Желание отца Иакова об образе подвига монашеского жития обращалось к отшельнической жизни и, конечно, в Святых местах. Говорил отец: "Я хотел пойти в Святые места, где подвизался предок мой (мы сообщим в другом месте о жизни Святого предка его, как о ней рассказывал Старец). Поискать пещеру и там, питаясь немного зеленью, которую соберу около пещеры и употребляя немного воды, один, неизвестный миру, молитвами и молениями провести остаток моей жизни, служа Богу. Прежде чем отправиться в Святые места с этими мыслями в сердце, я счел необходимым пойти в Монастырь Святого Давида, испросить благословения, помощи и предстательства Преподобного.
     После многочасового путешествия по горам и лощинам, идя тропинками, дороги к Монастырю не было в то время, добрался до Святой Обители Старца. Было 15 июля 1952 года. Как только я приблизился к Монастырю, вдруг вижу место измененное, отличающееся от того, что видел, когда мы приходили с односельчанами в день памяти Преподобного. Вижу Обитель величественную, прекраснейшую, другой эпохи. Вижу район вокруг Обители преобразился в удобное прекраснейшее место с домиками, как палатки, редкозаселенными, рассеянными кругом по местам, которые образовывали маленький чудесный город. Он походил, как будто, на Каллифею, конечно, той эпохи. Снаружи Монастыря меня ожидал почтенный белобородый Старец. Это был Святой. Я его приветствовал и спросил:
     -Старче, что за прекрасное место такое здесь? Какие прекрасные домики? Когда я находился здесь не видел их !
     -Это, чадо мое, город аскетов, каждый из них имеет домик свой, - ответил мне Святой. Плененный этим райским видом говорю ему:
     -Старче, можете ли и мне дать такой домик? Очень этого желаю.
     -Чадо мое, если останешься здесь, дадим один, но ты пришел поклониться и уйти, - ответил он мне.
     Тогда непроизвольно говорю ему:
     -Старче, останусь.
     Едва дал я обещание, мне показалось, что открылась стена Монастыря, вошел внутрь Старец, и вновь заключилась стена. Так я потерял его из вида. Сразу же вместе с Преподобным пропало все. На месте, где был город аскетов, располагался район, каким он был. Дикий густой кустарник, неухоженная роща. Монастырь из прекраснейшего и величественного, стал каким он был. Развалина с двумя-тремя ветхими келлиями, с полуразрушенными крышами и Собором, маленьким и запущенным: он казался как часовня, а не как монастырский Собор. Так как я пришел в Обитель просто, как поклонник, то после всего этого, сделал я поклоны и дал обещание Святому послужить ему от всего моего сердца".
     В то время жили в Святой Обители два-три старчикапо своеволию. Каждый имел келейку свою и пищу свою. Сами готовили, сами ели, сами распоряжались собой. Игуменом Священной Обители был блаженный Архимандрит отец Никодим, который жил в Лимне с сестрами своими, приходской священник. В Монастырь приходил часто и, после краткого пребывания, возвращался в свой приход в Лимне. О Старце своем Игумене отце Никодиме, отец Иаков говорил, что он был человек добродетельный, высоконравственный и очень милостивый. Он страдал в жизни своей и от болезней, поскольку у него был сахарный диабет, но, главное, от того, что он был гоним от людей, к сожалению, от Церкви.
     Итак, гонимый и выселенный с места, где служил Господу, он предал душу свою в руки Божии, Который сказал: "блаженни изгнаннии правды ради". "Несмотря на то, что Игумен и духовный мой отец не жил продолжительно в Монастыре по причине обязанностей его, - говорил отец Иаков, - я положил началом неизменное послушание, которое есть основа и фундамент монашеской жизни. Ничего не делал без разрешения Игумена. Обо всем испрашивал благословения его. Это не было так легко, ибо требовались многие трудные четырех - и пятичасовые переходы, чтобы спуститься в Лимну и взять благословение на разные дела, личные и Обители".
     Здесь сначала упомянем об одном чудесном случае, который произошел с ним в первые дни его монастырского пребывания. "От природы, - говорил Старец, - я не имел бороды на лице, лишь несколько волос редких, был редковолосый. Поскольку же, однако, мне нравился монах священнолепный с богатой бородой и усами, попросил я Панагию и Святого Давида, чтобы у меня выросла борода. Чудесным образом, через одну неделю отросла богатая борода и усы" (которые сохранялись до конца его жизни).
