КТО даст главе моей воду и очесем моим источник слез (Иер. IX, 1), благовременно сказать теперь и мне, и гораздо более, нежели тогда пророку; потому что я намерен оплакивать хотя не множество городов и не целые народы, но душу, которая стоит, а лучше сказать - и дороже множества народов. Если даже один исполняющий волю Божию лучше тысящ беззаконников, то, конечно, и ты прежде был лучше тысящ Иудейских. Посему никто не станет теперь порицать меня, если я изложу больше скорбей и изображу сильнейшие сетования, нежели какие изложены у пророка. Я оплакиваю не разрушение города и не пленение беззаконных мужей, но опустошение священной души и разрушение и истребление христоноснаго храма. Кто, зная хорошо, сожженную теперь диаволом, красоту ума твоего в то время, когда блистала она, не возстенал бы плачем пророка, - слыша, что варварския руки осквернили святое святых, и, подложив огонь, сожгли все - херувимов, ковчег, очистилище, скрижали каменныя, стамну златую? Поистине, это несчастие востолько крат горестнее того, во сколько крат драгоценнее те символы, которые хранились в душе твоей. Этот храм святее того, потому что он блистал не золотом и серебром, а благодатию Духа, и, вместо ковчега и херувимов, в нем обитали Христос, и Его Отец, и Утешитель. А теперь уже не то: он теперь пусть и лишен прежней красоты и благолепия, потерял божественное и несказанное украшение, и лишился всякой безопасности и охраны: нет у него ни двери, ни запора, и он открыт для всех душепагубных и постыдных помыслов. Помысл ли гордости, помысл ли блуда, помысл ли сребролюбия, или еще гнуснейшие помыслы устремятся войти в него, - никто не помешает этому; а прежде, как небо недоступно всему этому, так (недоступна была) и чистота ума твоего. Может быть, слова мои покажутся невероятными некоторым из тех, кто видят теперь твое запустение и извращение; поэтому я и скорблю и сетую, и не перестану делать это, доколе опять не увижу тебя в прежнем блеске. Хотя людям и представляется это невозможным, но для Бога все возможно: потому что Он есть воздвизаяй от земли нища, и от гноища возвышаяй убога: посадити его с князи, с князи людей своих. Он есть вселяя неплодов в дом, матерь о чадех веселящуся (Пс. CXII, 7-9). Не отчаявайся в перемене на лучшее. Если диавол был силен настолько, что низринул тебя с вершины и высоты добродетели до крайностей порока, то гораздо более силен будет Бог опят возвести тебя в прежнюю свободу, и сделать не только таким же, но и гораздо блаженнейшим прежняго. Только не унывай, не теряй добрых надежд, не впадай в страсть нечестивых. В отчаяние обыкновенно ввергает не многочисленность грехов, но нечестивое состояние души. Посему и Соломон не просто сказал: “в с я к и й, кто приидет во глубину зол, нерадит”, но только - один нечестивый (Прит. XVIII, 3). Только таким людям свойственна эта страсть, когда они приходят в глубину зол. Она-то не допускает их воспрянуть и опять взойти туда, откуда ниспали. Этот помысл, как-бы какое ярмо, лежа на вые души и заставляя ее смотреть вниз, препятствует ей возводить взоры к своему Владыке. Но человеку мужественному и доблестному свойственно сокрушать это ярмо, прогонять от себя палача, который возложил его, и произносить слова пророка: яко очи рабыни в руку госпожи своея: тако очи наши ко Господу Богу нашему, дондеже ущедрит ны. Помилуй нас, Господи, помилуй нас, яко помногу исполнихомся уничижения (Пс. CXXII, 2, 3). Истинно божественны эти наставления и внушения горняго любомудрия. Исполнихомся, говорит он, уничижения и потерпели многочисленныя бедствия; однако, не перестанем возводить взоры свои к Богу и просить Его, доколе не получим просимаго. Мужественной душе свойственно - не упадать и не отчаяваться пред множеством постигающих бедствий, и после многократных и безуспешных молитв не отступать, но ожидать, дондеже ущедрит ны, как говорит блаженный Давид.

