Пойте Богу нашему...
пойте разумно.
Пс. 46, 7—8

Правнук казачьего сотника Лосева, получившего Георгия и потомственное дворянство за взятие Парижа, внук настоятеля новочеркасского храма Архангела Михаила протоиерея Алексея Полякова, Алексей Федорович Лосев родился в Новочеркасске 23 сентября 1893 года.

В статье "Реальность общего: Слово о Кирилле и Мефодии", публикация которой в "Литературной газете" пришлась на 8 июня 1988 года, то есть пятнадцатый день после его кончины, Лосев пишет: "Моя реальная общность определяется такими священными предметами, как родина и церковь в здании моей гимназии в городе Новочеркасске на Дону, церковь, посвященная Кириллу и Мефодию".

Храмы в честь равноапостольных Кирилла и Мефодия были редкостью на Руси, а посвященный им гимназический храм — возможно, и единственным. И можно видеть особенный Промысел в том, что Алексей Федорович был призван в Небесные обители именно в день памяти этих святых, 11 мая по церковному календарю, в год тысячелетия Крещения Руси. Промыслительность этого события становится очевидной в свете того значения, которое Лосев придавал Слову, считая именно его той особенностью, которая резко отличает христианскую, православную культуру от всех иных ее типов, в том числе культуры античной.

На вопрос: "Для чего нужна философия, когда есть религия?" — Лосев отвечал: "Религия всеобъемлюща. Философия нужна для ея осмысления" [1]. Что же касается философии русской, то еще в ранней своей работе, опубликованной в 1918 году в Цюрихе, он так определил ее главные устремления: "Русская философия никогда не занималась чем-либо другим, помимо души, личности и внутреннего подвига" [2].

Вклад самого Лосева в развитие православной культуры велик и многогранен. Здесь невозможно даже бегло описать его труды по философии, филологии, эстетике, глубоко и тонко разработанные им проблемы символа и мифа, диалектики художественного творчества, наконец — проблемы античного духовного наследия, столь плодотворно переосмысленного святыми отцами, создавшими неувядающую традицию христианского платонизма.

Но есть в творчестве Лосева две особые темы, которые до него не входили сколько-нибудь полно в поле зрения православной мысли,— темы, в которых он стал первопроходцем: ему принадлежит заслуга христианского осмысления музыки и математики. По его мнению, из всех искусств одна лишь музыка приближается к умной молитве, и выше музыки — только молитва. Математика же, в понимании Лосева, совершенно особым образом связана с музыкой...

Сокровенное содержание души вряд ли можно до конца передать словом. "В сердце своем" человек редко мыслит грамматически правильными предложениями, но скорее образами, в том числе образами музыкальными. И опять-таки для этого совсем не нужно знать законы музыкальной гармонии или хотя бы нотную грамоту.

Стало почти бесспорным противопоставление музыкальности, как передачи тончайших, текучих, невыразимых словами движений души, и строгого схематизма математики. Конечно, попытка прямого формально-математического описания душевных состояний может лишь грубо исказить их. При таком подходе будет вполне справедливым известное высказывание близкого друга Лосева, пианиста и искусствоведа Генриха Густавовича Нейгауза: "Математика и музыка находятся на крайних полюсах человеческого духа... этими двумя антиподами ограничивается и определяется вся творческая деятельность человека" [3].

Однако обратясь к изначальному смыслу греческого слова mathema, принятому еще пифагорейцами, мы увидим, что они понимали математику не как отдельную область знания, предмет которой — абстрактные, безликие числа и фигуры, но гораздо шире и богаче — как "знание, познание, науку вообще, точное определение чего-либо". А главное, предмет этого "точного определения" никак не сводится к абстракции. Ибо в учении Пифагора каждое число — не просто отвлеченное количество, а конкретная живая индивидуальность, вместе с другими числами выражающая гармонию мироздания, в том числе музыкальную. Если принять это оценочное, а не предметное определение, то математика и музыка перестают восприниматься как полярные области человеческого духа. По словам Лосева, "музыкально-математическая гармония является у пифагорейцев первым и основным отделом их эстетики" [4].

