Схииеродиакон Антоний, в миру Александр Дмитриевич Семенов, родился 6/19 августа 1913 года в приволжском селе Елаур Сенгилеевской волости Сызраньского уезда Симбирской губернии, в благочестивой крестьянской семье. Мальчик появился па свет под звон колоколов в полночь, когда накануне праздника Преображения Господня, по обычаю, служили всенощную.

Его отец, Дмитрий Федорович Семенов, происходил из зажиточной чувашской семьи, имевшей две мельницы - водяную и ветряную, четырнадцать лошадей, десяток коров и большой собственный дом. Он был грамотным человеком, окончил платную пятиклассную школу в Сызрани.

Мать будущего отца Антония, Наталья Алексеевна, была родом из чувашского села Букоель, что находилось в 60 километрах от Елаура. С ее рождением связана необычная история. Ее отец, купец и судовладелец Алексей Капитонович Ефремов, много путешествовал, по торговым делам плавал по Волге и Каспийскому морю, бывал в Персии и в Индии. Он долго не мог найти себе невесту. Когда ему было уже тридцать лет, из Индии он привез девушку по имени Ишна, при крещении нареченную Ириной.

Дмитрий Федорович Семенов и Наталья Алексеевна Ефремова поженились в 1901 году. В семье родилось семеро детей, но совершеннолетия достигли только трое: Михаил, Александр и Екатерина.

Воспитание детей было религиозным. Няня маленького Саши, Агафья, родом из Саратова, была очень набожна. Она учила ребенка грамоте с пяти лет. В семилетнем возрасте он уже мог читать "Часы" в церкви.

В начале XX века отец и дедушка Саши по материнской линии ездили на пароходе в Саратов. В кафедральном соборе им посчастливилось встретиться со святым праведным Иоанном Кронштадтским, который благословил их бросить имение, свои занятия и спасаться бегством от грядущих революционных перемен. Рассказывая детям об этой встрече, Дмитрий Федорович так передавал слова святого Иоанна Кронштадтского: "Кроме головы своей ничего не жалей. Все бросай. Беги из своего села. Забирай семью и беги".

В 1914 году началась 1-я мировая война. Отца мобилизовали на фронт, но уже через год он получил тяжелое ранение и вернулся домой. В революционном 1918 году Дмитрий Семенович вспомнил пророческие слова святого Иоанна Кронштадского, продал свое имущество, сел на пароход вместе с семьей и поплыл вверх по Волге. В Чебоксарах Семеновы сошли на берег и далее ехали неделю на лошадях. Обосновались в десяти километрах от райцентра Шемурши, в селе Какерли-Шигали, название которого с чувашского переводится как "Рыжий камень".

В окруженном лесами селе стояла красивая деревянная трехпрестольная церковь во имя Архангела Михаила. В ней служил отец Григорий, выпускник Саратовской духовной семинарии. По приезде родители Саши построили небольшой дом, а через некоторое время возвели более просторный: шестикомнатный в два этажа. Здесь они постоянно привечали паломников, идущих в Саров на поклонение мощам преподобного Серафима. Дмитрий Федорович вскоре стал приходским старостой, заменив своего умершего предшественника Никифора, а Наталья Алексеевна ухаживала за странниками: кормила их, устраивала баню и при необходимости лечила травами и лекарствами. Если среди паломников находились священники, отец Григорий разрешал им сослужить ему в церкви. По воспоминаниям отца Антония, тогда еще просто Саши, в храме шли продолжительные ежедневные службы по монастырскому чину.

В сентябре 1919 года Саша Семенов пошел в первый класс, но уже в 1920 году, по настоянию отца, мальчик перестал посещать школу, в которой детей воспитывали в атеистическом духе, и продолжил обучение у отца Григория. С ним он прошел программу пяти классов, а также основы православия. Вспоминая это время, старец Антоний особенно радовался тому, что отец Григорий научил его определять дату Пасхи не по календарю, а по богослужебным книгам.

Родители хотели, чтобы Саша стал священником, и в 1925 году отдали двенадцатилетнего мальчика в Седмиозерную Богородичную пустынь близ Казани. В этом монастыре, который был известен с 1613 года и славился своими святынями и подвижниками благочестия, находилась Духовная семинария и при ней училище. Там обучался и выполнял послушания отрок Александр Семенов. Казалось, нелегкая жизнь вошла уже в свою колею. Родители присмотрели Саше невесту - совсем юную девушку Олю. "Не знаю, любил ли ее, - вспоминал батюшка в старости. - Помню, когда она с матерью приезжала, мы катались на пароходе по Волге, гуляли по набережной. Я Олюшку за руку держал". Но, видно, не было на этот брак воли Божьей. Робкое юношеское чувство не получило своего продолжения. Александр не успел закончить Духовную семинарию, а Ольга так и не стала его женой.

