Священномученик Петр (в миру Василий Константинович Зверев) родился 18 февраля 1878 года в семье священника, который служил сначала в селе Вишняки под Москвой, а затем был назначен настоятелем храма Александра Невского при доме московского губернатора. После убийства Великого князя Сергея Александровича отец Константин перешел служить в Сергиевский храм при Чудовом монастыре в Кремле.

У родителей священномученика Петра было четверо детей: сыновья Арсений, Кассиан и Василий и дочь Варвара. Наклонности братьев определились с детства: Арсений любил составлять разные бумаги и стал впоследствии чиновником, Кассиан играл в войну - и сделался офицером (в 1914 году он был убит на фронте), Василий же любил играть в церковную службу. Сам владыка вспоминал, как в раннем детстве он вместе с отцом ходил в приходской храм, торопясь к началу богослужения. Звонарь, видя идущего священника, ударял три раза в колокол, и мальчик считал, что два раза звонят отцу, а третий - ему.

Ребенком Василий увидел во сне Спасителя. Об этом он рассказывал так: "В детстве я был очень толстый и пухлый, и взрослые любили меня тискать, а я этого очень не любил. И вот вижу сон. Сидит за столом Спаситель в синей и красной одежде и держит меня на руках. А под столом - страшная собака. Спаситель берет мою руку и протягивает под стол собаке со словами: "Ешь ее, она дерется". Я проснулся и с тех пор уже никогда не дрался, а во всем старался себя сдерживать, не сердиться и не делать ничего дурного".

Рассказывал владыка и другую назидательную историю из своего детства: "Вам, мальчишкам, всегда хочется попробовать курить. А у нас отец строгий был, он нам однажды сказал: "Если кто будет курить, губы оторву!" Но попробовать все-таки хотелось. Выкурил я папиросу и пошел в церковь. Было Прощеное воскресенье. Запели: "Не отврати лица Твоего от отрока Твоего, яко скорблю, скоро услыши мя..." Это было самое мое любимое песнопение. Но тут у меня нестерпимо закружилась голова, и пришлось мне выйти из храма. С тех пор я уже не пробовал курить".

Иеромонах Петр. 1900 г.

В 1895 году Василий окончил гимназию и поступил на историко-филологический факультет Московского университета, а через четыре года перешел в Казанскую Духовную академию. В 1900 году он был пострижен в монашество с именем Петр и рукоположен в сан иеромонаха. Через 2 года окончил Академию со степенью кандидата богословия. Диссертацию защищал по теме "Экзегетический анализ первых двух глав послания апостола Павла к Евреям".

Молодого иеромонаха назначили преподавателем Орловской Духовной семинарии, а через год перевели на должность епархиального миссионера в Князь-Владимирскую церковь при Московском епархиальном доме. В 1907 году он получил новое назначение - инспектора Новгородской Духовной семинарии, а вскоре стал настоятелем Белевского Спасо-Преображенского монастыря Тульской епархии. В 1910 году епископ Парфений (Левицкий) возвел игумена Петра в сан архимандрита.

Монастырь находился недалеко от Оптиной пустыни, и отец Петр имел постоянную возможность общаться с оптинскими старцами. Старцы в свою очередь высоко ценили белевского настоятеля и часто направляли к нему людей для духовного руководства. Неоднократно бывал архимандрит Петр и в Дивееве, где навещал блаженную Прасковью Ивановну - как рассказывали келейные, "сидел у ее ножек". Блаженная выказывала ему расположение и однажды подарила холст своей работы - впоследствии из него сшили архиерейское облачение, и владыка хранил его на свое погребение.

Белевский Спасо-Преображенский монастырь

Стараниями отца Петра в короткий срок был отремонтирован и украшен монастырский Спасо-Преображенский собор. Но настоятель не ограничивал свою деятельность стенами обители: он читал лекции в Белеве, посещал уездные сельские храмы, живо интересовался жизнью крестьян и духовенства. Об одном сельском священнике, протоиерее Алексие, даже счел нужным написать заметку в "Епархиальные ведомости":

"Высокого роста, стройный, худой, весь седой, с добрыми проникновенными глазами, смиренный, приветливый, добродушный - он произвел на меня самое хорошее впечатление. Давно он священствует, но священствует в бедном приходе. "Мой доход равняется доходу псаломщиков в окружных селах,- говорил он,- но я никогда не искал себе лучшего прихода; я верю, что Господь благословил мне потрудиться именно здесь. Ох, сколько я видел на себе милостей Божиих! Я вас давно поминаю и родителя вашего поминаю. (Надо сказать, что мы увиделись только впервые, а до сего времени я даже никогда не слыхал об отце протоиерее.) У меня такое правило - я поминаю всех. Живых поминаю более семисот, а усопших - и не знаю сколько. Ведь это нетрудно. Знаете, ведь они все записаны. На проскомидии, во время Херувимской песни и "Достойно" я читаю, а потом воздохну (тут отец протоиерей приложил руку к персям, устремил глаза свои к небу, и весь взор его как-то просветлел - будто он увидел Господа и просил Его за живых и усопших), потом снова читаю и снова воздохну; я всегда так. Протоиереем я недавно сделан. Это сделал меня преосвященный, который обратил внимание на то, что я никогда ни одной свадьбы не венчаю без того, чтобы жених и невеста не знали Символа веры и молитвы Господней наизусть и с объяснениями. Трудно обучать их, но все же они обучаются... На мне вся одежда чужая, я не могу делать себе - средств нет, но слава Богу за все". Действительно, отец протоиерей весьма бедно одет. Когда мы стали расставаться, отец протоиерей подошел к иконам, приложился, помолился и стал сердечно желать мне небесных даров от Бога.

Предо мною ясно вырисовывалось все величие и красота души старца... бедный сельский приход, удаленный от губернского города на сто пятьдесят верст, грубый деревенский народ, все более и более развращаемый за последние годы, постоянные труды, хлопоты, службы, требы, ведение хозяйства, занятия с прихожанами, недостатки, так что к концу жизни не только не скоплено на черный день, но даже нет средств, чтобы сделать себе одежду: скудные средства ведь нужны были сиротам, которых приходилось еще воспитывать, да и бедным чадам своим о Господе. Кроме нищеты, на старость осталась еще боль в ногах, о которой отец протоиерей говорит как-то добродушно, будто она не у него, будто не его ноги отнимаются. Это, так сказать, всё внешние скорби, а сколько скорбей незримых, внутренних, о которых нет сил повествовать, потому что их так много и они так всем хорошо понятны! Подумайте теперь, какова же должна быть крепость души, каково величие духа, какова непоколебимость в достижении поставленной цели, какова преданность воле Божией, каковы смирение, вера, терпение, сострадание, любовь к Богом данным прихожанам, если, несмотря на все тяготы, труды, лишения, скорби и напасти, отец протоиерей не поддался духу лукавому, так часто многих из нас прельщающему, не прельстился ни богатством, ни славою, ни ризным украшением, а остался до заката дней своих на своем посту, в глуши, в неизвестности, в трудах, среди любимых им пасомых, остался делить с ними до гроба все их нужды, скорби и радости! А каково его бескорыстие! Он молится за живых и усопших, знаемых и незнаемых, молится бескорыстно, без надежды не только получить благодарность за свое доброе дело, но даже без надежды на то, что об этом узнают те живые, за которых он молитвы возносит. Он молится просто потому лишь, что молитва - его дыхание, потому, что, как пастырь, он считает нужным молиться, ибо знает, что все от Бога, знает, какое великое значение имеет молитва для живых и особенно для усопших, которые сами себе никак уже не могут помочь. Он молится не за родных только или знакомых, нет, он молится даже и за тех, которых никогда не видал и не знал. Он знает лишь одно, что они нуждаются в молитве, и он скромно, тихо, незаметно делает доброе дело, творит милостыню.

