (Санта Мария дель Аммиральо) в
Палермо, знаменитой своими мозаиками).
Т.В. Кущ
(Екатеринбург)
Латиняне в оценках византийских
интеллектуалов прозападного направления
После событий 1204 г. в сознании византийцев глубоко укорени-
лось враждебное отношение к Западу. Историческая память во мно-
гом определила настороженность и предвзятость поздневизантий-
ского социума к латинянам, которых продолжали отождествлять
с варварами. Тем не менее, на фоне всеобщей нелюбви к Западу
появляется течение, которое было ориентировано на сближение с
латинянами.
Латинофильское направление, которое заявило о себе особенно
отчетливо со второй половины XIV в., было своего рода ответом
на распространение исихазма. Сторонниками прозападного тече-
ния были преимущественно представители интеллектуальных кру-
гов, интерес которых к Западу базировался на изучении трудов за-
падных авторов, прежде всего сочинений Фомы Аквинского. Посте-
пенно это течение приобрело и политическую направленность: спа-
сение империи в условиях нарастающей турецкой угрозы усматри-
вают в союзе с западными правителями и папством. По убеждению
латинофилов, только совместными усилиями, прежде всего орга-
низацией крестового похода, можно было остановить продвижение
турок. Представители этого направления были весьма влиятельны
в империи в силу своей близости ко двору, особенно в правление ви-
зантийского императора Мануила II Палеолога, который разделял
подобные умонастроения.
В эпистолярных сочинениях византийских авторов пролатин-
ского направления (Димитрий Кидонис, Мануил Калека, Мануил
Хрисолора, Мануил II Палеолог) содержатся замечания относи-
тельно Запада и европейцев, которые носят оценочный характер.
Анализ этих высказываний позволяет говорить о неоднозначном
отношении к латинянам даже среди тех, кто демонстрировал свое
расположение к западным соседям. Несмотря на признание запад-
ной культуры и богословия, на стремление к более тесному культур-
ному сближению, на готовность пойти на уступки в вопросах веры,
102
Г.Е. Лебедева, В.А. Якубский
представители прозападного течения в своих оценках подчас ру-
ководствовались традиционным подходом ко всем невизантийцам,
называя в рамках старой фразеологии латинян варварами, подчер-
кивая свое снисходительное отношение к ним, проявляя политиче-
ский снобизм.
Таким образом, даже те, кто заявлял о своей толерантности к
латинянам, оказывались под влиянием идеологического и психоло-
гического стереотипа в отношении к Западу. Это определило двой-
ственность оценок византийских авторов прозападного крыла, ко-
гда признание равенства и возможности партнерства с латинянами
сочетается порой с нескрываемым высокомерием и пренебрежением
по отношению к ним.
Г.Е. Лебедева, В.А. Якубский
(С.-Петербург)
О.А. Добиаш-Рождественская
как историк крестовых походов
В трудах российских медиевистов 20–30-х гг. XX в. крестонос-
ная тематика занимала сравнительно мало места. Однако подход
историков к ней весьма показателен для своей эпохи. Авторское
восприятие крестоносных экспедиций (в том числе — IV Кресто-
вого похода, всегда вызывавшего самые острые споры), истолкова-
ние их мотивов и результатов — всё это наглядно характеризует
позиции отдельных историков и целых научных школ и течений. Те
отклики, какие получили эти труды как у современников, так и —
со временем — у историографов, тоже дает благодарный материал
для характеристики движения отечественной исторической мысли
ХХ века.
Историческую продукцию послереволюционных лет принято
было делить на две противопоставляемые друг другу группы, ори-
ентируясь при этом на методологию. В первую, пользовавшуюся
благорасположением властей, попадали работы (за редким исклю-
чением — лишь сочинения популяризаторского или пропагандист-
ского толка), которым был свойственен разоблачительный пафос
в отношении религии и духовенства. Их авторы, причисляя себя
к марксистам, по поводу и без повода апеллировали к цитатам из
произведений основоположников этого учения. Вторая же группа
включала в себя труды ученых старой школы, которые предста-
вителями первого из направлений — в зависимости от установок
О.А. Добиаш-Рождественская. . .
103
свыше и от личного темперамента — либо беспощадно клеймились,
либо снисходительно признавались не лишенными познавательно-
го интереса.
В интересующем нас вопросе старую, домарксистскую школу
наиболее ярко представляла О.А. Добиаш-Рождественская (1874–
1939). Ученица и во многом последовательница И.М. Гревса, она
в своих культурологических изысканиях и до 1917 г. обращалась к
истории крестовых походов. На грани двух социальных эпох увиде-
ла свет ее книга «Эпоха крестовых походов (Запад в крестоносном
движении» (Пг., 1918). За ней последовали «Западные паломниче-
ства в средние века» (Пг., 1924), «Крестом и мечом: Приключения
Ричарда Львиное Сердце» (Л., 1925). Научно-популярные по сво-
ей форме, книги демонстрировали отнюдь не поверхностное знание
предмета, но своей явной симпатией к крестоносному движению,
желанием разобраться в душевных порывах людей Средневековья
они тогда раздражали многих. В этом виделся чуть ли не прямой
вызов новым веяниям в историографии, какие олицетворял, напри-
мер, Н.Н. Розенталь. Тоже, как и Добиаш-Рождественская, ученик
И.М. Гревса, он, увлекшись социологическими схемами в духе то-
гдашнего понимания марксизма, уверенно увязывал крестовые по-
ходы с экспансией торгового капитала.
Подобное разделение историков на категории, стоит напомнить,
более чем условно. Столь подчеркиваемые партийной печатью раз-
личия в методологии на практике постоянно отступали на задний
план перед соображениями злободневной политики. В итоге рев-
ностные изобличители идеалистических концепций порой сами ока-
зывались повинны в еще более тяжких грехах. С середины 1930-х
гг. обвинения в политических ошибках стали вдвойне опасными. На
себе это испытал тот же Н.Н. Розенталь. Назначенный в 1934 г. за-
ведующим кафедрой истории средних веков только что возрожден-
ного исторического факультета Ленинградского университета, он
уже через полгода был изгнан из ЛГУ, когда его покровителя, де-
кана истфака Г.С. Зайделя арестовали как врага народа.
По иронии судьбы О.А. Добиаш-Рождественская, которую пре-
успевавшие коллеги, историки новой формации долгие годы трети-
ровали, упрекая в идеализме, непонимании законов истории и пр., к
этому времени добилась признания — правда, скорее как архивист
и палеограф. В посвященных ей биографических очерках советский
период в жизни выдающегося ученого предстает иногда в несколько
104
Г.Е. Лебедева, В.А. Якубский
приглаженном виде, тогда как ее взаимоотношения с новой властью
не всегда бывали гладкими. Но всё-таки она имела возможность
работать в Отделе рукописей Публичной библиотеки, вести заня-
тия со студентами. В 1929 г. ее избрали членом-корреспондентом
АН СССР.
Все эти годы она вновь и вновь возвращалась к истории кресто-
вых походов. При этом центр тяжести всё больше сдвигался в сто-
рону источниковедения. Об этом в частности, свидетельствуют хра-
нящиеся в ее личном фонде ОР РНБ конспекты лекций по истории
средних веков и по источниковедению западного Средневековья. На
основании последних О.А. Добиаш-Рождественская в середине 30-
х гг. XX в. подготовила большую статью, оставшуюся в рукописи и
опубликованную полвека спустя Б.С. Кагановичем. Из статьи вид-
но, что нападки критиков не заставили исследовательницу ради-
кально пересмотреть свой взгляд на крестоносную проблему. По-
прежнему она была склонна опоэтизировать «приподнятое и возбу-
жденное настроение участников «необычайного подвига», пережи-
тые ими изумительные впечатления, освобождение от привычных
условий жизни и привычных связей». В то же время, восхищаясь
крестоносными хрониками и связывая с ними нарождение «ново-
го типа историка, гораздо более живого и, главное, независимого»,
Добиаш-Рождественская тщательно разрабатывала и уточняла ге-
неалогию этих хроник, сопоставляла их с другими видами источни-
ков. К великому сожалению, до нас дошла лишь часть сделанных
ею наблюдений.
Ее положение в советской исторической науке было достаточно
двусмысленным. С одной стороны — «первая в России женщина-
магистр, а затем и доктор всеобщей истории» и другие лестные эпи-
теты. К тому же она, в отличие от своего старого друга Д.М. Пет-
рушевского, стояла в стороне от дискуссий о неокантианстве и
иных абстрактных материях и даже старалась себя убедить (труд-
но сказать, с каким успехом) в разумности происходивших в стране
политических перемен. С другой — «методологические установ-
ки автора делают его выводы и оценки совершенно неприемле-
мыми для марксиста». Цитата, взятая из «Историографии сред-
них веков» О.Л. Вайнштейна, адресована исследованиям Добиаш-
Рождественской о культе св. Михаила. О ее работах на тему кре-
стовых походов Вайнштейн — с 1935 г. заведующий кафедрой ис-
тории средних веков ЛГУ, под чьим началом ряд лет работала
О.А. Добиаш-Рождественская. . .
105
О.А. Добиаш-Рождественская — предпочел в 1940 г. вовсе не упо-
минать. Многие годы спустя, в «Истории советской медиевистики»
(Л., 1968), он скажет, что они «всё же не дают верной картины рас-
сматриваемых явлений», поставив в вину автору идеализм и неоро-
мантизм. А неоромантизм, по его же словам (правда, произнесен-
ным по другому, не связанному с автором «Эпохи крестовых похо-
дов», поводу) был не менее реакционен, чем романтизм просто.
Возникала странная ситуация — впрочем, в ту пору нередкая,
почти стандартная: за ученым признавались и эрудиция, и иссле-
довательский талант, но напрочь отвергались результаты его изыс-
каний. Именно отвергались, а не опровергались. У марксистов-
ортодоксов — даже у таких эрудированных, как О.Л. Вайнштейн —
не доставало знания источников, не хватало аргументов по суще-
ству дела, и они больше исходили из априорных посылок (если не
из высказываний классиков марксизма-ленинизма). Показательно,
что, работая в послевоенные годы над фундаментальной «Западно-
европейской средневековой историографией» (М., Л., 1964) и оста-
навливаясь на тех крестоносных хрониках, какие в свое время изу-
чала Добиаш-Рождественская, Вайнштейн так и не вступит в пря-
мую полемику с ней.
Особый случай — соотношение между «Источниковедением за-
падного Средневековья» О.А. Добиаш-Рождественской и книгой ее
ученицы и последовательницы А.Д. Люблинской «Источниковеде-
ние истории средних веков» (Л., 1955), где специальная глава по-
священа источникам по истории крестовых походов. Преемствен-
ность между ними и в интересующем нас аспекте бесспорна, но бро-
саются в глаза также и существенные различия — различия явно в
пользу книги 1955 года. Созданному в 30-х годах XX в. очерку еще
не хватало внутренней цельности, изложение оставалось фрагмен-
тарным, эмоции порой заслоняли собой анализ — короче говоря,
при всех своих достоинствах очерк отражал уровень отечественной
медиевистики той поры, когда еще не созрели условия для источ-
никоведческого синтеза.. Очевидно, и эти обстоятельства имела в
виду А.Д. Люблинская, всегда с огромным пиететом отзывавшаяся
о своей наставнице и тем не менее утверждавшая, что историче-
ские концепции О.А. Добиаш-Рождественской «принадлежат без-
возвратно ушедшему в прошлое этапу развития русской медиеви-
стики». Попытка Б.С. Кагановича опровергнуть это утверждение,
106
А.М. Лидов
пусть и продиктованная самыми благими намерениями, всё же, ду-
мается, несостоятельна.
Трактовка истории крестовых походов в советское время служи-
ла наглядным показателем степени методологического давления и
общей тенденции развития советской исторической науки. Красно-
речивы в этой связи оценки работ О.А. Добиаш-Рождественской о
крестовых походах, даваемых известным специалистом в этой об-
ласти М.А. Заборовым. В 1951 году М.А. Заборов писал, «. . . что
несмотря на довольно интересный фактический материал, рабо-
ты О.А. Добиаш-Рождественской о крестовых походах являются
совершенно чуждыми марксизму и для нас абсолютно неприем-
лимыми», а оценка 1966 года звучит так: «Лекции О.А. Добиаш-
Рождественской о крестовых походах содержат ценный материал,
в известной мере самостоятельно ею разработанные источниковед-
ческие и историографические положения и разделы. По своей на-
учной обстоятельности и углубленности они могут быть отнесены к
числу наиболее солидных спецкурсов по данной проблематике, чи-
тавшихся в начале XX века в русской высшей школе». Различия в
оценках отражают в конечном счете изменения, которые происхо-
дили в политической жизни страны.
Тема крестовых походов в наименьшей мере поддается расшиф-
ровке как историко-культурное явление и в частности как феномен
человеческого духа, высшего его взлета с помощью марксистской
теории.
Те увлечения, которые допускала О.А. Добиаш-Рождественская
в изучении крестоносной тематики, были другого рода, чем про-
диктованные социологическим схематизмом, лишенные творческо-
го полета и размаха суждения ее критиков. Даже в ошибках ее су-
ждения зачастую оказывались значительнее, чем положения ее оп-
понентов.
А.М. Лидов
(Москва)
Великая Схизма и византийская иконография
Проблема окончательного разделения западной и восточной
традиций христианского искусства является одной из наиболее
важных в истории средневековой культуры. Почему в одном слу-
чае возник художественный язык Ренессанса, в другом — сложи-
Великая Схизма и византийская иконография
107
лась замкнутая в себе художественная система, практически не из-
менявшаяся на протяжении столетий и оказавшаяся не восприим-
чивой к влияниям новоевропейского искусства? Эта проблема при-
надлежит к числу наименее изученных. Внимание исследователей в
несравненно большей степени было обращено на конкретные приме-
ры взаимовлияний Византии и Латинского Запада, тогда как более
принципиальный вопрос о различии подходов и образных систем
оказался как бы в стороне.
Понятно, что процесс разделения не был единовременным и
находился под воздействием целого ряда факторов. Однако неко-
торые исторические явления оказали решающее влияние, способ-
ствовали тому, что накапливавшиеся столетиями многочисленные
историко-культурные особенности в определенный момент оформи-
лись в различные символические системы. Согласно гипотезе, ле-
жащей в основе настоящего доклада, таким важнейшим фактором
была богословская полемика в связи с Великой Схизмой 1054 года.
Может быть показано, что именно с XI века различие в ико-
нографических программах Востока и Запада приобретают прин-
ципиальный характер. Классические примеры храмовой декора-
ции предшествовавшей эпохи (Сан Витале в Равенне, Санта Ма-
рия Антиква в Риме, Санта Мария в Кастельсеприо) приналежат
к еще единой традиции, при всем разнообразии конкретных вари-
антов. Однако в византийских иконографических программах се-
редины XI века (кафедральные соборы в Охриде и Киеве) появля-
ются новые темы, отсутствующие в храмовой декорации латинско-
го Запада.
В докладе предполагается последовательное рассмотрение этих
новых тем, объединенных, на наш взгляд, единым замыслом1. Глав-
ным византийским нововведением было появление сцены «Прича-
щения апостолов» в среднем регистре алтарной апсиды, создавшего
новый символический центр в системе росписей. Сцена представля-
ла Христа-первосвященника, свершающего литургию и причаща-
ющего апостолов в алтаре небесного храма. В XI веке под «При-
чащением апостолов» в нижнем регистре алтарной апсиды утвер-
ждается ряд изображений святых епископов, в центре которого,
как правило, были показаны создатели литургии Василий Вели-
кий и Иоанн Златоуст. Около середины XI века возникает акценти-
рованно литургический вариант этой темы — сцена «Служба свя-
тых отцов», представляющая епископов в трех-четвертном пово-
108
А.М. Лидов
роте к алтарю, с раскрытыми литургическими свитками в руках.
Как было показано в статьях автора доклада, в программах сере-
дины XI века появляются и новые иконографические типы Христа,
такие как «Христос-священник» или «Христос-архиерей, освяща-
ющий храм»2. Начиная с середины XI в., огромное значение как
в храмовой иконографии, так и в иллюминированных рукописях
приобретает тема полиморфизма Христа, который одновременно
изображается в разных демонстративно сопоставленных изводах:
Пантократор, Ветхий деньми, Еммануил, Мандилион, Керамион и
другие3. Число новых черт не исчерпывалось названными темами,
но они определяли пафос изменений. В целом, можно говорить об
особой литургической редакции иконографических программ, воз-
никшей в среде константинопольских богословов в середине XI века
и ясно отличившей византийскую храмовую иконографию от ла-
тинской. Такая редакция, несколько неожиданная в эпоху, когда
сама литургия уже долгое время существенно не менялась, нахо-
дит объяснение в истории схизмы 1054 года.
Как известно, главной темой богословской полемики стал во-
прос об опресноках — использовании квасного или пресного хлеба в
Евхаристии, ни раньше, ни позже не приобретавший такого исклю-
чительно важного значения. Византийские богословы рассматри-
вали латинское причащение опресноками как порочное следование
иудейскому обряду и строили свою защиту квасного хлеба на осно-
вополагающем тезисе об особом новозаветном священстве Христа,
превышающего и отрицающего священство ветхозаветное. Мысль
о священстве в построениях православных богословов увязывалась
с другим фундаментальным тезисом о неразрывном единстве Св.
Троицы и Евхаристической Жертвы, которое, по мысли византий-
цев, было разрушено латинянами. Вероятно, именно эти идеи легли
в основу новой официальной образной системы. Ее значение не ис-
черпывается актуальной полемикой, она отразила значительно бо-
лее глубокий процесс самоидентификации православия внутри хри-
стианской церкви и желание иконографически представить образ
истинной веры.
Важнейшим документом, подтверждающим правомерность
предложенной интерпретации, является программа росписей Со-
фии Охридской, которая справедливо рассматривается как важ-
нейший рубеж в истории византийской храмовой иконографии.
Программа содержит большое число редких и даже уникаль-
Георгий Трапезундский о роли Великой Схизмы
109
ных особенностей, еще не получивших убедительного объяснения.
Принципиальное значение имеет тот факт, что наиболее вероятным
составителем иконографической программы был Лев, архиепископ
Охридский в 1037–1056 годах. Он известен как один из инициато-
ров и главных идеологов схизмы 1054 года, с его послания к Иоан-
ну Транийскому начался открытый конфликт между Востоком и
Западом. Рассмотренная в реальном историческом контексте ико-
нографическая программа Софии Охридской может быть проана-
лизирована как своеобразный богословский трактат архиепископа
Льва на актуальную тему и важнейший исторический источник, су-
щественно обогащающий наши знания о схизме 1054 года.
Примечания
1 Реконструкции этого замысла посвящена наша работа: Лидов А.М. Схизма и
византийская храмовая декорация // Восточнохристианский храм. Литургия и ис-
кусство / Ред.-сост. А.М. Лидов. СПб., 1994, с.17–35
2 Лидов А.М. «Христос-священник» в иконографических программах XI–XII ве-
ков // ВВ. 55 (1994). С. 187–192; Лидов А.М. Образ «Христа-архиерея» в иконо-
графмческой программе Софии Охридской // Зограф, 17 (1986), с.5–20 ( Византия
и Русь. М., 1989. С. 65–90)
3 Лидов А.М. Образы Христа в храмовой декорации и византийская христология
после Схизмы 1054 года // Древнерусское искусство. Искусство Византии и Древней
Руси. К столетию А.Н. Грабара (1897–1997). СПб., 1999
К.И. Лобовикова
(Екатеринбург)
Георгий Трапезундский о роли Великой Схизмы
в истории Византийской империи
Византийцы считали военные неудачи и гибель Византии карой
Божией за многочисленные грехи христиан. Такое объяснение ста-
ло общим местом в хоре голосов, оплакивающих бедственное по-
ложение империи, а затем и ее крах. Еще патриарх Афанасий I в
начале XIV в. призывал византийцев покаяться в грехах, так как
только истинное покаяние могло помочь жителям империи отра-
зить натиск турок.
Оригинальное объяснение причины гибели Византии предлага-
ет нам Георгий Трапезундский (XV в.). В трактате «О вечной сла-
ве самодержца и его мировом господстве» (1466 г.) Георгий утвер-
ждал, что византийцы были наказаны Богом за церковный раскол,
который они сами и спровоцировали1.
110
К.И. Лобовикова
С точки зрения Георгия Трапезундского, преемники Констан-
тина Великого благополучно правили империей, пока не решили
разделить единую Церковь. Он винит в церковном расколе именно
правителей Византии. По мнению Георгия, они нарушили важный
закон, согласно которому самодержец, подражая Богу, единому в
Троице, должен объединить на земле «одну веру, одну Церковь, од-
но царство»2.
Для наказания виновных в церковном расколе восточных схиз-
матиков, патриархов и всего царства Константина Бог возвысил
учение Магомета. Поэтому восточная Церковь исчезла, а Византия
была погублена мусульманами3.
Итак, с точки зрения Георгия, восточные схизматики потеряли
свое царство с того самого момента, когда они разделили Церковь4.
Концепция Георгия оформлялась постепенно и имела свою пре-
дысторию. Летом или ранней осенью 1437 г., то есть накануне
Ферраро-Флорентийского собора, Георгий написал византийскому
императору Иоанну VIII Палеологу письмо, в котором предупре-
ждал его, что если уния Церквей не будет достигнута, то и Вос-
точная, и Западная Церкви обречены на разрушение5. Таким обра-
зом, для Георгия церковный раскол опасен для обеих Церквей. Эту
мысль Георгий повторил в 1466 г. в уже упомянутом трактате «О
вечной славе самодержца и его мировом господстве», отметив, что
только церковное единовластие ведет к спасению Церкви.
Зимой этого же года Георгий написал похвальную речь папе Ев-
гению IV6. Автор сравнивал римского папу с Моисеем, а греков (то
есть византийцев) с египтянами. Греков, также как и египтян, де-
сять раз поразили моры. Если греки своей схизмой поддерживают
мусульман, то Евгений IV, достигнув унии, нанесет сокрушитель-
ное поражение мусульманам7.
В другом трактате, написанном около 1440 г. и посвященном
объяснению второго Послания Фессалоникийцам, Георгий утвер-
ждает, что папа Евгений IV как глава imperium Romanum привел
греков в Обетованную Землю Церкви после 500 лет скитаний в пу-
стыне церковного раскола8. Автор продолжает сравнение римского
папы с Моисеем, а византийцы выступают теперь в роли евреев.
Наконец, в 1457 г., уже после подписания текста унии, когда ее
провал был очевиден, Георгий посылает священству Крита трактат
в поддержку миссии папского инквизитора Симона9.