      2. Диавол для того и ввергает нас в помыслы отчаяния, чтобы истребить надежду на Бога, - этот безопасный якорь, эту опору нашей жизни, этого руководителя на пути, ведущем к небу, зто спасение погибающих душ. Упованием бо, говорит (апостол), спасохомся (Рим. VIII, 24). Ибо оно, как-бы какая крепкая цепь, свешенная с неба, поддерживает наши души, мало-по-малу поднимая на высоту тех, которые крепко держатся за нее, и вознося нас превыше бури житейских зол. Посему, если кто ослабевает и опустит из рук этот священный якорь, тот сейчас же упадет и погибнет в бездне порока. Зная это, лукавый, как только заметит, что мы сами тяготимся сознанием злых дел, пришедши и сам еще налагает на нас помысл отчаяния, который тяжелее свинца; и если мы примем его, то увлекаемые тяжестию и оторванные от той цепи, неизбежно тотчас низринемся во глубину зол, где именно и находишься ты теперь, отвергши повеления кроткаго и смиреннаго Господа и выполняя все приказания жестокаго, свирепаго и неумолимаго врага нашего спасения, расторгши благое иго и сбросив легкое бремя, и вместо них наложив на себя цепи железныя и повесив на шею свою жернов осельский (Матф. XVIII, 6). Где же ты остановишься, и когда перестанешь потоплять бедную душу свою, наложив на себя такую необходимость - непрестанно уноситься вниз? Женщина, отыскавшая одну драхму, пригласила соседок, принять участие в ея радости, сказав: радуйтеся со мною (Лук. XV, 9); а я теперь приглашу всех друзей и моих и твоих к противному, скажу не - “радуйтеся со мною”, но – “плачьте со мною, подымите такой же плач, и вопите вместе с нами горьким голосом. Ибо нас постигла крайняя беда, не столько-то талантов золота выпало из руки моей и не множество драгоценных камней, но тот, кто, драгоценнее всего этого, плывши вместе с нами поэтому великому и пространному морю, не знаю как, свалился и упал в самую глубину погибели”.

      3. Тем, которые попытались бы удержать меня от сетования, я скажу словами пророка: оставите меня, да горце восплачуся: не належите утешати мя (Ис. XXII, 4). Настоящий плач мой не таков, чтобы чрезмерност сетования навлекла на меня осуждение, но таков, что при нем не постыдились бы плакать, сетовать и отвергать всякое утешение даже (апостолы) Павел и Петр. Справедливо стал бы кто-нибудь обличать в большом малодушии тех, которые оплакивают обыкновенную смерть. Но когда, вместо тела, лежит омертвевшая душа, пораженная множеством ран, и в самой мертвенности являющая прежнее свое благородство, и благообразие, и красоту погасшую, то может ли кто быть столь жестоким и безчувственным, чтобы, вместо плача и сетований, предлагать слова утешения? Как там не плакать, так здесь плакать свойственно любомудрию. Тот, кто достигал неба, смеялся над суетою жизни, взирал на красоты телесныя как на каменныя, кто пренебрегал золотом как пылью, а всяким удовольствием как грязью, - тот, неожиданно для нас, обятый пламенем нечистой похоти, потерял и здоровье, и мужество, и всякую красоту, и сделался рабом наслаждений. О нем ли не плакать, скажи мне, о нем ли не сокрушаться, доколе опять не будет он нашим? И свойственно ли это человеческой душе? Отмены телесной смерти невозможно достигнуть на земле, и однако это не удерживает сетующих от плача; а душевную смерть только и можно уничтожить здесь: во аде же, говорит (Давид), кто исповестся Тебе (Пс. МШ, 6)? Посему не будет ли великим безразсудством с нашей стороны, если в то время, как оплакивающие смерть телесную сетуют о ней с такою силою, хотя и знают, что слезами не воскресить им умершаго, - мы не будем выражать ничего подобнаго, хотя знаем, что часто бывает надежда возвратить погибшую душу к прежней жизни? Ибо многие, и ныне и во времена наших предков, уклонившись от прямого положения и свергнувшись с теснаго пути, опять возстали настолько, что последующим покрыли прежнее, получили награду, украсились венцом, прославлены с победителями и причислены к лику святых. Доколе кто остается в пламени наслаждений, дотоле ему, хотя бы он имел множество таких примеров, представляется это делом невозможным; но как только он немного начнет выходить оттуда, то, постоянно идя вперед, силу огня оставит позади себя, а впереди пред собою почувствует прохладу и великое облегчение. Только не будем отчаяваться, не будем отказываться от возвращения: потому что допустившему себя до такого состояния, хотя бы одарен был безмерною силою и ревностию, оне будут безполезны. Кто уже затворил для себя дверь покаяния и заградил вход на поприще (подвижничества), как он будет в состоянии, находясь вне его, сделать малое или великое добро? Посему-то лукавый предпринимает все, чтобы внушить нам этот помысл: после этого уже ненужны будут ему усилия и труды для нашего поражения, когда сами лежащие и падшие не хотят противиться ему. Кто мог избежать этих уз, тот и силу свою сохранит и до последняго издыхания не перестанет сражаться с ним, и хотя бы испытал множество других падений, опять возстанет и сокрушит врага. Напротив, кто связан помыслами отчаяния и обезсилил себя, тот как будет в состоянии победить врага и противостать ему, когда сам бежит от него?

