Священномученик Владимир (в миру Василий Никифорович Богоявленский) родился 1 января 1848 года в селе Малые Моршки Моршанского уезда Тамбовской губернии. Отец его был священником, человеком благочестивым и скромным. Маленький Вася тоже отличался скромностью, доходившей порой до застенчивости. Однажды с отцом он был в гостях у Александра Васильевича Вадковского ². Увидев его старших братьев — ученых богословов, мальчик так испугался, что убежал в сарай и спрятался под телегою, так что его с трудом разыскали.

В раннем возрасте Василий потерял отца. Первоначальное образование будущий святитель получил в духовных школах Тамбова. Во время учебы он сильно нуждался, но тем не менее впоследствии любил вспоминать свое детство, с благодарностью отзывался о семинарии и преподавателях. Рассказывал, как, бывало, в ученические годы мальчишки ватагой, с котомками, отправлялись домой на пасхальные каникулы. Шли в половодье. Завидев родное село, кричали с торжеством: «Воду прошед, яко сушу, и тамбовского зла избежав!..»

Помимо богословия, в семинарии преподавали сельское хозяйство, медицину и естественные науки. Учеба давалась Василию легко, и он учился на отлично. В 1870 году, по окончании семинарского курса, его направили в Киевскую Духовную академию, где он успешно сдал вступительные экзамены и был зачислен на церковно-практическое отделение.

Любимыми предметами студента Богоявленского были гомилетика, теория и история словесности, каноническое право, литургика. С большим интересом слушал он лекции по Священному Писанию, философии и основному богословию. Под влиянием профессора Академии В. Ф. Певницкого, знаменитого киевского проповедника, особенно полюбил церковную проповедь и постепенно стал выделяться среди товарищей проповедническими трудами.

	Вид на Успенский собор и колокольню Киево-Печерской Лавры. 1900-е гг.

Занимался Василий усердно, не поддаваясь модным увлечениям того времени. Любил церковное богослужение, службы Киево-Печерской Лавры. Впоследствии владыка писал: «Святая Лавра давно близка моему сердцу. Еще учась в здешней Академии, я не раз и не два хаживал сюда насладиться духовною радостию, насытиться глубокими религиозно-нравственными переживаниями. И сколько радости, сколько наслаждения в дивных службах церковных святой Лавры, сколько утехи, сколько веселия жить среди сонма святых угодников Божиих, почивающих в здешних пещерах».

Временами Василий любил уединяться. Среди товарищей он слыл миротворцем. Особенно не любил ссор и страстных споров, какие нередки в студенческой среде. «Были случаи, когда товарищи, раздраженные в каком-либо споре, готовы были нанести друг другу сильное оскорбление. Студент Богоявленский нередко являлся в таких случаях примирителем враждующих товарищей, которые впоследствии выражали ему искреннюю благодарность»,— вспоминал сокурсник. И многие уважали Василия.

На первом курсе будущий святитель написал сочинение «О пиитике Аристотеля», которое было признано отличным и, по словам рецензента, обнаружило недюжинные дарования Богоявленского и знакомство его с иностранной (главным образом, немецкой) литературой. А за работу «О праве церковного отлучения», сданную на третьем курсе, он получил звание кандидата богословия «с правом на магистра». Даже строгий рецензент профессор П. А. Лашкарев дал о его диссертации удовлетворительный отзыв.

На четвертом курсе Василий Никифорович перевел сочинение одного из немецких философов. Одновременно он писал небольшие статьи в журнал «Воскресное чтение». В это время в Академии появилась вакантная должность преподавателя кафедры церковно-славянского языка и славянских наречий. Профессора рекомендовали студента Богоявленского, но Промысл Божий определил иначе. По окончании академического курса Василий Никифорович получил назначение в родную Тамбовскую семинарию. Первое время он преподавал гомилетику, литургику и пастырское богословие, а затем, согласно прошению, его перевели на должность преподавателя Священного Писания.

«У Богоявленского на уроках прямо душой отдыхали. Требовал-то он строго, чтобы знали предмет,— да все-то у него выходило как-то по-семейному, будто дома отец наказ тебе читает!» — говорил один из его учеников.

Одновременно Василий Никифорович вел в семинарии немецкий язык, а в епархиальном женском училище и в женской гимназии — географию.

После семи лет преподавательской деятельности он решил стать священником и в 1882 году был рукоположен во иерея к Покровской соборной церкви города Козлова. Через год его поставили благочинным всех козловских церквей и настоятелем Троицкого храма. В должности благочинного о. Василий был «истинным отцом, а не бичом» для духовенства. Народу он запомнился как «хороший батюшка» и замечательный проповедник. В своих проповедях он стремился оторвать сердца людей от земных благ, неустанно напоминая, что не хлебом единым будет жить человек. Особенно выступал он против модных течений, разрушавших народный быт. И не одна семья благодаря его проповедям сохранила церковные и отеческие устои.

Спустя несколько лет умерла от чахотки матушка о. Василия, а затем и единственный ребенок. Увидев в этом указание воли Божией, он подал прошение о постриге. В 1886 году его постригли в монашество с именем Владимир. А на следующий день возвели в сан архимандрита и назначили настоятелем Козловского Троицкого монастыря.

