НАУЧИМ теперь и верующаго отца, что не должно враждовать против тех, которые привлекают сына его к богоугодному. Конечно, можно опасаться, чтобы и это слово наше не оказалось излишним и не вышло противное тому, о чем я говорил прежде. Тогда я сказал, что закон борьбы не принуждает меня вступать против язычника, но что апостол Павел оставил нас свободными от состязания со внешними, повелев судить только внутренних (1 Кор. V, 12). А теперь, как кажется, мы не обязаны и к этим прениям: если и прежде казалось постыдным беседовать об этом с христианином, тем более теперь. Ибо как не стыдно будет верующему нуждаться в увещании касательно того, в чем и неверующий ничего не может сказать против нас? Что же? Ужели мы поэтому замолчим и ничего не скажем? Нет. Если бы кто-нибудь поручился за будущее и сделал для нас очевидным, что впредь никто не отважится на это, тогда следовало бы и нам успокоиться и предать прошедшее забвению; но так как мы не имеем ни одного достовернаго поручителя в этом, то необходимо и словесное увещание. Если оно найдет страждущих такою болезнию, то сделает свое; а если никто не впадет в эту немощь, то желаемое нами исполнилось. И врачам, по изготовлении лекарств для больных, следует желать, чтобы больному не было и нужды в них: так и мы молимся, чтобы никому из наших братий не было нужды в этом увещании; если же она случится, - чего да не будет, - то, по пословице, не избежать им второго плавания. - Итак, представим себе и верующаго таким же, каков неверующий, подобным ему во всем, кроме понятия о Боге; пусть он и плачет также, и валяется у всех в ногах, и указывает на свои седины, и на старость, и на одиночество; пусть говорит все то же и, сколько хочет, возбуждает гнев в судьях. Впрочем, с ним суд у нас уже не пред людьми, потому что он слышал все, что у нас мужи, исполненные Духа Божия, любомудрствовали о страшном и ужасном судилище по отшествии отсюда. И прежде всего прочаго ему должно напомнить о том дне, об огне текущем рекою, о пламени никогда не угасающем, о померкающих лучах (солнца), о скрывающейся луне, о ниспадающих звездах, о свивающихся небесах, о колеблющихся силах (небесных), о потрясаемой со всех сторон и мятущейся земле, о страшном и непрерывном звуке труб, об ангелах, проходящих по вселенной, о тысячах предстоящих, о тмах служащих, о грядущих с самим Судиею воинствах, о сияющем пред Ним знамении, о поставляемом престоле, о раскрываемых книгах, о неприступной славе, о страшном и ужасном гласе Судии, одних посылающаго в огонь, уготованный диаволу и ангелам его, а для других затворяющаго двери и после их великаго подвига девства; одним из слуг Своих повелевающаго связать плевелы и ввергнуть в пещь, а другим - сковать некоторым ноги и связать руки, отвести их во тьму кромешнюю и предать мучительному скрежету зубов; предающаго тягчайшему и жесточайшему наказанию - одного за безстыдные только взгляды, другого за неуместный смех, иного за то, что без изследования осудил ближняго, а другого и за то, что злословил (ближняго); а что и за это положено наказание, можно слышать от самого Судии, имеющаго совершить наказание, в Его словах и угрозах. К этому Судии необходимо всем нам отойти отсюда и увидеть тот день, в который будет открыто и обнаружено все, т. е., не только дела и слова, но и самыя помышления.

