Вопрос: отец Иаков, Вы самый молодой Иеромонах Священной Обители. Вы имеете особое благословение носить имя блаженного Старца. Пожалуйста, расскажите нам о Старце, о жизни его и учении.
     О. Иаков: В первый раз пришел я в Монастырь в 1962 году. Я был тогда студентом Духовного Лицея города Ламии. Происхожу из деревни Святой Эвбейский, которая рядом с Монастырем. Услышал о Старце и пришел познакомиться с ним. В первое наше знакомство Старец беседовал со мной после вечерни и мне сказал:
     -Чадо, кем думаешь быть, когда вырастешь ?
     Мне было тогда семнадцать лет.
     -Думаю стать монахом, батюшка, - говорю ему.
     -Желаю тебе, чадо, стать монахом там, где ты успокоишься, но и Монастырь Святого Давида открыт, приходи, когда хочешь.
     Дал мне и четки, иконку Святого Давида и сказал, как молиться. С тех пор он стал моим духовником и я часто приходил в Монастырь, пока не закончил Духовный Лицей. Потом за полтора года я посетил много монастырей и Святую Гору. Узнал многих Старцев, с которыми советовался относительно монашества. В душе, однако, я чувствовал, что Старец меня привлекал больше всего. Я видел в лице его кротость, любовь, тишину, смирение. Он часто говорил изречение: "Научитесь от Меня, яко кроток есмь и смирен сердцем". Он не знал, как сказать: гнев, убийство, ревность. Сердце его было, как я сказал, полно смиренномудрия и радости. Мне он говорил:
     - Янаки, если Бог призовет тебя стать монахом, имей две сия: смирение и любовь, потому что они нас приведут в рай.
     И продолжал:
     -Сегодня многие могут быть монахами, как мы, но мы не имеем смирения, имеем эгоизм, гордость, и думаем, что мы нечто и делаем нечто. Если же, однако, эти немощи не изгоним из нас - ни Рая не сподобимся, ни Царства Божия не увидим.
     Затем пришел я сюда в Монастырь и был послушником шесть месяцев, и старец облачил меня в рясофор с именем Илларион. Через полтора года Старец сказал мне принимать диаконство. В день моей Хиротонии во диакона скончался Старец. За три дня перед моим рукоположением Старец написал свое завещание, мне прочитал его и когда подписывал, сказал:
     -Увижу тебя диаконом и умру.
     Тогда говорю ему:
     -Не говори так, батюшка, потому что я расстраиваюсь.
     Тогда он мне ответил:
     -Не смущайся, отец мой, я устал уже в этой жизни, время мне сейчас уходить.
     Тогда я не придал значения этим словам. Затем он мне много давал советов о Священстве, что мы, иереи, между собой должны иметь смирение и любовь, иметь кротость. Прежде чем литургисать мы должны простить все, если как люди имеем что-то между собой, так как иначе не принимается приношение наше на Жертвеннике перед Богом. Иерей непременно перед Литургией должен читать Последование ко Святому Причащению. Выполнять поклоны и молитву. Во время же Последования иметь свой ум собранным.
     -Когда мы служим, отец мой, должны стоять в полуметре от Святой Трапезы. Не прикасаться руками сверху, для отдыха; так там находится Тело Христа нашего, и не оставлять на Святой Трапезе наши четки, или часы, или различные книги. На Святой Трапезе должны находиться только Святое Евангелие, Дарохранительница, свечи ини что другое. Да не делаем из Святой Трапезы "ящик" (свечной). Если место тесное, - стоим, по крайней мере, в десяти сантиметрах с крестообразно сложенными (на груди) руками и говорим Мирное и молитвы. Это и многое другое он мне советовал.
     Старец был богат рассуждением и прозорливостью, но старался скрыть дарования свои.
     Однажды пришли два юноши из г. Катерини и просили его увидеть. Когда я пришел к нему и сказал об этом, он говорит:
     -Отец мой, скажи, пусть придут. Это Костя и Фанасий.
     Когда их увидел Старец, назвал их имена и сказал им о проблеме, которая у них была, которая и уладилась через несколько дней, и они вновь пришли в Монастырь, удивленные, его благодарить. Говорил Старец:
     -Отец мой, милость должна быть безропотной.
     И я это видел каждодневно на практике, когда Старец щедрой рукой раздавал людям, о которых знал, что они имеют нужду, различные блага, которые поклонники приносили в Монастырь. Много раз и мне давал закрытые пакетики с деньгами, приносимыми поклонниками и клавшими их ему в карман, говоря мне:
     -Отец мой, отдай этот пакетик вон той госпоже, которая уходит.
     Однажды я ему сказал:
     -Батюшка, много денег в пакетике.
