Я читал, что в русско-японскую войну русские моряки, чтобы не сдаваться врагу, надевали белые одежды, открывали люки и топили судно. Это не считается самоубийством? Если нет, то где грань, отделяющая подобные поступки от самоубийства?

По слову Самого Господа, нет больше той любви, если кто душу положит за други своя (Ин. 15, 13). Тем самым главной заповедью в Евангелии является заповедь о любви, а наивысшая степень исполнения этой заповеди — готовность жертвовать собой. Как известно, Бог смотрит прежде всего на сердце человека. Определяющим является именно наше внутреннее нравственное устроение. И если русские моряки, о которых идет речь, топили судно, чтобы не сдаваться врагу, будучи исполнены самопожертвования, то о каждом из них — особый суд Божий. Вряд ли можно видеть здесь в собственном смысле самоубийство. Под смертным грехом самоубийства подразумевается прежде всего сознательное наложение на себя рук как следствие внутреннего состояния неверия, отчаяния, вызова Самому Богу. Являясь результатом последнего греховного ожесточения, эгоизма и гордости, самоубийство потому и считается непростительным, что уже непоправимо запечатлевает в вечности самостное отчуждение от Бога и евангельских заповедей.

Во время войны поступки, продиктованные самой логикой военных действий и являющиеся явным самопожертвованием, рассматриваются не как самоубийство, но как ратный подвиг и с христианской точки зрения — как исполнение евангельской заповеди о любви. В принципе каждый воин, взяв в руки оружие, свидетельствует о готовности положить душу свою на поле брани. Подобная готовность, при наличии у человека веры или ее начатков, является вполне здравой и спасительной, поскольку возвышает его над уровнем наемника и делает способным к восприятию жизни вечной. Кроме того, в житиях древних святых неоднократно рассказывается, как при виде стойкости христианских мучеников некоторые из язычников, стражников, самих мучителей вдруг публично исповедовали веру в силу Бога христианского и тотчас принимали смерть от своих соплеменников, сподобляясь крещения собственной кровью. С точки зрения обычной житейской логики их поступки были самоубийственны, но с духовной точки зрения подобного рода исповедание являлось мученичеством. Слово "мученик" с греческого языка можно перевести как "свидетель". И таких свидетелей о правде Христовой в мировой и в русской истории великое множество. Имена многих мы просто не знаем, потому что среди них тысячи и тысячи простых людей, в том числе солдат и моряков, которые, жертвуя жизнью, до конца исполнили свой долг.

Конечно, готовность к самопожертвованию не должна быть безрасудной, нельзя бросаться, как говорят, очертя голову и не знавши брода, куда попало. К сожалению, колоссальный потенциал жертвенности в русском народе не всегда находил достойную реализацию (вспомним трагедию раскола XVII века с уходом в леса и самосожжениями), но в конечном счете эта способность к жертве является следствием именно нравственного приятия евангельских ценностей. Грань между ответственным и безответственным отношением к своей жизни, к другим людям, к долгу или риску, связанному с тем или иным служением, определяется не обыденно-житейскими и не денежно-товарными, политическими или идеологическими установками, но — совестью человека, сознанием того, что человек призван к Царствию Небесному и, согласно этому призванию, может побеждать греховную ограниченность мира сего вместе со Христом Спасителем.

"Господь, заповедавший нам самоотвержение, отречение от мира и ношение креста, дает нам силу исполнять заповедание Его. Решившийся на исполнение этого заповедания и старающийся исполнять его, немедленно усматривает необходимость его. Учение, представлявшееся жестоким при поверхностном и ошибочном взгляде из плотского мудрования, является самым разумным, преисполненным благости: оно воззывает погибших к спасению, убитых — к жизни, погребенных во аде — на небо" (святитель Игнатий Брянчанинов, "О последовании Господу нашему Иисусу Христу".— "Аскетические опыты", т. 1).

Священник Андрей Спиридонов