Часть I. ПРОЦЕСС ВОСКРЕСЕНИЯ

     На второй или третий день моего рукоположения я служил молебен Матери Божией с акафистом. Вдруг ясно представил себе горе предстоящих, и что я ходатайствую за этих страдающих. Я не мог удержаться от слез, не мог произнести ни одного слова, а Матерь Божия отчетливо стояла перед моим внутренним взором, прислушиваясь к просьбе. Наконец, я, разрыдавшись, закрыв рукой лицо, убежал в алтарь. Там находящиеся спросили, что это со мной такое?
     — Голова болит, — ответил я и попросил другого священника дослужить молебен.
     Он пошел, я вскоре успокоился.

     Люблю причащать на дому, много всяких несчастных, жаждущих веры бывает.
     Приводит меня как-то старуха к матери оставленной или забытой сыном. Черная конура — комната, она не встает с постели. Воду подать приходит эта старуха. Мне стало её очень жалко. Исповедуя, я не мог удержаться от слез.

     Раз как-то один слепой пригласил меня причастить его "пациентов": парализованных, слепых, не встающих с постели.
     После Причастия он всех поздравлял, раздавал подарки. Они все отличались глубокой верой, исключительно жили Богом.

     Сегодня причащал больную старуху, очень исхудалую, видимо, рак. Когда я её стал утешать, что не надо бояться смерти, она спокойно сказала:
     — А я её, батюшка, не боюсь.

     Рассказывали, в одном месте (провинция) было много исповедников. Причаститься не успели, закрыли храм.

     Заезжала племянница моего товарища по несчастью, её преследуют за веру, устраивают товарищеские суды. Она продолжает быть верной Христу. На вид очень исхудалая, нервная.

     Часто на исповеди старушки жалуются на свое тяжелое положение, на обиду от детей. Я иногда останавливал их и говорил, что на исповеди нужно говорить о грехах, но сегодня посмотрел на одну старушку: сколько было скорби в её глазах! — и решил, что надо выслушивать все терпеливо и быть участливым к горю. И в этом тоже есть исповедь, в исповеди дорого сердечное участие.

     В провинции, километров за пятьсот от Москвы, закрывали храм, мотивируя тем, что он стоит рядом с клубом. Храму уже сто лет, недавно праздновали юбилей. Народ собрался не только со всего города, но и из окрестностей. За храм стояли не только женщины, но и мужчины, устраивали дежурство. Остановился весь транспорт, милицию собрали из многих городов, оцепили весь храм. Женщины в милицию бросали все, что только было под руками. Милиция никого не трогала. Из ремесленного училища один полез срывать крест, чуть не убили. Спасли солдаты, переодев его в военное. Крест не могли снять, хотя его и подпилили — был еще прикреплен цепью.
     Сейчас храм стоит закрытым, служат в другом, меньше этого. Двадцатку церковную вроде арестовали, обвиняют в спекуляции. Народ продолжает ходатайствовать об открытии храма, посещаемость в нем была большая. Поговаривают, что должно попасть райисполкому, так как поступил неправильно, не мог усмирить народ. До этого же проходили собрания на заводах о закрытии храма.

     Часто, впрочем, в последнее время не особенно, когда идет священник, вслед ему начинают кричать: "Поп!". Взрослый народ иногда смотрит удивленно, но не смеется и не острит, во всяком случае, я об этом не знаю.

     В прошлом или позапрошлом году видел священника из провинции, глубоко верующего и безбоязненного в своем деле. Жена с ним живет плохо. Ему грозили, чтобы он ушел, даже стреляли в него.

     Был у меня на вечернем богослужении протоиерей сорока семи лет, жена ему говорит:
     — Бросай, иначе сошлют.
     Оба с высшим образованием, он переживает и волнуется. Сегодня пришел домой, дома холодно, оставила записку: "Сегодня не приду". Пока не поздно хочет устроить свою жизнь, ей сорок лет.
     Есть сын, который с ними не живет. Живет у бабушки, ему семнадцать лет. Рассказывают, что и у других священников есть подобные случаи: Жены требуют веселья, им надоедает воздержанная жизнь.

     Рассказывают об одном епископе, который построил собор. Когда уже была закончена стройка, власти хватились: кто разрешил? — но все было оформлено документально. Его на год запретили в служении, был без места. Очень деятельный и смелый, долгое время сидел в заключении.
     P.S. Снова: вот уже несколько лет подряд не служит.

