Часть II. В ПОИСКАХ ЖЕМЧУГА


ИЗ ТЕТРАДИ СЕДЬМОЙ

     Приехал священник из провинции, молодой, целебат, рассказал о девочке двенадцати лет. Она — дочь сельских интеллигентов. Ветеринары, неверующие. Проснулась и говорит: — Ведите меня крестить.
     Этот священник, который мне рассказывал, её и крестил. Мать была удивлена, отец взволнованно ходил возле храма. Перед началом крещения девочка вдруг заплакала, перед Причастием тоже.

* * *

     Рассказал тот, кто там был. Храм приблизительно в ста километрах от Москвы, деревня, священник глубоко верующий, дорожит службой. Местный народ в храм не ходит, и храму почти не на что существовать. Приезжают в основном верующие из Москвы, и в основном — старушки, они и содержат храм, он в образцовом состоянии.

* * *

     Одна старушка стоит на паперти Всесвятского храма (Москва) и собирает пожертвования на ТОТ храм.

* * *

     И сам я заметил, как московские старушки стараются помочь храмам в провинции, посылают им посылки, собирают для них пожертвования.

* * *

     Иеромонах стоит на паперти и собирает подаяние, потом разносит бедным. В этом видит свое монашеское послушание. Один такой иеромонах исповедовался у меня.

* * *

     Братство при церкви, руководит им бывший дворянин. Все живут, как монахи. Это в далекой провинции.

* * *

     Атеистка, сначала бурно выражающая свой атеизм, потом, когда я с ней заговорил спокойно, стала вспоминать, что её мать верующая и она сама верующая, только зачем Церковь? Разговорились о смерти. Она рассказала, как её двухлетняя дочь стала как-то плакать. — Мама, ты умрешь, а я не хочу, чтоб ты умирала.
     Атеистка сделала заключение, что дети не принимают смерти, её принимают только взрослые, у них какие-то клетки отмирают. Я возразил, сказав, что и взрослые протестуют против смерти, её не боятся только тогда, когда имеют веру в ТУ жизнь.

* * *

     Кровь Христова освободила нас от силы греха, и наши добрые дела и приобрели значение. А когда грех не был бы убит на кресте, наши добрые дела мало что значили, как и сказано: делами закона не оправдается никакая плоть, ибо добрые дела тонули в море грехов, поэтому и ветхозаветные праведники сходили в ад, и Христос приходил туда и проповедовал "пленникам отпущение".

* * *

     Ради нужды бывает пременение закона, но пременение по совести, когда кончается нужда, нужно находить общий язык. Кто держится разделения без нужды, тот раскольник. И кто подгоняет законы, тот тоже раскольник, совесть — вот кто судия, и всегда нужно обращаться к ней.

* * *

     Безбожники на Церковь смотрят, как на определенное учреждение, и думают: если начальники (епископы) будут их, то Церковь прекратит свое существование. Но Церковь — благодатное учреждение, и пусть даже епископы будут их, всё равно жизнь продолжится в Церкви. Дух дышит, где хочет и через кого хочет, даже простого мирянина. И не миряне ли в наше время должны спасти положение Церкви, не случайно собор 1917 года предоставил им большое право.

* * *

     Молился в Елоховском (патриаршем) соборе, впереди меня стояла какая-то женщина. В продолжение всей службы у нее была опущена голова, видна была только её спина, горб.
     Другая женщина позади неё. Вдруг мне бросилась в глаза её рука сложенная в крестное знамение: были правильно сложены пальцы, напряжены, она всё время их так держала. "Человек не выпускает оружие из рук, — подумал я. — Значит воин! Но кто — старуха!"
     Все-таки старушки наши ни с кем не сравняются! Как бы на них ни смотреть — не слабые воины, а умудренные страданием и опытом.

* * *

     Рассказала мне моя духовная дочь. Пели за литургией: "Блаженны изгнанные правды ради..." Какая-то женщина вздохнула: — Господи, а сколько же гонимых? — сколько, следовательно, и блаженных!
     Нет, радостно все-таки жить в наше время в России!

* * *

     Вопрос: — Развенчивая современных епископов, подрывая послушание, какое бы то ни было, не подрываете ли вы тем самым основы церковные, не отсюда ли: всё позволено?
     Ответ: — Нет, фарисейский авторитет епископа, фарисейское послушание не оправдывается Богом. Указывая на недостаток в епископе, мы тем самым повышаем значение епископа. Фарисейство, ложь в Церкви самое страшное, никакие подпорки тут не спасут. Не нужно бояться правды, какая бы она ни была суровой.

* * *

     Многообразие современной жизни нельзя охватить с каких бы то ни было позиций. Чтобы понять её, нужно подойти с разных точек зрения и только тогда можно сделать вывод.
     К сожалению, такой широтой мало кто обладает. Предательство, дилетантство, приспособленчество, самолюбие — именно только духовный, поднявшийся над материей жизни, может судить обо всём.

* * *

     У нас утеряно сознание, что в Церкви все несут ответственность поэтому и ссылаются друг на друга, и боятся критики, и критикуют друг друга втихомолку. Мелкое дробление.