Наступил 1928 год, принесший новые гонения и беды. На второй неделе Великого поста была закрыта церковь Михаила Архангела в Какерли-Шигали. В ночь на Страстную пятницу в дом Семеновых ворвались местные активисты-безбожники, представители власти и потребовали у старосты Дмитрия Федоровича ключи от церкви, чтобы устроить там клуб. Он ключей не отдал, и под вечер его забрали в районную тюрьму, а храм подожгли. Церковь и крестьянские избы рядом с нею горели до полуночи.

Дмитрия Федоровича расстреляли в среду Светлой Седмицы без суда и следствия. Говорили, что перед погребением с него сняли всю одежду. Закопали страдальца без гроба, а в могильный холм воткнули осиновый кол с надписью "враг великого советского народа".

Вскоре изгнали из села больную жену и детей мученика. С помощью няни Агафьи Наталья Алексеевна перебралась к своей сестре Прасковье Алексеевне, которая жила в 25 километрах от Какерли-Шигали, в селе Сугуты Батыровского района. Большая каменная церковь в Сугутах тоже была разорена. Наталья Алексеевна умерла от инфаркта 22 мая 1928 года, на Николин день. Ненадолго пережила ее и няня Агафья.

Обстоятельства сложились так, что Александр не смог приехать попрощаться c умершими. "В 1928 году наш монастырь разорили, - вспоминал отец Антоний. - Тогда там жило около 500 монахов. Было много молодых, моих сверстников. После разорения мы, полторы сотни братьев, отделились и вместе с игуменом пошли в глубокий лес. Там построили себе деревянную церковь в честь Покрова Пресвятой Богородицы. Служили там". Помогая друг другу во всем, братья устроили себе кельи.

В марте 1934 года над послушником Александром Семеновым был совершен монашеский постриг с наречением имени Алексий. После Троицы, в неделю Всех святых, новопостриженника рукоположили в иеродиакона. После этого отцу Алексию довелось служить в скиту всего три с половиной года. Жизнь была неспокойной. Монахи и миряне готовились к худшему: запасали сухари, одежду, богослужебные книги. Ходили тревожные слухи, что их увезут куда-то далеко.

В 1937 году монахи подверглись аресту и репрессиям. Скит разорили. Батюшка рассказывал: "Это было 18 октября, в день Московских святителей. Нас забрали ночью. Ни о чем плохом не помышляя, мы все собрали из того, что запасли. Посадили нас в санный эшелон и привезли в Казань. Посреди города разожгли костер. Нам связали руки. Затем в костер побросали не только то, что мы приготовили, но даже и последние рубашки содрали. Нас держали голыми и босыми на улице. Сожгли все, даже нательные кресты. Положили нас всех вверх спинами, как мост, и начали бить кнутами. Кожа у нас полопалась. Потом командир велел загнать всех в сарай. Там нас держали неделю. Потом пришел приказ отправить нас из города в тайгу".

По пути узников мучили в городке Лаишев под Казанью и на станции Дружина под Свердловском, затем привезли в район Тюмени, где они всю зиму работали на лесоповале. Название того места батюшка по старости не смог вспомнить.

Молитвенное общение с Господом помогало узникам выстоять. Они совершали богослужения, не страшась ни наказаний, ни смерти. На глазах отца Алексия погиб на Рождество мученик за веру Христову владыка Михаил. Говорили, что он был из Смоленской епархии. По воспоминаниям батюшки, рождественскую архиерейскую службу владыка совершал прямо в бараке по памяти, потому что книг не было. Когда рассвело, надзиратели вывели его из барака, поставили в канаву и поливали холодной водой до тех пор, пока он не превратился в ледяной столб.

В конце зимы был убит духовник отца Алексия - иеромонах Тихон, которого все очень любили и почитали за доброту, мудрость и прозорливость. Батюшка впоследствии вспоминал: "Между Крещением и Масленицей мы продолжали работать. Нас в то время почти не кормили, хотя мы работали в лесу. Давали нам тоненький ломтик хлеба, четвертинку блина и кусок ржавой селедки. В дверях мы слышали крики: "Пусть подохнут все враги! Пусть подохнут эти монахи!". Однажды мы кипятили в большом чане воду. Вдруг вошел начальник, подхватил нашего отца Тихона и бросил прямо в чан. Он там и погиб. Я, не раздумывая, схватил большущее полено и как стукнул этого начальника! Он распластался на полу, как квашня. Меня сразу связали и бросили в карцер".