Этой обителью он управлял всего восемь месяцев. Затем его перевели настоятелем Антониева монастыря в Великом Новгороде. А в 1888 году в соборной церкви петербургской Александро-Невской Лавры состоялась хиротония архимандрита Владимира во епископа Старорусского, викария Новгородской епархии. Хиротонию совершил митрополит Петербургский и Новгородский Исидор (Никольский) с сонмом архиереев. При наречении во епископа будущий священномученик сказал: «С внутреннею тугой стою я сейчас на этом святом месте, и мысли, одна другой страшнее, возникают в моей голове. Что, если, вознесенный на эту высоту, я не в состоянии буду удержать себя на ней? Что, если, призванный вести стадо Христово в страну неба, предусматривать и устранять все препоны и соблазны, полагаемые на этом пути врагом рода человеческого, я сам паду и чрез то своими руками разрушу порученное мне дело Божие? Что тогда я буду для паствы? Что для надежд ваших? Что пред судом Христовым? Ах, не лучше ли вместо: «Приемлю и нимало вопреки глаголю», воскликнуть сейчас с Иеремиею: не помяну имени Господня, «не буду более говорить во имя Его» (Иер. 20, 9); не лучше ли пасть к стопам вашим и умолять именем Господним: не возлагайте на слабые рамена тяжелого бремени, превышающего мои силы, не подвергайте безответного страшному ответу перед судом Христовым.

Но вот среди этого смущения слышится мне другой, из той же души, но от другого чувства исходящий голос, голос ободряющий и вразумляющий. «Зачем предаешься,— говорит он,— такому чувству, маловер? Измлада наученный и других учивший Писанию, неужели не знаешь ты, что поставляющий епископов пасти Церковь Господа и Бога есть Сам Дух Святой (Деян. 15, 28)? Если же Сам Бог избирает тебя к сему служению, то верь, что Сам Он подаст тебе все потребное к этому служению, начавши и совершит (Флп. 1, 6). Сотворив чудо милости в избрании тебя к служению, Он явит тебе эту милость и в исполнении его. Да Он уже и явил эту милость для тебя, когда устроил так, что бремя епископского служения не всецело возлагается на тебя, но ты призываешься только соразделять его с другим, что первые, нетвердые шаги на этом поприще будешь совершать ты не один, но под руководством мудрого и опытнейшего первосвятителя Русской Церкви».

Позднее владыка вспоминал: «Когда я был посвящен во епископа, то, по обычаю тогдашнего времени, по этому поводу была устроена мною трапеза в Александро-Невской Лавре. Был гостем митрополит Исидор и незадолго пред тем познакомившийся со мною генерал Киреев — известный славянофил и человек, глубоко интересовавшийся церковными делами и вопросами. После обеда мы вышли вместе с генералом. «Сколько вам лет, владыко?» — спросил он. Я ответил: «Сорок лет». Генерал вздохнул, задумался и сказал: «Ах, много ужасного увидите вы в жизни Церкви, если проживете еще хоть двадцать пять лет».

Жил владыка в Новгороде. По обязанностям викария часто ездил по епархии с инспекторскими проверками. Будучи не понаслышке знаком с приходской жизнью, лично входил во все дела и проявлял редкую отзывчивость на духовные и материальные нужды паствы и духовенства. После одной из таких поездок он дал распоряжение: «В видах пробуждения от нравственного усыпления беспечных чад Православной Церкви необходимо побудить духовенство епархии к усилению своей пастырской бдительности, вменив ему в обязанность усилить проповедь и молитвенные упражнения, отправлять по воскресным дням торжественные вечерни, читать акафисты и вести внебогослужебные собеседования о предметах веры и нравственности».

Проповедь была главным делом епископа Владимира. Слова его производили на всех сильнейшее впечатление. По воспоминаниям современников, «во время произнесения проповедей он преображался, воодушевлялся, голос становился крепким, и силой горячего слова он пленял умы и сердца слушателей». Весь Новгород знал и любил владыку, и, когда он проповедовал, храмы были полны народом.

Важное значение придавал святитель и внебогослужебным беседам, которые проводил еще будучи приходским священником и которые в то время еще только начинались по епархиям. Епископ Владимир издал «Объяснительную записку к программе внебогослужебных собеседований» и распоряжение «О мерах, принимаемых духовенством к искоренению пьянства в народе».

В 1891 году владыка был назначен на Самарскую кафедру. Со слезами прощались новгородцы с полюбившимся им архипастырем. Кафедральный протоиерей В. С. Орнатский в прощальной речи от лица всего народа сказал: «Без всякой примеси лести, а напротив — по прямому требованию чистой совести, смею выразить пред лицом Вашего Преосвященства, что все, что явлено Вами,— в благоговейном ли совершении Божественной службы, в проповедании ли слова Божия в частных, особо выдающихся случаях в храме и вне оного, когда всякий раз сила и красота слова брала в духовный плен сердца всех слушателей; в исполнении ли дел по управлению; в домашнем ли или общественном обращении и собеседовании,— все это носит на себе характер величия святителя и доброты евангельской, Самим Господом явленной и заповеданной. Приближая нас к себе до очарования и восторга, ты умел в то же время сохранить высокое достоинство свое до предела благоговения и страха пред тобою». И новгородцы еще долго хранили благоговейную память о преосвященном Владимире.

Новое место служения владыки — Самарский край — населяли преимущественно инородцы: ногайские татары, чуваши, киргизы, кочующие башкиры и калмыки,— исповедовавшие разные религии: и язычество, и мусульманство, и буддизм, и протестантизм. Русские поселенцы появились здесь с XVI века.

	Старый Казанский собор в Самаре. 1900-е гг.

В Самаре святитель Владимир часто служил: не было такого храма в городе и на его окраинах, даже самых отдаленных, где бы он не совершал литургию в храмовые праздники. Особенно заботился он о совершении служб по уставу, вводил общенародное пение. Люди во множестве приходили на епископские богослужения. По окончании службы он всех поочередно благословлял и обращался к народу с назидательным словом. Часто совершал владыка и поездки по епархии.