     Рассказывают, что усиленно хотят закрыть Почаевскую Лавру, не допускают туда верующих, иногда увозят их оттуда на машинах, штрафуют, даже арестовывают. Народ дежурит около Лавры.
     Недавно рассказывал тот, кому удалось узнать тайны КГБ: несколько человек уже лишились работы, потому что не справились с закрытием Лавры. Дано указание: в обязательном порядке закрыть.

     После исповеди подошла старуха восьмидесяти семи лет: что ей делать, дети её не веруют. Она очень переживает, на глазах слезы.

     В троллейбусе случайный попутчик, мужчина средних лет:
     — Вы батюшка? — Да.
     — Вот посоветуйте, как мне быть? На работе меня преследуют, а я им говорю: веровал и буду веровать, — достал крестик, аккуратно завернутый в платочек, крестик сломался, но он его бережно хранит. Религиозных книг не читал и не имеет их.
     — Все равно буду веровать! — его слова на прощанье.

     Рассказала женщина с высшим образованием, крупный инженер. В одном учреждении, полусекретном, появилась верующая девушка двадцати двух лет, стали нападать на нее, грозились исключением из комсомола. Устроили собрание, она себя так умно, хорошо держала, так логично говорила, что все были удивлены, одергивали тех, кто на нее нападал с насмешкой. Впоследствии, когда она просила исключить её из комсомола, уговаривали остаться.

     Подошла женщина в возрасте, её внучек просыпается всегда в половине двенадцатого ночи и кричит, глаза испуганные, стеклянные. Мальчику пять лет, когда я у него спросил, почему кричишь, кого ты видишь во сне?
     — Вижу Бабу Ягу, — ответил он.
     В тот день причастился кротко и охотно.

1961—1968     

     Рассказала женщина о человеке, которого я навещал за день до его смерти. Безнадежно больной, нужно было причастить, но он в это время после укола. Прочел только молитву над ним и благословил. Когда он проснулся, очень жалел, что не разбудили его.
     Умирая, все боролся с бесами, говоря:
     — Как их много собралось.
     Последние его слова были: — Господи Иисусе Христе, помилуй меня, грешного.

1965—1969     

     Врач невропатолог, верующая, муж — учитель истории, напал на нее за веру и донес, выкрав дневник. Про нее написали в газете, как о шарлатанке. Наконец, добились того, что её разлучили с дочерью двенадцатилетней, будут вселять её по требованию мужа в многосемейную квартиру, чтобы те на нее воздействовали. Очень переживает, но держится мужественно.

     Рассказали: в заключении на Рождество Христово епископ и священник залезли в пустой колодец и там служили.
     Священника за это морили в карцере, держа по пояс в воде, епископа расстреляли. Было в сталинские времена.

     Учитель из провинции, верующий, апологетически настроенный. Выжили из учителей, осудили на два года за тунеядство.
     Отсидел, использовали только на тяжелых работах.
     Возвратился, учителем не берут, снова тунеядство, нажил грудную астму. Нечем жить, уезжает на Север, там как будто обещают взять преподавателем.
     P.S. Недавно видел преподавателя, которого также преследовали, как и этого. Парализован, не говорит. Но удивительно радостный, собирает религиозные картинки.

     Школьник одиннадцатого класса, верующий, на него донесла в школу старуха. — Покажите мне своих учеников, — выстроили всех: — Вот он, — ткнула она пальцем.
     Учителя с ним стали "работать" и "доработались" до того, что на него натравили школьников. Те избили его, ударив его по голове книгой "Война и мир". Сотрясение мозга.
     Пролежал в больнице два месяца, навещали учителя и ученики. Замяли дело. Приходил и тот, который ударил книгой.
     — Ну как, не умер? — его выставили за дверь. После всего этого учителя школьника оставили в покое, ученики иногда подстерегают и бьют. Иногда его преследует учительница по русскому языку и литературе. Порой у него очень сильно болит голова.
     Когда я ему посоветовал это дело раскрыть, он испуганно сказал:
     — Ничего вы не знаете, еще может быть хуже. Надо простить, Бог с ними.

