Нина Кузнецова с родителями Алексеем и Анной

Мученица Нина родилась 28 декабря 1887 года в северном городе Лальске, в благочестивой семье урядника Алексея Кузнецова и его жены Анны. Она была единственным, любимым ребенком, и, когда повзрослела, родители мечтали выдать ее замуж. Однако Нина с детства стремилась только к молитве, чтению духовных книг и церковным службам (в Лальске в то время было шесть храмов).

Видя такое расположение дочери, отец решил не препятствовать ей. Он отдал Нине амбар, смастерил там полки и стал покупать для нее духовные книги. Так собралась богатая библиотека, и у Нины не было большего утешения, чем читать. Она много молилась и знала наизусть Псалтирь. Тогда же она начала принимать странников и людей обездоленных.

В 1932 году Алексея и Анну Кузнецовых арестовали. Не выдержав тягот заключения, они вскоре скончались. Во время ареста родителей Нину от переживаний разбил паралич (и до конца жизни она с трудом передвигалась, почти не владела правой рукой и, чтобы перекреститься, всегда помогала себе левой рукой). Ее тоже арестовали, но, продержав месяц в Котласской тюрьме, по болезни отпустили домой.

Нина продолжала нести подвиг странноприимства. Она давала приют и пропитание в первую очередь женщинам, мужья которых были арестованы, а имущество отобрано. Двор ее всегда был полон лошадей, потому что у нее останавливались и проезжие. Всякий находил здесь бесплатный кров и еду. И те, кто имел излишек хлеба, муки или крупы, уезжая, оставляли продукты для других. Дом у Нины был большой, пятистенный, с огромной кухней, где на полатях умещалось до двадцати человек и еще пять — на печи. Большая комната тоже занималась народом. И Нина, превозмогая болезнь, сама укладывала их ночевать.

После революции в Лальск перебралась братия закрытого Коряжемского монастыря. Так возник монастырь из двенадцати человек. Под храмом, в бывшем складском помещении, монахи сложили печь, прорубили два окошка, поставили перегородку, и у них получилось две кельи. Здесь они поселились, а служили в лальском соборе. И строй их жизни, и церковная служба были монастырскими.

Настоятель, игумен Павел (Хотемов), был родом из зырян, из глухой деревни неподалеку от Усть-Сысольска (ныне Сыктывкар). Грамоте его обучил учитель, который преподавал в городе, но каждое лето по пути домой проходил через их деревню. Учитель давал ему задание на лето, объяснял уроки и уходил, а на обратном пути принимал выполненное и задавал новое — так мальчик обучился грамоте.

	Воскресенский собор, г. Лальск

На всю жизнь отец Павел сохранил благодарность к своему учителю и поминал его за каждой литургией. Но еще больше он был благодарен тем, кто пробудил в нем любовь к монашеской жизни. Однажды деревенские женщины собрались идти на богомолье в Киев и позвали с собой подростка Павла. Он так быстро собрался, что даже шапки не взял. Путешествие заняло целый год. "Я за тех женщин, кто меня в Киев водил, каждый день молюсь,— говорил он впоследствии,— если бы не попал я тогда в Киев, то не стал бы монахом, а не стал бы монахом, то не спасся бы". "А теперь, батюшка, спасешься?" — спрашивал его послушник. "А как не спасусь?! Бесы меня потащат в ад, так я вот так руки расставлю да скажу: я христианин! нет вам до меня дела!"

Отец Павел был большим подвижником. Он помнил наизусть больше шестисот имен людей, за которых постоянно молился за литургией. Чтобы иметь возможность помянуть всех, приходил в храм за несколько часов до начала обедни и совершал проскомидию. Когда его спрашивали, что такое монастырь, он отвечал: "Монастырь — это семнадцатая кафизма и кислая капуста каждый день", в простоте сердца выделяя главное — молитву и пост. Сам он постился весьма сурово. Бывало, принесет ему кто-нибудь домашнего печенья или ватрушек. Отец Павел посмотрит и засмеется: "Ой, ой, сильно хорошие, да жалко". Эти ватрушки потом так и лежали, пока не засохнут.

Когда в 1928 году монастырь закрыли, часть братии, и среди них игумены Павел и Нифонт, монастырский казначей, нашли приют у Нины. Подвижница строго соблюдала монастырский устав, спала по четыре часа в сутки и в два ночи неизменно становилась вместе с монахами на молитву. Она никогда не пила ни чаю, ни молока, не ела сахара и ничего вкусного, а питалась размоченными в воде сухарями. И это при том, что у нее в горнице самовар не сходил со стола — один вскипит, ставят другой. Сама Нина за стол не садилась, а сидела в углу на чурбачке. Спала она под умывальником.

	Игумен Нифонт

В храм она ходила на каждую службу, устраивалась где-нибудь на клиросе и делала вид, что спит. Но стоило кому-нибудь запнуться, как она сразу подсказывала, что читать дальше, зная службу наизусть.