* * *

     В наше время поворот может сделать только решительность, бескомпромиссность. Мы дошли до предела, когда дальше идти невозможно, нужен поворот.

* * *

     Всякая церковная критика расценивается некоторыми, как раскол, но критика не раскалывает, а исправляет.

* * *

     Боязнь критики в Церкви веками наслаивалась, и теперь критика кажется страшной. И в самом деле она страшна, потому что может вылиться в критиканство. Критикой должна двигать любовь к правде и любовь к человеку.

* * *

     Образовывать сейчас другую группировку в Церкви нежелательно, и в самом деле может быть расколом, — так сложились обстоятельства, но из внутри оживлять и оздоровлять необходимо. Не противопоставление, а раскаяние, очищение — вот что нам нужно.

* * *

     Святой Иоанн Златоуст, монах с Афона, Окружное послание Восточных патриархов, протоиерей Сергей Булгаков, ленинградский митрополит Иосиф и, наверно, другие еще... Но их мнения неизвестны, а если заикнешься об этом, тебя не поймут. Почему? Да потому что это не мнение большинства, коллектива, а мнение одиноких, гонимых, преследуемых... А не Христос ли обращался к малому стаду? Не бойся, малое стадо!
     Пора прислушаться к мнению меньшинства, в основном ко мнению мучеников. Мнению выстраданному. Нет, всегда к коллективу — мнению поверхностному, наносному.

* * *

     Желательно, чтобы при каждом храме образовалось здоровое ядро христиан, и оно бы своими действиями изнутри оживляло и обновляло церковную жизнь.

* * *

     Откалываться или уходить в раскол сейчас нецелесообразно, потому что у многих слабое церковное сознание. Наше время такое, чтоб ко всем относиться снисходительно.

* * *

     Мой друг священник венчал пару, очень стройно держались, особенно он. Выяснилось, что он — майор КГБ, она — дочь полковника. Настояла на венчании она, потому что попадала в катастрофу и осталась жива.
     Интересно, в самых неожиданных местах есть верующие и каким только путем не приходят к вере. Неверующих, может быть, совсем нет у нас, есть только страх неверия.
     Нужно, чтобы и вне храма, среди тех, кто еще не прибился к храму, была бы живой христианская жизнь. Это был бы полный охват, и в храме и вне храма. Церковь по сути дела везде.

* * *

     Как прислушиваются теперь к голосу священника! Люди ничего не знают из "божественного", а душа жаждет. В храм придти не могут, много есть на это причин, и основательных даже. Нужен священник и вне храма, шел бы вместе с народом. И подымал бы его.

* * *

     Проснулся сегодня и почувствовал себя выброшенным из жизни и одиноким, но потом подумал и сказал себе: "А ведь мы и не устраиваемся здесь на земле. Сколько было людей, которые добровольно уходили в пустыню, отказывались от всего земного, убегали от мира. А тут само счастье приходит в руки". И еще подумал: "Судьбами человеческими распоряжается Бог, изо всего творит спасение".
     То есть из ничего. Бог всегда творит из ничего! Когда всё земное рассыпается, тут является Бог со Своим могуществом.

* * *

     Бой часов. Напоминает, что жизнь идет, приближается вечность. Не думай здесь обосновываться, все преходяще. Несутся тревожные звуки, прозвучали и растаяли, ушли в небытие. И пришли оттуда же. Значит там не небытие, раз звуки пришли оттуда?
     Так и мы. Прозвучим и уйдем, неужели в небытие? Но из небытия и пришли, родясь? Нас не было, и мы пришли. Мы уйдем, неужели нас не будет?
     О, таинственный звук часов! В часах всегда мистика, это еще древние заметили.
     Прислушивайся к бою часов, старайся понять их язык.

* * *

     Послушание — это не просто исполнение чьего-то приказания, это верность правде Божьей.
     Легче послушаться человека, ибо это земное и по земному понятно, правда Божия — это нужно решиться на всё, забыв всё земное.

* * *

     Сегодня у меня была женщина, преподаватель философии, к Церкви индифферентна, помнит только, что в детстве причащалась.
     — До этого у меня была страшная скука, а как дали с ложечки — повеселела.

* * *

     Приходила женщина-врач. Как-то она зашла в храм, священник в это время послал благословение, и вот, говорит, крестное знамение его пало на меня, и я с того времени стала интересоваться церковью.
     Очень её интересуют Жития Святых.

* * *

     Старухи не пускают в храм женщин в брюках. Конечно, здесь есть крайность, но нужно понять и их, старух. Церковь — это не такое учреждение, в которое входить можно, в чем попало.

* * *

     Борец за правду. Сначала как коммунист, его не поняли, выгнали из партии, потом вообще стал бороться за правду — долгое время держали в сумасшедшем доме.
     Но еще не признавал Бога. В прошлом — генерал, преподавал в Военной Академии. Заболел. Когда я навещал его, он стал вспоминать празднование Пасхи в детстве, со слезами воскликнул:
     — Боже, как нас обворовали! В какие страшные будни превратили жизнь.
     Недавно я служил панихиду о всех умерших в катастрофах, в изгнании, в заключении. Генерал воскликнул:
     — Сегодня я почувствовал себя верующим!