И вот такими-то молитвенниками и стоит еще мир, ими-то вот и поддерживается вера и жизнь наша... Таких подвижников - молитвенников может воспитать и иметь одно лишь Православие. И дай Бог, чтобы их было как можно больше".

Настоятель Белевского Спасо-Преображенского монастыря игумен Петр

Службы белевского настоятеля собирали множество людей. "Слава о служении архимандрита Петра,- писал современник,- ласковом, внимательном обращении с простым народом создали ему громадную популярность не только в Белевском уезде. Крестьяне, как последнее сословие, нуждаются в помощи, и особенно в духовной. Они приходят к отцу Петру с просьбами помолиться о них, иногда поговорить и рассказать о своем воистину горьком житье. И никто не уходит от отца Петра неутешенным".

После литургии он обычно проповедовал. "Простые слова, ясный взгляд. Он говорил о Христе Спасителе, об убожестве храма в приходе и наконец перешел к обличению ересей. Больше всего он говорил о местных сектантах - скопцах и хлыстах. Ярко и убедительно архимандрит Петр опровергал то, что сектанты ставили себе в заслугу и оправдание; он обрисовал картину фальши, себялюбия, тунеядства, изуверства, вреда для тела и для души, который по своему невежеству и фанатичному ослеплению причиняют эти секты своим сторонникам. Во время проповеди один из скопцов протиснулся к выходу и понуро поплелся домой. Впечатление от проповеди было громадное".

Как-то во время эпидемии отец Петр в проповеди сказал: "По стране нашей распространяются заразные болезни, которые уносят в могилу целые тысячи людей. Неудивительно, что при столь страшном явлении люди приходят в беспокойство и стараются придумать всевозможные средства, чтобы отклонить от себя надвигающуюся грозу... Но вот горе наше, что мы изобретаем всё не то средство, которое бы действительно нас избавило от ужасной, никого не милующей болезни. Мы стараемся пользоваться разными сыворотками и прививками... Все комиссии и подавляющее большинство частных людей совершенно оставляют в стороне только духовное начало в человеке - его душу, только не желают о ней подумать, да, впрочем, они и не могут желать думать о ней, так как, кажется, и не подозревают, что она у них есть и нуждается в попечении гораздо более, чем тело... Они так далеки стали от всего духовного, что не могут поверить, что главное и единственное зло всех болезней, несчастий и страданий на земле есть грех, который и надо уничтожать, с которым и нужно бороться во что бы то ни стало, всеми силами, как бы трудно это ни было. А все эти вибрионы, микробы и бациллы - только орудие и средство в руках Промысла Божия, ищущего спасения души человеческой. Знает Бог, что дорога нам земная жизнь, что дорого нам тело, и вот на это-то и направляет Свои удары, чтобы мы опомнились и раскаялись. Посылая мор на людей, Господь тем самым напоминает нам всегда иметь пред глазами своими смерть, а за нею и Страшный суд, за которым последует вечное наказание нераскаянных грешников... К Нему-то и нужно прежде всего обращаться с молитвою о помиловании и об отвращении праведного гнева Его. Но молясь, надо стараться быть достойными милости Божией. Необходимо сознать грехи свои, раскаяться в них, решиться вести жизнь свою согласно заповедям евангельским. С покаянием должно соединить пост и воздержание, должно отказаться хоть на время от разных удовольствий, игрищ, зрелищ и праздного времяпровождения. Но как-то страшно становится от того, что видишь вокруг: с одной стороны, как будто и боятся заразных, губительных болезней, страшатся смерти и в то же самое время предаются необузданному веселью, забавам, зрелищам, совершенно забывая свои священные обязанности по своему званию православных христиан... Хотя уже бесконечное число раз говорено и переговорено о том, что наша интеллигенция далека от народа и не знает и не понимает его, но еще раз хочется крикнуть так, чтобы услышали, наконец, кому слышать надлежит: "Да постойте, Бога ради, будьте добросовестны и беспристрастны, сойдите с высоты своего величия и прислушайтесь к тому, что говорит народ!.. Пощадите, пожалейте душу народную! Вы толкуете о просвещении, вы скорбите, что народ наш темен, вы строите школы, а сами в то же время вносите тьму в среду его, развращаете его, заменяете истину Христову ложью язычества, содействуете возвращению народа к нравам языческим!.. И как не быть смертоносным язвам в стране нашей, когда мы отступаем от Бога и навлекаем на себя Его праведный гнев?! Еще удивляться надо безмерному долготерпению Божию, что Он милостиво карает нас; надо горячо благодарить Его, что не погубляет нас окончательно, и слезно умолять Его, чтобы Он не дал осуществиться злому делу и открыл сердечные очи тем, кому вверено попечение о душе народной. Покаемся же все и исправимся и обратимся к Богу, от Которого отступили!"

Во время Первой мировой войны в Спасо-Преображенском монастыре был устроен лазарет на двенадцать кроватей, пять из них были на полном содержании обители. В 1916 году Святейший Синод постановил направить архимандрита Петра миссионером в Северо-Американскую епархию, но эта поездка не состоялась и отец Петр уехал проповедником на фронт. В Белев он уже не вернулся: вскоре после февральской революции его назначили настоятелем Свято-Успенского Желтикова монастыря в Твери. Здесь его впервые арестовали - в качестве заложника, но вскоре выпустили.

Архимандрит Петр

Нижний Новгород. Печерский монастырь

На праздник Сретения 1919 года Святейший Патриарх Тихон хиротонисал архимандрита Петра во епископа Балахнинского, викария Нижегородской епархии. Правящим нижегородским архиереем был в то время высокопреосвященный Евдоким (Мещерский), примкнувший впоследствии к обновленчеству. Сразу же после хиротонии владыка Петр приехал в Нижний Новгород и поселился в Печерском монастыре на берегу Волги. Совсем недавно здесь жил епископ Лаврентий (Князев), расстрелянный большевиками в 1918 году.

К началу XX века Печерский монастырь пришел в упадок. Братия была малочисленна, древний Успенский собор обветшал, стены и потолки его почернели от копоти. Епископ Петр обратился к народу, прося помочь в уборке храма, и сам первый влез на лестницу и промыл часть потолка. Незадолго перед Пасхой он вышел очищать от снега двор монастыря - чтобы было удобнее пройти крестному ходу.

Сразу по приезде владыка ввел уставное богослужение. В малые праздники всенощное бдение продолжалось пять часов, по воскресеньям - шесть, а в двунадесятые праздники - семь: с пяти вечера до двенадцати ночи. Иногда всенощная длилась и всю ночь. Епископ всегда стоял на настоятельском месте против иконы Печерской Божией Матери и часто сам читал шестопсалмие.

Святитель Петр был высокого роста, худощавый, с длинными светлыми волосами, которые он никогда не подстригал, с рыжеватой бородой и ясными голубыми глазами. У него был очень сильный голос и хорошая дикция: за богослужением он раздельно и громко произносил каждое слово (когда ему приходилось служить в храме Христа Спасителя и говорить проповедь, его слышали по всему храму).

Служил он неспешно, во время каждения шел по церкви не торопясь, так что полиелейные псалмы успевали пропеть полностью. Незадолго до Успения епископ Петр начинал ежедневно служить молебны с акафистом Божией Матери, готовясь к престольному празднику. Требовал, чтобы кафизмы на утрени вычитывались полностью. Владыка особенно любил Псалтирь. Как-то его пригласили в один храм и на всенощной почти полностью пропустили кафизмы. Он подозвал настоятеля и сказал ему: "Почему ты не любишь царя Давида? Люби царя Давида". Отпевания и панихиды святитель тоже всегда совершал полностью, без сокращений. "Кто отслужит по мне такую панихиду?" - бывало, говорил он. Вообще он любил молиться вместе со всей Церковью и словами церковных песнопений. Однажды сказал своему келейнику: "Во всем твой Петр грешен, только Устава никогда не нарушал".