Епископ Серафим (Александров) вспоминал о том времени: «Это был святитель, поражавший нас — молодых служителей Церкви, своей любовью к благоговейной службе Божией, усердием к делу проповеди. Величественная наружность, громкий тогда, приятный голос, отличная дикция, проникновенное чтение церковных молитв и акафистов запечатлелись в душах простого народа. Народ вспоминал служение его десятки лет, и высшей от народа похвалой служителям Церкви были слова: «Ты служишь как владыка наш Владимир».

Святой очень любил детей и старался привлекать их к храму. Благодаря его заботам в епархии за два года было открыто около ста пятидесяти новых церковно-приходских школ. Открытие каждой школы сопровождалось торжественным богослужением, молебном с окроплением зданий, учащихся и духовенства. «Обязанность учить детей издревле лежала на духовенстве,— говорил владыка,— и оно постоянно выполняло этот священный долг с беззаветной преданностью. Главное — необходимо внушать детям страх Божий. Но вместе с тем необходимо помнить, что изучение это должно совершаться сердцем, а не одним только умом, а это достигается через научение детей молитве в самом раннем возрасте, еще до поступления в школу».

Особую заботу проявлял епископ о духовных учебных заведениях, постоянно их посещал, был любимым гостем на всех торжествах. Заботился он и о расширении сети женских школ, зная, какую роль играет женщина в семье. На школьное дело владыка ежегодно отчислял часть средств из доходов свечного завода.

Как и в Новгородской епархии, он старался ввести внебогослужебные беседы для просвещения и поднятия нравственного уровня народа. Поочередно посещая храмы, он сам совершал вечерню с акафистом. А после службы вступительным словом открывал собеседование, которое продолжал уже приходской священник. А владыка садился на последнюю скамью и не уходил до конца собрания. Личное участие архипастыря привило народу любовь к таким беседам. Люди уже сами спрашивали: «Где нынче владыка читает акафист?»

Трудами и заботами святителя Владимира в Самаре было основано Алексеевское религиозно-просветительское братство. Оно ставило своей целью религиозно-нравственное просвещение народа; поддержку и улучшение церковно-школьного дела; содействие духовенству беднейших селений епархии; поддержание существующих церквей и воскресных школ, снабжение их учебниками и учебными пособиями — бесплатно, по низким ценам или в кредит; содействие увеличению церковно-приходских библиотек (братство принимало на себя посредничество по выписке и доставке книг от издателей и книготорговцев).

В Городской Думе владыка устроил религиозные чтения для интеллигенции и народа. Количество слушателей было так велико, что и зал Думы, и хоры, и прилегающие комнаты всегда были переполнены. Подобные чтения проходили и в залах семинарии. Кроме того, епископ Владимир организовал в епархии противораскольнические и противосектантские собеседования. Он всячески поддерживал епархиальных миссионеров, постоянно выступал перед ними, контролировал деятельность миссионерского общества.

Отечески заботился святитель о духовенстве. Способствовал развитию взаимопомощи среди духовных лиц, пекся о детях бедных священнослужителей, о престарелых и больных клириках. Всячески поощрял усердных священников, к нерадивым же относился строго и нелицеприятно. Однако его строгость всегда соединялась с любовью и желанием исправить виновного. Один из подчиненных епископу иереев говорил: «Мы видели, какими струями любви Христовой всегда растворялись законные распоряжения владыки. Мне случилось прочесть письмо одного из многих осчастливленных этой любовью. Письмо это написано как бы слезами умиления и благодарности к архипастырю! Впечатления от такого письма — не забываются!»

Много сил посвятил епископ Владимир церковному строительству. При нем продолжалась постройка нового кафедрального собора и было сооружено около десяти храмов.

В 1892 году из-за неурожая в Самарской губернии разразился голод. Владыка учредил епархиальный комитет для сбора и раздачи пожертвований и сам стал его председателем. Такие же комитеты были устроены по уездным городам епархии. По благословению епископа повсюду составлялись списки особо нуждающихся лиц. При монастырях и состоятельных храмах открывали столовые и чайные для бедняков. Учащимся пищу отпускали бесплатно. Владыка разослал воззвания о помощи по разным епархиям, обращался и в Петербург, посылал туда образцы «голодного хлеба». В храмах молились о помощи свыше, ходили крестными ходами, устраивали общественные молебствия.

Особенно усилилась всенародная молитва, когда вслед за голодом в губернии вспыхнула эпидемия холеры. На видных местах и площадях Самары владыка благословил совершать молебны перед почитаемой в городе Смоленской иконой Божией Матери. Сам он служил постоянно; призывал людей к покаянию, утешал и ободрял их. Вместе с тем указывал и на меры предосторожности: «Молитесь же пламеннее, молитесь, а вместе с молитвою не ленитесь употреблять и естественные средства и предосторожности к сохранению здоровья; ибо как можем мы требовать, чтобы хранил нас Бог, если мы сами не бережем себя!» Епископ Владимир благословил духовенство неустанно разъяснять больным, как правильно пользоваться врачебной помощью. И призывал всех оказывать любовь своим ближним: «...поревнуй же и ты, брат, милосердию этих людей, не жалей труда и забот своих, если и на твою долю выпал жребий ухаживать за больными. Призрение за больными — это одно из таких добрых дел, которые никогда не останутся без награды».