* * *

     Я ищу жемчуг. Я устал бродить по пустыням и пропастям, но без жемчуга ничего не будет, одна жемчужина поправит наше пошатнувшееся положение.
     Я буду продолжать искать жемчуг, ибо кому нужен тот хлам, который на каждом шагу. Далек и извилист путь, но надо идти. Иду, Господи, помоги!

* * *

     Я шел по Главной улице Москвы. Суматоха. Все спешат, толкаются. "Суета сует", — подумалось мне.
     Эта главная улица Москвы теперь проходит через всю нашу жизнь. Читатель, я хочу, чтоб ты свернул в переулок, в сторону от Главной. Отрезвился, успокоился, посмотрел на жизнь не суматошными глазами.

Март, 1976 г.     

ЗАДУМАЙСЯ НАД ФАКТАМИ

     Сегодня мы с одной девушкой ездили причащать. Она и раньше приходила ко мне. Тогда она мне казалась несколько экзальтированной, сейчас этого не показалось. Она рассказала о себе. Отец — полковник авиации, мать с высшим образованием, все в родстве неверующие. Кроме бабушки, та верует тайно.
     Она, девушка, была развратной, пьянствовала, принимала наркотики. Порой ей становилось тоскливо, страшно. Как-то она прибежала в Церковь и в голос стала кричать: — Господи, помоги, погибаю.
     Старушки участливо отнеслись к ней, спрашивали: не случилось ли чего?
     Однажды, когда она лежала в своей комнате с закрытыми глазами, и вдруг почему-то открыла их, увидела дьявола. Он даже показался ей не особенно некрасивым, стоял и внимательно смотрел на нее. В лице его она увидела саму себя. Злоба, мстительность, два клыка передних выделялись. Он злорадствовал: ты, мол, в моих руках. Она от неожиданности воскликнула:
     — Господи, что это такое? — тут же он стал растворяться. Как пар растаял. Она закричала маме: — Мама, я дьявола видела.
     Та сказала ей, что это ей показалось.
     С тех пор стала задумываться о Боге, разыскивала религиозные книги и читала. Евангелие на неё очень благотворно подействовало. Крестилась. За религиозные убеждения её попросили с работы. Работала библиотекарем. Сейчас работает уборщицей. Не пьет, не развратничает, сама довольно миловидная. Помогает нуждающимся. Экзальтированности незаметно.
     В тринадцать лет, когда нужно было сдавать экзамен, в ванной усиленно молилась, — записываю так, как она мне рассказала: — Складывала крестное знамение, как старообрядцы, клала на себя по-католически. Вдруг протянулась рука, сложила пальцы по-православному и сказала:
     — Так надо, деточка, креститься.
     Она приняла всё, как должное, ничему не удивлялась. Потом ей всё показалось, что это было чудо, и всегда, когда приходили сомнения, она себе говорила: — А ведь чудо было!

* * *

     Рассказали. Молодой человек лет семнадцати пошел сдавать кровь, увидели на нем крестик, приказали снять. Он отказался. Не стали брать кровь, потому что, говорят, у верующих кровь нечистая. Взяли у тут же сидящих пьяниц, матерщинников, развратников. При рассказе присутствовал тот, который ходил сдавать кровь.

* * *

     Один православный зашел к старообрядцам. Священник кадит, заметив его, спрашивает:
     — Верующий?
     —Да.
     — Крещен?
     —Да.
     — Через погружение?
     — Нет.
     — Приходи к нам, нужно дополнить, у нас святость.
     — Что, будете перекрещивать?
     — Ну, тогда проходи.
     — Но я же верующий, пришел помолиться.
     — Проходи, проходи. Иди там по-своему.
     Такая обособленность, узость, затворенность в себе, — не может понять современного человека, — заключил рассказчик.

* * *

     Генерал соборовался и причащался, жена его исповедовалась. Ведь это чудо! Недавно еще не могли слышать имени Божьего.

* * *

     Музыкант сказал мне: — Это же Бог знает что, я русский человек, верующий должен скрывать свою веру? — в лице решительность.

* * *

     Рассказал студент художественного училища. У них на уроках спорят о Боге. Особенно с идеологически настроенными преподавателями. Светлое будущее — это анекдот, говорят, у христиан есть заповеди, Царство Небесное, а у нас ничего нет. На Пасху записали на магнитофон службу и прослушивали её на уроках.