В будние дни, если позволяло время, святитель служил литургию в домовой церкви. Каждый праздник после богослужения говорил проповедь, а во время первого часа и после литургии благословлял народ. Профессиональным певчим трудно было выдерживать продолжительные службы, и владыка привлек к участию в богослужении наиболее усердных прихожан. По благословению архиепископа Евдокима он обратился к благочинным Нижегородской епархии, призывая ввести такое пение в благочиниях и объясняя его пользу. "Не надо говорить,- писал он,- какое важное воспитательное значение в жизни церковной имеет общее церковное пение, когда православный христианин является... не простым слушателем того, что поется, читается и совершается в храме, а сам непосредственно принимает живое и сердечное участие в отправлении богослужения церковного, проникается духом церковных песнопений, переживает мысли и чувства, в них выраженные, а само богослужение принимает более осмысленный характер, приближающийся к чину богослужений древних времен".

В Печерском монастыре епископ Петр завел преподавание закона Божия детям. Он сам учил их, и ребята так привязались к владыке, что зачастую собирались толпой у его крыльца и ждали, пока он выйдет. По дороге владыка им что-нибудь рассказывал, часто из своей жизни.

Истовое служение, искренность в вере, смирение, открытость для всех привлекали к святителю множество людей. Несмотря на продолжительные службы и самое простое пение, Успенский собор всегда был полон. Епископа Петра стали приглашать и в городские храмы на престольные праздники. Там ему приходилось служить вместе с высокопреосвященным Евдокимом, который начал завидовать популярности своего викария и в конце концов возненавидел его. Совместные службы превратились для них в тяжелое испытание.

Перед Великим постом 1920 года архиепископ Евдоким послал святителя служить в Сормово, расположенное довольно далеко от Нижнего Новгорода, а сам остался в городе. Возвращаясь в Печерский монастырь в Прощеное воскресенье, он зашел к владыке Евдокиму. Помолился перед иконами, затем, поклонившись архиепископу в ноги, сказал:

- Христос посреди нас.

Вместо обычного: "И есть, и будет" - тот ответил:

- И нет, и не будет.

Святитель Петр молча вышел. Вскоре он был переведен на жительство в Канавино. Там за Окой, против Нижнего Новгорода, у самого Московского вокзала размещалось подворье Городецкого монастыря. Место это было шумное и беспокойное: окна подворья выходили прямо на железнодорожные пути. Владыка прожил здесь чуть более года, продолжая служить в Сормово. Великим постом службы продолжались по тринадцать-четырнадцать часов.

В Сормово находились военные предприятия, и рабочие скоро полюбили владыку. Когда в 1921 году его арестовали во второй раз, это вызвало трехдневную забастовку. Власти пообещали отпустить архиерея, но вместо этого отправили в Москву. Его обвиняли в разжигании религиозного фанатизма в политических целях.

Сначала арестованного поместили на Лубянку. Вынужденное безделье было томительным, и владыка и в камере не переставал проповедовать: просвещал соседа по камере - матроса - и в конце концов надел на него свой крест. Вообще, пока святитель находился в заключении, ему не успевали посылать кресты: он отдавал их обращенным им людям.

С Лубянки епископ был переведен в Бутырскую тюрьму, а затем - в Таганскую. Когда его уводили из Бутырок, с ним прощалась вся камера, многие плакали, даже надзиратели вышли проводить его. "Я вспомнил тогда прощание апостола Павла",- говорил владыка.

В Таганской тюрьме в то время собралось до двенадцати архиереев и множество духовенства. Верующие передавали в тюрьму просфоры, облачения, и в камере совершалось соборное богослужение. Один из заключенных вспоминал: "Станут столько архиереев, а столик маленький - служебники положить негде. А дьякона нет ни одного. По положению должен первую ектению читать старший, и вот митрополит начинает великую ектению, и дальше все архиереи по старшинству читают ектении по очереди".

Епископ Петр заболел от истощения, на голове у него образовались фурункулы, и его положили в больницу. В конце июля его назначили на этап в Петроград. Перед отправкой владыке было разрешено свидание с духовными детьми. Они сопровождали владыку и на вокзал. Святитель много рассказывал им о своем пребывании в тюрьме и в конце сказал: "Как хотел бы я открыть свое сердце и показать вам, как страдания очищают сердце".

В Петроградской тюрьме епископ Петр пробыл до начала 1922 года. В день памяти великомученицы Анастасии Узорешительницы он был освобожден и вернулся в Москву. Всенощную и литургию на Рождество Христово служил в Марфо-Мариинской обители, а на второй день праздника - в храме Христа Спасителя.

Петр, епископ Старицкий, викарий Тверской епархии

Вскоре его назначили епископом Старицким, викарием Тверской епархии. Владыка поселился в Успенском Желтиковом монастыре, где прежде был настоятелем. Тверичи встретили его с радостью. Он сразу же принялся за благоустроение церковной службы, ввел уставное богослужение и обычай паломничества к местным святыням. Иногда и сам отправлялся с духовными детьми в Торжок, за шестьдесят километров. Шли пешком, дорогой владыка читал акафист преподобному Евфимию.

Когда до Твери дошли слухи о голодающих Нижнего Поволжья, владыка решил оказать посильную помощь. "Мы не остались,- писал он впоследствии,- чуждыми и равнодушными к страданиям голодающих и по призыву Святейшего отца нашего Патриарха немедленно... готовы были идти со своею помощью..."

23 февраля 1922 года вышел печально известный декрет об изъятии церковных ценностей. Правящего архиерея в то время не было в городе, и епископ Петр фактически управлял епархией. На созванном им совещании было решено немедленно приступить к сбору пожертвований, устроить цикл разъяснительных лекций и разослать настоятельницам монастырей призыв приютить детей голодающих. Владыка обратился к тверской пастве с посланием, в котором, вслед за Патриархом Тихоном, призывал "жертвовать из церковного достояния на святое дело все то, что не является существенно необходимым для совершения богослужения... Что же касается предметов, необходимых для совершения святейшего Таинства Евхаристии, предметов, с которыми связано особенно религиозное чувство верующих и с отдачей которых не мирилась бы совесть, то относительно таковых, в случае требования комиссии об изъятии, мы благословляем верующим выражать свои письменные протесты, входить в переговоры с представителями власти и ходатайствовать о замене священных предметов..."

Святитель сам отдал в пользу голодающих все сколько-нибудь ценные вещи из храма. Некоторые его упрекали за это, но он говорил: "У нас они стоят так. Они лишние. Они не нужны. У нас, значит, они будут стоять, а там люди умирают от голода". Одновременно в обращении к духовенству владыка призывал "не только не агитировать против проведения в жизнь этого декрета, но и твердым словом убеждения прекращать всякую попытку злостных агитаторов против изъятия церковных ценностей на нужды голодающих". Служил он ежедневно, утром и вечером. Начинал в девять часов утра, а заканчивал в четвертом часу дня. В проповедях постоянно говорил о необходимости помогать голодающим. Бывало, прихожане, слушая епископа, плакали и отдавали последнее. Особенно же призывал владыка к покаянию: "Делая добро по заповеди Господней, мы должны посмотреть на самих себя и на свою жизнь, усилить наш пост и молитву, чтобы покаянием и исправлением своей жизни умилостивить Бога..." Говорил он и о том, что не нужно отчаиваться, но всегда надеяться на Бога: "У одного мальчика умер папа. Затем умерла мама. Соседи снесли маму на кладбище, а мальчик шел за гробом. И когда все ушли, он остался. Сидел на могилке и плакал. И послал письмо Господу, где написал: "Господи! Господи! Что же Ты не приходишь, ведь мама сказала, что Ты придешь, а Ты не приходишь. Я жду-жду Тебя, а Ты не приходишь". И вот сидел он на могилке у мамы, плакал и говорил: "Мама, ты слышишь, я послал Господу письмо, а Он не приходит". Так он сидел и плакал и наконец уснул. Вскоре пришел один человек, разбудил мальчика и спросил его, почему он здесь спит. И мальчик ему все рассказал. "Так вот,- сказал человек,- Господь послал меня к тебе". И он взял мальчика к себе и воспитал его. Вот видите, как надо просить Господа и как детская молитва доходит до Господа".

