Печать

№ 12
   ДЕКАБРЬ 2002   
РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ № 12
   ДЕКАБРЬ 2002   
   Календарь   
ЭЛЕКТРОННАЯ ВЕРСИЯ
ЕЖЕМЕСЯЧНОГО ПРАВОСЛАВНОГО ИЗДАНИЯ
Священномученик митрополит Серафим (Чичагов) *




Священномученик Серафим (в миру Леонид Михайлович) родился 9 января 1856 года в Петербурге, в семье полковника артиллерии Михаила Никифоровича и Марии Николаевны Чичаговых. Он принадлежал к знаменитому дворянскому роду, который насчитывал немало выдающихся военных, в том числе адмиралов В. Я. и П. В. Чичаговых - одного из первых исследователей Ледовитого океана и морского министра, командующего Черноморским флотом.

Леонида крестили 29 января 1856 года в храме Святого Александра Невского при Михайловском артиллерийском училище. С раннего детства мальчик отличался глубокой религиозностью. В 8 лет он потерял родителей и, по его словам, привык искать утешение в религии. Учился он сначала в Первой Санкт-Петербургской классической гимназии, а затем в Пажеском корпусе. Спустя много лет святитель Серафим вспоминал: "Мы были воспитаны в вере и Православии, но если выходили из корпуса недостаточно проникнутыми церковностию, однако хорошо понимали, что Православие есть сила, крепость и главная драгоценность нашей возлюбленной родины".

По окончании корпуса прапорщик Чичагов был направлен для прохождения службы в Гвардейскую конно-артиллерийскую бригаду Преображенского полка. В начале русско-турецкой войны он оказался в составе действующей армии на Балканах, участвовал во многих сражениях и имел несколько боевых наград. За храбрость при осаде Плевны и взятии Телиша генерал Скобелев наградил его личным оружием.

На войне перед молодым человеком особенно остро встали духовные вопросы - о смысле страданий, о деятельной любви к людям, о жизни и смерти. Вернувшись в Петербург, он познакомился с праведным Иоанном Кронштадтским, разрешившим многие недоумения и ставшим духовным отцом будущего святителя. Впоследствии Леонид Михайлович написал несколько книг о русско-турецкой кампании: "Примеры из прошлой войны 1877-1878 гг." (рассказы о подвигах солдат и офицеров) и "Дневник пребывания Царя-Освободителя в Дунайской армии в 1877 г." (о миссии русской армии на Балканах). Вторая книга была очень популярна и издавалась трижды. Члены Царской семьи направили автору благодарственные письма, а в Национальном музее Софии был помещен его портрет.


"Дневник пребывания Царя-Освободителя в Дунайской армии в 1877 г."
   
Наградная грамота капитана Л.М.Чичагова

Работа над "Дневником..." побудила Леонида Михайловича обратиться к Императору Александру III с письмом. В нем предлагалось иметь при дворе историографа, что обеспечило бы написание правдивой русской истории. Письмо было одобрено Государем.

В 1879 году Леонид Михайлович женился на внучатой племяннице героя Отечественной войны 1812 года генерала Д. С. Дохтурова Наталии Николаевне Дохтуровой. У них родилось четыре дочери: Вера, Наталия, Леонида и Екатерина.

Военная карьера Чичагова складывалась весьма успешно, и уже в 35 лет он был полковником. В начале 80-х годов его, как признанного специалиста в артиллерийском деле, направили в Париж на маневры французских войск. Вернувшись в Россию, он опубликовал актуальную для проходившего тогда перевооружения работу "Французская артиллерия в 1882 г.". А через несколько лет написал "Записки..." о своем знаменитом предке адмирале П. В. Чичагове.


Л.М.Чичагов с женой

К этому времени у Леонида Михайловича было уже около десяти российских и иностранных орденов и медалей, но военная карьера не удовлетворяла его. В 1881 году он стал старостой Преображенского собора на Литейном проспекте и ктитором Сергиевского всей артиллерии собора в селе Клементьеве при Троице-Сергиевой Лавре и жертвовал на храм немалые средства. Он учредил благотворительное общество помощи военным, вышедшим в отставку по болезни, не достигнув пенсионного возраста, без права на пенсию. Заботился о детях-сиротах, потерявших родителей на войне. Желание помогать людям привело его к изучению медицины. Не будучи специалистом в этой области, он тем не менее разработал свою систему лечения, сам готовил лекарства из трав и широко практиковал в Петербурге. Число его пациентов составляло 20 тысяч человек. Свой опыт Леонид Михайлович описал в книге "Медицинские беседы", вышедшей в двух томах, а также в "Кратком изложении медицинских бесед". Особое внимание он уделял вопросам истории медицины - книги поражают обилием цитат. В них приведены и обширные списки лекарственных растений, которые использовал автор.

Леонид Михайлович выпустил также брошюру под названием "Что служит основанием каждой науки?". "На этот вопрос,- писал он в предисловии,- не все ученые ответят тотчас же и одинаково... Между тем ответ должен был бы быть у всех один и тот же, неопровержимый уже по своей простоте: основой служит религия... Разбирая, в чем заключается истина, приводя библейские изречения и евангельские факты, я хочу этим объяснить всем только тот путь, которым и должна бы идти медицина для достижения совершенства, и указать на этот путь как на приведший меня к познанию медицинских истин. Создав особую систему лечения и прилагая ее уже много лет с успехом в своей практике, я желал бы доказать, что медицина, как наука, более других необходимая людям как помощь и облегчение в их страданиях, должна и более всякой другой науки опираться на религию и изыскивать средства в природе, созданной Самим Творцом на пользу человечества,- не забывая, однако, что врачу необходимо иметь в виду не только одну больную плоть, но стараться искать корень болезни и в духе или в душе человека... Чувствую себя сильным и правым, служа науке, в основе которой лежит религия, и взяв в помощницы природу, а также поставив себе целью общую пользу страждущего человечества, которой я всецело себя посвятил".

В это же время Л. М. Чичагов начал систематически заниматься богословскими науками и со временем сделался энциклопедически образованным богословом.

В начале 90-х годов будущий святитель объявил о своем желании оставить военную службу и стать священником. Родные и друзья были крайне удивлены и осуждали его. Наталия Николаевна тяжело переживала решение мужа, однако отец Иоанн Кронштадтский сказал ей: "Вы не должны препятствовать и мешать избранному вашим мужем пути, так как на этом поприще он достигнет больших высот". Выйдя в отставку, Леонид Михайлович с семьей переехал в Москву и стал готовиться к рукоположению. 26 февраля 1893 года он был посвящен в сан диакона, а через два дня - в иерея и приписан к кремлевской синодальной церкви Двунадесяти Апостолов.

В этом храме уже многие годы размещалась Синодальная ризница и не было богослужения. Отец Леонид добился перенесения ризницы в другое помещение и на свои средства сделал основательный ремонт в приделе Апостола Филиппа (деньги пришлось отрывать от семьи, и без того с трудом мирившейся со всем происходящим). В ноябре 1893 года в храме возобновились службы, и батюшка был награжден бархатной скуфьей и набедренником.

Через два года ему поручили духовное окормление военнослужащих Артиллерийского ведомства Московского военного округа. Со свойственной ему энергией он взялся за реставрацию храма во имя святителя Николая на Старом Ваганькове, в котором ему предстояло служить. Эта церковь принадлежала Румянцевскому музею и в течение тридцати лет стояла закрытой. Восстанавливали ее частью на собственные средства о. Леонида, частью на пожертвования.

За множеством хозяйственных забот, неизбежных при восстановлении храмов, батюшка не забывал о главном. В одной из проповедей тех лет он говорил: "В древности люди всему предпочитали молитву, и святые отцы при свидании всегда спрашивали друг друга о том, как идет или действует молитва. Действие молитвы было у них признаком духовной жизни... Действительно, молитва есть мать и глава всех добродетелей, ибо заимствует их из источника всех благ - Бога, с Которым молящийся пребывает в общении... Только молитвой можно дойти до Всемогущего Бога, ибо она есть путь к Нему".