Симон был послан на Крит, чтобы добиться выполнения грека-
Георгий Трапезундский о роли Великой Схизмы
111
ми обещаний, данных на соборе во Флоренции. Он убеждает свя-
щенников Крита признать главенство римского папы и принять
filioque. Дж. Джил считает трактат Георгия примером удачной про-
поведи, приспособленной к религиозному менталитету византий-
цев. Именно недостаток таких проповедей, с точки зрения ученого,
привел к тому, что уния не была достигнута.
Таким образом, Георгий выступает как преданный апологет За-
падной Церкви и последовательный сторонник идеи единства «ве-
ры, Церкви и империи». Хотя итогом Ферраро-Флорентийского со-
бора стало подписание унии, византийцы не приняли ее. Поэто-
му папа Евгений IV, согласно логике Георгия, не стал избавите-
лем, способным восстановить утраченное единство «веры, Церкви и
империи». Отвергнув унию, византийцы потеряли свой последний
шанс. В 1453 г. Византия прекратила свое существование. Кто же
теперь должен был осуществить спасительное единство? Георгий
полагал, что эту миссию должен выполнить Завоеватель Констан-
тинополя Мехмед II, но только при условии присоединения послед-
него к христианской вере.
Таким образом, великая схизма, с точки зрения Георгия Трапе-
зундского, сыграла решающую роль в судьбе Византии. Она ста-
ла причиной многих бед, кроме того, поскольку византийцы упор-
ствовали в своем нежелании принять унию, следствием схизмы ста-
ло уничтожение восточной Церкви и исчезновение Византийской
империи.
Примечания
1 См.: Collectanea Trapezuntiana: texts, documents and bibliographies of George of
Trebizond / Ed. J. Monfasani. N. Y., 1984. Р. 528–560.
2 Ibid. P. 528–529.
3 Ibid. P. 529–530.
4 Ibid. P. 530–531.
5 PG. CLXI. 905 C.
6 Monfasani J. George of Trebizond. P. 34–35.
7 Ibidem.
8 Ibid. P. 50.
9 PG. CLXI. 829–868.
112
О.В. Лосева
О.В. Лосева
(Москва)
«Латиняне» в проложном сказании 9 мая∗
К числу наиболее прозападных произведений древнерусской ли-
тературы, бесспорно, относится цикл, посвященный перенесению
мощей святителя Николая Чудотворца из Мир Ликийских в Бари
(1087). Отношение к похищению и похитителям православной свя-
тыни спустя 33 года после Великой схизмы 1054 г. более чем снис-
ходительное, и совершившееся событие преподносится как законо-
мерное и даже благословенное. Вопреки византийским представле-
ниям о том, что перенесенные на Запад святыни утрачивают свою
чудотворную силу1 (как впрочем и симметричным западным, хотя
и чуть более поздним, свидетельствам) автор службы 9 мая, состав-
ленной на Руси в конце XI в., придает перенесению мощей Святите-
ля миссионерский, просветительный характер: «Пастырь Христова
стада, отче, инем овчам посылаешися к латинскому языку, да вся
удивиши чудесы твоими и к Христове приведеши»2.
Наряду с господствующей в древнерусской литературе традици-
ей, относящей к 9 мая не только перенесение мощей из Мир в Бари
(1087), но и освящение новой церкви в Бари (1089), сохранились ру-
кописные памятники, отражающие подлинную хронологию собы-
тий — датирующие перенесение мощей в новую церковь, построен-
ную в честь свт. Николая жителями Бари, 29 сентября (БАН. Арх.
ком. № 163, XIV в.; Калязинский Пролог ГИМ Муз. 4063, 1-я пол.
XV в.). Известие в Калязинском Прологе обнаружено нами: «Пре-
несение мощи святаго Николы в новую церковь его в Бару граде
обь сю страну моря» (Л. 24 об).
С точки зрения отношения к латинянам наиболее интересны:
Похвальное слово на перенесение мощей свт. Николая и два за-
висимых от него проложных сказания. Похвальное слово «Прис-
но убо должны есмы, братие, праздники Божия творяще в честь
держати. . . » прежде датировалось концом XI в. и приписывалось
переяславскому митр. Ефрему (архим. Леонидом (Кавелиным)),
теперь его составление относят к правлению Владимира Монома-
ха (согласно новейшим исследованиям Н.В. Пак). В Слове пере-
несение мощей объясняется тем, что после опустошения измаиль-
тянами Мир Ликийских свт. Николай не захотел, чтобы «на пусте
∗Исследование осуществлено в рамках проекта РГНФ № 02–01–00401а.
«Латиняне» в проложном сказании 9 мая
113
месте лежаща мощем его и ни от кого же славимымъ», в то вре-
мя как в Бари нашлись и пресвитер «благоверен, христолюбив и
праведен» и «мужи благоговеины» и некий черноризец «духовен».
Показательно, что жители Бари ни разу не названы латинянами
(баряне, гражане, людии). При первом упоминании Бари характе-
ризуется как град Мурманский (т. е. норманнский) «Немечьския
власти» (или области)3. Автор Слова подчеркивает, что перенесе-
ние произошло по Божией воле. В заключении говорится, что город
Бари — «блажен по истине», а святитель Николай — «всем христи-
аном еси помощник»4.
Похвальное слово было использовано при составлении двух
кратких сказаний, включенных в состав Пролога под 9 мая. Услов-
но назовем одно из них «историческим», другое — «легендарным».
В первом случае текст «Слова» был механически сокращен до
«проложного формата»: из него были вычленены основные факты,
причем соответствующие формулировки воспроизведены дословно,
но в значительной степени утрачена эмоциональность, свойствен-
ная оригиналу. «Историческое» проложное сказание, дошедшее до
нас в единственной рукописи сер. XIV в. (Пролог РНБ. F.п. I.47.
Л. 32в–33а), сохраняет мотивацию перенесения мощей, принятую
автором «Слова».
В «легендарном» сказании, сохранившемся в многочисленных
списках Пролога, начиная с XIV в.5, содержание «Слова» дано в пе-
ресказе и введен новый сюжет: о намерении «сирян от Антиохия» и
«от Констянтиня града» завладеть мощами святителя. Если в По-
хвальном слове конкурентами барян названы венецианцы («вене-
дицы»), что соответствует действительности, то в «историческом»
сказании это указание опущено. Участие Константинополя в дан-
ном предприятии явно представляет собой выдумку русского ав-
тора. В «легендарном» сказании за этим следует кульминация —
«явлению самому Богу бывшу и хотению святого Николы преити в
Бар град» (РГАДА. Тип. 179. Л. 93 б, ок. 1341 г.) — и судьба мо-
щей решается в пользу барян. Сказание завершается эмоциональ-
ным призывом: «да не точью в Бару веселятся о нем, но и весь мир
и вся страны крестьяньскыя» (Там же. Л. 93 г).
Предпочтение Бари перед Константинополем не может не по-
казаться странным. Каким бы неоднозначным ни было отношение
русских к грекам, но статус Царьграда как сакрального центра Им-
перии, места сосредоточения наиболее чтимых христианских свя-
114
О.В. Лосева
тынь, был неизменно высок. Других подобных самоизмышленных
антивизантийских выпадов древнерусская литература, кажется, не
знает. В печатном Прологе 1643 г. (март–май) эпизод о желании
жителей Антиохии и Константинополя увезти мощи свт. Николая
опущен6.
Предпочтение, оказанное барянам, отражает сознательную по-
зицию автора сказания, убежденного, что Царьград недостоин об-
ладать такой святыней. Подразумевается, что баряне более благо-
честивы, нежели жители Константинополя. Данный феномен мож-
но объяснить лишь тем, что создание проложного сказания при-
шлось на период пребывания Константинополя под властью лати-
нян (1204–1261), что поколебало его авторитет в глазах православ-
ных соседей.
Эта
догадка
подтверждается
хронологией
формирова-
ния Пролога.
1. В конце XI — начале XII в. на Руси был переведен византий-
ский синаксарь, содержавший только жития святых. В таком
виде — без учительного раздела — Пролог бытовал довольно
долго (в течение всего XII века) и именно данный тип кни-
ги был заимствован южными славянами в конце XII в. По-
скольку Пролог, ставший образцом для южных славян, со-
держал житие князя Мстислава Великого († 1132), написан-
ное, по всей вероятности, при его сыне Ростиславе († 1167),
то само заимствование произошло не ранее середины XII в.,
а скорее всего его следует отнести к концу XII в. — времени
образования Второго Болгарского царства и сербской держа-
вы Неманичей.
2. Затем Пролог был дополнен словами и поучениями, состав-
лявшими первоначально специальный раздел в конце книги.
Во всех списках учительного раздела, начиная с древнейшего
списка середины XIII в. новгородского происхождения (!) (до-
бавление к РНБ Соф. 1324), присутствуют праздник Покро-
ва Пресвятой Богородицы (установленный в 60-е гг. XII в.) и
переработка притчи Кирилла Туровского о слепце и хромце
(обличающая ересь Феодорца, т. е. созданная ок. 1169 г.). При
этом древнейший сохранившийся список РНБ Соф. 1324 кон-
ца XII — начала XIII в. включал только жития святых и был
дополнен учительным разделом позднее, в середине XIII в.
«Латиняне» в проложном сказании 9 мая
115
Т. е. наиболее вероятным временем составления учительного
раздела является начало XIII в.
3. Наконец, на третьей стадии слова и поучения были распре-
делены по дням года. Верхней временной границей созда-
ния комбинированного типа Пролога является дата написа-
ния древнейшей рукописи данного типа — Лобковского Про-
лога 1262 г.
Единственный дошедший до нас список Пролога за мартов-
ское полугодие, сохранивший архаичную структуру (два самосто-
ятельных раздела — житийный и учительный) — РГАДА. Тип.
171 (сер. XIV в.) — помещает «легендарное» сказание 9 мая в учи-
тельном разделе, где оно сохраняет свое первоначальное жанровое
обозначение: «Слово святого Николы перенесение мощии от Мюр»
(Л. 175 г).
Сказание 9 мая отсутствует в южнославянских Прологах XIII–
XIV вв., хотя в них включены житие прп. Феодосия Печерского
(3 мая) и известие о перенесении мощей Бориса и Глеба (2 мая).
Это, видимо, можно объяснить тем, что южные славяне заимство-
вали Пролог без учительного раздела.
Следовательно, до появления комбинированного типа Пролога
«легендарное сказание» находилось в составе учительного раздела,
время формирования которого — 1-я пол. XIII в. — совпадало с пе-
риодом латинского владычества в Константинополе.
Примечания
1 Macrides R. Saints and Sainthood in the Early Palaiologan Period // The Byzantine
Saint. London, 1981. P. 86. Not. 134.
2 Леонид ( Кавелин), архим. Посмертные чудеса святителя Николая, архиеписко-
па Мирликийского, чудотворца. СПб., 1888. (ПДПИ; Т. 72). С. 63.
3 В 1071 г. принадлежавший Византии Бари был захвачен норманнами Роберта
Гвискара.
4 Шляпкин И.А. Русское поучение XI в. о перенесении мощей Николая Чудотвор-
ца. СПб., 1881. (ПДПИ; Т. 19). С. 3–10.
5 РГАДА. Тип. 173. Л. 86–86 об., 1-я пол. XIV в.; Тип. 174. Л. 62–62 об., 1-я пол.
XIV в.; Тип. 179. Л. 93а — 93г, ок. 1341 г.; Тип. 168. Л. 45а–г, сер. XIV в.; Тип. 171.
Л. 33в–34б, 175г–176в, сер. XIV в. и др.
6 Печатный Пролог так комментирует перенесение мощей свт. Николая на Запад:
«Да не дивит же тя любимиче, яко от восточных стран многих святых телеса. . . из-
воли Бог на запад преселитися. . . Яко наипаче жаля всемогий Бог погибели тех, яко
же живы апостолы телеса святых в страны их препосылает, чудодействии наказуя и
поучая тех, во еже бы исповедания апостол и отец паки ятися и в разум истинный
116
И.С. Лучицкая
приити и ко отечестей возвратитися истине, от новоумышленных своих преданий. . .
призывающе тех в соединение веры» (Л. 362–362 об.).
И.С. Лучицкая
(Москва)
Крестовый поход 1204 г. —
религиозная и политическая девиация?
(Византия и греки глазами
западноевропейских средневековых хронистов)
История крестоносного движения представляет собой различно-
го рода девиации (географические, политические, религиозные) от
первоначальной идеи. Поворотным пунктом в этом движении стал
IV Крестовый поход 1204 г. , в котором конечным пунктом стал
уже не Иерусалим — символ религиозных намерений крестоносцев,
а Константинополь, подвергшийся разграблению.
Уже современники этих событий (Виллардуэн, Робер де Клари,
Никита Хониат и др.), а впоследствии историки, принадлежащие
различным национальным историографиям (П. Риан, А. Фролов,
П. Альфандери и А. Дюпрон, П. Руссэ, Д. Келлер) пытались вы-
явить причины этой девиации. Важнейшую роль в таком повороте
событий хронисты и позднейшие историки не случайно приписыва-
ли давней вражде между греками и латинянами.
В предлагаемом докладе будет предпринята попытка рассмот-
реть вспыхнувший в 1204 г. конфликт в свете длительной исто-
рии взаимных представлений западных католиков и православ-
ных греков. Основная задача доклада заключается в том, чтобы
в ретроспективе проследить формирование наиболее типичных для
западноевропейской историографии стереотипов относительно ви-
зантийцев: от Лиутпранда Кремонского (X в.) до Рауля Канско-
го, Фульхерия Шартрского, Эйда Дейльского и других крестонос-
ных писателей.
Мы также попытаемся выявить, в какой степени уже после схиз-
мы 1054 г. , во время крестовых походов, православные и католи-
ки ощущали себя принадлежащими к единому христианству и оце-
нить, насколько события 1204 г. способствовали углублению пропа-
сти между греками и латинянами.
Ita dixit Theophanes?
117
Д.И. Макаров
(Екатеринбург)
Ita dixit Theophanes? О некоторых особенностях
работы с источниками в «Пяти словах о Свете
Фаворском» Феофана Никейского
Споры вокруг Преображения Господня не утихли в Византий-
ской империи и по преставлении св. Григория Паламы (14.11.1357).
«Пять слов о Свете Фаворском» Феофана Никейского, созданные в
последней трети XIV в. (повод к их написанию появился, скорее все-
го, во второе патриаршество св. Филофея Коккина — 1364–1376),
начинаются с признания того, что духовному ведению и созерца-
нию необходимо обучаться у опытных подвижников, исполнивших-
ся благодати Св. Духа: «Те же, кто стремится к этому изучающему
созерцанию (Бога. — Д.М.), обучаются у Его божественных учени-
ков, то есть у Отцов и всеобщих учителей, от которых основательно
и непреткновенно узнав и изучив первоэлементы и основы истинно-
го богословия (то есть Божественные глаголы), а затем восприняв
их в свою душу как всеобщие и непреложные законы, беспороч-
но восходят к Истине. . . Потому-то и божественные Отцы твердо
придерживаются богословия. . . » (Σωτηρόπουλος, 1990. С. 176.46–
177.60). Сам по себе этот мотив, разумеется, является основопола-
гающим для восточнохристианской богословской традиции; одна-
ко в ее рамках представляется возможным выделить более близкое
Феофану течение созерцательной мистики. Так, преп. Никита Сти-
фат (ок. 1005 — ок. 1090), упомянув об очищении чувств, поясняет
значение созерцания весьма сходным с последующими паламитами
образом: «. . . для Отцов-богословов, чистых и действующих по на-
итию Духа Святого, сие созерцание как вещей человеческих, так
и свойств Божественного естества стало благоприятным и непре-
ткновенным, несокрушимым и спасительным, ибо они приуготови-
ли чувствилища души к Божественному созерцанию» (Умозрение о
Рае, 38).
Представляется доказуемым, что Феофан, прокламируя свою
приверженность Отцам и опираясь очевидным образом, помимо
учения Паламы, на традицию мистического и диалектического бо-
гословия «Ареопагитик» и преп. Максима Исповедника, а также на
истолкование Преображения в предшествующей ему византийской
гомилетике (главным образом, св. Иоанном Дамаскиным), пытает-
118
Д.И. Макаров
ся силой своего умозрения соединить все эти влияния и собственные
размышления по теме в единое и непротиворечивое целое. И хотя
работа над изданием переводов и комментированием произведений
Феофана еще только начинается (в частности, более углубленного
раскрытия и прояснения требует его отношение к томизму), уже
сейчас представляется возможным доказать, что Никейский мит-
рополит самостоятельным и независимым, а в ряде случаев доста-
точно свободным образом обращался со своими источниками, ис-
пользуя при этом следующие методы:
• прямое и точное цитирование (1);
• последовательный повтор фрагментов одной и той же цита-
ты, создающий эффект мозаичности или «несобственной ре-
чи» (см., например, обсуждение вид´ения Исайи (Ис. 6, 1–13) в
Третьем слове (с. 249–250) или цитирование «Глав о богосло-
вии. . . » преп. Максима Исповедника на с. 242) (2);
• цитирование с изменением текста (3);
• высказывание — с молчаливой и предполагаемой опорой на
источники — таких идей и соображений, которые обнаружи-
вают ряд параллелей в традиции созерцательного богословия
и — шире — восточнохристианского богословия вообще (4);
• скрытые цитаты (5).
В случае (3) мотивы такого измененного цитирования могут
быть самыми различными и требуют досконального выяснения. В
целом, как кажется, речь идет о преобразованиях, достаточно тон-
ких с точки зрения смысла, но, видимо, привносимых автором (или
рукописной традицией цитируемых им текстов?) с целью уточне-
ния и утончения этого смысла. Отметим в качестве примера замену
ποδείξων на παραδείξων (т. е. «намереваясь явить» на «намерева-
ясь приоткрыть») в цитате из Слова на Преображение св. Андрея
Критского (VII–VIII вв.) (PG. 97. 932C — 933A; cf. c. 242.503).
Но наиболее любопытными представляются случаи (4) и (5),
предоставляющие обширные возможности для комментатора. В ка-
честве примера сходства в раскрытии Феофаном основных мотивов
вероучения с предшествующей святоотеческой традицией (сход-
ства, вызванного, в конечном счете, сознательным их усвоением)
приведем отрывок из Третьего слова, посвященный христологиче-
ским основаниям нашего обожения: «Ибо Господь и Бог наш Иисус,
Ita dixit Theophanes?
119
став ради нас тем, чем мы (α), . . . освободил воспринятое Им есте-
ство от тлетворного греха и смерти. . . чтобы человек. . . стал богом
по благодати (β)» (с. 234.229–234). Фрагмент (β) сразу же вызы-
вает в памяти аналогичные высказывания свв. Иринея Лионского,
Афанасия Великого, Григория Богослова, Григория Паламы и др.;
фрагмент (α) также обнаруживает ряд параллелей у Отцов Золото-
го века (свв. Григорий Богослов, Кирилл Александрийский). Так,
Кирилл Александрйиский свидетельствует в Пятой Эфесской го-
милии: «Ради тебя Он стал тем, чем ты, а ради Себя остался тем,
чем был» (PG. 77. 1000A). Ввиду интереса Феофана к деяниям Хал-
кидонского собора и Томосу папы Льва (см. с. 234.236) представля-
ется адекватным и целесообразным считать христологию св. Ки-
рилла Александрийского основой соответствующих воззрений ни-
кейского митрополита, а последнюю — соответственно — естествен-
ным и органичным продолжением предшествующей православной
христологии.
Не менее интересен и последний случай — приведение скрытых
цитат, отчасти (в том, что касается широко известных и осново-
полагающих для Феофана источников) перекликающийся со слу-
чаем (2). Остановимся на некоторых примерах цитирования Фео-
фаном Слова на Преображение св. Иоанна Дамаскина. В уже упо-
минавшемся Третьем слове Феофана неоднократно — в более или
менее полном виде — приводится знаменитая цитата из этого Сло-
ва (пер. прот. М.Е. Козлова): «Сегодня Света неприступного без-
дна. . . » (PG. 96. 545В), которая в близком контексте встречается и
у св. Григория Паламы (PG. 151. 444А), что уже отмечалось прот.
И. Мейендорфом (текст Феофана см.: с. 243.509–510). Затем встре-
чается еще несколько цитат из данного Слова; как минимум две
из них не опознаны издателем: «безначальный луч Божества» (PG.
96. 564В = с. 251.779–780); «беспредельный поток Божественного
осияния» (пер. прот. М.Е. Козлова) (PG. 96. 545В = с. 251.780). По-
следняя цитата в более пространном виде уже приводилась ранее
(с. 243.509–510).
Отсюда видна любовь Феофана к закреплению в сознании чита-
теля (и своем собственном) определенных идей и положений, кото-
рые можно считать ключевыми для его системы взглядов. Именно
поэтому «Пять слов о Свете Фаворском» можно назвать своего рода
ансамблем византийского мистического и в то же время диалекти-
120
С.Н. Малахов
ческого богословия, построенным с тщательным и умелым исполь-
зованием законов и приемов рациональной композиции.
С.Н. Малахов
(Армавир)
Протоспафарий Иван в контексте
византийско-хазарских отношений
середины IX в.
В 1996 г. А.А. Иерусалимская опубликовала надпись на именной
шелковой ленте, хранящейся в фондах Ставропольского краеведче-
ского музея. Уникальная находка происходит из разрушенного по-
гребения могильника Мощевая Балка в верховьях р. Большая Ла-
ба (Северо-Западный Кавказ). Лента шириной 1,1 см дошла в двух
фрагментах (длиной 41,4 и 4,7 см) и выполнена в технике тканья
на таблетках, имеет на темно-малиновом фоне надпись официаль-
ного характера, вытканную светлым крупным уставным шрифтом;
группы слов в нескольких местах разделены точками; по длинным
краям ленты — узкий бордюр.
Начало надписи не сохранилось, но текст позволяет сделать вы-
вод, что обращение носило приветственный и благопожелательный
характер и, самое главное, содержало титул и имя византийского
придворного: протоспафарий Иван. А.А. Иерусалимская датирует
ленту VIII в. и относит к византийским шелкам, вторично использо-
ванным, как это часто наблюдается в Мощевой Балке. Вытканная
в константинопольском гинекее, она носила именной и наградной
характер, явно была предназначена для лица, который отправился
с миссией на Северный Кавказ или уже находился здесь, и ленту
ему могли везти вместе с дарами.
Могильник Мощевая Балка по совокупности археологических
материалов датируется VIII–IX вв. Латунные брактеаты и инди-
кации с византийских монет Льва III и Константина V (717–741),
использовавшиеся для украшения головных уборов погребенных
женщин, свидетельствуют в пользу активного функционирования
скального могильника во второй половине VIII в. В погребениях на-
чала IX в. в этом регионе находят фрагменты стеклянных сосудов
(лампад) с буквами древнееврейского алфавита. Подобный импорт
мог появиться не ранее 799–809 гг., когда были проведены реформы
кагана Обадии и официально принята иудейская религия.
Протоспафарий Иван. . .
