Священномученик Иаков (Маскаев) родился 13 октября 1879 года в городе Уральске. Родители его были крестьянами села Еделева Сызранского уезда Симбирской губернии. В крещении ему дали имя в память апостола Иакова Алфеева. В 1901 году Иаков Иванович окончил Оренбургскую Духовную семинарию и был рукоположен в священники ко храму села Зобово, что в 180 километрах от Оренбурга.

Еще на последнем курсе семинарии он женился на девице Валентине — круглой сироте, воспитывавшейся в семье священника. В 1901 году у супругов родился сын Борис. Вскоре ребенок смертельно заболел, и отец Иаков горячо молился о его выздоровлении. С особенной верой обращался он к только что прославленному преподобному Серафиму и дал обет, если младенец выздоровеет, совершить паломничество в Саровский монастырь к мощам святого. По чудесном выздоровлении сына батюшка исполнил свой обет. Впоследствии у Маскаевых родилось девять детей, и в 1918 году, при родах последнего ребенка, матушка умерла.

Отец Иаков всего себя отдавал служению Богу и людям. За несколько лет его усилиями в селе построили новую церковь. Батюшка неустанно проповедовал. Несмотря на большую семью и стесненные обстоятельства, был одним из самых щедрых благотворителей. Во время русско-японской войны 1904—1905 годов активно собирал и пересылал пожертвования на нужды армии и флота. В 1909 году он выстроил здание церковно-приходской школы в деревне Ворониной. С 1913 года был членом епархиального комитета православного миссионерского общества. В Первую мировую войну со своими прихожанами много жертвовал на нужды русских воинов — больше, чем другие приходы.

В начале XX века дело христианского просвещения испытывало значительные трудности, особенно в тех епархиях, где учебные заведения открылись недавно. В тяжелом материальном положении находилась и Оренбургская Духовная семинария. В связи с этим было создано Общество вспомоществования нуждающимся семинаристам, одним из деятельнейших участников и жертвователей которого стал священник Иаков Маскаев. "Без помощи Общества,— говорилось в отчете ревизионной комиссии,— немало бедных воспитанников нашей семинарии не могли бы продолжать своего образования, а другие остались бы без необходимой обуви и одежды".

За безупречное и ревностное пастырское служение отца Иакова возвели в сан протоиерея и включили в состав епархиального управления. Авторитет батюшки был так высок, что в 1923 году собрание духовенства и мирян под председательством епископа Оренбургского Аристарха (Николаевского) абсолютным большинством голосов избрало его кандидатом на вновь образованную Орскую кафедру.

Узнав о том, что его хотят возвести в сан епископа, отец Иаков стал отказываться. На его руках остались дети-сироты, младшей дочери всего пять лет, говорил он, а между тем от епископа в настоящее время требуется прежде всего исповедничество и он должен быть готов к ссылкам и тюрьмам. Но на все возражения и слезные просьбы ему ответили, что у Бога нет сирот. Услышав такой ответ, отец Иаков больше спорить не стал и вручил детей попечению Господа и Матери Божией. Действительно, все они дожили до преклонного возраста, пережив летами мученика-отца, и всегда ощущали незримую Божию защиту.

Отец Иаков принял постриг с именем Иаков, в честь апостола Иакова, брата Господня, и владыка Антонин (Грановский) рукоположил его в сан епископа. Вскоре епископ Аристарх, оставив Иакова управляющим Оренбургской епархией, отбыл в Москву; в том же году он перешел к обновленцам. Вместе с тем стало известно, что владыка Антонин является одним из руководителей обновленчества. По этой причине законность хиротонии епископа Иакова начала вызывать сомнения.

В июле 1923 года состоялось собрание всех православных священнослужителей Орска с участием представителей от приходских советов городских храмов. Было принято постановление: "Принимая во внимание неканоничность и безблагодатность ВЦС и принятой от него именуемым епископом Иаковом — бывшим протоиереем Маскаевым, хиротонии, по недоразумению... вменить в обязанность епископу Иакову с первым отходящим поездом отправиться в город Москву и явиться к Патриарху Тихону или его заместителю для получения исправления в епископском сане и благословения от Святейшего на служение в городе Орске.

Кроме того, ввиду выдающихся нравственных достоинств и чистоты Православия и той любви народа и духовенства, которую снискал епископ Иаков за кратковременное служение в Оренбургской епархии и в городе Орске, просить Святейшего Патриарха оставить любимого нами архипастыря в городе Орске, как народного избранника и весьма ревностного деятеля на ниве Христовой, снабдив его установленной грамотой".

Владыка Иаков написал письмо архиепископу Челябинскому Серафиму (Александрову), возглавившему Оренбургскую епархию, в котором объяснил все обстоятельства дела. Получив ответ о спорности в каноническом отношении своей хиротонии, он немедленно подчинился и прекратил совершение богослужений. Затем направился в Москву к Святейшему Патриарху, но в поезде был арестован сотрудниками ОГПУ и возвращен в Орск. Через некоторое время владыка вновь попытался встретиться с Патриархом, но его снова арестовали и после краткого заключения освободили.

Новое собрание священнослужителей постановило: "С епископом Иаковом в молитвенно-евхаристическое общение войти; просить его озаботиться получением от Патриарха Тихона соответствующей грамоты, свидетельствующей о его епископском достоинстве".