     Он отвечал:
     -Отец мой, я называюсь отец Иаков и сорок лет монах. Если открою, отец мой, пакетик и в нем, скажем, тридцать тысяч, и удержу пять, а отдам двадцать пять, то это было бы так, как будто я имею некий помысл. В то же время, как я все отдаю, Святой Давид мне возвращает вдвойне. Это есть, чадо мое, безропотная милостыня.
     Если иной раз между братиями был какой-либо помысел или какое-либо недоразуменье от искусителя, Старец вместо другого совета говорил: "Научитесь от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем".
     Когда он хотел наказать нас как Старец, не накладывал ни канонов, ни четок, ни поклонов. Говорил, конечно, то, что следовало. Особенно помню следующий случай. Когда какой-то брат не выполнил послушание, Старец Иаков со многой тактичностью и смирением сказал ему:
     -Если не слушаешься ты Старца, я буду слушаться тебя, как послушник.
     После того, как он вразумил брата, держал его на расстоянии один-два дня. Когда послушник его встретил , сказал:
     -Благословите, Батюшка, как поживаете?
     -Я здоров, отец мой, подвизаюсь, - и более ни слова.
     Когда прошли три дня, Старец сказал ему:
     -Отец мой, простите меня, что эти три дня имел тебя на расстоянии. Но я Игумен и имею ответственность и должен вас вразумлять. Прошу прощения.
     Рассудительность и благоутробие Старца были велики. Говорил, например, в некоторых случаях, когда отцы были уставшими по вечерам от трудного послушания, "пусть, по крайней мере, сотворят тридцать три поклона, пусть крестятся, пусть скажут "Господи, Иисусе Христе, помилуй мя" и "Отче наш" и пусть ложатся. И молитва их услышится.
     Нам Старец советовал иметь любовь, страннолюбие, любить народ. Относительно этого он говорил нам: "Монастыри всегда должны быть открытыми, отцы мои. Так как поклонники могут прийти издалека, и несправедливо, если они будут дожидаться вне, снаружи на холоде и дожде или на жаре. Это есть любовь, должен монах жертвовать, потому что Монастырь не есть наш, мы здесь странники в Монастыре Святого Давида. Мы наемники и распорядители. Все принадлежит Святому, и одежда, которую ношу, и еда, какую ем - Святого есть. То только мое, что я принес, когда пришел в Монастырь - были грехи мои, и о них плачу до сей поры. Все остальное - Святого Давида есть".
     Как-то пришел в Монастырь больной монах, сопровождаемый иеромонахом своей Священной Обители. Старец с любовью нам повелел принести ему поесть немного мясного, чтобы окреп. Сопровождающий же поворачивается и говорит:
     -Не надо мясного, Старец, потому что он схимник.
     Старец отвечает ему:
     -Послушай, отец мой, тебе советует отец Иаков, сорок лет духовник. Монах в этот момент умирает, он будет есть для здоровья, а не для благодарения. Следует сохранять каноны, но с рассуждением и когда мы здоровы.
     Старцы и старицы, и игумены, и Духовники должны иметь любовь и рассудительность. Иначе, мы все уже потеряли. Старец или старица должны смотреть за своими братьями поровну и не делать "различия" так, как мы видим во многих Монастырях, что многие отцы жалуются, говоря: "Старец вышел с таким-то братом, меня же не взял с собой" и так далее. Это, конечно, изначала применял сам он. Он никогда не проявлял особенной любви ни к кому из отцов, чтобы не смущались остальные.
     Душа Старца была душой маленького ребенка, он глядел на всех людей, которые приходили в Монастырь, с одинаковой любовью, любовью Христа. Поэтому он много работал и стал жертвой. О великой теме послушания он говорил, что все, что он делал в Монастыре, он делал с позволения духовника своего. "Когда приходил Старец мой, отец Никодим, из городка Лимны, надевал епитрахиль свою перед Святой Трапезой я исповедовался ему обо всем, даже и до стакана воды, который Бог дал. Ради послушания, чадо мое, стал я хорошим монахом. Когда однажды я пришел к нему и сказал:
      -Батюшка, у меня помысл, у меня искушение.
     Он говорил:
     -Погоди, отец мой, что ты делаешь из-за одного помысла? Если придет гонение и мучение так, что нам будут дергать ногти щипцами, отсекать голову и станут класть на колесо, как Святого Георгия, варить в смоле, как Святую Параскеву? Мы должны быть крепкими в тот день. Да не падем и не смалодушествуем от малейшего. Искушения и помыслы всегда будут, до смерти. Они прекратятся за гробом."
     Когда приходило Рождество Христово или Пасха, и я вспоминал свое селение, говорил Старец:
     -Ах, сегодня мне пришел помысл, что я был в деревне, как проводили мы праздники в то время...
     И так, таким способом, выявлял мысли мои. Если когда-либо у меня возникали помыслы эгоизма, гордости и т. д. Старец говорил: "Диавол мне сегодня принес эгоизм, что пою прекрасно, что я монах..." И так снова раскрывал мои мысли.