До последних дней жизни батюшка каялся в своем поступке, потому что думал, что убил того негодяя. Через полторы недели отца Алексия вместе с другими узниками: монахами, священнослужителями и "кулаками" отправили этапом на север, в Нарьян-Мар. Там он провел в тюрьме целых полгода. Осенью 1938 года заключенных жестоко истязали: держали связанных в решетчатых клетках, где можно было только стоять. В старости батюшка вспоминал: "...Не давали нам ни спать, ни есть, ни сидеть. Если кто-нибудь заснет, били по клетке железными прутьями и бросали камешками. Было не больно, но неприятно. Меня поставили надвое суток, сказав: "Одних суток ему недостаточно". Я молился: "Господи, приими дух мой. Господи, приими меня. Я недостоин даже отцов своих. Господи, приими меня". Вдруг мне показалось, что конвоиры куда-то подевались, а ко мне подошла женщина, и прямо из рук покормила меня хлебом с маслом: сам-то я был связан. Я спросил:

Как звать Вас?

Лариса, - сказала она и убежала.

Тогда я еще был зрячим, но не знаю наверняка, видел я ее или мне почудилось.

Потом появились начальники и сказали: "Нечего ему здесь стоять. Давайте положим его на снег, и будем бить до смерти". Долго избивали меня палкой. Я молился: "Господи, хоть бы мне умереть!". Но я не умер, они бросили меня куда-то. Там я отлежался три-четыре дня и немного поправился".

Из Нарьян-Мара узников повезли на Колыму, но, вероятно, не довезли, а оставили в лагере где-то под Игаркой. В конце марта 1939 года чекисты попытались казнить отца Алексия на самодельном электрическом стуле. Вот что рассказывал сам батюшка: "Это было на мой день ангела. Мои собратья, отец Гервасий и отец Исаакий, благословили меня: "Благословляем на мученье, дорогой отец иеродиакон. Прости ты нас". Я говорю: "Меня простите. Я в самом деле убил. Может, я заступился не как за Христа, может, мне не надо было, но мне жалко стало отца Тихона. Может, я не прав". Они говорят: "Прав, отец диакон. Отец Тихон был у нас святой человек. За него Бог простит твои грехи". Вот так они ободрили и поддержали меня.

Пришли коммунисты. Меня за ноги привязали к саням и начали гонять лошадей по замерзшей земле. Там даже леса не было. Гоняли часа два. Ничего у них не выходит, я не умираю. Меня волокли на спине, хотя тогда мне уже было все равно, волокут меня вверх лицом или вниз. Потом повесили меня вниз головой, спиной к дереву или столбу. Били палкой по животу и ругались всякими хульными словами, пока не пришел начальник. Он дал распоряжение: "Товарищи, прекратите это дело. Недавно мы машину изобрели, давайте ее испытаем. Если она будет действовать, мы их много будем уничтожать". Привели меня в камеру и посадили в жесткое кресло. Подсоединили к глазам провода, подключили ток, и глаз моих не стало. Меня будто ударило в голову. Тут я вместе с креслом свалился в подвал, который называли ''каменным мешком". Там я валялся неделю на полу, никто ко мне не приходил. У меня сильно болела голова, но я не умер. Кресло так и осталось в подвале, когда меня вывели оттуда".

17/30 марта 1934 года, в день памяти Алексия Божьего человека, батюшка принял монашество. Спустя пять лет в этот день он едва не погиб в страшных мучениях. 7 апреля 1939 года, на Благовещение Пресвятой Богородицы, которое совпало тогда со Страстной Пятницей, узников решили расстрелять. Тех заключенных, кто был изможден и не мог работать, всех больных, слепых и увечных связали и повезли на санях в пустынное место на казнь. Среди них были о. Алексий, о. Гервасий и о. Исаакий. В пути внезапно началась сильная пурга. Конвоиры, испугавшись за свою жизнь, сбросили приговоренных к расстрелу в снег и поспешили вернуться в лагерь. Палачи были уверены, что изможденные люди, лишенные помощи, обречены на верную гибель. Батюшка вспоминал о начальнике конвоя: "Он нас выкинул из саней, как навоз, и уехал, а сведения подал, что расстрелял. Мы, отец Исаакий, отец Гервасий и я, были вместе связаны. Кто-то отцу Гервасию руку отвязал. А отец Гервасий мне ноги развязал. Потом отец Исаакий развязал мои руки". Те узники, кто еще мог двигаться, освободившись от веревок, выбрались из снега и разбрелись кто куда. Старец Антоний рассказывал: "Я встал на ноги и пошел, пошел. Шел долго, потом поскользнулся и провалился под снег. Мне подумалось: "Тут и дом мой, тут и гроб мой". Меня снегом всего завалило, а дальше, ничего не помню.

