"Начинающему иерейскую жизнь в Монастыре, - говорил Старец, - по типикону ежедневных Иерейских Последований положено и совершение каждодневной Божественной Литургии. Рано - "утро глубоко"- начинаем мы Последование и до рассвета успеваем заканчивать Божественную Литургию. Так, приобщаясь ежедневно Пречистых Таинств, я ощущал такую силу в себе, что был как лев. Такой божественный огонь имела душа моя, что весь день ни ел, ни пил, ни жару, ни холод не чувствовал. С утра до вечера без устали работал.
     Еще в полдень летом, когда все отцы молчали по келлиям своим, ища некоторой прохлады, я таскал жирную землю и удобрял сады, которые возделывал вне Обители.
     Однажды пришел Игумен, отец Никодим, в Монастырь и, увидев меня работающего по полудни, говорит мне:
     -Ступай, отец Иаков, и ты в келлию отдохнуть. Не работай в самую жару.
     И чтобы испытать меня, говорит:
     -Закрою тебя на ключ в твоей келлии, чтобы вынудить тебя сидеть.
     Тогда говорю ему:
     -Выпрыгну из окна, отче.
     -Правда ли, - говорит Старец, - если бы я закрыл тебя, то ты выпрыгнул бы из окна?
     -Конечно нет, отче, говорю ему. Но так сказал, потому что имею ревность поработать для Святого. Я не устаю, на меня не действует жара, не хочу терять время на отдых.
     Священная Митрополия по причине недостатка священников возложила иерейское обслуживание деревень и селений горного района вокруг на Монастырь. "Поочередно служил я многие годы во всех окрестностях и вообще ходил на "требы", крестины, свадьбы, похороны и т.д."
     Люди в деревнях, не имея священника, годами без службы, без исповеди, без причастия, были "яко овцы, не имущие пастыря". Сельские церкви запущены, а ветхие часовни, которые были слабостью Старца (т.е. особой любовью), в основном, почти заброшены. Так, кроме восстановления хозяйства Обители Преп. Давида, ревность Старца о одушевленных и неодушевленных домах Божиих, как огонь распространилась во всем окрестном районе, не для того, чтобы сжигать и опустошать, но чтобы согревать, светить, восстанавливать, оживлять всех и вся. Благотворное воздействие любвеобильного сердца Старца восприняла и природа.
     "Когда я пришел в Монастырь, - рассказывал Старец, - из-за давнишнего пожара горы вокруг были голые и осталось лишь немного сосен и елей, уцелевших от пожара, весьма редких. Потому, когда шел на различные службы, то брал в карман семена от сосновых шишек и их рассеивал во всей окрестной местности."
     Так, мало-помалу, благодаря такой необычайной заботливости, а, главное, молитве его, лес вновь ожил, выросли сосенки и окрестные горы поросли ароматными соснами.
     "Я творил особую молитву, - говорил Старец, - чтобы лес сохранился, главным образом, от пожаров, имеющих причину и зависть диавола, который использует свои органы, чтобы уничтожать леса".
     Это способствовало, кроме всего, и экономическому преуспеянию жителей окрестных деревень, которые собирают смолу и в меру рубят деревья.
     "Все то время пешком или на животных, после того как извещал заранее, шел я в деревни после обеда в субботу, утром служил Литургию и возвращался в Монастырь."
     Старец имел досточудную ревность стараться подражать различным аскетическим подвигам Святых, о которых читал в синаксарях. Так, читая житие Святого Даниила Столпника, он увидел, что Святой воздерживался в естественных своих надобностях многие дни, по причине многих поклонников, которые его окружали днем и ночью, чтобы посоветоваться и получить благословение его. Удивляясь чрезвычайному (сверхчеловеческому) подвигу Святого, Старец возревновал ему доброй ревностью.
     "Так, от того часа, как уходил из Монастыря, чтобы идти служить в различные селения, я воздерживался в естественных своих нуждах до того, как вновь возвращался в Святую Обитель. Останавливался, конечно, в различных домах благочестивых людей вечером в субботу. В деревнях той поры долго не было собственности, и окрестные угодия служили всем людям. Но если бы даже и была, нужнобыло быть очень внимательным, потому что Освященным (иеромонахам) все может повредить. Так подражая подвижникам, принуждал я самого себя к этому делу".