Владыка отправил Патриарху прошение, в котором писал: "Смиренно прошу не считать меня как карьериста... а если я что и сделал по малоопытности, без злого умысла, то коленоприпадающе к стопам Святительским Вашего Святейшества умоляю простить меня недостойного и грешного, исповедую верность "до смерти" Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви, кормило коей в стране нашей Освященный Собор передал Вашему Святейшеству; рабски, как негодный раб, прошу, Ваше Святейшество, принять меня в общение; никаким обновленческим группам я не сочувствую и реформ в жизнь проводить никогда не буду без благословения Вашего Святейшества... Снизойдите, Ваше Святейшество, к моей мольбе и исполните мою слезную просьбу. 26 июля я отправился к Вашему Святейшеству, но в вагоне в городе Оренбурге был арестован и возвращен обратно; собираюсь снова — но опять те же препятствия... Но буду надеяться на помощь Божию. Согласно извещения архиепископа Серафима о спорности и неканоничности моей хиротонии я добровольно, как крест, возложил на себя запрещение и теперь службу не служу".

Патриарх принял его в молитвенное общение, но предложил написать письменное заявление, что он не имеет ничего общего с обновленческим Синодом. Епископ Иаков такое заявление написал, и его хиротония, как совершенная архиереями старого поставления, была признана действительной.

В это время владыку беспрестанно вызывали в органы, грозя арестом и предлагая стать негласным сотрудником. Владыка решил для вида согласиться, чтобы, хоть несколько ослабив надзор над собой, иметь возможность выехать из Орска и получить официальный документ Патриарха о законности своей хиротонии. Побывав у Святейшего, он получил все необходимые документы, подтверждающие подлинность его хиротонии, и вернулся в Орск. Его тут же вызвал начальник ОГПУ и спросил, зачем он был в Москве. Владыка ответил, что ездил за ставленнической грамотой.

В январе 1925 года обновленцы наложили на него запрещение в священнослужении. После решительного отказа иметь с ними какую бы то ни было связь владыку вызвали в ОГПУ, напомнили данное им обещание и предложили начать сотрудничество с ОГПУ и с обновленцами. Он категорически отказался. Его попытались уговорить, действуя то лестью, то угрозами, но он проявил решительную твердость и ни на какие компромиссы не пошел.

В это время епископ Иаков служил каждый день и за каждой службой проповедовал. В своих проповедях он старался как можно глубже раскрыть содержание Евангелия, но нередко ему приходилось касаться и существа обновленческого раскола. Однажды его задержали по дороге в храм. Уже начинали звонить к службе, когда его привели в ОГПУ, где кроме сотрудников находился обновленческий священник. Все они стали шумно требовать, чтобы владыка перестал выступать против обновленцев и вообще реже проповедовал. Он категорически отказался, сказав, что проповедь — это уставная часть богослужения, а устав он отменить не может. Продержав некоторое время, его отпустили. В храме между тем не начинали всенощную, и велика была всеобщая радость, когда владыка приехал и началось богослужение.

За преданность Православию и решительную борьбу с обновленцами в 1925 году епископа Иакова арестовали и приговорили к трем годам ссылки в Самару. В ОГПУ на него составили следующую характеристику: "Как епископ, среди верующих, и особенно среди монашествующих, пользуется авторитетом и имеет на них влияние".

После ареста владыки в храмах города начали устраивать тарелочные сборы на "архиерейских детей", оставшихся без средств к существованию. Авторитет святителя и любовь к нему были столь велики, что люди с охотой и щедро жертвовали сиротам.

По окончании ссылки в 1928 году владыку назначили епископом Осташковским, викарием Тверской епархии. В Осташкове он прослужил около года, после чего был назначен епископом Балашовским, викарием Саратовской епархии. Незадолго до этого в Балашове арестовали большую группу духовенства, и местные власти собирали сведения об оставшихся на свободе священнослужителях и верующих. Общину балашовского собора во главе с правящим епископом Иаковом обвинили в проведении "среди населения агитации против мероприятий советского правительства и партии"; "такого рода деятельностью они разлагающе действуют на местное население в селах", утверждало обвинение. Было арестовано пятнадцать человек — священнослужители, монахини и миряне, в том числе и владыка. Всех арестованных поместили в городскую тюрьму.

На допросах все обвиняемые и ряд свидетелей отзывались о владыке как о выдающемся архиерее и ревностнейшем архипастыре, обладавшем среди православных города бесспорным и заслуженным авторитетом. Никто из обвиняемых не подтвердил фактов антигосударственной деятельности епископа, однако нашлись и лжесвидетели.

Один из них показал, что "епископ Иаков, являясь враждебно настроенным по отношению к советской власти, имеет тесную связь с монашествующим элементом и реакционными церковниками, с коими частенько ведет беседы на дому, где он проживает; его квартиру очень много посещает не только городских церковников, но и приезжих, коим он дает советы для борьбы с мероприятиями советской власти и высказывает свое недовольство таковыми... так, например, в одной из проповедей в кладбищенской церкви, примерно числа 25 мая, Маскаев говорил: "Для нас, верующих, настало невыносимо тяжелое время, власть всюду нас притесняет, не дает нам свободно мыслить; закрывая церкви, она оставляет нас, верующих, без куска хлеба, храм Божий — это наша духовная пища, а советская власть нас лишает этого". Маскаев с приездом в Балашов объединил черные силы церковников из монашествующего, торгового и чиновничьего элемента и является вдохновителем их в борьбе с советской властью".