Во время всеобщего уныния, растерянности, паники владыка посещал места скопления больных, молился вместе с ними, утешал их словом. На холерном кладбище, которое находилось за городом и вдали от храма, торжественно служил панихиды об умерших. «Для блага народного, в известные холерные бунты, когда власть терялась, он первый пошел к народу с крестом в руках, вразумляя народ, призывая к молитве и благоразумию, и первый обошел холерные бараки, благословляя больных и призывая к молитве, к подвигу служения больным — здоровых»,— вспоминал епископ Серафим.

Постепенно бедствие прекратилось. «В народе из уст в уста передается,— писал «Духовный вестник»,— что не чем иным, как именно святительскими молитвами архипастыря остановлен... меч гнева Божия над Самарой». Но на торжественном молебне по случаю прекращения эпидемии владыка сказал: «К сожалению, едва только удаляется от нас гнев Божий, жизнь города начинает уже опять принимать тот вид, какой она имела до болезни: храмы Божии снова пустеют, площади града опять оглашаются бесчинными плясками, бесстыдными песнями».

Вскоре стало известно о переводе преосвященного Владимира в Грузию, с возведением в сан архиепископа Карталинского и Кахетинского, с званием члена Святейшего Синода. Самарцы трогательно прощались с владыкой. Несколько дней толпы людей шли в храм, чтобы получить благословение владыки. Многие плакали. Народ ожидал его в приемной, в сенях, у дверей архиерейского дома. На одном из последних богослужений владыка сказал: «Вы слышали, что я уезжаю от вас... Далек и небезопасен мой путь, тяжелые труды предстоят мне; да поможет мне Господь Бог и святая Нина — просветительница Грузии! Прошу вас: молитесь обо мне, мне это теперь всего нужнее! Я же, со своей стороны, никогда не забуду в своих молитвах моего «первенца» — паству Самарскую. Если я кого чем обидел ненамеренно делом или словом — простите меня, как и я прощаю вас! Да благословит вас Господь!» С этими словами епископ поклонился до земли.

Современник преосвященного Владимира вспоминал: «Мы слышали от многих видавших проводы архиерея, что такого сердечного прощания они не видели. «Отец был, а не владыка!» — характеризовал его по-своему простой народ».

Из Самары святитель уезжал в ночь на 3 ноября 1892 года. Несмотря на поздний час, множество людей собралось проводить его. Когда раздался колокольный звон, возвещавший об отъезде архипастыря, в епархиальном женском училище воспитанницы подняли такой плач, что их едва удалось успокоить.

	Военно-Грузинская дорога. 1900-е гг.

Грузинским Экзархатом владыка управлял немногим более пяти лет. С первых дней приезда на Кавказ он с интересом и вниманием знакомился с бытом своей новой паствы, с состоянием храмов и церковной жизни. Многие церкви, больше похожие на часовни, своей убогостью смутили владыку. Да и нравственная и религиозная жизнь разноплеменного населения Грузии оставляли желать лучшего. Среди народа распространены были пьянство, тунеядство, людей совращали молокане и другие сектанты. Требовало особого внимания дело миссионерской проповеди, духовного образования и просвещения.

Вскоре по приезде в Тифлис высокопреосвященный Владимир собрал городское духовенство. В своем слове он живо представил нужду в пастырских наставлениях, призвал священников больше внимания уделять христианской проповеди. Сам он проповедовал за каждым богослужением. Один из тифлисцев писал: «Проповеди владыки действительно настолько вразумительны, внушительны, убедительны и настолько глубоко проникают в душу, что после них слушатель чувствует себя как бы обновленным, другим человеком, гораздо лучшим, чем прежде, до проповеди».

Зимой во многих церквах города были устроены внебогослужебные религиозно-нравственные чтения, которые посещал сам архиепископ. Во время его выступлений многие из слушателей плакали.

В одном из районов Тифлиса — Колючей балке, изобиловавшей духанами ³, пивными и непотребными домами,— стараниями владыки был основан молитвенный дом во имя святителя Феодосия Черниговского. Благодаря богослужениям и проповедям многие местные жители перестали посещать притоны, начали трудиться, и число увеселительных заведений значительно сократилось.

На Андреевской улице, где обитали в основном сектанты, владыка построил Казанский храм с залом для собеседований, в котором устраивались религиозно-нравственные чтения. При храме были открыты также библиотека и церковная лавка.

В августе 1893 года в Тифлисе появились случаи заболевания азиатской холерой, за год до того опустошившей многие местности Закавказья. В день Успения Божией Матери святитель устроил общегородской крестный ход, который прошел по тем местам, где началась эпидемия. На Экзаршей площади совершили молебен с коленопреклонной молитвой об избавлении от бедствия. После молитвы архиепископ обратился к народу: «Постигшая нас болезнь не есть дело случая, как могут думать некоторые. Это дело правосудия Божия, кара Всемогущего, бич Божий, простертый для нашего же испытания и отрезвления. В Священном Писании много примеров, уверяющих, что всегда Бог отводил в сторону свой меч, направленный на человека, если только последний, заметив его, вразумлялся и старался избавиться от меча Божия».

Владыка вменил священникам в обязанность разъяснять это народу, призывать его к покаянию и исправлению жизни. Духовенство должно было и материально поддерживать людей. По благословению архиепископа для бедного населения Тифлиса при кафедральном Сионском соборе и других храмах города открылись бесплатные чайные. Бывали дни, когда число раздаваемых в них кружек чая доходило до двух тысяч. В чайной кафедрального собора открылась также читальня с духовными книгами.

