1943 г.

Дорогой Лизочек, наконец представляется возможность написать тебе все более подробно, чем раньше... Беспокойство, от которого ты уехала, все еще продолжается там: Елену Сергеевну все таскают, остальных будто бы оставили "пока". Все очень голодают. Борис Васильевич и Мария Петровна, да и все питаются главным образом комбикормом и тем, что смогут достать. За это время умерло много людей, перечту тебе их. Николай Николаевич и Василий Михайлович, Павлик Оленин; прислали недавно извещение о смерти Миши Мамонтова, скончавшегося еще в феврале прошлого года в саратовской тюрьме. На днях умерла Леля Лебедева, потом Таисия Ефимовна и Николай Густович, Сережа Сапожников и еще другие; всех выпишу тебе в отдельном списочке. Вернулись из эвакуации Нюра Лефорт, Мария Константиновна. Умирает совсем Катя Синельщикова, муж ее пропал без вести на фронте, она совсем одна. Ируська черненькая по-прежнему обслуживает всех окрестных старушек и дум о поездке к тебе не имеет. Удивляться на нее приходится, но сила Божия в немощи совершается. Жили мы всю зиму исключительно на то, что Лида продавала наш белый хлеб на рынке и на эти деньги покупала пшеницу стаканами на два дня. Теперь хлеба белого стали давать только сто граммов на карточку. На этом выгадывать очень трудно. Словом, Лида — мученица, но благодаря ее трудам мы лучше чувствуем себя. Я уже не имею того звериного голода, какой был прошлой осенью и зимой, когда я готова была есть из помойки, могу терпеть голод и спокойно уже смотрю на хлеб. В связи с этим стали уже приходить мысли о посте. Хочу с тобой поделиться опытом своим в этом отношении. В прошлый Великий пост решила я отделять раз в день от своего кусочка хлеба маленькую дольку, может быть, граммов пятнадцать-двадцать, для нищих. Этому последовал потом Женя, так что эти кусочки мы могли подать случающимся нищим. Главная трудность была не в том, что голодно после: такой крошкой все равно не наешься, но трудность сделать именно так, как решила. Нечто вроде, но несколько иначе я проделала в Петровский. И видела в этом для себя большую пользу. Душа встает в какое-то положение трудящейся, бодрствующей, трезвящейся, и так как это трудно, то она чаще прибегает к сердечной просьбе и мольбе к Господу о помощи, чтобы выдержать, не сдать. А от частой сердечной молитвы пробуждается сознание и ощущение вездеприсутствия Божия. Вот так все одно за другое цепляется, а начинается с такого маленького и, казалось бы, ничтожного. Не говорю уже о том, что когда переешь, то омрачение какое-то находит на душу, отяжеление, трудно молиться. Вот почему, наверно, все святые так крепко держались за воздержание в пище: оно ведь ведет к воздержанию и в слове, и взгляде, и во всем другом. Душа не может оставаться на одном месте, она, как говорит епископ Феофан, приснодвижна и, преодолев одно препятствие, ей уже хочется преодолевать еще и еще что-нибудь. Заметила, что очень хорошо брать на себя что-нибудь на определенный отрезок времени, например на неделю, на две или на пост и т. д. Помнишь, и святые ведь тоже, предпринимая что-либо, предпринимали на время: на год, на три года и т. д. Опасность тут та: можно удариться в сухое подвижничество, забыв о главном — о любви и милосердии, при нашем жестоком и сухом сердце это очень легко, но надо помнить об этом всегда, это все только средства, так сказать кисти и краски, которыми надо писать портрет души, а не самый портрет.