В то трудное время епископ Петр и сам терпел нужду. Бывало, кто-нибудь из прихожан отрезал от своего скудного пайка в сто граммов половину хлеба и подавал ему. Владыка не отказывался: поблагодарит, улыбнется и возьмет кусочек в пятьдесят граммов хлеба - зачастую это была его еда на весь день. Все деньги епархиального управления шли в пользу голодающих, и к середине лета его служащие оказались практически без средств к существованию. Тогда святитель обратился к благочинным епархии с просьбой о помощи.

Летом 1922 года на Церковь обрушилось еще одно бедствие - начался обновленческий раскол. Митрополит Сергий (Страгородский), архиепископ Серафим (Мещеряков) и архиепископ Евдоким (Мещерский) выпустили воззвание, в котором признали законность обновленческого Высшего Церковного Управления как высшей церковной власти. Некоторые священники тверской епархии - кто под воздействием соблазнительных аргументов, кто под угрозой физической расправы - присоединились к обновленчеству. Епископ Петр немедленно запретил их в служении, предав факт запрещения широкой огласке, чтобы предупредить мирян об опасности отпадения от Церкви. Владыка написал воззвание к пастве, в котором изъяснял сущность обновленческого движения и отношение к нему Православной Церкви. "У этих живоцерковников-обновленцев,- писал он,- ничего нет религиозного; они религией лишь прикрываются, они деятели политические, хотя многие из них и сами не понимают сего. Мы политикой не должны заниматься, не наше это дело. Мы должны признавать советскую власть, подчиняться ей по христианской совести, не допускать со своей стороны ничего противоправительственного и держаться строго декрета об отделении Церкви от государства... Нужно обновление не Церкви, а нас самих. Мы не умеем, мы разучились усваивать и понимать благодатный дух церковных установлений, оттого и кажется нам многое лишним, ненужным, устарелым... Как ни прискорбно явление раздора и смуты в Церкви - мы должны благодарить Бога за него, ибо в это время отделится пшеница от плевел и каждый оглянется на себя и выявит, насколько он христианин православный. Молю Бога, чтобы Он сохранил в истинной Церкви побольше людей, хотя и по Писанию знаю, и из наблюдений над окружающими вижу, что мало останется истинно верующих..."

Цензура ГПУ отказала епископу в публикации воззвания: "Ввиду того, что обращение натравливает одну часть духовенства и верующих на другую, что возбраняется декретом об отделении Церкви от государства, который предоставляет право каждому гражданину и обществу верить, во что он хочет, и молиться, кому и как хочет, в печатании данного обращения отказать, а епископа Петра привлечь к ответственности за неподчинение соввласти, за применение во время письма дореволюционной орфографии".

Тучков из секретного отдела ГПУ потребовал доказательств, что епископ Петр это воззвание распространял. Стали вызывать близких к архиерею священников. Первым допросили протоиерея Василия Куприянова. На вопрос о его отношении к советской власти он ответил:

- Повинуюсь по христианской совести.

- Как вы смотрите на обновленческое движение и ВЦУ?

- ВЦУ, как самозванную организацию, не признаю.

- Что вы можете сказать о неразрешенном воззвании епископа Петра... и считаете ли его преступным, так как таковое является натравливающим как духовенство, так и мирян друг на друга?

- С моей стороны я преступности никакой не нахожу.

- Как распространяется воззвание среди духовенства?

- Распространителей я не знаю, а также не знаю, было ли таковое распространено.

Арестовать епископа и вести дело в Твери местное ГПУ побоялось и сообщило Тучкову: "Епископ Петр предварительным следствием уличен в распространении не разрешенного цензурой обращения и на днях будет арестован со всей кучкой тихоновцев. Просим вашего разрешения препроводить епископа Петра с его компанией и со всем материалом сразу же после ареста к вам во избежание возбуждения фанатиков".

Священник Алексий Бенеманский. Тверская тюрьма. 1922 г.

Секретный отдел ГПУ ответил согласием, и в ноябре владыку арестовали. Вместе с ним были арестованы протоиереи Василий Куприянов и Алексей Бенеманский*, казначей Новоторжского Борисо-Глебского монастыря иеромонах Вениамин (Троицкий), секретарь епископа Александр Преображенский и Алексей Соколов. На следующий же день святителя допросили.

*Священномученик Алексий был расстрелян в 1937 году. Память его совершается 22 ноября (4 декабря по новому стилю).

- Каков ваш взгляд на советскую власть?

- Как на рабоче-крестьянскую власть, которую я вполне признаю и подчиняюсь.

- Ваша личная материальная помощь голодающим?

- Был один случай в Вышнем Волочке, где много было пожертвовано в пользу голодающих - пять миллионов рублей, официально зафиксированных сборщиками. В дальнейшем моя помощь голодающим выразилась в даче на тарелку при богослужениях приблизительно по миллиону рублей каждый раз, и были даже таковые случаи, когда ко мне непосредственно в покои обращались голодающие за помощью и получали ее. Иногда в виде одежды или хлеба и деньгами. Но главною моею заслугою является не личная помощь, а призыв духовенства и мирян к помощи голодающим.

- Каковы ваши средства к существованию?

- Средства к существованию получаю в виде денег, отчисляемых в приходах на содержание епархии, и таковых я получил за все время 22-го года в сумме около тридцати миллионов рублей, а во-вторых, помощь отдельных верующих (но не духовенства). Помощь верующих заключается в даче мне хлеба, картофеля и других продуктов... Других источников не имею. Вся обстановка в покоях, как-то: мебель, столы, ковры и прочее - принадлежит монастырю...

- Ваше отношение к обновленческому движению духовенства вообще и, в частности, к организации Высшего Церковного Управления?

- Обновленческое движение считаю необходимым в Церкви, но в рамках неприкосновенности догматов. ВЦУ считаю канонически незаконным и самозванным учреждением до признания его Поместным Собором Российской Церкви.

- Причина активной борьбы, то есть словом и делом, со сторонниками ВЦУ?

- Их еретическое учение, то есть отрицание рая и ада и тому подобное; кроме этого, они являются, по моему мнению, политическими деятелями,что я вывожу из ряда статей и заметок как в журнале "Живая Церковь", так и в периодической печати.

- Ваш взгляд и отношение к Патриарху Тихону?

- Признаю его главою Русской Церкви в церковных делах.

Арестованные были отправлены в Москву и заключены в Бутырскую тюрьму. Им было предъявлено обвинение в распространении воззвания епископа Тверского Петра, направленного "явно против всякого обновленческого движения в Церкви и в поддержку контрреволюционной политики Тихона". В феврале 1923 года Комиссия НКВД по административным высылкам приговорила епископа Петра и арестованных с ним к ссылке в Туркестан на два года.