Высокопреосвященный Владимир часто совершал поездки по своему обширному Экзархату. Особенно любил посещать сельские приходы. Ни дожди, ни холодный горный ветер не останавливали его. Порой ему приходилось переходить бурные реки, подниматься на крутые высоты и совершать спуск по плохой, едва заметной тропе. Он добирался даже до тех монастырей и храмов, которые никогда не посещались экзархами. Подолгу беседовал со священниками и крестьянами, вникал в их нужды, побуждал жить по-христиански, заботиться об образовании детей, о благоукрашении церквей Божьих. «Своим словом владыка завоевал в слушателях всеобщую симпатию,— писал «Духовный вестник».— Православные, армяне и многие другие после слова благочестия нового сего святителя Грузинской Православной Церкви на другой день с чувством рассказывали друг другу о своих приятных впечатлениях, полученных от владыки-экзарха. Таким образом, распространившаяся молва о могуществе слова нового архипастыря, а также желание помолиться с ним побудили сельских жителей и на другой день собраться в большом множестве». Владыка старался удовлетворять и просьбы людей о материальной помощи.

Благодаря его деятельности в Грузии было построено более ста новых церквей, возобновлено богослужение в недействовавших храмах, восстановлен древний Мцхетский собор, Сатарский и Самейский монастыри и другие памятники Иверской старины.

С вниманием и заботой относился архиепископ Владимир и к духовным учебным заведениям Грузии. Выхлопотал увеличение сумм, отпускавшихся на школьное дело, снабжал школы книгами. Несмотря на занятость, постоянно посещал их и лично проверял знания детей. «Господи, помилуй; уж очень всем приятно, что Его Высокопреосвященство поговорил с нашими ребятишками и порасспросил их. А мой-то Ванюшка... дома он у нас все молчит, а тут, как пистолет, так и выпалил архиерею, о чем его спросил! Вот что значит благодать-то!» — рассказывал некий отставной солдат.

Деятельность экзарха быстро начала приносить плоды. В Бакинской церковно-приходской школе в 1893 году обучалось двести человек, а в 1894 году — уже триста. За время служения владыки на Кавказе открылось более трехсот новых школ и Духовная семинария в Кутаиси.

В помещении Тифлисской церковно-приходской школы по воскресным и праздничным дням велись занятия для детей из Колючей балки, воспитывавшихся в неприглядной домашней обстановке. Каждый раз занятия посещало не меньше сорока детей. Девочек, кроме общеобразовательных предметов, обучали рукоделию.

Авторитет архиепископа был так велик, что и неправославные люди стали отдавать детей в церковно-приходские школы. К 1895 году в них училось 115 детей сектантов и раскольников, 80 — армяно-григориан, 13 — евреев, 32 — лютеран, 16 — католиков и 7 — мусульман.

Святитель всячески поощрял деятельность кавказских миссионеров, причем придерживался той точки зрения, что обращение иноверцев в христианство еще не означает окончательного становления их как настоящих христиан — это дело внутреннее и требует продолжительного времени и трудов. В октябре 1897 года его заботами было учреждено Епархиальное миссионерское братство, которое ставило целью распространение и утверждение истинных понятий о православной вере, богослужении и христианской жизни. Братство объединяло все образованное духовенство и благочестивых мирян Тифлиса. По благословению архиепископа его члены, кроме церковной проповеди и внебогослужебных бесед, открывали собеседования с сектантами, распространяли духовные книги, устраивали библиотеки и читальни. Кроме того, братство организовывало многолюдные крестные ходы.

Владыка оживил также деятельность «Общества восстановления православного христианства на Кавказе». По его инициативе оно создавало при храмах небольшие библиотеки православной литературы на русском и грузинском языках. Всячески поддерживал святитель и Андреевское братство при Тифлисской Духовной семинарии, сам делал пожертвования в пользу нуждающихся студентов.

В бытность свою экзархом Грузии владыка способствовал переходу в Православие айсоров-несториан. Еще в 1859 году несторианский священник Михаил обратился к начальнику Русской миссии в Иерусалиме с просьбой передать в Святейший Синод прошение о принятии в Церковь семидесяти тысяч несторианских семейств, живших в пределах Персии и Турции. Синод не нашел тогда возможности сделать это по причинам чисто внешнего характера. Однако спустя четверть века от айсоров-несториан вновь стали поступать просьбы о присоединении. В 1895 году это дело было поручено архиепископу Владимиру. Он послал в Персию двух священников — для ознакомления с вероучением и церковным устроением урминских несториан. И уже через три года в Санкт-Петербурге состоялось присоединение к Православной Церкви несторианского епископа с несколькими священнослужителями.

За усердные труды владыка был удостоен нескольких церковных наград: в 1895 году он получил бриллиантовый крест на клобук, а в 1896-м — панагию, украшенную драгоценными камнями. «Во внимание к его благоплодным архипастырским и миссионерским трудам» Казанская Духовная академия присвоила ему звание почетного члена.

Однако за время своего пребывания в Грузии святитель перенес и множество скорбей. В середине 90-х годов среди кавказского населения особенно остро встал национальный вопрос. Националисты всячески возбуждали ненависть к владыке. По словам протоиерея Иоанна Восторгова ⁴, «нестяжательность, простота и даже всем известное трудолюбие, исправность во всем и, по преимуществу, иноческое целомудрие — все в экзархе подвергалось подозрениям и всевозможным клеветническим доносам».