В это же время о. Леонид начал работать над "Летописью Серафимо-Дивеевского монастыря". Об истории ее создания он рассказывал так: "Когда после довольно долгой государственной службы я сделался священником в небольшой церкви за Румянцевским музеем, мне захотелось съездить в Саровскую пустынь, место подвигов преподобного Серафима, тогда еще не прославленного, и когда наступило лето - поехал туда. Саровская пустынь произвела на меня сильное впечатление. Я провел там несколько дней в молитве и посещал все места, где подвизался преподобный Серафим. Оттуда перебрался в Дивеевский монастырь, где мне очень понравилось и многое напоминало о преподобном Серафиме, так заботившемся о дивеевских сестрах. Игумения приняла меня очень приветливо, много со мной беседовала и, между прочим, сказала, что в монастыре живут три лица, которые помнят преподобного: две старицы-монахини и монахиня Пелагея (в миру Параскева, Паша)*. Особенно хорошо помнит его Паша, пользовавшаяся любовью преподобного и бывшая с ним в постоянном общении. Я выразил желание ее навестить, чтобы услышать что-либо о преподобном из ее уст. Меня проводили к домику, где жила Паша. Едва я вошел к ней, как Паша, лежавшая в постели (она была очень старая и больная), воскликнула: "Вот хорошо, что ты пришел, я тебя давно поджидаю: преподобный Серафим велел тебе передать, чтобы ты доложил Государю, что наступило время открытия его мощей и прославления". Я ответил Паше, что по своему общественному положению не могу быть принятым Государем и передать ему в уста то, что она мне поручает. Меня сочтут за сумасшедшего, если я начну домогаться быть принятым Императором. Я не могу сделать то, о чем она меня просит. На это Паша сказала: "Я ничего не знаю, передала только то, что мне повелел преподобный". В смущении я покинул келью старицы...

* Не путать с блаженной Пашей Саровской, которая во время первого приезда Леонида Михайловича в Дивеево посмотрела на него "из-под ручки" и произнесла: "А рукава-то ведь митрополичьи".

Вскоре я уехал из Дивеевского монастыря и, возвращаясь в Москву, невольно обдумывал слова Паши. В Москве они опять пришли мне в голову, и вдруг однажды меня пронзила мысль, что ведь можно записать все, что рассказывали о преподобном Серафиме помнившие его монахини, разыскать других лиц из современников преподобного и расспросить их о нем, ознакомиться с архивами Саровской пустыни и Дивеевского монастыря и заимствовать оттуда все, что относится к жизни преподобного и последующего после его кончины периода. Привести весь этот материал в систему и хронологический порядок, затем этот труд, основанный не только на воспоминаниях, но и на фактических данных и документах, дающих полную картину жизни и подвигов преподобного Серафима и значение его для религиозной жизни народа, напечатать и поднести Императору, чем и будет исполнена воля преподобного, переданная мне в категоричной форме Пашей. Такое решение еще подкреплялось тем соображением, что Царская Семья, как было известно, собираясь за вечерним чаем, читала вслух книги богословского содержания, и я надеялся, что и моя книга будет прочитана.

Таким образом зародилась мысль о "Летописи".

Для приведения ее в исполнение я вскоре взял отпуск и снова отправился в Дивеево. Там мне был предоставлен архив монастыря, так же как и в Саровской пустыни. Но прежде всего я отправился к Паше и стал расспрашивать ее обо всех известных эпизодах жизни преподобного, тщательно записывал все, что она передавала мне, а потом ей записи прочитывал. Она находила все записанное правильным и наконец сказала: "Все, что помню о преподобном, тебе рассказала, и хорошо ты и верно записал, одно нехорошо, что ты меня расхваливаешь"...*

* Вскоре монахиня Пелагея умерла. "Вот исполнила волю преподобного", - подумал о. Леонид. Он отслужил по ней первую панихиду.


Живописное изображение старца Серафима,
выполненное архимандритом Серафимом

Возвратившись в Москву с собранным материалом о преподобном Серафиме, я немедленно приступил к своему труду. Вскоре я овдовел и принял монашество с именем Серафима, избрав его своим небесным покровителем. "Летопись" была издана в 1896 году и преподнесена Государю, что повлияло на решение вопроса о прославлении преподобного Серафима".

Наталия Николаевна Чичагова скончалась в 1895 году. Батюшка похоронил ее в Дивееве на монастырском кладбище, а рядом приготовил место для себя. Он принял иночество и был приписан к братии Троице-Сергиевой Лавры, поручив воспитание дочерей доверенным лицам. 14 августа 1898 года его постригли в мантию с именем Серафим.

Живя в Лавре, он составил летописный очерк "Зосимова пустынь во имя Смоленской иконы Божией Матери, Владимирской губернии, Александровского уезда" - о приписанном к Лавре монастыре. Книга выдержала несколько изданий, исправленных и дополненных.

После пострига у иеромонаха Серафима начались искушения. Некоторые из лаврской братии завидовали его славе и клеветали на него. Поддержала его духовная дочь преподобного Серафима Наталия Петровна Киреевская, вдова известного православного философа. Она писала архиепископу Харьковскому Флавиану (Городецкому): "Молю Вас, Владыко, взять под Ваше покровительство и в Ваше Отеческое попечение моего возлюбленного о Господе отца Серафима... много пострадавшего от людской злобы. Все клеветы, на него возводимые, он переносит с истинно христианским смирением, я его знаю много лет и свидетельствую Вам моею совестию, что он истинный христианин и человек вполне достойный".

В августе 1899 года отца Серафима назначили настоятелем Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря с возведением в сан архимандрита. "Настоящая моя обитель,- писал он впоследствии,- древняя Лавра, лишенная миллионного состояния, без всяких средств, забытая и заброшенная, но первоклассная, представляла из себя громадное разрушенное пространство с оградой в 1,5 версты и с 13-ю падающими башнями. Знаменитая и страшная крепость, называемая ныне духовной тюрьмой, оказалось, капитально не была ремонтирована около 100 лет и вмещала в себя несчастных, расстроенных психически священнослужителей, голодных и холодных, частью невинно заключенных и ожидающих такого настоятеля, который мог по своему развитию вызвать рассмотрение их дел. Не прошло 2,5 лет моего настоятельства, и обитель совершенно возродилась, я собрал до 100 тысяч на ремонт, упросил В. Саблера дать 6 тысяч на реставрацию тюрьмы, и теперь Евфимиевский монастырь возрожден, тюрьма обратилась в скит и невинные все выпущены на волю. Благодарение Господу - я мне назначенное исполнил".

Архимандрит Серафим устроил для узников библиотеку, и благодаря его попечению девять закоренелых сектантов вернулись в Православие. Это позволило ему ходатайствовать перед Святейшим Синодом об освобождении остальных. По его ходатайству заключенные были выпущены на свободу, и тюрьма перестала существовать.

Помимо настоятельских трудов, архимандрит Серафим был назначен благочинным монастырей Владимирской епархии. Кроме того, он работал над вторым изданием "Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря" (оно вышло в 1903 году). "Летопись" рассказывает об истории Саровского монастыря и о первоустроительнице Дивеевской обители матушке Александре, содержит жизнеописание преподобного Серафима и близких ему людей. Из всего написанного на эту тему она наиболее достоверно отражает события, происходившие в Сарове и Дивееве.

В 1902 году архимандриту Серафиму было видение: "По окончании "Летописи" я сидел в своей комнатке в одном из дивеевских корпусов и радовался, что закончил наконец труднейший период собирания и написания материала о преподобном Серафиме. В этот момент в келию вошел преподобный Серафим, и я увидел его как живого. У меня ни на минуту не мелькнуло мысли, что это видение - так все было просто и реально. Но каково же было мое удивление, когда батюшка Серафим поклонился мне в пояс и сказал:

- Спасибо тебе за "Летопись". Проси у меня все, что хочешь, за нее.

С этими словами он подошел ко мне вплотную и положил свою руку мне на плечо. Я прижался к нему и говорю:

- Батюшка, дорогой, мне так радостно сейчас, что я ничего другого не хочу, как только всегда быть около вас.

Батюшка Серафим улыбнулся в знак согласия и стал невидим. Только тогда я сообразил, что это было видение. Радости моей не было конца".

Своему духовному сыну протоиерею Стефану Ляшевскому владыка впоследствии говорил, что преподобный Серафим перед смертью просил монахиню Евпраксию передать нечто "тому архимандриту Серафиму, который будет распорядителем во время моего прославления". На вопрос о. Стефана, что же велел передать преподобный, владыка ответил: "Об этом буду знать только я". Предполагают, что святой предсказал ему мученическую кончину.

