Исповедалась и причастилась на литургии.
     Собрала ягоды для сестер.
     Присела в келье отдохнуть и не проснулась.

     Ничего не умею. Все у нее спрашиваю. Терпеливо показывает, объясняет.
     Благословили перебирать лук, а он весь сгнил. Спрашиваю, как делать.
     Опускает глаза:
     - Делай, как знаешь. Послушание...

     - Вам давно пора клобук носить, а Вы все ходите, благословения просите.
     - Не от меня зависит...
     С силой:
     - Молите Бога - Он все устроит.
     Кричит вслед:
     - Только паспортов новых не берите и магнитных карточек.

     - Идут навстречу он и мой духовник. Знаю, что надо к духовнику подойти, а бегу к нему. Ничего не могу поделать - очень сильный, сорок три года духовного опыта.
     - Исповедуюсь у него. Стал громко обличать при всех. Ужасно стыдно. А после исповеди легко стало.

     Надо доставить бадью с супом.
     - В руках понесем, чтобы не расплескалась. Только ты все время Иисусову молитву читай.

     Несу тазик с картофельными очистками. Влезает лошадиная морда, лакомится.
     Не боюсь. (До крещения всех животных боялась.) Радуюсь этой морде, всему радуюсь.

     Отказала больная нога. Дома, с врачом и уходом, не меньше недели. А здесь...
     "В руце Твои..."
     Проснулась здоровая. На одеяле большой рыжий кот. Ночью запрыгнул.

     Постирала занавески. Повесить некуда: веревки без навеса, на улице дождь. Прачечница посушила в центрифуге.
     Гостиничница чуть не плачет:
     - Никому ничего доверить нельзя.

     Часто спрашиваю:
     - А здесь можно...
     Обычно отвечают:
     - Можно, но чтобы игуменья не видела.

     Обычно сижу на высокой и широкой скамье. Она всегда пустая - неудобная.
     - Не боишься? - усмехается монахиня.
     - Чего?
     - На нее покойников кладут.
     Не знала:
     - На ней не положено сидеть?
     - Почему же... Для смирения, может, и полезно.

     Старуха. Ходит в цветном, наряжается. Боится, что постригут и оденут в черное. Болеет, тоскует. Уйти некуда.
     Ее дразнят:
     - Скоро тебя в схиму постригут, схимонахиня умерла - место освободилось.
     Пугается, плачет.

     Поссорилась с гостиничницей, ночует в поле, мечтает о подвигах.
     Уговаривает меня жить без паспорта, спасаться в лесу.

     Не лицо, а лик. Приезжает очень часто, на один-два дня. Дольше не может - бесы нападают.
     Мечтает писать иконы. Для начала хотела рамы резать - духовник не благословил: не женская работа.

     В галерее принимают исповедь.
     На стенах следы колонии.
     А на душе?
     Очисти нас , Господи.

     Приехала с больным мужем и больными детьми. Пытается приспособиться - не получается. Не понимает, за что ругают, но радуется - полезно для смирения.

     Четыре года скитается по разным монастырям. Тоскует по миру. Вернуться некуда.
     Страстно мечтала о переезде: шесть суток в поезде, вагон-ресторан, легкий флирт.
     А ехала в монастырской одежде...

     Непривычно, трудно. Тело устало, душа не выносит. Сломалась. Отчаялась.
     ..Появляется второе дыхание. Неутомимость, неуязвимость, легкость, радость.
     Неужели это я, Господи?

     - В огороде работать умеете?
     - Не умею.
     - Тогда и учить не буду. Взрослых ничему не научишь, только огород портят.
     На завтра от игуменьи то же послушание.
     - Меня не допустили за непригодностью.
     Улыбается. Дает другое послушание.

     - Вижу сон, будто в храме три новые иконы великих святых и одна пустая рама. Спрашиваю: "Зачем пустая рама?" - "С тебя будут икону писать. Ты - святая."
     Просыпаюсь счастливая. Потом поняла - стало стыдно.
     

     Тяжелые странные женщины. Появляются на пару часов. Чистят картошку, обедают.
     Они работали в колонии, и у них здесь остались огороды.