      4. Не говори мне, что так бывает лишь с невеликими грешниками; нет, пусть даже человек будет исполнен всякаго порока и сделает все, что затворяет для него вход в царствие, и притом не из неверных от начала, но из верных и благоугождавших прежде Богу, пусть такой сделается впоследствии блудником, прелюбодеем, сластолюбцем, хищником, пьяницею, мужеложником, сквернословцем и т. п., - и такого я не похвалю, если он будет отчаяваться в себе, хотя бы он до самой глубокой старости провел такую несказанно порочную жизнь. Если бы бы гнев Божий был страстию, то справедливо иной стал бы отчаяваться, как не имеющий возможности погасить пламень, который он возжег столь многими злодеяниями; но так как Божество безстрастно, и наказывает ли, поражает ли, делает это не с гневом, но по промышлению и великому человеколюбию, то надлежит иметь крепкое дерзновение и уповать на силу покаяния. Бог не за Себя мстит тем, которые согрешили против Него; ибо никакой вред не достигает до существа Его; но при этом имеет в виду нашу пользу, и то, чтобы мы не увеличивали своего развращения, продолжая оказывать Ему пренебрежение и презрение. Как удаляющийся от света не вредит нисколько свету, а самому себе весьма много, погружаясь во мрак; так и привыкший пренебрегать Всемогущею силою, ей не вредит нисколько, а самому себе причиняет крайний вред. Посему Бог и угрожает нам наказаниями, и часто посылает их - не для того, чтобы отомстить за Себя, но чтобы нас привлечь к Себе. Ибо и врач не сетует и не обижается наносимыми ему от больных оскорблениями, но всячески старается остановить их безчинства, имея в виду не свою, а их пользу; и если они покажут хотя немного благоразумия и здравомыслия, он радуется и веселится, и тем сильнее употребляет лекарства, не для того, чтобы отмстить им за прежнее, но чтобы доставить больше пользы и довести их до совершенного выздоровления. Так и Бог, когда мы впадем в крайнее безумие, и говорит и делает все не из мести за прежнее, но желая избавить нас от недуга, в чем можно убедиться и посредством здравого смысла.