Вопрос о канонизации саровского старца встал еще в 1895 году, когда тамбовский архиерей представил на рассмотрение Синода "расследование о чудесных знамениях и исцелениях, явленных по молитвам отца Серафима с верою просившим его помощи. Расследование это, начатое... 3 февраля 1892 года, окончено было в августе 1894 года и производилось в 28 епархиях Европейской России и Сибири. Всех случаев благодатной помощи по молитвам старца Серафима было обследовано комиссиею 94, причем большая часть их была достаточно удостоверена надлежащими свидетельскими показаниями. Но указанное число случаев благодатной помощи по молитвам старца являлось далеко не соответствующим их действительному числу: в архиве Саровской обители, по свидетельству названной комиссии, сохраняются сотни писем от разных лиц с заявлениями о полученных ими благодеяниях чрез молитвенное обращение к старцу Серафиму" (из "Деяний Святейшего Синода").

Однако многие члены Синода явились категорическими противниками канонизации саровского чудотворца. Используя свои связи в придворных кругах, архимандрит Серафим сумел встретиться с Царем-мучеником Николаем II и склонил его в пользу прославления старца и открытия его мощей. По повелению Государя в августе 1902 года было произведено предварительное освидетельствование останков отца Серафима, которое показало, что нетленных мощей нет. При обсуждении этого вопроса в Синоде возникла смута, практически все были против открытия мощей. На открытии настаивали Император и митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский).

Монахиня Евдокия, келейница блаженной Паши Саровской, рассказывала, что в то время "Прасковья Ивановна постилась в течение 15 дней, ничего не пила, не ела и так ослабела, что не могла ходить. Как-то вечером приходит к ней архимандрит Серафим (Чичагов) грустный такой и говорит ей:

- Мамашенька (так все называли блаженную), отказывают нам в открытии мощей.

А она отвечает:

- Бери меня под руки и веди на волю.

Взяли ее под руки с одной стороны архимандрит Серафим, а с другой - ее келейница мать Серафима. Вывели на крыльцо, спустили с лестницы. Она говорит:

- Бери железку (лопату), копай.

Архимандрит Серафим стал копать, а она поправляет:

- Правее, левее. Ну, вот и мощи.

Архимандрит Серафим вспоминает, что в это время одна из стариц, живших еще при преподобном, сказала:

- Мы кланяемся не костям, а чудесам".

Государь не оставил намерения канонизировать подвижника. В октябре 1902 года он прислал в дар Дивеевскому монастырю лампаду к иконе Божией Матери "Умиление", перед которой скончался преподобный. Лампаду, по повелению Его Величества, доставил в обитель архимандрит Серафим. В воскресенье 20 октября, после совершения Божественной литургии в Троицком соборе, он торжественно возжег лампаду перед образом Богоматери.

По настоянию Государя 11 января 1903 года назначенная Синодом комиссия, в которую входил и архимандрит Серафим, приступила к освидетельствованию останков святого. Результатом явился подробный акт освидетельствования, представленный на монаршее усмотрение вместе с кратким описанием чудес старца Серафима. Николай II наложил резолюцию: "Прочел с чувством истинной радости и глубокого умиления". 29 января Священный Синод вынес решение о канонизации святого и на 19 июля назначил окрытие его мощей. По распоряжению Императора архимандриту Серафиму поручили "заведование всеми подготовительными мерами для устройства и приведения к благополучному окончанию многосложных дел, связанных с предстоящим торжеством прославления преподобного".

Сохранился документ, написанный рукой архимандрита Серафима, в котором подробно излагаются мероприятия по устройству паломников и подготовке торжеств: "В Саровской пустыни приступлено к капитальному ремонту всего монастыря. Для ожидаемых официальных лиц и богомольцев ремонтируются старые гостиницы и приспособляются свободные здания... Паломникам строятся губернскими властями бараки в 1,5 верстах от монастыря, где имеются удобства для того места, прекрасная вода и все благоприятствующие условия. Также будет построен приемный покой* на 200 кроватей. Близ бараков предполагается расположить лавки, в которых будут продавать хлеб и съестные припасы. Продажа крепких напитков воспрещена. Для кипяченой воды приобретаются три машины, употребляемые с этой же целию в войсках. Для хлебопечения будут сложены печи, и, кроме того, подрядчики взялись доставлять хлеб из города Темникова.

* больница

Святые мощи преподобного Серафима решено положить в драгоценнейшей раке, изготовляемой на средства Его Императорского Величества, в Успенском соборе. Для этого разрешено мокрый, холодный Успенский собор сделать теплым или зимним... Желающие жертвовать лампады к святым мощам преподобного Серафима предупреждаются, что таковые принимаются на условии, чтобы они были обеспечены суммою, которая бы приносила тридцать рублей в году на покупку елея...

Саровские торжества

К торжеству открытия святых мощей полагается устроить соборную ризницу для значительного числа сослужащих. Для выработки парчи взят за образец древний саккос XVI столетия, сохраняющийся в ризнице Нижегородского собора, с изображением серафимов. Лица же, желающие соорудить эту ризницу для Саровской пустыни, а также Серафимо-Дивеевского монастыря, где будет освящение первого храма в честь преподобного Серафима, или принять участие своего посильного жертвования, благословляются обратиться лично или письменно в Московскую Синодальную контору".

"В целях ознакомления народа с жизнью, подвигами и чудотворениями преподобного Серафима,- писал 28 февраля "Правительственный вестник",- а также и с обителями Саровскою и Серафимо-Дивеевскою последние в изобилии снабжены книгами, брошюрами, листками и литографированными изображениями. Некоторые прежние издания вновь пересмотрены и исправлены архимандритом Серафимом... тот же архимандрит Серафим недавно издал "Краткое житие преподобного Серафима, Саровского чудотворца". Написал он и "Краткую летопись Серафимо-Дивеевского монастыря", а впоследствии составил акафист преподобному.

После саровских торжеств архимандрит Серафим заболел. "Сделать в короткое время все то, что я видел сделанным Вами в Сарове и Дивееве, требовало громадных трудов и большого напряжения сил, а потому заболеть от переутомления вполне естественно",- писал ему знакомый. Многие присылали архимандриту Серафиму благодарственные письма. "В кругу многочисленных и неотложных забот...- писал староста Общества хоругвеносцев Рязанских соборов,- Вы тем не менее находили время и до мельчайшей подробности входили во все положения хоругвеносцев, заботясь об их удобствах... При полумиллионном стечении народа, в то время когда во многом бы должен ощущаться недостаток, наши члены общества имели удобное помещение и полное довольство".

Вернувшись в Суздаль, о. Серафим занялся подготовительными работами к предстоящему празднованию 500-летия со дня кончины преподобного Евфимия, Суздальского чудотворца, и составил жизнеописание этого святого. Но встретить юбилей в Суздале ему не пришлось: 14 февраля 1904 года его назначили настоятелем Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря. Он пробыл там чуть больше года и за этот короткий срок успел отреставрировать величественный собор обители.

28 апреля следующего года в Успенском соборе Московского Кремля митрополит Владимир (Богоявленский), в сослужении владык Трифона (Туркестанова) и Серафима (Голубятникова), совершил епископскую хиротонию архимандрита Серафима. Накануне, при наречении во епископа Сухумского, будущий святитель произнес слово, в котором определил свой жизненный путь:

"Многоразлично совершается призыв Божий! Неисcледимы пути Провидения Божия, предопределяющие пути человеку. Со мной, вот уже в третий раз в продолжение последних двенадцати лет, происходят перевороты, которые меняют весь строй моей жизни. Хотя я никогда не забывал молитвенно простирать руки к Богу в надежде на Его милосердие и всепрощение, но мог ли себе представить, что мой первоначальный светский путь, казавшийся естественным и вполне соответственным моему рождению и воспитанию, продолжавшийся так долго и с таким успехом,- не тот, который мне предназначен Богом? И как я должен был убедиться в этом? Несомненно, путем испытаний и скорбей, ибо известно, что скорби - это лучшие провозвестники воли Божией и от начала века они служили людям знамением избрания Божия. Испытав с восьмилетнего возраста сиротство, равнодушие людей, беспомощность и убедившись в необходимости проложить себе жизненный путь собственным трудом и многолетним учением, я по окончании образования, еще в молодости, прошел чрез все ужасы военного времени, подвиги самоотвержения, но, сохраненный в живых дивным Промыслом Божиим, продолжал свой первоначальный путь, претерпевая многочисленные и разнообразные испытания, скорби и потрясения, которые окончились семейным несчастием - вдовством. Перенеся столько скорбей, я вполне убедился, что этот мир, который так трудно перестать любить, делается через них нашим врагом и что мне предопределен в моей жизни особенный, тернистый путь.

