С протоиереем Артемием Владимировым беседовала
– Отец Артемий, какие воспоминания остались у Вас об Университете?
– Осмысляя свое прошлое, студенческие годы, скажу с уверенностью, что Университет, безусловно, послужил моему воцерковлению, тем паче, что заканчивал я “христианнейший” филологический факультет. Называю его так, конечно, не потому, что нам преподавали священники – чего тогда, в конце 70-х – начале 80-х годов, и в помине не было – но потому, что подлинное знание литературы, языка, штудии филологические, как и вся настоящая гуманитарная культура, безусловно, дают книжнику познание истинных, непреходящих духовных ценностей бытия. Вспоминаю с любовью alma mater, – может быть, еще и потому, что мне дано было встретить преподавателей, профессуру старой русской школы, которая устояла супротив советского образа мышления, и нам, “птенцам” конца XX столетия, даровала свои богатства. Через усвоение сокровищ русской филологической школы мы смогли насытить жаждущее сердце и привиться к древу Русской Православной Церкви.
– Университет, конечно, много дает в плане развития эрудиции, интеллекта. Но, очевидно, что-то и отнимает?
– Безусловно, современный университет, этот своеобразный "храм науки" – явление разнородное. Лишь единичные преподаватели, а именно те, которые воцерковлены, сумели воцерковить и свое мировоззрение: неважно, идет ли речь о естественных, точных или гуманитарных науках. А, стало быть, лишь единицы несут, передают студентам “от уст к устам”, от сердца к сердцу то цельное знание, то любомудрие, о котором свидетельствовали так называемые “славянофилы” и которым владели в полноте святые Отцы Церкви. Конечно же, сейчас, в век упадка человеческой культуры, растворения, смешения наследия классической эпохи XIX столетия с псевдокультурой конца ХХ столетия, нелегко университетскому птенцу приобщиться к подлинному знанию, найти из “лабиринта Минотавра” выход к Свету Божьему, к положительным, богооткровенным представлениям о Творце, о мире, о месте человека в этом мире. Достаточно сказать, что в мои годы в университетской библиотеке Библия могла быть выдана на руки только философу IV курса. Нам, первокурсникам-филологам, в 78-м году Библию не выдавали. Сейчас все доступно, но в этой доступности есть и своя опасность, ибо, не обладая подлинным нравственным чутьем, можно потеряться в изобилии школ и направлений, приглашающих своих адептов постичь их глубины, зачастую совсем не светлые.
– Но ведь умный человек, наверное, сам может разобраться, где истина, где ложь...
– К сожалению, в конце ХХ столетия поиск научных знаний часто уже лишен того идеалистического пафоса – я имею в виду стремление к идеалу – который многих ученых XIX столетия делал бескорыстными романтиками, рыцарями науки, часто возводил их к высотам самоотвержения и жертвенности в служении истине. Сейчас все так приземлено, жизнь столь сурова, что юные, чистые и, конечно же, не лишенные честолюбия сердца молодых теряют цельность, целомудрие. Пребывание в высшей школе людей, не укрепленных нравственно, попросту развращает и отбрасывает назад. Мне как священнику сегодня об этом особенно часто приходится размышлять. В наш храм ходит немало вышедших “из-под университетской шинели” людей, и я вижу, что пресловутый храм науки часто подтверждает слова апостола Павла: “Знание надмевает, а любовь назидает” (1. Кор. 8,1).
–Предлагаете сбросить университетскую шинель?
– Не сбросить, а починить. Истинный христианин всегда немножко дитя – не по уму, а по сердцу. Он смотрит с полным доверием, простотой, готовностью к послушанию самосущной Истине Христа. Дух высшей школы, к сожалению, часто лишает нас этих добродетелей, прививает человеку некий скепсис, который прекрасен в отношении ученых трудов, но совершенно неуместен там, где речь идет о вере, надежде и любви ко Христу. В нравственной жизни теория относительности “не работает”, а, точнее, действует разрушительно на личность живого человека. В этом смысле многим из нас университетская школа послужила не во благо. “Но вы же понимаете, – часто признаются на исповеди, – я закончила химический факультет! О какой вере Вы сейчас мне говорите?” – “О церковности моей жизни речь не идет, я выпускник биофака...” И прочее, и прочее. Мне прекрасно известно, что “положительная наука”, как свидетельствуют единогласно Учителя Церкви, может быть лишь подспорьем в становлении религиозного мировоззрения. Отсутствие цельного знания, отравление ума отжившей идеологией, пытавшейся на материалистической "подкладке" воспитать новый тип личности, положили свою мрачную печать на чело вчерашнего университетского студента. Мне как пастырю наиболее опасной кажется именно эта болезнь не просветленного благодатью человеческого духа, всегда учащегося, но не способного войти в полное познание тайны бытия, духа надмевающегося, а не смиряющегося пред непостижимостью Бога Живаго и Его Промысла.
– Но ведь должны же студенты, аспиранты, преподаватели заниматься наукой? Как это совместить с церковной жизнью?