     Школьница, увидели на ней крестик. Сорвали с нее крестик и галстук.
     — Ну, выбирай, — выбрала крестик.
     От нервного потрясения заболела, удалили почку.

     Моя жена рассказала, что сегодня к Наташеньке, моей дочери, положили в палату мальчика десяти месяцев, у него двустороннее воспаление легких, ему много делали уколов. Он испуганно смотрит на врачей. Когда к нему они подходят, весь дрожит, глаза большие, расширенные. Судьба его такова. Родился семимесячным, слабосильный, мать, родив его, отказалась от него, сдала в детдом.

     У нас в алтаре прислуживает молодой человек, глубоко верующий. Когда ему было девять месяцев, от него отказалась мать, разведясь с отцом. Отец взял его и отвез к своей матери, а сам женился на другой. Бабушка его воспитала.
     Недавно ему писала мать, он ей не ответил. — У меня нет чувств, ни к матери, ни к отцу, — сказал он мне. — Я люблю одну бабушку, она для меня все.

     Рассказывают, в лагерях теперь есть такие люди, которых судят за христианско-политические убеждения. Говорят, они очень хорошие, глубоко верующие, среди них нет стукачей.

     В прошлом году, Мишу, моего сына, хотели втянуть в пионерскую организацию. Он колебался: вступать или нет? Говорил, что можно веровать и будучи пионером, а если будут заставлять не веровать — выйду. Проявлял некоторую боязнь. Впоследствии раскаялся, сказав маме:
     — Знаешь, мама, дух злобы, соблазнял. Хорошо, что не вступил.

1963—1972     

     Приходил священник, который недавно вышел из заключения. Там потерял ногу. Говорят, что на него специально направили вагонетку. Чувствуется воля и непреклонность, в настоящее время служит. Когда был у меня, ему в то время сообщили, что его переводят в другое место, там хуже, чем здесь, где он служит сейчас. Немного покривился, но чувствуется, что все принимает. Создали дело потому, что деятельный, в одном месте сумел открыть недействующий храм.

     Рассказал очевидец. Была антирелигиозная лекция в политехническом музее, лектор — известный пропагандист, Аарон Моисеевич, профессор истории, как о нем сказали, утверждал, что Христа не было, это миф. Попросился один инженер, хотел зачитать из Евангелия.
     — Я вам не разрешаю.
     — Что это такое, с вами нельзя даже поговорить? Где же и можно побеседовать, как не здесь?
     — Приходите ко мне домой.
     — А почему здесь нельзя? Я хочу здесь.
     Народ разделился. Одни: — Что его слушать? Это шизофреник, — полусерьезные, полузлобные голоса. Другие: — Дайте послушать.
     За инженера встало большинство, некоторые зачитали выдержки из протоколов Сионских мудрецов. Пропагандист скрылся, вызвали милицию.
     Долго разговоры велись на улице, проходил милиционер и требовал у инженера документы. — А почему вы не проверяете у всех? Мы обсуждаем содержание лекции.

     Антирелигиозные пропагандисты в основном из евреев, особенно в первые годы Советской власти. Не говорит ли это о том, что иудеи по-прежнему возмущают народ против Христа, гонят Его, как об этом записано в Евангелии?

     Я задумываюсь над судьбой еврейского народа. Даже в лучшие времена это народ-мученик. В школе смеются над еврейскими детьми, в учреждениях глухо ненавидят, обвиняют во всех тяжких грехах, не хотят понять даже их самые добрые чувства. И, несмотря на такие мучения, среди них нет святых. Выходит, что их способности уходят только на земное устройство?!
     Здесь есть над чем задуматься.

     Результат антирелигиозной пропаганды — безбожное беснование: взрыв антисемитизма, попрание русской святыни и истории, развращение народа. Неужели это непонятно?
     Пора всем нам, евреям и русским, понять, что мы одурачены дьяволом.

     Обратить внимание: 1. Бороться против того, чего, по их мнению, нет, — не глупость ли, не безумие ли? Объявлять, что Бога нет и бороться с Ним?
     2. Гонят за то, что не поддерживают их глупости, — не одержимость ли это?
     3. Мучают за то, что человек желает себе вечной жизни, а они отвергают её, — не зависть ли это дьявольская?
     4. Гонят и травят свои же своих — какое здесь может быть убеждение? Это люди, помрачившиеся злобой!