Среди доносчиков были священники, снявшие с себя сан: "Мне, как бывшему священнику Преображенской церкви и бывшему благочинному города Балашова, хорошо известно, что кафедральный собор города Балашова являлся центром контрреволюционной церковной организации... Квартиру епископа Иакова Маскаева стали посещать черносотское духовенство, реакционные церковники и монашествующий элемент не только города Балашова, но и окрестных сел и районов за получением советов и обмена мнениями. Последний же, являясь вдохновителем контрреволюционной своры, в своих беседах и советах определенно восстанавливал посещающих его квартиру и подстрекал их против проводимых советской властью мероприятий. Так, примерно в мае 1924 года в разговоре со мной по вопросу закрытия Преображенской церкви и положения коллектива сказал: "Гонения на Православную Церковь растут с каждым днем; несмотря на издаваемые законы, советская власть их сама же и нарушает, заточили сотни невинных отцов духовных, грабят и разоряют народное имущество и преследуют верующих вплоть до заточения по тюрьмам, вот плоды завоевания русским народом свободы". Он же, Маскаев, в беседе с приехавшими крестьянами, примерно в сентябре 1929 года, по вопросу хлебозаготовок говорил: "Тяжелое настало время для народа, советская власть — власть рабоче-крестьянская, а своими мероприятиями разорила крестьянство, обобрала, что называется, дочиста, какой же крестьянин после этого скажет, что ему нужна советская власть". Маскаева очень часто и много посещает монашек, коих он настраивал для обработки местного населения, особенно в защиту церквей на случай кампании по закрытию последних, благодаря чему никому небезызвестно то, что, наряду с проводимыми кампаниями по закрытию церквей в округе, имелся ряд случаев открытых выступлений верующих против закрытия, вплоть до оказания сопротивления представителям советской власти и общественным работникам, как-то: в селе Андреевки Аркадакского района, в селе Мача Тамалинского района, в селе Репновершины Балашовского района и так далее. Во время произнесения одной из проповедей в соборе Маскаев, призывая верующих к сплочению для защиты религии, произнес: "Претерпевайте, верующие, все обиды, наш Отец, Иисус Христос, терпел за нас, придет время, и вы возрадуетесь".

Дал показания и член приходского совета городского собора: "...Оставшийся представитель всей этой кучки Иаков Маскаев играет видную роль среди обиженных советской властью кулаков, монашек и антисоветского элемента. К нему часто и много ездят из сел монашек и священнослужителей, кои, получив должное внушение и наказ, какой точки придерживаться, возвращаются обратно в села. Мне, например, известно со слов или, вернее, из разговоров отдельных лиц о том, что Маскаев советует приезжим к нему священнослужителям, монашкам и церковникам возбуждать соответствующие заявления перед вышестоящей советской властью на мероприятия советской власти на местах и организованно не допускать закрытия церкви..."

На допросе владыка сказал: "В городе Балашове я проживаю с 15 марта 1929 года и служу в качестве епископа Балашовской епархии. За время нахождения меня в Балашове я близких знакомых, с которыми бы я поддерживал постоянное знакомство, не имел и не имею. В гостях я ни у кого не бывал, а также и у меня никогда никто не бывал. В отношении обращения ко мне со стороны верующих граждан о содействии их ходатайствам по вопросу незакрытия или вновь открытия церквей могу сказать следующее. Ко мне неоднократно являлись как члены коллектива верующих, так и члены церковного совета и просили у меня совета, как и перед кем им ходатайствовать, чтобы у них не закрывали церковь или, когда церковь была уже закрыта, вновь открыть, согласно желания верующих, на что я им предлагал обращаться согласно указания митрополита Серафима (Александрова) в окружной административный отдел... Но подобные обращения ко мне были очень редки, а в большинстве случаев верующие, помимо и не извещая меня, сами непосредственно обращались по соответствующим инстанциям...

Я знаю, что в городе Балашове проживает много монахинь, но я лично ни с одной из них не знаком, и у меня на квартире таковые никогда не были. Кроме случаев, когда они приходили с заказом к дочери по шитью. В отношении двух монахинь, которые живут при соборе, могу сказать, что я их лично знаю плохо, знаю, что одну из них зовут Наталия, а другую, просфорню, даже и звать не знаю. Две эти монахини лично у меня на квартире не были, и о церковных делах я с ними никогда не говорил. Лично ко мне из сел как Балашовской епархии, так и из других епархий никто и никогда не обращался с просьбой дать указания, как и что предпринимать по вопросу закрытия церквей со стороны местных органов власти.

Летом 1929 года ко мне на квартиру пришла неизвестная мне гражданка, назвалась монахиней бывшего подворья Балашовского монастыря в Царицыне и просила меня сообщить, какого я церковного течения, кем назначен епископом Балашовским и какого я мнения о митрополите Григории Екатеринбургском. На что я ей ответил, что я православный, назначен митрополитом Сергием Нижегородским, что же касается Григория, то я его считаю отколовшимся от Православной Патриаршей Церкви. Когда я своими ответами удовлетворил просительницу, я в свою очередь задал ей вопрос, кто она и почему ее эти вопросы интересуют. На что мне эта монахиня сказала, что она приехала из Сталинграда, где большинство городских приходов перешло к григорианцам, а также она слышала, что я являюсь обновленцем, и она приехала это проверить и если это правда, что я обновленец, то спасти здешних сестер от заблуждения. Далее эта монахиня задала мне вопрос, что если я не обновленец, то почему молюсь за власть, на что я ей также дал исчерпывающий ответ, который, по-видимому, ее удовлетворил, и больше она ко мне не приходила, и я ее больше не видал...

В отношении проповедей, произносимых мною почти после каждой моей службы, могу сказать, что в своих проповедях я исключительно касался евангельских тем, не сопоставляя их с современной жизнью и не касаясь в них современных политических и бытовых вопросов".

В марте 1930 года следствие закончилось и владыке предъявили обвинение. Ознакомившись с ним, он написал: "В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю, ибо антисоветской деятельностью я не занимался".