Когда почувствуешь, в чем тут дело, можно оставить одно и взять другое, особенно например: не говорить лишнего или слушать терпеливо, не досадуя на болтовню другого, или не говорить, например, о пороках других, каковы бы они ни были, и т. п. Это будет прямо учить любви. Душа почувствует — и не может не почувствовать пользы ото всего этого — и потянется сама вослед Креста Христова, по стопам Господа. Сейчас подходит Успенский пост. Матерь Божия была и есть самая кроткая и самая смиренная из всех людей, и хочется взять что-либо такое именно, что вело бы к этому, хоть малое, что было бы Ей приятно. Причем все взятое полезно только пока это трудно хоть немножко для души, как только перестало быть трудно, то уже надо что-то другое, иначе будет застой.

Ну вот сколько тебе написала, целое откровение помыслов...

Милая моя, родная, дорогая, старайся и заботься, чтобы тебе быть во всем верной Господу, чтобы тебе быть принадлежащей Ему и Одному Ему. Старайся об этом и со смирением, по-детски исповедуй Ему свои немощи, горести, трудности. Умоляй Его, припади к Его ногам, чтобы Он научил тебя быть Его во всем, пусть не пугает тебя бездна твоих грехов, якобы непростительных... Море Его любви больше бездны твоих грехов. Со слезами пишу тебе: старайся быть Его.

Ты пишешь, что часто разговариваешь с Мамой. Кого разумеешь — Божию Матерь? Если да, то очень хорошо. Продолжай читать часто "Богородице Дево, радуйся". Она особенно благоволит к тем, кто часто воссылает Ей это приветствие Архангельское, и не лишит таковых Своего покрова и милости.

Утешаюсь я сейчас тем, что каждую неделю езжу в Москву рисовать со старых икон, это мне столько придает бодрости.

Целую тебя крепко-крепко.

М. Н. 1942 год

От себя я хотела тебе написать просто несколько словечек на твое письмо.

Мне почувствовались две вещи во всем, что пишешь, и хочется тебе сказать, как меня учили на это смотреть. Первое — это ты хочешь понять все своим умом и усиленно трудишься, должно быть, над этим. Ты хочешь в свою маленькую чашечку перелить океан. Разве это можно? Что такое наш ничтожный ум — он не более чем маленькая чашечка, как же можно этим умом и своими усилиями почерпнуть весь безбрежный океан мудрости, которая помещена в тех или других выражениях. Меня учили оставлять непонятные места, не усиливаясь в них разобраться. Это усилие приходит со временем и постепенно — по мере роста и приближения к Источнику Мудрости. Тогда только открываются тайны, скрытые в простых словах. Так было у всех, у всех. Этого не мы добиваемся, а нам дается. Можно по-разному ко всему подходить и нам, так же как по-разному подходили к Спасителю окружавшие Его люди. Ведь апостолы тоже не все понимали из того, что говорил их Учитель, но любовь к Нему и детское доверие говорили их сердцу: "Он не может сказать ничего плохого, а если мы не понимаем, то потому, что мы малы, грубы". Так считает и ребенок, любящий свою мать: "Если это мама сказала, то, значит, все: она не скажет плохого". Были другие, которые разумом старались все постичь и понять в такой личности, как Христос, и споткнулись о несообразности и непонятности, начали критиковать и придираться и отпали от Него. Много можно еще всего сказать, но в письме всего нет возможности написать. Мне думается, ты попадаешь в этом своем усилии все понять в молитвах на неверный путь. Разве ты забыла, кто написал это все, какие люди; лучше счесть себя за маленькую и еще ничего не понимающую и обойти такие набегающие на душу вопросы молчанием, чем всего пытливо доискиваться. Этого хочет разум, а не сердце.

Потом ты так переживаешь лицемерие в отношении к людям, которое тебе не нравится и прочее. Меня учили: нужно ко всем относиться как должно, что бы у тебя на душе ни было. А в том, что нет истинной любви,— каяться и смиряться. Любви надо искатъ, но придет она только от прикосновения всех любящего Духа Святого к нашему злому сердцу. Его пришествие надо заслужить, для этого нам дана вся жизнь. И удивляться тому, что у нас нет любви, нельзя, потому что мы злые, но надо все делать напротив. Вот тебе мое глубокое писание.