     "От начала полюбил я от всего моего сердца Святого Давида. Это великий Святой. Божественная ревность жила в моей душе поработать душой и телом для Святого во славу Божию," - часто подчеркивал Старец.
     Программа последований в Монастыре необходимо соблюдалась, а остальное время суток неустанно работал я внутри и вне Монастыря. Монастырь был разрушенный, покинутый со временем. Была редкость, если приходил поклонник. Только в праздник приходили со всей округи христиане на поклонение один раз в год. Я занимался мастеровыми работами по ремонту разрушенных зданий Обители и делал за строителя, плотника, рабочего, чтобы устроить несколько комнат для упокоения хотя бы одного поклонника. Невозделанные площади вокруг Монастыря вскопал, удобрил, хорошенько обработал, работая напряженно, там посадил я фасоль, нут, и прочее, чтобы не только иметь нам в Монастыре, но чтобы можно было давать милостыню беднякам. Бедность в ту пору была правилом.
     Так как Старец начал общежительную жизнь свою послушанием и пламенной ревностью в духовных и телесных делах, было естественно, что встретились трудности и искушения, которые имели такое напряжение и остроту, что для современного близорукого нашего разумения и немощной веры кажутся почти невероятными. Однако, так желает Бог, да испытываются Свои Его почти постоянно, на протяжении всей жизни. Это правило осуществлялось и в жизни Старца, который был пожизненный (добровольный и недобровольный) мученик.
     Поначалу воздвиг "искушающий" других отцов своевольников Обители, которые вместо того, чтобы радоваться, что молодой человек, столь послушный, полный ревности, любви и смирения пришел к ним, восстали против его прихода и делали все возможное, чтобы погасить ревность его и разочаровать, да уйдет он из Обители. Так много огорчали Старца эти отцы с первых шагов монашескойжизни, что конкретные соответствующие случаи, о которых нам рассказывал Старец, мы не приводим, чтобы не получилось вреда, вместо пользы.
     Что, однако, сильнее веры, смирения и любви? Сильнее добродетелей, которые имел Старец и которые с невероятной простотой открывал, прославляя Бога, Который даровал ему их.
     В испытании невероятной бедности разрушенного Монастыря противопоставил Старец добродетель поста и воздержания в такой степени, что воздерживался не просто от пищи, но и еще от воды.
     Господь его обогатил таким воздержанием, что он пил воду только по субботам и воскресениям. Забил в душе его "источник воды, текущей в жизнь вечную" и не нужна была ему вещественная вода. Христос был для него и пища, и вода, и одежда, и радость, и веселие.
     Келлия его была разрушенная, без стекол, с ветхими ставнями, которые не закрывались хорошо. В трудные зимы той поры, когда снега достигали метровой высоты, и холод был невыносим, топил Старец маленькую печь в оледенелой своей келлии. Но ветер приносил снег через щели ставней в комнату и образовывал белую дорожку на потолке.
     "Брал я, - говорил Старец, - лучину (потому что ни ламп, ни излишеств, ни лампад не было в келлии бедного Монастыря) и стихословил до утра всю Псалтирь. Так грелся я огнем, который грел и греет аскетов, и пустынников и столпников. Много для меня, - говорил он, - что имею крышу над головой; столпники ничего не имели. Если бы я был отшельником в пещере, разве бы я имел такие блага, какие имею в келлии, хотя и разрушенной? Этими мыслями я утешался".
     "Как-то, - рассказывал Старец, - заболел я тяжелым радикулитом. Сделал я тогда восемьдесят девять инъекций без малейшей пользы. Поскольку я видел, что человеческое было безсильно исцелить, призвал я Святого Давида прийти и исцелить меня, говоря ему:
     -Святче мой, приди, умоляю, помоги и исцели меня, но не приходи в своем образе, потому что я человек робкий и не выдержу видеть тебя, приди в образе одного из отцов Обители своей, того или того.
     В то время у нас гостил Святогорец, монах обители Святого Павла, Спиридон.
     Как только закончил я молитву, открылась дверь и вошел Святой в образе этого брата и говорит:
     -Что с тобой, отче Иакове?
     -Что со мной, отец Спиридон? Очень болит внутри, и не могу двигаться. Тогда говорит мне Преподобный:
     -Кто я? Отец Спиридон ли я? 3наешь, кто я, но не хочешь сказать имя мое. Пришел помочь тебе. Сядь, скажи мне, где болит.
     -Если бы мог, отец мой, сесть, давно бы поднялся, не могу двигаться, - я ответил ему.
     -Пришел помочь тебе я, - говорит Преподобный.