* * *

     Рассказал настоятель. Еще когда он служил в Ярославской епархии, и там правил архиерей Исайа, о себе он рассказал следующее:
     "Как сейчас помню, была в нашем селе юродивая, мы пуляли в нее камнями. Она и погналась за нами, все убежали, а я, как был самый маленький, не успел, она догнала меня и стала хлестать: — Ты что же делаешь? На твоей голове митра, а ты с ними связался.
     Я тогда ничего не понял, да и после не понимал. Был морским офицером, дожил до шестидесяти лет и вдруг гангрена, умирал уже. Пришла ко мне моя сестра, принесла святой водички. Вот дай мне обещание, говорит, что если выздоровеешь, будешь монахом. Я, конечно, пообещал, чего не даешь, когда умираешь. Она меня обрызгала святой водичкой, поправился. И помня обещание, пошел в монахи. А потом епископство. И понял я, к чему были слова юродивой.
     — Пять лет он правил епархией, — заключил настоятель.
     Этот же настоятель рассказал из своей священнической практики.
     Привела крестить свою дочь мать-врач. Клапаны не работают сердечные, что ли! Худенькая, девяти лет, а она, как трехлетний ребенок, вся светится. Ну, крестил я и пошел. И вдруг как-то по истечении нескольких лет окликает меня женщина с подростком лет четырнадцати. Свежая, румяная девочка, косички. Глазки горят. — Вы узнаете нас? — спрашивает.
     — Нет, не узнаю, — отвечаю. — А что?
     Прошло уже пять лет.
     — А помните, как вы у нас крестили?
     — Не помню, я многих крестил.
     — Ну, вот такую худенькую девочку, больную?
     — Что-то не припоминаю.
     — А узнаете вот эту девочку, — показала рядом стоящую.
     — Не узнаю.
     — Так вот она тогда была маленькая, сердечница, после крещения поправилась.
     Я вглядываюсь, никаких признаков болезни, крестик на груди.
     — Всегда носит, не снимает, — закончила мать. Вот и клапаны сердечные работают, а тогда не работали, — радостно улыбнулась.

* * *

     Встретились девушка и парень, разговаривали на религиозные темы, ходили в храм. Потом он пригласил её к себе домой, потом сказал: — Ну, раздевайся.
     Она была ошеломлена:— Как, этим кончается религиозный разговор?
     — Ну, ты чокнутая или непонятно какая...
     Она ушла от него. Блуд, выходит основа всего. Как тут не вспомнить Фрейда?

* * *

     Пришел писатель, верит во все, ведет почти спартанский образ жизни.
     — А как семья?
     — Что семья, есть женщина.
     — А дети?
     — Ну, детей я никогда не буду иметь, они свяжут.
     — Ас женой как?
     — Да это приходит ко мне просто женщина.
     — Но это же грех?
     — Грех, но не такой важный. А связать себя с ней не могу, закабалит.
     Люди хотят свободы и попадают в рабство греха. Трудятся для земного, отсюда боятся трудностей. Оттого и сознание земное, даже в религиозных вопросах.

* * *

     Вчера, когда я ехал в автобусе, со мной рядом сидел человек средних лет, слышался запах водки. Немного склонился ко мне и зашептал:
     — Хочу исповедоваться. Работаю в Органах, много тысяч отправил на тот свет. Мать у меня верующая, душа болит.
     — Не место здесь для исповеди.
     Он продолжал все время говорить, я взглянул на него: обыкновенный человек, глаза только какие-то спрятавшиеся. Господи, пьяный бред или в самом деле?

* * *

     В кино школьники аплодировали появлению фигур Сталина и Гитлера, особенно последней. Что это, озорство или симпатия к сильной личности, пусть и злой? Или вообще симпатия к злу?

* * *

     Облили человека керосином и подожгли. Изнасиловали трехлетнюю девочку и утопили, вот он страшный безбожный мир!

* * *

     Пришли для беседы два инженера, атеисты. Высказали мысль, что они ни за Бога, ни за атеизм, что-то должно быть иное.
     — А что иное? Есть плюс и минус, свет и тень, добро и зло. И иного нет. Ну что может быть иным?
     Один предложил продать душу свою дьяволу, чтоб только его не было... (Какой-то бред!) Нельзя ограничивать, мол, жизнь только добром и злом. Это, мол, узко.
     Долго не находили общего языка, потом они: — Можем ли мы с верующими быть солидарны в делании добра?

* * *

     Исповедовалась женщина лет 60—65-ти, говорит: — Там, внутри, говорят, по-кошачьи мяукают. — А вот сейчас, когда мы с вами говорим, говорят? — Да.
     — Ну, скажите: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешную. Сказала.
     — Ну, как?
     — Продолжают, даже еще больше.
     — Скажите еще.
     — Продолжают.
     — Скажите: именем Господа моего Иисуса Христа заклинаю вас: замолчите.
     Сказала.
     — Ну, как?
     — Перестали. Только стало очень тяжело.

* * *

     Умирающий человек восьмидесяти с лишним лет. Инженер. Атеист. О религии говорить не желает. Отбил охоту священник в детстве, видел, какую вел жизнь.
     — Но ведь веруя в Бога, вы не в священника же веруете?
     — Поздно уже.

* * *

     Привозили мальчика лет десяти. Он носит крестик. В школе, выстраивая на линейку, указывают: смотрите, дети, он носит крестик.
     Мальчик остался круглым сиротой, за ним ухаживают верующие люди. Отец покончил с собой, мать после него через месяц умерла. Дело в том, что он ей изменял. Когда она узнала об этом, её сразу парализовало. Мальчику этому было тогда четыре года, он все говорил:
     — Папа, не бей мою маму.
     Отец работал шофером у чекистов. Когда им стало известно о его измене жене, его сократили с работы, потому он и покончил с собой. К мальчику отец относился хорошо, мальчик его любил.
     Женщина, которая привела мальчика ко мне, сказала:
     — Он как-то меня обнял и говорит мне: мне хочется вас обнять.
     Мальчику хочется любви, при безбожном положении дети не имеют любви.