В июне Особое совещание при Коллегии ОГПУ приговорило епископа Иакова к трем годам Соловецкого концлагеря, а незадолго до окончания срока вышло распоряжение отправить его на три года на Урал. Однако учетные документы владыки, где значилось, в какой именно лагерь он отправлен, потерялись, и Свердловское ОГПУ решило объявить его во всесоюзный розыск.

Владыка между тем ни от кого не скрывался, но, выйдя из лагеря, сразу же посетил заместителя Местоблюстителя митрополита Сергия и получил назначение на Барнаульскую кафедру. Ему поручили также временное управление Бийской епархией. В 1935 году он был возведен в сан архиепископа.

Своим мужественным исповедничеством, благоговейным служением и даром проповеди святитель сразу стяжал любовь барнаульской паствы. Служил он каждый день. Из-за невозможности преподавать Закон Божий и проводить богословские и литургические беседы завел в храмах всенародное пение, чтобы прихожане учились сознательному восприятию богослужения. Иногда сам с посохом в руке выходил к народу и давал знак, чтобы пели все.

Владыка всегда ходил в священнической одежде и с посохом — в те времена одно это было исповедничеством. Он отличался крайней нестяжательностью и имел только одно архиерейское облачение. На службы в городские храмы всегда ходил пешком. В будние дни служил по священническому чину, а во время праздничных богослужений сам совершал елеопомазание. После окончания литургии всех благословлял; в это время с ним можно было поговорить. Приехавшая к нему дочь Нина часто видела его молящимся ночью.

В эти годы здоровье владыки, сокрушенное заключением на Соловках, сильно пошатнулось, и в 1936 году он выехал на лечение в Одессу. Вернувшись в Барнаул, завел себе сумку, в которой было собрано все необходимое на случай ареста.

Осенью 1936 года НКВД Алтайского края приступил к реализации плана по уничтожению духовенства Барнаульской и Бийской епархий. Начались аресты. Арестованные благочинный Бийска протоиерей Даниил Носков, священник Николай Пальмов и мирянин Гектор Захарьин согласились давать нужные следователям показания. На их основе власти составили обвинительное заключение, в котором, в частности, говорилось: "23 сентября 1936 года 4-м отделом УГБ НКВД по Западно-Сибирскому краю в Смоленском районе ликвидирована контрреволюционная повстанческая организация, возглавляемая Барнаульским епископом Маскаевым Иаковом и благочинным священником Носковым Даниилом Матвеевичем.

Деятельностью контрреволюционной организации были охвачены Смоленский, Алтайский и Грязнухинский районы и города Бийск и Барнаул. В состав контрреволюционной организации входило 6 оформленных повстанческих ячеек с числом участников 28 человек...

Организация подготовляла повстанческие кадры для вооруженного выступления против советской власти в момент интервенции..."

Архиепископа Иакова посадили в бийскую тюрьму. На допросах, длившихся несколько месяцев, он держался с большим мужеством и достоинством. Вот один из протоколов его допроса:

"— Вам предъявляется обвинение в том, что вы являетесь идейным вдохновителем и руководителем контрреволюционной повстанческой организации в Смоленском и других районах Западно-Сибирского края. Что вы можете показать об этом?

— Виновным себя в этом не признаю.

— Вы говорите неправду. Следствие располагает бесспорными данными, изобличающими вас как руководителя этой контрреволюционной организации.

— Я уже ответил на первый вопрос, что виновным себя не признаю. Я не был участником никакой контрреволюционной организации.

— Вы продолжаете говорить неправду. Вам известен Даниил Носков, благочинный Смоленского района?

— Даниила Матвеевича Носкова я знаю. В мае 1933 года я из города Балашова прибыл в город Барнаул и занял место архиепископа. Первое время, ознакамливаясь с духовенством, занимающим приходы, я требовал их послужные списки. В то время Даниил Носков служил священником в селе Точилино Смоленского района. На этот приход он был поставлен мною по просьбе прихожан. В 1934 году Носков по просьбе прихожан села Смоленского мною был переведен в село Смоленское с возложением на него временно исполняющего должность благочинного. Носков у меня в Барнауле не был ни разу. Я же у Носкова был в 1935 году в конце июня, когда ездил на курорт в село Белокуриху. Заезжал к Носкову, когда ехал в Белокуриху и обратно. На курорт в Белокуриху приезжал один раз ко мне и Носков, привозил деньги, собранные с приходов на содержание Патриархии.

— Дайте показания о политической настроенности Носкова Даниила.

— Дать показания о политической настроенности Носкова я не могу, так как с Носковым говорил очень мало, но из всех разговоров я вывел заключение, что он относится лояльно к советской власти.

— Вы говорите неправду. Вам как архиепископу хорошо известно антисоветское настроение Носкова. Вы хорошо знали, что Носков был судим за контрреволюционную деятельность и отбывал наказание в Сиблаге. Предлагаем не запираться, а давать правдивые показания.

— О том, что Носков был судим Тройкой, я знал из его послужного списка, и что он в Смоленском районе отбывает административную ссылку. О политических настроениях Носкова я не знал, так как по этому вопросу с ним разговора не имел.

— Вы опять врете. Следствию известно, что вы, будучи у Носкова в 1935 году, имели с ним беседу на контрреволюционную тему. Категорически настаиваем, чтобы вы на этот вопрос дали правдивые показания.

— Беседа у меня с Носковым была только о церковных делах, то есть о сборе добровольных пожертвований на содержание Патриархии, о службе в церквях, о перемене антиминсов. В этих разговорах коснулись, как жили раньше, кто где учился. Говорили и о том, кто за что был судим и где отбывал наказание. Носков говорил, что он не знает, за что был осужден. С Носковым по этому вопросу я разговоров полностью припомнить не могу. О себе я говорил, что был вызван к уполномоченному в ОГПУ, предъявили обвинение, допросили и судили заочно Тройкой.