Тяжело испытывать пути Божии! Не потому, что требуется безусловная покорность, совершенное послушание и всецелая преданность в волю Божию, даруемые испытуемым Самим Господом; нет, но от того, что мир, среди которого надо духовно подвизаться и нести свой крест, яко душевен человек не приемлет яже Духа Божия: юродство бо ему есть... Божия никтоже весть, точию Дух Божий (1 Кор. 2, 11, 14). Тяжело потому, что, как говорит святитель Филарет, митрополит Московский, мир, побежденный верою, плененный в ее послушание, допущенный посему в область ее, неприметно внес в нее свой собственный дух; таким образом, сей враг Христа и христианства очутился в пределах самого христианства, прикрывшись именем христианского мира, он действует свободно и учреждает себе мирское христианство, старается обратно переродить сынов веры в сынов мира, сынов мира не допустить до возрождения в истинную жизнь христианскую, а на непокорных ему вооружается ненавистью, лукавством, злословием, клеветами, презрением и всяким орудием неправды.

Поэтому жизнь людей, взятых неожиданно из мира и поставленных на духовный путь, особенно многотрудна и многоскорбна. Такую жизнь Божественный Учитель начертал одному из Своих учеников, говоря: егда же состареешися, воздежеши руце твои, и ин тя пояшет и ведет, аможе не хощеши (Ин. 21, 18). Подобное произошло и со мною. Иные опоясывали меня и вели туда, куда я не ожидал и не мечтал идти, и эти люди были, конечно, высокой духовной жизни. Когда по их святым молитвам во мне открылось сознание, что Сам Господь требует от меня такой перемены в пути ради Его Божественных целей, что это необходимо для всей моей будущей жизни, для предназначенных мне еще испытаний и скорбей, для моего сораспятия Христу, то, несмотря ни на какие препятствия, поставленные мне миром, я исполнил святое послушание и сначала принял священство, а по вдовстве - монашество. Долго я переносил осуждения за эти важные шаги в жизни и хранил в глубине своего скорбного сердца истинную причину их. Но наконец Сам Господь оправдал мое монашество в ближайшем моем участии в прославлении великого чудотворца преподобного Серафима. Ныне, по всеблагой воле Божией, я призываюсь на высокое служение в Церкви Христовой в сане епископа...

Не безызвестны мне обязанности епископа и сопряженные с этим саном скорби... Современный дух, враждебный Церкви и государству, религии и нравственности, настолько силен, что епископы обречены на неустанную, многостороннюю борьбу, глубокую душевную скорбь; вовлечены в невежественные состязания, от которых святой апостол повелевает уклоняться, ибо они рождают ссоры; обременены бесчисленными судебными и всякого рода делами, жалобами, просьбами и требованиями, в большинстве своем неразрешимыми, ведущими лишь к недовольству просителей, поврежденных в вере и послушании Церкви, к недоразумениям с интеллигентными слоями общества и к бесконечному мученичеству...

Малодоступны этим строгим судьям нужды, семейная обремененность и неудовлетворительность сельского духовенства после полученного им образования и бесчисленные скорби младших членов клира, которые епископы обязаны облегчать, удовлетворять и за неимением никаких материальных источников частью покрывают из своего мнимого благосостояния. Кто из этих требовательных судей вдумывался когда-либо в скорби и безвыходное положение епископов, на руках которых всегда имеется известное число подчиненных, не выдержавших борьбы с нуждою, неудовлетворительностию, семейными горями и падших по слабости воли в своих страстях!

Итак, небезызвестны мне скорби епископов и предстоящий мне трудный путь, но преданность в волю Божию и обеты послушания обязывают меня с благоговейным трепетом преклониться пред Божественным Промыслом и принять все предназначенное мне Свыше с усердным и сыновним благодарением Святейшему Синоду и возлюбленному Монарху".

В Грузии епископ Серафим столкнулся с проявлениями местного национализма, который всколыхнула революция 1905 года, и энергично вступил в борьбу со смутой. На Сухумской кафедре он пробыл недолго - в начале 1906 года его перевели в Орел.

"Я нашел в Орле столько дел после бездействия преосвященного Кириона и его подозрительной тактики,- писал владыка,- что вот скоро 2 месяца, работая день и ночь, не могу сладить с путаными следствиями, бесчисленными ставленниками и проч. С бумагами не кончаю раньше 3-4 часов утра ежедневно. Служу 3-4 раза в неделю по будням, чтобы только отпустить ставленников... Слышал я, что Орловская епархия одна из самых трудных и неустроенных, но не воображал, что центральная русская епархия может быть в таком запустении и неустройстве во всех отношениях. Говорят, это потому, что часто меняются владыки. Но я, грешный, думаю иначе. Все они были плохие администраторы и, получая всего 1500 рублей содержания, меньше секретаря Консистории, бежали отсюда без оглядки. Без викария здесь можно лишиться последних сил. Но если нечем жить епархиальному архиерею, то мыслимо ли устроить викария. Ведь мерзость и запустение началось с архиерейского дома. Но я хотел бы очень остаться здесь надолго и добиться переустройства епархии. Надо же русскую губернию привести в порядок. Больно видеть это".


Епископ Серафим

Владыка Серафим деятельно занялся возрождением церковно-приходской жизни. Он организовывал приходские советы храмов, которые должны были не только готовить все необходимое для богослужения, но и решать духовно-просветительские и социально-благотворительные задачи, стоявшие перед приходами,- в частности, создавать больницы, библиотеки, школы и т. д. "С 1 февраля, дня моего приезда в Орел,- писал владыка,- я еще не спал ни одной ночи как следует. Бью набат, стремясь к скорейшему возрождению приходской жизни. Веду беседы с миром и клиром по городам в залах Думы. Последствия прекрасные. Трудно подымать духовенство, но мир поможет, если епископы будут жертвовать собой".

Он предпринял поездку по всем уездным городам и большим фабричным и промышленным центрам своей епархии, чтобы объединить местную администрацию, дворянство, купечество, крестьянство и остальное население с духовенством и заставить тех и других откровенно высказывать свои пожелания и мнения по поводу приходской реформы. На собрания приходило множество представителей самых различных партий, вплоть до социалистов. Все они были настроены против духовенства. Споры были горячие и сильные, и они, по мнению владыки Серафима, "принесли громадную пользу. Во-первых, обе стороны высказались, и миряне получили не только ответы на все свои вопросы, недоумения и нападки, но и наставление от архипастыря с откровенным изложением современных заблуждений их и порицания за смелые суждения, основанные на равнодушном и несправедливом отношении к интересам духовенства, Церкви и прихода. После таких совещаний невольно начало возрождаться единение между прихожанами и пастырями. Во-вторых, выяснилось, насколько наше современное духовенство косно, не подготовлено к деятельности, которая теперь от них требуется, необщественно, неопытно в сношениях с людьми, неумело в собраниях, теряется при диспутах и т. д. Мне стало ясно, что само духовенство, начиная с окружных благочинных, не в силах, не в состоянии самостоятельно провести в жизнь приходскую реформу и нуждается в самом энергичном, внимательном и терпеливом руководстве".

Пристальное внимание епископ Серафим обратил на духовные учебные заведения. "В первый раз я соприкасаюсь с Семинарией,- читаем в его письме,- и Вы поймете, какое впечатление на меня произвели порядки и обычаи. Никакого понятия не имеют о воспитании, педагогике и влиянии на юношество. Нет ни власти, ни прямоты, ни самостоятельности в начальстве. Юношество никогда не может уважать слабость, лицемерие, скрытность и бесхарактерность". Владыка стал следить за нуждами студентов духовных училищ, разработал новую систему преподавания.

Большие скорби доставляли ему городские "вольнодумцы": "Тяжело еще, что тут, в Орле, одна из местных газет... извращает каждое мое слово. Приходится в опровержение печатать мои речи..." В 1907 году епископа Серафима назначили присутствующим членом Священного Синода, а 16 сентября 1908 года перевели на Кишиневскую кафедру. Состояние епархии превзошло самые худшие ожидания владыки. "Огорчаюсь южанами, как у них все церковное пало, обрядность пропала, пение еще по нотам Бахметева и все исковеркано,- писал он.- Ужас в том, что изменить мне невозможно, тут регент - соборный священник, любимец всего города, ничего не понимающего в пении, и он преподаватель во всех учебных заведениях. Во всем городе один архиерейский хор. Причт соборный из академиков-законоучителей, собор без прихода, очень бедный, и ничего не могу поделать, так что у меня нет и ключаря в помощь, ибо он законоучитель. Словом, не встречал нигде такой обстановки в России и стою в тупике, потому что выхода нет решительно никакого. Вторая беда - молдаване в селах не говорят по-русски, в монастырях тоже, так что мне ездить по епархиям все равно так же ужасно, как было на Кавказе".

