В заключение повествования о пройденном пути моей жизни я бы хотел высказать несколько общих замечаний о моей пастырской деятельности, указать на ее внутренние главнейшие мотивы, а также поделиться своими думами о Церкви, которые на протяжении полувека как-то закрепились в моей душе, стали ее достоянием, ее содержанием.
Вся моя жизнь с молодых лет и по сей день обусловлена любовью к Святой
Церкви. Органическая, глубокая любовь, унаследованная от родителей, впитанная,
так сказать, с молоком матери. Церковь отпечатлелась в душе моей как ценность
единственная, вечная, самодовлеющая, превыше всяких других ценностей жизни...
Церковь в нас и вне нас. Она откровение Царства Божия на земле, небо,
низведенное Христом на землю, Тело Христово. Чуждая преображениям мира, она
опора жизни и морали. Не сливаясь, не отождествляясь с жизнью, вливаясь в нее,
она является обожествляющим, благодатным ее началом, евангельской "закваской",
благодаря которой жизнь бродит, преображается, приуготовляясь к божественному
плану бытия. Чем жизнь греховнее, чем тяжелее ее бремя, тем участие Церкви
нужнее, и нужда в ней настоятельнее. Церковь должна занять в жизни центральное
место. Все сферы человеческого существования и деятельности должны найти в ней
свое освящение. Таково назначение Церкви, начиная с первохристианской эпохи.
"Идите, проповедуйте всей твари..." – сказал Господь, а ниспосланный Дух Святой
дал первохристианской Церкви такую благодатную силу вселенского воздействия, что
она перевернула весь мир. Каноническая структура Церкви лишь форма организации
ее земного существования. В период катакомб, как бы продолжавшем Святую
Пятидесятницу, можно было обойтись и без строгой внешней организации. Но когда
выяснилось, что во мрежи христианской проповеди попали рыбы разные, явилась
необходимость создать крепкое постоянное ее устроение. Организация Церкви прочно
сложилась в эпоху Вселенских Соборов, этого
Наша Русская Православная Церковь на протяжении веков достигла пышного
расцвета внешней организации. Можно сказать без преувеличения, что по внешним
формам благолепия она могла соперничать с древней Византией, а может быть,
отчасти даже превосходила ее. Материально она была богата, мощна, не оскудевала
и духовными дарованиями, являя из своей среды многочисленный сонм святых
угодников; только в последний, петербургский, или синодальный, период стало
возбуждать тревогу у многих ее ревнителей несоответствие внешнего величия,
могущества и красоты с ее внутренним состоянием. В сферу церковного управления и
церковной жизни проникли бюрократические начала, они-то и угашали горение духа,
замораживали живые ее силы. Становится на очередь и обостряется старый, трудный,
болезненный вопрос об отношении между Церковью и государством – Градом Божиим и
Градом земным... Независимая от каких бы то ни было земных влияний, Святая
Церковь Христова по самой своей природе миру неподклонна – следовательно, и
государству. Она голос самого Бога в человеческом – личном и общественном –
сознании, в совести. И вот этот чудный дар свободы и независимости наша Русская
Церковь не сберегла и подпала под влияние государства. Политика вошла в Церковь
и значительно угасила горение духа, связала, сковала свободу ее жизни, и
Церковь, подчиненная государству, стала терять в народе авторитет. Давно уже
все, кто горячо любил нашу Православную Русскую Церковь, тосковали о свободе
Церкви, чуя опасность ее пленения государством. Оно оказывало мощную
материальную поддержку, но Церкви за нее приходилось дорого, слишком дорого
расплачиваться; оно брало от Церкви больше, чем само давало ей, давало блага
тленные, материальные, и заставляло поступаться тем, чем поступаться нельзя... И
когда грянула революция, революционный шквал глубоко потряс и синодальную
Русскую Церковь. Скованная нерасторжимо с формами старой государственности, она
больно почувствовала на себе удары революции. Но по великому милосердию Божию, в
самые жуткие дни большевистского переворота – в забастовку, пожары, уличные
сражения на московских улицах, под уханье пушек, пулеметную стрельбу... открылся
Всероссийский Церковный Собор. Ему суждено было положить основание новой
церковной организации, построенной на иных началах в отношении Церкви к
государству.
Еще два слова о свободе Церкви. В рамках церковных догматов и канонов свобода Церкви есть основная стихия, голос Божий, звучащий в ней: можно ли его связывать, заглушать? Внешняя связанность и подавление этого голоса ведет к духовному рабству. В церковной жизни появляется боязнь свободы слова, мысли, духовного творчества, наблюдается уклон к фарисейскому законничеству, к культу формы и буквы, – все это признаки увядшей церковной свободы, рабства, а Церковь Христова существо, полное жизни, вечно юное, цветущее, плодоносящее... С глубоким благоговением преклоняюсь пред величайшим духоносным апостолом христианской свободы – святым апостолом Павлом и радуюсь, что наше святое православие соблюло в неповрежденном виде этот дар.
Что ожидает Русскую Православную Церковь в будущем? За последние 20 лет
сатана сеял безбожников, сектантов, как пшеницу или, лучше сказать, как плевелы.