* * *

     Исповедовалась женщина лет сорока пяти. Сегодня сороковой день, как повесился муж, очень заедает тоска. — Я виновата, поругалась с ним, уходя на работу, что он пьет.
     Пришла с работы, а он висит на дверях.

* * *

     У одной женщины решили отобрать дочь, потому что она верующая. Так, мол, и дочь будешь воспитывать. — И правильно сделаете, отбирайте. Вы мне поможете, потому что мне трудно. Ну, сколько я получаю пенсии? Сорок три да за алименты рубля три...
     — Но мы будем воспитывать в своем духе, чтоб она не веровала.
     — Разрешите мне задать вам вопрос? На каком фундаменте строят дом? На том, который заложили?
     — Ну, да.
     — Так вот. Моя дочь воспитана на том фундаменте, который я заложила, — она в третьем классе. — А проникнуть к ней — проникну. И потом.

* * *

     Один четырех-пятилетний ребенок подозвал к себе маму и со всей серьезностью говорит:
     — Вот что, мама. Все имеют папу, а у меня спрашивают: кто твой папа? А я и не знаю. Как хочешь, но чтоб завтра у меня был папа. Ничего больше слышать не хочу.
     Мама заплакала и не знала, что больше ему сказать, потому что ребенок нажит незаконно. Такой же вопрос можно поставить, когда и разводятся. Современные люди пусть почаще прислушиваются к голосу детей, тогда, может быть, меньше будет незаконных сожительств и разводов.

* * *

     Рассказала женщина, ей рассказал священник, в приходе которого это произошло. Одна женщина была в роддоме, приказала мужу, чтобы он передал своей матери (верующей), что когда она придет из роддома, чтоб его мать убрала все иконы. Не хочет, чтоб её ребенок их видел.
     Свекровь пожаловалась священнику, тот сказал, что будет её защищать. У них есть райисполком, а у нас — патриархия. Это как-то подействовало, и конфликт был улажен.
     Выписалась мать с ребенком, приходит врач на какой-то день проверить состояние здоровья у ребенка, он оказался слеп.

* * *

     На моих беседах один человек так сказал:
     — Просто атеизм — это еще туда-сюда, но когда научный атеизм — это хотят ложь узаконить.

* * *

     Мы как-то шли мимо Дома пионеров. Окрашен в красный цвет, на дверях нарисован огонь и написано: "Добро пожаловать". Идущий рядом, улыбнувшись, сказал: — Вот что только есть: красный цвет, огонь и — добро пожаловать в огонь!
     Этим ли воспитаешь детей?

* * *

     Математик, аналитический ум, двадцать шесть лет. Задумывается о Боге, но ум мешает понять Его. Наука, говорит он, развивает скептицизм, ничего не дает человеку: ни покоя, ни правильного отношения к жизни.
     Аспирант. Пока еще увлеченно работает в науке.

* * *

     Исповедовался молодой человек, недавно крестившийся. На работе его хотели побить, потому что он заявил о своей вере. Он не выдержал и отказался от веры, сказал, что теперь неверующий.
     — Я, конечно, мог бы с ними сразиться, но ведь верующему нельзя драться.

* * *

     Такая картина. Клуб, танцы, пивная и тут же со всех сторон зажатый монастырь. Так что когда идет служба или когда проходят монахи и монахини (есть мужской и женский, конечно, раздельно), видно, как топают ноги, слышна музыка, песни и пляски...
     Какие бы ни были монахи, пусть самые плохие, но во время повального безбожия и разврата затвориться в монастырь, как ни говори — подвиг! А ведь им препятствуют туда идти — не прописывают, живут иногда на птичьих правах. Господи, помоги им всем, монахам и монахиням! Сохрани их, огради от всяких искушений. Помоги им быть настоящими подвижниками. Молитвенниками за погибающую Русь!

* * *

     Недавно читал записки одного молодого художника, очень светлого и чистого. Описывает свою жизнь среди нищих, юродивых. Поразился тому, что, оказывается, Русь богомольная не умерла, есть среди них прозорливые, терпеливые, несущие свой крест, величайшие страдальцы.
     Он среди них воспитался. Глубоко верующий, удаляющийся от разврата, его не тронуло ничто современное.
     Считаю — это бездомная Русь, не имеющая здесь града, грядущаго взыскующая.

* * *

     Жизнь взвихрена, не знаешь, где друг, где враг. Люди подозревают друг друга, опасаются, ненавидят. Трудно сохранить человеческое лицо, тем более быть последовательным христианином. Некоторые панически бегут от жизни, но она всюду их настигает.
     Всегда нужно затворяться в свою внутреннюю клеть, но не пустую, а чтоб там была святыня. Со Христом только можно победить мир. "Мужайтеся яко Аз победих мир", — говорит Христос.