Одна из знавших владыку вспоминала, как довелось повидать его перед отправлением этапа в Ташкент: "Пробравшись на платформу, Милочка (духовная дочь епископа) первая увидела за двумя решетками владыку и глазами нам показала. Я, по неопытности и от волнения, забыла все предупреждения и бросилась к окну. Когда увидела худое, покрытое особой тюремной бледностью лицо владыки, громко зарыдала. Владыка улыбнулся, и ко мне донеслись его слова, хотя он говорил почти шепотом из-за конвоя: "Как я рад вас видеть. Но почему вы плачете? Меня не надо жалеть, надо за меня радоваться". В это время у него от недоедания начался авитаминоз, и вся голова была забинтована.

В Ташкенте святитель должен был разлучиться со своими спутниками. Перед отправкой на место ссылки заключенных выпустили из тюрьмы. Прихожане городского собора приготовили им обед, принесли множество куличей (был четверг Светлой седмицы), чаю, сахара, подарили каждому по рубашке. Вечером уезжал отец Алексий Бенеманский, стали прощаться. Волнение владыки было столь велико, что он заплакал и поспешил уйти в приготовленную для него комнату.

В ссылке. Перовск. 1924 г.

Святитель Петр поселился в Перовске (Кызыл-Орде). Жил в очень тяжелых условиях, болел цингой, в результате чего лишился зубов.

Переписку с остальными ссыльными удалось наладить не сразу. Письма, посланные по почте, пропадали, а верная оказия отыскивалась не всегда. Иногда письма передавались с машинистом. Келейник епископа подходил к поезду, машинист открывал дверцу и бросал пачку писем на снег. Получив корреспонденцию, владыке сразу же принимался за чтение, а прочитанные письма келейник бросал в печь. Только через год ссыльные стали регулярно переписываться через монахиню Олимпиаду (Пороховицкую). Обсуждали насущные проблемы церковно-канонического характера - обновленческий раскол, арест Патриарха Тихона, попытка обновленцев захватить церковную власть - и ставили вопрос: как поступать, не жертвуя Христовой истиной и интересами Церкви и в то же время избегая прямого столкновения с властью? "В неделю за литургией я вдруг ясно понял,- писал владыка отцу Алексею,- какую точку зрения должен был я иметь в вопросе о поминовении Святейшего*.

*Имеется в виду обязательность поминовения за богослужением имени Патриарха Тихона, несмотря на временную передачу им церковной власти митрополиту Агафангелу.

Я должен был твердо помнить, что Святейший не имел права единолично отменять те канонические правила, которые приняты и утверждены Церковью... Стало быть, если бы он и отменил их, то это было бы незаконно и несоглашающиеся были бы правы..."

В 1923 году был освобожден из заключения святой Патриарх Тихон. Он подал властям список архиереев, без которых не мог управлять Церковью, в их числе был и епископ Петр. В конце 1924 года он вернулся в Москву, а в следующем году, уже после смерти Святейшего, владыка Петр (Полянский) направил его в Воронеж, в помощь восьмидесятичетырехлетнему митрополиту Владимиру (Шимковичу).

Епископ Владимир (Шимкович)

Высокопреосвященный Владимир был тихим, скромным и смиренным архипастырем. Своим ласковым словом, проникновенной теплотой и вниманием к людям он согревал сердца всех приходящих к нему. Большинство воронежских церквей находилось в руках обновленцев, поддерживаемых советской властью. Митрополиту Воронежскому пришлось немало претерпеть от властей - больного старца подвергали домашнему аресту, запрещали говорить проповеди. Но он твердо противостоял раскольникам. Святитель Петр стал опорой престарелому владыке.

Служил святитель в огромном пятипрестольном храме во имя Сошествия Святого Духа и в Покровско-Преображенском храме бывшего Девичьего монастыря, при котором и жил. Во время его богослужений в храмах было так тесно, что порой люди не могли поднять руку, чтобы перекреститься. Владыка Петр ко всем относился приветливо, внимательно и ласково, всех любил, все для него были родными и близкими, и народ вскоре тоже полюбил его.

Осенью владыку вызвали в Москву к Тучкову, а 6 января 1926 года, в канун Рождества Христова, скончался митрополит Владимир. Тело почившего внесли в церковь при горьком плаче народа. На панихидах было так много людей, что от духоты гасли свечи. Воронежская паства почувствовала себя осиротевшей, все ждали владыку Петра. Блаженная Феоктиста Михайловна, жившая в ту пору в Девичьем монастыре, говорила: "Мясоедом приедет". Епископ вернулся 10 января и вместе с митрополитом Курским и Обоянским Нафанаилом (Троицким) отпел почившего.

Воронеж. 1913 г.

Через день уполномоченные православных приходов Воронежской епархии направили епископу Петру заявление, где говорилось: "На основании Декрета об отделении Церкви от государства, коим всем верующим предоставляется право свободного и добровольного выбора служителей и руководителей религиозных культов, мы, по единодушному требованию всех православных коллективов верующих Воронежской епархии, просим Вас занять вакантную ныне кафедру архиепископа Воронежского и Задонского". Владыка ответил: "От всего сердца благодарю православно верующих Воронежской епархии за оказанную мне большую честь - приглашение меня на их славную архиепископскую кафедру, и за выраженное мне доверие. Видя в единодушном избрании меня трудящимися глас Божий, не дерзаю отказываться и изъявляю свое полное согласие на занятие Воронежской кафедры".

В скором времени святитель уехал в Москву. Митрополит Сергий (Страгородский), утвердил его избрание и назначил на Воронежскую кафедру с возведением в сан архиепископа. При этом митрополит отозвался о нем как о лучшем проповеднике Московской Патриархии.

Избранный народом, владыка Петр отдавал ему все свое время - и в храме, за богослужением, и дома, куда к нему беспрерывно шли люди со своими нуждами. Часто можно было видеть, как входившие к нему с понурыми лицами посетители выходили сияющими. Народ беззаветно любил своего архипастыря, часть же духовенства была им недовольна - многие были противниками продолжительных служб (кое-кто из них, служа с владыкой, даже уходил из храма, не дожидаясь конца всенощной).

Архиепископ Петр, как и прежде, служил по афонскому чину: каноны, кафизмы, стихиры - все читалось и пелось неспешно, без пропусков. Владыка не любил партесного пения и снова ввел пение народное. Часто, стоя на кафедре, он сам запевал "Хвалите имя Господне", молящиеся подхватывали и пели оба псалма полностью. Народное пение в храме возглавлял небольшой хор, который в шутку называли "капеллой"; регентовал талантливый и неутомимый архимандрит Игнатий (Бирюков). Клиросному послушанию он отдал много лет жизни, собирая во многих местах и затем вводя в церковный обиход древние распевы. После службы люди подходили к архиепископу под благословение, а в это время весь храм пел стихиры и тропари. Ввиду огромного стечения народа на богослужениях владыки верующие рабочие сами стали следить за порядком.

Архиепископ Воронежский Петр. 1926 г.

Влияние высокопреосвященного Петра было столь велико, что в Воронеже началось возвращение обновленческих храмов в Православие. Чин принятия духовенства владыка совершал с большой торжественностью. Он стоял на кафедре, а кающиеся священники с амвона приносили архиерею и всему народу свое покаяние. Затем они земно кланялись, и пелась хвалебная песнь святого Амвросия Медиоланского "Тебе Бога хвалим". Принесшие покаяние священники не сразу допускались к служению, первое время архиепископ благословлял им оставаться на клиросе. Перед началом богослужения обновленческие храмы заново освящались. Во всех возвращающихся в Православие церквах владыку встречали с крестным ходом, с хоругвями, при огромном стечении народа. Все это вызывало гнев обновленцев. Деятельность архиепископа Петра они называли "петрозвериадой" и предприняли немало усилий, чтобы удалить его из Воронежа, действуя главный образом через светскую власть.