      2. Тогда мы дадим страшный ответ и в том, что теперь кажется маловажным; ибо Судия с одинаковою строгостию требует от нас (попечения о) спасении нашем и наших ближних. Посему Павел везде убеждает, чтобы кийждо искал не своего си, но еже ближняго (1 Кор. X, 24); посему он и Коринфян сильно порицает за то, что они не попеклись и не позаботились о впадшем в прелюбодеяние, но оставили без внимания опасную рану его (1 Кор. V, 1, 2); и в послании к Галатам говорит: братие! аще и впадет человек в некое прегрешение, вы, духовнии, исправляйте таковаго (Гал. VI, 1). А еще прежде их он убеждает к тому же самому и Фессалоникийцев, говоря: сего ради, утешайте друг друга, якоже и творите (1 Сол. V, 11); и еще: вразумляйте безчинныя, утешайте малодушныя, заступайте немощныя (1 Сол. V, 14). Дабы кто-нибудь не сказал: „что мне заботиться еще о других? - погибающий пусть погибает, а спасающийся пусть спасается; это нисколько меня не касается; мне повелено смотреть за собою", - дабы кто-нибудь не сказал этого, Павел, желая истребить такую зверскую и безчеловечную мысль, противопоставил ей такие законы, повелевая оставлять без внимания многое из своего, чтобы устраивать дела ближних, и требует во всем такой строгости жизни. Так и в послании к Римлянам он заповедует иметь великое попечение об этом долге, поставляя сильных как бы отцами для немощных и убеждая заботиться об их спасении (Римл. XV, 1). Но здесь он говорит это в виде увещания и совета, а в другом месте потрясает души слушающих с великою силою, когда говорит, что нерадящие о спасении братий грешат против самого Христа и разрушают здание Божие (1 Кор. VIII, 12). И это говорит он не от себя, но по наставлению Учителя. Ибо и Единородный (Сын) Божий, желая внушить, как обязателен этот долг, и что не желающих исполнять его ожидают великия бедствия, сказал: иже аще соблазнит единаго малых сил, уне есть ему, да обесится жернов осельский на выи его, и потонет в пучине морстей (Матф. XVIII, 6). И принесший талант подвергается наказанию не за то, что он пренебрег чем-нибудь собственным, но за то, что нерадел о спасении ближних. Таким образом, хотя бы у нас все было хорошо устроено в нашей жизни, нет нам никакой пользы, потому что и того греха довольно, чтобы ввергнуть нас в геенскую пучину. Если и тех, которые не хотели помогать ближнему в телесных нуждах, не спасет никакое объяснение, так что, хотя бы они и подвиг девства совершили, будут всетаки извержены из брачнаго чертога; то опустивший гораздо важнейшее (потому что попечение о душе гораздо важнее) - не потерпит ли по справедливости все бедствия? Бог создал человека не для того, чтобы он приносил пользу только себе самому, но - и многим другим. Посему и Павел называет верующих светилами (Филип. II, 15), выражая, что они должны быть полезны и другим, ибо светило не было бы и светилом, доколе освещало бы только себя. Поэтому он нерадящих о ближних называет худшими даже язычников в следующих словах: аще же кто о своих, паче же о присных, не промышляет, веры отверглся есть, и невернаго горший есть (1 Тим. V, 8). Что же он хочет здесь означить словом: промышляет? Доставление ли необходимаго? Я думаю, что он разумеет попечение о душе: если же ты не согласишься, то тогда мое мнение будет еще более твердым. Ибо если он говорит это о теле, предает такому наказанию и называет худшим язычников не подающаго этой ежедневной пищи; то где будет место тому, кто небрежет о важнейшем о необходимейшем?

      3. Разсудим же теперь о важности нашего греха и, восходя мало-по-малу, покажем, что нерадение о детях больше всех грехов и доходит до самаго верха нечестия. Так, первая степень порочности, нечестия и жестокости - есть небрежение о друзьях. Впрочем, сведем слово еще ниже; не знаю, как это я едва не забыл, что прежний закон, данный иудеям, не позволяет пренебрегать и скотами врагов - или упавшими, или заблудившимися, но повелевает этих привести, а тех поднять (Исх. XXIII, 4, 5). Итак, первая, снизу идущая, степень порочности и жестокости - оставлять без внимания рабочий и домашний скот врагов, когда он страждет; а вторая за ней высшая - нерадеть о самих врагах; потому что насколько человек превосходнее безсловеснаго, настолько этот грех больше того; третья за этою (степень) - презирать братий, хотя бы они