Однако владыка не унывал: "Я живу, как всегда, в работе день и ночь и не падаю духом". В новой епархии он тоже возрождал приходскую жизнь, объезжал храмы и монастыри, беседовал со священнослужителями, иноками, мирянами и учащимися. "Мой предшественник приучил бессарабское духовенство обходиться без архиерея, так что оно совершенно устроилось автономно, получило выборное начало, распоряжается соборно во всех учреждениях, и епископ только подписывает их желания и мысли, изложенные в журналах. Прямо анекдот! Теперь жду ответа Синода на мое донесение с просьбой отменить автономию во всех епархиальных учреждениях".

Владыка был очень требовательным, но и милостивым начальником. Он внимательно следил за нуждами своих подчиненных и оказывал необходимую помощь. Современники так описывают его: он был красив, высок ростом, голос у него был какой-то особенный, мягкий, как бы приглушенный, милая манера говорить слегка насмешливо, но не резко. Военная выправка наложила отпечаток на весь его облик. В облачении на службе он был величественен и естественен.


Факсимиле письма праведного Иоанна Кронштадтского епископу Серафиму.
Около 1908 г.

Тяжелым испытанием стала для епископа Серафима кончина в декабре 1908 года духовного отца, праведного Иоанна Кронштадтского. Поклониться могиле "дорогого батюшки отца Иоанна" ему довелось лишь следующей весной.

В это трудное для него время, оказавшись в почти полном духовном одиночестве в окраинной епархии, он черпал силы в молитве. "В каждой губернии,- писал владыка,- есть какая-нибудь местная чтимая или чудотворная икона, к которой народ любит обращаться за помощью и утешением. Такая икона есть и в Бессарабии. Это Гербовецкая чудотворная икона Божией Матери". Каждую неделю епископ Серафим совершал перед ней службу с акафистом, и это вызвало заметный подъем молитвенной жизни его паствы.

Святитель издал две книги своих проповедей разных лет, в которых касался и насущных вопросов современности. Он говорил: "Не видим ли мы в наше бездарное время множества новых писателей и публицистов, не способных ни на какой серьезный, самостоятельный и талантливый труд, но болезненно стремящихся стать во главе современного заблуждения общества хотя бы своим крайним направлением, вполне безнравственным и безрелигиозным. Пользуясь своим воображаемым правом, будто общепризнанным и вполне авторитетным, они занимаются обличениями, даже бичеваниями свободным печатным словом и суждениями о вещах, им недоступных, как о религии, о христианстве, а в особенности о Православии и добродетелях. Свое право они основывают, конечно, на убеждении, что находятся на правом пути.

Мало ли теперь общественных и государственных деятелей, возведенных случайно, разными событиями и обстоятельствами на высоту им непосильную, которая кружит головы... Ради похвалы, популярности и своего причисления к современникам по образованию и развитию они избирают путь, кажущийся только правым, задаются целью нераздражения врагов и умиротворения посредством попущения, что возможно только при недостатке благочестивого рассуждения, духовного развития и при намеренном непротивлении злу. Но не противляться злу может только само зло".

"Те неверующие, которые получают власть, новые права и наибольшую свободу от земных царей, расточают это достояние еще с большим вредом для себя и в особенности для ближних, для своего народа... они расточают данные им права и власть для задуманной ими борьбы с религией, Богом установленной властью, с упорством неповрежденного в вере народа, с прежними законами, с христианскими понятиями о собственности, о свободе, об обязанностях пред Богом, старшими, родителями и своими ближними. В народе, объединенном религией и преданностию к помазаннику Божию, они производят раскол, который проникает во все учреждения, школы, семьи, даже на улицы, в газеты, гибнет благосостояние народа, обесценивается труд, создаются сотни тысяч бедствующих, голодающих, которых они приветствуют почтенным, по их лицемерию, наименованием "пролетариат".

Впоследствии, обращаясь к духовенству, владыка писал: "Во избежание печальной возможности стать отверженниками мира мы должны проститься с нашей ленью, апатией и равнодушием, начать интересоваться назревшими вопросами времени; должны чутко прислушиваться к ним, освещать их яркими лучами Христова учения и в этом освещении удовлетворять естественной пытливости наших прихожан, ожидающих от нас авторитетного руководства в духовной жизни".

Епископ Серафим благословлял деятельность "Союза русского народа". "Сердце мое всегда преисполняется радостным чувством,- говорил он,- когда я вижу представителей "Союза русского народа", шествующих со священными хоругвями и направляющихся для молитвы в храмы, ибо это свидетельствует, что они - исполнители великой заповеди Божией о немщении врагам, и есть надежда на успех святого дела... Ведь вы принесли сюда для благословения не мечи, необходимые для людей, готовящихся к брани и вражде, а свои священные хоругви... Сзывайте же народ на мирную борьбу с распространившимся злом в Отечестве, на защиту веры православной, для объединения под сенью храмов, и тогда он на своих могучих плечах высоко поднимет помазанника Божия, русского Царя, и снова воссияет сила русская, создавшая великое государство не многочисленным войском, не золотом, а единственно крепкой верою в Сына Божия, Господа нашего Иисуса Христа".

К концу пребывания владыки на Кишиневской кафедре относится изгнание старца Варсонофия (Плиханкова) из Оптиной пустыни и перевод его в Голутвин монастырь. По версии И. М. Концевича, епископ Серафим принял деятельное участие на стороне гонителей старца. По рассказу же духовного сына о. Варсонофия священника Василия Шустина, дело обстояло иначе: "Нашлись люди, которым мудрость батюшки (о. Варсонофия. - ред.) не давала жить, и враг не дремал. Поселился в скиту некто Митя Косноязычный из города Козельска. Был он пьяница и тайно развращал монахов. Батюшка не мог этого терпеть и выселил его из скита. Сейчас же против батюшки открыто ополчился целый легион... Приезжавший в Оптину епископ Серафим (Чичагов) обелил батюшку, но дело его отзыва из Оптиной уже было где-то решено. Отец Варсонофий должен был покинуть скит..."

Как говорил сам старец: "Когда епископ Серафим вздумал перевести меня из Оптиной, то сказал, что надо о. Варсонофию дать более обширный круг деятельности, а то он в скиту совсем закиснет". Будучи строгим блюстителем древнего монастырского благочестия, святитель Серафим запретил постоянное проживание в стенах монастыря мирян. С. А. Нилус, вынужденный в связи с этим покинуть Оптину, упрекал владыку в излишней суровости.

В Кишиневе епископ Серафим прослужил до 1912 года. 16 мая последовал Высочайший указ: "Святительское служение ваше, отмеченное ревностью о духовно-нравственном развитии преемственно вверявшихся вам паств, ознаменовано особыми трудами по благоустроению Кишиневской епархии. Вашими заботами и попечением множатся в сей епархии церковные школы, усиливается проповедническая деятельность духовенства и возвышается религиозное просвещение православного населения Бессарабии. Особого внимания заслуживают труды ваши по устройству в городе Кишиневе Епархиального Дома и связанных с ним просветительских и благотворительных учреждений. В изъявление Монаршего благоволения к таковым заслугам вашим Я... признал справедливым возвести вас в сан Архиепископа. Поручая Себя молитвам вашим, пребываю к вам благосклонным. Николай". В том же году владыку назначили архиепископом Тверским и Кашинским.

Духовная связь с Тверской епархией установилась у него тремя годами ранее, когда он принял деятельное участие в подготовке синодального указа о восстановлении церковного почитания святой Анны Кашинской и в последующих торжествах. Владыка получил тогда в дар от тверичей икону благоверной княгини с частицей ее мощей. Она была привезена в Молдавию и прославилась многими чудесами. В Твери, основываясь на своем орловском и кишиневском опыте, архиепископ Серафим составил "Обращение к духовенству по вопросу о возрождении приходской жизни", в котором, в частности, писал: "Духовное возрождение России возможно только тем путем, каким совершалось ее духовное рождение. А именно: необходимо вернуться к церковно-общественной жизни древнерусского прихода, чтобы приходская община единодушно занималась не только просвещением, благотворительностью, миссионерством, но и нравственностью своих сочленов, восстановлением прав старших над младшими, родителей над детьми, воспитанием и руководством молодого поколения, утверждением христианских и православных установлений... Наблюдаемые ныне упадок религии, семейные нестроения, неповиновение, непослушание - все это зло происходит и проникает потому, что люди живут разобщенно, действуют в одиночку и борются с недугами одними только своими силами. Без помощи самые сильные из них обессиливают в борьбе со злом. Когда же будет общение и единение между пастырями и пасомыми вокруг своего приходского храма, порочные и слабые члены прихода под влиянием пастырей и советов исправятся".