— Вы все время даете показания ложные и отвиливаете от ответов на поставленные вам вопросы, что вы являетесь вдохновителем и руководителем контрреволюционной организации, созданной в Смоленском и других районах Западно-Сибирского края. Носков Даниил является одним из руководителей этой организации, о чем он дал показания. Настойчиво требуем от вас правдивых показаний.

— Я повторяю, что ни вдохновителем, ни участником контрреволюционной организации не являлся.

— Вам предъявляются показания Даниила Носкова от 19 октября, где он указал, что признает себя виновным в том, что был руководителем контрреволюционной организации в Смоленском районе. Будете ли вы продолжать говорить следствию неправду или будете давать правдивые показания?

— Я намерен говорить правду и говорю правду на поставленные передо мной вопросы. Если Носков признал себя виновным, значит, он это делал, но мне лично об этом известно не было.

— Следствие располагает бесспорными данными о том, что вы были осведомлены о контрреволюционной деятельности Носкова и лиц, связанных с ним, так как Носков информировал вас об этом. По-прежнему настаиваем на даче правдивых показаний.

— Категорически отрицаю это, о контрреволюционной деятельности Носкова я осведомлен не был, так как он мне об этом не говорил.

— Вы уклоняетесь от ответов на вопросы, которые вам ставит следствие. Следствию известно, что вы были не только осведомлены Носковым о его контрреволюционной деятельности, но и принимали в ней самое активное участие, давая Носкову соответствующие установки. Следствие категорически требует не запираться и настаивает на правдивых показаниях.

— Я утверждаю, что о деятельности Носкова осведомлен не был, поэтому и принимать участия не мог, а также не мог давать каких-либо установок.

— Вы продолжаете увиливать от ответов. Ваша осведомленность о контрреволюционной деятельности Носкова и связанных с ним лиц и ваше практическое участие в этой контрреволюционной деятельности бесспорно доказаны следствием. Вам предъявляется показание Захарьина от 23 октября: "Иаков даже говорил, все это нужно строить под видом церковных объединений, дабы не провалить начатое дело". Как видите, дальнейшее ваше запирательство бесполезно, и следствие предлагает вам дать показание по этому вопросу.

— Это отрицаю, с Носковым я так не говорил и о контрреволюционных действиях его осведомлен не был.

— Ваше поведение на следствии свидетельствует о вашей неискренности, а также о том, что вы своими показаниями стараетесь запутать следствие. Будете ли вы давать следствию правдивые показания или отказываетесь от дачи показаний?

— Я намерен давать следствию показания и даю их.

— Если вы заявляете, что намерены давать следствию показания, то давайте их. Расскажите о контрреволюционной деятельности вашей, Носкова и других лиц по созданию повстанческой организации в Западно-Сибирском крае.

— Рассказать об этом я не могу. О контрреволюционной деятельности Носкова я не знаю, сам же я в политику не вдаюсь.

— Вы говорите неправду. Следствием вы изобличены как главный руководитель контрреволюционной повстанческой организации, созданной Носковым, Пальмовым и Захарьиным в Смоленском и других районах Западной Сибири. Давайте показания по этому вопросу.

— Я уже указал на предыдущем допросе и говорю сейчас, что об организации не знал и не являлся ее идейным руководителем".

Владыке устроили очные ставки со лжесвидетелями, подтвердившими свои показания против него. Затем изматывающие допросы продолжились.

"— Как видите, ваше запирательство и нежелание давать правдивые показания следствию и то, что вы своими ответами стараетесь запутать следствие, подтверждается другими участниками и руководителями этой повстанческой организации. Будете ли вы давать следствию показания о вашей контрреволюционной деятельности и деятельности других лиц, связанных с вами?

— Свое участие в организации я отрицаю. О контрреволюционном заговоре Носкова я не знал, поэтому не давал ни письменных, ни устных установок.

— О том, что Носков, Пальмов и другие вели активную контрреволюционную работу, вы были осведомлены. Об этом подтверждали сами обвиняемые на очной ставке с вами 31 октября 1936 года. Почему вы это скрываете?

— О контрреволюционной работе, которую проводили Носков, Пальмов, я ничего не знал.

— Вы говорите неправду. При первом допросе вы, характеризуя Носкова, заявили: "из всех разговоров я вывел заключение, что он относится лояльно к советской власти". Значит, у вас с Носковым разговор на политические темы был, так как без этого вы не могли бы сделать такого вывода.

— Такой вывод я сделал потому, что он, то есть Носков, в разговорах со мной не сделал ни одного выпада против власти. И к тому же Носков еще до получения от меня благословения был представителями власти зарегистрирован на приход.

— Вы же говорите, что с Носковым не имели разговора на политическую тему, а были у вас разговоры чисто религиозного характера. Как же вы все же могли определить его лояльность к советской власти?

— В разговорах Носков сказал, что у него отношения с местными властями хорошие. В доказательство привел, что на него не накладываются такие налоги, как на других священников, свыше нормы.

— Об отношении местных властей к Носкову вы сами хотели узнать или Носков в разговорах рассказал сам об этом?

— Задал вопрос Носкову я, как у него дела с налогом. Носков мне сказал, что налоги накладывают не свыше нормы.

— Значит, у вас с Носковым были и другие разговоры, не религиозного характера?

— Разговор был на религиозную тему, а отсюда вытек вопрос и о налогах. Других разговоров не было.

— Вы по-прежнему даете следствию неверные показания. С Носковым у вас был разговор и на политическую тему. О чем вам было подтверждено на очной ставке 31 октября с обвиняемыми Пальмовым и Захарьиным. Почему вы стараетесь скрывать это от следствия?