Сразу же по приезде в Воронеж владыка побывал в административном отделе. Он объяснил чиновникам, что назначен правящим архиереем, и попросил, чтобы его зарегистрировали как официального главу Воронежской епархии. В ответ ему было сказано, что его не знают, дела с ним не имели и не желают иметь. Сотрудники отдела, как представители рабоче-крестьянской власти, считаются только с волей рабочих и представителей верующих. Тогда верующие рабочие сами принялись за хлопоты по легализации епархиального управления, возглавляемого архиепископом Петром. Несколько раз их представители ходили в исполком и настоятельно просили зарегистрировать епархиальное управление. Административный отдел в конце концов разрешил общегородское собрание верующих, которое должно было заслушать декларацию архиепископа и избрать членов епархиального управления. ОГПУ потребовало от архиепископа повлиять на рабочих, чтобы они не собирали делегации и не ходили к председателю исполкома, а взамен обещало договориться с властями о регистрации архиепископа.

Городское начальство юридически признавало церковью только обновленцев, и Православная Церковь была как бы на нелегальном положении. Это затрудняло, например, поездки владыки Петра по сельским приходам епархии - поездки рассматривались как контрреволюционная деятельность, и на них каждый раз требовалось разрешение властей. С ходатайством к властям по этому поводу обращались верующие, но безрезультатно "Что вы, городские, за деревню беспокоитесь? Служит у вас архиепископ в городе - и ладно, а за деревню вы не хлопочите",- был ответ. Тогда сельские приходы составили поручительство о политической благонадежности архиерея, но и эти хлопоты ни к чему не привели. Чем больше людей хлопотало за архиепископа Петра, тем большую ненависть он вызывал у властей.

Обстановка в городе становилась все более накаленной. Архиепископ получил несколько писем с угрозами; были случаи, когда в него с крыши бросали камнями. В конце концов рабочие предложили учредить охрану архиерея, которая сопровождала бы его на улице и оставалась ночевать у него в доме на случай провокации. Владыка был благодарен людям за их заботу и всегда вечером, прежде чем лечь спать, спускался в прихожую узнать, накормлены ли они, и благословлял их на ночь. Но он мало верил в эффективность охраны, хотя и не мог отказать верующим в праве защищать главу епархии. Старец Нектарий Оптинский, к которому он обращался за советами, ответил: если так пойдет и дальше, ареста не избежать. Владыку стали вызывать на допросы в ОГПУ. Держался он спокойно. Входя в кабинет следователя, оглядывался, ища икону, крестился на правый угол, кланялся и только тогда начинал разговор со следователем. Рассказывали, что служащие ОГПУ при его появлении невольно обнажали головы, даже если предварительно договаривались не делать этого.

Осенью 1926 года готовился съезд обновленцев под руководством Тучкова, в связи с чем ОГПУ проводило обыски у православных архиереев. Как-то вернувшись из храма, архиепископ Петр увидел у своих дверей милиционеров, которые вошли вслед за ним и, предъявив ордер, приступили к обыску. Тем временем у его дома собралась огромная толпа. После обыска милиционер предложил архиерею проследовать с ним для допроса. Владыка, указывая на толпу, предупредил о возможных неприятностях. Тогда архиепископу предложили выйти после того, как милиция покинет дом. Так он и сделал.

На улице его встретило около трехсот человек, которые пошли вслед за ним и остановились у входа в милицию. Несколько рабочих решительно прошли в кабинет начальника, спросили, на каком основании задержан архиепископ, и потребовали, чтобы допрос проходил в их присутствии. Начальник ответил категорическим отказом. Рабочие вышли на улицу и, обратившись к народу, сказали, что владыку хотят арестовать. Люди заволновались. Милиционеры попытались разогнать толпу силой, но безуспешно. Тогда начальник пригрозил владыке, что, если беспорядок не прекратится, он вызовет конную милицию и разгонит верующих.

- Да вы скажите народу, что со мной ничего не случится, и люди успокоятся и разойдутся,- посоветовал архиепископ.

- Нет, вы сами скажите,- ответил начальник.

Владыка вышел к народу и попытался его успокоить, но люди закричали, чтобы сам начальник дал им слово, что архиепископ не будет задержан. Тот пообещал им это, но люди не уходили, требуя освобождения архиерея. Милиционеры попытались задержать зачинщиков, но люди окружали плотным кольцом каждого, кого пытались схватить. С большим трудом удалось арестовать несколько человек. Люди стали расходиться, а конный наряд милиции разогнал оставшихся. Когда владыка вышел после допроса, на улице его ожидало всего несколько человек.

29 октября архиепископа Петра вызвали в Воронежское ОГПУ и сообщили, что он должен ехать к Тучкову в Москву для совещания по церковным вопросам с митрополитами Сергием (Страгородским) и Агафангелом (Преображенским). По возвращении из ОГПУ владыку встречало множество народа. Люди решили просить начальника местного ОГПУ об отсрочке поездки, чтобы рабочие могли оформить отпуска для поездки в Москву. На следующий день владыку снова вызвали в ОГПУ, и он сказал: "Вы сами идете против народа, сами раздражаете его и волнуете; я с вами, чекистами, разговаривать больше не буду, разговаривайте сами с народом и вывертывайтесь как хотите".

В тот же день к святителю пришли представители рабочих и сообщили, что они выезжают в Москву для переговоров с Тучковым, а также отправляют делегацию на беспартийную рабочую конференцию, которая будет проходить в Москве 27 ноября.

Владыка благословил их на поездку и сообщил домашний адрес Тучкова. В тот же день архиепископу принесли проект двух телеграмм: одну - Тучкову, другую - на имя XV Всесоюзной партийной конференции. Владыка, посоветовавшись с юристом, благословил их отправить.

Когда рабочие пришли на квартиру к Тучкову хлопотать за архиерея, он был крайне разгневан и раздраженно велел им прийти в ОГПУ. Понимая, что визит на Лубянку грозит арестом, рабочие отправились в Дом Советов. Они разыскали воронежских делегатов и попросили их помощи. На заседании городской конференции рабочих глава воронежской делегации сказал: "Петр Зверев - это духовное лицо, которое под флагом религии может вести и ведет рабочих не туда, куда надо". Затем зачитал телеграмму верующих: "Москва. Президиуму XV Всесоюзной конференции. Через местное Воронежское ОГПУ Тучков требует выезда в Москву единственного избранного народом православного архиепископа Петра Зверева. Православных в Воронежской губернии 99%, исключительно рабочих и крестьян. Вызов Архиепископа волнует верующих рабочих, особенно вследствие распространяемых обновленцами слухов о высылке нашего Архиепископа. Для прекращения волнения верующих рабочих и народа запросите Тучкова о причинах вызова Архиепископа. Заключив договор с Архиепископом при его избрании и поручившись зорко следить за его работой, считаем своим долгом знать причины и цель его вызова. Для выяснения вопроса о прекращении волнений затребуйте выезда в Москву делегации верующих рабочих железной дороги".