Немаловажную роль в деле возрождения приходской жизни владыка отводил епископу: "Если последний не объединится со своими помощниками-пастырями, то они не объединятся между собой и с прихожанами; если епископ не проникнется этой идеей возрождения прихода, не будет сам беседовать во время объезда епархии с пастырями, давать им самые подробные практические указания, не станет с полным самоотвержением переписываться с недоумевающими священниками, сыновне вопрошающими архипастыря в своих затруднениях, не будет печатать в "Епархиальных ведомостях" свои наставления и указания, все то, что он хотел бы пояснить и внести, то приходское оживление не произойдет и новое жизненное начало не проникнет в наши омертвелые общины". Вообще святитель Серафим всегда помнил, что "православным приходом именуется союз православных христиан, составляющий часть паствы местного епископа... и врученный епископом ближайшему пастырскому руководству одного или нескольких священников".

В "Обращении" пункт за пунктом рассматривались все стороны приходской жизни и пути ее оживления. В частности, владыка касался вопроса подготовки священников и необходимости для них самообразования и опытного прохождения духовной жизни: "Надо же наконец понять, что общество, народ нуждается в нас, ищет хороших пастырей, скорбит, когда не находит, и вправе же оно требовать, чтобы духовенство было духовно. А если оно не духовно, то, разумеется, никому не нужно... Нужно только решиться твердо и бесповоротно начать работать: ходить по домам прихожан, знакомиться, стараться разузнавать их нужды, облегчать их горе участием, советом, хлопотами и залечивать сердечные раны... "Непрестанно молитеся",- вот заповедь апостольская, и данная не одним монахам, а и пастырям, и всем христианам... Высшая академия для пастыря - это угол, в котором висит икона и теплится лампада. В беседе с Богом научится пастырь непреложным истинам и правде как о настоящей, так и о будущей жизни".

Писал владыка и о привлечении мирян к наблюдению за порядком при богослужении; избрании из благочестивых жен и девиц кружка для уборки храма; организации постоянных или "летучих" библиотек, когда книжки передаются из одной деревни в другую; устроении стендов с ответами на самые насущные вопросы; образовании обществ трезвости; устройстве аптечек для оказания первой медицинской помощи; избрании людей, которые могли бы помогать прихожанам в их нуждах и скорбях; образовании пожарных дружин; организации благотворительной помощи бедным и погорельцами и т. д. Прихожанам каждого храма, по мысли владыки, необходимо объединиться "в одну общину, в одну семью... чтобы воскресить в сознании народном непреложность евангельских установлений, законов Божественных".

В Первую мировую войну, как и в русско-японскую, архиепископ Серафим горячо молился о победе русской армии, собирал пожертвования для раненых и увечных воинов, участвовал в организации помощи беженцам и оснащении всем необходимым госпиталей и санитарных поездов.

Февральская революция застала его в Санкт-Петербурге. Вернувшись в Тверь, владыка узнал, что епархиальный съезд проголосовал за удаление его из епархии и Синод, руководимый обер-прокурором Львовым, отправил его на покой. Однако большая часть духовенства и мирян продолжала считать святителя Серафима своим архипастырем. В его адрес поступали многочисленные письма, авторы которых настаивали на отмене постановления съезда. Насельники всех 36 тверских монастырей потребовали присоединить их голоса к тем, которые были поданы за оставление владыки на Тверской кафедре.

Решением Священного Синода архиепископ Серафим был избран членом Поместного Собора 1917/18 годов. Уже летом 1917 года он активно включился в его работу, возглавив отдел "Монастыри и монашество". Тем временем власть в стране захватили большевики. Некоторые члены тверского епархиального совета, избранного на весьма сомнительных канонических основаниях, для изгнания владыки решили прибегнуть к помощи новых властей, открыто выражавших свою ненависть к нему как "церковному мракобесу и черносотенному монархисту". В декабре 1917 года Вероисповедный отдел Тверского губисполкома выдал предписание о высылке архиепископа Серафима за пределы губернии. Копия этого документа была направлена Святейшему Патриарху Тихону. Желая уберечь владыку от расправы, Патриарх назначил его на Варшавскую и Привисленскую кафедру. В это же время он был возведен в сан митрополита.

Во время Первой мировой войны из Польши в Россию было эвакуировано почти все православное духовенство. После заключения Брестского мира возник вопрос о его возвращении домой. Митрополит Серафим подал заявление в Совет Народных Комиссаров с просьбой разрешить ему выезд в Польшу, но получил отказ. Вскоре началась гражданская война, и все хлопоты по отъезду пришлось отложить. Владыка поселился в Черниговском скиту около Троице-Сергиевой Лавры.

В январе 1921 года он получил предписание Синода о необходимости ускорить возвращение польского духовенства и церковного имущества. До него доходили слухи о бедственном положении православного населения Польши, которое лишилось почти всех своих храмов. Митрополит возобновил ходатайство об отправке в Польшу, и весной его вызвали на допрос в ЧК. Было составлено заключение, что отпускать Чичагова в Польшу, где он будет действовать "как эмиссар российского патриарха" и "координировать - против русских трудящихся масс - за границей фронт низверженных российских помещиков и капиталистов под флагом "дружины друзей Иисуса", ни в коем случае нельзя. Секретный сотрудник ЧК донес, что владыка агитирует против изъятия церковных ценностей. В июне 1921 года судебная Тройка постановила "заключить гражданина Чичагова в Архангельский концлагерь сроком на два года". Однако распоряжение об аресте отдано не было, и владыка продолжал жить на свободе и служить в Москве. Арестовали его только в сентябре и поместили в Таганскую тюрьму.


За спиной митрополита Серафима его дочери Наталия (монахиня Серафима) и Леонида

Сразу же после ареста дочери Наталия и Екатерина стали хлопотать о смягчении его участи. Они просили, учитывая возраст и болезни арестованного, освободить его или хотя бы оставить в заключении в Москве. Калинин написал, что его можно оставить в московской тюрьме "приблизительно на полгодика". Было составлено заключение по "делу" митрополита Серафима: "С упрочением положения революционной соввласти в условиях настоящего времени гр. Чичагов бессилен предпринять что-либо ощутительно враждебное против РСФСР. К тому же, принимая во внимание его старческий возраст, 65 лет, полагаю, постановление о высылке на 2 года применить условно, освободив гр. Чичагова Л. М. из-под стражи". В январе 1922 года президиум ВЧК постановил освободить владыку. Всю зиму он тяжело болел.

Весной было дано новое заключение: "Принимая во внимание, что Белавиным, совместно с Синодом, по-прежнему ведется реакционная политика против советской власти и что при наличии в Синоде известного реакционера Чичагова лояльное к власти духовенство* не осмеливается открыто проявлять свою лояльность из-за боязни репрессий со стороны Чичагова, а также и то, что главная причина последовавшего освобождения Чичагова от наказания его, якобы острое болезненное состояние, не находит себе оправдания после его освобождения и нисколько не мешает Чичагову заниматься делами управления духовенства, полагаю... Чичагова Леонида Михайловича... задержать и отправить этапным порядком в распоряжение Архангельского губотдела для вселения на местожительство как административного ссыльного сроком по 24 июня 1923 г."

* Имеются в виду обновленцы, с помощью которых ГПУ рассчитывало разрушить Российскую Православную Церковь.

В мае 1922 года владыка прибыл в Архангельск - в самый разгар арестов и судебных процессов по делам об изъятии церковных ценностей. Его сразу же хотели допросить. Митрополит был болен, явиться в ГПУ не мог и изложил свои ответы письменно: "Живя в стороне от церковного управления и его распоряжений, я только издали наблюдал за событиями и не участвовал в вопросе об изъятии ценностей из храмов для помощи голодающему населению. Все написанное в современной печати по обвинению епископов и духовенства в несочувствии к пожертвованию церковных ценностей на народные нужды преисполняло мое сердце жестокой обидой и болью, ибо многолетний служебный опыт мой, близкое знакомство с духовенством и народом свидетельствовали мне, что в Православной России не может быть верующего христианина, и тем более епископа или священника, дорожащего мертвыми ценностями, церковными украшениями, металлом и камнями более, чем живыми братьями и сестрами, страдающими от голода, умирающими от истощения и болезней... Чувствовалось, что по чьей-то вине произошло роковое недоразумение..."