были и незнакомые; четвертая - нерадеть о домашних; пятая - когда небрежем не только об их теле, но и о погибающей душе; шестая, - когда безпечно смотрим на гибель не только домашних, но и детей наших; седьмая - когда не ищем и других, кто бы о них позаботился, восьмая - когда и тем, которые сами собою хотят это делать, препятствуем и запрещаем; девятая - когда не только препятствуем, но и возстаем против них. Таким образом, если наказание постигнет первую, вторую и третью степень этой порочности, то какой огонь будет следовать превзошедшей все прочия, вашей, именно девятой степени? Даже можно безошибочно назвать ее не только девятою, или десятою, но и одиннадцатою. Почему? Потому, что этот грех не только по существу своему гораздо важнее прежде исчисленных, но и по времени более тяжел. Что же значит это по времени? То, что если мы теперь будем совершать грехи одинаковые с подзаконными, то подвергнемся не одинаковым наказаниям, но гораздо тягчайшим, насколько больший мы получили дар, совершеннейшее приняли учение и большею почтены честию. Итак, если этот грех так тяжек и по существу и по времени, подумай, какое пламя низведет он наголову дерзающих совершить его? И что я так разсуждаю не без основания, докажу это действительным событием, дабы вы знали, что, хотя бы у нас все наше было благоустроено, мы подвергнемся крайнему наказанию, если нерадим о спасении детей. Разскажу вам не своими словами, но содержащимися в божественном Писании. Был у иудеев один священник, человек скромный и кроткий; имя ему было Илий. Этот Илий делается отцом двух сыновей. Видя, что они предаются нечестию, он не удерживал их и не останавливал, или вернее - он удерживал и останавливал, но делал это не с надлежащим усердием. А проступки этих сыновей состояли в любодеяния и чревоугодии. Они, говорится (в Писании), ели священныя мяса прежде их освящения и прежде возношения жертвы Богу (1 Цар. II, 15,16). Слыша об этом, отец не наказывал их, а пытался словом и убеждением отклонить их от этого нечестия, и постоянно говорил им такия слова: ни, чада, ни, не творите тако: яко не благ слух, егоже аз слышу о вас, еже не работати людям Богу. Аще согрешая согрешит муж мужеви, помолятся о нем ко Господу: аще же Господеви согрешит, кто помолится о нем (II, 24, 25)? Очень сильныя и поразительныя слова, достаточныя для вразумления того, у кого есть ум! Он выставлял на видь грех, показывал его ужас, объявлял и угрожающее за него тяжкое и страшное осуждение; однако же, так как не все сделал, что следовало, то и сам погиб вместе с ними. Следовало бы и усилить угрозы, и прогнать их с глаз своих, и наказать бичами, и быть гораздо более строгим и суровым. А так как он ничего этого не сделал, то разгневал Бога и против себя и против них, и, оказав неуместное снисхождение к своим детям, вместе с детьми погубил и свое спасение. Послушай, что Бог говорит ему, или вернее - уже не ему, потому что его Он признал уже недостойным ответа; но, как тяжко провинившемуся рабу, дает ему знать об угрожающих ему бедствиях чрез другого. Таков был тогда гнев Божий! Послушай же, что говорит (Бог) об учителе его ученику; потому что лучше хотел говорить о его бедствиях и ученику, и другому пророку, и всем, нежели ему, - так окончательно отвратился от него! Что же Он говорит Самуилу? (Илий) ведяше, яко злословиста Бога сынове его, и не наказа их (1 Цар. III, 13); не то, чтобы не вразумлял: он и вразумлял, но Бог говорит, что это еще не вразумление, и отверг его, потому что оно было без силы и настойчивости. Так, если и мы, хотя печемся о детях, но не столько, сколько нужно, то и наше попечение не есть попечение, как и Илиево вразумление. Сказав о преступлении, (Господь) с великим гневом налагает и наказание: кляхся, говорит Он, дому Илиину, яко не очистится неправда дому Илиина в кадилах и жертвах до века (1 Цар. III, 14). Видишь, какое сильное негодование и наказание без надежды на пощаду? Неизбежно, говорит, должно ему погибнуть, и не только ему и сыновьям его, но вместе с ним и всему дому, и не будет никакого врачевства, которое бы исцелило эту рану. Между тем Бог ни за что другое, кроме безпечности о детях, не мог тогда винить этого старца дивнаго во всем другом, котораго все любомудрие можно видеть не только из других, но и из самых обстоятельств