Особенно неприятным было то, что высшее церковное управление почти на каждую жалобу требовало объяснений. Однажды какой-то туземец принес в Синод жалобу, в которой сообщалось, что архиепископ на приеме сначала ругал его, потом долго бил кулаками, свалил на пол и бил ногами и затем, запыхавшись, сам упал на диван. А несчастный, кроткий жалобщик мог только сказать: «Что с вами, владыко?» В своем объяснении святитель сообщал, что в то самое время, какое указано в жалобе, он вовсе не был в Тифлисе и в Закавказье, а уже несколько месяцев находился в Петербурге по вызову Святейшего Синода. Обер-прокурор К. П. Победоносцев на объяснении написал: «Ну, это даже и для Кавказа слишком».

В июне 1895 года националисты зверски убили члена Грузино-Имеретинской Синодальной конторы архимандрита Николая и покушались на жизнь экзарха. Недалеко от его дома был пойман псаломщик-грузин с кинжалом. «Я видел владыку Владимира непосредственно после всего происшедшего,— вспоминал протоиерей Иоанн.— Это было прямо чудесное спокойствие духа, которое дается глубокой верой и спокойствием чистой и праведной совести. И при таких переживаниях владыка Владимир, как будто никаких неприятностей у него и не было, никогда на них не жалуясь, неустанно трудился для паствы».

В начале 1898 года, по указу Императора Николая II, высокопреосвященный Владимир был поставлен митрополитом Московским и Коломенским, священноархимандритом Троице-Сергиевой Лавры. Прощаясь с преподавателями тифлисских учебных заведений, он просил у всех прощения и молитв. А на последнем богослужении в Сионском соборе, при стечении множества народа, пришедшего проститься с любимым экзархом, сказал: «За все время пребывания у вас жизнь моя текла ровно, спокойно, безмятежно. По крайней мере, я не могу припомнить ни одной ссоры, ни одного столкновения, так что во все это время ни разу не заходило солнце во гневе моем. Позвольте же мне отбыть от вас, братия, с надеждой, что и вы, со своей стороны, сделаете все, чтобы Господь, начавший в вас доброе дело, мог без препятствий с вашей стороны довести его до конца».

	Кремль. 1913 г.

В марте православная Москва встречала своего нового архипастыря. «Назначение на Московскую кафедру,— сказал владыка при встрече,— по неисповедимым судьбам Промысла, было для меня совершенно неожиданно, так как я не искал ее. Не знаю, способен ли я взять на себя эти многотрудные обязанности и не без смущения принимаю новое бремя правления, дерзая, по воле Божией, которой противиться нельзя, стать у кормила правления нового, великого корабля Церкви Московской».

Первоиерарх Русской Церкви митрополит Антоний (Вадковский) писал в то время: «Назначен на Московскую кафедру новый, сравнительно молодой митрополит Владимир. Это назначение Москва, вероятно, встретит не без некоторого недоумения; но если Господь приведет митрополита Владимира пожить там долго, то его чистая душа, его безукоризненная жизнь и ревность о Церкви стяжают ему постепенно такой же авторитет в Москве, каким пользовался митрополит Филарет».

На Московской кафедре владыка пробыл четырнадцать лет. Поначалу многие считали его малодоступным и сухим — лицо его всегда было несколько нахмурено и носило отпечаток скорби. Но постепенно православные москвичи полюбили своего митрополита. Он очень часто служил и за время своего пребывания в древней столице, кажется, посетил все ее святыни. По словам протоиерея Иоанна Восторгова, люди «с изумлением... видели, как в праздничный день объезжал он, не зная усталости, свой кафедральный, первый по величине в России град, служил и молился в трех-четырех местах, успевал потом посетить и религиозные собрания то людей образованных, интересовавшихся высшими вопросами жизни церковной, то простецов веры, жаждавших слова наставления в трезвости, в христианских добродетелях».

Проповедовал владыка часто и подолгу — как ни один Московский митрополит до него. Дело церковной проповеди он считал настолько важным, что открывал при столичных храмах новые вакансии и назначал туда более деятельных и ревностных священников. В частности, он пригласил в Москву знаменитых проповедников протоиерея Д. Ф. Певницкого и протоиерея Иоанна Восторгова.

	Вербное воскресенье на Красной площади. 1890-е гг.

Заботами митрополита был устроен в Москве епархиальный дом с храмом Благоверного князя Владимира. Здесь по очереди служили и проповедовали все московские священники. По воскресеньям, после вечерни с акафистом, который пели всенародно, проводились религиозно-нравственные беседы. Владыка часто посещал их и разъяснял значение этих бесед духовенству. В большом зале организовывали также богословские чтения, чтения для фабрично-заводских рабочих, лекции, духовные концерты. Малый зал служил для собраний различных обществ и организаций. В епархиальном доме помещались редакции духовных журналов, Кирилло-Мефодиевское братство с епархиальным училищным советом, православное миссионерское общество, попечительство о бедных духовного звания, а также библиотека и читальня, книжный магазин, склад духовно-нравственных книг и другие учреждения. Здесь же проводились собрания московского духовенства.

Чтения для фабрично-заводских рабочих были общеобразовательными и устраивались с 1902 года по инициативе московского генерал-губернатора Великого князя Сергея Александровича, поддержанной митрополитом Владимиром. В их программу входили лекции богословского содержания, беседы из курса русской истории и географии, занятия по русской народной словесности и литературе, по русскому искусству.

Различные внебогослужебные беседы открылись и при московских храмах. Это были религиозно-нравственные беседы, собеседования со старообрядцами, чтения для учащихся средних учебных заведений, для рабочих, публичные богословские чтения, беседы с детьми. Для приобщения простого народа к церковной жизни по благословению владыки в храмах стали устраивать народные хоры.