* * *

     Мир зашел в тупик, всё развращается, гибнет. Природа не выдерживает греха человеческого и сопротивляется тем, что появляются необычные грозные явления в природе, истощаются жизненные ресурсы. Это сопротивление природы, болезнь её не к смерти, а к жизни. Она хочет жить и показывает человеку лицо смерти, чтоб он понял свой тупик. Ни какие бы то ни было перевороты, революции, войны не имеют значения, разве только то, чтоб человек, почувствовав страдания, одумался.
     Полководцы, мудрецы, писатели, вожди ничего не в состоянии сделать. Для спасения мира нужны святые, подвижники, самоотверженные люди, решившиеся на всё. С помощью Божией только могут вывести мир из тупика, оздоровить его, вдохнуть в современный труп мира жизнь. Нужно выявлять духовные силы, находящиеся в мире. У кого есть жалость к погибающему миру, кто имеет любовь к людям, должен пойти сознательно на подвиг спасения мира.

* * *

     Один пожилой человек восьмидесяти лет со старым церковным образованием сказал: — Ну, о чем наши священники говорят? О праздниках, значении их — это хорошо, но не это нужно теперь. Нужно будить душу, ведь люди должны раскаяться, вести добродетельную жизнь, а не просто приобретать отвлеченные знания.

* * *

     Приходила ко мне школьница. Мать верует, отец нет. Отличается добрым характером, сострадательная, неиспорченная, но как ей нужно руководство, опытный совет. Потому что под видом добра её могут сбить с пути.
     Господи, защити её и помоги ей, — попытка сбить её с пути уже была.

* * *

     Приходила женщина двадцати шести лет, которая сходилась с индийцем, от него у нее ребенок, сходилась и с русским. Теперь ей бывают какие-то видения, предсказания. Чувствуется расстроенность нервной системы, нет моральных правил, хотя к Богу тянется. Говорит, что её что-то не пускает в храм, особенно, когда стала жить с индийцем. Хочет крестить ребенка.

* * *

     Из разговора: — Институты кончаете, а какой толк, жизни-то у вас нет, жить не умеете.
     Слова простой необразованной женщины.

* * *

     Были из Америки три русских женщины, рассказали о том моральном разложении, которое там. Венчают мужчину с мужчиной, открыто действуют дома терпимости, и в то же время считаются верующими.
     — Что это, вера, терпимость к инакомыслию, свобода?
     — Нет, это равнодушие к правде Божией, рабство у дьявола.
     — Вера представлена на одинаковое положение с неверием.
     — Теплохладность!
     — Извергну! — не о таких ли говорит Господь?
     Видел и еще одну русскую женщину из Америки, профессор, во время войны её маленькой девочкой угнали в Германию. Тоже говорит о моральном разложении. "Мы не включаем телевизор, не ходим в кино, всюду секс, — вздохнула она. — Приехала сюда в Россию и сразу ожила, особенно услышав русскую речь. Всюду говорят по-русски, я, первое время, слушая русскую речь, плакала".
     Тоска русских людей за границей, невосприимчивость чужих нравов, что это?
     Рассказывал и еще один турист оттуда: — Сначала секс даже нравится, а потом такая отрыжка... Иностранцы, приезжающие сюда, всегда веселые, иногда смеются над нами, а мы грустим.
     Россия не та страна, которая устраивается в жизни, она призвана всё переварить и осмыслить, поэтому русские люди или безрассудные, или мечтатели, но, несмотря на это, они все-таки создают и земное, государство и культуру, но это у них как бы приложение, а основное, наверно, искание Царства Божия и правды его.

* * *

     На нашей земле появились неоязычники. Я был сначала ошарашен, не мог поверить, а оказывается на самом деле. Не язычники от природы, которые все обожествляют, а язычники из бывших христианских семей. Есть и дремучее невежество, есть и наукообразное. Спорить с ними невозможно, можно только сказать: прииди и виждь. Они и видят, только через свои очки, начинают производить переоценку всего. И вот тут нужно прислушаться к их суждениям. Они включают в едином хоре все: древнюю злобу язычника, ожесточение иудея, ненависть безбожника. Снова хотят распинать Христа! Что сказать? Прости им, Отче, не ведают, что говорят? Или: — Да будет воля Твоя? Или: — На то и щука в море, чтоб карась не дремал?
     — Бодрствуйте, ибо враг рыкает, ища нас поглотить.
     Надо бодрствовать, последние времена. Ни на шаг от Христа, только за Христом. Он — путь, истина и жизнь. А все остальное — от лукавого. Не ведают, что творят, а мы должны знать, что и как делать. Должны разгадывать козни лукавого и разбивать младенцев его о камень веры.

* * *

     Стали много философствовать на христианские темы. Появилось много философов. Не вылилось бы христианство только в философствование?
     Делателей, делателей нужно! Молите Господина жатвы да вышлет делателей на ниву Свою. Господи, помоги нам делать!
     Поменьше слов — побольше дела!

