В первое воскресенье марта в трапезной храма Святителя Митрофана Воронежского состоялся концерт камерной виолончельной музыки в исполнении солиста Московской государственной академической филармонии, заслуженного артиста России Владимира Бальшина.

Писать о подобных концертах очень трудно, поскольку непонятно, чего хочется больше: то ли сказать «от избытка сердца» нечто восторженное, то ли помолчать в тревожном изумлении. Скорее все-таки последнее...

Есть музыка, не нуждающаяся в занудных искусствоведческих «истолкованиях». От нее просто перехватывает дух и щемит сердце. Есть уровень исполнительства, называемый мастерским. И если первое соединяется со вторым, то говорить в общем-то становится не о чем: во-первых, это надо слушать; а во-вторых, «не варвару судить Гомера».

В любом виде искусства, в любом жанре есть как бы своя «лествица». Она объективна и не зависит от мнения ни критиков, ни самих исполнителей. Ее ступеньки — предельные творческие достижения. Мастер — тот, кто достигает этой предельной высоты и идет дальше, поднимается на следующую ступень. ХХ век — век великих мистификаций, массовой культуры и всяческих «симулякров» — усиленно занижал эту планку, дабы оправдать существование бездарностей. Их развелось так много, что публика стала терять вкус к подлинному искусству. Но, слава Богу, оно не исчезло. И в цене не понизилось. Просто о нем стали гораздо меньше говорить: ведь мастеру не нужен никакой promotion, кроме собственного творчества.

Необходимые условия мастерства — талант и долгие годы кропотливого, напряженного труда. Однако биография Владимира Бальшина в эту привычную схему не укладывается. Талант и труд — налицо, а вот «долгих лет» не набирается: заслуженным артистом России Володя стал в 27 лет (сейчас ему 29). Многие ли у нас получали это звание в таком возрасте? Естественное обывательское любопытство требует ответа на вопросы: как это так? откуда взялся? чья рука подтолкнула? и т. д. Любопытство положено удовлетворять.

Родился Володя в самой обычной семье. Профессиональных музыкантов среди его ближайших предков не наблюдалось (если не считать дедушку по отцовской линии, который любил музицировать и вместе с бабушкой когда-то пел на клиросе). Но музыку в этой семье очень любили и, когда мальчику исполнилось шесть лет, его отвели в музыкальную школу (тоже самую обычную — музыкальную школу № 23 в Свиблово). Первая «рука» появилась именно здесь: добрая, заботливая рука педагога-энтузиаста, заслуженного работника культуры Н. Е. Полупана. Он откровенно рассказал Валентине Павловне, Володиной маме, о редкостном, незаурядном таланте ее сына. Он сказал, что видит свой долг в том, чтобы помочь ему раскрыться; что будет работать с мальчиком индивидуально, будет готовить его к поступлению в музыкальную школу для особо одаренных детей.

Николай Ефимович не ошибся: одаренность его ученика вскоре стала очевидна для всех. Один за другим сдавал он экстерном школьные предметы, стремительно «перепрыгивая» из класса в класс. Володя был принят в Центральную музыкальную школу при МГК им. П. И. Чайковского, а затем и в саму консерваторию. Здесь появилась вторая «рука» — виртуозная рука профессора Н. Н. Шаховской, передавшей свое мастерство талантливому студенту. Потом была аспирантура, после чего в течение пяти лет Володя выступал в качестве солиста всемирно известного ансамбля народного артиста России Юрия Башмета.

Уже в 1990 году (то есть в 16 лет!) Владимир Бальшин становится лауреатом престижного международного конкурса: он получает первую премию после выступления в составе струнного квартета «Руссо» на конкурсе камерных ансамблей им. В. Беллини в Италии. На следующий год (в 17 лет!) — первая премия Международного конкурса струнных квартетов им. И. Менухина в Великобритании. В 1993 году Володя получает награду Международного фестиваля Тарусского Фонда Святослава Рихтера. В 1998 году он становится дипломантом Международного конкурса им. П. И. Чайковского. Еще через два года — лауреатом Международного конкурса виолончелистов им. А. Ианигро в Загребе. В свои 29 лет он объехал весь мир. Он работал с Наумом Штаркманом, выступал с Виктором Третьяковым, Михаилом Мунтяном, Галиной Писаренко, Надеждой Красной. Сегодня он концертирует в составе «Брамс трио», продолжает гастрольные поездки по городам России и Европы.

