2. Наследие русской богословской науки

      Другой важной задачей является осмысление богатейшего наследия русской богословской науки. В начале XX века наша богословская наука стояла на уровне западной, а в некоторых областях ее превосходила. Труды русских ученых, профессоров духовных академий, в области библеистики, патристики, церковной истории, литургики и во многих других отраслях до сего дня не утратили своей ценности1.
     После революции богословская наука в России на несколько десятилетий практически прекратила свое существование. Возрожденные в 1943 году духовные школы не ставили перед собой задачу восстановления богословской науки во всем ее дореволюционном объеме. Задача ставилась гораздо более скромная - подготовить пастырей для заполнения священнических и архиерейских вакансий. В качестве учебных пособий продолжали использоваться труды дореволюционных авторов; современная богословская литература была нашим духовным школам практически недоступна. Такая ситуация сохраняется в духовных семинариях и академиях до сего дня.
     Между тем на Западе богословская наука не стояла на месте. Грандиозный скачок был сделан в области библеистики: появились критические издания текстов Священного Писания, множество монографий, исследований, статей было написано по отдельным книгам Библии, по библейской истории, библейскому богословию. В области изучения святоотеческого наследия было тоже сделано немало: появились многотомные критические издания Отцов, на базе которых могут работать ученые-патрологи. Многие другие отрасли богословской науки поднялись на новый уровень благодаря открытию новых источников, появлению более современных методов исследования. Все это богатство оставалось практически недоступным нашим богословам. Лишь в самые последние годы стали у нас появляться исследования в области библеистики и патристики, учитывающие достижения современной западной науки.
     В то время как русская богословская наука в самой России была полностью разгромлена, она продолжила свое существование на Западе, в эмиграции. Именно там удалось перебросить мост между русской дореволюционной и современной западной наукой: этим мостом стало богословие русского Зарубежья - труды представителей так называемой "парижской школы". Оказавшись на чужбине, эти ученые продолжили традиции русского богословия на новой почве, в новых условиях. Встреча с Западом лицом к лицу оказалась для них весьма плодотворной: она мобилизовала их силы на осмысление их собственной духовной традиции, которую надо было не только защитить от нападок, но и представить Западу на понятном для него языке. С этой задачей богословы русского Зарубежья справились блестяще. Именно благодаря их трудам западный мир узнал о Православии, о котором до того знал лишь понаслышке.
     Более того, именно оказавшись на Западе, представители "парижской школы" сумели преодолеть то, что Флоровский назвал "западным пленением" русского богословия. Это "пленение", начавшееся еще в XVII веке, на протяжении почти трех столетий сковывало отечественную богословскую мысль, держало ее в узах латинской схоластики. Освободиться от него можно было только вернувшись к тому, что являлось подлинно православной традицией, к святоотеческим истокам русского богословия. И это тоже удалось сделать представителям "парижской школы".
     В богословии "парижской школы" я бы выделил пять наиболее заметных направлений, каждое из которых характеризовалось своей сферой интересов и своими богословскими, философскими, историческими и культурологическими установками. Первое, связанное с именами архимандрита Киприана (Керна), протоиерея Георгия Флоровского, Владимира Лосского, архиепископа Василия (Кривошеина) и протопресвитера Иоанна Мейендорфа, служило делу "патристического возрождения": поставив во главу угла лозунг "вперед - к Отцам", оно обратилось к изучению наследия восточных Отцов и открыло миру сокровища византийской духовной и богословской традиции (в частности, творения преподобного Симеона Нового Богослова и святителя Григория Паламы). Второе направление, олицетворявшееся, в частности, протоиереем Сергием Булгаковым, уходит корнями в русский религиозный ренессанс конца XIX - начала XX века: влияние восточной патристики переплелось в нем с влияниями немецкого идеализма, религиозных воззрений Владимира Соловьева и священника Павла Флоренского. Третье направление готовило почву для "литургического возрождения" в Православной Церкви: оно связано с именами выдающихся литургистов протоиерея Николая Афанасьева и протопресвитера Александра Шмемана. Четвертое направление характеризовалось интересом к осмыслению русской истории, литературы, культуры, духовности: к нему можно отнести Г. Федотова, К. Мочульского, И. Концевича, протоиерея Сергия Четверикова, А. Карташева, Н. Зернова, чтобы ограничиться только этими именами. Наконец, пятое направление развивало традиции русской религиозно-философской мысли: его представителями были Н. Лосский, С. Франк, Л. Шестов, протоиерей Василий Зеньковский. Одной из центральных фигур "русского Парижа" был Н. Бердяев, который не принадлежал ни к одному из направлений: он считал себя не богословом, а независимым религиозным философом, но в своем творчестве затрагивал и развивал многие ключевые богословские темы. Особняком стоят и такие выдающиеся духовные писатели, как митрополит Сурожский Антоний и архимандрит Софроний (Сахаров).