– Прежде всего, пожелаю себе самому и всем нашим читателям – особенно тем, кто имеет прямую или косвенную причастность к Университету – евангельского жительства: выправления жизни, modus vivendi, по заповедям Господним. Тогда все станет на свои места. Так Сам Христос говорит: "Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам" (Мф. 6,33). Я не отрицаю важности чистого, бескорыстного научного поиска в творческой жизни личности. Глубоко верю, что никаких непримиримых противоречий между положительным знанием о мире и духовной тайной нашего бытия нет и быть не может; более того, убежден, что ныне, как никогда остро, мы переживаем нужду в православных мыслителях. Сейчас, когда к своим истокам возвращается русская национальная школа, когда пишутся учебники по физике, химии, астрономии, уже лишенные утомительного атеистического субстрата, нам нужны те труженики науки, которые сумеют гимн Творческой Премудрости воплотить в стройной и ясной картине мироздания, в осмыслении исторических судеб народов, в соотношении между собою языков, восходящих к тому праязыку, на котором некогда говорили дети Ноя... Безусловно, только православное мировоззрение дает возможность приобрести цельное, а не отрывочное знание, восстановить истинные причинно-следственные связи, воссоздать ту картину мира, с которой не может сравниться ни одно художественное полотно.
Пожелаю каждому из наших читателей – филологам, историкам, химикам или биологам – того же, что обрел Менделеев под конец своего жизненного пути. Мне кажется, что он в своем научном поиске весьма походит на Ноя, героя книги Бытия. Вспомним: Ной почти сто лет строил ковчег, но крышку ковчега Сам Бог возложил на этот чудо-корабль, приготовив судно к плаванию! Самостоятельно Ной довершить это дело никак не мог – необходима была высшая, божественная зиждущая Сила. Так и Менделеев: бился, накапливал положительное знание, сличал между собою элементы таблицы, но только свыше к нему пришло то, чего его скудные человеческие силы собрать, соединить не могли. Сам Бог благословил этого замечательного ученого, увенчал его подвижнический труд дивным открытием. Вот этого-то я и пожелаю каждому из наших читателей, которые, безусловно, стремятся в областях им знакомых к тем достижениям, тому синтезу, тому всеединству, которое является целью положительной науки.
– Мне кажется, что молодые люди, поскольку у них много сил: и физических, и духовных, должны, воцерковляясь, делать какое-то реальное дело – помогать больным, немощным, обиженным судьбою людям. Когда же делают акцент на миссионерском служении, то это часто выглядит пустой говорильней...
– Вы, наверное, знаете, что в истории нашей духовной культуры – особенно в период расцвета Киевской Руси, когда писались летописи, произносились поучения и проповеди, вошедшие в золотую антологию нашей словесности – никто никогда не начинал свое служение Слову с ораторской, проповеднической деятельности. Знаменитый проповедник, святой Кирилл Туровский, несколько лет подвизался в затворе и стоянии на столпе, вынашивая слово, очищая сердце, испрашивая Божьего содействия в будущем подвиге. Вспомним просветителя зырян, преподобного Стефана Пермского, сподвижника преподобного Сергия. Это был гений филологии, как отзываются о нем знатоки, сравнивающие его со святыми братьями-просветителями, Кириллом и Мефодием. Но, опять-таки, его проповедь была выношена, подготовлена, она вызревала в келейной тиши, неустанных трудах: и молитвенных, и филологических. Известно, что успех святителя Николая Японского, равноапостольного святого ХХ века, имел своим основанием десятилетний (если не больший по сроку) период домашних штудий, и, как мне приходилось читать в жизнеописании святителя Николая, не было такой силы, которая могла бы помешать ему вечером, затворившись в своей келье, предаваться этим ученым изысканиям. Святитель Николай владел японским и китайским языками, национальной литературой этих народов, фольклором, знанием духовных традиций лучше, чем коренные жители острова Хоккайдо или Консю. Так что я с Вами соглашусь: проповедь – дело ответственное, она предполагает и благословение на церковное служение, и духовный опыт. От избытка сердца глаголют уста человеческие – стало быть, я должен прежде в сосуде сердца моего заквасить и выносить то, что войдет в сердца моих ближних в образе семени “разумного, доброго, вечного”. Но с другой стороны, каждый православный делатель должен быть в лучшем смысле профессионалом в своей области. Стыдно, неприлично, нехорошо быть дилетантом от математики, от филологии, от истории, если мы именуем себя православными специалистами. Безусловно, если профессиональные качества, творческое владение предметом ценятся среди всех людей, то тем паче, когда речь идет о христианском просвещении, мы имеем право требовать профессионализма. Дурно снятый фильм, свидетельствующий о Православии, может явиться некой антипроповедью. Посредственное стихотворение на божественную тематику скорее послужит во вред, а не на пользу взыскательному читателю. Наспех сработанная статья по истории или филологии в защиту Церкви, содержащая в себе элементарные методические или фактические ошибки, может уличить автора в желании разорить, а не созидать. Поэтому очень хочется пожелать всем нам серьезных, глубоких и смиренных трудов, чувства самокритичности, сознания ограниченности своих сил, умения учиться у наших воистину великих предшественников. И, конечно же, надежды на Божию благодать, которая восполняет недостающее и дарует победу.
Елена ЖИТЕНЕВА
“ТД”, №9, 1996