По прочтении телеграммы некоторые из делегатов вскочили с мест с криками: "Таких людей клеймить!.." Была принята резолюция: "Конференция требует тщательного расследования разлагающей единство рабочего класса и враждебной рабочему делу деятельности Петра Зверева... Требует немедленного изолирования и удаления из Воронежской губернии... Исключить девять человек, подписавших телеграмму, из профсоюзов и удалить их с производства. Обсудить вопрос об их деятельности и предать суду. Провести показательный процесс! Предать суду Петра Зверева! И наконец - немедленно арестовать архиепископа Петра Зверева". Сообщение об этом было опубликовано в газете "Воронежская коммуна" в первый день Рождественского поста. В этот день владыка служил литургию и, вероятно предчувствуя близкий арест, был печален. В ту же ночь к нему явились сотрудники ОГПУ для произведения обыска и ареста. Когда они начали стучать, келейник владыки отец Иннокентий* покрепче закрыл дверь и задвинул щеколду и не пускал их до тех пор, пока владыка не сжег все письма и документы, которые могли бы повредить другим людям. После обыска архиепископ Петр был немедленно доставлен в ОГПУ. Утром весть об аресте разнеслась по городу, и многие пошли к зданию тюрьмы, чтобы узнать о судьбе своего архипастыря. Они увидели его только вечером, когда охрана вывела арестованного из здания и посадила в автомобиль, чтобы везти на вокзал. Верующие бросились к вокзалу, но сотрудники ОГПУ оцепили его и никого не пустили на перрон до отправления поезда. По прибытии в Москву владыка был заключен во внутреннюю тюрьму ОГПУ на Лубянке.

*Архимандрит Иннокентий (Беда) был ближайшим помощником архиепископа Петра, неизменным его спутником и сослужителем. Был человеком тихим и кротким.

Вместе с ним был арестован архимандрит Иннокентий и другие близкие ему люди, большей частью рабочие. Все они были заключены в Бутырскую тюрьму.

В конце марта следствие было закончено. В обвинительном заключении говорилось: "Подъем церковнического активизма совпал с приездом в город Воронеж Зверева Петра, прибывшего в качестве управляющего реакционной церковью губернии... Имя Зверева послужило флагом при выступлениях воронежских черносотенцев. Выступавшие добивались для него всяческих гарантий и исключительных правовых положений, используя при выступлениях эти требования как лозунги. Выступления, начавшись с хождения по разным учреждениям и представителям власти отдельных ходоков, вскоре сменились многочисленными депутациями к председателю исполкома и другим; депутации эти не ограничивались хождениями по учреждениям, а очень часто направлялись на квартиры ответственных работников и в повышенном тоне выставляли определенные требования. Через некоторое время шествия этих депутаций начали принимать характер своеобразных демонстраций, причем участие в последних принимали уже не только церковники, но и прочие граждане города Воронежа..." Архиепископ Петр был осужден на десять лет лагерей.

В свое время блаженная Паша Саровская говорила владыке, что он будет заключен в тюрьму трижды. Три ареста были позади, и он думал, что четвертого не будет. Незадолго до последнего ареста дивеевская блаженная Мария Ивановна прислала к нему сказать: "Пусть владыка сидит тихо..."

Этап отправляли с Ярославского вокзала, и власти разрешили духовным детям проводить архиепископа. Владыка, увидев их, крикнул:

- Есть ли тут дивеевские?

Среди провожавших были две дивеевские сестры.

- Передайте от меня поклон блаженной Марии Ивановне,- попросил он.

Поздней весной архиепископ Петр прибыл на Соловки, где в то время содержалось много архиереев, духовенства и монашествующих. Сюда же был доставлен и отец Иннокентий.

Владыка работал сторожем, затем счетоводом на продовольственном складе, где трудилось одно духовенство. Жил он тут же, в помещении рядом со складом, в маленькой комнате, вместе с епископом Печерским Григорием (Козловым). И здесь владыка Петр соблюдал молитвенное правило, жил по церковному уставу, стремился по мере сил помогать ссыльным, поддерживать нуждающихся. В своей маленькой комнатке он принимал всех, кто желал его видеть и с ним беседовать, поил чаем и кормил. Обдумывал, как организовать помощь заключенному духовенству.

Сперва лагерное начальство проявляло относительную мягкость: священнослужителям из заключенных разрешалось посещать кладбищенскую церковь во имя преподобного Онуфрия (за пределами монастырских стен). Монахиня Арсения, находившаяся на Соловках одновременно с владыкой Петром, вспоминала: "При разгоне Соловецкого монастыря, так как там были совершенно особые климатические условия, начальство предложило желающим монахам остаться в монастыре вольнонаемными. Шестьдесят монахов на это согласились. Им оставили церковь на кладбище... Ежедневно там совершались службы: с шести часов вечера всенощная и в четыре часа утра - литургия..." Архиепископ Петр старался бывать на всех службах, на всенощной всегда читал шестопсалмие.

Соловки. Варваринская часовня.

Первая же зима на Соловках принесла ему горькую потерю. 6 января 1928 года скончался архимандрит Иннокентий. Святитель Петр торжественно отпел своего келейника в Онуфриевской церкви. На отпевании было около тридцати священнослужителей и огромная толпа сочувствующих заключенных. "Я до прибытия сюда,- писал владыка,- никак не предполагал столь быстрого течения его болезни, но здесь для меня стало ясно, чем он болен и что дни его сочтены. С этого момента я стал готовить его к исходу, не скрывая от него. Сначала тяжела была для него мысль о смерти, но затем он вполне примирился с нею и покорился воле Божией".

Духовным чадам владыка старался писать как можно чаще, насколько позволяли условия заключения. В письмах сердечно благодарил за посылки, интересовался положением дел в Воронеже, просил молитв блаженной Феоктисты Михайловны. 20 января 1928 года он писал: "Только теперь имею возможность отправить вам желаемую вами открытку с видом Варваринской часовни. Не могу словами выразить моей глубочайшей благодарности за все решительно и могу лишь молиться за вас, пока Господь даст жизни. Да хранит вас Бог от всех козней дьявольских ради вашего чистого и бескорыстного усердия! За молитвы многих я пока жив и здоров. Особенно по сердцу пришлось мне ваше пожелание к празднику не чувствовать острой боли и тоски. Спаси Господь... Я же кровно соединен со своей паствой и не могу не молиться за нее и не беспокоиться о ее благополучии, мире, здравии, спасении. Вам, вашим родным и всем мир и Божие благословение. Благодарность. Сана на адресах никто не пишите..."

Летом 1928 года ссыльный епископат в знак особого уважения избрал архиепископа Петра главой Соловецкого православного духовенства. Нравственная высота святителя была такова, что даже с метлой в руках, в роли дворника или сторожа, он внушал благоговейное уважение. Грубые и наглые вохровцы, привыкшие издеваться над заключенными, при встрече не только уступали ему дорогу, но и приветствовали его, на что он отвечал, поднимая руку и осеняя их крестным знамением. Начальники, завидев его, отворачивались - достойное спокойствие архипастыря принижало их, вызывало раздражение и досаду. Святитель Петр медленно шествовал мимо них, слегка опираясь на посох и не склоняя головы. Вскоре начальство в лагере сменилось, и порядки стали более суровыми. В октябре 1928 года владыка Петр был отправлен на остров Анзер, в VI отделение Соловецкого лагеря - за то, что крестил в Святом озере заключенную-эстонку.

В анзерской "Троицкой" командировке святитель работал счетоводом. "Слава Богу за все, что пришлось мне за это время пережить и переживать,- писал он.- Нынешний раз как-то особенно грустно и скорбно я встретил и провожу праздники, как никогда раньше - ведь шестые праздники провожу вне дома, не с теми, с кем бы желалось. Но все это решительно надо терпеть. Ну, что делать. Не так живи, как хочется, а как Бог велит. Писем ни от кого давно не получаю, наверное вследствие закрытия навигации и сообщения на лодках, которые не могут часто курсировать. Наверное, и от меня стали реже приходить, хотя могут быть и другие не зависящие от нас причины. Я пока за ваши молитвы жив и здоров... У нас, по-видимому, настала настоящая зима, с ветрами и метелями, так что ветер едва не валит с ног... Живу в уединенном и пустынном месте на берегу глубокого морского залива, никого не вижу, кроме живущих вместе, и могу воображать себя пустынножителем..."

