Часть II. В ПОИСКАХ ЖЕМЧУГА

     Рассказал профессор из института: студенты после его лекции по русскому искусству задали ему вопросы:
     1. Вот вы рассказываете нам интересно, но вот будут читать по истории партии совсем противоположное. Нельзя ли сделать так, чтоб историю партии отменили, а ваших лекций было бы больше?
     Ответ: — Это не от меня зависит.
     — А от кого же?
     — У нас совсем разные кафедры.
     —А.
     2. Скажите, в каком направлении пойдет развиваться в дальнейшем искусство, по какому постановлению партии? — вопрос поставлен со всей серьезностью.
     Когда-то такого совопросника боялись бы, а теперь стали вышучивать. Первого больше восприняли.

     Рассказала женщина о себе, из кино. Она никогда не отвергала Бога, как бы шутя всегда говорила: "Бог есть и Он меня любит". Находилась в обществе самом разношерстном и неверующем, её воспринимали, как шутницу.
     Видит сон. Приходит к ней кто-то в черном и говорит:
     — Зачем ты обманываешь, ведь Бога нет?
     Ей стало страшно, и она взмолилась: — Господи, приди, — её лоб осветил свет, она упала на землю вся в слезах.
     Потом наяву видела икону Преображения в музее и поняла, что и она так падала от света, как апостолы.
     Через три года после этого стала веровать по настоящему, почувствовала, что ей нужен духовный отец. Был очень хороший. К сожалению, умер уже. Старец был настоящий, она знала, что он даст ей то, чего у нее нет.

     Приходил один инженер, ушел добровольно с работы, там нечего делать, ему хочется дела. Хотя получал приличный оклад, около ста шестидесяти рублей. Хочется устроиться при храме.
     Это уже не первый случай. Бросают работы, институты, только бы где-то при храме. Хотят убежать от пустоты, несправедливостей жизни, а ведь здесь, в храме, тоже не слаще. Старосты, от которых будут они зависимы, часто тоже безбожники. Господи, пожалей наших людей!

     Я сказал одному пьянице:
     — Не надо пить.
     — А почему? Выпьешь, то хоть забудешься, — он стал пить с пятнадцати лет. — Я не вижу смысла чтоб не пить.
     Да, у людей вырвали смысл жизни: нет Бога — значит, нет ничего. А мы еще смотрим на атеизм, как на что-то невинное, а вот какое зло он принес, когда ему дали полную свободу.
     Чтоб победить пьянство, нужно бороться с атеизмом. Прежде всего, нельзя на него смотреть, либеральничая.
     Валяются люди, пьяные, облеванные, под безжалостными ногами атеизма. Господи, до чего довели нашу страну!

     Было предположение, что у жены рак. Наконец, установили, назначили операцию. Оказалось, никакого рака нет. Муж, дети и мать-старуха, — все переживали, на ней держался весь дом. Муж, хотя считал себя неверующим, перед операцией у жены, записал к себе в тетрадку: "Господи, спаси. Ты все можешь, я пересмотрю свою жизнь". С женой жил не особенно дружно.
     Все поняли, что в их жизни произошло чудо, как-то стали все задумываться о Боге. Еще не крещены.
     Но... до сих пор всё продолжается по-прежнему: ссоры, муж изменяет жене.
     Современного человека и чудо не направит на верный путь — такова у нас сейчас опасность.
     Поражаешься спокойствию многих пастырей!

     Ко мне пришла девушка двадцати лет, представитель молодого поколения. Она даже крещена, но она дичок. Непосредственный, откровенный дичок.
     Она совершенно спокойно рассказала, как жила с мужчинами: с одним, которого любила, с другим которого не любила.
     Сейчас у нее есть жених, но она его не любит, хотя и с ним живет.
     Она как-то пожалела одного человека с буйным характером, хотелось сделать ему что-то хорошее, он добивался её, она ему не отдалась.
     По уходе её от меня выяснилось, что она в шестнадцать лет дралась с матросами и отбивалась от них.
     У нее нет потребности в исповеди, ей как будто не в чем каяться. Но в то же время впечатление такое, что она чего-то ищет, ей чего-то не хватает.
     Мать у нее из простых, отец не из простых. Он их бросил. "Он большой эгоист, — говорит она, — погряз в удовольствиях".
     На прощанье обещала придти с матерью и привести ко мне человека буйного характера.
     Та, которая помогает мне по дому, сказала, что девушка, ложась спать, разделась до нага, даже трусы сняла.
     Это характерная черта — обнаженность. Любят обнажаться. Адам и Ева, согрешив, сшили листья, чтоб прикрыть наготу. Эти, согрешив, разрывают всякие покровы.

