Вот о каком случае сообщает Мария Гавриловна Мешкова. Идет она раз с исповеди счастливая и довольная и наталкивается на одну Дуню (тоже духовная дочь батюшки), которая много времени никак не могла попасть на исповедь. Эта Дуня в пылу ропота и говорит:

- Нужно будет идти к другому священнику, к батюшке никак не попадешь! Мария Гавриловна начинает урезонивать ее и говорит:

- Что это ты, Дуня, так говоришь, да не возьми меня батюшка год, не возьми два, не возьми три, я и то ни к кому не пойду.

Сказала она так и совсем позабыла об этом.

Что же случилось? Прошло некоторое время, становится она на исповедь - батюшка ее не берет, всю его неделю каждый день становится - батюшка никакого внимания на нее не обращает, на другую неделю в субботу становится - батюшка не берет; так проходит несколько недель, но все безуспешно. Ничего не понимает она, сильно начинает скорбеть и беспокоиться, не зная, за что батюшка рассердился на нее.

И вот наступает Успенский пост; 13 августа, после ночного крестного хода в Успенский собор, батюшка остался исповедовать - это была последняя исповедь постом, потому что в Кремле готовились к торжеству открытия памятника Государю Императору Александру II. Стоит она, глаза у нее все опухли от слез, так как ее нестерпимо давила тоска. Батюшка не брал ее, хотя она стояла впереди; народ начинал кругом роптать, требуя, чтобы она уходила. Она видит, что действительно ей лучше уйти, и уже собирается отойти от дверки, вдруг батюшка отворяет дверку, выпускает одну исповедницу, берет другую, а ей говорит:

- Стой.

Потом выходит, берет ее и спрашивает:

- О чем же ты плакала?

- Как же, дорогой батюшка,- спешит объяснить ему вся измученная, несчастная Мария Гавриловна,- вы так долго меня не брали?

- Как долго? - как бы недоумевает удивленный пастырь.- Разве прошел год, или два, или три?

Тут только поняла она, почему это все так мудро устроил батюшка и за что он так долго не брал ее, и как бы в подтверждение ее догадки батюшка дает ей спасительное наставление:

- Смотри же никогда больше не хвались.

Да, она похвалилась, она сказала, что если ее батюшка и год, и два, и три не возьмет на исповедь, то все она будет терпеть и дожидаться, а тут вдруг не смогла и несколько недель терпеливо подождать.

Одна из батюшкиных духовных дочерей, Авдотья Петровна, собиралась однажды в светлый день Пасхи к вечерне в собор; вдруг неожиданно пришли к ней гости. Наскоро напоив их чаем, она уговорила их пойти вместе в собор; гости согласились, и вот Авдотья Петровна дорогой все думает: "Господи! хоть бы батюшка подольше потянул, чтобы застать его в храме". Что же? К удивлению своему, приходит и застает еще конец вечерни; потом батюшка по окончании ее идет по паперти, подходит к ней, благословляет и говорит: "Ну, Дунечка, тянул, тянул, насилу дотянул".

Вот случай поразительного исцеления: болели у меня глаза, так что по временам совершенно застилались как бы черной пленкой и невозможно было по вечерам ходить по улице. Еще днем, бывало, кое-как вижу, а вечером совсем темно в глазах: ничего не видать! Что тут будешь делать!

А ведь батюшка служит всенощную, надо идти. Кое-как, бывало, бредешь с краю по мостовой, так как на тротуаре попадаются разные ступеньки и приступочки и легко можно упасть. Спотыкаясь и падая, медленно подвигаешься вперед, но идешь, потому что хочется попасть на батюшкину службу. Бывало, догонит кто-нибудь из знакомых, сжалится и поведет под руку. Ужасное, безотрадное было положение, того и гляди упадешь и сломаешь себе руку или ногу, трудно и вести такую слепую.

Кое-как с горьким чувством беспомощности дойдешь до собора - и что же! Батюшка, видя меня в таком несчастном положении, сейчас же спешит ко мне на помощь. Подойдешь под благословение, а он будто нечаянно проведет пальчиками по глазам, и что же! - дивное величие Божие! - сейчас же темная пелена спадает с глаз, и делается светло, и возвращаешься из собора одна, совершенно свободно и прославляешь и благодаришь Господа.