— Я уже отвечал, что никаких разговоров с Носковым на политические темы не имел. Пальмов и Захарьин от меня этого не слышали, поэтому утверждать не могут.

— Вы своими неверными показаниями стараетесь ввести следствие в заблуждение. Носкова вы характеризуете как лояльного человека, а Носков дал показания, что он антисоветский человек. В своих показаниях он говорит: "...они, то есть Пальмов, Можирин, Захарьин, излагали свои взгляды, зная, что и я не советский человек". И ваши показания, что вы с Носковым не имели разговора на антисоветские темы, являются ложными.

— Никаких разговоров на антисоветские темы я с Носковым не имел.

— Кроме этого, Носков показал, что он, как благочинный и имеющий непримиримую вражду и злобу против советской власти, все антисоветские суждения священников оформил в контрреволюционную организацию, став руководителем последней. Вам он об этом рассказал, когда вы к нему заезжали. Предлагаем не запираться и дать показания.

— Ни о какой организации меня Носков не информировал, и такого разговора не было.

— Намерены ли вы давать следствию показания о своем участии в контрреволюционной организации?

— Показания давать согласен.

— Дайте показания, в чем заключалось ваше практическое участие в организации.

— Никакой организации участником я не был, и дать показания по этому вопросу я не могу.

— Вы же на первый заданный вам вопрос, будете ли давать показания о своем участии в организации, дали ответ, что показания дадите, а теперь заявляете, что дать показания не можете. Чем объяснить ваши противоречивые ответы?

— Противоречий не вижу, я думал, что вы будете касаться лиц, причастных к организации, поэтому ответил, что показания давать буду.

— Хорошо, дайте показания о известных вам лицах, принимавших участие в организации.

— Мне стало известно о контрреволюционной работе священников, находящихся в моем подчинении, только во время следствия. До этого времени я не знал, что они ведут работу контрреволюционного характера.

— Вы говорите неправду. О том, что Носков, Пальмов, Можирин и другие ведут контрреволюционную работу, вы знали до следствия. Предлагаем не запираться, а дать показания по этому вопросу.

— Повторяю, что до следствия я не знал, что они ведут работу против власти, когда меня стали допрашивать, то были зачитаны кое-какие показания, с того времени я узнал, что они ведут контрреволюционную работу.

— О том, что вы являлись не только участником организации, а даже руководителем ее, вам подтверждали на очных ставках Пальмов и Захарьин, и вы их показания слышали.

— Показания Пальмова и Захарьина я отрицаю, так как они не говорят, что слышали это от меня лично, а им обо мне говорил будто бы Носков...

— Носков начал заниматься контрреволюционной деятельностью с момента прибытия в Смоленский район из Сиблага. Вы, зная о его контрреволюционных действиях, не сняли его с работы, а, наоборот, приняли сами активное участие, возглавив эту организацию. Что вас заставляет скрывать это?

— Занимался ли Носков контрреволюционной деятельностью с момента прибытия в Смоленский район, мне неизвестно. И вел ли он работу впоследствии, я не знал также.

— Вы не могли не знать, что Носков создает организацию в Смоленском районе, так как Носковым за этот период времени завербованы Пальмов, Василевский и другие священники. К тому же, когда вы приезжали к Носкову, то об этом имели разговор.

— Разговора с Носковым о его контрреволюционной деятельности у меня не было, и я не знал, что им создается какая-то организация".

25 декабря 1936 года архиепископу Иакову предъявили протокол об окончании следствия. Он заявил, что виновным себя не признает и протокол подписывать отказывается. Несмотря на тяжелые условия тюремного заключения, владыка не унывал, мужественно перенося все испытания. Вместе с ним в заключении находились священники Петр Гаврилов и Иоанн Можирин, инок Феодор (Никитин) и мирянин Иван Протопопов.

Священномученик Петр Гаврилов родился в 1870 году в деревне Уткино Мамадышского уезда Казанской губернии в семье крестьянина Гавриила Гаврилова. В 1895 году по окончании учительской семинарии и миссионерских курсов он был рукоположен в священника. За безупречное и ревностное служение его возвели в сан протоиерея. В 1929 году он был выслан из Барнаула в Нарым, а затем служил в Бийске. В ноябре 1936 года его арестовали, обвинив в принадлежности к контрреволюционной организации. Допросы продолжались несколько месяцев, однако отец Петр все обвинения отверг.

Священномученик Иоанн родился в 1870 году в селе Софьино Тамбовской губернии в семье крестьянина Михаила Можирина. Окончив среднее учебное заведение, принял сан священника. В 1931 году его заключили в концлагерь. Затем он служил в селе Старо-Белокуриха Алтайского края. Незадолго до нового ареста он писал Даниилу Носкову: "С самого начала поступления на Белокурихинский приход тяжелая картина, тяжелое впечатление отзывались в моей душе и сердце. Теперь казалось, что дело устроилось. В воскресные дни, а в особенности в великие праздники, когда больше бывает молящихся, стало раздаваться под сводами храма живое пастырское слово — об устроении жизни прихожан по заветам Христа. И в эти минуты мне чувствовалось, что мои уста глаголят от избытка сердца. Но увы, наверно, не придется отслужить ни одной литургии, так как церковь требуют освободить для засыпки хлеба, как и в прошлом году. Провидение снова оставляет меня без службы. Все эти действия лишают нас права отвергать промыслительные действия Бога и обязывают нас к осторожности в суждениях о том, что невозможно для нашего разума узнать".

В сентябре 1936 года его, как "активного участника контрреволюционной группы", арестовали и посадили в бийскую тюрьму. На допросе он показал:

"— Ни в какой организации я участия не принимал и дать показания не могу.