Сохранилось письмо владыки из архангельской ссылки духовному сыну Алексею Беляеву, ставшему впоследствии священником. "Все мы люди,- писал святитель,- и нельзя, чтобы житейское море не пенилось своими срамотами, грязь не всплывала бы наружу и этим не очищалась бы глубина целой стихии. Ты же будь только с Христом, единой Правдой, Истиной и Любовью; а с Ним все прекрасно, все понятно, все чисто и утешительно. Отойди умом и сердцем, помыслами от зла, которое властвует над безблагодатными, и заботься об одном - хранить в себе, по вере, Божественную благодать, через которую вселяется в нас Христос и Его мир.

Не видеть этого зла нельзя; но ведь вполне возможно не допускать, чтобы оно отвлекало от Божией правды. Да, оно есть и ужасно по своим проявлениям, но как несчастны те, которые ему подчиняются. Ведь мы не отказываемся изучать истину и слушать умных людей, потому что существуют среди нас сумасшедшие в больнице и на свободе. Такие факты не отвращают от жизни; следовательно, с пути правды и добра не должно нас сбивать то, что временами злая сила проявляет свое земное могущество. Бог поругаем не бывает, а человек что посеет, то и пожнет.

Учись внутренней молитве, чтобы она была не замечена по твоей внешности и никого не смущала. Чем более мы заняты внутренней молитвой, тем полнее, разумнее и отраднее наша жизнь вообще. И время проходит незаметнее, быстрее. Для того особенно полезна Иисусова молитва и собственные короткие изречения "Помоги мне, Господи", или "Защити и укрепи", или "Научи" и проч. Молящийся внутренне смотрит на все внешнее равнодушно, рассеянно, ибо эта молитва не умственная, а сердечная, отделяющая от поверхности земли и приближающая к невидимому Небу.

Учись прощать всем их недостатки и ошибки ввиду подчинения их злой силе и, несомненно, ненормального состояния духа. Говори себе: "Помоги ему, Господи, ибо он духовно болен!" Такое сознание помешает осуждению, ибо судить может только тот, кто сам совершен и не ошибается, все знает, а главное, знает наверное, что человек действует не по обстоятельствам, сложившимся вокруг него, а по своему произволению, по своей страсти".

В Архангельске митрополит Серафим прожил до апреля 1923 года, и ему разрешили вернуться в Москву. Святейший Патриарх Тихон находился под арестом, Высшее Церковное Управление было захвачено обновленцами, и владыка временно отошел от активной церковной деятельности. Он ездил в Данилов монастырь к своему духовнику архимандриту Георгию Лаврову и архиепископу Феодору (Поздеевскому); кроме службы, почти нигде не бывал и у себя мало кого принимал. Тем не менее через год его вновь арестовали и заключили в Бутырскую тюрьму. На этот раз его обвинили в организации торжественного открытия мощей преподобного Серафима в 1903 году.

На допросах владыка говорил: "Я принимал непосредственное участие в открытии мощей Серафима Саровского по распоряжению Синода, утвержденному Николаем; последний узнал о моей близости к Дивеевскому монастырю от бывшей княгини Милицы Ивановны. Я знаю, что Серафим был особо чтимым угодником у Романовых. Приблизительно лет за 5 до открытия мощей Серафима я написал из разных источников "Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря".

В приведенном в "Летописи" предсказании преподобного Серафима, что выкопанную по его благословению канавку антихрист не перейдет, следствие усматривало намек на революционные события, современную смуту в государстве, Церкви и обществе. Владыка отвечал: "Говоря о "канавках"... я подразумеваю распоряжение Серафима о вырытии канав и предсказания его в связи с будущей историей Лавры, которая должна быть выстроена на этом окопанном месте, о судьбе этой Лавры и канавок в дни антихриста. Но никаких намеков на смуту в государстве, в Церкви, в обществе моя книга не содержит".

Патриарх Тихон подал ходатайство об освобождении престарелого и больного митрополита, ручаясь за его лояльное отношение к существующей гражданской власти. Письмо было оставлено без последствий, дело шло своим чередом, однако через два месяца владыку все-таки освободили.

В то время власти приказали всем архиереям покинуть Москву. Митрополит Серафим хотел поселиться в Дивеевском монастыре, но матушка Александра (Траковская) ему отказала. Разногласия между ней и владыкой возникли почти сразу после ее избрания игуменией в 1904 году. Ее предшественница, матушка Мария (Ушакова), во всем советовалась с архимандритом Серафимом, а новая игумения стала держать себя обособленно. Когда встал вопрос о постройке теплого собора, епископ Серафим настаивал, чтобы его строили на месте уже обветшавшей Тихвинской церкви - именно это место отводил для собора преподобный Серафим. Но игумения Александра не пожелала ломать церковь и распорядилась строить рядом, против начала канавки. Это привело к разрыву их отношений, и с того времени владыка перестал ездить в Дивеево, а выстроенный собор так и не был освящен.


Преподобномученица Арсения (Добронравова) с сестрами. 1928 г.

Приютила митрополита Серафима преподобномученица Арсения (Добронравова), игумения Воскресенского Феодоровского монастыря города Шуи Владимирской области*. Владыка поселился там вместе с дочерью Наталией (в монашестве Серафимой), которая была особенна близка к нему и много помогала в заключении и ссылке. В монастыре он часто служил. Будучи прекрасным знатоком церковного пения, большое внимание уделял монастырскому хору, проводил спевки и разучивал с певчими новые песнопения. Он читал сестрам вторую часть "Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря", описывавшую смуту, которая произошла в Синоде перед прославлением преподобного Серафима**.

*Ныне Ивановская область. Преподобномученица Арсения скончалась в 1939 году в Ивановской тюремной больнице. "Смерть последовала вследствие падения сердечной деятельности на почве ...полного истощения организма". в 2000 году матушка прославлена в лике новомучеников и исповедников Российских. Память ее 10/23 января.

** До революции рукопись не была допущена к печати цензурой, а после революции христианское книгопечатание прекратилось. Впоследствии вторую часть "Летописи" ихъяли во время обыска, и она пропала.

Несколько лет, проведенные святителем в монастыре, протекли тихо и мирно. Матушка Арсения обладала необыкновенным смирением. Будучи величайшей подвижницей, она считала себя ниже всех и нередко спрашивала совета у людей, далеко не достигших ее рассудительности и чистоты. Среди монахинь, любивших и почитавших свою игумению, царил редкостный мир. Сестры в то время работали в совхозе, и директор ставил на работу только тех, кого благословляла игумения.

К митрополиту Серафиму в монастыре скоро привыкли, насельницы полюбили его, и, когда в 1928 году он был назначен управляющим Ленинградской епархией, проводы были трогательными и грустными. Вместе с владыкой матушка Арсения отпустила монахинь Севастиану и Веру, помогавших ему по хозяйству. В то время многие архиереи сомневались, канонична ли власть митрополита Сергия (Страгородского), но владыка Серафим признал ее сразу. Человек порядка, привыкший мыслить в категориях строгой иерархии, он считал восстановление централизованной власти наиболее важным делом. В этом отношении он придерживался принципа: "Закон суров, но это закон".

Ленинградская епархия в значительной степени была вовлечена в так называемый "иосифлянский" раскол. Он получил название по имени митрополита Иосифа (Петровых), выступившего против митрополита Сергия. В расколе приняли участие несколько викарных епископов и значительная часть клира епархии. В 1928 году 61 из 100 действовавших в Ленинграде православных приходов были "иосифлянскими".

Владыка Серафим прибыл на новую кафедру в марте. Он был хорошо известен среди православных северной столицы и пользовался авторитетом даже у "иосифлян": бывший петербургский аристократ и гвардейский офицер, строго православный, известный своим монархизмом архиерей, он олицетворял собой ту православно-монархическую Россию, крушение которой у многих "иосифлян" связывалось с ожиданием конца мира, когда церковная жизнь неизбежно должна уйти в катакомбы.

Свою первую литургию митрополит совершил в Преображенском соборе на Литейном проспекте, где когда-то был старостой. Резиденция его находилась в Новодевичьем монастыре. В первые же дни он собрал здесь ленинградских священников и, указав, что "не их дело церковная политика и не им осуждать архиереев", начал отчитывать их за те непорядки, которые успел подметить. Он категорически запретил проведение исповеди во время литургии, так же как и общую исповедь.