     Представители "парижской школы" создали целую библиотеку трудов по богословию, религиозной философии, истории Церкви, истории духовной культуры: все эти книги сегодня доступны российскому читателю. Однако можем ли мы сказать, что семена, брошенные богословами русского Зарубежья, принесли свои всходы в возрождающейся Русской Церкви? Можем ли мы сказать, что это богословие введено нами в оборот или хотя бы по достоинству оценено? Я не буду касаться таких фантасмагорических историй, как нашумевшее сожжение книг отцов Александра Шмемана и Иоанна Мейендорфа людьми, которые, по-видимому, никогда их не читали. Не буду говорить и о той критике в адрес богословов "парижской школы", которая раздается из кругов православных фундаменталистов, борцов "за чистоту Православия": за редким исключением, эта критика исходит от людей некомпетентных, непрофессиональных и необразованных. Скажу о более важном. Труды богословов "парижской школы" пользуются популярностью в среде интеллигенции, но не изучаются систематически в духовных школах, предпочитающих строить свои учебные программы по старым образцам XIX века. Эти труды еще не вошли в оборот сегодняшней русской богословской науки. То "патристическое возрождение", за которое ратовали Флоровский и Лосский, и то "литургическое возрождение", которого чаяли Афанасьев и Шмеман, у нас еще не наступило - во многом именно потому, что их наследие нами в полном объеме не осмыслено.
     Мне представляется, что не изучено у нас по-настоящему и наследие протоиерея Сергия Булгакова, одного из наиболее ярких и самобытных православных богословов XX столетия. Критика Лосского и митрополита Сергия (Страгородского) в адрес булгаковской "софиологии" далеко не исчерпала тему и не поставила точку в споре: она - не более чем начальный этап той дискуссии по трудам отца Сергия Булгакова, которая по-настоящему еще не развернулась.
     Не осмыслено нами и то религиозно-философское направление, которое в первые годы после революции олицетворял молодой Лосев. Оно было связано, в частности, с интересом к философии Имени Божия и осмыслением учения "имяславцев", не получившего должной богословской оценки. Движение "имяславцев" было разгромлено в начале века по указу Святейшего Синода, однако в предсоборный период дискуссия по поводу имяславия развернулась с новой силой. Поместный Собор 1917-18 годов должен был вынести определение по данному вопросу, однако сделать этого не успел, и вопрос об окончательной церковной оценке имяславия до сего дня остался открытым. Хотел бы подчеркнуть, что вопрос этот - отнюдь не местного значения, и интересен он не только с исторической точки зрения. Спор между имяславцами и их противниками в начале XX века был не менее значителен в богословском отношении, чем спор между "паламитами" и "варлаамитами" в середине XIV столетия: имяславцы были выразителями многовековой афонской традиции умного делания, тогда как за "синодальными" богословами стояла традиция русской академической науки. Исследование конфликта вокруг имяславия может пролить совершенно новый свет на вопрос о взаимоотношениях между "опытным" богословием монастырей и скитов и "академическим" богословием духовных учебных заведений.
     Наследие русской богословской науки открывает широчайшее поле для богословского творчества. Дореволюционные православные ученые и богословы русского рассеяния подготовили ту почву, на которой может сегодня произойти подлинное возрождение отечественного богословия. Нужно только воспользоваться плодами их трудов, воплотить в жизнь их заветы и продолжить то, что они начали.



     1 В частности, в области исследования истории византийского богослужения в течение всего XX столетия на Западе не появилось работ, существенным образом дополняющих то, что в начале века было разработано такими нашими литургистами, как Дмитриевский, Карабинов, Скабалланович. ^