121
Поскольку лента происходила из сборов в районе Мощевой Бал-
ки, теперь нельзя установить, оказалась ли драгоценная находка
трофеем варвара, или послы из Византии погибли, не найдя адре-
сата, или сам протоспафарий был погребен в горах.
А.А. Иерусалимская обращает внимание на необычную форму
имени: не Иоанн, а Иван ( Ιβάνος), через β, а не через ω и, ссыла-
ясь на Д. Моравчика, отмечает, что это имя «тюркское, засвиде-
тельствованное в эту эпоху (VIII в. — С.М.) у болгар или византий-
цев болгарского происхождения при императорском дворе». Имен-
но тюркское происхождение Иваноса, — делает заключение иссле-
довательница, — сыграло не последнюю роль в направлении прото-
спафария на Северный Кавказ после поражения, нанесенного вой-
сками Мервана в 737 г. хазаро-болгаро-аланским силам.
Однако именно тюркское присхождение протоспафария и время
его появления на Северо-Западном Кавказе вызывает обоснован-
ные сомнения.
Имя Иван/Иванко ( Ιβάνος / Ιβάγκος) появляется в именнике
болгар в основном в XI–XII вв. Д. Моравчик приводит примеры из
речи и «Истории» Никиты Хониата, исторического произведения
Георгия Акрополита, Феодора Скутариота.
Очевидна славянизированная форма имени. Если допустить,
что протоболгарин ассимилировался в славянской среде и получил
после принятия крещения имя Иоанн/Иван, то подобное явление
могло произойти не ранее второй половины IX в. К этому времени
происходит окончательная славянизация протоболгар, принявших
христианство в 865–866 гг.
Более вероятно, однако, малоазийское происхождение протоспа-
фария. В VII в. в Вифинии уже существовали славянские поселе-
ния, поставлявшие воинов в императорскую армию. В начале 60-х
гг. VIII в. из Болгарии в Византию, а затем в Малую Азию бы-
ло переселено около 200 тысяч славян, которые затем набирались
в византийское войско под командованием своих старшин. Из ма-
лоазийских славян происходил Фома Славянин, поднявший мятеж
против императора в 20-х гг. IX в. Если видеть в Иваносе выход-
ца из славян-переселенцев, то его активное продвижение по служ-
бе могло иметь место в 30–60-е гг. IX в., а сам он принадлежал ко
второму поколению переселенцев, прибывших из Болгарии. В эти
годы, вероятно, и состоялась его поездка в Аланию.
Во второй половине VIII в. византийско-хазарские отношения
122
С.Н. Малахов
ухудшаются. Абхазский эристав Леон II придерживается прохазар-
ской политики, захватывает Западную Грузию. Однако через гор-
ную Абхазию, перевальные пути в верховьях Лабы и Кубани, Ха-
зария по-прежнему поддерживает торговые связи с Ближним Вос-
током. После 806 г. каганат вновь идет на сближение с Византией
в целях создания антиарабской коалиции. В этом была заинтересо-
вана и Византия после поражения от арабов императора Феофила
в 830 г. и неудач в Колхиде корпуса под командованием Феохристо-
ма в 843–844 г. Появление протоспафария Ивана в Западной Ала-
нии могло быть вызвано теми же обстоятельствами, какие приве-
ли спафарокандидата Петрону Каматира в Подонье, на западную
границу Хазарии. В укреплении нуждалась не только западная, но
и южная граница каганата (в Алании). С использованием визан-
тийских военно-строительных приемов здесь были возведены Ху-
маринская и Курджиновская крепости, укрепления на Первомай-
ском и Ильичевском городищах. Масштабное строительство фор-
тификационных сооружений осуществляется в VIII–IX вв.
Торговый караванный маршрут через верховья Большой Лабы
был ответвлением Великого Шелкового пути, в функционировании
которого были заинтересованы Византия, Хазария и аланские пле-
мена. Лабинский и Санчарский перевалы и Адзапш были наибо-
лее доступными, а последний мог функционировать круглогодич-
но. Археологами картографированы в этом районе десятки горо-
дищ, крепостей, поселений, скальных могильников, христианских
храмов. Усиление арабской угрозы в Закавказье в 50-е гг. IX в. (по-
ходы Буги Старшего), поражение войск абхазов в сражении у Ку-
эцхоба в 853 г., обращение цанаров за помощью к Византии, хаза-
рам и «владыке славян», могли быть фоном, на котором происхо-
дила поездка протоспафария в Аланию.
Показательно, что спафарокандидат Петрона был послан в Ха-
зарию с людьми катепана Пафлагонии для строительства Саркела
именно из Малой Азии. В 1046 г. протоспафарий Евгений и так-
сиарх Кассы (турма Каппадокийской фемы) Феодор Валанти от-
страивают и укрепляют византийскую Анакопию. В этом ряду мог
быть и протоспафарий Иван, славянин из Малой Азии, направлен-
ный императором по просьбе кагана для строительства укреплений
на алано-абхазской границе в период обострения арабо-хазарских
отношений в 30–50-е гг. IX в.
Завоевание Константинополя крестоносцами. . .
123
И.П. Медведев
(С.-Петербург)
Завоевание Константинополя крестоносцами
в 1204 г. как средневековый аналог событиям
из современной международной жизни
Прошу прощения за некоторый элемент «ёрничества» в моих
рассуждениях, и тем не менее: не кажется ли уважаемым колле-
гам, что рассматриваемое нами знаковое событие из средневековой
истории явно напрашивается на сопоставление с некоторыми собы-
тиями из современной международной жизни, фактически являясь
неким их средневековым аналогом, а, может быть, даже и прото-
типом? Я, конечно, прежде всего имею в виду поведение на меж-
дународной арене Соединенных Штатов и их союзников (недаром
ведь словосочетание «крестовый поход», если не ошибаюсь, не чуж-
до лексикону нынешнего президента США), и, в частности, их дей-
ствия в Ираке (а до этого, если хотите, — и в Югославии). Ну, в
самом деле: налицо и тогда и сейчас манипулирование высшими со-
ображениями: тогда — судьбами христианства вообще и Гроба Гос-
подня в частности, сейчас — угрозой идеалам демократии вообще
и конкретными нарушениями прав человека в частности; и тогда и
сейчас стремление воспользоваться конкретной ситуаций, предста-
вившимся поводом: тогда — возней всех этих Алексеев (включая
Алексея V Мурзуфла) вокруг константинопольского престола, со-
провождавшейся убийствами и выкалыванием глаз, сейчас — рас-
правами «диктаторов» с населением и бряцанием «оружием мас-
сового уничтожения» (к тому же, как оказалось, мифическим); и,
наконец (last but not least!), преследование и тогда и сейчас своих
весьма корыстных и далеких от обозначенных идеалов целей (ис-
тинная побудительная причина действий?): тогда — элементарный
дележ добычи в виде территорий и имущества (вспомним хотя бы
восхищенно-удовлетворенное восклицание Жоффруа де Вилларду-
эна в его «Взятии Константинополя»: «с тех пор, как стоит мир, не
было столько захвачено ни в одном городе!» — LV, 250), сейчас (по
крайней мере, так утверждают, кажется, эксперты) — богатейшие
нефтяные месторождения в Ираке.
Не имея особого желания распространяться о последних, оста-
навливаюсь лишь на первом (т. е. на дележе крестоносцами добы-
чи). Если мы обратимся к основным «правовым» актам, предва-
124
М.С. Меньшикова
рявшим, сопровождавшим и закреплявшим захват крестоносцами
Константинополя и образование Латинской империи (мартовский
1204 года договор, знаменитая Partitio terrarum imperii romanie, ок-
тябрьское 1205 г. соглашение), то мы убедимся, что мотив деле-
жа захваченной добычи (в виде имущества, привилегий, владений)
явно превалирует, — и это притом, что в них совершенно игнори-
руется проблема автохтонного населения завоеванной страны, его
социальной организации, его взаимоотношений с завоевателями и
т. д. Наверное, недалек от истины Никита Хониат, окрестивший всю
эту экспедицию «пиратской». А как у современных «крестоносцев»,
разве иначе?
Весьма существенным элементом сходства ситуаций представ-
ляется и наличие (и тогда и сейчас) некой политико-идеологической
«наднациональной инстанции» (тогда — папства в лице Иннокен-
тия III, сейчас — ООН), причем с в чем-то аналогичным (скорее, ко-
леблющимся, а в сущности, двойственным) отношением к действи-
ям и поступкам средневековых и современных крестоносцев (сна-
чала — попытка осудить, а когда дело уже сделано — примирение
и, фактически, санкционирование).
Наконец, некоторая аналогия просматривается и в последстви-
ях «деяний» средневековых и современных крестоносцев: эфемер-
ность установленного политического режима, но зато фундамен-
тальность отчуждения завоевателей и завоеванных, когда, в первом
случае, был окончательно подорван универсализм христианства, а
во втором, — создана глобальная форма совершенно иной историче-
ской трансформации, плоды которой современный мир только еще
начинает пожинать.
М.С. Меньшикова
(Москва)
Понтийская знать
После захвата Константинополя крестоносцами в 1204 г. на тер-
ритории Византийской империи образовалось несколько самосто-
ятельных греческих государств. В фокусе нашего исследования
находится социальная история Трапезундской империи, а точнее,
один из влиятельных слоев понтийского общества империи — знать.
В историографии проблема трапезундской знати не рассматри-
валась отдельно. Наличные мнения о понтийской знати, формули-
ровавшиеся исследователями в связи с другими аспектами истории
Понтийская знать
125
империи, не могут быть признаны удовлетворительными. Неред-
ко понтийская знать рассматривается в современной историогра-
фии только в контексте внешнеполитической истории империи. На-
ша цель — определить содержание термина «знать» применительно
к понтийскому материалу и, насколько будет возможным, просле-
дить историю отношений знати с Великими Комнинами.
Согласно принятому в современной историографии мнению,
понтийская знать делилась на две «партии». Активность этих «пар-
тий», в частности, в середине XIV в., была вызвана желанием мест-
ных понтийских фамилий править независимо от императора в под-
властных им областях Понта. При этом разделение знати на две
«партии», как правило, объяснялось этнической принадлежностью
сторонников той или иной партии (греческая знать ориентирова-
лась на поддержку со стороны Константинополя, а «местная» лаз-
ская знать — на ближайших соседей империи). Кроме того, обще-
принято, что понятие знатности и благородства на территории им-
перии совпадали. Введенная в научный оборот в первой половине
XIX в., эта концепция до сих пор не подвергалась внимательному
анализу или пересмотру.
Терминологический анализ показывает, что не всякий знатный
на Понте являлся «благородным». Для понтийцев важнее было ре-
альное могущество человека, будь это оффициал высшего уровня
или местный функционер. Могущество, а следовательно, и знат-
ность — опиралось на силу. Это могла быть (1) военная сила вла-
детельного рода, (2) мог быть авторитет императорской службы,
(3) на низшем уровне авторитет человека мог опираться на земель-
ные владения в его округе. На территории Трапезундской империи
знатность очень четко отделялась от благородства, причем знатно-
сти отдавалось предпочтение.
Если говорить о первой из выделенных категорий, то в усло-
виях Понта родовитые семьи представляли собою кланы, крепко
связанные внутрисемейными узами. Понтийские роды распоряжа-
лись вооруженными отрядами, подчинявшимися только им. Пред-
ставители знатных родов ревностно оберегали свое влияние в пре-
делах отдельных областей. Знатные семейства империи стремились
также реализовать и укреплять свое могущество не только и да-
же не столько через независимое управление отдельными областя-
ми, сколько участвуя в центральном управлении империей, доби-
ваясь высших должностей, с которыми были связаны фактическая
126
Е.Н. Мещерская, Е.К. Пиотровская
власть, а также, что немаловажно, высокий престиж. Именно по-
этому нельзя оценивать устремления знати как однозначно центро-
бежные.
С другой стороны, Великие Комнины имели свою собственную
военную опору, не зависевшую от местных знатных семейств. Им-
ператорская власть пыталась контролировать знатные роды через
раздачу должностей, земель и собственную военную силу. Она од-
новременно использовала силу родов для охраны границ.
Отношения влиятельных семейств империи к политике правя-
щей династии обусловливались не перипетиями внешнеполитиче-
ской истории, но поиском баланса сил внутри государства, поиском
компромисса между притязаниями знати и авторитарными усилия-
ми власти. Проблема равновесия сил обострилась в середине XIV в.
и разрешалась в ходе целого ряда военных столкновений в течение
трех десятков лет.
Е.Н. Мещерская, Е.К. Пиотровская
(С.-Петербург)
К вопросу о времени создания архетипа текста
Летописца Еллинского и Римского
Время создания архетипа текста Летописца Еллинского и Рим-
ского чрезвычайно важно для истории текстов первой и второй ре-
дакций уникального памятника древнерусской хронографической
традиции, который содержал обширные сведения по всемирной ис-
тории (от библейских времен до последних лет существования Ви-
зантийской империи и падения Константинополя).
Как известно, история изучения памятника восходит к трудам
А.Н. Попова. Именно он во второй половине 19 в. и ввел его в науч-
ный оборот. А.Н. Попов придерживался мнения, что вторая редак-
ция Еллинского Летописца (Ел-2) восходит к первой редакции (Ел-
1). Следующий этап в истории изучения текста в XX в. связан с име-
нами А.А. Шахматова, В.М. Истрина, С.Г. Вилинского, К.К. Исто-
мина, Д.С. Лихачева, Б.М. Клосса, О.В. Творогова и др. В ряду
этих исследований следует выделить открытие Д.С. Лихачевым су-
ществования двух видов Еллинского Летописца второй редакции,
а также начавшуюся по решению Археографической комиссии АН
еще в начале XX в. подготовку издания памятника. Работа эта была
поручена К.К. Истомину, но, к сожалению, была доведена только
Время создания архетипа текста. . .
127
до стадии корректур. И наконец во второй половине XX в. плодо-
творная разработка проблемы истории текста памятника связана с
трудами О.В. Творогова. Именно О.В. Творогов пришел к выводу
на основании обширной рукописной традиции памятника (извест-
ной его предшественникам и пополненной новыми списками), что
Ел-2 не восходит к Ел-1. А оба они имеют общий источник, ко-
торый условно получил название Архетипной редакции (Ел-Ар).
Таким образом, О.В. Творогов пересмотрел точки зрения на ис-
торию создания памятника, на взаимоотношения двух редакций,
на взаимоотношения между видами второй редакции. Кроме того,
О.В. Творогов придерживается точки зрения, что столь огромный
по объему и сложный по структуре Хронографический свод не мог
быть создан ранее середины XV в. Напомним, что предшественни-
ки ученого считали, что можно говорить о раннем (Киевском пери-
оде) бытования памятника. Исследования и публикация памятника
О.В. Твороговым являются фундаментальными трудами, без кото-
рых невозможно дальнейшее изучение истории текста памятника и
древнерусского хронографического жанра, необычайно значимого
для истории древнерусской письменности и культуры. Поэтому во-
прос о времени создания столь грандиозного по замыслу сочинения
остается по прежнему важным.
В предполагаемом докладе также ставится вопрос о времени
создания архетипа текста Летописца Еллинского и Римского (Ел-
Ар). Авторы высказывают мнение, что время создания архетипа
текста Летописца Еллинского и Римского (Ел-Ар) связано с време-
нем после захвата Константинополя крестоносцами (1204 г.) Выска-
зывая подобную точку зрения, авторы обращают особое внимание
на структуру последних известий хронографического текста: «на
разрыв» списка правления византийских императоров, заканчива-
ющийся 1391 г. (а именно эта хронологическая точка отчета и при-
нята О.В. Твороговым и его последователями при решении вопро-
са о времени создания памятника), когда изложение времени прав-
ления Алексея V Мурчуфла под 1204 г. прерывается несколькими
источниками (переводными и предполагаемыми древнерусскими).
Мы имеем ввиду «Повесть о взятии Константинополя крестонос-
цами», тексты «Об иконе Богородицы» и «О ризе». По-видимому,
историческая память многих народов сохранила трагические мо-
менты 1204 г. И разрушение и гибель христианских святынь вос-
принимались средневековыми книжниками и древнерусскими как
128
А.С. Мохов
угроза Второму Риму и Византийской империи, как величайшая
трагедия. Заслуживает внимания и вопрос о возможном новгород-
ском происхождении архетипной редакции (Ел-Ар) памятника на
фоне антилатинской и антикрестоносной борьбы Великого Новго-
рода в первой пол. XIII в.
А.С. Мохов
(Екатеринбург)
Военная организация византийской фемы
Италия во второй половине X — первой
половине XI в.
В IX–XI вв. одним из основных объектов внешней политики Ви-
зантии являлась Южная Италия. Империи приходилось прилагать
значительные усилия, чтобы удержать под контролем самую за-
падную из своих провинций. Военные действия на юге Апеннин-
ского полуострова велись непрерывно: сицилийские и североафри-
канские арабы, франкские короли, германские императоры, ланго-
бардские герцоги и норманны в разное время стремились вытеснить
византийцев из данного региона. Кроме того, императорские вой-
ска неоднократно предпринимали экспедиции с целью завоевания
Сицилии.
О военном устройстве фемы Италия известно, прежде всего, из
местных исторических хроник (Барийские анналы, «Сицилийско-
сарацинская хроника», «Хроника Лупа Протоспафария», «Деяния
Роберта Гюискара» и др.). Существенное значение для исследова-
ния административной истории византийской Италии имеет сфра-
гистический и эпиграфический материал. Византийские же пись-
менные источники отражают события в Южной Италии отрывоч-
но, и даже в самом информативном из них, сочинении Иоанна Ски-
лицы, имеются длительные временные лакуны, хронологическая и
фактическая путаница.
Целью настоящего сообщения является рассмотрение организа-
ционных изменений в военной структуре фемы Италия во второй
половине X — первой половине XI в. За это время в ней неодно-
кратно происходили существенные перемены, объяснить которые
можно, прежде всего, изменениями во внешнеполитической обста-
новке. Другим существенным фактором являлось отношение мест-
ного населения и, в первую очередь, аристократии к византийским
Военная организация фемы Италия. . .
129
властям. Представляется возможным выделить в развитии воен-
ных структур южноитальянской фемы несколько периодов:
1. 50–60-е гг. X в. В это время сохраняется традиционная, су-
ществовавшая с IX столетия, административная система. В
Южной Италии существовали две фемы, Калабрия и Лонго-
бардия, каждая под командованием своего стратига.
2. 969–998 гг. В конце 60-х гг. X в. в Южной Италии был создан
катепанат, в состав которого вошли обе старые фемы. Можно
предположить, что это произошло вскоре после неудачной во-
енной экспедиции на Сицилию (964/965 г.), в ходе которой по-
гиб двоюродный брат императора Никифора II Мануил Фока.
Первым упоминаемым в источниках катепаном Италии явля-
ется патрикий Евгений (969 г.).
3. 998–1017 гг. В данный период военная структура катепана-
та Италия претерпевает значительные изменения. Террито-
рия фемы была разделена на ряд территориальных коман-
дований (турмы, «малые» фемы, в местных хрониках для
их обозначения используется также термин diakratesis). Цен-
тры подобных формирований находились в Бари, Трикарико
(Лукания), Сипонто, Минервино и Ачене. Каждое территори-
альное командование по мере необходимости предоставляло
в распоряжение катепана отряд из местных стратиотов. Ис-
точники упоминают ряд командиров данных формирований.
Это проксимос Роман, таксиарх Константин Конт, комес тес
кортес Петр. Помимо стратиотских отрядов в состав военных
сил катепаната Италия в 998–1017 гг. входили также две ре-
гулярные тагмы: тагма схол Италии и тагма экскувитов Ита-
лии. Из командиров регулярных подразделений известны то-
потирит схол Трофилий, хартуларий схол Мирон и доместик
экскувитов Лев Патиан. Данная военная система на юге Ита-
лии просуществовала до 1017 г., когда началось мощное вос-
стание местной аристократии под руководством графа Мело,
поддержанное германским императором и норманнами. Ви-
зантийские войска под командованием протоспафария кате-
пана Кондолеонта Торника были разгромлены в нескольких
сражениях и почти полностью уничтожены.
4. 1018–1028 гг. Для подавления восстания Мело в Италию был
отправлен новый катепан протоспафарий Василий Воиоанн,
130
А.С. Мохов
который прибыл в Бари с большим войском из русских, варя-
гов, болгар, влахов, турок и контингентов Македонии и Эл-
лады. Сухопутную армию поддерживал флот из Константи-
нополя и союзная эскадра из Венеции. Воиоанн разгромил
Мело и восстановил порядок на юге Апеннинского полуостро-
ва. Воиоанн оставался на посту катепана Италии до 1028 г. и
действовал очень эффективно. При нем на севере фемы была
создана оборонительная линия по берегу р. Форторе, а так-
же построен порт Катанзаро, который планировалось исполь-
зовать как основную базу для вторжения на Сицилию. Что
касается внутренней структуры катепаната, то, по всей ви-
димости, произошел возврат к старой системе территориаль-
ных командований («малых» фем). Однако одно крайне су-
щественное изменение отметить необходимо. Если до 1017 г.
основой военного потенциала фемы Италия являлись местные
контингенты, то после восстания Мело империи приходилось
постоянно пополнять их за счет войск из других районов стра-
ны.
В 1025 г. император Василий II решил начать завоевание Си-
цилии. Для этого в Южной Италии были сосредоточены зна-
чительные силы сухопутных войск и флота под командовани-
ем придворного евнуха Ореста. Орест и Василий Воиоанн да-
же высадились на Сицилии, но после смерти Василия II опе-
рация была прекращена и войска отозваны.
5. Конец 20-х — середина 30-х гг. XI в. В данный период военная
активность византийцев в южноитальянском регионе значи-
тельно снижается. Более того, фема Италия стала подвергать-
ся постоянным нападениям сицилийских и североафрикан-
ских арабов. Для эффективной борьбы с ними местных воен-
ных сил было не достаточно, и вновь пополнения прибывали
из других фем империи. В 1028–1033 гг. итальянский корпус
пополнялся еще трижды. В 1029 г. катепан протоспафарий
Поф Аргир прибыл в Италию с отрядами из Македонии и Эл-
лады. В 1032 г. под началом у катепана Михаила находились
контингенты из Анатолика, а катепан протоспафарий Кон-
стантин Опос в мае 1033 г. высадился в Бари с большим су-
хопутным войском, его поддерживал военный флот. Прибыв-
шие войска размещались в стратегически важных крепостях,
т. е. старая система территориальных командований продол-
Военная организация фемы Италия. . .
131
жает существовать. Об отзыве каких-либо войск из Италии в
1018–1033 гг. ничего не известно.