Священник Валентин Свенцицкий приводит мнение владыки Серафима по этому поводу: "Никакой общей исповеди не существовало ни в древности, ни впоследствии, и нигде о ней не упоминается на протяжении всей истории Православной Церкви... Установление общей исповеди является явной заменой новозаветного Таинства ветхозаветным обрядом... Одна молитва и одно сокрушение о грехах не составляют Таинства, что проявляется естественным образом из глубины сердца, даже возникает помимо воли человека, а для Таинства нужно явление сверхъестественное, воздействие на дух Божественного".

Владыка служил каждое воскресенье в одном из храмов Ленинграда или пригорода. После службы он проповедовал, и поучения его были приурочены к церковным праздникам, юбилейным и памятным датам. Он разъяснял смысл церковных Таинств, поддерживал стремление прихожан как можно чаще причащаться. Современник писал: "Епископы, в частности митрополит Петроградский Серафим (Чичагов), и сейчас убедительно зовут паству свою именно к литургии и причастию Святых Таин, как вернейшему и сильнейшему средству против духовного зла и натиска неверия на нашей Родине. Пока совершается Божественная литургия, пока люди приступают к Божественному причащению, дотоле можно быть уверенным, что устоит и победит Православная Церковь, что не погибнут во зле греха, безбожия, злобы, материализма, гордости и нечистоты русские люди, что возродится и спасется Родина наша. Поэтому,- убеждает митрополит Серафим клириков и паству,- паче всего думайте о хранении, совершении и непрерывном служении (ежедневном, даже многократном, на разных престолах) литургии. Будет она - будет и Церковь, и Россия".

"Дух Святой пресуществляет на престоле Дары, но Он сходит и на каждого из нас, обновляет наши души, умственные силы; всякая молитва, если она произносится от всего сердца, будет исполнена",- говорил владыка. И когда он после благословения Даров преклонял колени, припадая к престолу, все молящиеся падали ниц.

Каждый вторник в Знаменской церкви у Московского вокзала, где был придел Серафима Саровского, святитель читал акафист преподобному. Читал наизусть, а после акафиста беседовал с народом. Особо почитал владыка Царицу Небесную и часто говорил о большой любви Богородицы к земле Русской. "Эта любовь явилась в многочисленных иконах Божией Матери на Святой Руси. Но росли наши грехи и беззакония; Божия Матерь отступила от нас, и скрылись святые чудотворные иконы Царицы Небесной, и, пока не будет знамения от святой чудотворной иконы Божией Матери, не поверю, что мы прощены. Но я верю, что такое время будет и мы до него доживем".

Всю жизнь владыка Серафим усиленно боролся за чистоту Православия. Святой праведный Иоанн Кронштадтский незадолго до своей смерти, благословляя его в последний раз, сказал: "Я могу покойно умереть, зная, что ты и преосвященный Гермоген* будете продолжать мое дело, будете бороться за Православие, на что я вас благословляю".

* Священномученик Гермоген (Долганов), епископ Тобольский. Погиб в 1918 году - безбожники утопили его. Память его 16/29 июня.

Митрополит Серафим усиленно искоренял "иосифлянство". В проповедях он часто говорил об опасности раскола в гонимой Церкви, о необходимости сохранять единство. Послушных ему мирян призывал вступать в "двадцатки" "иосифлянских" храмов и, добиваясь там "численного большинства", замещать оппозиционный причт признающими митрополита Сергия священнослужителями. В результате "иосифляне", постоянно подчеркивавшие свою независимость от безбожной власти, стали обращаться к помощи соответствующих органов. И на протяжении всего своего пребывания на Ленинградской кафедре святителю Серафиму приходилось выслушивать угрозы и преодолевать всевозможные препятствия, исходившие от государственной власти, и терпеть хулу и клевету от сторонников митрополита Иосифа. Тем не менее его авторитет постоянно возрастал. В сентябре 1930 года при Троицком Измайловском соборе было создано "Общество митрополита Серафима". А перед уходом владыки на покой в епархии оставалось лишь два официально зарегистрированных "иосифлянских" прихода.

Продолжал владыка и заниматься благотворительностью. С любовью и благоговением похоронил он архиепископа Илариона (Троицкого), умершего в конце 1929 года в ленинградской тюрьме. Тело его выдали родственникам в грубо сколоченном гробу. Когда гроб открыли, никто не узнал архиепископа - так изменилась его внешность за время заключения. На священномученика надели белые облачение и митру владыки Серафима, тело его положили в новый гроб. Отпевание совершал сам митрополит в сослужении шести архиереев и множества духовенства.

В Ленинграде владыка прослужил пять лет. 14 октября 1933 года указом Синода его отправили на покой. 24 октября он совершил свою последнюю службу в Спасо-Преображенском соборе и вечером выехал в Москву, передав свою паству митрополиту Алексию (Симанскому), будущему Патриарху. Первое время святитель жил в резиденции митрополита Сергия, а затем поселился на станции Удельная Казанской железной дороги, где снимал две небольшие комнаты и кухню. В одной комнате была устроена спальня, с большим количеством книг, икон и рабочим письменным столом. Другая служила столовой-гостиной. Здесь стояли обеденный стол, фисгармония и диван; на стене висел большой образ Спасителя в белом хитоне, написанный самим владыкой*.

* Ныне икона находится в московском храме Пророка Илии в Обыденском переулке. Там же помещен и написанный владыкой образ преподобного Серафима, молящегося на камне.

Спокойно текли последние месяцы жизни митрополита Серафима. Он много читал. Днем приезжали его родные, друзья, многочисленные духовные дети; иногда владыку посещали митрополиты Алексий (Симанский) и Арсений (Стадницкий). Вечерами, когда все расходились, он садился за фисгармонию и долго играл или сочинял духовную музыку. Только болезни омрачали мирное течение времени: владыка сильно страдал от гипертонии, одышки, последнее время от водянки, так что с трудом передвигался и из дома почти не выходил. Однако, несмотря на преклонный возраст и болезни, святитель сохранял поразительную ясность ума.


Таганская тюрьма. 1937 г.

В ноябре 1937 года митрополита Серафима арестовали. Все его имущество было конфисковано, не осталось ни переписки, ни книг, ни музыкальных произведений. Ему было восемьдесят четыре года, и последние дни он чувствовал себя совершенно больным. Сотрудники НКВД вызвали скорую помощь, чтобы отвезти владыку в Таганскую тюрьму. Несколько недель немощного старца допрашивали, но он не признал возводимых на него обвинений. 7 декабря Тройка НКВД постановила: митрополита Серафима расстрелять.

В тот день по Московской области приговорили к расстрелу десятки человек. Осужденных разделили на несколько партий. В первый день, 9 декабря, расстреляли пять человек, на следующий - сорок одного человека, на третий - еще пять человек, и среди них митрополита Серафима. Расстреливали неподалеку от деревни Бутово рядом с Москвой в дубовой роще, огражденной со всех сторон глухим забором. На деревьях были устроены смотровые площадки, откуда охрана следила, чтобы во время расстрела и захоронения не приближались посторонние. Расстреливала бригада палачей, иногда участвовало и начальство.


Полигон Бутово

Незадолго до ареста святитель говорил: "Православная Церковь сейчас переживает время испытаний. Кто останется сейчас верен святой апостольской Церкви - тот спасен будет. Многие сейчас из-за преследований отходят от Церкви, другие даже предают ее. Но из истории хорошо известно, что и раньше были гонения, но все они окончились торжеством христианства. Так будет и с этим гонением. Оно окончится, и Православие снова восторжествует. Сейчас многие страдают за веру, но это - золото очищается в духовном горниле испытаний. После этого будет столько священномучеников, пострадавших за веру Христову, сколько не помнит вся история христианства".

Юбилейный Архиерейский Собор 2000 года причислил митрополита Серафима к Собору новомучеников и исповедников Российских. Память его совершается 11 декабря по новому стилю.

* Источники: Игумен Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Тверь: ООО "Издательский дом “Булат”, 2001. Книга 2. С. 423-450.

Житие священномученика митрополита Серафима (Чичагова) СПб. "Сатис" 2000.

Митрополит Серафим (Чичагов). Да будет воля Твоя, Ч.I-II. М. - СПб. "Паломник" МП "Нева-Ладога-Онега". СП "Рюрик" 1993.


Сестричество преподобномученицы
великой княгини Елизаветы Федоровны
Вэб-центр "Омега"
Москва — 2002