Целое поколение выросло без веры, без Церкви, без каких бы то ни было церковных
идей. Надо будет вновь собирать русское стадо под кровлю Церкви. На что нам
надеяться? Кто поможет нашей нищей, ограбленной Церкви? Католики организуют
миссии, материально прекрасно обставленные, у них уже наготове штаты и кредиты
на больницы, приюты; готовы и "словеса лукавствия" в виде проекта отождествления
православия с "восточным обрядом"... Что мы можем противопоставить этому
могучему натиску Рима на нашу беззащитную нищету? Трудно гадать, что
представляет теперь душа русского народа, какими ключами можно открыть ее?
Соблазнят ее католики? сектанты? Материализм изживается не сразу. Думаю, нам,
недостойным служителям Православной Церкви, надо в этой путанице религиозных,
атеистических и псевдоцерковных
В этих нескольких словах я изложил мои церковные думы, а теперь мне бы хотелось разъяснить то недоразумение, которое заставляет некоторых лиц, не сомневающихся в искренности моей любви и преданности Православной Церкви, спрашивать меня не без укоризны, почему я, сторонник государственно-националистической политической линии в России, в Западной Европе, в эмиграции, уклонился к либерализму? Почему в то время как либералы после революционной катастрофы превратились в консерваторов, я как бы "полевел"? Когда же я был наиболее искренен, – теперь или тогда?
Я допрашивал свою совесть и должен искренно сказать, что в разные периоды
исторической жизни я действовал и боролся на разных позициях и в разных
направлениях, но неизменно за единый нерушимый идеал – за Церковь. Церковь –
центральная идея моей жизни. Слава, величие, достоинство Церкви, любовь к ней –
вот та нить, которая связывает воедино всю мою биографию и обусловливает все мои
"позиции", все изгибы и повороты на моем пути. Я всегда горячо верил в
спасительную силу религиозно-церковного воздействия на наш народ, и борьба за
Церковь являлась главным мотивом, обусловившим направление всей моей
деятельности. С этой целью я принял монашество. Не
Самая упорная борьба всей моей жизни была за свободу Церкви. Светлая, дорогая
душе моей идея... Я боролся за нее со всеми, кто хотел наложить на нее руку, не
отступая перед тем, откуда угроза надвигалась, справа или слева, от чужих или от
своих; и так же независимо, справа или слева, готов был принимать сторонников и
соратников в стан борцов за Церковь. Приходилось отстаивать свободную церковную
мысль, творчество, конечно, при условии, что оно было утверждено на незыблемых
началах Слова Божия и Церковного Предания. Церковное творчество есть высший
показатель церковной жизни, ее развития, расцвета. Истину Христову я привык
воспринимать широко, во всем ее многообразии, многогранности. Узкий фанатизм мне
непонятен и неприятен, и полемика, утверждающая "кто не с нами, тот против
нас...", мне кажется, противоречит духу Святого Евангелия. Я ищу искру добра
везде в этом бесконечном, необъяснимом Божием мире. Так, например, будучи
Мой интерес к людям и ко всему, что в мире есть значительного и прекрасного,
связан в своих корнях, как я уже сказал, с чувством свободы, которая для меня
настолько живая действительность, что я не представляю себе ни
христианского
Надо беречь внутреннюю, духовную свободу Христову и от политических
посягательств на нее, и от уз формального восприятия Правды Божией. Однако
"свобода", "терпимость" не значат попустительство греху. Как прекрасно говорит
об этом святой апостол Павел (Гал.5,13)!
Надо помнить, что в этом отношении существует грань непереходимая. Уступая в
несущественном, формальном, надо быть непреклонным в вопросах принципиальных;
когда затронута сердцевина Истины, совесть, тогда уступок быть не может. В
области
Любовь ко Христовой Свободе определяет и мое отношение к монашеству. Любимое мое детище! В его суровых трех обетах я вижу многовековым опытом добытые средства, освобождающие человеческую душу от всего, что ее опутывает, мешая ей свободно и беззаветно любить Бога и ближнего. Видеть в обетах самоцель – какое непонимание самой сути монашества! "Бог не Молох..." – любила говорить покойная игуменья Леснинского монастыря матушка Екатерина. Нестяжание, целомудрие и послушание только пути к достижению высшей свободы. Человек, освободившийся от самости (самолюбия во всех его проявлениях), неуязвим для обид, он являет великую моральную духовную силу, неотразимо действующую на других. Вот почему социальная работа миссионерского монашества плодотворна лишь на фундаменте аскетизма: без аскетической основы она легко попадает в тенета страстей: самолюбия, гордости, взаимного соперничества, что не только мешает успехам дела, но и просто его разрушает. Как часто хорошо задуманное общественное начинание оказывается недолговечным, умирает, разъеденное мелкими человеческими страстями!
В заключение скажу, что в своей церковно-административной деятельности я мало
руководствовался заранее установленной программой, а отвечал религиозным
насущным потребностям данного дня; "Довлеет дневи злоба (забота)
его..." – говорит Христос. Считаю терпение огромной творческой силой:
надо уметь ждать, когда из посеянного в землю семени покажутся ростки, и тогда,
благословив эти прозябения, надо всемерно помогать им расти, согревая их
теплотою любви и молитвы; но и тут нужно терпение: процесс роста таинствен,
искусственно понуждать к быстрому произрастанию бесполезно, только помешаешь;
можно лишь стараться создавать благоприятные для развития условия. Все живое в
Церкви так рождается, так растет, цветет и плод приносит. Это великая тайна
Церкви... Она ограничивает область личного творчества и инициативы пастыря, но и
углубляет возлагаемую на него ответственность за все, что стремится пробиться к
жизни и ожидает – как ждет брошенное