ЛЮБОВЬ ВСЕПОБЕЖДАЮЩАЯ - Митрополит Антоний Сурожский

     Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
     Никто из нас, принявших монашеский постриг, и никто из тех, которые думают оставить все, чтобы последовать за Христом, не могут без глубокого волнения слышать тропарь о блудном сыне, который пелся сегодня, и рассказ о нем, каким он предстает перед нашими глазами из святого Евангелия, как он излился из премудрости Божией, но вместе с этим содержит в себе такую дивную Божественную любовь.
     Рассказ о блудном сыне — не только рассказ о падении и о грехе, о раскаянии и о прощении, но он являет нам также то величие, которое Бог видит в человеке и в меру которого каждому из нас надо вырасти.
     Остановимся на различных моментах этого Евангелия; первое — о грехе. Как мягко, как кротко говорит Господь о том, что случилось между сыном и отцом, как Он тихо, с болью и лаской говорит о том, что бывает постоянно между нами и нашими родными, родителями, близкими.
     Вырос юноша в отчем доме, накопились в нем молодые силы, и показалось ему, что узко, тесно ему в том доме, где он вырос, в той обстановке, в которой ему надлежит прожить всю свою жизнь, если он останется при своем отце, в деревне, в трудах полевых, в узком кругу любящих его, но не восхищающихся им людей. И вот он идет к отцу: дай мне, отче, то, что мне причитается после твоей смерти... Это сказано так коротко и так жестоко. Если развить эти слова и попробовать уловить, о чем речь идет, этот юноша ведь говорит отцу: старик, ты зажился. Я хочу жить, не могу я ждать, пока ты умрешь, и я от тебя буду свободен, когда мне достанется плод трудов всей твоей жизни и я смогу все взять и уйти, забыв отчий дом, уйти жить по своей воле, уйти и жить, как живут люди в городах... И на это отец отзывается такой бесконечной милостью, он сына не корит, он его даже не молит опомниться; он склоняет главу под этим ударом, он соглашается на то, что для любимого сына он теперь мертв, что сын его присудил к смерти заживо, что он не существует более в душе, в любви, в сердце дорогого ему мальчика. И дает он ему плод жизни своей, все, что ему надлежит принять, когда умрет отец.
     И сын уходит; сбрасывает с плеч свою деревенскую одежду, одевается так, как, ему кажется, люди богатые, городские одеваются, и идет в мир. И там он окружен друзьями, пока у него есть деньги, пока от него другие могут взять что-нибудь. Но когда ничего у него не остается, тогда находит на него возмездие, тогда случается с ним точь-в-точь то, что он совершил над отцом. Друзья, ложные, корыстные друзья от него отпадают: ты нам не нужен больше, нам нечем поживиться от тебя; твои средства, твое богатство истощилось, мы только этого и искали от тебя... — и он остается один. Один со своей душой, один со своим голодом и обездоленностью. И он ищет работы (он, свободный хозяин своего дома, останься он только при своем отце), и одна только ему дается работа: пасти свиней, то есть, в понятии древнего еврейского народа, животных оскверняющих, животных, которых ни один благочестивый еврей не стал бы пасти, для этого нанимали чужестранцев-рабов. Но и это не утоляет его голода.
     И от голода, от тоски, от оставленности, от позора, от стыда он приходит в себя. Он жил, будто в нем самом ничего нет, будто все — внешне, вокруг него: богатство, красота, друзья... И нечего не осталось, кроме его собственной обездоленной жизни, погибшей жизни. И тогда он вспоминает, что где-то у него есть отец, от которого он когда-то отвернулся, сказав: "Отца мне не нужно теперь, мне нужна свобода!." А теперь эта свобода обернулась рабством, обездоленностью, ужасом. И он вспомнил, что значит слово "отец", и он вновь это слово произнес с благоговением и со слезами стыда и начинающегося в нем раскаяния. И от тяжелых дум и сердечной боли, от голода и от одиночества нашлись в нем силы преодолеть стыд и вернуться к отцу покаянно. Он пустился в путь, и он готовил свою исповедь: Отче, отец, я согрешил против неба и против тебя, я недостоин называться твоим сыном, но дай мне быть хоть наемником в твоем доме; в том доме, где я рос, как сын, дай мне место слуги, угол, кусок хлеба, обеспеченность, какую-то долю если не родного, то товарищеского тепла со стороны тех, которые на тебя работают...