В 1929 году Алексей Федорович и его супруга Валентина Михайловна приняли тайный монашеский постриг с именами Андроник и Анастасия. Не прошло и года, как оба они были арестованы и отправлены в разные лагеря. Именно в период, непосредственно предшествующий аресту, философ выражает свои сокровенные мысли о музыке в фундаментальном труде "Музыка как предмет логики".

Чтобы определить "подлинную сферу бытия, к которой относится музыка...", пишет здесь Лосев, "я не могу ничего иного указать, как бытие математического предмета, то есть числа. Только идеальность численных отношений может быть сравнима с эйдетической (идеально-образной.— Ред.) завершенностью музыкального объекта... Музыка и математика — одно и то же в смысле идеальности сферы, к которой то и другое относится" [5].

Математическое постижение числа (в лосевском понимании) не противостоит его музыкальному постижению, а сочетается с ним, дополняет его, выражая меру точности этого постижения.

Музыка не только глубже, но именно точнее словесного текста, как иррациональное число точнее своего рационального приближения. Также и священность текста определяется не просто логическими закономерностями, в нем содержащимися (это — необходимое, но недостаточное условие), но именно его музыкальностью.

"Музыкальное восприятие видит обнаженную, ничем не прикрытую, ничем не выявленную сущность мира, в-себе-сущность во всей ее нетронутой чистоте и несказанности" [6]. "В человеческом мире только два произведения творческой воли человека дают возможность прикоснуться к меональной ^* сущности идеального, это — музыка и математика. Разумеется, в широком смысле к меональной сущности идеального прикасается любое искусство и любая наука. Однако в чистом виде меон чувствуют и знают только музыка и математика" [7].

"Музыка есть понимание и выражение, символ, выразительное конструирование числа в сознании. Музыка — идеальна; в этом она отличается от всех вещей, чувственных и сверхчувственных, и тут она тождественна с математикой" [8].

"Музыка есть жизнь числа или, вернее, выражение этой жизни числа" [9]. "...И числа и их временная стихия даны в музыке именно как жизнь, как живые существа и организмы — точнее, как личности" [10]. Как видим, пифагорейское понимание числа развивается и осмысляется здесь еще глубже и полнее.

Информация о внешнем мире, при усвоении ее душой оставаясь математически точной, становится такой же музыкальной, как и сама внутренняя жизнь души. В процессе выражения эта информация, оставаясь музыкальной, приобретает пространственно-временное оформление. Не только все воспринятые душой впечатления, но и все отклики души на эти впечатления, все тончайшие нюансы ее внутренней жизни вновь оживают, сохраняя точнейшую структуру, которая может быть теперь записана в виде математических формул или партитуры музыкального произведения.

"Художественная выраженность понятия и величины есть поэтическая форма; художественная выраженность фигуры и пространства есть живописная форма; художественная выраженность числа и времени есть музыкальная форма" [11].

Создавая свое учение о соотношении музыкального и математического восприятия мира, А. Ф. Лосев широко использовал не только пифагорейскую, но и неоплатоническую терминологию. Однако и здесь он вводит принципиально отличное от неоплатонизма христианское понимание личности как предела мыслимой степени выраженности. Понимание чисел в качестве личностей дает основание считать учение Лосева первым (и пока единственным) христианским учением о числе.

"Кажется, что вот-вот заговорит музыка словом и откроет свою удивительную тайну. Но тайна не открывается, а идея, ее открывающая, кажется совсем близкой и уже готовой появиться на свет сознания" [12],— писал Алексей Федорович в "Музыке как предмете логики". Мы убеждены, что такой музыкой, заговорившей словом, является сама эта лосевская работа.

Виктор Борисович Кудрин,
библиотекарь Дома Лосева

Библиография

^* Меон (от греческого me on — "еще не это") — изначальное, еще не проявленное бытие, сокрытый источник всех явлений.— Ред.