Такая вот творческая биография. Вроде бы все просто, все обычно: никаких выдающихся родителей, никаких «длинных рук» (деньги тогда еще в школах и вузах не брали), никаких чудес. Кроме одного — великого чуда таланта, щедрого дара Творца одному из Своих созданий, «искры Божьей». Тайна сия велика есть. Она от века мучила богословов, философов, культурологов. Откуда это? А главное — почему? Говорят: «милостью Божьей». За что же вдруг такая милость? И почему именно ему? (А чем я хуже?)

Православные люди прибегают к слову «чудо» не только как к метафоре, синониму чего-то невыразимо прекрасного, но и как к широко употребляемому богословскому понятию, обозначающему вполне определенное явление и имеющему вполне конкретное содержание. Речь идет о таком чрезвычайном воздействии Творца на творение, которое выходит за рамки естественных закономерностей и ставит нас перед лицом реального присутствия Бога в мире. С точки зрения православного богословия творчество любого подлинно талантливого мастера является именно чудом. Ибо, помимо самого человека, в творческом процессе всегда бывает задействована еще и некая таинственная сила, свободная и могучая, превращающая на время художника, поэта, музыканта в своего послушного раба. Об этом самом главном и самом загадочном моменте любого творчества говорили Данте и Гофман, Гайдн и Моцарт, Пушкин и Баратынский, Тютчев и Достоевский. Говорили об этом и святые отцы, подмечая, что горний мир «ищет сказать себя» миру дольнему — не только через подвижников-аскетов, но и через носителей творческого дара. Все они утверждали, что зависимость последних от Высшей Воли — абсолютная, деспотическая, но вместе с тем и раскрепощающая. Потому что, перерастая «естественную» человеческую личность, эта сила становится для нее источником самопознания — познания своего первообраза, своего подлинного «я».

Однако это — лишь одна из сторон творчества, лишь одна из возможностей его воздействия на личность творца. Есть и другая — разрушительная, демоническая. Она связана с соблазном самообольщения («прелести»), когда человек начинает видеть источник своего таланта исключительно в самом себе. Талант способен не только возвышать душу, но и «надмевать» ее — резко повышать и без того завышенную самооценку. Людям искусства эта «прелесть» угрожает гораздо больше, чем молитвенникам, поскольку плоды их творчества — на виду и потому легко становятся предметом восхищенного поклонения.

Церковные писатели и поэты (от преподобного Иоанна Дамаскина до архиепископа Иоанна Шаховского) отмечают, что условия, необходимые для преодоления этой опасности,— те же, что и в духовной жизни: трезвение и смирение, «нищета духа». Необходимо сознание своей ничтожности пред Богом, понимание, что любой талант есть животворящее прикосновение Его десницы, требующее жертвенной самоотдачи, жертвенного служения, ибо «долг платежом красен». Только тогда человек сможет почувствовать в своем творчестве истинного Творца и навсегда отказаться от попыток присвоить Его славу. Только тогда он сможет осознать себя лишь недостойным временным обладателем Божественного дара, без которого «меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он». Только тогда он станет в своем творчестве смиренным послушником, монахом-трудником, приступая к холсту, листу бумаги, инструменту «со страхом Божиим и верою».

Владимир Бальшин — человек православный, церковный, наш прихожанин. Он прекрасно понимает, что «дарование есть поручение», что «должно исполнить его, несмотря ни на какие препятствия» (Е. Баратынский). Володина «дорога к Храму» началась с маминого рассказа о необычном священнике, говорящем необычные проповеди. Валентина Павловна ходила в ту пору в храм Воздвижения Креста Господня в Алтуфьеве. «Я была скорее захожанкой, нежели прихожанкой,— вспоминает она.— Зашла как-то и услышала проповедь отца Димитрия Смирнова. Удивилась: так в то время не говорил никто. Стала специально приходить — батюшку послушать. И каждый раз рассказывала Володе. Вот он, видимо, и запомнил». Сегодня Валентина Павловна уже давно не «захожанка». Она — прихожанка храма Троицы Живоначальной в Останкине. А сын ее рассказы действительно запомнил: он потом разыскал «удивительного батюшку» и стал его духовным чадом.