Можно констатировать, что войны на Сицилии и в Южной
Италии истощали военные силы Византии. Необходимость за-
щищать южноитальянские фемы от внешних врагов и неод-
нократные попытки расширить границы империи в данном
регионе требовали привлечения значительных военных сил
и серьезных экономических затрат. Контингенты катепаната
Италия относительно успешно справлялись с задачей обороны
границ, но наступательные операции были невозможны без
войск из других фем империи.
6. 1037–1042 гг. На данный период приходится новый всплеск во-
енной активности Византии в Южной Италии. Связан он с
организацией крупной военной экспедиции на Сицилию. Вой-
ско численностью до 30 000 человек состояла из тагм восточ-
ной и западной полевых армий, стратиотских контингентов из
Македонии, тагмы фемы Армениак, отрядов варяго-русского
корпуса, контингентов фемы Италия и многочисленных от-
рядов наемников (Ардуина, Гаральда Гардара и др.). Сухо-
путное войско поддерживала часть императорского флота из
Константинополя и эскадра морской фемы Кивирреотов. Ко-
мандовал армией патрикий, стратиг-автократор Георгий Ма-
ниак. Среди других византийских военачальников источники
упоминают Стефана Калафата, друнгария флота и патрикия;
архонта (стратига) Кивирреотов Константина Хаге, протоспа-
фария Михаила Докиана, архонта тагмы Армениака Катака-
лона Кекавмена.
Экспедиция поначалу складывалась удачно для византий-
ских войск. Сицилийские арабы были разгромлены и остатки
их сил укрылись в Палермо и Сиракузах. Император Миха-
ил IV приказал создать на Сицилии новый катепанат, руково-
дить им был назначен придворный евнух препозит Василий
Педиадит. Однако вскоре положение изменилось. Стратиг-
автократор Георгий Маниак был снят с должности и отозван
в столицу. Новое командование византийскими войсками не
сумело воспользоваться плодами побед Маниака. Арабы пере-
шли в контрнаступление и постепенно вытеснили византийцев
с острова. Последние византийские отряды (тагма Армениа-
132
Т.В. Николаева
ка) покинули Сицилию в 1040 г. Катепанат Сицилия, таким
образом, существовал с 1038 по 1040 гг.
В самой Южной Италии положение также становится угро-
жающим. Норманны под руководством Ардуина подняли вос-
стание, к которому присоединились южноитальянские ари-
стократы. Византийские войска были разгромлены, и только
направление в Италию в 1042 г. магистра Георгия Маниака со
значительными военными силами позволило стабилизировать
ситуацию.
7. Середина 40-х — 50-е гг. XI в. В данный период началось новое
наступление норманнов на византийские владения в Южной
Италии. Успеху противника способствовало то, что империя
была вынуждена вести в 40–50-е гг. тяжелые оборонительные
войны на Востоке против сельджуков и на Дунае против пе-
ченегов. В этих условиях пополнять контингенты фемы Ита-
лия правительство не могло, а самостоятельно справиться с
норманнской угрозой они не могли. В итоге, к середине 50-
х гг. XI в. катепанат Италия, по сути, прекратил свое суще-
ствование как единая военная структура. Силы катепаната
были рассеяны по нескольким приморским крепостям, а вну-
тренние районы фемы вышли из-под византийского контро-
ля. Таким образом, система территориальных командований
(«малых» фем), основа византийского военного контроля над
Южной Италией, была ликвидирована.
Т.В. Николаева
(С.-Петербург)
Отношения между Данией и Византией в
правление Исаака II и Алексея III Ангелов (по
материалам скандинавских источников)
Отношения между Данией и Византийской империей никогда
не изучались систематически. Немногие из существующих источ-
ников («Деяния данов» Саксона Грамматика, анонимная Historia
de profectione Danorum in Terram Sanctam, Сага о Сверрире) гово-
рят о том, что связи между этими двумя странами в конце XII в.
были более регулярными и прочными, чем до настоящего времени
было принято думать.
Отношения между Данией и Византией. . .
133
В течение XII в. в Византии побывало немало уроженцев Скан-
динавии, включая Данию. Некоторые из скандинавских наемников
прибывали в Константинополь по собственной инициативе. В то же
время они иногда выступали в роли паломников и сочетали службу
с благочестивыми целями поездки. Были среди них и беглецы из
своих стран, проводившие годы изгнания в Византийской империи.
Часть наемников прибывала в ответ на прямой призыв императора
вступить в его армию. В Константинополе всегда находился кон-
тингент датчан, исландцев, норвежцев и шведов.
Тем временем внутренняя ситуация в самой Дании претерпева-
ла изменения: в обществе постепенно устанавливались феодальные
порядки. Социальные изменения на родине не могли не затронуть
тех, кто направлялся в заморские страны с целью поступить там на
военную службу. Отправлявшиеся в паломничество обычно не ис-
пытывали затруднений в получении разрешения от церковных или
светских властей своей страны. Возможно, и сама служба в Визан-
тии рассматривалась как участие в борьбе за христианскую веру.
В начале 80-х гг. XII в. дипломатические контакты между дат-
ским архиепископом Абсалоном и константинопольскими властями
закончились прибытием в Византию военного контингента датских
наемников. Согласно книге XVI «Деяний данов» датские «equites»
(конники или рыцари) в то время служили в византийской армии.
Абсалон, действовавший, скорее всего, от имени малолетнего ко-
роля Кнута VI, позволил некоторым из своих людей поступить на
службу к греческому императору. Возможно, он даже послал их в
Константинополь на каких-то особых условиях, как можно заклю-
чить из сообщения датского хрониста.
Обмен такими соглашениями между Абсалоном и василевсом
имел место между 1182 г., когда Кнут вошел в возраст и занял трон,
и 1184 г., к которому относятся события, описанные Саксоном.
Архиепископ, конечно же, стремился извлечь выгоду из содей-
ствия поступлению датских наемников в Византийскую армию. Но
в чем эта выгода состояла, можно только догадываться, так как
письменные источники не сообщают подробностей. В завещании
архиепископа нет упоминаний об одеждах из шелка. Однако в ли-
тературе было высказано предположение, что один из фрагментов
шелкового материала, найденный в его усыпальнице в церкви Со-
рё, имеет византийское происхождение. Другой предмет роскоши с
Востока, мускусные благовония, в самом деле упоминается в заве-
134
Т.В. Николаева
щании архиепископа. Золотой шар, заполненный мускусом, он за-
вещал королю Кнуту.
Анонимный автор Historia de profectione Danorum in Terram
Sanctam сообщает, что в 1192–1193 датские варанги служили при
имперском дворе в Константинополе. Там идет речь о северном кон-
тингенте, который присоединился к III Крестовому походу, но при-
был в Палестину слишком поздно для того, чтобы оказать помощь
находившимся там латинянам. Возвращаясь домой, датчане посе-
тили Константинополь. Они были при этом уверены, что встретят
теплый прием у греков.
Скандинавы не обманулись в своих надеждах: император Иса-
ак II Ангел богато одарил их в надежде на то, что они останутся
у него на службе. Известно, что подобные предложения император
делал далеко не всем иностранцам, прибывавшим в его столицу.
Скорее всего, часть этих датчан уже побывала в Константинополе;
для некоторых из них это было второе путешествие в Святую Зем-
лю. Можно предположить, что они ранее служили в византийской
армии, где успели заслужить хорошую репутацию своей воинской
доблестью. Не исключено и то, что датчане были наделены некими
полномочиями на ведение переговоров от своего короля. Во всяком
случае, на подобное предположение наводят события 1195 года.
Осенью 1195 г. в Данию прибыли послы Исаака II. В доставлен-
ных ими грамотах говорилось о необходимости отправки военной
помощи на Восток. Источник, упоминающий о прибытии посоль-
ства в скандинавские королевства — Сага о Сверрире — содержит
термин chrysoboullos (logos). Три хрисовула, посланные в Сканди-
навию трем северным королям, ныне утеряны, но сам факт отправ-
ления имперских грамот на Север не подлежит сомнению. О судьбе
этих посланий и печатей, равно как и о реакции на них сканди-
навских королей, ничего не известно. Кстати сказать, они не упо-
мянуты Францем Дэльгером в его обозрении императорских актов.
Однако известно, что обычно хрисовулы хранились в королевских
архивах до тех пор, пока греческий император не выполнял усло-
вия соглашения, если таковое имело место. Не исключено также,
что хрисовулы располагали на стенах церквей, используя их в ка-
честве декоративного элемента.
В греческих источниках упоминается о том, что в период с 1195
года до 1203 года варанги принимали участие в подавлени восста-
ний на территории Византии и сопровождали императора в похо-
Судьба византийского культурного наследия
135
дах. Среди этих «варангов» могли находиться и датчане, завербо-
ванные теми византийскими послами, которые прибыли в Сканди-
навию в 1195 г. О присутствии датских воинов в греческой армии в
1203–1204 гг. ясно свидетельствуют и западные источники. В июле
1203 года, во время первой осады Константинополя участниками
крестового похода, наемники — датчане и англичане — защищали
стены северо-западной части города. Когда Алексей III бежал, ла-
тинские послы были отправлены в город для выяснения ситуации.
Греки выстроили англичан и датчан, вооруженных пиками, от во-
рот города до главной двери дворца.
Когда в конце концов защитники Константинополя были выну-
ждены уступить крестоносцам, духовные лица англичан и датчан,
равно как и других народов, чьи представители жили в городе, вы-
шли навстречу осаждающим, чтобы умолять их о милосердии. Из
этого можно заключить, что в столице было в то время немало дат-
чан. Впоследствии на службе у государя Никейской империи всё
еще находились некие «варанги», принадлежность которых, одна-
ко, остается неизвестной.
И.А. Орецкая
(Москва)
IV Крестовый поход
и судьба византийского культурного наследия
Результатом захвата Константинополя крестоносцами и слу-
чившихся затем пожаров, особенно первого и самого большого
из них стала гибель многих произведений византийского искус-
ства. Некоторые памятники, вызывавшие наибольшее восхищение
и удивление людей той эпохи, описывает в своей «Истории» Ни-
кита Хониат1, однако таких описаний лишь несколько; детали по
большей части оказываются стертыми в общей картине происхо-
дивших на его глазах ужасных событий: «Итак, прекрасный город
Константина, предмет всеобщих похвал и повсюдных разговоров,
был истреблен огнем, унижен, разграблен и лишен всего имуще-
ства. . . »2. В свидетельствах других очевидцев падения Константи-
нополя — Жоффруа де Виллардуэна, Робера де Клари, Гунтера
Пэрисского — сообщается, прежде всего, о дележе добычи, которая
была настолько огромна, что вдаваться в подробности при ее пере-
числении просто не представлялось возможным: «. . . и добыча была
136
И.А. Орецкая
столь велика, что никто бы не мог сказать вам, сколько там было
золота и серебра, и утвари, и драгоценных камней, и шелковых ма-
терий. . . и всяческих драгоценных вещей, какие когда-либо имелись
на земле»3. Робер де Клари приводит краткие описания Большого
дворца, реликвий, хранившихся во входивших в его комплекс цер-
квах, Влахернского дворца, ипподрома и других поразивших его во-
ображение достопримечательностей Константинополя, обходя мол-
чанием постигшую эти памятники участь.
Множество захваченных крестоносцами литургических сосудов
и окладов икон, сделанных из драгоценных металлов, сразу же под-
верглось переплавке; предметы, которые не могли быть превраще-
ны в деньги, но представляли общечеловеческую, христианскую
(реликвии) или художественную ценность (произведения из сло-
новой кости, изображения, выполненные в технике перегородчатой
эмали, литургические сосуды из стекла и драгоценных камней, тка-
ни) были в качестве военной добычи привезены в Европу. Впослед-
ствии они оказались в сокровищницах многих соборов, а с XIX ве-
ка — в музеях; их можно обнаружить подчас в самых удаленных
уголках Европы. Иногда западные мастера включали рельефы из
слоновой кости и медальоны с эмалями в свои произведения, при-
давая им таким образом новую оправу (см., например, оклад Ма-
лого Евангелия епископа Бернварда в сокровищнице Хильдесхайм-
ского собора). Главная проблема заключается в том, что происхо-
ждение многих произведений византийского искусства в европей-
ских собраниях бывает трудно установить; почти все они опубли-
кованы в современных изданиях с указанием в лучшем случае их
последнего местопребывания или последнего владельца. Тем не ме-
нее, случаи попадания произведений византийской культуры на За-
пад до 1204 года были единичны, а после 1453 года подавляющее
их большинство составляли греческие рукописи. Поэтому значи-
тельная часть памятников византийского искусства, хранящихся
в сокровищницах западноевропейских соборов и музеях Европы и
США — военная добыча участников IV Крестового похода. Самое
крупное из таких собраний — сокровищница собора Сан Марко в
Венеции — дает возможность увидеть, каким примерно был состав
этой добычи. Среди вывезенных из Константинополя произведений
большинство составляют предметы культа (литургические сосуды,
оклады Евангелий, реликварии), созданные в средневизантийский
Миссия Григория Цамблака. . .
137
период, поскольку именно они в то время находились в употребле-
нии в церквах.
Богатство и многочисленность европейских и американских со-
браний византийского искусства, если оставить в стороне их само-
стоятельную культурную ценность, служат свидетельством огром-
ного урона, нанесенного византийской культуре во время IV Кре-
стового похода.
Примечания
1 Он пишет, прежде всего, о разграблении и осквернении Святой Софии. (Никита
Хониат. История со времени царствования Иоанна Комнина. Т. 2 (1186–1206). Пере-
вод 1862 года, переизданный А.И. Цепковым. Рязань, 2003. С. 253–254); повествуя о
разрушенных талисманах города, он рассказывает, например, о конной статуе, в ко-
торой одни видели изображение Беллерофонта на Пегасе, а другие — Иисуса Навина
(Там же. С. 329).
2 Там же. С. 265–266.
3 Жоффруа де Виллардуэн. Завоевание Константинополя / Перевод, статья и
комментарии М.А. Заборова. М., 1993. С. 64.
Н.Г. Пашкин
(Екатеринбург)
К вопросу о дипломатической миссии
Григория Цамблака на Констанцский собор
Одним из эпизодов в длинной истории переговоров о церковной
унии между латинским Западом и православным Востоком, проте-
кавшим в XV в., было посольство на Констанцский собор киевского
митрополита Григория Цамблака. Общие сведения об этом событии
хорошо известны. Миссия была делегирована от имени польского
короля Владислава и литовского князя Витовта. В феврале 1418 г.
в Констанце состоялся ее официальный прием, во время которо-
го митрополит обратился с речью к папе Мартину V (1417–1431).
Основной мотив выступления сводился к тому, чтобы начать про-
цесс объединения двух церквей. Однако переговоры в дальнейшем
не получили развития. Спустя несколько месяцев закрылся и Кон-
станцский собор.
В имеющейся литературе до сих пор нет прямой постановки во-
проса о том, имеется ли связь между упомянутой делегацией Гри-
гория Цамблака и аналогичными инициативами, которые происте-
кали из Константинополя. В Констанце, как принято считать, бе-
рет свое начало переговорный процесс, финалом которого впослед-
ствии станет Ферраро-Флорентийский собор. К моменту прибытия
138
Н.Г. Пашкин
в Констанц митрополита там еще находилась официальная визан-
тийская делегация под руководством Николая Евдемона. Она бы-
ла направлена туда еще в 1415 г., чтобы также вести переговоры
об унии. Одной из главных причин задержки переговоров с этой
стороны было желание греков дождаться выборов нового папы и
окончания схизмы на Западе. Констанцский собор решил эту зада-
чу лишь в ноябре 1417 г.
Нет никаких прямых данных о том, что имели место контакты
между византийскими послами и Григорием Цамблаком. Но уже
сам этот факт порождает вопросы. Цамблак как митрополит Киев-
ский не был признаваем в Константинополе. Его назначение было
организовано в 1415 г. по политическим мотивам со стороны литов-
ского князя Витовта, который тем самым бросал вызов своему глав-
ному сопернику — Москве. Тот факт, что греки не отреагировали
на появление в Констанце незаконного, с их точки зрения, митро-
полита, может косвенно свидетельствовать о терпимом отношении
к нему и молчаливом одобрении той цели, ради которой он приехал.
К этому можно добавить, что непризнанный статус митрополи-
та не помешал ему в своем выступлении именовать византийского
императора своим господином. Свой приезд Цамблак вообще пред-
ставил как результат собственной инициативы, лишь получившей
санкцию правителей Польши и Литвы. Необходимо отметить так-
же, что взгляд Григория Цамблака на способ преодоления церков-
ного раскола был представлен в духе византийских традиций — ис-
ключительно путем созыва вселенского собора и свободного диспу-
та. Из его же слов также следовало, что сама возможность присту-
пить к обсуждению данного вопроса открылась лишь после ликви-
дации смуты в латинской церкви. В том же самом состояла в те
годы и позиция греков.
Таким образом, напрашивается версия о том, что миссию Григо-
рия Цамблака можно рассматривать в контексте отношений меж-
ду Византией и Польшей. Здесь могли иметь место неофициаль-
ные контакты. Известно, что в Констанце в тот момент находился
и поддерживал связь с византийскими дипломатами их бывший со-
отечественник — доминиканец Андрей Хрисоверг. При этом брат
последнего (Феодор Хрисоверг) вращался непосредственно в поль-
ских кругах, по крайней мере, с 1415 г. Оба внесли свой вклад в
дело пропаганды церковной унии. Не исключено, что Хрисоверги
и были связующим звеном, благодаря которому в тот момент осу-
Византия и папство в 60-е гг. XIV в.
139
ществлялись неявные сношения византийцев с Польшей. Это еще
раз доказывает косвенное их участие в деле организации посоль-
ства Григория Цамблака.
М.А. Поляковская
(Екатеринбург)
Византия и папство в 60-е гг. XIV в.:
проблема крестового похода и унии
Во взаимоотношениях Византийской империи и папства 60-х гг.
XIV в. были сфокусированы две основные идеи — крестового похо-
да против турок и унии западной и восточной церквей. Инициати-
ва первой идеи исходила от империи, ожидавшей помощи Запада
в борьбе против турок. Вторая идея, сформулированная римским
папой, должна была стать ценой за оказанную помощь.
60-е гг. для Византии были временем, когда сложные внутрен-
ние проблемы (гражданские войны, идеологическая борьба) смени-
лись еще более сложными внешнеполитическими проблемами. Вре-
мя отдельных военных операций турок осталось позади. В течение
60-х гг. были захвачены Дидимотика и Адрианополь (Эдирне), по-
следовательно становившиеся турецкими столицами. С 1362 г., ко-
гда султаном стал опытный политик Мурад I, ориентация турок на
полное завоевание империи уже не вызывала сомнений.
Папство в 60-е гг. XIV в. переживало тоже не лучшие времена.
Перенесение папской резиденции в Авиньон в начале века отнюдь
не упрочило позиций папства. В названное время «авиньонское пле-
нение» близилось к печальному финалу, за которым последует ве-
ликая схизма. В 1362 г. папа Урбан V проявил намерение перенести
папскую резиденцию в Рим. Для повышения авторитета папы об-
ращение восточных христиан в лоно католической церкви было бы
крайне необходимым. В силу этого произошла «встреча» запроса со
стороны Византийской империи (крестовый поход против турок) и
ответа на этот запрос со стороны папства (необходимость унии).
Между императором Иоанном V Палеологом и папой Урбаном
V велись перманентные переговоры по вопросу организации кресто-
вого похода, хотя обе стороны осознавали их бесперспективность. В
1363 г. Иоанн V отказал в аудиенции латинскому епископу Симону
Атуману из-за бессмысленности пустых переговоров.
140
М.А. Поляковская
Попытка короля Кипра Петра I проявить инициативу в органи-
зации войска для всеобщего крестового похода оказалась безуспеш-
ной и не принесла ничего, кроме растраты больших сумм денег. Со-
бранный родственником византийского императора графом Савойи
Амедеем VI Крестовый поход завершился казалось бы сенсацион-
ным освобождением летом 1366 г. Галлиполи, но этот успех был
кратковременным, а наступление турок всё более устойчивым.
Византийский император заключил в 1366 г. sacramentum с ко-
ролем Венгрии Лайошем I, находившимся в орбите влияния папы;
по этому договору в случае организации венгерским королем кре-
стового похода византийский император должен был перейти в ло-
но римской церкви и подчиниться апостольскому престолу (Reg.
№ 3108). Летом 1367 г. во время переговоров экс-императора Иоан-
на Кантакузина с папским легатом Павлом Иоанн V Палеолог тай-
но обещал легату покорность римскому папе, подкрепив это обеща-
ние большой денежной суммой.
Первыми, еще весной 1365 г., приняли католичество известные
политические деятели Димитрий Кидонис и Иоанн Ласкарис Ка-
лофер. Урбан V поощрил их письмом, назвав каждого из них по-
слушным сыном (filius obediens). Приветствуя их обращение «ad
apostolicum Sedem, matrem cunctorum fidelium et magistram», папа
надеялся, что теперь восточная церковь быстрее и легче придет к
западной вере. В октябре 1368 г. Иоанн V Палеолог подписал в Ри-
ме символ католической веры, признав filioque. Сопровождавший
императора в поездке месадзон Димитрий Кидонис писал из Ри-
ма своему брату Прохору: «Тягостно я думаю о судьбе отчизны, о
врагах, которые смеются над нами. . . » (Cyd. № 39. 32–36). Реаль-
но принятие католического символа веры не могло стать серьезным
основанием для заключения унии.
В целом очевидно, что все переговоры 60-х гг., обмен послами
и письмами, кульминацией которых были два вопроса — крестовые
походы и уния, не дали каких-либо результатов. Мелкие военные
экспедиции, которые состоялись позднее, ни в коей мере нельзя от-
нести к столь желанным для Византии крестовым походам, а уния,
заключенная через девяносто с лишним лет, не соответствовала той
цели, которую ставило папство. Все усилия 60-х гг. XIV в. оказались
тщетными для обеих сторон.
Триумфы Комнинов. . .
141
И.Н. Попов
(Москва)
Триумфы Комнинов и идеология экспансии
Византии на Ближнем Востоке в XII в.
Известно скептическое отношение византийцев к крестоносцам,
преимущественно выраженное в исторических сочинениях. В то же
время известны три крупных похода на Восток, совершенные Иоан-
ном II Комнином и Мануилом Комнином. Исследователями давно
отмечено, что эти походы не отвечали прямым стратегическим ин-
тересам империи на Востоке и приводили к бесполезной растрате
сил и средств. Однако сами византийцы — и прежде всего наиболее
критически настроенный писатель Никита Хониат — не склонны
упрекать своих государей в подобной политике. Если в Византии
общее отношение к крестоносному движению было критическим,
то почему одним из важнейших направлений внешнеполитической
деятельности была избрана отдаленная Антиохия?