— Ваше поведение на следствии свидетельствует о вашей неискренности и желании запутать следствие. Вы не хотите давать следствию показания только потому, что скрываете остальных участников организации.

— Я уже сказал, что показания давать отказываюсь, но ни в какой организации я не состоял и о ней не знаю.

— Намерены вы все же давать показания о вашем участии в организации или нет?

— Давать показания не буду — организации я никакой не знаю".

Преподобномученик Феодор (Федор Васильевич Никитин) родился в 1873 году в крестьянской семье в селе Солдатском Орловской губернии. В 1931 году инока Феодора приговорили к десяти годам заключения в концлагерь в Сибири, но досрочно освободили по состоянию здоровья и отправили в административную ссылку в село Колбаны Грязнухинского района Западно-Сибирского края. Здесь он работал церковным сторожем. В ноябре 1936 года его арестовали как члена контрреволюционной повстанческой организации. Свое членство он отрицал и виновным себя не признал.

В апреле 1937 года состоялось судебное разбирательство с участием выездной сессии Специальной коллегии Западно-Сибирского края, на котором заключенные, признавшие себя виновными и оговорившие других, заявили, что сделали это под влиянием угроз и давления со стороны следователей. Выездная сессия постановила отложить слушание дела, направив его на дополнительное расследование в краевую прокуратуру.

На допросе 12 мая следователь спросил священника Николая Пальмова:

"— Что послужило причиной того, что вы на судебном следствии отказались от своих показаний, данных на предварительном следствии?

— Я чувствовал себя невиновным, поэтому на суде, когда спросили меня, признаю ли я себя виновным, я ответил нет.

— Вам было предъявлено обвинение на предварительном следствии?

— Да, было.

— Почему же вы давали неправдивые показания? Или вас вымогали давать такие показания?

— Это получилось в силу вот чего. Я после ареста был заключен в тюрьму и на второй, кажется, день был вызван на допрос. После допроса сидящие в этой же камере заключенные стали меня спрашивать, за что сижу, о чем допрашивали и так далее. Я им рассказал, что обвиняют по 58-й статье пункт 10 и 11 Уголовного Кодекса. После этого один из заключенных сказал, что во время допроса будет лупка, в каком смысле лупка, я не понял, а тот заключенный указал: чтобы избежать этого, нужно скорее признаться. Я, видя человеческое обращение со стороны следователей, не желая портить взаимоотношений, во время допроса на поставленные передо мной вопросы стал признавать себя виновным и принял на себя вину даже в том, в чем не был виноват. Каких-либо физических воздействий во время предварительного следствия не было.

— Какие же вы свои показания считаете неверными?

— Показания мои неверны в том, что я указал, что являлся участником организации. На самом деле ни в какой организации я не участвовал и в организацию, как таковую, никого не вербовал. В остальном свои показания подтверждаю полностью.

— Вы обвиняетесь в том, что являлись активным участником контрреволюционной повстанческо-диверсионной организации, действовавшей в Смоленском районе. Признаете ли себя в этом виновным?

— Виновным себя в этом не признаю, так как ни в какой контрреволюционной организации я не состоял.

— Вы говорите неправду. В показаниях от 24 октября и в последующих показаниях вы признали себя в этом виновным и рассказали о вашей практической деятельности. Расскажите, по каким причинам вы отказались от показаний?

— Причиной моего отказа является то обстоятельство, что тогда я давал ложное показание, а сейчас решил говорить только правду.

— Что явилось причиной дачи ложных, как вы их называете, показаний?

— Будучи доставленным в бийскую тюрьму, в первый же день заключенные, находившиеся со мной в одной камере, расспрашивая о сущности моего дела, стращали меня избиением в том случае, если я не буду сознаваться. Боясь избиения, я и дал ложные показания, наговорил то, о чем я совершенно не знал и не знаю.

— У вас показания вынуждали?

— Нет, не вынуждали, но настойчиво добивались признания.

— Кто из заключенных вас запугивал и рекомендовал признаваться?

— Почти вся камера, но фамилий их ни одного не знаю.

— Вы говорите неправду. Ваше признание последовало после восьмикратных ваших допросов и трех очных ставок с другими обвиняемыми и свидетелями. Чем объяснить, что вы, как об этом говорите, будучи "запуганным", продолжали длительное время не признавать себя виновным и признали только после очных ставок?

— До признания меня допрашивал следователь Буйницкий. Он обращался со мною корректно. 24 октября меня допрашивал Костриков. Последний от меня настойчиво требовал признаний и грубо обращался. В силу настойчивости и грубости я дал ложные показания.

— Вы продолжаете говорить неправду. На допросе вы показали, что дали такое показание в силу того, что со стороны следствия видели человеческое обращение и не желали портить взаимоотношений со следователями. Находите ли вы, что противоречите себе?

— Да, противоречие есть, но это объясняется неправильной записью в протоколе допроса. Тогда я говорил о человеческом обращении только со стороны следователя Буйницкого, а он записал о человеческом обращении со стороны следователей.

— Вы вновь противоречите себе. Признание о том, что вы являетесь участником контрреволюционной организации, вами дано следователю Кострикову, а не Буйницкому. Следовательно, в протоколе допроса речь могла идти только о Кострикове. Чем объяснить противоречивость ваших показаний?

— Не желая дальше запутывать следствие, вынужден признать, что я являлся активным участником контрреволюционной повстанческо-диверсионной организации в Смоленском районе, а также в смежных с ним Алтайском и Грязнухинском районах, во главе которых стоял благочинный Даниил Матвеевич Носков.