     Интеллигенция, потеряв Бога, задумывается. Народ, потеряв Бога, не задумывается, руководствуется практикой жизни. А практика такова: верующие не в почете. — Не порти детей, не усложняй им жизнь.
     — Не видишь ли, интересуются религией старики, и ты за стариками пошел? — таковы разговоры.

     Некоторые утешаются тем, что вот обидчики, эти кровожадные враги, в свое время будут наказаны, пожнут свои плоды.
     Но это не утешение и не наша победа!
     Жалость к врагам, что они обижают самих себя, жалкие и несчастные, и задача: поднять их до сознания христианского — вот победа! и эта победа будет! И чем больше они нас обижают, тем большая и надежнее будет победа!
     Несмотря на все мученья, нужно делать, — это единственное утешение. За дело страдать — в этом всё заключается. И это не мечтательная победа, это победа, победившая мир. Единственная, реальная, вечная. Такая победа может быть только со Христом. Будь выше личных обид, в этом и победа над самим собой и залог нашей общей победы.

     Часто упирают на свою широкость и обвиняют в узости Церковь, но со своей широкостью они не хотят познать Церковь, уходят в узость. Значит широкость их то, что им выгодно.
     Пастырю нужно становиться и на их точку зрения широкости, но только до времени, в то же время не поступаясь учением Церкви. Именно в Церкви и широта, но широта не страстей, а правды. Конечно, узость некоторых членов Церкви бывает, но не она решающий голос. Нужно уметь отличать Церковь от личного мнения, пусть даже и авторитетного. Для этого нужна широкость духа. Не только ум, но и воля, но и чувства.

     Индуисты обратили внимание на Россию и чего-то достигают здесь, благодаря нашему религиозному невежеству. Зная христианство, преклоняться перед индуизмом — это быть безразличным к своей вере, ведь христианство — это полнота.
     Мы можем с уважением относиться к индуизму, но чтобы индуизм был нам ближе христианства, открывал нам кругозор, давал что-то большее, это ничем не объяснить, кроме как христианским невежеством, или вообще безразличием к вере.
     Некоторые пытаются соединить христианство и индуизм, но это опять-таки незнание христианских истин. "Не можете служить двум господам", — сказал Христос. Другой господин в данном случае для нас индуизм, тут нельзя смешивать терпимости и уважения к убеждению.

     Если другой придет, его примете. Всякий, кто не принимает Христа, — принимает Антихриста.
     Индуизм — это кто-то другой. Как стало много христиан, принимающих Антихриста. Соединение всех религий — это тоже принятие Антихриста.

     Христос о себе сказал: "Я есть путь, истина и жизнь", — здесь все. Тут или надо верить или не верить, третьего нет. Но не верить Христу — так надо и знать — верить Антихристу — идти к погибели.

     Современный человек стал так широк, что хочет совместить и добро и зло, и Бога и дьявола. Но широкий путь — в погибель. Узкий путь (христианство и только! даже православие только!) — к спасению.
     Спасет не наше суемудрие, мы видим, к какой путанице и катастрофе оно привело. Спасает откровение от Бога, оно дается не для того, чтобы мы с ним могли распоряжаться, как с обыкновенным знанием, а для того, чтобы слушали и исполняли.

     Беда русских — это думать о ком угодно, только не о себе. Как в личной, так и в общественной жизни. Оттого любовь наша часто мечтательная. Пора пришла — пережили такой опыт! — понять, что любовь начинается с самого себя, со своих ближних. Возлюби ближнего, как самого себя, сказано в Писании, а не себя, как ближнего. Есть у нас такой зуд — поправить дело Божье, но поправляя, только уродуем себя.

     Рассказывала врач. Больная, раковая, умирая, просила у окружающих прощения. Мне нужно, говорит, у всех просить прощения. Врач, слушая тогда её, теперь постоянно поминает её в Церкви.

     Рассказывали, один молодой человек, умирая, всё рассказывал, что он разорял храмы, выбрасывал иконы. Все поняли, что ему хочется исповедоваться, потому что причины для такого разговора другой не было.

     Собрались русские женщины, старушки в основном, и слышу весь вечер проговорили о Боге. Наивно, но искренне, от души. Разговаривают ли так женщины других стран, как эти у нас?