     Приходила женщина, муж бросил её потому, что не соглашалась на аборт. Против неё также вооружились её родные. Худенькая, мол, тебе не пара, — говорят ему.
     Родители его — учителя.
     Дома у этой молодой матери мать её живет с посторонним человеком, у которого есть своя семья. Когда она заметила об этом матери, чтобы он не ходил к ним, мать резко сказала:
     — Не мешай мне жить!
     Плохо спит, аппетит плохой. При такой беде сочувствующих нет!

     Навещал хозяйку, у которой несколько лет тому назад снимал дачу. Она много терпела от своего мужа — тот изменял ей. Была труженица, постоянно была занята трудом.
     Сейчас больна, вырос большой зоб, душит её. Вся пожелтела, тяжело дышит, не спит по ночам. Очень мучается. Предлагают ей лечь в больницу, сделать операцию.
     — А что она даст? Себя под нож, убить себя? Нет уж, что Бог послал, надо терпеть, — сознает, что умирает, но умирает мужественно, умиротворенно, с упованием на Бога.
     Таких мужественных людей становится мало. Помоги тебе Бог, мученица Божия!
     Для сравнения. Рассказывают, как некоторые из неверующих, умирая, кричат, вопят в отчаянии:
     — Не хочу умирать! — проклинают всех и вся.
     Господи, просвети их.

     Недавно умер человек, почти на моих глазах. Говорят, что-то было с сердцем, в последнее время нервничал, и начались приступы. Один за другим. Приходил врач, ничего не нашел, сказал, что, наверное, на нервной почве.
     — Если на нервной, — сказал я его жене, когда она, проводив врача, догнала нас, мы шли с женой, — я ему помогу.
     Не успела жена возвратиться домой, с ним снова плохо.
     — Мария, мне плохо, — сказал он.
     Послали за мной, прихожу: глаза закрыты, на лбу капли пота, я зову его:
     — Саша, Саша, — приоткрываю глаза, куда-то ушли, закрываю веко, надавливаю, остается вмятина.
     Подношу зеркало ко рту — на стекле нет капель пота, но не говорю, что умер.
     Жена покойного останавливала меня, когда я кричал: "Саша, Саша!"
     — Не надо тревожить, пусть поспит. Может, лучше станет, — а сама забегала, подбежала к иконам: — Ой, неужели умер? — ни одной слезинки у нее на глазах не было, держалась очень стойко, спокойно, беспокоилась только о своем сыне, как тот переживет.
     С сыном было плохо, падал в обморок. Удивительно мужественны русские женщины! Брат её, священник, рассказал:
     — Она металась между двух огней. Муж боялся веровать, был партийный, сын работал в Органах, она их тянула к Богу.
     Они, хотя и веровали как-то, но боялись, а она дерзала. Оттого может быть, так мужественна. О смерти говорит спокойно, даже улыбаясь.