угрожавшаго ему несчастия. Так, во-первых, когда он услышал обо всем этом и увидел себя на пути к крайнему наказанию, то не стал роптать и негодовать, не сказал ничего такого, что обыкновенно говорят люди: „разве я властен в чужой воле? - за свои грехи я должен нести наказание, а дети сами в возрасте, сами только и должны бы быть наказаны". Ничего такого он и не сказал и не подумал, но, как благонамеренный раб, только то и знающий, чтобы благодушно переносить все от господина, хотя бы и неприятное, произнес такия, преисполненныя любомудрия, слова: Господь сам, еже благо пред Ним, да сотворит (1 Цар. III, 18). И не отсюда только, но и из другого случая можно увидеть доблесть его. Когда во время постигшей иудеев войны, некто пришел и разсказал о несчастиях на этой войне, и о том, как дети его постыдно и бедственно пали в сражении, он выслушал это спокойно; когда же тот к (вести об) этом поражении присовокупил (весть) о взятии врагами кивота, тогда помрачившийся от скорби старец паде с престола взнак близ дверий, и сокрушися хребет его, яко стар бе и тяжек, и знаменит, и той суди Израиля двадесять лет (1 Цар. IV, 18). Если же священника, - престарелаго, знаменитаго, двадцать лет безукоризненно начальствовавшаго над еврейским народом, - жившаго во времена, не требовавшия великой строгости, ни одно из этих обстоятельств не могло извинить, но он погиб ужасно и бедственно за то, что не заботился о детях с полным вниманием, и грех этой слабости, как сильная и великая волна, перевысил все прочее и закрыл все добрыя дела его; то какое осуждение постигнет нас, которые живем во времена, требующия гораздо большаго любомудрия, но не имеем и его добродетели, и не только сами не имеем попечения о детях, но и против желающих делать это строим козни и возстаем, и относимся к детям своим хуже всякаго варвара? Ибо жестокость варваров доводит только до рабства, до опустошения и пленения отечества, и вообще до бедствий телесных; а вы порабощаете самую душу, и связав ее как какую-нибудь пленницу, передаете таким образом лукавым и свирепым демонам и их страстям. Именно это, а не другое что делаете вы, когда и сами не внушаете (детям) ничего духовнаго, и другим делать это не позволяете. Пусть никто не говорит мне, что многие, больше Илия нерадевшие о своих детях, не потерпели ничего такого, что Илий: нет, многократно терпели, и многие, и более того тяжкое, и за такой же грех. Ибо откуда преждевременныя смерти? Откуда тяжкия и продолжительныя болезни, и у нас, и у наших детей? Откуда потери, откуда несчастия, откуда огорчения, откуда безчисленное множество зол? Не от небрежения ли о порочных детях? Что это не вымысел, достаточно могут свидетельствовать и бедствия этого старца, но я скажу вам еще слово об этом одного из наших мудрецов. Он, разсуждая о детях, говорит так: не веселися о сынех нечестивых; аще несть страха Господня с ними, не веруй животу их (Сир. XVI, 1, 2); ты зарыдаешь плачем преждевременным, и неожиданно узнаешь о их погибели. Итак многие, как я сказал, потерпели много подобнаго, если же некоторые и избегли, то не до конца избегнут, но - на зло своей голове, потому что понесут жесточайшее наказание по отшествии отсюда. Почему же, скажут, не здесь все наказываются? Потому что Бог назначил день, в который будет Он судить вселенную, но этот день еще не пришел. С другой стороны, если бы было так, то весь род наш давно бы уже прекратился и исчез. Но, чтобы и этого не случилось, и от замедления суда многие не сделались безпечнее, Бог, избирая некоторых виновных во грехах и наказывая здесь, чрез них и прочим показывает меру угрожающих им наказаний, чтобы они знали, что, если они здесь и не потерпят наказания, то, без сомнения, понесут более тяжкое по отшествии туда. Не будем же безчувственными от того, что Бог теперь не посылает пророка и не предвозвещает наказания, как было с Илием, потому что теперь не время пророков, впрочем, Он посылает их и теперь. Откуда это известно нам? Имут, говорит (Господь), Моисея и пророки (Лук. XVI, 29). Сказанное древним сказано также и нам; и Бог говорит не одному Илию, но, через него и его страдания, всем, подобно ему согрешающим. Бог нелицеприятен, и если Он так истребил со всем домом менее виновнаго, то не оставит без наказания совершивших более тяжкия прегрешения.