      И так сел я с помощью его, сел и Преподобный сзади меня и, прикоснувшись плечами своими к моим плечам, меня поддержал. Тогда я ощутил, как ко мне прикасается старческая спина Священника, я ощутил благодать священства. Тогда Преподобный меня перекрестил, где болело, в районе таза и в затылке, потому что я страдал от головных болей, и сразу все прошло. Ни болей, ни следов болезни, но только радость и веселие. Тут же Святой открыл дверь и вышел. Тогда начал я укорять самого себя за робость мою, что не положил ни одного поклона поблагодарить его. И запел тропарь его.
     Как-то, в одну из трудных зим, когда снег во дворе Монастыря оледенел, осторожно спускался я в церковь на Последование. Немного не доходя до храма поскользнулся, упал навзничь на замерзший снег и ударился позвоночником в районе таза. Должно быть позвонки мои имели переломы, потому что двадцать девять дней не мог я сделать ни малейшего движения. На двадцать девятый увидел Святых Безсребренников, которые пришли и меня исцелили. Итак, я мог снова продолжать служение мое".
     Чтобы показать лепоту души и богатство во Христе любви Отца, приведем один-два случая.
     Как-то, Игумен отец Никодим прислал письменный наказ послать рабочего, который был в Монастыре, дав ему поесть хлеба, в городок Лимну, чтобы тот взял определенное количество масла и принес его без промедления в Обитель. Взял отец Иаков письмо Игумена, пришел в храм, стал пред иконой Святого Давида, прочитал ему наказ Игумена и потом послал рабочего в Лимну. Когда рабочий спускался в Лимну, повстречался по дороге с Игуменом, шедшим по срочному делу в масленичную рощу Обители. В беседе Игумен показал, что не знает о наказе своем. Тогда рабочий возвратился в Монастырь ни с чем. Позднее прибыл в Монастырь Игумен. Отец Иаков выбежал ко входу встретить его, но Игумен ему запретил и строго сказал:
     -Что это? Как ты послал служащего в Лимну без моего благословения? Почему делаешь такие дела без благословения?
     Отец Иаков удивленно сказал ему:
     -Старец, я рабочего послал по письменной Вашей заповеди, ее прочитал и Святому Давиду. Если же считаешь, что подобает наказать меня, - как хочешь.
     -Где письмо? Покажи мне его, - ответил Игумен.
     Отец Иаков бежит в келлию свою, берет письмо Игумена, зажигает его спичкой, и оно горит в печке, чтобы не увидел Старец и не огорчился за свое поведение. Пришел, однако, за ним и Старец, задыхаясь, и говорит:
     -Что за бумага горит там?
     -Ничего, Старец, некую неценную бумагу сжигаю, прости меня, потому что ты прав, - ответил он.
     Тогда он увидел, что Старец смягчился, улыбнулся и, не сказав ни слова, ушел из келлии..
     "Или он это сделал, чтобы испытать меня, если бы я стал оправдываться, или действительно забыл, потому что у него был диабет. Бог знает: я его совсем не огорчил", - говорил отец Иаков.
     И второй случай: один из старых отцов недолюбливал его. Отец же Иаков с любовью служил ему и, даже приходя в келлию его, приносил и тарелку со своей едой, сам пребывая в посте, но его утешал. Искуситель ожесточил душу этого брата, и никогда он доброго слова не сказал отцу Иакову. И даже в день Воскресения не ели они вместе, но поодиночке. "Я, - говорил Старец, - не мог в такой день есть один, и просил рабочего, который жил в Монастыре, поесть хлеба вместе:
     -Иди, чадо, поедим вместе. Давай похристосуемся пасхальным яйцом!"
     Тот брат имел трагический конец. Когда он зажигал обогреватель в своей келлии, огонь охватил одежду его, и он страдал весь обожженный. Жил несколько дней в агонии и умер. Отец Иаков служил ему с самопожертвованием, потому что состояние его было жалостное, а врачебная помощь в те годы и не могла подразумеваться. В другом месте мы приведем сведения Старца о душе этого брата.
     Искуситель, видя, что в бранях через других Старец выходил более опытным и испытанным, напал на него также сильно, как он искушал многих других богоносных отцов отшельнической жизни. Предоставим рассказать об этом Старцу.
     "Ремонтировал я комнаты Обители. Как-то днем, около полудня, поскольку я устал, прилег на некоей маленькой кровати комнаты, в которой я ремонтировал потолок, отдохнуть немножко. Вдруг открылась дверь и стремительно вошел солдат в старых гетрах, он имел только один глаз во лбу и дико кричал:
     -Итак, ты здесь? Сейчас увидишь, что тебе будет.