Несколько иной взгляд на военные усилия Комнинов дают наши
сведения о триумфах XII в. в Константинополе, которые регуляр-
но устраивались при Иоанне II и Мануиле. По корпусу стихотво-
рений Феодора Продорома, придворного поэта сер. XII в., хорошо
известен сценарий первого большого триумфа Иоанна II, органи-
зованного в 1133 г. после взятия византицами крепости Кастамон
в Пафлагонии. Ритуал триумфа достаточно наглядно отразил про-
грамму власти в отношении войны на восточных границах и ее це-
лей. Стихи Продрома позволяют предполагать, что основные эле-
менты этого триумфа повторялись затем в большинстве подробных
торжеств XII в.
Триумф 1133 г. был спланирован как шествие по всей Месе от
Золотых ворот до собора Св. Софии; перед началом парада Иоанн
принимал славословия и приглашение встать на роскошную колес-
ницу триумфатора (написаны Продромом). В ходе шествия сначала
вели пленников и несли трофеи, затем шли войска, одетые в платье
четырех цветов, напоминавших о партиях ипподрома. В конце еха-
ла триумфальная колесница, на которой была установлена икона
Богоматери Одигитрии. Император Иоанн, его наследник Алексей
и вся правящая семья шли за коленицей пешком; Иоанн нес в руках
крест. После завершения парада Иоанн со свечами в руках вместе
142
Ю.А. Пятницкий
с патриархом вошел в алтарь собора Св. Софии и возложил свой
венец на престол храма.
В основном триумф был повторением торжественных шествий
эпохи Иоанна Цимисхия. Идея об использовании иконы на колес-
нице также заимствована из триумфов Цимисхия, стремившегося
к присоединению Сирии и Палестины (Св. Земли) к империи и
одержавшего в свое время наибольшие успехи в продвижении им-
перии на Востоке. Несение креста Иоанном невозможно интерпре-
тировать как обычай, связанный с западными крестоносцами, по-
скольку использование процессионного креста разных форм широ-
ко применялось в Византии и во время триумфов, и во время цер-
ковных шествий. Наиболее интересно возложение венца на престол.
Очевидно этот акт имел эсхатологический смысл; вероятно, Иоанн
хотел символически выразить передачу власти Христу в конце вре-
мен, которая, согласно представлениям византийцев, должна про-
изойти после освобождения Иерусалима накануне Второго прише-
ствия.
Таким образом, в Византии на уровне официальной идеологии
концепция крестоносного движения в целом принималась; идея воз-
вращения утраченных восточных владений играла важную роль в
программе комниновского возрождения былого могущества импе-
рии. При этом общая программа «реконкисты» на Востоке и кон-
кретное стремление к «освобождению» Св. Земли не отделялись
друг от друга и образовывали единое внешнеполитическое направ-
ление. «Принятие креста» — главный смыслообразующий знак кре-
стоносного движения западноевропейцев — в Византии напрямик
не использовался. Общие идеи крестоносного движения — взятые
без соотнесения с некоторыми ритуальными элементами (папское
благословение, принятие креста, статус «крестоносца» и т. п.) —
находили отклик в византийском обществе, но подвергались здесь
переосмыслению на основе собственной традиции.
Ю.А. Пятницкий
(С.-Петербург)
Створка складня «Святой Феодор Стратилат»
из коллекции Эрмитажа
В реставрационной мастерской Эрмитажа недавно был рас-
чищен интересный памятник византийской живописи — створка
Створка складня «Святой Феодор Стратилат». . .
143
складня «Святой Феодор Стратилат» с процвевшим крестом на
обороте (инв. № I-309). Икона происходит из коллекции Николая
Петровича Лихачева в Санкт-Петербурге. В 1913 г. он продал свою
знаменитую иконную коллекцию в Русский музей имени императо-
ра Александра III в Санкт-Петербурге, где наш памятник хранил-
ся до 1935 г., а затем, вместе с другими византийскими и постви-
зантийскими иконами, был передан в Эрмитаж. Многие годы он
хранился в фондах музея и не привлекал особого внимания спе-
циалистов, считаясь памятником «позднего времени». Впервые мое
внимание на это произведение обратил реставратор ГРМ С.И. Голу-
бев во время совместного изучения под микроскопом техники жи-
вописи византийских и поствизантийских икон Эрмитажа в 1986–
1987 гг. Основная часть живописи иконы в то время находилась
под слоем закопченного потемневшего лака. С.И. Голубев высказал
мнение, что живопись может, судя по некоторым техническим при-
емам, относится к собственно византийскому времени.
В 1990–91 гг. реставратором Эрмитажа Т.Д. Чижовой была на-
чата работа над расчисткой этой иконы. Ею был полностью расчи-
щен оборот, где обнаружилось изображение процвевшего креста с
терновым венцом в перекрестии. На лицевой стороне были раскры-
ты два небольших фрагмента и убрано поверхностное загрязнение.
В таком виде памятник экспонировался в 1991 г. на выставке Эр-
митажа «Византия и византийские традиции», посвященной XVIII
Международному конгрессу византинистов, проходившем в Моск-
ве. Сведения об этой интересной створке складня автор данного
сообщения включил в свой доклад на вышеупомянутом конгрессе
(доклад был опубликован в III томе Актов конгресса). Створка бы-
ла предварительно датирована второй половиной XIII в. и отнесена
к провинциальным произведениям, возможно одного из латинских
центров, возникших после 1204 г. на землях Византийской импе-
рии. Эта же атрибуция была повторена нами и в каталоге фунда-
ментальной выставки «Синай. Византия. Русь. Православное ис-
кусство с VI до начала XX века», проходившей в июне — сентябре
2000 г. в Эрмитаже.
К сожалению, по ряду объективных причин расчистка иконы не
была в свое время закончена. Только в 2002–03 гг. работу над этим
памятником продолжил другой реставратор Эрмитажа — А. Осет-
ров, раскрывший всю лицевую сторону с изображением святого Фе-
одора в рост. Расчистка производилась в связи с подготовкой иконы
144
Ю.А. Пятницкий
для выставки «Византия. Сила и Вера. 1261–1557», организованной
музеем Метрополитен в Нью-Йорке (15 марта — 4 июля 2004 г.).
Во время последней реставрации были выявлены некоторые инте-
ресные особенности техники живописи данного памятника, в част-
ности — активное использование цветных лаков. Удалось, как нам
кажется, уточнить и атрибуцию этого произведения.
Икона написана на цельной доске (ель — Picea sp.), размером
39, 1 × 15, 5 × 1, 1 см. На обороте створки сохранились кованные
металлические крепления и оригинальный декор в виде процвев-
шего креста с терновым венцом в перекрестии. Около креста моно-
грамма: IC XC. Любопытно, что когда складень закрывался, на нем
были представлены два симметричных процвевших креста, изоб-
раженных на обеих створках. Такая деталь наблюдается на неко-
торых синайских иконах, но достаточно редка. Более традиционен
вариант, когда на каждой створке изображался не полный крест, а
только его половина; тогда при закрытии складня они составляют
единый процвевший крест.
На лицевой стороне створки представлен в рост святой воин.
В правой руке он держит меч, в левой — ножны меча; за спиной
виден круглый щит, декорированный меандром и геометрическим
узором. Воин изображен прямолично, его фигура занимает всё про-
странство иконы и выглядит монументально. Красная колончатая
надпись на фоне сообщает имя святого: Ο ΑΓ[ΙΟΣ] |ΘΕΟ|∆ΩΡ|ΟΣ|
Ο ΣΤΡΑΤΗ|ΛΑΤΗΣ — «святой Феодор Стратилат».
Изображение святого воина с поднятым на плечо обнаженным
мечом традиционно для византийского искусства. В таком иконо-
графическом типе могли изображаться разные святые воины. Бо-
лее интересной особенностью нашей иконы является вооружение
и одежда святого. Такие длинные одежды, поверх которых надет
панцирь, встречаются в памятниках XII–XIII вв. Например, на сте-
атитовой иконе XII в. из Херсонеса, живописных иконах начала
XIII в. «Святые Феодор Стратилат и Георгий» и «Святые Геор-
гий, Феодор и Димитрий» из монастыря св. Екатерины на Синае,
на рельефе на стене собора св. Георгия в Юрьеве-Польском, Россия,
1230–1234. Довольно реалистично передан кожаный доспех с наши-
тыми поверх металлическими бляшками. Подобный тип панцирей,
как изображенный на иконе, появился, по-видимому, не ранее кон-
ца XII в. и был распространен в XIII в. На ножнах меча имеется
Створка складня «Святой Феодор Стратилат». . .
145
геральдическая эмблема в виде Бурбонской лилии. Она встречает-
ся в гербах некоторых итальянских фамилий XIII–XIV вв.
Фигура святого Феодора в плотно облегающем доспехе, с под-
черкнуто узкой талией, в одеждах, обильно декорированных «жем-
чугом», вызывает ассоциации с периодом Крестовых походов. Наи-
более вероятным центром, где эта икона могла быть написана,
было Латинское королевство или княжество, возникшее на зем-
лях Византийской империи после 1204 г. Художник использовал
тонко-слойный серый грунт, а в качестве пигментов — охры раз-
ных оттенков, сажу, белила, аурипигмент и, очень активно, светло-
коричневый цветной лак. Несомненно, что создавший эрмитажную
икону мастер относился к провинциальному течению; он достаточ-
но профессионален и мастеровит, в созданном им образе святого
воина присутствует даже определенная элегантность, но техника и
живописные приемы далеко отстоят от утонченных произведений
Константинопольской школы и ее традиций.
Существует икона очень близкая к эрмитажной по художествен-
ному эффекту и, особенно, по используемым материалам и техниче-
ским приемам. Это «Архангел Михаил» из монастыря Преображе-
ния в Метеорах в Фессалии. Только в этой иконе мы нашли исполь-
зование точно таких же материалов и технических приемов, что и
в эрмитажной створке с изображением святого Феодора Стратила-
та. Специфического оттенка желтый фон с красными надписями
и светло-коричневого оттенка лак на нимбе архангела, обильный
жемчужный декор и очень близкая палеография надписи являются
общими особенностями для обеих икон. Найденная аналогия ука-
зывает на регион, где могла быть создана эрмитажная створка —
Фессалия. Это предположение подтверждается еще двумя аналоги-
ями: миниатюрами рукописей позднего XIII — раннего XIV в., про-
исходящими так же из монастыря Преображения в Метеорах. Обе
рукописи хранятся ныне в Национальной библиотеке в Афинах. В
их миниатюрах мы видим уже знакомые нам характерной палео-
графии красные колончатые надписи, и специфических оттенков
желтые, светло-коричневые и болотно-зеленые тона. Эти специфи-
ческие черты и одно происхождение — Метеоры — вышеуказанных
трех памятников позволяет сделать вывод, что очень близкая к ним
эрмитажная створка с изображением святого Феодора Стратилата
также происходит из этого региона (Фессалия) и датируется при-
близительно тем же временем: поздним XIII — ранним XIV в.
146
О.А. Родионов
О.А. Родионов
(Москва)
Латиняне, уния и исповедники православия
на страницах исихастского жития
XIV столетие стало одним из самых трагических и бурных пери-
одов византийской истории: гражданские войны, натиск османов и
эпидемии составили тот фон, на котором разворачивались острые
догматические споры, раздиравшие православную Церковь в 40–50-
е годы XIV в. Неудивительно, что так или иначе многие из событий
того времени нашли свое отражение на страницах агиографических
сочинений, и особенно — в житиях святых исихастов, над утвержде-
нием (или опровержением) духовного опыта которых и трудились
лучшие умы эпохи. Несмотря на то, что оппонентами учения, за-
щищавшегося свт. Григорием Паламой, Каллистом I и Филофеем,
стали по преимуществу интеллектуалы, которых мы сегодня тра-
диционно относим к плеяде «византийских гуманистов», важную
роль в спорах того времени играли и «латинофильские» настроения
части интеллигенции и клира. Однако сама проблема унии и про-
тивостояния ей в силу обстоятельств ставилась совершенно иначе,
чем в предшествующую эпоху, когда насилия со стороны привер-
женцев единения с латинской церковью породили немалое число
исповедников православия. Именно потому, что во многом острота
этой проблемы к 40-м годам XIV в. отошла в прошлое, в «исихаст-
ских житиях» мы найдем ничтожно мало упоминаний латинства,
унии и связанных с этим коллизий. Разумеется, ведущие богословы
эпохи продолжали писать опровержения латинского вероучения, а
вопрос об объединительном соборе стал к 60-м годам XIV в. одним
из наиболее животрепещущих, но агиографические данные почти
ничего не дают нам в этом отношении.
Впрочем, одно из самых важных исихастских житий, а имен-
но Житие прп. Григория Синаита, написанное патриархом Калли-
стом I, содержит рассказ об исповедниках православия, подвизав-
шихся против унии в конце XIII в. и ставших в начале XIV столе-
тия учениками прп. Григория. Речь идет о прпп. Иосифе и Нико-
лае. В связи с этим особенно интересны характеристики самой ла-
тинской веры, унии, императора-униата Михаила, «латиномудрен-
ного» патриарха Иоанна и прочих «латинофронов», которые дает
агиограф — патр. Каллист, один из главных защитников паламиз-
История Херсонеса поздневизантийского периода. . .
147
ма и виднейший церковный деятель эпохи. В некотором роде эти ха-
рактеристики составляют контраст общей тональности житийного
повествования, казалось бы, вообще чуждого какого-либо интереса
к событиям не только политической, но и церковно-политической
жизни. Тем не менее, именно это обстоятельство побуждает нас
обратить особое внимание на указанные фрагменты Жития прп.
Григория Синаита: они позволяют реконструировать отношение
свт. Каллиста к латинству и лучше понять церковные воззрения
исихастов «синаитской традиции» в целом. Кроме того, должная
оценка этих воззрений, хотя бы и на примере патр. Каллиста,
позволит осознать имплицитную полемическую антилатинскую за-
остренность некоторых догматических пассажей, содержащихся в
трудах самого св. Григория Синаита, которому ряд исследовате-
лей в прошлом, да и в наши дни, приписывает едва ли не «адогма-
тизм» и отсутствие интереса к церковно-вероучительной проблема-
тике. Наличие «антилатинских» фрагментов в житии «идеального
исихаста», каковым, несомненно, является по своей форме и целям
написания этот памятник, указывает путь к более всеобъемлюще-
му пониманию особенностей исихастской традиции, перебрасывая
мостик к исихастам последующих столетий, в частности, к колли-
вадам XVIII века, известным своим непримиримым отношением к
католичеству.
А.И. Романчук
(Екатеринбург)
История Херсонеса
поздневизантийского периода
в трудах историков конца XIX — начала XX в.
Рубеж ХХ–XXI вв., ознаменовавшийся изданием ряда работ, по-
священных развитию исторической науки, можно считать време-
нем своеобразного подведения итогов. Развитию знаний об истории
Северного Причерноморья, вкладу российских исследователей по-
священа монография И. В. Тункиной (Тункина И.В. Русская нау-
ка о классических древностях юга России: Середина XVIII — сере-
дина XX в. СПб., 2002). В рассматриваемый ею период, благодаря
началу систематических раскопок в Херсонесе, появились и рабо-
ты, посвященные византийскому времени. Правда, по сравнению с
148
А.И. Романчук
характерным для этого времени интересом к классическим древно-
стям, число их не было значительным. Обращение к материалам
архивов показывает, как рождались некоторые из них, какие сю-
жеты прежде всего интересовали историков. Показательными яв-
ляются данные о создании серии «Памятники христианского Хер-
сонеса», предпринятом по инициативе П.С. Уваровой. Обсуждение
состава авторов различных разделов показывает, что сферой на-
учных интересов некоторых из них являлся классический период
(М.И. Ростовцев, В.К. Мальмберг, С.А. Жебелев), планировалось
также широкое привлечение специалистов по средневековой исто-
рии (Х.М. Лопарев, Я.И. Смирнов, С.П. Шестаков, Е.К. Редин).
План серии публикаций, составленный Д.В. Айналовым, считав-
шим, что во главе «дела» должен стоять Н.П. Кондаков, включал
создание монографии по истории Херсонеса со времени его осно-
вания, исследование «архитектурных построек гражданского и ре-
лигиозного отделов», а также отдельных памятников (скульптуры,
мозаик, терракоты, изделий из бронзы, посуды и т. д.). В соответ-
ствии с планом были изданы описание христианских культовых со-
оружений (Д.В. Айналов), очерк по истории средневекового Хер-
сонеса (до Х в., С.П. Шестаков), «Жития херсонесских святых»
(П. Лавров).
История и памятники Херсонеса поздневизантийского периода в
этой серии остались не освещенными. Эту задачу попытался выпол-
нить А. А. Бобринский, считавший, что «трудно сказать что-либо
новое, так как многое написано в путеводителях по Херсонесу». В
двух главах работы, которую современные историки характеризу-
ют как популярную, он привел данные о византийских императо-
рах до 1204 г. (глава 6, с. 129–152) и рассмотрел события с 1204 по
1453 гг. (глава 7, с. 153–167), отметив при этом, что в XIII в., вслед-
ствие развития генуэзской торговли, начинается упадок экономики
города. Свидетельством этого являются письмо папы Иоанна ХХ и
территориальные споры местных иерархов.
В значительной мере на взгляды исследователей оказала влия-
ние полемически написанная работа блестящего знатока крымской
истории А.Л. Бертье-Делагарда (рецензии Н.П. Кондакова), счи-
тавшего, что в последний период своего существования Херсонес
являлся незначительным городом, в котором вследствие грабитель-
ских набегов на протяжении длительного времени не сохранилось
значительных архитектурных сооружений (его работа создавалась
Великая схизма и гамбург-бременская миссия
149
как защита от обвинений западноевропейских путешественников и
историков, считавших, что во время присоединения Крыма были
уничтожены многие памятники Херсонеса).
Обобщением новых археологических данных должна была стать
статья К.К. Косцюшко-Валюжинича, возглавлявшего археологиче-
ские раскопки в Херсонесе около 20 лет, о чем сохранились сви-
детельства в письмах Е. Миннз (Кембридж) и опись его архива в
1907 г. Некоторые наблюдения были изложены также в газетных
заметках, написанных различными авторами, но всегда проходив-
ших через редактуру первого заведующего херсонесскими раскоп-
ками. Отчасти они представлены также в книге севастопольского
врача Е.Э. Иванова (1912 г.). Однако для того, чтобы стало возмож-
ным создание обобщающих работ по истории средневекового Хер-
сонеса, в том числе и поздневизантийского времени, было необхо-
димо накопление нового археологического материала, планомерное
изучение городища. Первым исследованием, в котором были разра-
ботаны сюжеты поздневизантийского периода, стала монография
А.Л. Якобсона (1950 г.)
В.В. Рыбаков
(Москва)
Великая схизма и судьбы гамбург-бременской
миссии (к постановке проблемы)
Более двух с половиной столетий (с 832 по 1104 г.) гамбург-
бременское архиепископство занималось миссионерской деятельно-
стью на территории Скандинавии, целиком подпадавшей в это вре-
мя под его церковную юрисдикцию1. Однако христианизация Се-
верной Европы не была поступательным процессом: она представ-
ляла собой цепочку подъемов и спадов, чередовавшихся по ходу
изменения в этом регионе демографии, политической обстановки,
торговой активности, материальной и духовной культуры. Несмот-
ря на такие флуктуации, все двести семьдесят лет северогерман-
ское миссионерство не теряло некоторых черт последовательности
и планомерности, каковые, как известно, не были присущи визан-
тийским миссиям2. Переломным для обращения Скандинавии стал
XI в. Именно к этому столетию относится наибольшее число ру-
нических камней с христианской символикой и/или краткими мо-
литвенными формулами3. Тогда же, на пике проповеднической ак-
тивности, гамбург-бременская литературная традиция обогатилась
150
В.В. Рыбаков
главным своим памятником — «Деяниями архиепископов гамбург-
ской церкви» Адама Бременского4. Идеологическая программа это-
го труда всецело связана с северным миссионерством5. Хроника на-
писана между 1072 и 1075 (?) гг., то есть через двадцать лет после
великой схизмы.
50–60-е гг. XI в. были временем наибольшей миссионерской
активности гамбург-бременского архиепископа Адальберта (1043–
1072), главного героя «Деяний». В это же время Адальберт вына-
шивал планы создания патриархата, долженствовавшего объеди-
нить северогерманские, славянские и скандинавские епархии (пер-
воначальный замысел относится к 1050–1054 гг., вторично архиепи-
скоп обращается к этой идее в 1068–1072 гг.)6. Для создания патри-
архата ему требовалась не только поддержка императорской вла-
сти, но и идеологическое обоснование. Таким обоснованием мог-
ли бы стать впечатляющие христианизаторские успехи архиепи-
скопства, которое первоначально мыслилось именно как миссио-
нерский центр на окраине христианского мира. Вероятно, поэтому
50–60-е гг. XI в. стали периодом интенсификации северной миссии.
В том же контексте можно рассмаривать и возникновение второй
редакции жития святого Ансгария (датируется временем между
1050 и 1123 г.), основателя гамбург-бременского архиепископства.
В этой новой редакции подчеркивалась роль проповеднической де-
ятельности Ансгария и приуменьшалась роль реймсского архиепи-
скопа Эбона — первого папского легата «ко всем шведам, датча-
нам, славянам и остальным народам северных стран»7. Кроме того,
в ней преувеличивался географический охват гамбург-бременской
миссии в IX в.8. Теоретически, к тому же самому периоду мож-
но приурочить и фальсификацию папских привилегий гамбург-
бременскому архиепископству, которая имела своей целью утвер-
дить права его предстоятелей над скандинавскими территориями9.
В 1063 г. Адальберт фактически становится одним из регентов
при малолетнем императоре Генрихе IV, в конце 60-х гг. XI в. он,
по всей очевидности, приглашает в Бремен Адама (автора «Дея-
ний») и заказывает ему хронику, которая, однако, будет написана
уже после смерти Адальберта и посвящена его преемнику Лиемару.
Центральное место в сочинении Адама Бременского занимает опи-
сание миссионерской деятельности архиепископства, что, вероятно,
соответствовало пожеланиям заказчика.
Если сопоставить друг с другом все перечисленные факты,
Великая схизма и гамбург-бременская миссия
151
можно выдвинуть следующую гипотезу. В 50-е гг. XI в. гамбург-
бременский архиепископ Адальберт становится всё более влиятель-
ной политической фигурой в Германской империи. Он начинает
ощущать себя ответственным за судьбы империи и всей западной
церкви. Тогда у него впервые возникает план создания гамбургско-
го патриархата. После схизмы Адальберт направляет всё свое вни-
мание на северную миссию, так как именно его архиепископство (в
будущем, как он надеется, патриархат) находится на границе с пра-
вославным миром10 — а в середине XI в. православие должно было
иметь определенное влияние в Скандинавии, хотя почти никаких
сведений на этот счет, кроме изображений крестов византийского
типа на рунических камнях, нет11. В это же двадцатилетие (между
1054 и 1072 г.) Адальберт заказывает ряд документов, долженству-
ющих подчеркнуть значимость Гамбург-Бремена как миссионер-
ского центра: это вторая редакция жития святого Ансгария, стихо-
творное переложение того же текста12, «гамбургские фальсифика-
ты», сочинение Адама Бременского. Особой интенсивности миссио-
нерская и пропагандистская деятельность Адальберта достигает в
середине 60-х гг. XI в., когда он становится одним из первых лиц в
Империи.