     И он идет. А отец никогда не переставал быть ему отцом. Сколько раз, вероятно, он выходил на дорогу в надежде, что вернется его мальчик, что не мог он уйти навсегда... И тут тоже он стоял, верно, у порога, или кто-то ему сказал: смотри, идет ожидаемый тобой; исполняется твоя мечта, исполняется молитва твоя, — идет!.. И отец побежал к сыну навстречу, пал на его грудь, обнял его; а мальчик, сын начал свою исповедь: Отче (да, он посмел его назвать отцом, хотя вот-вот скажет: "прими меня, как раба, наемника"), я согрешил против неба и перед тобой, я больше не достоин называться твоим сыном... Но тут (может быть, вы не замечали, но это так в душу бьет) отец ему не дает закончить, не дает ему сказать "прими меня, как наемника"; он его перебивает и говорит слугам: принесите первую его одежду, принесите перстень на его руку, принесите сандалии на его израненные ноги. Возвеселимся, возрадуемся: он вернулся!.. Все вокруг отца оставались, но без его сына мир был пуст, сколько бы ни было вокруг друзей и любящих и почитающих его людей...
     Принесли первую одежду: не самую лучшую, не нарядную одежду, а ту одежду, которую юноша сбросил с плеч, перед тем как уйти. И когда он ее надел, он, верно, почувствовал, что время кругом прошло, что весь ужас его как бы нравственного убийства, отстранения со своего пути отца, этот ужас богатой и пустой жизни, жизни опустошающей, унижающей, оскверняющей, этот позор обездоленности и оставленности — все прошло, и он вернулся на прежнее место. Одежда та же, сандалии ему дали, а теперь — о чудо! — отец ему перстень дает... В древности перстень не был просто украшением руки. В те далекие времена, когда мало кто умел писать, перстнем запечатлевали, как печатью, всякое письмо, всякое свое заявление; и тот, кто держал в руке перстень другого человека, имел власть над его жизнью, над его имуществом, над его честью. И вот отец дает ему перстень — ему, который всем доказал, что он недостоин ни его любви, ни его доверия — отец все отдает, вплоть до своей жизни и чести; и почему? Не потому, что сын долго ему рассказывал об ужасе своего жития на чужбине, а потому, что он вернулся. Раз он вернулся, значит, он все понял, значит, он может снова начать жизнь достойную сыновства своего.
     Какой это нам пример! Как часто, когда мы с кем-то поссоримся, человек к нам приходит с трепетом в душе, стесняясь, не зная, как мы его примем, лишь в надежде, что когда мы откроем дверь на его стук, то лицо наше просияет радостью. И как часто бывает, что мы открываем дверь своего сердца или своей квартиры и смотрим на него сурово и говорим: что, вернулся? с чем же ты вернулся? понял свою вину? каешься? пронизан стыдом? сгорел во стыде? Ну ладно, попробуем снова дружить, попробуем примириться, но помни: при первом твоем неправильном шаге все тебе вспомнится... Разве мы не так поступаем часто?
     В притче отец всю жизнь и честь сыну отдает: вот как к нам относится Небесный наш Отец. Мы все, как блудный сын, хотим от Него все получить, но когда получаем — растрачиваем в миру. Мы не говорим, конечно, "умри" Богу — но Господь на Кресте умер нашим грехом... Разве не пора каждому из нас каяться, каждому из нас понять, что он осиротелый, обездоленный в этом мире, если нет у него отчего дома, если Бог ему не Отец, если Церковь ему не мать, если нет у него родины небесной? Повернемся же к Нему и скажем: Отче, согрешил, согрешила я, согрешили мы все совокупностью своей перед Тобой, мы недостойны быть названы Твоими детьми. Кто может в нас узнать Твой образ по нашей жизни? Разве сияет в нас красота вечности?.. И Отец нас примет, вернет Свое доверие; и тогда останется нам одно; из благодарности, из горького опыта сиротства нашего без Бога, из любви ответной на Божию любовь доказать всей жизнью, а если нужно — и всей смертью своей, что мы стали Богу воистину свои, родные, уже не только как бы случайно, по плоти,— но и по духу, что мы стали детьми Всевышнего, братьями и сестрами Того, Кто по любви крестной Своей стал Братом нашим и Спасителем, Господом Иисусом Христом.
     Аминь.