      5. Если же кто и после этого будет сомневаться, то мы уверим его в том и божественным Писанием. Кто, скажи мне, был преступнее царя Вавилонскаго? Он, после того, как уже настолько испытал силу Божию, что поклонился пророку Его, и приказал дары и благовонии возлияти Ему (Дан. II, 46), опятm предался прежней гордости, и связав ввергнул в пещь тех, которые не почтили его больше Бога. И однако этого жестокаго и нечестиваго (Царя), более зверя, нежели человека, (Бог) призывает к покаянию и доставляет ему еще другия побуждения к исправлению: во-первых, самое чудо, совершившееся в пещи, а затем видение, которое видел царь, а истолковал Даниил, достаточное для того, чтобы преклонить и каменную душу; а сверх того, после увещания делами, и сам пророк дал ему такой совет: сего ради, царю, совет мой да будет тебе угоден, и грехи твоя милостынями искупи, и неправды твоя щедротами убогих: негли будет долготерпелив грехом твоим Бог (Дан. IV, 24). Что говоришь ты, премудрый и блаженный? Ужели возможен и после такого отпадения возврат, и после такой болезни здравие, и после такого безумства надежда образумиться? Царь сам уже отнял у себя всякую надежду, тем, во-первых, что не познал Создавшаго его и возведшаго на такую честь, хотя и имел сведения о многих доказательствах силы и промысла Его и на себе самом, и на своих предках; а после того еще тем, что, получив ясныя свидетельства мудрости и предведения Божия, и видев, как ниспровергнуты были и магия, и астрономия, и действия всякого диавольскаго волхвования, оказался хуже прежняго. Ибо, чего не могли изъяснить мудрые волхвы, газарины, и что признали они превышающим природу человеческую, то Бог из яснил ему чрез пленнаго отрока, и этим чудом довел его до того, что он не только сам уверовал, но и сделался ясным проповедником и наставником этого верования для всей вселенной. Таким образом, если он и прежде этого знамения не заслуживал прощения за свое неведение о Боге, то гораздо более после такого чуда, после собственнаго исповедания, и преподаннаго наставления другим. Если бы он не был точно уверен, что истинный Бог - один, то и не оказал бы такой чести рабу Его, и другим не дал бы такого же приказания. И однако, после такого исповедания, он опять впал в идолослужение, и тот, кто, падши на лицо, поклонился рабу Божию, дошел до такого безумия, что рабов Божиих, не поклонившихся ему, ввергнул в пещь. Что же? Отомстил ли Бог отступнику, как надлежало отмстить? Напротив, Он представил ему еще большия доказательства своего могущества, чтобы привести его, после такого безумства, опять в прежнее состояние. И что особенно удивительно: дабы чудныя события, по чрезмерности своей, не показались невероятными, Он сотворил знамение не Над другим чем-либо, а Над тою пещью, которую разжег сам царь для отроков, и в которую, связав, ввергнул их. Конечно, чудесным и необычайным было бы и то, если бы только огонь был погашен. Но Человеколюбец, дабы внушить больше страха, произвесть больше изумления и совершенно прекратить ослепление царя, сделал большее и необычайнейшее чудо. Попустив, чтобы огонь разжен был настолько, насколько хотелось царю, Он являет свое могущество в том, что, не уничтожая приготовлений врагов, делает готовое недействительным. А чтобы кто-нибудь, увидев отроков победившими пламень, не счел этого привидением, (Бог) попустил, чтобы опалены были ввергнувшие их, показывая с одной стороны то, что видимый пламень был действительно огонь, иначе бы не пожрал нефть, и смолу, и хворост, и столько тел; а с другой - то, что нет ничего сильнее Его повеления, но что природа всего сущаго повинуется приведшему ее из небытия в бытие, - что тогда именно и обнаружилось: ибо огонь, приняв тела тленныя, не коснулся их как-бы нетленных, и возвратил жертву в целости, даже еще в большем блеске. Ибо, как бы цари из чертогов царских, вышли из пещи эти отроки, так что никто уже не хотел смотреть на царя, но взоры всех обратились от него на чудное явление; и ни диадима, ни порфира, ни что другое из царскаго великолепия не привлекало столько к себе толпы неверных, сколько вид этих верных, долго пробывших в огне, но вышедших из него так, как будто это случилось с ними во сне. Даже и волосы, которые по природе у нас удобосожигаемее всего, крепче адаманта превозмогли тогда всепоедающий пламень. И не это одно дивно, что, быв ввергнуты в средину пламени, они нисколько не пострадали, но и то, что они еще непрестанно говорили; между тем всем, бывавшим при людях сожигаемых, известно, что пока они держат уста сомкнутыми, то хотя на краткое время противятся сожжению, но лишь случится им раскрыть уста, душа тотчас же вылетает из тела. И, однако после столь многих совершившихся чудес, и когда все присутствовавшие и видевшие пришли в изумление, а отсутствовавшие извещены были об этом письменно, - царь, который учил других, сам остался неисправимым и опять обратился к прежним порокам. И при всем этом Бог не наказал его, но еще долго терпел, вразумляя его и чрез сновидения, и чрез пророка. Только когда уже он никаким из этих способов нимало не исправился, Бог, наконец, наводит на него казнь, не отмщая впрочем за прошедшее, но пресекая будущее зло, и удерживая порок от преуспеяния; притом наказал не навсегда, но после нескольких лет наказания опять возвел его в прежнюю честь, так что он от наказания не потерпел никакого вреда, а приобрел величайшее из всех благ - утверждение в вере в Бога и раскаяние в прежних своих грехах.