Так постоянно врачевал батюшка меня в соборе; но когда он сам заболел и перестал служить, то, не получая благодатного исцеления, я совершенно потеряла зрение и днем почти ничего не видала, не различала оттенков цвета. Наступил постоянный мрак, постоянное уныние. Что мне было делать, слепой, одинокой, никому не нужной? Трудиться я не могла, потому что какая же педагогическая деятельность без зрения? Приходилось влачить жалкую бесцельную жизнь!

Но батюшка, сама любовь и сострадание, не дал погибнуть мне, горькой сироте. Узнав о моей слепоте, он велел мне лечиться, послал к опытному окулисту Филатову, который ужаснулся, видя вместо глаз какую-то воспаленную бесформенную массу. Хотя не было никакой возможности путем обыкновенной медицинской помощи восстановить зрение, но батюшка властно приказал мне лечиться, и доктор, по его просьбе, взялся за многотрудное дело. Молитва и помощь целителя-батюшки быстро делали свое: путем прижигания, пускания каких-то капель в глаза восстановлялась нужная материя, совершилось чудесное восстановление погибшего органа, доктор и сам поражался такому удивительному случаю: совершенно атрофированный орган опять получил прежнюю силу и способность; и я теперь, слава Богу, вижу и продолжаю занятия, благодаря которым могу жить и кормиться.

У одной духовной дочери батюшки родилась дочка, такая неспокойная, что дни и ночи все кричала. Нанята была хорошая нянька, которая холила и мыла девочку, но ничто не помогало. Несчастные родители не знали, что и делать, несколько раз осматривали они ребенка, боясь, не вошла ли в его тельце иголка или булавка, но ничего не замечалось, а потому можно представить, как велика была горесть родителей, которые в сильном недоумении испробовали многие медицинские средства облегчения, чтобы успокоить свое дорогое, так давно жданное дитя. Но полненькая, здоровенькая с виду девочка не внимала никаким ласкам и заботам родителей и так сильно, так болезненно кричала, что доставляла им сильнейшее душевное страдание. Что тут было делать?

Архангельский собор Московского Кремля

Но великий благодатный пастырь, приняв под свою спасительную опеку мать, пожелал озарить благодатью и новорожденное дитя, чтобы сделать его сосудом чистоты и духовного и нравственного богатства. Однажды к ним в семью явилась посланницей и вестницей батюшкиной попечительности и его премудрого усмотрения знакомая их, Еленушка.

- Вы бы снесли ребенка к батюшке в храм приобщить его,- спешит посоветовать она матери, понимая, что только благодать Божия может помочь здесь и остановить такой непонятный, неестественный детский крик и плач.

- Как же это можно, девочка только недавно приобщалась, зачем я понесу ее, разве можно так часто приобщать ребенка,- сердито ответила ей мать, слегка возмущенная таким несвоевременным заявлением.

Однако же ревностная ученица благодатного пастыря не унимается:

- Ну что же, что недавно приобщали, а теперь снесите к батюшке в его храм и приобщите там.

Но упрямую натуру матери, еще незнакомой с благодатным действованием святейшего таинства, трудно было сломить. Прежние печальные откуда-то взявшиеся убеждения о законности и необходимости редкого приобщения так глубоко и основательно вкоренились во всех слоях общества, что многой борьбы, многих тяжких испытаний стоило пастырю переубеждать людей в их жалких и неосновательных мыслях, насаждая сознание о необходимости для всякой верующей христианской души как можно чаще соединяться со Сладчайшим Господом (по Его святейшему непреложному глаголу) в таинстве Святого Причащения,- что же может быть лучше и величественнее для человека такого высшего блаженства на земле.

Чистосердечно, с полнейшим смирением и раскаянием должно приступать к таинству исповеди и к святейшему таинству Причащения, и можно и здесь, на земле, предвкушать райское наслаждение - в этом все наше спасение, вся наша отрада, все наше врачевство. Что может быть выше и дороже сего преблагостного дара, который святит, живит и воскрешает греховно-испорченную, греховно-изломанную душу? Что может сильнее отражать мерзостные козни лукавого, который далеко бежит от этой преблагостной святыни? Часто принимать Пречистое Тело и Всечестную Кровь Его - это соединяться часто с Самим Сладчайшим Спасителем, целиться Им, освящаться Им, вдохновляться Им!