* * *

     Христианин не протестует против действительности, протест — удел политиков, людей вершащих этот конечный мир. Христианин преображает действительность, чтоб она воссияла Фаворским светом, воскресла для вечности, Царства Небесного.

* * *

     Когда нечего сказать, начинают выдумывать, усложнять форму, чтоб чем-то заполнить пустоту. От полноты сердца говорят уста, естественно, просто, слова ложатся на сердце для всех понятно и убедительно. Современная литература — кривлянье и надрыв.

* * *

     Вчера остановили меня две женщины, одна из них, помоложе, плачущая. Постарше говорит: — Батюшка, можно ли отпеть некрещеную?
     Я подумал "отпеть младенца", и спросил: — А вы сами верующие?
     Плачущая, помоложе, сказала: — Верующая.
     — А почему же не крестили?
     — Отец не разрешал.
     Оказалось, что умершей уже было семнадцать лет, она была всю жизнь хиленькая.
     Сказал, что отпевать нельзя, поскольку некрещеная, но вы дома молитесь за нее, творите милостыню...
     — И предать земле нельзя?
     Какое отчаяние было в их глазах! Вот на какой ужас толкает атеизм. Кто не борется с атеизмом в нашей стране, тот доводит людей до отчаяния. Самые главные преступники у нас — атеисты. Никто столько зла не приносят людям, как они.

* * *

     От меня ушло трое моих духовных сыновей, вернее двое, одна — дочь. Четвертый тоже уходил, но потом пришел, как он сказал: так ни к кому после вас не смог прибиться. Я его принял, но вообще не принимаю, считаю, что только Бог может привить отломившуюся ветвь, а мне хотя бы — дай Бог! — работать с неотломившимися.
     Первой ушла дочь, еврейка, художница. Заявила, что ей нужен более развитой духовный отец. Потом просилась, я отказал, связь прервалась. Дочь была трудная, много было беспокойств. Духовный сын заявил, что уходит потому, что я прокатолически настроен, а он чисто православный. Я его не мог убедить, что я строго православный, что с любовью относиться к другим исповеданиям — это не значит изменить православию. Сын трудный.
     И вот вчера ушел сын, который принес мне глубокую грусть и боль. Я думал, что он будет понимать меня, и в разговоре с ним я буду отдыхать. Он попросил прощения, пал в ноги, но сказал: ты мне друг, а истина мне дороже. На прощанье даже не взял благословения, видимо посчитал меня не с истиной. Ушел к старообрядчеству. Я убеждал его, что старообрядчество я не считаю ересью, это тоже православие и переходить из православия в православие — топтаться на месте.
     Он всё не мог забыть, как гнали старообрядчество, истину нашел в двуперстии. Видимо, этим должно было кончиться, предки его — старообрядцы. Его уход открыл мне глаза. До сих пор я очень терпимо, широко смотрел на старообрядчество, но, видимо, старообрядчество все-таки форма и даже вырождается в фарисейство.
     Так называемые православные, никониане, о них могут сказать хорошее, готовы примириться, они ни в какую, боятся опоганиться. Истина двуперстия им дороже друзей.
     Истина без человека не истина, нужно на людей смотреть снисходительно! Старообрядчество этого не может. Не может забыть обид и простить. Дорог свой личный мирок, а что гибнут — безразлично. Наверно, как ни больно, старообрядчество — отрезанный ломоть, оно и Россию не может понять, им дорога Россия с двуперстием, а ведь любить надо не таких только, которые близки твоему воображению, а каковы они в жизни. Старообрядчество — не миссионерская религия, она не может привлекать к себе. Узость — это, наверно, не просто недостаток, а узость — грех и грех от недостатка любви.

* * *

     Наблюдал я, как один человек ушел в католичество из православия. Пришел как-то к нам в храм, заговорил со мной. Похвалил, что я не бегаю от приходящих. Потом он стал часто приходить ко мне. Я думал, он малообразованный, а оказалось с высшим образованием. Женился на моей духовной дочери, сразу возникло недоразумение. Критиковал меня, что жена его слишком привязана ко мне, делает из меня кумира, идола. Всё следил за моими духовными детьми, выискивал у них недостатки. Искал деятельности, распространял духовную литературу, в основном католическую.
     Я старался найти с ним общий язык, он мне много задавал вопросов, я отвечал, он не возражал. Мне казалось, ответы убедительны, но вдруг он сказал: "Не обижайтесь, я перешел в католичество". Католик он такой, что совмещает католичество и православие. Венчался у меня, дочь крестил в костеле. Не будет возражать, если дочь будет воспитываться в православном духе.
     Отчего все-таки перешел? По-моему, не понял православия. Не понял, как оно может совместить глубину с живой деятельностью. Видимо, бездеятельность современной иерархии его смутила.
     Соединить католичество и православие — это не знать особенностей конфессий. Но как нам нужно быть внимательными, чтоб от нас не уходили. Уход от нас должен быть нашей тревогой.
     Почему уходят? Не их судить, а себя. Почему они у нас не остались, деятельные, живые души?