Таким образом, обстоятельства вокруг великой схизмы мог-
ли быть одним из важных мотивов в политической деятельности
Адальберта, что никак не учитывается в историографии13. Если
высказанные выше пока очень гипотетические построения верны,
то тема «Адальберт Гамбург-Бременский и схизма» заслуживает
дальнейшего внимания исследователей.
Примечания
1 Göbell W. Die Christianisierung des Nordens und die Geschichte der nordis-
chen Kirchen bis zur Errichtung des Erzbistums Lund // Schleswig-Holsteinische
Kirchengeschichte. Bd. 1. Neumünster, 1977. S. 63–104.
2 Иванов С.А. Византийское миссионерство. Можно ли сделать из «варвара» хри-
стианина? М., 2003. С. 328–344.
3 Ruprecht A. Die ausgehende Wikingerzeit im Lichte der Runeninschriften. Göttingen,
1958. S. 92–110.
4 Adam Bremensis Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum / Ed. B. Schmeidler.
Hannover, Leipzig, 1917. (Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum ex Monu-
mentis Germaniae Historicis separatim editi). Unveränderter Nachdruck, 1977.
5 Trommer Å. Komposition und Tendenz in der hamburgischen Kirchengeschichte
Adam von Bremens // Classica et mediaevalia. 18. København, 1957. S. 207–257.
152
В.В. Рыбаков
6 Adam Bremensis. . . III, 33. P. 175; III, 59. P. 205–206; Dehio G. Geschichte des
Erzbistums Hamburg-Bremen bis zum Ausgang der Mission. Bd. 1. Berlin, 1877. S. 203–
210; Bergmann T. Der Patriarchatsplan Erzbischof Adalberts von Bremen. Hamburg,
1946.
7 Vita Anskarii auctore Rimberto. Accedit Vita Rimberti / Rec. G. Waitz. Hannover,
1884. (Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum ex Monumentis Germaniae
Historicis separatim editi). Unveränderter Nachdruck, 1988. Cap. 13. P. 35.
8 Quellen des 9. und 11. Jahrhunderts zur Geschichte der hamburgischen Kirche und
des Reiches / Hrsg. R. Buchner und W. Trillmich. Darmstadt, 6. Aufl., 1990. S. 9–
13; Levison W. Die echte und die verfälschte Gestalt von Rimberts Vita Anskarii //
Zeitschrift des Vereins für Hamburger Geschichte. 23. Hamburg, 1919. S. 84–146.
9 Regesta pontificum Romanorum.
Germania Pontificia.
T. 6:
Provincia
Hammaburgo-Bremensis / Congess. W. Seegrün, Th. Schieffer. Göttingen, 1981; See-
grün W. Das Erzbistum Hamburg in seinen älteren Papsturkunder. Köln; Wien, 1976.
(Studien und Vorarbeiten zur Germania Pontificia 5); Theuerkauf G. Urkundenfälschun-
gen des Erzbistums Hamburg-Bremen vom 9. — 11. Jahrhundert // Niedersächsisches
Jahrbuch für Landesgeschichte, 60. Hamburg, 1988. S. 71–140.
10 Упомянем вскользь, что, по свидетельству Адама, Адальберт принимал у себя
неких «посланников восточных королей» (legati orientalium regum), которые могли
быть и из Руси (Adam Bremensis. . . III, 72. P. 220).
11 Разного рода предположения о влиянии православия на скандинавское христи-
анство в середине XI в. при ближайшем рассмотрении оказываются несостоятельны-
ми. См.: Sjöberg A. Pop Upir Lihoj and the Swedish Runecarver Ofeigr Upir // Scando-
Slavica. T. 28. København, 1982. S. 109–124; Idem. Orthodoxe Mission in Schweden im
11. Jahrhundert? // Society and Trade in the Baltic during the Viking Age. Visby, 1985.
S. 67–79; Мельникова Е.А. Русско-скандинавские взаимосвязи в процессе христиа-
низации (IX–XIII вв.) // Древнейшие государства на территории СССР: материалы
и исследования 1987. М., 1989. С. 260–268; Успенский Ф.Б. Славяно-скандинавские
контакты периода христианизации по данным языка / Автореферат диссертации на
соискание ученой степени кандидата филологических наук. М., 2000; Рыбаков В.В.
К дискуссии о епископе Осмунде // Средние века. Вып. 63. М., 2002. С. 53–59. Ср.
также: Дашкевич Я.Р. Армяне в Исландии // Скандинавский сборник. Таллин, 1990.
Вып. 32. С. 87–96; Успенский Ф.Б. Маргиналии к вопросу об армянах в Исландии
(XI в.) // Scando-Slavica. T. 46. København, 2000. С. 61–77.
12 Критического издания этого переложения, написанного неким монахом Вальдо,
не существует. Перечень старых изданий см.: Quellen des 9. und 11. Jahrhunderts. . .
S. 10.
13 Beinlich J. Die Persönlichkeit Erzbischof Adalberts von Bremen. Greifswald, 1918.
«Богоматерь Влахернская»
153
Е.М. Саенкова
(Москва)
Константинопольская святыня
«Богоматерь Влахернская» в богослужении
Успенского собора Московского Кремля
последней трети XVII в.
Икона «Богоматерь Влахернская» была привезена в Москву в
1653 г. Изучению ее истории, иконографии и стилистических осо-
бенностей посвящена статья И.М. Соколовой1. Автор отметил важ-
ную роль святыни в богослужении Успенского собора — перед ней
читали Акафист и выносили из алтаря на действо новолетия. Од-
нако нам хотелось бы остановиться подробнее на участии иконы
в литургической практике кафедрального храма в последней тре-
ти XVII в. на основании сведений так называемой «Книга записи
ежедневных служб, совершавшихся в Успенском соборе и об осо-
бых службах и крестных ходах 1666–1743 гг.», хранящейся ГИМ,
Успенское собрание № 89. Именно этот Чиновник, как нам удалось
установить, был не полностью и с ошибками издан Н. Новиковым
в Древней Российской Вивлиофике. В нем подробно описаны бо-
гослужения последней трети XVII в. и участие в них прославлен-
ных икон. В этот период «Богоматерь Влахернская» становится
одной из наиболее востребованных в кафедральном богослужении
святынь. Из Богородичных икон по частоте ее упоминания мож-
но сравнить лишь с «Богоматерью Петровской». «Богоматерь Вла-
хернская» участвовала в крестном ходе на Покров к Покровскому
собору на рву. Во время водоосвящения на Богоявление во главе
шествия на иордань несли Влахернскую икону. Ее особо выделяют
из общего числа участвовавших в празднике икон. На иордани она
находилась на одном аналое вместе с образом Московских святи-
телей. Образ упоминается также на водоосвящении первого авгу-
ста в день Происхождения честных древ Животворящего Креста.
В день памяти Трех святителей «Влахернскую Богоматерь» клали
рядом с мощами Иоанна Златоуста, Василия Великого и Григория
Богослова. Перед Влахернской иконой читал патриарх молитвы на
молебнах о победе над врагами и в дни некоторых праздников.
В качестве причин столь быстрого вхождения в обиход Успен-
ского собора среди других принесенных в Кремль древних почитае-
мых икон именно «Богоматери Влахернской» указывался комплекс
154
В.В. Серов
идей о роли русского царя в судьбе православия и преемственно-
сти Москвы по отношению к Константинополю. Однако хотелось
бы отметить, что «Богоматерь Влахернская» участвует в праздни-
ках, либо происхождение (Акафист, Происхождения честных древ
Животворящего Креста), либо место действия (Покров) которых
было связано с Константинополем. Таким образом, участие ико-
ны в этих торжествах привносило еще и некий исторический ас-
пект, устанавливающий зримую связь между древними констан-
тинопольскими традициями, которые олицетворяла «Богоматерь
Влахернская», и богослужением Успенского собора, выступавшего
в качестве их наследника.
Примечания
1 Соколова И.М. Икона «Богоматерь Влахернская» из Успенского собора Москов-
ского Кремля // Древнерусское искусство. СПб., 1997. С. 413–426.
В.В. Серов
(Барнаул)
Характер политических (нерелигиозных)
взаимоотношений Византии и стран Западной
Европы до 1054 г.
При анализе причин схизмы 1054 г. принято учитывать предше-
ствующие ей разногласия по теософским проблемам и по вопросам
церковной организации, имевшие место между Римом и Константи-
нополем в IV–XI вв. Такой подход верен при имплицитной трактов-
ке явления схизмы. Если же видеть в нем не только религиозный
аспект, то очевидной станет необходимость более внимательного
исследования нерелигиозных факторов и причин политической от-
чужденности между Византией и Западом в течение всего периода,
предшествующего церковному расколу. Возможно, именно взаим-
ное политическое отчуждение и сыграло решающую роль в схизме.
Не отвергая общепризнанного в науке положения о взаимозависи-
мости внешней политики средневековых государств и христианской
религии, сосредоточимся целиком на анализе сугубо политических
аспектов в сфере международных отношений Византии и Запада
(территориальных интересов, осуществления власти и т. п.).
Специфика политического процесса в раннесредневековой За-
падной Европе обусловила и время начала контактов Византии с
Киевские сюжеты в русской иконографии. . .
155
молодыми государствами, и характер их взаимоотношений. Хроно-
логия этих отношений находилась в полной зависимости от времени
появления того или иного государства на политической карте Евро-
пы, а также от возможности и готовности данного государства всту-
пать в контакт с Византией. Характер же взаимоотношений опре-
делялся несколькими обстоятельствами: во-первых, традиционным
отношением Византийского государства ко всем окружавшим его
странам и этносам как к варварским; во-вторых, второстепенным
(по преимуществу) статусом западного направления византийской
внешней политики; в-третьих, размером реальной опасности, исхо-
дившей от западного политического контрагента Византии.
Изучение внешней политики Византии позволяет заметить, что
именно нерелигиозные (политические) факторы предопределили
направление развития европейско-византийских международных
отношений. Последние изначально (приблизительно с конца V в.)
сложились как сопернические или даже враждебные. Религиозный
мотив лишь усугублял их характер, но не определял его. Отноше-
ния Константинополя с Римом составляли особый раздел между-
народных связей. Его проникновение в «чистую политику» произо-
шло настолько поздно, что радикально изменить что-либо в ней
уже не могло. По-видимому, имеет смысл говорить о длительной
и устойчивой традиции политических взаимоотношений Византии
и стран Западной Европы в VI–XI вв. После завоеваний Юстини-
ана Великого каждый новый субъект международных отношений,
появлявшийся в Европе, рассматривался Византией в качестве по-
тенциального врага. Такая первооснова для византийских внешне-
политических доктрин сохранялась в неизменности до тех пор, по-
ка Запад не вырос в глазах византийцев до размеров Востока, то
есть пока западное направление не сравнялось по значимости для
Византии с восточным и северным. Интересно, что произошло это
вскоре после схизмы 1054 г.
Э.С. Смирнова
(Москва)
Киевские сюжеты в русской иконографии
конца XIV — начала XV в.
Обзор состава сюжетов в русском искусстве XIV в., в сравнении
с сюжетами более раннего периода, позволяет заметить целый ряд
156
Э.С. Смирнова
изменений. Разумеется, наши выводы не могут быть абсолютны-
ми из-за крайне малой доли сохранившихся произведений. Однако
можно с достаточной уверенностью предполагать интерес русских
иконографов XIV в. к ранним, «домонгольским» страницам рус-
ской истории, к тому времени, которому посвящена конференция.
Своеобразие русских житийных сцен св. Николая Мирликий-
ского в свое время побудило американскую исследовательницу
Н. Шевченко (1983) не включать их в сводную работу, посвящен-
ную византийской иконографии этих циклов. Однако открытие но-
вых произведений и дополнительное изучение ранее известных поз-
воляет заметить, что русские житийные иконы св. Николы первой
половины XIV в. строго соблюдают византийские нормы с точки
зрения состава клейм (иконы из погостов Любони, Озерево, Виде-
лебье, все в ГРМ). Перемены происходят во второй половине XIV в.,
скорее ближе к концу столетия, когда в русские циклы буквально
врываются новые сюжеты. Из них четыре так или иначе связаны с
Киевом. Наиболее популярным стало «Перенесение мощей св. Ни-
колы из Мир Ликийских в Бар-град», где изображается событие,
которому не только был посвящен русский, киевский текст, но и
киевский праздник 9 мая (майское празднование св. Николы в Вы-
шгороде упоминается в тексте «Чуда о киевском детище», как и
майский праздник Бориса и Глеба). Кажется, самое раннее изобра-
жение этой сцены — клеймо недавно открытой ростовской (?) ико-
ны второй половины — третьей четверти XIV в. в собрании В.А. Ло-
гвиненко в Москве.
Вторым по популярности стало «Чудо с ковром», отсутствую-
щее в греческих текстах и составленное, как считается, также в Ки-
еве. Его нет в византийских изобразительных циклах, но два ра-
за этот сюжет встречается в южнославянском искусстве (Бояна и
Куртя де Арджеш), чем лишь подтверждается его исключитель-
ность. В русских версиях сцены никогда не делается акцент на кра-
соте ковра (как это мы видим во фреске Бояны), но только на бла-
готворительном деянии св. Николы, благодаря чему это событие,
совершившееся, по преданию, в Константинополе, приобретает ха-
рактерно русскую интонацию добросердечности.
Место действия еще двух сюжетов — сам Киев. В «Чуде о киев-
ском детище» рассказывается, как, возвращаясь с мужем с празд-
ника свв. Бориса и Глеба из Вышгорода, где они поклонились так-
же и св. Николе, молодая киевлянка, задремав, уронила с лодки в
Киевские сюжеты в русской иконографии. . .
157
воды Днепра своего младенца. Ночью ребенок был спасен св. Ни-
колой, и утром «полатник» (смотритель хор) обнаружил младен-
ца лежащим на хорах Софийского собора под образом св. Николы.
Сцена появляется в конце XIV в. в Москве (икона из Угрешско-
го монастыря, ГТГ), Новгороде (икона из Теребужского погоста,
ГРМ), встречается в двух сильно переделанных ростовских иконах
конца XIV–XV в (из урочища Киевец и из собрания А.В. Морозо-
ва, обе в ГТГ). Изображается финал истории: младенец под иконой
св. Николы на хорах Св. Софии в Киеве. Благодаря такой трактов-
ке подчеркивается роль иконы, святость образа, через посредство
которого совершается чудо.
Последний сюжет — «Чудо о половчине». Не веривший в свя-
тость иконного образа пленный язычник («половчин») дал в Киеве
клятву перед иконой, но нарушил ее, а затем, получив доказатель-
ства истинности христианской веры, обратился в нее и принес дары
св. образу. Этот сюжет — русская интерпретация греческого «Чу-
да о сарацине», действие которого происходит в северной Африке и
Калабрии. Сюжет изображается в двух сценах: христианин расска-
зывает язычнику об иконе св. Николы, а затем язычник доставляет
свои дары в виде скота к иконе. Первый сохранившийся пример сце-
ны — в иконе конца XIV в. из церкви Свв. Бориса и Глеба в Плот-
никах (Новгородский музей). В изображениях часто смешиваются
киевская и африканско-калабрийская версии (то в надписях упоми-
нается сарацин вместо половчина, то скотом оказываются верблю-
ды), но преобладает всё же киевская версия.
Расширение состава житийных клейм в русском искусстве
XIV в. путем включения «русских» сюжетов нельзя объяснить ина-
че, чем стремлением подчеркнуть, что через посредство св. Николы
и его икон благодать изливается не только на весь христианский
мир, но и на саму Русь. Местом совершения благодатных чудотво-
рений, а также древних празднований св. Николе, оказывается Ки-
ев. В XVI в. известна попытка как можно точнее изобразить Киев-
скую Софию, многоглавую, пятинефную и с галереями — в сцене
Чуда о киевском детище (икона Рязанского музея).
С учетом этих фактов можно под новым углом зрения посмот-
реть на иконографию свв. благоверных князей Владимира, Бориса
и Глеба. Первые сохранившиеся изображения св. Владимира отно-
сятся как раз к концу XIV и началу XV в. (фреска церкви Св. Фе-
одора Стратилата в Новгороде, миниатюра в исчезнувшем Мусин-
158
В.П. Степаненко
Пушкинском сборнике 1414 г., извесная по копии XIX в., икона на-
чала XV в. в чине из собрания И.С. Остроухова в ГТГ). В этот же
период обновляется иконография свв. Бориса и Глеба (появляются
конные изображения, житийные циклы, меняется трактовка обра-
зов в сторону более тонкой эмоциональной характеристики). Веро-
ятно, к концу XIV в. следует отнести выдающуюся икону «Свв. Бо-
рис и Глеб» из собрания Н.П. Лихачева (ГРМ), созданную, скорее
всего, в Москве в качестве парафраза не дошедшего до нас домон-
гольского произведения.
Для северной и северо-восточной, «Залесской» Руси в XIV в.
Киев сохранял свое значение как «стол» русских митрополитов (ле-
тописи пестрят скупыми, но частыми упоминаниями их поездок ту-
да), как место, где находится прославленный Печерский монастырь
(захоронение в пещере преп. Антония Печерского в 1385 г. тела Ди-
онисия Суздальского причем, в силу святости места, «есть тело его
и доныне цело и нетленно», согласно Троицкой летописи). Были и
другие связи (написание Псалтири 1397 г. московским писцом про-
тодиаконом Спиридонием по заказу москвича, бывшего Смоленско-
го владыки Михаила; подробнее см. в работе Г.И. Вздорнова, 1978).
Однако в значительной мере Киев в этот период превратился
для Руси в понятие «виртуальное», чему причиной были трагиче-
ские события XIII в., времени, наложившего свой отпечаток как
на историю Константинополя, так и на историю Киева. Киев стал
великим и идеальным образом древней русской святости, образом
выдающейся христианской столицы. Перечисленные выше мотивы
русской иконографии имеют много смысловых оттенков, одним из
которых является их «киевская» принадлежность.
В.П. Степаненко
(Екатеринбург)
Брачная дипломатия в западной политике
Византии второй половины XII в.
По мере упадка военной мощи империи последняя в своих отно-
шениях с Западом всё более активно использовала брачную дипло-
матию. Уже сын и наследник основателя династии Алексея I Иоанн
был женат на венгерской принцессе Пирошке-Ирине. Первый брак
его четвертого сына и случайного наследника Мануила с Бертой
Брачная дипломатия в западной политике. . .
159
фон Зульцбах (1146), сделавший его своячеником императора За-
пада Конрада III, до известной степени отражал весьма низкий для
того времени уровень отношений двух империй.
Но последующий приход Мануила к власти и его вовлеченность
в итальянские дела, союз двух империй против Сицилийского нор-
маннского королевства придали этому браку политическую акту-
альность. Наметившийся союз был скреплен браком племянницы
императора Феодоры с Генрихом Австрийским (1148). Но поворот
от союза к плохо скрытому соперничеству империй после прихо-
да к власти Фридриха Барбароссы и активизация ближневосточ-
ной политики Византии, в частности, ее контактов с государствами
крестоносцев, вынудили овдовевшего Мануила искать невесту на
Латинском востоке. При этом выбор конкретной личности, как ка-
жется, не играл существенной роли, так как долгое время шли пе-
реговоры о браке императора с Мелисендой Триполийской и лишь
в последний момент был сделан выбор в пользу ее двоюродной се-
стры Марии Антиохийской (1161). Укрепление позиций империи в
регионе было также закреплено браками королей Иерусалима Бо-
дуэна III с Федорой Комниной и Амори I с Марией Комниной.
Попытка решения итальянских проблем военным путем (Ан-
кона) оказалась предельно неперспективной, так как помимо при-
сутствия традиционного противника в регионе — норманнской Си-
цилии, создало Византии и нового, ранее бывшего союзником, —
Германскую империю. В это время вплоть до Леньяно Фридрих
I сам стремился поставить под свой контроль Северную Италию,
рассматривая Византию как соперника в регионе. Следствием это-
го стали последующие контакты последней с Англией, Арагоном и
Францией.
Генрих II Английский был внуком Фулько Анжуйского и мужем
Алиеноры Аквитанской, двоюродной сестры Марии Антиохийской,
что в известной степени способствовало формированию данных от-
ношений, которым Византия стремилась придать антигерманскую
и антисицилийскую направленность. Показательно, что византий-
ские послы предлагали закрепить договор браком одного из сыно-
вей короля с родственницей императора, если жених будет отправ-
лен в Константинополь (1170).
Но географическая отдаленность новоявленных союзников, по-
чти не имевших экономических контактов, делала данные сою-
зы предельно бесплодными. Так переговоры о союзе с Арагоном
160
В.П. Степаненко
длились так долго, а контакты между государствами были столь
затруднены, что византийское посольство, везшее королю Араго-
на Альфонсо невесту Евдокию Комнину, племянницу императора,
прибыло сюда лишком поздно и, узнав о браке короля с Санчей
Кастильской, было вынуждено спешно выдать Евдокию замуж за
графа Монпелье Гийома (1173).
Византийское посольство появилось в Англии в ноябре 1176 г.
после катастрофы при Мириокефале, описанной Мануилом в по-
слании Генриху II, и было принято в Вестминстере наряду с посоль-
ством Фридриха Барбароссы. Влияние последнего в Северной Ита-
лии к этому времени было подорвано поражением от Ломбардской
лиги при Леньяно (29 мая), а Генрих II как раз завершил перегово-
ры о браке своей дочери Иоанны с королем Сицилии Вильгельмом
II (заключен 17 февраля 1177 г. в Палермо).
В этих условиях Мануил Комнин принял предложение Филип-
па Фландрского о начале переговоров с Людовиком VII о брач-
ном союзе дочери короля Агнессы и сына и наследника Мануила
Алексея (1179). Последующий византийско-французский договор
был скреплен отправкой в Константинополь французской принцес-
сы как будущей супруги наследника Мануила.
Учитывая
напряженный
характер
англо-французских
и
византийско-сицилийских отношений, дальнейшие переговоры
Византии с Англией утрачивали всяческий смысл. Тем не менее,
обмен посольствами продолжался до смерти Мануила (1180).
