28 июля 1965 г.

Это моя третья запись беседы-разговора о. Арсения; я записывала то, что слышала, когда приезжала. Существует довольно много других записей, сделанных теми, кто приезжал в другие дни.

Свои беседы, разговоры со своими духовными детьми о. Арсений всегда вел с точки зрения учения Церкви, ее канонов и установившихся преданий. Очень не любил говорить о последователях мистических учений: теософах, антропософах, йогах, индийских учителях-гуру, Блаватской, спиритах и тому подобных последователях псевдорелигий.

Однажды мне пришлось присутствовать в одном доме в Москве, куда он приехал к своей больной духовной дочери Анне Федоровне. Приходило, конечно, много духовных детей, с каждым надо было поговорить, посоветовать, поэтому и прожил он шесть дней. Один вечер был полностью испорчен. К больной родственнице зашел ее племянник, человек уже в летах, представительный, заведующий какой-то кафедрой в МГУ. Поздоровавшись с о. Арсением и узнав, что он священник, обрадовался и, называя о. Арсения «батюшкой», сказал, что уже давно хотел поговорить в домашней обстановке со священником. Мы все (нас было шесть человек, кроме больной) с интересом смотрели на пришедшего, но не предполагали, о чем пойдет разговор.

«Слушаю вас», – произнес о. Арсений. И произошло что-то необычное. Племянник заговорил, и, словно из рога изобилия, пошли вопросы: «Блаватская, масоны, йоги, учение Рериха, антропософы, спириты, теософы, учителя-гуру» и так далее. Мы сидели, а он все говорил и говорил не переставая, противопоставляя мистические учения христианству, православию; остановить его, вставить слово было невозможно. «Вы священник и должны разбираться в этих вопросах», – закончил он разговор. Но как только о. Арсений хотел ответить, племянник снова заговорил. Его тетка Анна Федоровна, чувствуя создавшуюся неловкость, сказала: «Кирюша! Дай ответить о. Арсению». – «Да я еще и половины не сказал», – ответил Кирюша и продолжил, – «Отец Арсений! Вам, вероятно, приходилось знакомиться с этой сейчас важной в человеческой жизни мистикой, охватившей все страны мира?» – «Приходилось», – сказал о. Арсений и стал отвечать племяннику, но он не только отвечал, но и задавал вопросы, на которые Кирюша не мог ничего толком ответить, явно показывая, что в мистических учениях абсолютно не разбирается. Он знал только их названия, а когда перешел на критику православия, обнаружил полную несостоятельность, запутался, да так запутался, что вызвал у всех сидящих смех. Доктор физико-математических наук Ангелина Николаевна, духовная дочь о. Арсения, человек резкий и раздраженный тем, что пропадает вечер, которого каждый из нас ждал с нетерпением, сказала: «Кирилл Михайлович! И ежу понятно, что в этих вопросах Вы совершенно не разбираетесь, так для чего разговор затеяли с о. Арсением? Да каждая из здесь сидящих знает больше вас! Что такое антропософия, учение Блаватской, теософия, я сама Вам за о. Арсения отвечу». И в течение пятнадцати минут она рассказывала об этом Кириллу Михайловичу, закончив: «Все эти учения придуманы темными силами для отвлечения людей от христианства. Человек вы русский, профессор МГУ, тетушка ваша глубоко верующая, так вам православное вероисповедание знать надо обязательно. Знаю, что дед Ваш был священник. Стыдно мне за Вас!» Племянник обиделся и, попрощавшись, быстро ушел. Анна Федоровна, его больная тетка, сказала: «Спасибо тебе, Ангелина, что поставила его на место!» Отец Арсений, чуть-чуть улыбнувшись, произнес: «Немного резко Вы его осадили, Ангелина Николаевна». Было уже поздно, всем надо было уходить, вечер полностью пропал.

Вспомнила об этом разговоре потому, что 28 июля, когда мы собрались в столовой и ждали интересной беседы о. Арсения или воспоминаний кого-либо из присутствующих, создалась обстановка, подобная той, которая была в Москве при профессоре Кирилле Михайловиче.

Незнакомая многим женщина, приехавшая из Костромы с Ольгой Петровной, старинной духовной дочерью о. Арсения, задала вопрос о снах и связанных с ними предсказаниях, откровениях и даже беседах с умершими. Вопрос задала совершенно серьезно, видимо ожидая, что ее сны и видения в «тонком сне» действительно вещие и рассказав их, она получит от священника одобрение и разъяснение. Женщину звали Валерия Валентиновна. Начав разговор, она сказала, что три года назад умерла ее мать, с которой у нее была необычайная духовная дружба; они почти не расставались, даже уход на работу доставлял той и другой страдания. Все делали вместе, и после смерти матери она постоянно видит ее, говорит с ней, советуется и почти реально физически ощущает ее присутствие.