     Много раз приходили святогорские отцы и просили его: "Пойдем, Старец, на Святую Гору нас благословить, советовать нам будешь и т. д..."
     И Старец: "Молодому можно было бы побывать на Святой Горе, но не мог, потому что мы были очень бедны и много работали. Сейчас, когда состарился, у меня много болезней, и не могу пойти. "Дух бодр, плоть же немощна." Однако ж, меня Панагия привела на Святую Гору, и я видел все Монастыри и Места Поклонения." И когда я его спросил: Как это именно было батюшка?" Он ответил: "Это духовные дела и бывают духовным образом. Более не спрашивай. Об этом не говорят." "Однако, - продолжал Старец, - и здесь Монастырь Святого Давида - Святая Гора есть. Нас освящает не место, а средство. Можно, отец мой, быть на Святой Горе, а помыслом в миру. Или быть здесь телесно, а мысленно на Святой Горе. Если будешь правильный монах, куда бы ни пришел - Святая Гора есть."
     Когда несколько раз я сообщал ему о конкретных делах, Местах Поклонения, находящихся на Святой Горе, он говорил: "Я знаю это, отец мой, знаю! Мне их показала Панагия, я об этом знаю."
     О великой теме исповеди, которой посвятил он многие годы жизни своей, многое мы могли бы сказать, упомянем главное.
     Он был в исповеди очень снисходителен, однако, без нарушения канонов. Он говорил: "Если девушке, которая, скажем, сделала аборт, и только что исповедалась о грехе своем, я, как духовник, скажу, что она убийца, что погубила дитя и что семь лет да не причастится, и затем ее изгоню из исповедальни, какие последствия вызовет все это в ее душе? В то время как, если я поговорю с любовью и ласково, говоря ей, "чадо мое, неправильно то, что ты сотворила это - грех", и не наложу немедленно каноны, и ей посоветую вновь увидеться через пятнадцать дней или месяц, мало-помалу устроится душа ее. Человека нельзя отпускать из церкви раненого, но исцеленного. Я, отец мой, ненавижу не человека, но грех."
     Он был снисходителен к канонам, которые налагал. Насколько он сострадал исповедуемым братьям, ясно из дальнейших слов его. "Я, отец мой, сострадаю человеку, который исповедуется, болею вместе с ним. Болею и плачу о исповеднике. Прошу Святого Давида после исповеди забыть, что не нужно и помнить то, что следует, чтобы помолиться, потому что молясь за исповедников, и безпокоюсь и жду, что они снова придут."
     Говорил Старец: "Когда исповедую, отец мой, христиан и не вижу покаяния в некоторых из них, то не читаюразрешительную молитву, так как не имею права, поскольку отсутствует покаяние". Таким образом, Старец интересовался о "внутренняя чаши." Иной раз, когда без внутреннего расположения к послушанию говорим ему обычное: "да будет благословенно", говорил Старец: "Отец мой, сделаешь ли послушание, или так просто говоришь: "да будет благословенно", без веры?"
     О теме молитвы, когда однажды мы просили его с нами побеседовать о "Молитве", говорил нам: "Отец мой, я не знаю. Я сорок лет никогда не творил "Молитву". Однако, мы всегда в храме и в келлии, и где видели его, слышали непрестанную Молитву в устах его. Чистую и умиленную "Господи, Иисусе Христе, помилуй мя." Советовал не словами, но делом. Когда мы входим в келлию, почти всегда видим его в епитрахили молящегося, или с четками, или совершающего Параклис. Отвечал нам о том, что спрашивали двумя словами и, если мы продолжали далее оставаться в келлии его, - говорил: "Вот сижу, чадо, сижу и отдыхаю." Никогда нам не говорил, что молится. И как только мы выходим, продолжает молиться. Все это делал в тайне. Всегда говорил: "Ничего не делаю", но и небесное было явлено духоносному Старцу. Так, об одном монахе-святогорце, который был убит в дорожном происшествии, направляясь на послушание, он говорил: "Я просил Панагию и Святого Давида и видел душу его в Обителях Святых, где он готовит место и ожидает других отцов своей Обители. Тот, кто умирает на послушании - Свят."
     О супружестве говорил Старец, чтобы любили друг друга, имели послушание между собой, советовались муж с женой, чтобы не творили каждый свое. Пусть знают правила Церкви, посты, умеренность, когда следует, воздержание. Все это им поможет в Божественном. "Отец мой, сегодня существуют супружеские пары в мире, которые живут, как монахи, и лучше нас, монахов. Постом, молитвами, четками, поклонами, послушанием и любовью между собой. О нас думают, что мы, как стекла, те, которые называют нас монахами, но мы не однажды, и от одного помысла становимся как порох. Нужно, отец, немедленно, и даже именно до смерти прощать друг другу."
     Да будет со всеми нами молитва его.