Крах Комнинов (1185) и смерть последнего норманнского коро-
ля Сицилии Вильгельма II (1189) резко изменили ситуацию в за-
падном Средиземноморье, где в борьбе за контроль над Сицилией
и Южной Италией столкнулись ее новый король Танкред де Леч-
че и Фридрих Барбаросса, а позже — Генрих VI, женатый на тетке
Вильгельма Констанции Сицилийской. Византия в этой борьбе под-
держала нового короля Сицилии. Исаак II Ангел выдал замуж за
его сына и наследника Рожера свою дочь Ирину. Показательно, что
после захвата Сицилии Генрихом VI (1194) овдовевшая принцесса
была выдана замуж за брата императора Филиппа Швабского, что
сыграло немалую роль в последующем участии Германской импе-
рии в событиях, предшествовавших IV Крестовому походу.
В целом брачная дипломатия Византии в известной степени за-
крепляла намечавшееся сближение империи с одним из государств
Средиземноморья. Но в условиях прогрессирующего упадка воен-
Карьера Ставракия
161
ной мощи империи выданные на Запад византийские принцессы
могли стать поводом для вмешательства соседних государств во
внутриполитические события в самой империи. Весьма показате-
лен в этой связи казус Ирины Ангел, свержение с престола отца ко-
торой Исаака II (1195) и обращение за помощью на Запад брата —
наследника престола Алексея, явились одними из поводов измене-
ния направления IV Крестового похода.
Е.В. Степанова
(С.-Петербург)
Карьера Ставракия: из провинции в столицу
В византийском источниковедении редко встречаются случаи,
когда удается проследить cursus honorum военного, или, тем более,
гражданского чиновника, занимающего не самые высокие посты в
государстве. В настоящее время накоплен значительный материал,
исследованы отдельные сюжеты, связанные со Ставракием, чинов-
ником, деятельность которого протекала в конце IX — начале Х ве-
ка. Попробуем сложить в единое целое отдельные фрагменты этой
«мозаики».
Со Ставракием и его коллегой Косьмой мы встречаемся на стра-
ницах «Хронографии» Продолжателя Феофана. Источник называ-
ет их торговыми людьми, жадными и корыстолюбивыми, которые
при посредничестве Мусика, слуги всесильного василеопатора За-
уцы, изменили условия торговли с болгарами, что послужило пово-
дом к началу болгаро-византийской войны 894 г.
Хронологически сведения нарративного источника совпадают с
датировкой ряда печатей, владельцем которых также назван Став-
ракий. По данным моливдовулов можно проследить cursus honorum
этого чиновника. Вначале он был императорским спафарием и ком-
меркиарием Фессалоники, а затем получает титул спафароканди-
дата и совмещает деятельность коммеркиария с должностью про-
тонотария, что свидетельствует о его высоком статусе. При этом
следует отметить, что Ставракий постоянно меняет изображения
на лицевой стороне своих печатей. То это св. Лука на троне, то две
птички, то сцена благословения св. Димитрием св. Нестора. По-
следняя композиция известна и на других печатях коммеркиари-
ев Фессалоники.
162
Е.В. Степанова
Карьера соратника Ставракия, Косьмы, была не менее успеш-
на (комментарий дан в подготовленном к печати втором томе кор-
пуса австрийских печатей, за эти сведения я благодарна В. Зайб-
ту). Сфрагистические памятники, в т. ч. и неопубликованные, по-
казывают, что первоначально Косьма был императорским спафаро-
кандидатом и протонотарием Фессалоники, затем протоспафарием,
вардарием, коммеркиарием и протонотарием Фессалоники, позже
там же занял должность эк просопу ( κ προσώπου). Пост стратига
Фессалоники, по-видимому, стал вершиной его карьеры.
Ставракий же после 894 г., согласно сведениям «Хронографии»,
покинул Фессалонику и подвизался при императорском дворе, про-
должая творить «темные дела». За что в конце концов по приказу
императора был пострижен в монахи.
Источник не сообщает о том, какие должности занимал Став-
ракий при дворе. Заполнить эту лакуну позволяют, на наш взгляд,
печати, причем печати хорошо известные в византийской сфраги-
стике. Однако вначале следовало убедиться в том, что они принад-
лежат тому самому Ставракию, который прежде служил в Фес-
салонике. «Связать воедино» провинциальный и столичный эта-
пы деятельности чиновника позволяет печать Ставракия, π τ ν
βαρβάρων, изданная В. Лораном. Автор определял изображение на
лицевой стороне моливдовула как сцену благословения Христом
неизвестного святого. Однако более внимательное его рассмотре-
ние привело к выводу о том, что речь идет о сцене благословения
св. Димитрием св. Нестора, упомянутой выше. По-видимому, Став-
ракий, переехав в Константинополь, еще некоторое время продол-
жал использовать этот известный по Фессалонике сюжет для своих
печатей.
Известны и другие моливдовулы константинопольского перио-
да его деятельности. Они опубликованы в исследованиях Н.П. Ли-
хачева, В. Лорана, В.С. Шандровской. В легендах печатей Став-
ракий назван начальником бюро варваров, управляющим частным
императорским имуществом, судьей вила. Репертуар изображений
на его моливдовулах и в это время продолжал оставаться чрезвы-
чайно разнообразным (крестообразная инвокативная монограмма с
тетраграммой, орел с птичкой на спине, орел со змеей в клюве, гри-
фон, терзающий дракона, наконец, самое известное — собственный
портрет Ставракия со свитком в руке).
Значительное по меркам византийской сфрагистики количество
Отношение Мануила II к смене веры
163
печатей (а всего их в настоящий момент известно около пятнадца-
ти экземпляров), принадлежащих одному чиновнику, по-видимому,
прежде всего было связано с характером деятельности Ставракия.
Вначале он был коммеркиарием и скреплял своей печатью большое
количество документов. Получив назначение в столицу, он, судя по
сведениям «Хронографии» и данным печатей, продолжал актив-
но работать. Матрицы печатей быстро изнашивались, и их прихо-
дилось заменять новыми. При этом происходила смена изображе-
ний. Чем можно объяснить такой «калейдоскоп» изображений, еще
предстоит выяснить.
А.Б. Халфин
(Екатеринбург)
Отношение Мануила II Палеолога
к вопросу о смене веры
В период правления Мануила II Палеолога в кругах образован-
ной верхушки Византийской империи растет всесторонний интерес
к достижениям европейской культуры. Подобное обращение к Запа-
ду не могло не затронуть и сферу религии. Многие видные интел-
лектуалы империи изучали труды европейских богословов, а неко-
торые даже переходили в католицизм. Одному из таких случаев
и посвящено письмо Мануила II, адресованное Константину Аса-
ну. Согласно изданию Дж. Дениса, письмо написано летом-осенью
1396 г., а упоминаемый в письме безымянный «друг» Константина
Асана — это Мануил Калека, незадолго до того уехавший в Перу,
где и принял католическую веру.
В этом письме Мануил II осуждает сменившего веру, говоря, что
«он рассматривает чужие земли как общее отечество, перейдя к
тем, кто обитает там и, провозглашая то же отношение касатель-
но святого». Верность вере, православию сливается для Мануила II
с верностью отечеству, и обращение к другой конфессии автомати-
чески предполагает измену отчизне. Перемена веры являлась тяг-
чайшим грехом с точки зрения византийских интеллектуалов, для
которых чувство патриотизма было неотъемлемым качеством до-
бродетельного человека. Более того, именно польза, которую мож-
но принести родине, является целью и смыслом любых достижений
человека. Так, он восхваляет некоего Иванка за то, что тот посвя-
тил себя служению отечеству. И как пишет император, Иванк тем
164
А.Б. Халфин
самым «послужил образцом для современников в отношении того,
что есть добро»1. Служение отчизне, в системе ценностей Мануила
II, также является и наградой за труды.
Таким образом, некто, добровольно отказавшийся от своей ро-
дины, лишается права считать эту землю своей. «Он обязатель-
но должен расценивать собственную землю как чужбину»2. Это,
в контексте высказываний императора, само по себе должно рас-
сматриваться как наказание.
Мануил II априорно предполагает пребывание на чужбине
неким подобием плена, что подчеркивается приведенной в письме
цитатой из Псалтири, касающейся «песен Господа на земле чужой».
Соответственно, земли, куда удалился Мануил Калека, уподобля-
ются Вавилону, а его состояние — вавилонскому пленению.
Император также обвиняет сменивших веру в тщеславии и стя-
жательстве, заявляя, что «большинство меняющих делает так ради
почестей и даров». А ведь независимость от материального благо-
получия провозглашалась тогда абсолютно необходимым для ис-
тинного философа качеством. Равно как и скромность возносилась
в качестве одной из добродетелей истинно мудрого человека. Сме-
нивший веру, согласно воззрениям Мануила II, не имел больше мо-
рального права считаться философом, мудрым человеком, членом
того круга интеллектуалов, к которому принадлежали и Мануил II,
и Константин Асан, и Мануил Калека.
Впрочем, всё осуждение, которое Мануил II Палеолог высказы-
вает по отношению к сменившим веру, всё порицание такого поступ-
ка и все упреки отступают перед дружбой. Мануил II признает, что
«есть то доброе отношение, которое он [М. Калека], по его словам,
лелеет к нам», и утверждает, что «уверен лишь в том, что он забыл,
как высоко мы его всегда ценили»3.
Таким образом, переход в католицизм, с одной стороны, рас-
сматривался Мануилом II Палеологом как преступление, лишаю-
щее человека морального права считать Византию родиной, а себя
самого — истинным философом, и шире — добродетельным челове-
ком. С другой стороны, император поддерживал вполне дружеские
отношения с новообращенными католиками.
Примечания
1 The Letters of Manuel II Palaеоlogus / Ed. G. Dennis. Washington, 1977.
No 45:64–65.
Византия и Запад
165
2 The Letters of Manuel II. . . No 30:18
3 The Letters of Manuel II. . . No 30:54–57.
К.В. Хвостова
(Москва)
Византия и Запад.
Сравнение цивилизационных параметров
Под цивилизацией мы подразумеваем стабильные во времени
совокупности функциональных и корреляционных связей между
социально-экономическими, политическими, правовыми и культу-
рологическими параметрами, образующими тенденции, традиции,
институты, отношения в пространственно-временном диапазоне.
Единство подобных связей в Византии трактуется как византий-
ская цивилизация. Сравнение византийской и средневековой запад-
ной цивилизаций правомерно, поскольку обе цивилизации имели во
многом единые, восходящие к античности корни. Проблема акту-
альна, так как современные политологи и социологи возводят мно-
гие отличия современной России от Запада к влиянию византиниз-
мов на средневековую Русь. Культурологические факторы в этом
докладе не рассматриваются. Исключение составляют проблемы
влияния византийского богословия на своеобразные формы сакра-
лизации византийского общества. В центре внимания — механизм
функционирования во времени той и другой цивилизаций, опреде-
лявший форму развития цивилизации. Это развитие могло быть
более или менее традиционным, протекать в форме нарастания или
сокращения тенденций или проявляться в формировании новых ин-
ститутов и отношений. Механизм функционирования цивилизаций
связан с особенностями переработки циркулирующей в обществе
разнородной информации. Большое значение как в Византии, так
и на средневековом Западе имела переработка и усвоение информа-
ции, относящейся к римскому праву, местному этническому праву
и обычаю.
Первая особенность византийской цивилизации состояла в том,
что в Византии преимущественно перерабатывалась информация
классического римского права, тогда как на Западе — так называ-
емого вульгарного права (III–V вв.), для которого характерно про-
никновение обыденного языка и смешение ряда понятий и соответ-
ствующей терминологии. В частности, произошло смешение пра-
166
К.В. Хвостова
ва собственности и прав на чужую землю. Благодаря переработ-
ке информации вульгарного права на Западе были созданы юриди-
ческие предпосылки для возникновения иерархической структуры
собственности. В Византии преимущественно использовалось клас-
сическое римское право с его четким различием права собственно-
сти, владения и прав на чужую землю, а также с четким разграни-
чением частного и публичного права. Об этом свидетельствует об-
ширный актовый материал от эпохи поздней Византии. Временная
условная собственность существовала в сфере монастырского зем-
левладения. Что же касается пронии, то, как известно, в современ-
ном византиноведении ее трактуют как право на взимание налогов
с определенной территории, предоставляемое физическим лицам за
государственную службу. Однако источники свидетельствуют, что
прониар, не имея юридических прав на землю, имел право факти-
ческого контроля над ней. Он мог сдавать землю в аренду, переда-
вать пронию по наследству и даже продавать. Поэтому, несмотря
на то, что в рамках римского классического права прония не яв-
лялась собственностью, она может быть названа таковой с точки
зрения вульгарного права, имевшего хотя и не преобладающее, но
всё же заметное влияние в Византии, а также с точки зрения ви-
зантийского права прецедентов. Правовой и фактический статусы
пронии отражали существенную черту византийской цивилизации.
Другая специфическая черта заключалась в сакральном харак-
тере византийской цивилизации. Это проявлялось, в частности, в
имплицитно существовавшей идее византийской политэкономии,
не ставшей, однако предметом сознательной интеллектуальной ре-
флексии. Это идея может быть реконструирована на основе про-
оймиев императорских жалованных грамот, содержащих постанов-
ление о пожаловании крупным афонским монастырям земельных
владений в полную собственность. На средневековым Западе счи-
тали, в частности Фома Аквинский, что земельная собственность
является земным установлением, связанным с несовершенством че-
ловека. Ее оправдание — в идее благотворительности. В Византии
земельная собственность понималась в духе политической ортодок-
сии, приравнивания государственных законов, называемых боже-
ственными, к канонам, и в духе восточного христианства с его идея-
ми божественной энергии и присущей человеку синергии, как угод-
ное Богу установление. А именно: император, обладая синергией,
т. е. способностью воспринимать божественную энергию, подражая
Византия и Запад
167
Богу, дарует земли наиболее достойным из своих подданных. Идея
природы — «фюсис» в своем первозданном содержании, как отме-
чал выдающийся философ современности М. Хайдеггер, включа-
ла понимание не только природы, но и социума. Такая концепция
породила византийскую идею всеединства. Ее оправдание в свое-
образном монизме, в отрицании западного Filioque, в Евангелии от
Иоанна. Иными словами, суетный земной мир не противопостав-
лялся с подобной настойчивостью, как на средневековом Западе,
миру божественному, а объединялся с ним. Это и означало сакра-
лизацию социума в отличие от тенденции к его секуляризации на
средневековом Западе. Тенденция к сакрализации социума в Ви-
зантии отражала значительно большую традиционность византий-
ского социума по сравнению с Западом, где складывались предпо-
сылки формирования будущего гражданского общества.
Третья особенность византийской цивилизации состояла в ее
специфической парадоксальности. Несмотря на преобладающую
тенденцию к восточно-христианской сакрализации византийско-
го общества, ему были свойственны противоречия, заслуживаю-
щие объяснения. Действительно, наряду с тенденцией к сакрали-
зации, функционировали античные социально-правовые институ-
ты. Это была не только полная безусловная собственность. Вопре-
ки христианским евангельским традициям и постановлениям цер-
ковных соборов, осуждавшим богатство, собственность, восхваляв-
шим бедность, в кодексе Юстиниана, Прохироне, новеллах Льва
VI дозволялось взимание процента. Однако параллельно с назван-
ной выше имплицитной политэкономической идеей, освященной
восточно-христианским благословением и государственным авто-
ритетом, т. е. симбиозом церкви и государства, имели место выска-
зывания и трактаты византийских деятелей, выдержанные в клас-
сическом евангельском духе (Николая Кавасилы, Григория Пала-
мы, радикальной оппозиции периода гражданской войны XIV и
т. д.). Данное противоречие является кажущимся. Объединение в
Византии двух уровней миросозерцания не означает их полного
слияния. Это было бы несовместимым с основными постулатами
средневекового миросозерцания. Однако система ценностей в Ви-
зантии отличалась от этой системы на средневековом Западе, где
идеологическое оправдание мирской жизни, как считают современ-
ные исследователи, появилось приблизительно только в XII в. В Ви-
зантии античная система ценностей, в частности идеи «общего бла-
168
А.А. Чекалова
га», эллинского патриотизма всегда составляли важнейший источ-
ник активно перерабатываемой социальной информации. При этом
античные идеи перерабатывались таким образом, что расширялся
смысл содержания соответствующих понятий. После этого они ин-
корпорировались в систему миросозерцания политической ортодок-
сии, которая мало изменялась на протяжении столетий. Последнее
означает, что функция переработки информации по существу ма-
ло отличалась от функции ее хранения и передачи. Это совпадение
и составляло содержание механизма функционирования византий-
ской цивилизации во времени, обеспечивая значительную ее тради-
ционность.
Кроме того, существенно отметить, что перечисленные и оха-
рактеризованные специфические черты византийской цивилизации
делали ее интересной исторической парадигмой, что подтвержда-
ется влиянием византинизмов на развитие православной культуры
и политико-правовых отношений во многих регионах, в том числе и
на Руси. Отмеченными тремя особенностями, естественно, не исчер-
пывается вся специфика византийской цивилизации. Но, возможно,
в них находят отражение ее наиболее общие свойства, а кроме того,
они находятся в сфере современных научных интересов общества.
Порядок их рассмотрения также субъективен. Придание наиболь-
шего значения той или иной из рассматриваемых особенностей за-
висит от акцентировки различных аспектов при постановке иссле-
довательских проблем.
А.А. Чекалова
(Москва)
Запад и Восток в представлении
ранневизантийских авторов
Культурно-мировоззренческое противостояние между Востоком
и Западом началось с самого начала существования Византийской
империи и даже до ее возникновения, уходя своими корнями в глу-
бокую древность. Достаточно четко это противостояние проявилось
в 325 г. на Никейском соборе. Происходившие на соборе споры были
по существу отражением западных и восточных тенденций внутри
тогда еще единой церкви. Вместе с тем это была лишь одна из форм
различий между Западом и Востоком, суть которых лежала значи-
тельно глубже, в самом различии цивилизаций.
Запад и Восток. . .
169
Не пытаясь глобально решать эту многоаспектную проблему,
мы хотели бы остановиться на том, как ранневизантийские авторы
воспринимали Запад и Византию (восточную часть Римской импе-
рии) на понятийном уровне, когда в их представлении империя раз-
делилась на западную и восточную, какие у них были приоритеты.
Обратимся к Аммиану Марцеллину. Грек по происхождению,
выходец из столицы Востока, красавицы Антиохии, Аммиан, бес-
спорно, отдавал предпочтение Риму. В его сочинении прославление
Рима выливается в подлинный культ Вечного города, которому все
народы поклоняются как владыке и царю. Риму как центру рим-
ской державы, по мнению историка, суждено жить, пока будет су-
ществовать человечество. С представлением о Риме тесно связано
и представление Аммиана о том, что империя должна иметь одно-
го властелина и что ни в коем случае государство не может и не
должно быть разделено.
Понятие «западная часть империи» пратически не встречается
в его сочинении и вообще противоречит его представлению о госу-
дарстве. Западная часть империи во главе с Римом — это и есть под-
линная империя, а Восток — это лишь особая ее область. Представ-
ление о том, что империя может быть разделена на разные части,
которыми могли бы управлять разные государи, резко осуждается
Аммианом. По его мнению, Валентиниан нарушил установленный
издревле обычай тем, что нарек брата и сына не цезарями, а авгу-
стами с равными правами (XXVII. 6. 16).
Но при всем том, сознание о том, что Восток — некая особая
часть империи, несомненно, присутствует в сочинении историка.
Для Евнапия, который жил во второй половине IV — начале
V в., характерно уже представление о двух частях пока еще еди-
ной империи. При этом в центре его внимания находится Восток с
центром в Константинополе, жители которого являются истинны-
ми римлянами.
В сознании Приска (V в.) уже существуют два разных госу-
дарства: одно — западных римлян, другое — восточных римлян.
Предпочтение историк отдает восточному государству. Его жите-
ли и есть настоящие римляне. Для западных римлян он начинает
употреблять географический термин — италиоты. Таким образом,
можно уже говорит о появлении в сознании византийцев перемеще-
ния центра империи из Рима в Константинополь.
Тема translatio imperii четко ощущается в сочинении Зосима
170
Н.П. Чеснокова
«Новая история». Повествуя об упадке некогда могущественной
Римской империи, он вместе с тем возвещает о светлом будущем
нового Рима — Константинополя. Как и Аммианн Марцеллин, он
верит в вечность Римского государства, но олицетворяет его, по его
представлению, уже не Рим, а Константинополь.
У Прокопия Кесарийского тема translatio imperii получает свое
завершение. Для него Византия и есть Римская империя, а запад-
ное государство — это Италия, романское население которой он на-
зывает италийцами. Слово «римляне» в применении к Западу ис-
пользуется Прокопием либо по отношению к жителям города Рима,
либо как историческое обозначение римлян до свержения Ромула
Августула. Прокопий восхищается королем остготов Теодорихом.
По его мнению, Теодорих по сути был самым настоящим императо-
ром, однако, подданных его он именует готами и италийцами. Про-
копий, совершенно очевидно, полагает, что чтобы быть римлянина-
ми, надо не только жить на римской (пусть бывшей) территории, но
в первую очередь быть подданными римского императора. Имен-
но таковыми были в его глазах жители Византии. Показательно,
что если Евнапий начинает деление империи на западную и восточ-
ную часть со смерти Феодосия, Прокопий, хотя и помнит о таком
разделении, всё же считает, что разделена была держава еще Кон-
стантином, который перенес место пребывания василевса в Визан-
тий. Именно с основания новой столицы на Босфоре началась в его
представлении новая жизнь и для Востока и для Запада. И в этом
великий историк, несомненно, был прав.
Н.П. Чеснокова
(Москва)
Пути освобождения греческого народа
в представлениях поствизантийских
и русских авторов
Переживший разгром Константинополя латинянами в 1204 г.
Никита Хониат, находясь в изгнании и размышляя о судьбах го-
сударства, всё-таки верил, что нечестивых ожидает поражение, а
надеющимся на Господа вместе с их исправлением придет утеше-
ние и восстановление1.
Эта же идея была воспринята и развита как в поствизантийской
традиции, так и в русской книжности.
Освобождение греческого народа. . .
171
Вопрос о византийском наследии в России XVI–XVII вв. тради-
ционно ассоциируется с теорией «Москва — Третий Рим» или от-
дельными составляющими этого комплекса идей2, которые на раз-
ных исторических этапах и в различных политических условиях
проявлялись неоднородными, если не противоречивыми чертами.
В середине XVII в. религиозно-политические концепции, содер-
жащие собственно понятие «Третий Рим», разрабатывались ли-
бо сторонниками древнего благочестия — старообрядцами, либо
книжниками и мыслителями, не принадлежавшими к правящим
кругам и не отражавшими официальной идеологии. Например, так
называемые прения о вере с греками Арсения Суханова в Тырго-
виштах в 1650 г. проходили не только без ведома царя, от которого
позже последовало довольно резкое внушение Суханову, но были
инициированы самим келарем Троице Сергиева монастыря.