     Чтобы показать трезвение Старца о сохранении чистоты своего сердца, достаточно сообщить, что при крещении стольких детишек в окрестном районе, он никогда не видел в продолжении всего Таинства обнаженного тела их. "Всех крестил с закрытыми глазами; и пострижение волос и помазание Святым Миром совершал с закрытыми глазами. Предостерегался, чтобы не запечатлелось в моей памяти голое тело, даже и младенческое".
     Много раз, по благословенному обычаю того времени, Старец ходил со Святой Главой преп. Давида в различные деревушки окрестной местности по приглашению жителей, да получат благословение. Это было очень трудно и утомительно для молчаливого Отца. Но когда благополучно оканчивалось путешествие и Старец возвращался в Святую Обитель, его много раз воочию встречал Святой Давид, вознаграждая труд его.
     Говорил Старец: "Как-то возвращаясь со Святой Главой, меня застала ночь вне Обители. Приближаясь, видел лучезарный свет около Монастыря, освещающий местность и тропу, по которой шел. Как только прибыл в Монастырь и вошел в церковь, вижу, что справа меня ожидает, стоя, некий старец. После возложения на место Святой Главы и поклонения иконам иконостаса искал его, чтобы приветствовать, полагая, что это был некто из отцов Обители, но тот стал невидимым. Это был преп. Давид, который ожидал меня живой, как он есть".
     В своем ревновании о богослужении Старец, убедившись в великой бедности и лишениях различных храмов и часовен района, принял на себя заботу ревностно и жертвенно, используя каждый обол, который посылал ему Бог, снабжать храмы необходимыми богослужебными сосудами, утварью. И сподобился, как он об этом открывал, благодаря личным заботам увидеть все церкви устроенными, снабженными, не нуждающимися. Еще и о масле, которое нужно было для лампад их заботился и его предоставлял от Обители.
     Приведем здесь следующее чудесное событие, как поведал о том Старец: "Поскольку масла в Монастыре было немного, а церквей в районе, которым мы в большинстве помогали, много и они бедные, то призвал я Панагию (так греки называют Пресвятую Богородицу нашу), и Святого Давида, еще и Святого Пророка Илию, да помогут нам, чтобы не оскудевало масло наше, но чтобы хватало и для других. И вот спускаюсь после молитвы в склад масла, смотрю на сосуд с маслом и вижу, что дрожит крышка его, и что масло переливается через края и уже разлилось вокруг. Сначала я думал, что это попала внутрь мышь, которая стараясь выбраться, двигала крышку и пролила масло. Сказал, конечно, в себе: "Что мне делать с таким маслом, если попала туда мышь? Ни для еды не пойдет, ни для лампад. И, опять, как попала внутрь мышь, когда крышка на месте?" Итак, открыл я крышку и удостоверился, что не только мышь не попала внутрь, но что масло, чудесным образом, струилось из сосуда и разливалось кругом. Чудо это случилось потому, что мы обезпечивали маслом все храмы и часовни вокруг в их нуждах, и еще из-за милости, которую мы давали бедным.
     Милосердие унаследовал Старец от матери своей. Освобождал он руки свои, и Бог вновь исполнял их гораздо более, и снова то же самое, и вновь в ответ милость Божия еще более великая.
     Удивлял Старец величием сей добродетели и богатством милости Божией.
     Заслуживает внимания такой характерный случай. Как-то служил он в одной деревне района и после того, какокончил Божественную Литургию, возвращался на животном в Монастырь, имея в кармане всего навсего десять-двадцать драхм. По дороге видит старуху, сидящую у домика под деревом, промокшую, покрытую мешком и дрожащую от холода. С трудом слез он с животного, потому что был после операции, и приблизился к ней утешить ее. Это было, говорил, обязанностью его.
     После того, как наставил сына ее и невестку об отношении их к старой матери, говорит ей:
     -Возьми, бабушка, эти двадцать драхм, купи себе немного сахара, сделай горячее питье. Другого не имею, что дать тебе.
     Утешил ее, сел на животное и продолжил свой путь в Обитель. Чуть выше встречает его знакомая бабушка и говорит:
     -Отец Иаков, возьми эти деньги, потому что отпеваешь (поминаешь) старика моего, возьми и яйца эти.
     И дала ему около 200 драхм и достаточно яиц.
     -Бабушка, - говорит он ей, - старика твоего поминаю, а денег не хочу. И яйца и куры у нас есть в Монастыре, удержи для себя.