      4. Нельзя сказать и того, будто у Него немного попечения об этом деле: нет, он имеет великое промышление о воспитании детей. Для того Он и вложил такое влечение в природу родителей, чтобы поставить их как бы в неизбежную необходимость заботиться о детях. А впоследствии в своих изречениях Он преподал нам и законы касательно попечения о них, и, учреждая праздники, повелел объяснять детям причину (установления) их. Так, сказав о пасхе, Он присовокупил: и возвестиши сыну твоему в день он, глаголя: сего ради сотворил Бог мне, егда исхождах из Египта (Исх. XIII, 8). Тоже самое делает Он и в законе, потому что, сказав о перворожденных, опять присовокупляет: аще вопросит тя сын твой по сих, глаголя: что сие? речеши ему: яко рукою крепкою изведе нас Господь из Египта, из дому работы. Егда бо ожесточися Фараон отпустити нас, изби (Господь) всякаго первенца от земли египетстей, от первенца человеча до первенца скотия: сего ради аз в жертву приношу Господу всякое разверзающее ложесна мужеск пол (ст. 14, 15). Всем этим он внушает вести детей к богопознанию. И самим детям он заповедует многое относительно их родителей, награждая послушных, а неблагодарных наказывая, и таким образом делая их еще более любезными для родителей. Так, когда кто сделает нас властными над кем-либо, то этою честию он налагает на нас сильнейшее обязательство заботиться о нем; потому что и без всего другого это одно, что вся судьба того человека находится в наших руках, достаточно для нашего предостережения и мы нескоро решились бы покинуть того, кто вверен нам; если же он потом станет еще гневаться и негодовать более самих обижаемых и являться строгим карателем, то этим еще более побудит нас (к исполнению долга). То же сделал и Бог. К этим побуждениям Он прибавил еще третье, состоящее в природной связи, а если хочешь, то-первое. Дабы родители, получив повеление воспитывать детей, не пренебрегали Его повелениями, Он присоединил естественную необходимость. А чтобы эта связь не была ослабляема оскорблениями со стороны детей и не расторглась, Он оградил ее наказаниями и от Себя и от самих родителей, таким образом и детей весьма строго подчиняя (родителям), и в родителях возбуждая любовь (к детям). И не этим только, но и другим еще, четвертым, способом Бог крепко и тесно связал нас с ними. Он не только детей злых в отношении к родителям наказывает, а к добрым благоволит, но точно так же поступает и с родителями, тяжко наказывая нерадящих о детях, а попечительных удостаивая почестей и похвал. Так и того старца (Илия), в других отношениях знаменитаго, Он наказал за одно только нерадение (о детях); а патриарха (Авраама) наградил за его попечительность не менее, как и за другия (добродетели). Сказав о многих и великих дарах, которые обещал дать ему, и приводя причину, Он указал на эту его (добродетель): вем бо, говорит, яко заповесть Авраам сыном своим и дому своему по себе: и сохранят пути Господа Бога творити правду и суд (Быт. XVIII, 19). Это сказано мною теперь для того, чтобы мы знали, что Бог не будет снисходительно переносить нерадение о тех, о которых сам Он столько печется. Ибо не возможно, чтобы один и тот же (Бог) и столько делал Сам для спасения (детей), и оставлял без внимания нерадение о них (со стороны родителей). Так, Он не оставит этого без внимания, но будет сильно негодовать и гневаться, как и оказалось на самом деле. Посему и блаженный Павел, настоятельно убеждая, говорить: отцы, воспитывайте чада в наказании и учении Господни (Еф. VI.4). Если мы имеем повеление неусыпно заботиться о душах их, яко слово воздати хотяще (Евр. XIII, 17), тем более - отец, который родил сына, воспитал и постоянно живет с ним. Как не может он прибегать к извинению и оправданию в своих собственных грехах, так точно и в проступках детей. И это также ясно выразил блаженный Павел. Заповедуя, каковыми должны быть принимающие начальство над другими, он, вместе со всеми другими необходимыми для них качествами, требует и попечительности о детях, так что нет нам извинения, когда дети у нас развратны (1 Тим. III, 4, 5). И совершенно справедливо! Потому что, если бы порочность в людях была от природы, то иной имел бы право прибегать к извинению; но так как мы бываем и худы, и хороши по свободной воле, то какое благовидное оправдание может представить допустивший до развращения и порочности (сына) любимаго им больше всего? То ли, что не хотел сделать его честным? Но ни один отец не скажет этого; потому что сама природа настоятельно и непрерывно побуждает его к тому. Или то, что не мог? Но и этого нельзя сказать; потому что многое - и то, что он взял сына (на свое попечение) еще в нежном возрасте, и то, что ему первому и одному только вручена власть над ним, и то, что он постоянно имел его при себе, - делает для него воспитание (сына) легким и очень удобным. Таким образом, развращение детей происходит не от чего другого, как от безумной привязанности (родителей) к житейскому: обращая внимание только на это одно и ничего не желая считать выше этого, они необходимо уже нерадят о детях с их душою. О таких отцах я сказал бы (и никто пусть не приписывает этих слов гневу), что они хуже даже детоубийц. Те отделяют тело от души, а эти то и другую вместе ввергают в огонь гееннский; той смерти подвергнутся неизбежно по естественной необходимости, а этой можно было бы и избежать, если бы не довела до нея безпечность отцов. Притом смерть телесную сможет уничтожить воскресение, как скоро наступит оно, а погибели души ничто уже не вознаградит; за нею следует уже не спасение, а необходимость вечно страдать. Следовательно, мы не несправедливо сказали бы, что такие отцы хуже детоубийц. Не так жестоко изострить меч, взять его в правую руку и вонзить в самое горло сына, как погубить и развратить душу; потому что ничего равнаго ей нет у нас.