      6. Таково человеколюбие Божие! Никогда Он не отвергает искренняго раскаяния; но хотя бы кто дошел до самой крайней порочности, а потом решился бы возвратиться опять оттуда на путь добродетели, и такого Он принимает и приближает к Себе, и делает все, чтобы привести его в прежнее состояние. И еще более человеколюбия вот в чем : если кто окажет не полное раскаяние, то и краткаго и малага Он не отвергает; даже и за него назначает великую награду. Это видно из слов пророка Исаии, которые он сказал о народе иудейском: за грех мало что опечалих его, и поразих его, и отвратих лице Мое от него: и опечалися и пойде дряхл, и исцелих его, и утеших его (Ис. LVII, 17, 18). Засвидетельствует нам это и тот нечестивый царь, который женою своею был увлечен к преступлениям, но как только заплакал, оделся во вретище и раскаялся в своих беззакониях , то и приклонил к себе милость Божию, так что избавился от всех угрожавших бедствий. И рече Господь Илии: видел ли еси, яко умилися Ахаав от лица Моего? Сего ради не наведу зла во днех его, за то, что он плакал пред лицем Моим (3 Цар. XXI, 29). Опять позже Манассия, который безумием и жестокостию превзошел всех , ниспроверг законное богослужение, затворил храм, способствовал процветанию идольскаго заблуждения и был нечестивее всех предшественников, - когда потом раскаялся, был причислен к друзьям Божиим (2 Пар. XXXIII, 12). Если бы он, посмотрев на тяжесть своих беззаконий, отчаялся в своем обращении и исправлении, то лишился бы всего, что получил после; а теперь воззрев, вместо чрезмерности своих грехов, на безпредельность благоутробия Божия, и расторгши узы диавольския, он возстал, подвизался и доброе течение совершил. Впрочем, Бог отсекает помыслы отчаяния не только тем, что было с этими царями, но и словами пророка: днесь аще глас Его услышите, не ожесточите сердец ваших, яко в прогневании (Пс. XCIV, 8). Выражение днесь можно относить ко всей жизни, даже, если угодно, и к старости; потому что покаяние ценится не по продолжению времени, но по душевному расположению. Так для ниневитян, не было нужды во многих днях, чтобы загладить грех свой, но краткаго дневного срока было достаточно для изглаждения беззакония их; и разбойник не в течение долгаго времени достиг входа в рай, но во столько времени смыв все грехи всей своей жизни, сколько употребляется его на произнесение одного слова, получил еще прежде апостолов награду прославления. Посмотрим и на мучеников, которые не во многие годы, но в несколько дней, а часто и в один только день, удостаивались светлых венцов.

