СКОРБИ РОДА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО

Кто я был? Кто я теперь? И чем буду?

Ни я не знаю этого, ни тот, кто обильнее меня мудростью. Как покрытый облаком тьмы, блуждаю туда и сюда; даже и во сне не вижу, чего бы желал. Потому что и низок, и погряз в заблуждениях всякий, на ком лежит темное облако дебелой плоти. Разве тот мудрее меня, кто больше других обольщен лживостью собственного сердца, готового дать ответ на всё?

Я существую. Скажи: что это значит? Какая-то часть меня самого уже в прошлом, иное я теперь, а чем-то другим буду, если только буду. Я не есть что-либо неизменное, но поток мутной реки, который ни минуты не стоит на месте. Чем же назовешь меня? Что наиболее, по-твоему, составляет мое «я»? Объясни мне это; и смотри, чтобы теперь этот самый «я», который стою перед тобой, не ушел от тебя. Никогда не перейдешь то же течение реки, которое переходил ты прежде. Никогда не увидишь человека таким же, каким ты раньше видел его.

Ты, душа моя (пусть и тебе сказано будет подходящее слово), — кто, откуда и что такое? Кто сделал тебя трупоносицей, кто крепкими узами привязал к жизни, кто заставил непрестанно тяготеть к земле? Как ты, дух, слилась с дебелостью, ты, ум, сопряглась с плотью, ты, легкая, сложилась с тяготой? Ибо всё это противоположно и противоборствует одно другому. Если ты вступила в жизнь, будучи посеяна вместе с плотью, то насколько пагубно для меня такое сопряжение! Я образ Божий — и родился сыном срама, в беззаконии зачат и вскоре буду не человеком, но прахом — таковы последние мои надежды!

А если ты, душа моя, являешься чем-то небесным, то желательно знать, откуда ведешь начало? И если ты — Божие дыхание и Божий жребий, как сама думаешь, то откажись от неправды, и тогда поверю тебе, потому что в чистом не свойственно быть и малой скверне. Тьма — не часть солнца, и светлый дух никогда не был порождением духа лукавого. Как же ты возмущаешься столько от приражений губительного сатаны, хотя и сопряжена с небесным духом? Если при такой помощи клонишься ты к земле, то — увы, увы! — сколь силен твой губительный грех! А если ты во мне не от Бога, то какова твоя природа? Как страшно, не надмеваюсь ли напрасно славой!

Божие создание, рай, эдем, слава, надежда, заповедь, а потом закон — писаное врачевство, а потом Христос, соединивший Свой образ с нашим, чтобы и моим страданиям подал помощь страждущий Бог и соделал меня богом через Свое человечество...

Но мое сердце ничем не приводится в чувство. В самоубийственном исступлении, подобно вепрям, бросаемся мы на копьё. Что же есть благо жизни? Божий свет. Но и его преграждает мне завистливая и ужасная тьма. Я повержен в изнеможение, поражен Божиим страхом, сокрушен дневными и ночными заботами. Говори ты мне о всех страхованиях, о мраке адском, о пламенеющих бичах, о демонах, истязающих наши души, — для злых всё это басни! Для них всего лучше то, что зримо и ощутимо. Их нимало не приводит в разум угрожающее мучение.

К чему так подробно описывать скорби рода человеческого? Всё имеет свои горести. И земля не непоколебима, и она приводится в содрогание. Времена года стремительно уступают место одно другому. Ночь гонит день, буря помрачает воздух, солнце затмевает красоту звезд, а облако — красоту солнца. Луна возрождается вновь. Звездное небо видимо только наполовину. И ты, Денница, был некогда в ангельских ликах, а теперь, ненавистный, со стыдом упал с неба! Умилосердись надо мной, царственная, досточтимая Троица!

К чему приведешь ты меня, зло-мудреный язык? Где прекратятся мои заботы? Остановись. Всё ниже Бога. Покорствуй Слову. Не напрасно (возобновлю опять песнь!) сотворил меня Бог. От нашего малодушия бывает безнадежная и унылая мысль. Теперь мрак, а потом дастся разум, и всё уразумеешь, когда будешь или созерцать Бога, или гореть в огне.