Вопрос: Отец Алексий, Вы имели благословение знать Старца с юношеского возраста, получить монашеский образ из его рук и быть послушником его. Вы имели и особую честь, по молитвам Отца, удостоиться священства. Итак, просим Вас, рассказать для общей пользы все, что неизгладимо запечатлелось в памяти Вашей от общения соСтарцем, из опыта Вашего за все эти годы до преподобной его кончины и до сегодняшнего дня.
     О. Алексий: Мое общение со Старцем является для меня, воистину, очень великим благословением. Настолько великим, что не находится слов благодарить Святаго Бога, Который дал мне такой великий дар - такого великого человека в Старца, духовника и руководителя духовной жизни.
     Блаженнейший, и незабвенный и святой Старец, хотя и был столь великим, вошел в мою жизнь со многим смирением. Не выказывал надо мной власти, не желал накладывать на меня своего. Абсолютно уважал мою свободу, так чтобы я независимо сделал личный выбор. В то время, как я часто, как мирянин, приходил в Монастырь, в беседах, которые у нас были, он никогда не говорил мне о монашестве, несмотря на то, что я выражал стремление к монашеской жизни. Не делал ни малейшего усилия к моему обращению или предложения остаться в Монастыре. Напротив, видя прозорливым своим оком, он подчеркивал: "Чадо, нужно хорошенько обдумать эти вещи. Нужно много молиться, чтобы просветил Бог" и так далее. Это, конечно, очень полезно для тех, кто желает монашеского жития, поэтому не следует увлекаться временным энтузиазмом, но в душе должно быть нечто глубокое, должен быть зов Божий. Это хорошо знал Старец, потому ни на меня, ни на кого другого не старался влиять. Напротив, многих сдерживал, чтобы посвящение их явилось результатом молитвы, результатом, во-первых, свободы их, а, во-вторых, воли Божией, а не собственной их привременной воли. Это уважение Старца к свободе моей оставило неизгладимый отпечаток в моей душе. Чувства, которые я ощущал в первую, да и в последующие исповеди были, действительно, потрясающие.
     И ранее, конечно, по благодати Божией у меня был духовник, и был опыт исповеди. Тем не менее, поскольку я узнал святость Отца, я был встревожен, так как помысел говорил мне, что Старец, как святой человек, будет очень строг, как недосягаемый и отчужденный от людей. И так, после того, как имея этот ошибочный образ, исповедался, я удостоверился, насколько мог этот человек меня понять, снизойти к моей греховности, конечно, и не хваля грехи мои, и в то же время, выделил зло и научил, как следует молиться против сетей диавола; одновременно единственным и неповторимым способом, со многою любовью показал мне скверное положение мое, насколько низка была моя духовная жизнь. В конце исповеди я ожидал, что он на меня наложит епитимию и правила, но не только это не случилось, но, подчеркивая некоторые вещи, меня отпустил настолько облегченным, настолько успокоенным, с таким духовным багажом, что те чувства будут жить во мне незабываемо. Тот же самый опыт повторялся, как я сказал, в каждой исповеди, какой бы груз страстей и помыслов ни был, ничего не оставалось, когда ты проходил через его епитрахиль. В этом месте я хочу отметить характерную брань послушника против своих старцев. Встретился и я с этим великим искушением: помыслами совершенно несправедливыми и необоснованными. Помню, как мне помог Старец преодолеть это состояние. С великодушием и рассудительностью помог преодолеть он это искушение, которое есть одна из самых трудных сторон монашеской жизни. И так, рассудительность, сладость, благородство и кротость украшали его отношения со всеми. Я лично хотел бы немного строгости, чтобы, хотя немного, смирился эгоизм мой, но Старец, косвенным способом дал гонять, что следует делать: постарался пробудить любочестие наше. И, поскольку мы, Ромеи, имеем любочестие, но только не всегда им пользуемся, то с радостью исполняли его заповеди. И еще, когда он хотел сказать новость, с какой тактичностью ее говорил!
     Вспоминаю, как он сообщил мне о смерти отца моего по плоти, который был болен раком, и мы ожидали кончины его. Когда об этом узнал Старец, я еще не был извещен, он взял меня в церковь пред икону Преподобного Давида и мне сказал:
     -Дитя мое, ты пришел сюда к Святому Давиду. На него имей надежду. Он будет тебе опора и помощь твоя. Вслед за тем он сообщил мне о кончине отца моего, а перед тем обнял и поцеловал меня. Благодать Святого и такое обращение Старца мне помогли не только пережить горесть, но я воспринял это как радостное событие, несмотря на то, что как человек я огорчился. Верю, что эти дары Старца до некоторого момента были естественные, но с тех пор и далее были чисто Святодуховны.
     Вопрос: Отец Алексий, я бы хотел, чтобы Вы сообщили насколько возможно больше о внутренней духовной жизни Старца, хотя эта жизнь в каждом человеке и, особенно, в Святых является тайной. Некоторые отражения света, который существовал в Старце, замечался всеми нами, кто его более или менее знал. Вы так близко жили с ним эти годы, и мы уверены, что Вы ощутили то, что открыл Вам Бог из внутреннего духовного делания Отца. Пожалуйста, расскажите нам об этой великой теме.