Святитель считал необходимой и христианизацию московской интеллигенции и аристократии. «Не оставляй вне пастырского воздействия и те наши сословия, к которым ты так близко стоишь по своему происхождению. Не упускай случая указывать им на возможность совмещения здравых научных познаний с искренней верой, современных открытий и усовершенствований с вечными началами духовной жизни»,— говорил он. Благодаря ему в Москве появились аристократические салоны, ставшие средоточием религиозной жизни. Владыка часто выступал в них. Один из современников вспоминал: «Я видел, как почетные генералы, сановники и вельможи робко подходили к лектору и задавали ему ряд таких вопросов, которые свидетельствовали как об их духовной драме, так и о той великой вере, какая была, казалось, способна на героические подвиги и жертвы, но с которой они не знали что делать».

Для женщин, получивших образование в духе современных общественных течений, но желавших сохранить и осмыслить устои религиозно-нравственной жизни, личной, семейной и общественной, владыка открыл в Москве женские богословские курсы.

С особым вниманием и любовью относился он к духовным школам, вникал во все стороны их жизни, учебно-воспитательного процесса. При нем преподавание в церковно-приходских школах утратило свой мертвенно-схоластический характер. Для преподавателей владыка устроил специальные курсы, на которых обсуждались различные проблемы школьной жизни. С этой же целью он организовал съезд для законоучителей светских учебных заведений.

Стараниями святителя были построены здания Перервинского духовного училища, где жили и учились дети бедного духовенства и глухонемые. Перестраивались здания Заиконоспасского и Донского духовных училищ, а также женского Филаретовского училища. Кроме этого, было открыто третье женское епархиальное училище при Московском Скорбященском монастыре. Заботясь о нуждах преподавателей, митрополит Владимир построил для них жилой корпус при Московской Духовной семинарии, чем был разрешен острый квартирный вопрос.

Во время пребывания владыки на Московской кафедре был открыт также ряд богаделен и приютов. В 1904 году его заботами основано Московское епархиальное братство Святителя Алексия при Чудовом монастыре, имевшее целью призрение и воспитание бесприютных и брошенных детей. Под его руководством было создано также Московское епархиальное общество борьбы с пьянством, Варваринское миссионерское общество трезвости, Новоспасское братство трезвости и церковного пения; собирался Всероссийский съезд практических деятелей по борьбе с алкоголизмом.

«Личная же благотворительность архипастыря ведома всей Москве и далеко за ее пределами, и лишь чувство поразительной в этом отношении скромности владыки не позволяло касаться этой интимнейшей и святейшей черты его евангельской души»,— писали о нем.

Трудился святитель с утра до поздней ночи. По воспоминаниям, «он был поразительным аскетом в покое и во сне! Он не знал летнего отдыха. Круглый год он был за делом. Ежедневно... вставал ранним утром, ложился в полночь, а то и позже. Принимал по делам с 9 часов утра и до глубокого вечера, с перерывом лишь для обеда и получасового отдыха».

Смутные годы русско-японской войны и революции 1905 года доставили митрополиту Владимиру множество огорчений. У него даже появилось желание уйти на покой — останавливало лишь сознание неисполненного долга. Деятельность его в то время хорошо охарактеризовал архиепископ Антоний (Храповицкий): «Кроткий и смиренный, ничего для себя лично не искавший, правдолюбивый и честный владыка Владимир постепенно и тихо восходил на высоту иераршей лестницы и сразу высоко поднялся своим авторитетом и привлек сердца церковной и патриотической России в дни всеобщего шатания и измены (1904—1905 гг.), когда немногие оставались верными долгу и присяге, твердыми в защите Православной Церкви. Владыка митрополит Московский тогда явил доблестный образец твердого и неподкупного стража Церкви и Родины. Да, на правдолюбивого, твердого, честного владыку Владимира можно смело положиться, он не предаст, не изменит правде».

Святитель ездил на фабрики и заводы, где проводил беседы о вреде социалистических идей и на другие интересовавшие рабочих темы. На пастырско-богословских курсах он ввел преподавание истории социализма, разбор его с христианской и научной точек зрения. В печати появились слова и речи владыки, знакомившие народ с христианским взглядом на государственный строй, обличавшие социалистические убеждения и раскрывавшие истины веры Христовой: «Вечерние собеседования между крестьянином, фабричным рабочим и священником», «Наша пастырская задача в борьбе с социал-демократией», «О социализме» и другие. В 1907 году он перевел труд немецкого автора Флейшмана «Против социал-демократии».

В том же году митрополит посетил праведного Иоанна Кронштадтского, которому открыл всю тяжесть своего положения: вторая половина служения владыки в Москве была, по выражению современников, «сплошным и тяжелым воинствованием за Церковь Божию», за «строго-православные предания священной старины». Не страшась упреков и клеветы, он выступал непримиримым противником равенства вероисповеданий. «Великое несчастье нашего времени более всего в том, что считают высшим достоинством быть либеральным в отношении веры и нравственности. Против свободы веры и совести никто не возражает. Но не нужно забывать, что христианская вера есть не человеческое измышление, а Божественные глаголы»,— писал он.

Митрополит Владимир добился открытия в Московской Духовной академии кафедры «История и обличение сектантства». Вскоре и в других Духовных академиях были устроены подобные кафедры. Кроме того, владыка учредил в епархии четыре должности епархиальных миссионеров. Все они объединялись вновь созданным Московским Епархиальным Миссионерским Советом. По инициативе митрополита Совет организовывал беседы с сектантами и раскольниками. Для подготовки миссионеров из числа фабрично-заводских рабочих в здании Преображенской церковной школы открылись народно-миссионерские курсы. Владыка сам беседовал с обучающимися, наставлял, проверял их знания. При нем в Москве начали свою работу епархиальные миссионерские курсы для духовенства, где каждого слушателя снабжали необходимыми книгами. На курсы приезжали также священники и клирики других епархий.