     -Нет, отец, не обижай меня так грубо, - ему отвечает бабушка.
     И так он был вынужден все взять. У Обители его поджидал некий старец из ближайшей деревни, больной, и говорит ему:
      -Отец Иаков, если имеешь, дай мне сто драхм, сходить к врачу, и когда будут, отдам.
     Ему говорит тогда Старец:
     -Возьми, дедушка, эти двести драхм на врача и на лекарства, и не хочу, чтобы ты их возвратил мне.
     Вошел в Обитель и снова без единой драхмы в руке. Вскоре подходят поклонники и ему говорят:
     -Возьми, отец, этот конверт, чтобы совершить о нассорокоуст, и дают ему 20 тысяч драхм.
     Говорит им Старец:
     -Сорокоуст буду служить, деньги, однако, не хочу.
     Они упросили его принять. На эти деньги купили подсвечник для Обители; жили экономно, и тратились, когда требовалось.
     "Каждый месяц, - говорил Старец, - были семьи, которые нуждались, и я помогал им продуктами и деньгами. Одно даю, а Бог десять мне дает. Едва подумаю, чтобы дать, сразу ответ Божий дает мне множество".
     Потому говорил назидательно: "Давай, давай, и Бог воздаст тебе". Старец служил ближним своим, делая милость материально и духовно, сам пребывая в чрезвычайных аскетических подвигах.
     Здоровье его до возраста, приблизительно, пятидесяти пяти лет было железное, несмотря на слабое телосложение. Однако наступило время, в которое попустил Бог прийти многим и мучительным болезням. Старец говорил определенно: "Получил Сатана позволение искушать тело мое".
     Демон в одной одержимой сказал, что отец его, сатана, получил позволение искушать тело его и показал ему страдания, о которых знал только сам Старец.
     "Никто из человеков никогда не видел меня обнаженного, кроме матери моей, когда был ребенком. Бог попустил меня увидеть врачам и санитарам и оперировать многократно. Не хотел, поначалу, идти к врачу, считая стыдом, если увидят тело мое, тело иерея.
     Старец мой, отец Никодим, как-то раз сказал мне:
     -Ступай, чадо мое, к врачу, потому что Бог попустит тебе впасть в тяжелую болезнь, так как имеешь гордость и не хочешь обследоваться.
     -Отче, - ему говорю, - что есть гордость? Я стыжусь обнажиться.
     Однако, когда меня схватили сильные и невыносимые боли, спустили меня на животном в Лимну, а затем положили в больницу г. Халкиды. Там меня обследовал хирург и велел срочно оперироваться. Когда я так страдал и находился в тяжелом состоянии, призвал Святого Давида, говоря:
     -Святче мой, Давиде, тебя прошу скоро, через десять минут, будь здесь, помоги мне. Как придешь, зайди к Прокопию, возьми с собой и Святого Иоанна Русского, и идите помогите мне сейчас, так как я в опасности.
     Не прошло и нескольких минут, как молился я мысленно, открывается дверь и входит белобородый Старец с посохом в руке, сопровождаемый юношей лет тридцати в рясе. Приблизились ко мне и приветствовали меня:
     -Как дела, отче Иакове? Знаешь ли, кто мы?
     -Как дела, отцы мои, - болею. Не знаю вас. Кто вы?
     -Я - Старец Давид и здесь Иоанн Исповедник, - сказал он, обращаясь к юноше, который сделал знак согласия и поклонился Святому Давиду, как старшему и иерею.
      -Не бойся, - сказал мне Преп. Давид, - мы пришли, чтобы помочь тебе.
     "Видел, - говорил Старец, - лоб Святого Давида, что был потным: настолько быстро пришел Святой помочь мне! Обращаюсь тогда и говорю Старцу моему, отцу Никодиму, который был возле меня:
     -Отче, здесь Святой Давид и Святой Иоанн Русский.
     Наклоняется Старец мой к уху и говорит мне:
     -Что такое говоришь ты? О каком Святом Давиде мне говоришь? Не говори о таких вещах, дабы не услышали окружающие нас и не сказали, что отец Иаков "спятил".