На Анзере владыка составил акафист преподобному Герману Соловецкому. Открытки с частями текста он посылал своим духовным чадам, и впоследствии они смогли собрать и восстановить весь текст. Осенью 1928 года на Анзере началась эпидемия тифа, и из тысячи заключенных, находившихся в то время на острове, за зиму умерло пятьсот человек. В Голгофо-Распятском скиту, в храме в честь Распятия Господня, поместился госпиталь. За монастырским кладбищем вблизи небольшой деревянной церкви Воскресения Господня были вырыты большие братские могилы, и туда всю зиму складывали умерших, закрывая сверху лапником. В самом Воскресенском храме некоторое время размещался морг.

...18 июня 1712 года, на горе, названной впоследствии Голгофой, анзерскому преподобному Иову (в схиме Иисусу) явилась Пресвятая Богородица и сказала: "На этом месте пусть будет сооружен скит во имя страданий Моего Сына. Пусть живут двенадцать иноков и будут все время поститься, кроме субботы и воскресенья. Придет время, верующие на этой горе будут падать от страданий, как мухи". Предсказание Матери Божией исполнилось через двести с небольшим лет. "Картина, которую я застал по приезде своем на Голгофу,- вспоминал служитель стационара,- была ужасна, название Голгофы вполне оправдалось. В тесных помещениях, битком набитых людьми, стоял такой спертый воздух, что само пребывание в нем более продолжительное время казалось смертельным. Большая часть людей, несмотря на мороз, была совершенно раздета, голые в полном смысле слова, на остальных - жалкие лохмотья. Истощенные люди, лишенные подкожного жирового слоя, скелеты, обтянутые кожей, голыми выбегали шатаясь из часовни* к проруби, чтобы зачерпнуть воды в банку из-под консервов. Были случаи, когда, наклонившись, они умирали…"

*Имеется в виду церковь Воскресения Христова.

Бывшая палата больницы, устроенной в храме Распятия Господня

Голгофо-Распятский скит

В январе 1929 года архиепископ Петр тоже заболел тифом, и его увезли на Голгофу. Незадолго до кончины он написал последнее письмо: "Поздравляю... всех с праздником Сретения Господня и молитвенно желаю всем здравия, спасения и всяких милостей Божиих. В этот день исполнится уже десять лет со дня моей хиротонии, а потому в этот день прошу особенно помолиться за меня, да сотворит Господь со мною Свою милость, да дарует мне еще послужить святой Церкви терпением, перенесением безропотным всех скорбей и напастей, покорностью воле Божией, смирением, любовью к ближним, наипаче к моей пастве, и молитвами за нее. А если Бог пошлет по мою душу, то и смертью вдали от близких сердцу. Много мыслей теснится в моей душе, но тесна и мала для них открытка, а потому я и не делюсь ими с вами, хотя бы и желалось. По милости Божией за молитвы многих я пока жив и сравнительно здоров, если не считать ревматических болей в костях. А тяжело и грустно вдали от могилки отца Иннокентия. Молитвенно вспоминал я его, благодаря Господа за то, что Он избавил его от этой жизни и вселил его там, идеже несть болезнь, печаль и воздыхание... По случаю зимы почта еще не наладилась, и я не получаю давно писем ни от кого. Наверное, и вы также, хотя я каждую неделю кому-либо пишу по письму. У нас начались порядочные морозы, и зима вступила в свои права. Как-то вас Господь милует? Всем без исключения верным Господу прошу передать мир, благословение и поклон. Всех да хранят молитвы Матери Божией и святых Митрофана, Тихона и Антония, великих святителей Воронежских. Я по-прежнему живу в уединенном и пустынном месте, за все благодаря Господа и во всем смиренно покоряясь воле Его..."

Владыку Петра положили в палату, которая размещалась у алтаря церкви Распятия Господня. Он проболел две недели, и казалось, что кризис миновал, но владыка был очень слаб и совсем не ел. В одной палате с ним лежал ветеринарный врач, его духовный сын. 7 февраля в четыре часа утра он услыхал шум, как бы от влетевшей стаи птиц. Открыл глаза - и увидел святую великомученицу Варвару со многими девами, среди которых узнал святых мучениц Анисию и Ирину. Великомученица Варвара подошла к постели владыки и причастила его Святых Христовых Тайн.

У монахини Арсении, находившейся в заключении на Анзере, хранились вещи высокопреосвященного Петра. Она неоднократно посылала владыке постригальную свитку, которую он хранил на смерть, но всякий раз он отсылал ее обратно. 7 февраля ей сообщили, что в болезни наступил перелом. Матушка спросила:

- А в чем он лежит?

- В казенной короткой рубашке.

Тогда она вновь послала ему свитку. Владыка сказал: "Как к делу она послала ее. Теперь оботрите меня губкой". В тот же день в семь часов вечера он скончался. Перед смертью несколько раз написал на стене карандашом: "Жить я больше не хочу, меня Господь к Себе призывает".

Погребение было назначено на воскресенье 10 февраля. Из Соловецкого кремля еще во время болезни владыки прислали мантию и малый омофор. В одной из мастерских заказали гроб и крест. Разрешение на участие в похоронах получили три священника и двое мирян, но совершить торжественное отпевание и похоронить архиепископа в облачении начальство не позволило.

Общие могилы, в одной из которых первоначально был погребен архиепископ Петр

Однако вскоре стало известно, что тело владыки бросили в общую могилу, доверху заполненную умершими. Начальство приказало завалить могилу землей и снегом, но это распоряжение выполнено не было. В канцелярии хозяйственной части совершили панихиду, а затем гроб и крест отвезли на Голгофу. Могилу для умершего выкопали напротив алтаря Воскресенского храма. Общую могилу освободили от еловых веток. Владыка лежал в длинной рубахе со сложенными на груди руками, лицо было осыпано еловыми иголочками. Три священника на простыне подняли его из могилы, расчесали волосы, отерли лицо. Тело было белым и мягким. Несмотря на запрещение начальства, прямо на снегу покойного облачили в новую лиловую мантию, клобук, омофор, дали в руки крест, четки и Евангелие и громко и торжественно совершили отпевание. Перед тем как вложить ему в руку разрешительную молитву, все три священника расписались на ней. Монахиня Арсения спросила:

- Почему вы расписываетесь? На молитве ведь не расписываются?

- Если время переменится, будут обретены мощи владыки, будет известно, кто его хоронил.

На отпевание собралось около двадцати человек. После прощальных слов останки священномученика опустили в могилу, поставили на ней крест с надписью. Один из хоронивших архиепископа священников позже рассказывал, что, когда могилу зарыли, над ней засиял столп света, в нем явился владыка и всех благословил. Весной 1929 года по распоряжению лагерного начальства все кресты на соловецких кладбищах, включая и этот, были сняты и пущены на дрова.

Храм Воскресения Господня. Крест на могиле святителя Петра.

Панихида у могилы святителя. 17 июня 1999 г.

9 июня 1999 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II благословил определить место захоронения священномученика Петра. 17 июня после трехдневных поисков были обретены его мощи. В августе 2000 года архиепископ Петр был прославлен в лике Новомучеников и исповедников Российских. Память его совершается 25 января (7 февраля по новому стилю).

^* Источники: Анзер и его святыни. "Спасо-Преображенский Соловецкий ставропигальный мужской монастырь". "Сестричество во имя преподобномученицы Великой княгини Елизаветы" 2002. С.45-47, 126-139.

Игумен Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Тверь: ООО "Издательский дом “Булат”, 2000. Книга 4. С. 28-80.