Время, когда служил свой срок военной службы Старец, было из самых ужасных для Отечества нашего. Это было время гражданской войны или даже гражданского и братоубийственного терзания.
     Кроткий, незлобивый и мирный Старец находился вначале как обучающийся, а затем как полевой солдат в городе Волос. С характерным своим чистым юмором рассказывает он случаи из периода своего солдатского обучения.
     "Сидел, - говорил он, - во время уроков по теории оружия в первом ряду солдат и смотрел глазами на преподавателя, ум же мой находился в селении нашем, в храмах и в часовнях, занятый молитвой. Как-то, один преподаватель, жестокий и грубый человек, меня, рассеянного и мечтательного, ударил по голове оружием. Я с кротостью ему пожаловался на его поступок. Бог, однако, не оставил его ненаказанным. Вдруг поднялся вихрь, и острая колючка попала ему в глаз, и столько он болел, и было в опасностизрение его, что, испуганный, он пожаловался мне о своем страдании, так как думал, что я его проклял. Я же, разумеется, его не проклинал, но Бог его вразумил столь болезненно, чтобы смягчилась жестокая душа его.
     Будучи солдатом, у меня был всегда с собой чудотворный образок Святого Харалампия. Часто я просил Святого меня избавить от патрульной службы, потому что я не был человек кровей. Когда офицер выбирал из шеренги мужей для патруля, клал я свою руку внутрь одежды, брал икону Святого и его просил, чтобы не видел меня офицер и не выбрал в наряд. И, естественно, Святой всегда его "ослеплял", и тот никогда не выводил меня из строя.
     Один раз у меня была цель в районе Пилиоса и мне нужно было внимательно следить за каждым подозрительным движением в определенном районе моей ответственности. И так, сел я впереди пушки, взял образок Святого Харалампия, установил его на оружии и оказал Святому:
     -Сейчас, Святче мой, охраняй ты цель. Внимательно наблюдай в моем районе - отсюда до сюда, - и ему показывал место моей ответственности, а сам беззаботно молился. Действительно, благодать Святого была там! Так, прошли партизаны передо мной, спрятавшись среди стада овец. Опасность была велика: один из них подумал и сказал остальным, что подойдет сзади и убьет меня. Святой, однако, дал знак в сердце некоему другому из товарищей его и тот запретил ему, говоря:
     -Оставь его, парень. Что нам из того, что он сделал ошибку? Нам бы случайно не подвергнуться опасности без серьезной причины.
     "Так, - говорил Старец, - я был спасен молитвами Святого. Об опасности, которая меня миновала, как я сказал уже выше, мне рассказал пастух, когда на другой день проходил снова мимо меня."
     В один из дней попросил я разрешения и пошел в маленькую местную церквушку Пресвятой Богородицы "Благовестницы". Снаружи стояли два Священника, к ним я приблизился, перекрестился и поцеловал руку их и услышал, как они говорят:
     -Вот благочестивый солдат.
      Один из них обратился ко мне и говорит:
     -Солдат, отца Эмилиана из деревни Святой Георгий Амфисский знаешь ли?
     -Родственник мой.
     Тогда взволнованно он говорит мне:
     -Чадо мое, по лицу твоему, которое имеет большое сходство о отцом Эмилианом, тебя узнал я.
     Отец Эмилиан был единственный женатый Священник из нас, все остальные были иеромонахи. Он был настолько добродетельный, как и его матушка Эмилия, так что они оставили о себе добрую память в районе служения.
     Из Волоса Старец был переведен в Афины. Там Бог просветил сердце командира полка его, блаженного Поликарпа Зои и тот взял его к себе и имел его как сына, давал ему каждый день письменное разрешение ходить в церковь. Так поклонился он во всех почти церквах города Афины и Пирея. Полковник так любил его и уважал, что после возвращения Старца в Монастырь Святого Давида, часто посещал его и на наличные свои средства воздвиг церковь рядом с монастырем, посвященную Святому Поликарпу, Епископу Смирнскому.
     "После его смерти, - говорил Старец, - и перенесения останков я удержал в Монастыре кости от правой руки его. Этой рукой подписывал он разрешения ходить мне в церковь. Я всегда поминаю его с моими родителями.
     Конечно, и в армии не обошлось без искушений от сослуживцев его. По действию искусителя они подшучивали, насмехались, называя его "батюшкой", и обзывали его различными кличками, обычными в армии, не в силахобъяснить мирским умом странное и необычное для них поведение Старца. Несмотря на усилия, которые прилагал Старец, жить скрытой во Христе жизнью, они следили буквально за каждым его действием.
     "Я накрывался одеялом в спальне, - говорил Старец, - и тайно под ним совершал крестное знамение и творил молитву. Солдат, который спал выше моей кровати - это были двойные кровати - однажды вечером меня позвал:
     -Иакове, что двигаешь рукой своей под одеялом?
     -Ничего, ничего, - сказал я ему.
     -Нет, опять ты крестишься, опять молишься. После того, как мы все вместе помолились, ты почему продолжаешь один?
     -Не делаю ничего злого, - ему ответил. Молитву мою творю.
     Один раз пошли мы с товарищами гулять в Пирей, и они говорят мне:
     -Иди, Иакове, мы тебе покажем нечто.
     Я, не подозревая, последовал за ними. Они привели моя в некое место и говорят:
     -Смотри сюда.
     Смотрю через вход на лестницу, которая вела в некий подвал и вижу внутри людей, танцующих обнаженными.
     -Зачем привели меня сюда? - говорю им.
      Один из них, подвигнутый искусителем, меня схватил сзади, чтобы стащить насильно.
     -Пойдем и мы вниз, - говорил и смеялся он.
     Тогда кроткий Иаков, полный Божественной ревности, оттолкнул с силою того злоумышленного товарища, угрожая, да не смеет тот более прикасаться к нему, и бегом, как другой Иосиф, убежал от греха. Многие из сослуживцев его, которые глубоко воспринимали освященную жизнь Старца, через многие годы посещали Монастырь с уважением и волнением, извлекая большую душевнуюпользу.
     "Добродетельная жизнь всегда научает и дает плоды, хотя бы и через годы, - говорил Старец и продолжал, - если бы я последовал в то время их деятельности, какое бы добро могло тогда произойти?"
     Так, благополучно миновал он срок трехлетней военной службы и в возрасте более тридцати лет вернулся в селение свое. Там, после того как пристроил сестру, соблюдая заповедь матери, был уже свободен последовать монашеской жизни, которую от малых лет всею душою возжелал.