У отца Павла было худое зрение, и он, бывало, открывал из алтаря дверь и спрашивал: "Нинка, какое зачало Апостола и Евангелия читать?" И она никогда не ошибалась.

Псаломщиком был послушник Андрей Мелентьев (впоследствии — архимандрит Модест, служил в Великом Устюге, скончался в конце 80-х годов). Из тех, кто прежде пел в церкви, многих раскулачили или выслали, а другие сами разъехались и попрятались. Поэтому псаломщик собирал старушек и с ними пел. Во время пения он забывал вовремя найти нужное место из Апостола, и Нина, сидя на клиросе с закрытыми глазами, подсказывала: открывай такое-то зачало. "Не мешай, Нинка",— отвечал Андрей, а сам поспешно листал книгу. Потом, многократно убедившись в ее правоте, стал верить ей на слово.

В 30-х годах из монастырских священников остался только престарелый и немощный игумен Павел, и прихожане опасались, сможет ли он каждый день служить. Отец Павел хотел пригласить иеромонаха, только что вернувшегося из заключения, но староста храма испугалась. Тогда пригласили протоиерея Леонида Истомина. Он был родом из Великого Устюга, до революции служил лесничим, а после революции, в самый разгар гонений на Церковь, принял сан.

Отец Павел и Нина очень переживали, не нарушит ли мирской священник монастырский устав, не потребует ли сократить службу. Однако отец Леонид ничего не стал менять, и в соборе так и осталась полная монастырская служба.

По молитвам Нины лальский собор долго не закрывался, хотя власти не раз пытались прекратить богослужения. В начале 30-х годов все-таки приняли решение о закрытии собора, но Нина стала писать в Москву, собрала и отправила ходоков и действовала столь твердо и неотступно, что властям пришлось уступить.

В начале 1937 года сотрудники НКВД арестовали отца Леонида Истомина, послушника Андрея Мелентьева, старосту храма, певчих, многих прихожан и последних остававшихся на свободе городских священников. Их отправили по этапу в Великий Устюг и заключили в храме Архангела Михаила, превращенном в тюрьму. Арестованных поместили в небольшую камеру над алтарем, там же были собраны и все священники и диаконы из Лальска. Под большие праздники они лежа служили всенощную; священники вполголоса, не поднимаясь с нар, подавали возгласы. Два года отец Леонид со своими прихожанами пробыл в тюрьме и лагере, а затем с другими священнослужителями его отправили на лесозаготовки в Карелию. Условия содержания были такими, что заключенные вымирали целыми лагерями. Скончался и отец Леонид.

31 октября 1937 года арестовали и блаженную Нину. Полмесяца продержали ее в лальской тюрьме, не предъявляя обвинения и не допрашивая. Власти принуждали людей дать показания против блаженной, но согласился лишь заместитель председателя Лальского сельсовета. Он заявил, что Нина является активной церковницей и не только противится закрытию храмов, но неустанно хлопочет об открытии новых.

"Летом 1936 года, когда поселковый совет намеревался закрыть церковь в Лальске,— показывал он,— Кузнецова организовала кампанию, приведшую к срыву этого мероприятия, она собирала подписи и проводила собрания верующих, предоставляя для этой цели свой дом. В августе 1937 года сельсовет начал собирать подписи среди жителей Лальска, которые желали бы закрыть храм, но Кузнецова снова собрала собрание верующих в своем доме и, таким образом, сорвала мероприятие, намеченное к проведению советской властью. Когда был арестован псаломщик Мелентьев, Кузнецова сразу же стала хлопотать за него, просить, чтобы его освободили, брала его под защиту".

В середине ноября Нине было предъявлено обвинение и ее допросили.

— Следствие располагает данными о том, что вы на протяжении ряда лет предоставляли свою квартиру для сборищ церковников, так ли это?

— Да, у меня в квартире до сих пор проживает священник Павел Федорович Хотемов, а также приходили другие верующие по вопросам церкви и службы в ней.

— Следствию известно, что вы по вопросу открытия лальского собора говорили: "Эта власть долго не продержится, все равно скоро будет война и снова все будет по-старому". Так ли это?

— Нет, этого я не говорила.

Виновной себя блаженная не признала.

Содержать калеку в тюрьме властям было неудобно. Кроме того, Нину очень почитали в народе. Поэтому, опасаясь возмущений, на следующий день после допроса ее отправили в Котласскую тюрьму.

23 ноября 1937 года Тройка НКВД приговорила Нину к восьми годам исправительно-трудового лагеря. Ее отправили в один из лагерей Архангельской области, где она и скончалась 14 мая 1938 года. Русская Православная Церковь причислила Нину Кузнецову к Собору новомучеников и исповедников Российских. Память ее празднуется 14 мая по новому стилю.

^* Источник: Игумен Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 5. Тверь. ООО "Издательский дом «Булат". 2001. С. 93—100.