Но слепой, непросвещенный люд не может понять этого и безжалостно осуждает себя на мрак и омертвелость. С трудом удалось терпеливой Еленушке убедить мать снести ребенка в церковь к батюшке, чтобы приобщить его там.

Ребенок так хорошо, так спокойно ведет себя, что мать, еще не понимавшая благости Божией, поражается этим, но все-таки, подходя к кресту, говорит батюшке:

- Девочка очень кричит у меня, что мне с ней делать?

- Как же чаще, батюшка, ведь полагается через шесть недель, так и родители нас учили, так и священники говорят.

- Нет, чаще,- возражает ей пастырь.

- Через три недели?

- Нет, чаще,- продолжает наставлять ее мудрый пастырь, разбивая ее неправильные укоренившиеся понятия.- Когда будешь приходить в церковь, тогда и приобщай ребенка,- определенно уже заявляет он, желая вразумить эту еще духовно неопытную женщину, что ее младенец, как чистое, неиспорченное существо, может неосужденно принимать Пречистую Кровь Господа.

- Батюшка, да я каждый день буду ходить в церковь, что же, каждый день и приобщать ребенка? - пробует она окончательно добиться толку и узнать, когда же ей приобщать ребенка.

- Вот это-то было бы очень хорошо, больше ничего и не нужно,- слышатся дивные пророческие слова пастыря, который на этом ребенке показал, как велико и спасительно частое приобщение Святых Таин.

Когда девочку принесли домой, она все время спокойно спала, даже не принимала пищи. Мать опять забеспокоилась, и на другой день утром, видя, что ребенок все спит, она было побоялась нести спящую девочку в церковь, но, вспомнив наказ батюшки, отправилась с ребенком к обедне. В церкви дитя проснулось и тихо приняло Святые Дары, после чего опять заснуло.

Видя, что ребенок совсем перестал кричать, стал тихим и покойным, отец с радостью отпускал его в церковь. Такая удивительная перемена с ребенком показала родителям, сколь велик батюшка, сразу остановивший резкий постоянный крик младенца и научивший их, как целить его Святейшей Божественной Пищей.

Итак, девочка, по милосердию Божию и по великому пастырскому попечению, стала каждый день приноситься в храм на батюшкины службы, приступать к Божественной Трапезе, и таким образом она все больше и больше освещалась светом веры и благодати.

Это был необыкновенный ребенок. Девочка сильно полюбила батюшку - бывало, так вся и затрепещет, когда его увидит, и беда, если матери не скоро удастся поднести ее к батюшке, она так начнет волноваться и беспокоиться, так начнет приставать к маме и хлопать ее ручонкой по щеке, что многие с удивлением смотрят на нее и радуются ее детскому чувству. Когда же мать подносила ее к батюшке, то он целовал ее в лоб; тогда девочка с радости начинала прыгать на руках у мамы и хлопать ручонками. Это было особенное стремление к благодати, и батюшка раз за всенощной дал понять матери, что у нее не простое дитя. Как-то П. И. принесла девочку ко всенощной, вошла в исповедальню и бережно положила ее там. Батюшка во время каждения по храму взошел в исповедальню, подошел к ребенку и несколько раз произнес: "Боже мой, Боже мой",- как бы призывая этими величественными словами на него благодать Божию, потом, обращаясь к матери, спросил:

- Кто это у тебя?

- Девочка,- простодушно отвечала ничего не понявшая женщина.

- Да знаешь ли, кто это у тебя? - продолжал знаменательно допрашивать пастырь, как бы желая вразумить ее, чтобы она особенно берегла и охраняла своего ребенка.

Отец ради спокойствия и счастья дочери на все соглашался; видя, что после того, как его дочку ежедневно стал приобщать батюшка, она стала тихой, кроткой девочкой, он не препятствовал жене возить ее в церковь даже в мороз и в сильную стужу; только как-то раз, видя, что жена собирается ехать с ребенком в храм, он сказал ей: "Хоть бы ты один раз осталась дома, посмотри, сколько у нас дел, один раз и пропустить можно". Жена, не желая раздражать своего мужа, согласилась остаться. Но сам ребенок дал понять своим родителям, что нельзя ослушиваться приказания старца: девочка в этот день по-прежнему так стала кричать и метаться, так измучила своих родителей, что мать насилу могла дождаться следующего дня, чтобы свезти ее в церковь. Это настолько поразило отца, что он уже больше никогда не покушался удерживать жену дома, а напротив, еще сам посылал ее в собор.