     Сегодня рассказал один человек, как сионист сказал: — Мы теперь, имея свою страну Израиль, можем себе позволить такую роскошь, как не верить в Бога. Неужели от веры до атеизма — один шаг? Неужели богоизбранность была для того, чтобы в конце концов стать атеистом?

     Мы все осуждаем Патриарха, Высшую иерархию, а представим себе на время хотя бы, что они в плену, и вот наша забота должна быть: вызволить их из плена. И все силы для этого!

     Мы слишком увлекаемся критикой, а не лучше ли, как следует представить те трудности, в которых они находятся. Без сомнения, что-то они делают не так, без сомнения, есть предатели, но есть, что не знают, как выйти из плена, ведь в плену не все решаются на побег. Нужно помочь им. Если мы будем хорошими христианами, то волей-неволей и они будут хорошими. Посмотрим на себя, какие мы христиане. Врачу, исцелился сам, — это всегда нужно помнить. Я говорю не потому, чтоб на правду закрыть глаза, а потому что нужно на правду смотреть не с одной стороны, правда есть и в снисхождении, как понять другого в его положении.

     Рассказывали, понесли ребенка крестить, мать, неверующая, стала так плакать:
     — Ой, сыночек мой, куда же тебя понесли?
     Старуха сказала: — Это не она, это бес в ней плачет.

     Уверовавшему военному (лейтенант) сказали: — Ты уверовал в сказки.
     — Как в сказки? — воскликнул он. — Русские народные сказки вы не боитесь издавать, а Евангелие боитесь, значит — это не сказки!

     Один молодой человек пошел работать антирелигиозным пропагандистом, чтоб иметь доступ к религиозной литературе. Воспользовавшись нужной литературой, ушел оттуда и крестился.

     Одна женщина — пенсионерка, хотя и уважала меня, но всегда ей было неловко и боязно, когда я у нее появлялся. За мои беседы, хотя ими даже восторгалась, критиковала меня, говорила, что я нахожусь в прелести. А теперь вот, когда беседы стали известны многим и их напечатали, на меня смотрит с восторгом и даже хвалит, говорит, что именно так нужно делать, как я.
     Как людям нужен пример смелости! Священник должен быть смел, дерзновенен, как говорит Иоанн Кронштадтский.

     При сдаче экзаменов в институт, была свободная тема о Достоевском. Один студент загорелся и написал, как думал о религиозности Достоевского. Сдал и решил, что поставят два. И вдруг — пять.
     Оказалось, что проверял сочинение аспирант, сам верующий. Тот решил так: "Раз он не побоялся написать, то я не должен бояться оценить". В институт приняли.
     Наше время такое, что не знаешь, где теперь может поджидать друг. Вдруг оказывается там, где и не думаешь найти.

     Люди мира сего смотрят свысока на людей религиозных, как на простаков, не умеющих разобраться в жизни, но сами того не замечают, что со своей мудростью, по Апостолу, они объюродели, за действительность признают тени. Ведь вечность, Бог — это самое серьезное и мудрое.
     Ничего не хочу знать, кроме Христа, и притом распятого, с Которым и я распинаюсь, дабы умереть для этого мира и живым быть для того. Это настоящая действительность!

     Провожал на станцию, возвращался оттуда с духовным сыном. Навстречу трое пьяных, один высокого роста, двое среднего. Средний слева останавливает: — Дедуля, скажите, какой сегодня праздник?
     — Великомученицы Параскевы.
     — А то говорят День милиции, но какой это праздник?
     — Ну, это гражданский, а церковный — память великомученицы Параскевы, здесь — престол.
     — Спасибо. Вы нас извините.
     Лица заметно благожелательные, чувствуется, что им чего-то особого хочется.

     Атеизм в России вылился в хамство, как и должно быть, потому что хамского происхождения, от дьявола. Дьявол — их самый главный хам. Всерьез о нем никто не говорит, даже атеисты. Неужели там, на Западе, этого не могут понять, прикрывают земными благами наготу своего отца?

     Когда человек не живет духовной жизнью Церкви, он её понимает по букве, настоящий смысл от него скрыт. Мы, живущие жизнью фарисеев, соблюдаем теперь одну форму, безбожники воспользовались нашей бездуховностью и через форму стали проводить свой замысел. Мы, думая, что творим дело Божие, совсем творим не Божие. Мы боимся дерзнуть, потому что бездуховность боится отступить от буквы. Пусть лучше гибнет смысл, чем повредить букве. Надо вырваться, как из-за колючей проволоки из-под наших букв. А чтоб вырваться, надо жить по духу. Разве, если у тебя дух, ты смиришься с тем, что творится в Церкви? Бунт, непослушание может быть настоящим послушанием Богу.