Предметом данного исследования являются те элементы идей-
ного наследия Византии, которые отвечали реальным политиче-
ским задачам своего времени, изменившимся по сравнению с пред-
шествующей эпохой. Уже само существование таких элементов от-
личало ситуацию середины XVII столетия от условий, в которых
создавалась и эволюционировала теория «Москва — Третий Рим».
Кроме того, в политико-теоретических представлениях XVII в. от-
сутствовало вербальное выражение «Третьего Рима» по вполне по-
нятным причинам. Задачи политиков и идеологов этого времени
отражали общеправославные, общебалканские интересы и выходи-
ли за рамки одного государства.
Изменившийся внешнеполитический контекст, в котором скла-
дывалась и развивалась новая теория русской государственности,
воспринявшая духовное наследие Христианского Востока, охваты-
вала все области жизни, включая церковную и каноническую.
Патриарх Никон полностью принимал идею соединения пред-
стоятелей восточных и московской церквей для совершении литур-
гии в главном храме освобожденного Константинополя, которую
сформулировал царь. Павел Алеппский утверждал, что Алексей
Михайлович заявил в Москве спутникам антиохийского патриарха
Макария: «. . . молю Бога, прежде чем умру, видеть его (Макария —
Н.Ч.) в числе четырех патриархов, служащих во святой Софии, и
нашего патриарха пятым вместе с ними»3.
Никон же при посвящении в сан выразил пожелание, что-
бы Бог распространил царство Алексея Михайловича «от моря
172
Н.П. Чеснокова
и до моря», чтобы быть ему «на вселенней царю и самодержцу
христианскому»4.
Стержнем новой идеологии стало представление о русском госу-
даре как Новом Константине, который должен наследовать импе-
раторский престол в Константинополе.
В XVI в. русские авторы, обращаясь к образу Константина I,
связывали с ним собственные идеологические и политические пред-
ставления. Так создавался многовариантный облик Константина в
литературе5.
Позднее фигура Константина Великого приобрела в России чер-
ты идеального христианского монарха, каким он виделся еще идео-
логам Византийской империи: император — покровитель и строи-
тель Церкви Христовой, инициатор и участник судьбоносных цер-
ковных соборов.
Таким представляли русского государя православные поддан-
ные Османской империи. В письмах с просьбой о милостыне, в доне-
сениях политических агентов, в специальных сочинениях деятелей
греческого просвещения они обращались к русскому царю как к на-
следнику византийских императоров и Новому Константину. Еще
в 1628 г. анхиальский митрополит Христофор прислал в Москву
грамоту, содержавшую пожелание царю Михаилу Федоровичу «ро-
дить сына, который явился бы для всех благочестивых христиан
надеждой на освобождение»6.
Павел Алеппский приводит слова греческих купцов, которым
Алексей Михайлович обещал освобождение от врагов веры, при-
неся в жертву свое войско, казну и даже кровь свою для их
избавления7. Эта мысль, правда в иной форме, нашла отражение
и в официальных документах. В греческих делах Посольского при-
каза сохранилось обращение Алексея Михайловича к Макарию Ан-
тиохийскому: «Хочу я ныне идти за святые божие церкви на недру-
гов своих». А патриарх, благословив государя двумя руками, отве-
чал: «Бог тебя государя благословит итти на врагов креста Хри-
стова и своих, яко же и Христос благословил царя Константина на
безбожного Максентияна и на иных царей. . . »8.
Идея освободительной миссии русского государя развивалась не
только в сочинениях деятелей Восточной церкви, но бытовала в
многочисленных пророчествах об освобождении православных от
турецкого ига.
Еще в эпоху крестовых походов латинские хроники зафиксиро-
Освобождение греческого народа. . .
173
вали предание, существовавшее у тюркских племен о том, что они
будут побеждены «русым народом», с которым в то время ассоции-
ровались франки. Трудно сказать, в какой среде, христианской или
мусульманской, оно возникло. В новое время легенда о народе — по-
бедителе османов бытовала как среди турок, так и среди греков.
В XVII в. из Порты в Россию приходили известия о том, что
пророчества о победе православного государя существуют и в свя-
щенных книгах мусульман. В одном из документов Посольского
приказа записано, что турецкие духовные лица и учителя знали,
будто «сядет во Цареграде царь от северной страны от народа рус-
ского, а северная страна — Московское государство. И что вре-
мя доходит. . . »9.
Идеализированный образ Нового Константина почти полно-
стью соответствовал российским политическим реалиям середины
XVII в. Русские цари стали ктиторами и покровителями православ-
ных на Христианском Востоке. Война с Речью Посполитой нача-
лась в 1654 г. как борьба за православную веру и за освобождение
божьих церквей, осененная крестом императора Константина. Жи-
вотворящий крест Господен был доставлен царю, находившемуся
в военном лагере в Шклове. Начало похода также было освящено
великими христианскими реликвиями — Влахернской иконой Бо-
жьей Матери и главой Григория Богослова. После первых военных
успехов патриарх Никон сравнивал Алексея Михайловича с библей-
скими царями и Константином Великим.
Наконец, Алексей Михайлович выступил инициатором церков-
ного собора 1666/1667 гг., в деяниях которого записано, что он со-
зван повелением «благочестивейшаго тишайшаго, великого госу-
даря царя, и великого князя Алексея Михайловича всея великия,
и малыя, и белыя России самодержца, Новаго Константина, веры
православныя христианския ревнителя, и поборника»10.
По иронии судьбы представление о русском царе как о новом
Константине, активно поддержанное патриархом Никоном, запе-
чатлелось в материалах собора, отрешившего московского патри-
арха от сана.
Идейно-политические концепции эпохи царя Алексея Михайло-
вича были восприняты и в значительной мере реализованы его пре-
емниками и последователями.
174
Т.А. Шамгунова
Примечания
1 Nicetae Choniatae Historia. Berolini, Novi Eboraci, 1975. P. 582.
2 Подробнее см.: Синицына Н.В. Третий Рим. Истоки и эволюция русской средне-
вековой концепции (XV–XVI вв.). М., 1998.
3 Павел Алеппский. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в
половине XVII века, описанное его сыном архидиаконом Павлом Алеппским / Пе-
ревод и предисловие Г. Муркоса. М., 1900. Вып. 4. С. 158; Каптерев Н.Ф. Патриарх
Никон и царь Алексей Михайлович. . . С. 45.
4 Каптерев Н.Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Сергиев Посад,
1909. Т. I. С. 44.
5 Чичуров И.С. К вопросу о формировании идеологии господствующего класса
Древней Руси в конце XV–XVI в. // Общество и государство феодальной России.
М., 1975. С. 132.
6 РГАДА Ф. 52. Оп. 2. № 36; Греческо-русские связи середины XVI — начала
XVIII вв. Греческие документы московских хранилищ. Каталог выставки. / Сост.
Б.Л. Фонкич. М., 1991. № 17.
7 Павел Алеппский. Вып. 4. С. 170–171.
8 РГАДА Ф. 52. Оп. 1. 1654. № 21 ч. III Л. 52–53.
9 РГАДА. Ф. 52. Оп. 1. 1650. № 29. Л.1–19; полный текст опубликован Н.Ф. Кап-
теревым (Характер отношений России к православному Востоку в XVI и XVII сто-
летиях. Сергиев Посад, 1914. С. 340–343).
10 Деяния московских соборов 1666 и 1667 годов. М., 1905. Л. 1 (третьего счета).
Т.А. Шамгунова
(Екатеринбург)
Восприятие поздневизантийской аристократией
идеи унии греческой и латинской церквей
(20–40-е гг. XIV в.)
Позиция поздневизантийской аристократии по вопросу унии
между греческой и латинской церквами вряд ли возможно свести к
простой бинарной оппозиции между латинофилами и ортодоксами
или к другой такой же однозначной и простой модели. Как пока-
зывает анализ позиций некоторых аристократов, на их отношение
к унии церквей оказывали влияние различные факторы — как объ-
ективные, так и субъективные — близость к императору или патри-
арху, дружеские, родственные связи или индивидуальный выбор.
Сложность обозначенной проблемы можно проиллюстрировать на
примере двух представителей семьи Филантропинов, близких к им-
ператорскому окружению.
Сторонником унии был месадзон Георгий Дука Филан-
тропин (PLP № 29760), который присутствовал на Ферраро-
Флорентийском соборе вместе с другим представителем императо-
Восприятие поздневизантийской аристократией. . .
175
ра Мануилом Палеологом Иагрисом (PLP № 92054). Георгий Фи-
лантропин на Соборе был самым близким доверенным лицом Иоан-
на VIII Палеолога. Филантропин оказывал давление на греческих
участников, чтобы подвигнуть их к подписанию унии. В ходе за-
ключительной униатской мессы он ассистировал Папе при мытье
рук. При этом следует отметить, что Георгий Дука Филантропин
также был родственником константинопольского патриарха Иоси-
фа II (PLP № 9073), сторонника унии и члена греческой делега-
ции на Соборе. Георгий Филантропин даже пожертвовал 16 августа
1439 г. монастырю Марии Новеллы во Флоренции 50 дукатов с по-
ручением ежегодно в день смерти названного патриарха проводить
мессу за упокой его души.
Другой из семьи Филантропинов, Алексей Ласкарис Филантро-
пин (PLP № 29753), глава одной из Пелопоннесских территорий,
напротив, был ярым противником унии. Он участвовал в безуспеш-
ной на первых этапах осаде Патр, сопровождая в марте 1429 г. Кон-
стантина XI Палеолога, чем доказывается близость Филантропина
к окружению императора. В 1435–36 гг. он был посредником в пере-
писке между Геннадием Схоларием и его учеником Иоанном. Алек-
сей Филантропин уже тогда занимался вопросами подготовки гре-
ческой делегации к запланированному Ферраро-Флорентийскому
Собору. В 1437 г. он был посредником в переписке на этот раз меж-
ду сторонниками унии Иоанном Евгеником и Виссарионом.
После своего возвращения с Собора Виссарион по просьбе Алек-
сея Филантропина составил трактат «Об исхождении Св. Духа» и
адресовал свое сочинение ему. Ранее Виссарион уже писал Алексею
Филантропину одно письмо на эту тему. Однако, автору трактата
не удалось убедить его в необходимости принять решение Собора.
Виссарион пытался письмом и трактатом повлиять на Филантро-
пина, поскольку тот имел большой авторитет при дворе.
В 1438 г. Алексей Филантропин Ласкарис был адресатом Ген-
надия Схолария, которого он хотел удержать от поездки на Собор.
В 1439 г. Филантропин, преждевременно покидая Собор во Фло-
ренции, уговорил Схолария последовать за ним, а затем изменить
свою позицию в отношении унии. Из Флоренции Филантропин от-
правился в Венецию, где провел долгое время у Марка Липомана
(PLP № 14971).
Итак, приведенный пример показывает, что близость к импе-
ратору или патриарху не означала непременного принятия идеи
176
Р.М. Шукуров
унии. Представители одного клана могли занимать по ключевым
вопросам противоположные позиции, которые зачастую определя-
лись субъективными факторами.
Р.М. Шукуров
(Москва)
Туркменские государи Романии
Сообщение посвящено роли византийских элементов в форму-
лах самоидентификации анатолийских тюрок в XII–XIII вв. (Сель-
джуков, Данишмандидов, Артукидов, Сальтукидов и Мангуджаки-
дов). На материале тюркской анатолийской нумизматики анализи-
руются византийские иконные изображения, заимствованные тюр-
ками. Речь идет о трех мотивах — Христос, св. Георгий и ряд офи-
циальных изображений византийских императоров XII в. Эти ви-
зантийские изображения тюрки широко использовали в собствен-
ной нумизматике, тем самым превращая их в символическое выра-
жение собственной власти. Анализ заимствования этих изображе-
ний в контексте тюрко-мусульманской культуры Анатолии позво-
лил сделать следующие выводы.
Во-первых, все три византийских типа, заимствованных тюр-
ками указывали на явственные претензии тюркских правителей
на обладание престижным статусом «царя римлян». Как пока-
зывает официальная титулатура тюркских правителей они счи-
тали себя «султанами», «эмирами», «царями» «Рима» (Рум),
т. е. римскими/византийскими императорами. Визуальная сим-
волика лишь подтверждала эти их претензии, или скорее эту
их самоидентификацию.
Во-вторых, причины заимствования этих византийских типов
следует искать в особенностях мусульманской ментальности того
времени. Образы Христа, св. Георгия и римского/византийского
императора рассматривались мусульманским сознанием как оли-
цетворения Совершенного Царя, обладающего верховной властью в
этом мире. В легендарной мусульманской традиции иранской Сред-
ней Азии (откуда и пришли тюрки) и Ближнего Востока Иисус
(араб. Иса) и св. Георгий (Джирджис) почитались не только про-
роками, но и более того — бессмертными пророками, поправшими
смерть и всегда присутствующими в мире по велению Бога. Рядом
с ними располагалась фигура Бессмертного Царя (перс. Шахи Зин-
да), который находится сейчас в потаенном месте, но явится в мире
Туркменские государи Романии
177
вновь перед Вторым Пришествием. Святилище Шахи Зинда, на-
пример, являлось центральным в священной топографии Самар-
канда. Идея Бессмертного Царя имела распространение в несколь-
ко иной форме и в среде византийских греков.
Этот комплекс идей, имеющий множество пересечений и парал-
лелей в традиции христиан и мусульман, и был реанимирован тюр-
ками, которые стремились к созданию некого символического ин-
терпространства, объединяющего как мусульманские, так и хри-
стианские элементы.
Содержание
Тезисы докладов
Г.Г. Литаврин (Москва)
От схизмы христианской церкви в 1054 году — к захвату Кон-
стантинополя крестоносцами в 1204 . . . . . . . . . . . . . . .
3
Л.Т. Авилушкина (С.-Петербург)
К истории изучения эпистолярного наследия Михаила Глики .
5
Н.П. Алтухов (С.-Петербург)
Халеб, Антиохия и Византия после I Крестового похода: при-
чины успеха крестоносцев . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
8
Д.Е. Афиногенов (Москва)
Рассказ Никиты Хониата о падении Константинополя: неко-
торые замечания о стилистической структуре . . . . . . . . . . 13
Н.Д. Барабанов (Волгоград)
Византийский приход между язычеством и христианством . . 14
А.В. Бармин (Москва)
Слово «Об опресноках» Никиты Никейца . . . . . . . . . . . . 16
Н.И. Бармина (Екатеринбург)
Византийская периферия: феномен «свое — иное» (на приме-
ре Мангупской базилики) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 17
Л.А. Беляев (Москва)
Работы в области архитектурной археологии Константинопо-
ля X–XIII вв. за последние 15 лет (историографический обзор) 20
М.В. Бибиков (Москва)
Латинское завоевание Константинополя в свете пророческих
текстов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 21
А.Г. Бондач (Тюмень)
Покаянный номоканон в византийском церковно-правовом со-
знании . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 25
Содержание
179
В.П. Буданова (Москва)
Варварские «королевства» на оси Восток-Запад . . . . . . . . 31
В.В. Василик (С.-Петербург)
IV Крестовый поход и константинопольские реликвии: судьба
туринской плащаницы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 34
А.А. Войтенко (Москва)
Император и императорские родственники в Житиях апы Ки-
ра и блаженной Иларии: к вопросу о т. наз. коптском нацио-
нализме в V–VII вв. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 38
С.Я. Гаген (Екатеринбург)
«Священная лига» против турок (1332–1334) и ее восприятие
в Византии и на Западе . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 43
Л.А. Герд (С.-Петербург)
К вопросу о «восточном папизме» (полемика И.Е. Троицкого
с Т.И. Филипповым) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 45
М.С. Деминцев (Тюмень)
Георгий Пахимер о поведении византийской толпы . . . . . . . 47
А.Г. Еманов (Тюмень)
Солдайская стена плача: этюд греко-латинской эпиграфики . 50
Е.Ю. Ендольцева (С.-Петербург)
Становление иконографии апостолов Иоанна и Иакова Зеве-
деевых в VI в. (некоторые замечания к предыстории церков-
ного раскола) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 56
М.С. Желтов (Москва)
Римский папа — автор византийской литургии? К вопросу об
авторстве литургии Преждеосвященных Даров . . . . . . . . . 61
Н.В. Жилина (Москва)
Византия — центр мировой культуры ювелирного дела: по ма-
териалам филиграни (в период до IV Крестового похода) . . . 63
В.Н. Залесская (С.-Петербург)
Евлогии эпохи крестоносцев . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 69
А.В. Занемонец (Москва)
К дискурсу Ферраро-Флорентийского собора: собор или рели-
гиозный диспут? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 72
180
Содержание
С.А. Иванов (Москва)
Что такое «скимпод»? Церемониальный нюанс во взаимоот-
ношениях василевсов с крестоносцами . . . . . . . . . . . . . . 76
С.П. Карпов (Москва)
Причерноморье и Византия до и после IV Крестового похода . 80
Н.В. Квливидзе (Москва)
Суббота Акафиста или Похвала Богоматери: к вопросу о про-
исхождении русской иконографии византийского праздника . 81
Л.Г. Климанов (С.-Петербург)
Отголоски IV Крестового похода в венецианском мифе . . . . 85
И.О. Князький (Коломна)
Константинополь и половцы в конце XII–XIII в. . . . . . . . . 87
Д.А. Коробейников (Москва)
Два султана в Константинополе до и после 1204 г.: крещение
Гийас ал-Дина Кай-Хосрова I и энколпий ‘Изз ал-Дина Кай-
Кавуса II . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 90
А.С. Козлов (Екатеринбург)
Готский заговор IV в. против Константинополя в византий-
ской церковно-исторической традиции . . . . . . . . . . . . . . 92
А.М. Крюков (Москва)
Оценка латинского владычества в письмах Михаила Хониата
97
М.А. Курышева (Москва)
Греки и греческая церковь в Сицилии и Южной Италии XI в.
99
Т.В. Кущ (Екатеринбург)
Латиняне в оценках византийских интеллектуалов прозапад-
ного направления . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 101
Г.Е. Лебедева, В.А. Якубский (С.-Петербург)
О.А. Добиаш-Рождественская как историк крестовых походов 102
А.М. Лидов (Москва)
Великая Схизма и византийская иконография . . . . . . . . . 106
К.И. Лобовикова (Екатеринбург)
Георгий Трапезундский о роли Великой Схизмы в истории
Византийской империи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 109
О.В. Лосева (Москва)
«Латиняне» в проложном сказании 9 мая . . . . . . . . . . . . 112
Содержание
181
И.С. Лучицкая (Москва)
Крестовый поход 1204 г. — религиозная и политическая деви-
ация? (Византия и греки глазами западноевропейских сред-
невековых хронистов) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 116
Д.И. Макаров (Екатеринбург)
Ita dixit Theophanes? О некоторых особенностях работы с ис-
точниками в «Пяти словах о Свете Фаворском» Феофана Ни-
кейского . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 117
С.Н. Малахов (Армавир)
Протоспафарий Иван в контексте византийско-хазарских от-
ношений середины IX в. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 120
И.П. Медведев (С.-Петербург)
Завоевание Константинополя крестоносцами в 1204 г. как
средневековый аналог событиям из современной международ-
ной жизни . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 123
М.С. Меньшикова (Москва)
Понтийская знать . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 124
Е.Н. Мещерская, Е.К. Пиотровская (С.-Петербург)
К вопросу о времени создания архетипа текста Летописца Ел-
линского и Римского . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 126
А.С. Мохов (Екатеринбург)
Военная организация византийской фемы Италия во второй
половине X — первой половине XI в. . . . . . . . . . . . . . . . 128
Т.В. Николаева (С.-Петербург)
Отношения между Данией и Византией в правление Исаака II
и Алексея III Ангелов (по материалам скандинавских источ-
ников) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 132
И.А. Орецкая (Москва)
IV Крестовый поход и судьба византийского культурного на-
следия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 135
Н.Г. Пашкин (Екатеринбург)
К вопросу о дипломатической миссии Григория Цамблака на
Констанцский собор . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 137
М.А. Поляковская (Екатеринбург)
Византия и папство в 60-е гг. XIV в.: проблема крестового по-
хода и унии . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 139
182
Содержание
И.Н. Попов (Москва)
Триумфы Комнинов и идеология экспансии Византии на
Ближнем Востоке в XII в. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 141
Ю.А. Пятницкий (С.-Петербург)
Створка складня «Святой Феодор Стратилат» из коллекции
Эрмитажа . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 142
О.А. Родионов (Москва)
Латиняне, уния и исповедники православия на страницах иси-
хастского жития . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 146
А.И. Романчук (Екатеринбург)
История Херсонеса поздневизантийского периода в трудах ис-
ториков конца XIX — начала XX в. . . . . . . . . . . . . . . . . 147
В.В. Рыбаков (Москва)
Великая схизма и судьбы гамбург-бременской миссии (к по-
становке проблемы) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 149
Е.М. Саенкова (Москва)
Константинопольская святыня «Богоматерь Влахернская» в
богослужении Успенского собора Московского Кремля по-
следней трети XVII в. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 153
В.В. Серов (Барнаул)
Характер политических (нерелигиозных) взаимоотношений
Византии и стран Западной Европы до 1054 г. . . . . . . . . . . 154
Э.С. Смирнова (Москва)
Киевские сюжеты в русской иконографии конца XIV — нача-
ла XV в. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 155
В.П. Степаненко (Екатеринбург)
Брачная дипломатия в западной политике Византии второй
половины XII в. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 158
Е.В. Степанова (С.-Петербург)
Карьера Ставракия: из провинции в столицу . . . . . . . . . . 161
А.Б. Халфин (Екатеринбург)
Отношение Мануила II Палеолога к вопросу о смене веры . . . 163
К.В. Хвостова (Москва)
Византия и Запад. Сравнение цивилизационных параметров . 165
Содержание
183
А.А. Чекалова (Москва)
Запад и Восток в представлении ранневизантийских авторов . 168
Н.П. Чеснокова (Москва)
Пути освобождения греческого народа в представлениях
поствизантийских и русских авторов . . . . . . . . . . . . . . . 170
Т.А. Шамгунова (Екатеринбург)
Восприятие поздневизантийской аристократией идеи унии
греческой и латинской церквей (20–40-е гг. XIV в.) . . . . . . . 174
Р.М. Шукуров (Москва)
Туркменские государи Романии . . . . . . . . . . . . . . . . . . 176
ВИЗАНТИЯ И ЗАПАД
(950-летие схизмы христианской церкви,
800-летие захвата Константинополя крестоносцами)
Тезисы докладов XVII Всероссийской
научной сессии византинистов
Оригинал-макет подготовлен А.М. Крюковым
в издательской системе LATEX
Сдано в набор 05.05.2004. Подписано в печать 12.05.2004
Зак. № 51 Объем 11,5 п. л. Тир. 150 экз.
Институт всеобщей истории РАН. Ленинский пр-кт, 32а