Это дитя было первое, которое стало ежедневно подпускаться батюшкой к Святой Чаше, стало ежедневно освящаться и укрепляться небесной благодатью. Благодаря этому великому сладостному обилию благодати девочка удостоилась после дивных видений, непостижимых и недоступных для простых осуетившихся людей.

Батюшка строго приказывал матери, чтобы ребенка не целовали в уста, говоря, что эти уста принимают Святейшие Тайны и не нужно, чтобы кто-нибудь прикасался к ним, потом он не велел кому-нибудь отдавать ее на руки, видимо, он готовил эту девочку к Небесному чертогу Царя Славы, чтобы она полетела туда во всей духовной красоте.

Это было дитя, испрошенное матерью у Царицы Небесной только на четыре года, по истечении которых родители должны были покорно отдать ее на небо, как не принадлежавшее им сокровище, но родители, страшно любившие свою дочку, не могли расстаться с ней.

Назначенные четыре года приходили к концу. Вдруг девочку поражает нервный удар паралича: красивое полное личико вдруг делается изуродованным, глаза скашиваются, рот тоже, ребенок, к ужасу своих родителей, сразу делается несчастным существом. Это случилось в пятницу на Святой неделе, в день празднования Божией Матери "Живоносный Источник". В страшном испуге и отчаянии бросается мать к пастырю и передает ему о своем несчастии. Услыхав о таком горе родителей, батюшка сильно заволновался и велел П. И. с ребенком отправиться к доктору Корнилову, который, осмотрев девочку, сказал, что она не переживет этой недели: должна умереть или помешаться. Мать в ужасе бежит к батюшке и умоляет его спасти ребенка, говоря, что и муж ее находится в страшном отчаянии. "Что вы просите меня,- возражает пастырь,- Сам Господь пришел за ней и берет ее к Себе; Он потому и послал паралич, чтобы вам легче было с ней расстаться, а то тяжко было бы вам, если бы она умерла у вас такой красавицей".

Но материнская скорбь металась, рыдала и молила батюшку сжалиться над ними, несчастными, и упросить Господа оставить им их дитя. Батюшка больше ничего не возразил, но, видимо, не мог переносить такого отчаянного страдания родителей: он стал умолять Господа сжалиться над ними и не брать к Себе их дитя. И вот девочка видит во сне дивное видение и рассказывает его матери, которая, ничего не понимая, начинает опять умолять батюшку, с немым отчаянием смотря на свою бедную больную девочку. Тогда батюшка, испросив у Господа оставление девочки на земле, говорит матери: "Дочь ваша должна была идти на небо, но Господь сжалился над вами, поезжайте к преподобному Сергию, там получит она исцеление: меняйте три раза ей на день рубашки и каждый день приобщайте ее". И действительно, когда девочка приложилась к благоуханным мощам преподобного Сергия, то глаза ее и рот установились на место! Можно понять, что почувствовали скорбные, измученные сердца родителей! Их дорогое, неоцененное дитя опять с ними, опять будет утешать и радовать их. Даже отец, еще не ходивший к батюшке, и тот воспылал величайшей благодарностью к нему за такое дивное ходатайство пред Богом.

Девочка осталась на земле; только правая ручка и ножка ее были повреждены, так что писать и работать она может только левой рукой.

Батюшка сказал: "Теперь я на четыре года беру ее на свои руки",- и действительно, батюшка зорко воспитывал ее, постоянно освящал ее таинством Святого Причащения и часто брал ее на руки. По прошествии четырех лет он как бы передал ее матери и строго наказывал, чтобы она берегла и охраняла девочку. "Как я должен сохранять епитрахиль, так и ты мне, смотри, сохрани дочь, а то будешь отвечать за нее",- строго приказывал он матери. Восьми лет он велел ее учить грамоте и перед началом учения отслужил у них на дому молебен, испрашивая ей у Господа душевные и телесные силы для умственного развития: девочка, по его святым молитвам, скоро ловко научилась писать левой рукой и в короткое время читала очень порядочно.

Батюшка как-то пророчески сказал матери: "А все-таки она у вас остается только до совершенных лет, а там уйдет".