     "Когда я выслушал Старца моего, то понял, что он не видел ничего и замолчал. В то время как меня везли в хирургическую, я увидел, как Святой Давид открывает дверь хирургической своим посохом и входит внутрь вместе соСвятым Иоанном Русским. Их я увидел стоящих возле меня у хирургического стола. После наркоза не помнил ничего, потому что заснул. Хирург боролся с моим трудным состоянием и вынужден был сделать мне три операции сразу: аппендицита, который прорвался, грыжи и в некоторых других нижних местах тела моего. Так, с помощью Святых и великодушных усилий доброго хирурга был я спасен. Я говорил с тех пор часто: "Очень хороший хирург меня спас." Однако, о чудо, видел Святого Иоанна Русского, который мне оказал: "Слушай, отец мой, говори о хирурге, что он хороший врач и добрый человек. Однако, сколько ни хорош врач, лезвие его не могло тебя вылечить. Мне, преподобному Иоанну Русскому, повелено со Святым Давидом исцелить тебя. Тебе должно было сегодня уйти, но я оставил тебя до завтра." Так с этой отсрочкой и живу еще, говорил Старец, до этого "завтра", как сказал Святой".
     Позднее появились расширения вен на обеих ногах Старца, и он был вынужден сделать операцию в Афинах. Но они (расширения вен) опять образовались, и состояние было несносным. Так сильно страдал он ногами своими, что требовались неимоверные терпеливость и душевная сила, чтоб хотя бы только стоять. Однако, никогда он не опускал Иерейские Последования и Божественную Литургию, несмотря на наставления врачей избегать прямостояния.
     "Когда вечерами от вседневного напряжения боли были несносными и всякая человеческая помощь безсильна, - говорил Старец, - приходили Добрая моя Панагия (Богородица) со Святым Давидом и накладывали мне лекарство на ноги и боли проходили на несколько часов. Утром же начинались снова".
     Старец очень страдал также по причине трещин кишки, которые в определенные моменты причиняли непереносимые боли. "Однако, что мне было делать, с терпением переносил и это испытание", - говорил Старец.
     Также и мучительные головокружения изнуряли в последние годы Старца, которые случались по причине шейного синдрома, которым болел.
     "Не смел, - говорил он, - повернуть головы моей в сторону, чтобы не потерять мир (людей). По необходимости я держал ее в одном положении, да к тому же в продолжение нескончаемых часов исповеди, так что возникали острые боли в шее. Но это был и некий подвиг, так как я не поворачивал головы своей, чтобы не видеть лицо исповедуемого, и все время терпеливо держал ее опущенной, в одном положении."
     Испытание немощами не оставило не тронутой ни пищеварительную систему Старца, потому что он страдал от спазм желудка, который изнурял его кишечными болями и метеоризмом. Ни мочеобразовательной системы, которая не осталась непричастной. Во время урологического вмешательства некий помощник врача (мед. брат) по невнимательности, скорее же по действию "искусителя", вставил уро-катетор большей величины, чем по правилам. Это вызвало боль и новые проблемы. По этим причинам весьма малый отдых Старца ночью, и тот прерывался почти каждый час от мучения болезненного мочеиспускания.
     Однако, последнее испытание, которое привело, наконец, Старца в другую жизнь, была болезнь сердца.
     Он говорил: "У меня с сердцем не было никакой проблемы, но один "искуситель", которого я изгнал, стал причиной того, что я почувствовал боль, как будто нож пронзает мою грудь. И понял я, что сердце мое с того момента серьезно заболело".
     Так он был вынужден, чтобы ему был установлен донорский аппарат. Конечно, он подвергся дважды хирургическому вмешательству, причем второй раз без наркоза, так как первое было неудачным. Аппарат был установлен, но у правой подмышечной впадины, так что и крестное знамение совершал, страдая от боли, подобно и поднимая Евангелие.
     Ишемия миокарда Старца была очень тяжелой, ибо несмотря на лекарственный курс лечения и очередные и внеочередные помещения его в Афинский Госпиталь для стационарного лечения, состояние становилось все хуже. Холод, как и жара, усиливали боль в груди, сопровождаемую холодным потом и упадком сил.
     Однако, ревность Старца и любовь его к Богу и творениям Его укрепляли многострадальное оное тело, и до последнего своего часа "упрямым терпением" и "упорным мужеством", как он говорил, с улыбкой на устах и любовью непрестанно служил, буквально расплавлял, просвещая и согревая, и исцеляя души и тела, возливая "масло и вино", как близкий ученик "Врача душ и телес наших".