Милая дорогая Олечка! Поздравляю Вас со всерадостным, светлым праздником Рождества Христова и Новым годом. Помоги Вам Господи во всех Ваших скорбях и тягостях жизни. Удел ведь это наш земной — скорбь. Как сегодня в песнопениях сочельника поется, что и Христос Родившийся пришел для того, чтобы испить до дна чашу скорби не одного только человека, но всего человечества: "Рожденный бо ныне плотию... во гроб и смерть хотел внити... и паки воскреснути тридневен".

И мы, приобщаясь горькой чаше скорбей, можем надеяться, должны надеяться, что наступит Светлый день радости и на нашем пути жизни.

В нынешний же всерадостный день будем и мы с Вами радоваться так, как радуются дети, получая дорогие подарки от любящих папы и мамы.

Ведь в сегодняшний день Отец наш Небесный подарил самый дорогой подарок детям земли — Своего Возлюбленного Единородного Сына, Который всех нас назвал Своими сродниками, сделавшись Сыном Человеческим.

Крепко целую, не унывайте: все пройдет, и засияет солнышко.

Вас любящая Мария Николаевна. 5/1—61

— Слово "настроение" надо вычеркнуть из слов. Есть слово "устроение", а не настроение. Свою душу нужно устраивать, а не настраивать.

— В каждом человеке нужно искать хорошее.

— В отношении с людьми нужно стараться или учиться, или давать самой.

— Привыкни делать все внимательно. Так ты и к людям станешь относиться внимательно.

— Представляй себя на месте других.

— Старайся относиться ко всем одинаково с любовью независимо от того, хороший человек или плохой.

— Всем старайся помочь.

— Покрывай недостатки других своей любовью.

— Люби всех — вот тебе завет.

— Когда ты делаешь по расположению к человеку, этому цены нет.

— Когда тебя ругают, ты должна сознавать, что действительно виновата, заслуживаешь того, чтобы тебя ругали. Если даже в том, за что сейчас ругают, ты и не виновата, то есть другое, в чем ты виновата, чего, может быть, никто не знает.

— Старайся делать всем что можешь, не смотря на то, есть расположение к человеку или нет: часто мы не знаем, а человеку очень трудно.

— Бойся больше всего самооправдания, потому что оно закрывает доступ благодати к душе. Перед кем оправдываешь себя? Перед Богом!

— Страсти, если хочешь, истребляй теперь же, а то после поздно будет. Это не значит, что уже поздно, а значит, что сегодня же, не откладывая.

— Любовь к людям — не чувство любви, а дела любви без всякого вкуса, только через много лет, если будут в душе складываться эти дела любви, может появиться к ним чувство.

— Кто не замечает мелочей, тот и большого не замечает. Всегда начинается с мысли, потом слово, потом дело. Если мысль удержишь, то не дойдет до дела.

— Если будешь бороться с мыслями, переводить их сейчас же на другое или занимать их работой, этим ты не будешь давать им окрепнуть. И то, из чего эти мысли вырастают, раз им не будешь давать никакого хода, будет тоже, конечно, ослабевать. Очистить сердце может только Бог. Очищается оно скорбями.

— То, что знаешь по службе, за послушание показывать, а не молчать.

— Старайся себя так переделать, чтобы другим с тобой было легко.

— Старайся во всем уничтожить свое "я".

— Жить не с тем, с кем хочется, а с кем Господь свел.

— Чем больше будешь искать покоя, тем больше он будет уходить от тебя.

— Отличительная черта гордости — то превозношение, то отчаяние. А у кроткого, послушного, смиренного отчаяния никогда не бывает.

— При соприкосновении с другим человеком выявляются наши недостатки.

— Каждый день читаешь: "Господи, даруй мне зрети моя прегрешения" — мои, а не ее.