* * *

     Я видел сон, что меня приняли в католичество. Именно не перешел, а приняли, как принимают в школу. Я очень запечалился, печаль продолжалась и тогда, когда я проснулся.
     Католичество, при моем уважении к нему, не по мне. Но когда-то давно, в начале моей активности в вере, я видел во сне, что я взобрался высоко на стулья и думал, как мне оттуда сойти. Кто-то меня свел, я шел и говорил почему-то: "Слава тебе, папа римский". У меня, мне казалось, было такое хорошее настроение, как у него. О католичестве тогда я очень мало знал, это было в глухой деревне.
     Что значит этот мой сон? Судя по тем отзывам, которые католики высказали по поводу моих книг, мне кажется, они больше меня понимают, чем православные. Православные Зарубежной церкви принимают меня восторженно, радостно, это меня очень трогает, но понимают ли они меня так, как католики?
     Неужели в моей деятельности что-то есть от католиков? Мне они в самом деле симпатичны, но по моей убежденности мне православие дороже всего. Боль разделения церквей, православной и католической, меня очень беспокоит, вот как найти общий язык?
     Одна конфессия проглотит другую — это не выход. Как, сохраняя свое лицо, свою индивидуальность, понять друг друга?

* * *

     Приходили верующие с живыми глазами, улыбающиеся, охотно помогающие другим. Я спросил у них, кто они по убеждению?
     — С католиками мы католики, с православными православные, нужно знать Христа.
     — А как по-вашему, можно смешать семьи, потерять различие?
     — Ну да, мы будем братьями.
     Доводов не слушали, продолжали говорить восторженно, даже слишком восторженно. Они очаровали всех своим видом.
     — А сколько времени, как вы уверовали?
     — Вот уже год.
     — Ну что ж, старайтесь. Пока вы столько вместили, вместите и больше. Продолжали говорить восторженно, хотели рассказать о чудесах, которые творит с ними Бог.

* * *

     Преждевременное преступление границ может слишком вскружить голову. Человек как бы забывает себя, впадает и в прелесть и может смешать даже правду и зло. Границы в этом мире не случайны, это границы правды и лжи.

* * *

     Трудно судить о нашем времени, ибо всё перевернуто, где божеское, где человеческое, где дьявольские законы. Определить всё буквой нельзя, юридически указать правду Божью нельзя, в букву не втиснуть всего многообразия жизни. Издревле ведется два самосознания церкви: одно — юридическое, так называемое вселенское, другое — благодатное, соборное — это восточное. Мы, православные христиане, придерживаемся второго. Может быть, на Западе даже действеннее самосознание юридическое, ибо там есть какой-то закон, у нас в России никаких законов нет, как выразился один христианин, есть лжезакон, — это когда хотят узаконить беззаконие, тут как раз может спасти только благодать. Да и строго сказать, мы и спасаемся только благодатью. Наш епископат, как говорят, уворовал незаконно иерархическую благодать. Юридически обвинить их в незаконности легко, но это не значит, что у нас нет и иерархии. Уворовали все-таки благодать, и грех воровства — личный грех, а благодать иерархическая нас спасет. Они гибнут, мы можем спастись. По делам их не поступайте, а что говорят от имени Бога — слушайтесь. Не они — действует благодать. Поэтому зачеркивать церковное дело в России, раз уворована благодать — это зачеркивать дело благодати, а этого сделать невозможно. Но это тоже не значит, что раз у них благодать, то всё, что они скажут — верно. Благодать идет своим путем, благодатным, а не тем, каким они укажут. Если они говорят от имени Бога — спасительно, не от имени Бога — гибельно. Спасет не закон — ряса иерархии, а благодать. Испытывайте духов, от Бога ли они? Если даже Ангел с неба станет благовествовать другое — нельзя верить. Нельзя положить другого начала, кроме евангельского. Церковь строится на Христе, а не на чем-либо другом.

* * *

     У нас в России выбора нет, было бы другое, можно было бы уйти от нашей иерархии, за их дела, но выбора нет. Сказать, что у нас есть другая Церковь, подпольная — это не то. Я видел их — у них уже сектантское самосознание, примерно, как у баптистов: мы — истинные христиане, а другие, мол, нет. Меж тем, как они сами начали дичать и не знают, что и как делается. Иерархии почти нет. Скоро это просто станет расколом. Нам все-таки нужно действовать с той иерархией, которая у нас есть. Без епископа нет церкви. Нужно быть с ними и заставлять их делать дело Божие. И даже их жалеть — это часто мятущиеся, запуганные иерархи. И нередко даже плачущиеся: да какие мы, мол, христиане?

* * *

     Нужно в нашем деле ссылаться не на закон, ибо ради нужды бывает пременение закона, а ссылаться на благодать, она нас ведет. Господи, спаси нас. Да будет воля Твоя, мы все немощные и слабые, спаси нас.

* * *

     Нет правды в делениях, есть единая правда Божия, а она в посрамлении. Всюду стало гибельно, и у нас, и у них, пусть не ссылаются на законы. Нам всем нужно объединиться против Антихриста, а он уже исподтишка входит в Церковь и садится на месте святом, и делает мерзость запустения. Нам нужно быть особенно бдительными, ибо действует дух обольщения, иногда принимающий вид ангела светла.