     И вместе с ним вошли, приблизительно, восемнадцать демонов в различных образах: людей, обезьян и тому подобное. Набросились на меня и начали бить и мучить. Я постарался сотворить крестное знамение, но трое из них держали мои руки, а один разгибал пальцы, так что я не мог изобразить тремя пальцами знамение Честного Креста.
     Удары и мучения, которые я перенес, неописуемы, изо рта и из носа текла кровь, губы распухли, борода и волосы выщипаны, ряса моя разорвана и панталоны спущены, потому что даже и тайные места мои Бог позволил мучить. Пальцы мои вывихнуты, плечо мое почти выставлено, уши мои слышат полные гнева слова их. Один говорит мне:
     -Видишь ли меня? Я тот, кто берет тебя за горло и не дает чисто читать.
     Другой:
     -Я тот, кто делает тебе то-то и то-то, и тому подобное.
     Каждый мне сообщил об искушениях, которые мне производил. В некоторый момент, наконец, смог я освободить руку и перекрестился. Тогда демоны немедленно прыгнули через окно и убежали, оставив меня полумертвым. Подобрал я одежды, спустился, как мог, вниз на кухню, где была одна бабушка - поклонница. Как только меня увидала, ужаснулась.
     -Не поднимешься ли, бабушка, наверх мне помочь? Демоны меня избили до полусмерти, - ей оказал я.
     -Я слышала, отче Иакове, удары и шум, но думала, что работал и ударял ты, - оказала та.
     Все эти столь болезненные и великие искушения показывают, с другой стороны, и ту силу, какую дал ГосподьСтарцу их выдержать, и ту мученическую и исповедническую благодать, каковой его обогатил.
     "Я старался, - говорил Старец, - втайне подвизаться, ожидал, когда стемнеет, и когда отцы молчали по келлиям своим, тогда открывал я заднюю дверку Обители и среди ночи направлялся к пещере Святого. В густой темноте не видел я, куда продвигаться, пока не призывал Святого помочь мне:
     -Ты, Святче мой, защитниче мой, помоги мне добраться до твоей пещеры.
     Одна звездочка тогда спускалась с неба и освещала тропинку впереди. Таким образом, я видел и добирался до пещеры Святого. Там много раз - говорю вам это духом - меня ожидал Святой Старец живой и говорил мне:
     -Садись, отдохни.
     Я, по благоговению, ожидал, когда уйдет из пещеры Святой и затем совершал всенощное моление ко Господу. Перед рассветом заканчивал и выходил из пещеры. Та звездочка спускалась снова и освещала путь мой, пока не возвращусь в Монастырь. Приходил и бил в колокол, потому что был час утреннего Последования. Отцы, не зная, где я был всю ночь, говорили: "Проснулся отец Иаков", - и спускались в церковь.
     Однажды пришел Игумен в Монастырь и сказал:
     -Отец Иаков, умойся, вымой голову и причешись, так как мы будем спускаться в г. Халкис.
     Я, не поняв слова, послушался его заповеди. Мы спустились в Халкис и пришли в Священную Митрополию. Митрополитом тогда был блаженнейший Григорий, человек святой, священнолепный, милостивый, бедный, любящий монахов. Нас принял с отеческой любезностью и там мне объявили, что меня определили к великому сану священства. Я никогда в жизни не думал о сане, не воображал в мыслях, что я достоин такой чести. Согласилсятолько за послушание Старцу и по уважению и святому тому Епископу. Так, 18 декабря 1952 года рукоположил меня Архиерей в иеродиакона и на следующий день, 19-го, в иеромонаха. Он дал мне, как дар и охранение, одну маленькую икону Панагии, говоря:
     -Возьми эту икону Панагии, отче Иакове, да защитит она тебя в пустыни, там наверху, где ты находишься.
     Иконочка эта у меня висит всегда над кроватью все эти годы. Святой Архиерей продолжал:
     -Там, чадо, берегись и от мужеских и от женских.
     И видя меня огорчившегося от услышанных слов его, добавил:
     -У нас, отче Иакове, здесь в мире много искушений, часто их имеем по необходимости. В то время как ты там, наверху, в пустыне будешь иметь редкие искушения, но очень ядовитые.
     Через несколько дней получил я письменное разрешение быть духовным отцом. Таким образом, мог я исповедовать христиан.