      7. Итак, нам всегда нужно иметь бодрость и великое усердие, и если так настроим совесть свою, что возненавидим прежнюю порочную жизнь и изберем противоположный путь с такою силою, какой хочет и требуе Бог; то от времени ни чего не потеряем, так как многие, быв последними, опередили первых. Тяжко не падение, а то, чтобы, упавши, лежать и уже не вставать, - то, чтобы произвольно делая зло и пребывая в безпечности, помыслами отчаяния прикрывать слабость воли. Таким людям и пророк , недоумевая, говорить: еда падаяй не возстает или отвращайся не обратится (Иер. VIII, 4)? Если же ты спросишь нас о тех, которые после уверования опять пали, то все сказанное относится и к ним; ибо, кто пал, тот был прежде в числе стоявших, а не лежащих, иначе как бы он и пал? И еще будет сказано, отчасти притчами, а отчасти яснейшими делами и словами. Так овца, которая отделилась от девяноста девяти и потом опять была приведена назад, изображает нам не иное что, как отпадение и возвращение верных, потому что она была овца, и притом не другого какого-нибудь стада, но из числа прочих овец, и прежде паслась пастырем, и заблудилась не обычным образом, но в горах и стремнинах, т.е. на пути каком-то далеком и весьма уклонившемся от прямой дороги. Но пастырь оставил ли ее блуждать? Никак; он привел ее назад, не пригнав и не бив, но взяв на рамена свои. Ибо как лучшие врачи с великим попечением возвращают здоровье одержимым продолжительною болезнью, не только врачуя их по правилам врачевания, но иногда и доставляя им удовольствие, так и Бог, весьма испорченных людей обращает к добродетели не вдруг и насильственно, но тихо и мало-помалу, и всегда помогая им, чтобы не приключилось еще большаго отчуждения и продолжительнейшаго заблуждения. На это указывает не только эта притча о блудном сыне. Он также был не чужой кто-либо, но сын и брат благонравнаго сына, и низринулся не в маловажный порок, а в самую, можно сказать, крайнюю порочность, - богатый, свободный и благородный сделался несчастнее рабов и чужих людей и наемников. И, однако, он опять возвратился в первобытное состояние и получил прежнюю честь. А если бы он отчаялся в своей жизни и, пав духом от постигших его бед, остался на чужбине, то не получил бы того, что получил, а изнуренный голодом, погиб бы самою жалкою смертию. А так как он раскаялся и не впал в отчаяние, то после такого растления опять является в прежнем благообразии, облекается в прекрасную одежду и получает больше непадшаго брата. Ибо толико лет, говорил этот, работаю тебе, и николиже заповеди твоя преступих, и мне николиже дал еси козляте, да со други своими возвеселился бых. Егда же сын твой сей, изядый твое имение с любодейцами, прииде, заклал еси ему телца питомаго (Лук. XV, 29, 30). Такова сила покаяния!

      8. Имея такия примеры, не станем коснеть в пороках и откладывать обращение, но скажем и мы: иду ко отцу моему, и приблизимся к Богу. Он сам никогда не отвращается от нас, но мы удаляем себя от Него: Бог приближаяйся Аз есмь, глаголет Господь, а не Бог издалеча (Иер. XXIII, 23). И опять чрез пророка укоряя иудеев, говорит: не греси ли ваши разлучают между вами и Мною (Ис. LIX, 2)? Если же это удаляет нас от Бога, то разрушим эту пагубную преграду, и - ничто не будет препятствовать нам быть близко к Богу. Послушай, как это происходило на самом деле. У коринфян один знатный человек совершил такой грех, какого не слышно было и между язычниками. Он был верный и из близких ко Христу, а некоторые говорят даже, что он был из числа священнослужителей. Что же? Исключил ли его Павел из общества спасаемых? Никак: сам он много раз, и там, и здесь, укорял коринфян за то, что они не привели его в покаяние; а желая показать нам , что нет греха, который бы не мог быть уврачеван, опять об этом человеке, который согрешил хуже язычников, сказаль: предайте таковаго сатане во измождение плоти, да дух спасется в день Господа нашего Иисуса Христа (1 Кор. V, 5). Но это еще до покаяния; когда же тот покаялся, то довольно таковому, говорит, запрещение сие, еже от многих (2 Кор. II, 6) - и предписал утешить его и принять его покаяние, дабы не возобладал им сатана. И целый народ галатов, которые пали после того, как уже веровали, совершали знамения и перенесли много искушений за веру во Христа, он возстановляет опять. Что они творили чудеса, это выразил он словами: подаяй убо вам духа, и действуяй силы в вас (Гал. III, 5); и что они много страдали за веру, это выразил словами: толика пострадасте туне? Аще точию и туне (ст. 4). Между тем после такого преспеяния они совершили грех, который мог отчуждать их от Христа, и о котором сам (Павел) выражается так: се аз Павел глаголю вам, яко, аще обрезаетеся, Христос вам ничтоже пользует (V, 2); и еще: иже законом оправдаетеся, от благодати отпадосте (ст.4). И однако, после такого падения, он с благорасположением говорит им : чадца моя, ими же паки болезную, дондеже вообразится Христос в вас (IV, 19), показывая этим, что в нас, и после крайняго растления, может опять изобразиться Христос, потому что Он не хощет смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему (Иезек. XXXIII, 11).