— К какому времени относится начало возникновения контрреволюционной организации?

— О точном времени возникновения контрреволюционной организации я сказать не могу. Я лично был завербован в нее благочинным Носковым в сентябре 1934 года.

— Какие задачи ставила перед собой ваша контрреволюционная повстанческо-диверсионная организация?

— Контрреволюционная повстанческая организация, участником которой я являлся, ставила своей задачей помощь Японской армии в момент возникновения войны путем организации вооруженного восстания, с одной стороны, а до возникновения войны — организацию актов диверсий в колхозах в виде срыва сезонных работ, как-то: уборки урожая, сеноуборки, выполнения гособязательств и тому подобного, путем создания антиколхозных настроений, организации невыходов на работу и выходов из колхозов. В то же время перед участниками контрреволюционной организации ставилась задача тщательно и повседневно изучать настроение населения и регулярно информировать руководителя организации благочинного Носкова".

Николай Пальмов написал заявление начальнику местного НКВД, что отказался от показаний на суде под давлением одного из заключенных, который угрожал ему расправой. После этого он вновь был вызван на допрос и подписал все, что требовал от него следователь.

12 июня допросили архиепископа Иакова.

"— Следствию известно, что вы имели тесные связи с архиепископом из Новосибирска Асташевским и его преемником Васильковым. Расскажите о характере этих связей.

— Архиепископа из Новосибирска Асташевского и его преемника архиепископа Василькова я знаю. Моя связь с ними была исключительно по делам духовной службы.

— Расскажите, как часто вам приходилось бывать в городе Новосибирске в квартирах Асташевского и Василькова.

— В квартире Асташевского за время моей службы в городе Барнауле мне пришлось быть два раза: первый раз в июне 1934 года, а второй раз 12 сентября 1936 года; в квартире Василькова — один раз, 12 сентября 1936 года.

— Расскажите о цели посещения вами Асташевского и Василькова.

— Первое мое посещение квартиры Асташевского было вызвано тем, что Священный Синод в июне 1934 года предложил или, вернее, поручил мне произвести дознание по поводу жалобы протоиерея Сырнева на неправильные административные действия Асташевского. Я произвел это дознание и письменно доложил Синоду о неосновательности жалобы. Второй случай моего посещения, имевший место 12 сентября 1936 года, произошел так: я возвращался из Одессы после лечения. Доехав до Новосибирска, я не смог закомпостировать билет. В силу этого я остановился ночевать у Асташевского. Пробыл у него с 9 часов вечера до 11 часов следующего дня, а затем выехал в город Барнаул. 12 сентября я навестил архиепископа Василькова с целью представиться ему, так как в то время я его еще не знал, и, кроме того, во время моего пребывания на лечении Васильков был назначен временно управляющим Барнаульской епархией. Мне нужно было получить от него текущие дела епархии. Дел в это время я не получил, их перед моим отъездом в квартиру Асташевского принес протоиерей Аристов, исполнявший обязанности секретаря Василькова, он и вручил мне дела епархии.

— Следствию известно, что, посещая квартиры Асташевского и Василькова, вы с ними имели беседы об организации борьбы с советской властью. Расскажите о характере этих разговоров.

— Мои разговоры как с Асташевским, так и с Васильковым носили исключительно деловой характер по духовным делам. Никаких разговоров на политические темы между нами не было.

— Вы говорите неправду. Следствие располагает бесспорными данными, изобличающими вас в том, что вы от Асташевского и его преемника Василькова получили установку о создании в районах Алтая повстанческих организаций для вооруженной борьбы с советской властью в момент возникновения войны с Японией, приняли эту установку и проводили практическую контрреволюционную деятельность. Дайте об этом показания.

— Я утверждаю, что таких разговоров между нами не было и никакой установки я не получал.

— Вы говорите неправду. Следствию известно, что такое предложение вам Асташевским и Васильковым дано, вы его приняли и проводили в жизнь через священников вашей епархии. Признаете ли вы это?

— Я уже говорил об этом, что таких разговоров между нами не было, никаких предложений я не получал и поэтому признать себя виновным в этом не могу.

— Следствию известно, что вами через священников Романовского и Носкова созданы контрреволюционные повстанческие организации в Алтайском и Смоленском районах. Признаете ли вы это?

— Нет. Виновным себя в этом не признаю.

— Вам зачитываются показания священника Андрея Максимовича Романовского".

Были зачитаны показания священника Андрея Романовского, в которых тот оговаривал себя и других. Затем в протоколе допроса следователь записал, что архиепископ Иаков вместе с другими архиереями вел контрреволюционную работу и предлагал Романовскому вести такую работу в Алтайском крае и что архиепископ подтверждает показания Романовского и свою контрреволюционную деятельность. Он потребовал от владыки поставить под этими показаниями свою подпись, однако тот категорически отказался.

3 июля 1937 года Сталин подписал распоряжение о массовых расстрелах. Дела приговариваемых к расстрелу предписывалось рассматривать административным порядком, Тройками. 25 июля Тройка НКВД приговорила архиепископа Иакова (Маскаева), протоиерея Петра Гаврилова, священника Иоанна Можирина, инока Феодора (Никитина), мирянина Ивана Протопопова и других заключенных к смертной казни.

Архиепископ Иаков, священники Петр и Иоанн и инок Феодор были расстреляны 29 июля 1937 года и погребены в безвестной общей могиле. Ивана Протопопова расстреляли 4 августа. В 2000 году Юбилейный Архиерейский Собор причислил их к лику святых. Память новомучеников совершается 29 июля по новому стилю.

¹ Источник: Игумен Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 5. Тверь. ООО "Издательский дом "Булат". 2001. С. 131—168.