Охотники мне потом рассказывали, как нашли меня. Они охотились на оленей, у них были нарты, запряженные собаками. Когда они подъехали к тому месту, где я лежал, собаки остановились и ни с места. Снег роют, рычат, лают. Тогда охотники догадались, что там кто-то есть, откопали меня, вытащили из снега, положили на нарты и привезли к себе домой.

Я помню, как начал приходить в себя. Чувствую, меня сильно греет солнце, да так ласково. И кажется мне, будто я умер и нахожусь уже в селении у Господа, и Он меня ласкает и греет так. Несколько раз я терял сознание, но когда оно возвращалось, чувствовал то же самое.

Видно, я долго пролежал в снегу и обморозился. Руки мои почти совсем не действовали. Но вдруг чувствую, как моя рука коснулась горячей стены. Значит, я живой где-то лежу. Когда я совсем пришел в сознание, то удивился тишине. "Что такое? Где я греюсь?" Ни шороха, ни звука, ничего не слышу. А это "якуты просто вели себя так тихо. Они вообще были люди деликатные, хотя и неграмотные. Должно быть, у них свой такой сердечный закон.

Но вот ко мне подходит женщина и говорит что-то ласково на незнакомом языке, а потом немножко и по-русски: "Вы не брошены, мы Вас нашли, мы Вас вылечим. Мы знаем, кто Вы. Вы - бог". Я говорю: "Я не Бог. Я служитель Божий, верующий человек"".

В старости, уже будучи схииеродиаконом Антонием, батюшка много рассказывал о жизни местных жителей, которых он называл "якутами". Возможно, они и не были этническими якутами: так в просторечии могли называть представителей разных северных народностей. Батюшка рассказывал, что они были язычниками, поклонялись идолам, которых делали из камня или дерева. Однажды принес хозяин много камней, пригласил мастера и трудился вместе с ним два-три дня. Когда "бог" был готов, хозяева двое суток веселились: пили, ели, танцевали, играли на своих музыкальных инструментах, сделанных из камыша. Когда праздник кончился, хозяин помолился своему идолу, обещал помазать его оленьим жиром, чтобы тот послал ему удачу на охоте. Охота не удалась, одна собака у хозяина погибла, и он возвратился домой в ярости, бил, ломал и сокрушал своего идола. Он буквально "ревел звериным голосом", а женщины и дети плакали. Затем сделали нового идола из дерева и опять веселились. После удачной охоты, когда хозяин привез двух оленей, затеяли праздник почти на целую неделю...

Вскоре произошло событие, побудившее многих местных жителей отказаться от идолопоклонства. Старец рассказывал, что сын хозяина заболел. Ребенка посчитали умершим и стали готовить к погребению. Отец Алексий попросил пока не хоронить мальчика и целые сутки горячо молился: "Не ради меня грешного и недостойного человека, но ради отрока и его семейства, Господи, помоги!". По молитвам отца Алексия мальчик ожил. Пораженные чудом, местные жители уничтожили идолов и стали называть своим "богом" батюшку, на что он им отвечал: "Никакой я не Бог. Я самый последний, самый грешный слуга Божий, только не Бог". Понимали они его или нет, неизвестно. По-русски они говорили совсем плохо.

Тем временем в эту деревню Господь привел чудом уцелевшего отца Гервасия, у которого были повреждены ноги. Он мог объясняться с местными жителями на их языке. Отец Алексий попросил его убедить хозяев, что ребенка исцелил Господь. Вскоре язычники приняли крещение. Сначала крестился сам хозяин и его семья, затем родственники и соседи. Крещение совершал отец Гервасий без богослужебных книг, по памяти.

Новокрещенные просили отца Алексия остаться у них, но он предпочел отправиться странствовать. Начальник поселения дружелюбно относился к отцу Алексию, хотя и был коммунистом. В мае он помог слепцу устроиться на грузовое судно, сплавлявшее лес на Большую землю. Перед отплытием в море батюшку скрытно посадили в трюм. В порт назначения, названия которого он в старости не смог вспомнить, прибыли спустя один или два месяца. Отца Алексия вывели на берег, и началось его удивительное странствие.