     После случая со мной — беседы и последствия: с Мишей стала разговаривать учительница по русскому языку и литературе, которая однажды выразилась так:
     — Ну, я с этим попом сражусь, — это обо мне. — Миша, ты веруешь в Бога? — обращается она к сыну.
     — Да, я верую в Бога, — отвечает он спокойно.
     — А ты знаешь, что я тебе дам характеристику такую, что тебя по окончании школы не примут в институт? Напишу только: веруешь в Бога...
     — Не примут в Институт, поступлю в Духовную семинарию, — сказал Миша.
     Об этом учительница заявила на родительском собрании и попросила помощи у родителей, чтоб они на вопрос детей, что такое Бог, отвечали по совести.
     Дети часто задают такой вопрос в связи с религиозностью Миши. Мнения родителей разделились. Одни говорили мне (я присутствовал на родительском собрании): "Зачем я его так воспитываю?" Я отвечал: "А что вы хотите, чтоб я, священник, воспитывал его в антирелигиозном духе?"
     — Ему будет трудно.
     — Я не пытаюсь из него делать тепличное растение, трудности закаляют. Легкая жизнь развращает. Мне только непонятно, почему вы пытаетесь создать искусственные трудности?
     Один:
     — Я вам предсказываю, что когда он вырастет, выберет не ваше направление.
     Я: — Подождите, пусть вырастет, тогда видно будет. Он находится в лучшем положении, чем другие школьники. Он знает две стороны: атеистическую — в школе, и верующую — дома, у него есть из чего выбирать.
     Другая: — Мы будем бороться за каждого комсомольца.
     — Боритесь, это ваше личное дело.
     Учительница: — Когда он начнет изучать физику, он поймет...
     Я: — Он и сейчас много читает, у нас дома самая разнообразная литератур. Я вас приглашал придти к нам домой, а вы не пришли.
     Она: — А зачем я пойду к вам?
     Я: — Ну, хотя бы за тем, чтобы знать, в каких условиях находится ребенок.
     Вдруг голос: — Я вот представитель рабочей среды. Мне непонятно, почему вы затеваете такой разговор? Ребенок хорошо учится, воспитан, значит религия ему не мешает, ведь религия — это дело совести?
     Большинство становится за нас, особенно женщины смотрят с уважением в нашу сторону. Перед родителями начинают отчитываться учителя об успехах школьников. Первой говорит математичка, молодая, характеризует Мишу, как способного ученика, благодарит нас за хорошее воспитание сына. Той матери, которая говорила, что будем бороться за каждого комсомольца, говорит:
     — Вам надо обратить внимание на своего ребенка, он не успевает.
     В перерыве моя супруга заявляет учительнице, которая объявила во всеуслышание о религиозности Миши:
     — Я теперь боюсь за сына, вы натравили на него школьников.
     Учительница поправляется перед родителями. — Родители, вот тут Нина Ивановна заявляет, что она теперь боится за сына, так вы говорите своим детям, что Миша здесь ни при чем, это его родители...
     Явный ляпсус: о религии говорят, как о преступлении. Видимо, такое родительское собрание проведено специально, судя по тому, что велся протокол, чего не бывало на предыдущих собраниях. Наверно, учителя отчитывались перед кем-то.
     Реакция Миши, говорит маме: — Я с этой учительницей больше разговаривать не буду, она выдала тайну, которую я ей поведал.
     Я спросил у Миши: — Как ты думаешь, ведь это показатель низкой культуры — спорить с ребенком о Боге?
     — Папа, да откуда ей что знать? — удивительные слова.
     Каюсь, я стал раздражаться на учительницу, а он посмотрел на все с какой-то недетской снисходительностью.

     Наташа (дочь), захотели её втянуть в пионерскую организацию, ей одиннадцать лет. При всем классе: — Наташа, хочешь быть пионеркой?
     Наташа, робкая по природе, притом в шесть лет перенесла две тяжелые операции — гнойный аппендицит с прободением, говорит:
     — Хочу.
     Дома:
     — Меня хотят записать в пионеры, — плачет.
     Разговор с учителями: — Желание Наташи нужно было согласовать с родителями.
     — Ой, это дикость — религия.
     — Подождите с такими словами. Сначала давайте выясним такое положение. Вы хотите приучить ребенка к двойной жизни. Чтобы в школе она говорила, что не верит в Бога, а дома, что верит? Хотите принять её в пионеры, принимайте, как верующую.
     — Так нельзя.
     — Значит не мы не желаем, а вы?
     — Вы хитрый.
     — Я просто рассуждаю логически.
     Вызывают Наташу. При нас: — Наташа, хочешь быть пионеркой?
     — Не хочу.
     — Ну, вот видите. Ребенок еще не имеет ярко выраженных желаний, нужно считаться с волей родителей.

     Разговор в монастыре:
     — Вот я хочу воспитывать своих детей в религиозном духе, а учителя натравливают учеников на них, те срывают с них крестики, избивают моих детей. Как тут быть?

     В одном храме Москвы во время церковных праздников бывал солдат, становился незаметно в стороне. Оказалось, он уходил всегда в "самоволку", чтобы быть за службой в праздники.
     Как только кончалась служба, его поджидал старшина и уводил на гауптвахту. Он шел, не сопротивляясь, принимая, как должное.
     Об этом уже многие знали. Рассказал очевидец.

Подмосковье, 1974     

     Как-то причащал я тяжело больную, лежала в отдельной палате. Только причастил её, как сразу открылась дверь, и больные из других палат молча пошли под благословение.
     Лишить тяжело больных последнего утешения, — какая жестокость!
     Приходится пробираться украдкой. Я плакал, благословляя эти молчаливые ряды мучеников!

1973-1974