     Подвижник отец Иаков, кроткий и смиренный, в последние годы просвещенный Святым Духом, стал учителем с простым и медоточивым словом. Те, кто знали его, считали большим счастьем слушать то, что он говорит, иногда повествуя о случаях своей жизни детского и юношеского возраста, или о семейной своей жизни, иногда поведая "чудеса многолюбимого им Святого Давида, или, когда рассказывал различные духовные рассказы, которыми давал параллельно ответы на вопросы конкретных слушателей его по дару прозорливости, который имел.
     Этот дар, подтверждают безчисленные случаи от личного общения со Старцем духовных его чад и многих поклонников. Все они изумлялись, когда при первой встрече со Старцем, он называл их и детей их по имени и начинал напрямую тактично беседовать о волнующих их проблемах, давая решения и чудесные советы. Другим открывал скрытые страсти и грехи способом, внешне шутливом, но колким. В рассказе своем бывал он очень радостным. Говорил с детской простотой, и радость, которую он излучал вокруг, была столь великая и столь воскрешающая, что люди, сидящие и стоящие, просили Старца не кончать беседу, считая за великое благословение находиться рядом с ним, видеть и слушать его.
     Много раз, после окончания Божественной Литургии, путь в двадцать метров от Храма до трапезной, где выпивал два-три глотка кофе, Старец совершал за час-полтора, пробираясь, окруженный буквально безчисленным множеством народа всякого возраста.
     Несмотря на утомление его после многочасового Последования и Божественной Литургии, с улыбкой всех их успокаивал, для всех имел слово утешения. Выдерживал прямостояние на дворе Обители, до того как ему удавалось добраться до своего стула в трапезной.
     Какая телесная боль скрывалась под улыбкой Старца и какое терпение! Многие поклонники, которые не знали состояние его здоровья, радовались о нем, что видели его столь хорошим. Все делания его были в тайне.
     За отеческой любовью и райской сладостью его образа скрывался аскет (подвижник), который был добровольно распинаем постоянно, как говорит тропарь: "Не пожалел самого себя глиняного сосуда, преподобне отче, но из меди выковал сего, мучениями, и благопотребным сего сотворил Владыке Христу".
     И таким образом, наполнился в последние годы, неизвестный до сих пор многим, Монастырь Преподобного Давида поклонниками со всей Греции и из-за границы. Множество людей всех классов, от неграмотных до преподавателей Университета и от видных судей и политиков до пастухов и дровосеков, монахов и клириков всякой степени, в лице Старца видели человека Божия, который снимал имусталость, облегчал и воодушевлял, дарил им надежды и радость, одним словом, их успокаивал.
     Достойно чудесной жизни было и преподобническое успение его. Он знал наперед смерть свою, поэтому и попросил агиорита Иеродиакона, которого исповедал утром, остаться до обеда, чтобы "одеть" его. В последний день земной своей жизни он был особенно радостным.
     Утром 21-го ноября, в праздник Введения Богородицы, пел, как всегда от всей души, всем сердцем, в одноименной часовне Обители. Часа в четыре по полудни, во время исповеди и тогда как его ожидал, чтобы возвратиться в Монастырь, брат Обители, который в тот день был рукоположен в Иеродиакона, в епитрахили своей на шее - в той епитрахили, которая нас столько раз ободряла, услаждала, освобождала от стольких тяжестей - взлетел он как непорочный голубь, сопровождаемый Святыми сердца своего, Святым Давидом, Святым Иоанном Русским, Святим Харалампием и, Господь знает, сколькими еще подобными ему подвижниками и преподобными. Предстоя пред Жертвенным Агнцем, сладчайшим своим Иисусом, одной и единственной любовью своей, чтобы молиться за всех нас непрестанно.
     Ушел из этого мира, где никогда не отдыхал, на вечный покой. Ушел во время великого таинства прощения и милости.
     Те, которые присутствовали на последовании исхода его сознавали, что "днесь благодать Святого Духа нас собра". Жили не столько печалью человеческого разлучения, сколько уверенностью и радостью Воскресения. Мы были уверены, что имеем утешителя пред Господом, преподобного Старца, отца Иакова, который молится день и ночь за всех нас. Но, отче, ты, который нам явил своей жизнью дары Святого Духа, ты, который нас возлюбил, не преставай молиться за отцов Священной Обители твоей, за нас, духовных твоих чад, за каждую душу христианина, который подвизается добрым подвигом во Христе. Аминь!