     Антирелигиозная литература на прилавке — выпущенная свора борзых, чтобы люди не подходили к Истине. Но, имеющий разум, понимает, что Истина не на прилавке, а в жизни. Имеющий глаза видит и понимает: раз выпущены борзые, то где-то есть очень хорошее — плохое не станут сторожить.
     "Ищите и найдете", — сказано в Евангелии. Истину отыскивают, её нужно искать, её скрывают он народа. Это только атеизм себя продает, выставляется напоказ.

     Рассказывает писатель об одном священнике, он ему как-то говорит:
     — Вот ты в жизни живой человек, с тобой можно обо всем говорить, но когда ты выступаешь с амвона, говоришь проповеди, ты — мертвец. Всё засушено, ни одного живого слова.
     Это характерно, тонко подметил писатель. И такая служба Богу, мертвая, устраивает безбожников.
     И в самом деле, получается, как говорят они: гонения на Церковь нет, но это хуже всякого гонения. Это не Церковь. Бог наш не есть Бог мертвых, а живых. Церковь должна быть живой, и всё в ней должно быть живо и понято. Два, три слова, но на понятном языке, по Апостолу.

     Удивительно, что некоторые священники считают, что религия не должна выходить "за рамки". И чуть выходишь — это хуже, говорят, политики. Не умерщвляют ли такие Церковь? Ведь яснее яснейшего сказано: не можете служить Богу и мамоне, дружба с миром, приспособление к нему — вражда с Богом. Человек с двоящимися мыслями не способен на подвиг, его всё может останавливать и смущать. Всегда нужно быть определенным!

     Вера — это не рассуждение, а дерзание за правое дело. Как бы ни было, и что бы ни было, а если я знаю, в чем правда, я обязательно дерзну, и ничто не может остановить меня. Сломать голову в данном случае — это быть упадшим зерном в землю, которое дает росток, подражать Христу, Который распялся за всех.

     Я думаю, что многие понимают: нужны решительные действия. Но вот это самое трудное: как решиться? Иные считают: за такую решительность запретят в служении. Так бы что-то делал, а то ничего не дадут делать, — рассуждают они.
     Другие: решиться надо идти на крест, а у нас нет сил. И дело не делается, а нужно делать. Чтобы не что-то, а всё для Бога.
     Всё для Бога — это надо идти на крест! Без креста идти за Христом нельзя, обязательно собьешься с пути. С Богом всегда дерзают!

     Неужели не поймут, что борьба с религией — это борьба со своими матерями, борьба со своими людьми, развращение и опустошение душ людских? Какому нужно быть жестокому человеку, чтобы бороться с религией!

     Убивая Церковь, убивают народ, ибо вся жизнь от Церкви: нравственность, твердость духа.
     Чтобы спасти народ, нужно встать на защиту Церкви. Это каждый должен понять, кто любит свой народ.

     Не всякий говорящий: "Господи, Господи", войдет в Царство Небесное. Отсюда не всякая служба есть служба, несущая с собой благодать. Нужно все-таки смотреть на лица, различать духов, от Бога ли они?

     Епископ не форма, а благодать. Епископ, не имеющий благодати — форма без содержания. Стоит ли держаться этой формы и не искать путей оживления?

     Священник допился до белой горячки, пришел в одних трусах в храм и сказал, что службы не будет, потому что жулики хотят его убить.
     Донесли в Епархию, в служении не запретили, только перевели в другой приход.

     Подумаю иногда, а вдруг не так, и наши епископы — страдальцы, и жалко их станет. Может быть, я не прав, обвиняя их. Но потом вгляжусь, как душится Церковь, и снова срываюсь.
     Истине надо прямо смотреть в глаза, что дороже: Церковь или авторитет епископский? Церковь в посрамлении — молчать? Господи, прости и спаси нас.

     Рассказал мне один человек: когда его вызвали на Лубянку, его допрашивал епископ. Он испугался и боялся об этом кому-либо говорить.

     Одна монахиня, сидевшая в заключении, узнала в епископе — своего надзирателя.
     Вот откуда слухи, что епископы — переодетые чекисты. Вот что делают с Церковью!