В Японии существует древняя традиция: наиболее одаренные люди, ставшие «устами Неба», то есть способствующие созданию в человеческих душах новой, высшей (мы бы сказали — богоподобной) реальности, облагораживающие своим искусством окружающий мир, получают (из рук императора!) почетное звание «Национальное Сокровище». В этом высокопарно звучащем и вроде бы стимулирующем гордыню титуле заключен и другой смысл. «Твой талант тебе не принадлежит,— как бы говорится этим человеку.— Отныне он — общенациональное достояние. Отныне до конца жизни ты призван на служение Небу, императору, своему народу». «Национальные Сокровища» — не западные public people. Их сравнительно немного. Их имена хорошо известны каждому школьнику. Помимо всеобщей любви и государственной опеки, эти люди испытывают на себе бремя колоссальной ответственности за свою жизнь, за обращение «дара Неба» во благо себе и другим.

Нашим «национальным сокровищам» в этом смысле труднее. Противостоять «рыночной» бесовщине, настойчиво побуждающей «сшибать» гонорары как угодно и где угодно, может лишь тот, кто либо получил соответствующее семейное воспитание — прививку благородства и достоинства, совести и чести, либо пытается жить по Евангелию. Блажен, кому, как нашему Володе, дано по милости Божией и первое, и второе. Вдвойне блажен, кто имеет мудрого духовника. Но и таким нелегко: «террор среды» и восторги публики делают свое дело. Надо ли объяснять, как нуждаются наши православные таланты в нашей молитвенной помощи?..

В концерте 2 марта звучали шедевры западноевропейской камерной музыки: сонаты до-мажор (соч. 102) Бетховена и фа-мажор (соч. 99) Брамса, «К музыке» Шуберта, шумановское adagio, одна из песен вокального цикла «Прекрасная Магелона» Брамса и (на «бис») «Пробуждение» Габриэля Форе — дивная лирическая миниатюра «французского Шумана». Так что концерт в основном был романтическим. Партию фортепиано исполнял сам Николай Львович Осиповский. (Музыканты и вокалисты из Заяицкого обзавидовались, глядя на объявление.)

Музыкальный романтизм, как известно, неразрывно связан с лирической поэзией. Может быть, именно поэтому писать о таком исполнителе такой музыки «презренной прозой» как-то совсем не хочется...

Мы в свой черед приходим в этот мир
Для исполненья Отчих поручений.
Все равные — все званые на пир,
Да избранными стать едва ль сумеем.

В ком дар Небес — тот призван на труды
Поденные и всенощные бденья,
Чтоб отраженье горней красоты
Нас в страх ввергало, в трепет, в изумленье.

Чтоб долг успеть Хозяину вернуть,
Чтоб искру малую с Его ладони
В палящий «пламень огненный» раздуть,
Свечой растаять у Его иконы.

Какое там — «не терпит суеты»!
Всю жизнь возьмет, легко и непреклонно.
Фаворский ветер дунул с высоты —
Ты в слуги избран, аксиос, достоин!

Не унывай, греби, галерный раб.
Не нам, не нам, тверди, земная слава.
Ты лишь сосуд, ты немощен и слаб.
Не слушай басни, что плетет лукавый.

Господней длани — не оскудевать.
Горят, сверкают искры по России.
Даров Податель, дай им благодать
Свершить, исполнить, одолеть, осилить.

После концерта был чай. Отец Димитрий рассказал об одном забавном случае из парижской жизни Ф. И. Шаляпина. Пришли однажды к Федору Ивановичу договариваться о концерте для «сливок общества».

— Сколько вы берете за концерт?— спросили певца.

— Десять тысяч,— ответил тот.

— Хорошо, только единственная просьба: вам не нужно оставаться после концерта на банкет — вы же представляете, что там будет за публика.

— Ах не нужно? В таком случае вполне достаточно и семи тысяч! — великодушно сказал Шаляпин.

А Володя Бальшин мало того, что ничего с нас не взял — еще и на чай остался!