     Помылась, постирала, а стало намного хуже. (Наделала оплошностей, из-за них совсем радости нет.)
     Повинилась, исповедалась - ожила.

     Ее хотят благочинной в другой монастырь.
     Игуменья благословила. Владыка благословил. Не хочет, боится.
     Дали две недели на размышление. Стала кашлять, сохнуть - отказалась.
     На ней прямо написано: "Благочинная".

     Немолодая. Азартно трудится. Азартно командует. Не признает правил. Громкая, языкастая.
     По-своему любит монастырь и по-своему счастлива.

     Для нас пекут пирог из крапивы, свекольной ботвы и зеленого лука. Боюсь пробовать.
     Вкус изумительный.

     Старуха. Семь лет была послушницей - владыка благословил постричь.
     В храме сидит, разговаривает. Жалуется на тяжелое послушание. Исповедуется долго, с наслаждением.

     Студентка. Приехала молиться за брата - сделал неправильный выбор в жизни.
     Подружилась с инокиней. Влюбилась в монастырь. Поняла, что брат прав.

     Докончить - и свалиться. Не удалось. Новое послушание - на картошку. Дали большие и тяжелые сапоги - еле дошла.
     Красота, запах трав. Появляются силы, не хочется уходить.
     Возвращаюсь поселком. Мужичок - на мои сапоги:
     - Что, тяжело?
     Киваю. Он озабоченно:
     - Сапоги надо по размеру подбирать.

     Маринует огурцы на зиму.
     Помогают две молоденькие послушницы. Рады-радешеньки, что удалось к ней выпроситься. Жалуются на злую воспитательницу.
     Улыбается, тихо ободряет. Мир, тишина. Легко дышать.

     - Христина, радость моя, какая же из меня монахиня? Ты меня в клобуке видишь?
     - Вижу. - И не только я.
     - Христина, радость моя, ну что ты говоришь. Я же замуж хочу.
     - А зачем священнику отказала?
     - Христина, радость моя, ну что ты говоришь. Какая же из меня матушка? Это же всему приходу надо быть матушкой.
     Глаза - схима.

     Надо подать маленькую милостыньку. Нищих там нет. Кому и что можно дать?
     Навстречу босая женщина. Мерзнет. - Гольфы! В келье просят листок для записки. Просят шампунь. Просят еще что-то. Всем даю - все радуются.
     До этого ни разу никто ничего не просил. Или не слышала?

     Встречаем игуменью. Благословила. Милостиво беседует. Простились.
     Внезапно - всем сердцем: "От мужчин подальше держитесь, ни к чему это."

     Чистим овощи втроем. Читаем по очереди Богородичное правило.
     Хорошо с тобой, Господи.

     - "Господи и Владыко живота моего..." - необыкновенный голос переполняет храм.
     Кажется - вся служба из одной этой молитвы.
     
     Вешаем белье.
     Трудно, неудобно, бестолково.
     В душе такой мир - никогда такого не было.
     
     Для паломников очень вкусно готовят, просто не можем оторваться от еды. У сестер отдельная кухня. Что там готовят? Наверно, что-то сказочное.
     Приносят кашу из сестринской. Пробую, затаив дыхание. Оказалась безвкусной - сестры не лакомятся.
     
     Гладим пододеяльники под Богородичное правило. Читают по очереди, а я отсчитываю десятки - не знаю молитв.
     
     Послушница собирается мыть только что вымытую лестницу.
     Монахиня останавливает:
     - Не надо. Сейчас работы очень много. Только попроси, чтобы отменили послушание, а то грех будет.
     
     Схимонахиня обносит антидором. Передо мной отдергивает:
     - Она даже во время Евангелия сидела!
     После службы подхожу:
     - Простите и благословите. Сегодня уезжаю.
     Дивное сияние из глаз. Пожелание доброго пути.
     
     В машине семья, собрались уезжать.
     - Вы в Ригу?
     - Если батюшка благословит.
     - А если нет?
     - Тогда останемся здесь, пока не благословит.