     Один молодой человек, познакомившись с девушкой, сказал ей:
     — А ты согласна быть матушкой?
     — Ну, какой же ты батюшка, у тебя и веры никакой нет. Да и посмотри на себя, похож ли ты на батюшку?
     — Меня направляют на север в качестве священника, — сказал он.

     Одна девушка вышла замуж за семинариста. Отец её был ответственный партийный работник, он сказал ей: — Ну вот. Тебя я буду принимать, а его чтоб ноги здесь не было.
     Но однажды семинарист пришел и прямо зашел в кабинет отца, оттуда вышли оба, довольные и радостные. Оказывается, семинарист показал партийный билет.

     Мне рассказал священник, ему рассказала жена чекиста, у которого он крестил ребенка. Удивительно, жена крестит, а муж чекист. Чего не бывает на Руси!
     Одному чекисту выпадал жребий поступить в Семинарию. Случайно не поступил, вместо него пошел другой.

     Едешь по России и видишь много закрытых храмов, полуразрушенных, ободранных, загаженных, без креста. Неужели это ни о чем не говорит нашему сердцу?
     Храмы кричат нам, а мы затыкаем уши и закрываем глаза, едем дальше, порой на полустанках заливаем водкой непонятную тоску.

     Председатель колхоза — женщина, верующая, когда открыли храм, сначала была смущена: пойти ли? Развернула Евангелие, прочла: "Нужно взять крест свой и следовать за Христом". Пошла и пела на клиросе. Вызвали в райисполком, она была на работе безупречной. "Одно у тебя плохо, ты верующая", — говорят. Пока оставили председателем.
     Был падеж скота. Хотя в её колхозе мало, но её хотели привлечь к ответственности.
     — Не удалось. Вернее, Бог помог, — говорит она.
     Сейчас глубоко верующая, смелая, самоотверженная.

     Во времена Хрущева был в Почаеве иеромонах Иосиф. Когда один епископ приехал с целью закрыть храм, в его руках было постановление райисполкома, этот иеромонах бил его четками по лицу. Епископ попятился назад. Иеромонаха забрали в сумасшедший дом. Сумасшедшие, когда прибыл к ним, полезли из окна, стали кричать. Последовало распоряжение перевести в отдельную палату.
     Он не принимал скоромной пищи, тогда, по его желанию, дали ему капусты и картошки. По ходатайству одной высокопоставленной духовной дочери, его выпустили из сумасшедшего дома.
     До самой смерти он жил в деревне, к нему ездило много народу, от него кормилась вся деревня.
     Иеромонах был великой подвижнической жизни.

     Рассказали: передавали по иностранному радио, как у нас один человек с телевидения, подполковник, герой Отечественной войны бросил партийный билет со словами: — Довольно обманывал народ! Не могу быть там, где обман! Не вытерпела душа, убить её все-таки нельзя'
     Говорят, с заседания его и взяли. Многие из православных записали его на поминовение о здравии.
     Помоги тебе Бог, мужественный человек! — кто бы ты ни был, верующий или неверующий.

     Одна женщина в детяслях часто открывала окно, чтобы простуживались дети. — А что я буду делать с ними, если их на одну меня двадцать. Некогда и отдохнуть. А так простудятся, смотришь половину и заберут домой.
     Господи, вот он казенный уют!
     И вот оно — безрелигиозное сознание!

     У меня бывали ссоры с женой, я думал, что она меня не понимает, но вот случилась беда, и как будто все переменилось, она больше молчит, но по глазам вижу, что понимает меня без слов,
     И улыбка её тихая — особенная улыбка! Неописуемой красоты. Как мы порой недооцениваем того, что Бог в спутники нам посылает тех, кто именно нам нужен!

     Был комиссар, безбожник, это рассказывала мне его соученица. Заболел, лежал в кремлевской больнице. Вдруг просыпаясь, говорит:
     — Дайте мне святой водички. — Что ты?
     — А вот что: я сейчас был у Бога.
     — Как это, расскажи нам.
     — Не велено говорить.
     Умирая, все повторял: — О, Господи, Господи.

     Слепая и глухая, её взяла к себе в дом одна крестьянка. Она всё время по четкам читает молитвы "Отче наш" и "Богородице Дево".
     Иногда выражает недовольство хозяйке, что мало она с ней разговаривает, потом вдруг просит прощения.
     Хозяйка ухаживает за ней терпеливо и с любовью.
     Не подвигом ли этих слепых и глухих мы до сих пор живем?

31 января 1976 г.