— А мы до сих пор служим только для смирения других.

— Кажется, бессмысленно говорить про себя все одно и то же. Смысл в том, что, может быть, будет стыдно, что все одно и то же повторять.

— Когда тебе с кем-нибудь трудно и если увидишь в нем хорошую черту, то заметь себе ее, и после это тебе поможет в отношениях с ним.

— Что всего сильнее приводит ко Христу? Терпение чего бы то ни было, хоть маленькое, но терпение.

— Ты во всем себе уступаешь — и "я" растет.

— Урезывай себя во всем.

— Жизнью надо жить, а ты живешь в мире мыслей, которых не существует.

— Ты живешь в своих мыслях, и тебя ничего не задевает, а когда будешь жить жизнью, тебя все больше и больше будет задевать, и тогда понадобится тебе молитва.

— То, о чем просишь в молитве хорошего, если это для тебя полезно, обязательно получишь. Это проверено, и этому нужно твердо верить.

— Куда ни поедешь, куда ни бросишься — везде твое сердце и все, чем полно оно, будет с тобой неразлучно.

— Часто и одного вздоха бывает достаточно — и получаешь и очищение, и прощение, и все.

— Красота души — когда человек не знает сам своего хорошего.

— Делай каждый день что-нибудь для других, хоть маленькое. Можно покормить кого-нибудь, или почитать с кем-нибудь, или нищему подать, или поклончик положить за кого-нибудь. Старайся каждый день обязательно что-нибудь сделать, и тот день, в который сделала что-нибудь, значит, не совсем зря прошел, а если ничего не сделала — значит, тот день прошел совсем зря.

1932—1938 годы

Для чтения мне сегодня Т. дала записки одного великого подвижника нашего времени, отражающие внутреннюю борьбу его с самим собою, с искушениями от мира, плоти и диавола. В этих записках отражена вся его чистая душа в своей сокровенной жизни пред Богом, в непрерывном внимании и хождении пред Лицом Божиим; в постоянном покаянии в вольных и невольных увлечениях страстных всем нам хорошо известными чувствами и мыслями осуждения, небрежения, раздражения, злобы.

Здесь видно воспитующее нравственную чистоту человека действие благодати Божией, тотчас оставляющей душу, как только она поддалась греху, и снова осеняющей человека после глубокого, искреннего покаяния. Это идет невидимо для мира, и чем ближе становится человек к Богу, тем строже и ощутительнее для него вселюбящие, и наказующие, и научающие истине случаи оставления Богом. И святые все согрешали. Но они тотчас глубоко каялись и получали милостивое прощение от Бога, и знали они и ценили это прощение, и берегли себя от всего удаляющего от Бога.

Присутствие же Божие узнавали по состоянию своей души, находящейся, если она в мире с Богом, в радости, тишине, свете, любви, благорасположении, сострадании, чистоте, благости. Если же происходило какое-либо падение в мыслях, словах и делах, тотчас эти святые чувства, проистекающие от Единого Источника Святыни, утеривались и их сменяли мрак, теснота, тоска, уныние, злоба, смятение. И душа знает, когда она с Богом и когда без Бога: когда ей хорошо, то она с Богом, ибо с Ним хорошо; когда ей плохо, то нет с ней Бога, а подле — кто-то другой, темный и мрачный.

Падения и восстания происходят постоянно, по несколько раз на день. Этот великий праведник достиг такой чистоты, что не ошибался в своих чувствах.

Он ясно и сильно чувствовал, когда был с Богом и когда благодать Божия его оставляла за какой-либо мгновенный помысел, или слово, или поступок.

Мы же не видим и не чувствуем, находимся ли мы с Богом или без Него, и если без Него, то почему без Него. А находясь без Него, и не ищем Его усердным и искренним покаянием. О бездна нашего падения и нечувствия! Сдружились с грехом и не ищем выхода, от них же первая есмь аз, и ужасаюсь.