     О. Алексей: Без смиреннословия считаю самого себя очень бедным и малым, чтобы постигнуть эти волны темным моим умом и зараженным моим сердцем. Однако, эти отражения, как Вы сказали, иногда приближаются к тебе и просвещают тебя. И так, я видел, что душа Старца была полна милости. Он никогда не накладывал строгих канонов и епитимьи. Это не означает, что он не уважал Священных канонов так же, как и другое. Однако, он имел такую любовь в душе и, видя сколько сегодня эгоизма в людях, использовал самое великое лекарство - любовь, для лечения великих наших грехов. Этот исключительный плод и благодать Святого Духа жили постоянно в сердце Старца.
     Имея любовь, он имел все и вся. Использовал, конечно, и "скальпель", когда требовалось, но с такой осторожностью, что я не понимал, что происходила операция, думал, что он тебя гладил, исцеление, однако, происходило независимо от того, оставался ли я неисцеленным и неисправленным, несмотря на то, что оно происходило от рук такого освященного целителя. Однако, не теряю надежды, так как знаю, что сейчас Старец непрестанно молится за нас. Другим богатством является смирение этого человека. Очень часто говорил Старец "земля и прах еси", и в то верил искренно. И то именно, что он очень часто говорил эту фразу, и та естественность, с которой он излагал чудесные события, случавшиеся с ним самим, как будто не он их переживал, но некое другое лицо, выявляют, что он не смиреннословил, но был по существу смиренный.
     Духовная жизнь, которою он жил, была какая-то очень физиологическая. Как мы беседуем о чем-то обычном, так и он говорил о духовных опытах и видениях, которые у него были. Слово его было просто и смиренно, потому и давало результат. Было "живое и действенное".
     Люди, слушая его, потрясались и каялись. Постоянно Старец открывал малейшие духовные опыты, насколько могли мы понести. Не словами он убеждал подражанию строгой аскетической своей жизни. Сама жизнь его была призыв к нашему любочестию и образ для подражания. Действительно, этот человек был в жизни нашей великое благословение, но и великая ответственность.
     Вопрос: отец Алексий, Монастырь Ваш является, кроме общежития, и великим местом поклонения. Среди этого наплыва людей, среди этих забот, которые Вас занимают почти сутки, что об этом мыслил Старец, и как сейчас Вы следуете его примеру, как в отношении служенияближнему, так и в отношении охранения монаха?
     О. Алексей: Вначале и я очень затруднялся в этом вопросе. Мои размышления по этому вопросу прошли много стадий, и сейчас я пришел к заключению, которое, по крайней мере, меня успокаивает.
     Несомненно, ничего не бывает в нашей жизни без воли Божией; либо именно по благоволению Божию, либо по попущению. То, что сюда приходит столько народа означает, что это происходит, по крайне мере, по попущению. Говорил Старец: "Почему приходит столько людей сюда, ведь их никто не звал? Верим, что приходят они, так как их хочет Святой Давид. Стало быть, приходят по благоволению Божию. Если же их желает Святой Давид, то как мы, послушники Святого, могли бы иметь иное мнение?"
     Таким образом, сюда мы призываемся благодатию Божией держать равновесие между молчанием, без которого не бывает внутренней духовной жизни, ни Церкви - и этим современным миссионерством, к которому призывается служить сегодня монашество и всегда, конечно, существовало в традиции Церкви. Это взаимодействие является, по истине, трудным и может успешно осуществляться только при послушании и смирении. Так, мы видим Старца, что он нес всю тяжесть мира и не только внешне, занятостью, но и действительную тяжесть большинства из приходящих. Он нес личный крест каждого, как духовник, и как руководитель душ их. Верим, что именно терпение Старца в этой программе, которую Святой Давид в конце концов узаконивает в Монастыре своем в отношении потока людей и последующего миссионерства, оно, именно, освятило Старца, и это есть то, что освятит и нас, насколько пойдем мы по этим стопам. Итак, трезвение и общая просфора (приношение) идут вместе в Церкви. Пример: многие из богоносных Отцов, которых призвала Церковь из Пустыни пасти народ. Они подвизались в этом служении, сохраняя Пустыню и молчание в сердцах своих.
     Все, что говорим, не означает того, что мы отвергаем пустынническую жизнь. Да не будет! Ни других способов монашества. Всему нужно и необходимо быть в Церкви. Но мы пытаемся дать ответ для такого типа аскезы в Монастыре, который одновременно является и Местом поклонения. Отмечая мученическую жизнь этого способа, в котором, если сознательно терпит человек, приобретает благодать Божию и любовь, а ими все и вся. Наконец, люди, приходящие в этот Монастырь и приобретающие пользу от такого способа жизни, считают Монастырь своим, любят его, как дом свой, а это не малая вещь.
     Заканчивая нашу беседу, скажем, что Старец пришел в этот Монастырь для того, чтобы выйти из мира, однако, Бог привел его, в конечном счете, в центр мира. Он послушался воли Божией и достиг смирением и послушанием того, что не только не повредился от мира, но да явится сам благословенье миру.
     Вопрос: Благодарим, отец Алексий за все, что Вы нам сообщили , и заканчивая беседу нашу, просим, расскажите нам, пожалуйста, о периоде после кончины Старца.
     О. Алексей: Все мы, и я лично, чувствуем присутствие Старца в Монастыре "в другом образе". Гроб его излучает теплоту. И это не только мы, но и весь народ чувствует. Видим малых детей, играющих вокруг него (гроба), видим людей, приближающихся с умилением и молящихся Старцу, высказывая каждый заботу свою, уверенные в том, что Старец их услышит и им поможет. И, действительно, он им помогает. Всем нам помогает. Это мы понимаем и утешаемся.