Отец Арсений задумчиво посмотрел на Валерию Валентиновну, перекрестился и произнес: «Я не толкователь снов, очень осторожно отношусь к рассказам о снах вообще, и в особенности к снам, которые называют вещими. Сны, в которых являются умершие, говорят и дают советы живущим, – опасны в духовном отношении, навеяны больной психикой или темными силами. Особенно считаю вредными разговоры, связанные с кажущимися откровениями, предсказаниями или навязчивыми явлениями умерших.

Толкованием снов занимались еще во времена фараонов, была специальная школа толкователей, возглавляемая жрецами; в Древней Греции и Риме при храмах всегда находились жрецы или жрицы – толкователи снов. В средние века, а также в XVIII и XIX вв. толкование снов было очень распространено, в России уже начиная с XVII в. издавались «сонники» и были гадалки, толкующие сны.

Все толкования были не что иное, как мистификация, грубый обман, основанный на том, что проверить правильность толкования было невозможно. Если толкование не сходилось с предсказываемым событием, то толкователь говорил: «Ты совершил проступок (в промежутке между толкованием и предсказанным событием), и боги разгневались на тебя и изменили свое решение». В XVIII и XIX вв. представители ряда мистических учений, в частности спириты, пытались подвести даже «научную» основу под толкование снов. Издававшиеся за границей и в России «сонники» были нелепы, глупы и походили на сборники неудачных анекдотов, например: видеть курицу во сне – к дороге, собаку – к несчастью, умершую мать – к смерти. Еще до 1917 г. я раз или два держал в руках подобные книги и ничего, кроме омерзения, не испытывал к этой ерунде. Ваши сны объяснить не берусь, считаю что Вы должны глубоко и усердно молиться Господу, Пресвятой Богородице и святой, именем которой названа ваша мама. Скажите мне ее имя, буду молиться о ней». Валерия Валентиновна назвала: «Галина – в честь мученицы Галины, память 29 апреля». – «Чаще ходите в церковь, заказывайте панихиды, подавайте поминальные записки. И сами молитесь об упокоении усопшей рабы Божией Галины, и сны оставят вас. Ни на одно мгновение не думайте, что Господь из загробного мира присылает душу умершей матери для разговоров во сне и встреч с Вами. Не Господь посылает ее, а ваша скорбь, постоянные мысли о матери, нервное ваше состояние являются причиной снов, а может быть, силы зла стараются смутить, сбить с пути ко Господу. Молитесь, молитесь, и я, иерей, также буду поминать усопшую Галину».

Я смотрела на лицо Валерии Валентиновны и видела, что ответ о. Арсения не понравился и не удовлетворил ее: она твердо верила, что мать приходит к ней во сне по произволению Бога. «Отец Арсений, а настоятель храма у нас в Костроме о. Николай по-другому объяснил явления моей мамы. Он сказал, что это милость Божия, что мать приходит ко мне, а Вы сказали, что на это влияют силы зла, как же мне понять? Ведь это моя мать, я любила и люблю маму и не могу даже помыслить и каком-то зле, направляющем ее ко мне, да и другим не позволю так говорить. Все, что связано с памятью моей мамы, для меня священно, я обижена и удивлена Вашими высказываниями».

Надежда Петровна спросила Валерию Валентиновну: «Если настоятель храма в Костроме ответил Вам, зачем спрашиваете отца Арсения?» В комнате воцарилось молчание, о. Арсений вздохнул тяжело и, будто Валерия Валентиновна ничего не сказала, начал говорить о видениях во сне, упомянутых в Священном Писании, в житиях святых, в преданиях об обретении чудотворных икон и святых угодниках, и подчеркивал, что видения во сне бывают в основном благочестивым людям или, как в явлении Божией Матери нечестивому человеку, – для вразумления (чудо об иконе «Нечаянной Радости»). Все было напрасно, Валерия Валентиновна продолжала настаивать и спорить.

Отец Арсений встал и ушел, а мы, сидящие за столом, еще долго слушали рассказы Валерии Валентиновны о ее снах, и в заключение она сказала: «Странный ваш батюшка, очевидного не видит». Весь вечер прошел в разговорах о снах, она приводила ссылки на иностранных авторов. Мы устали, вечер, которого ждали, пропал.

Под конец вечера вновь вышел о. Арсений и сказал: «Вы недовольны и обижены, но я священник и о ваших снах по-другому не могу мыслить. Молитесь Господу Богу, Пресвятой Богородице, святой мученице Галине, и сны с явлением матери пройдут. Молитесь».

Не могу сказать, убедили ли слова батюшки Валерию Валентиновну, но примерно года через два увидела ее сидящей за столом и не вспоминающей о снах.

Записала Ксения Галицкая.
Из архива Т. Н. Каменевой.