При Чудовом монастыре владыка открыл отдел Камчатского братства, готовивший пастырей-миссионеров для отдаленных мест Сибири и Дальнего Востока. А созданное им миссионерское братство во имя Воскресения Христова, имевшее свои отделы почти во всех уездных городах Московской епархии, заботилось о снабжении Сибири предметами церковного обихода. За сравнительно небольшое время братство построило около десяти церквей и отправило в Сибирь церковных вещей на сумму более ста тысяч рублей. Кроме того, при поддержке митрополита Владимира расширило свою деятельность противораскольническое братство Святителя Петра; с целью противостоять натиску сектантства открылся Златоустовский религиозно-философский кружок учащейся молодежи; было создано братство Святителей Московских, на встречах которого люди обсуждали волнующие их церковно-общественные вопросы.

В эти годы владыка много писал. Его проповеди и статьи печатались в церковных журналах, выходили отдельными тиражами, многие бесплатно раздавались народу. Из-под его пера вышли такие труды, как «Наука и религия», «Доказательство бытия Бога» («Обретение веры»), «Два райских дара Божия в человечестве», «О труде и собственности», «К богатым и бедным», «К рабочим», «О рабочем вопросе», «Социальная задача семьи», «Работа в свете материализма и христианства», «Неверие книжников и фарисеев древнего и нашего времени», «Юношам», «Беседа Иисуса Христа с Никодимом», «Пастырские беседы с детьми», «Слово на день Святой Пасхи», «Слово на 3-й день Пасхи», «О праве церковного отлучения и анафематствования» и многие другие. Кроме того, он начал выпуск газеты «Церковность» и журнала «Голос Церкви». «Новый московский журнал «Голос Церкви» является, по своему разнообразному содержанию, несомненно, журналом интересным и отзывчивым на современные запросы и нужды»,— писал «Голос Москвы».

Много внимания уделял митрополит Владимир монастырям, принимал участие в съезде игуменов в Троице-Сергиевой Лавре, поддерживал оптинских старцев Анатолия (Зерцалова), Варсонофия (Плиханкова), лаврских старцев Варнаву и Исидора. Был духовным руководителем Великой княгини Елизаветы Феодоровны и помогал ей в основании Марфо-Мариинской обители. 10 апреля 1910 года за Божественной литургией митрополит Владимир возложил на сестер обители нагрудные кипарисовые кресты, а Великую княгиню возвел в сан настоятельницы.

	Члены Святейшего Синода. Начало 1900-х гг.

Как постоянный член Святейшего Синода, он часто выезжал в Петербург на заседания Синода, принимал живое и деятельное участие в делах Высшего Церковного Управления, в совещаниях Предсоборного присутствия и комиссиях о преобразовании духовных школ. Когда же заболел первенствующий член Синода митрополит Антоний (Вадковский), вся тяжесть синодальных дел была возложена на святителя Владимира.

В 1912 году владыка Антоний скончался. В начале августа последовал Высочайший указ о назначении высокопреосвященнейшего Владимира митрополитом Петербургским и Ладожским, священноархимандритом Александро-Невской Лавры. Московская паства со слезами прощалась со своим святителем. «Простые люди, никем нарочито не званные, искали случая, чтобы хоть издали увидеть чтимого архипастыря, даже издали земно ему кланялись, говоря сквозь слезы: «За что обижают Москву? Зачем отняли у нас нашего владыку?»

Митрополит Владимир посещал духовные и светские учреждения, благодарил за любовь и содействие в трудах. Сам он до слез был потрясен народной любовью. «Дерево, когда оно растет, не обнаруживает, каким множеством разнообразных корней и их тончайших разветвлений оно связано с землею; но когда дерево пересаживают в другое место, оно дает понять все глубины своей связи с родной землей. Так и со мною, ощущаю тяжесть предстоящей разлуки с Москвой. Но да будет воля Божия, а на нас всех — Божие благословение»,— говорил он.

В декабре владыка вступил в управление Петербургской митрополией и стал первоприсутствующим иерархом в Святейшем Синоде. Перевод этот его не радовал. «Я человек не этикетный,— говорил он,— могу не прийтись там ко двору; там разные течения, но я не могу следовать за ними, у меня нет характера приспособляемости». Поначалу святитель всеми силами отказывался от нового назначения, но после личного письма Государя наконец согласился. Однако предчувствие его не обмануло: за три года пребывания на Петербургской кафедре он перенес множество скорбей и огорчений.

В Петербурге митрополит Владимир уже не мог во всей полноте развернуть ту просветительскую и благотворительную деятельность, которую проводил на прежних своих кафедрах. Однако по возможности он старался продолжать это служение. В августе 1913 года владыка благословил открыть в Александро-Невской Лавре богословские и общеобразовательные курсы для монахов, не получивших образования. Стремясь расширить деятельность общества религиозно-нравственного просвещения, вносил посильные пожертвования на его нужды. Благодаря помощи и личному содействию митрополита продолжило свою работу православное эстонское братство, занимавшееся обращением эстонцев в Православие. Как и прежде, святитель вел активную борьбу с пьянством. «Да, пьянство есть главный источник бедности, и бедности не материальной только, но и духовной,— говорил он в поучениях,— ибо оно лишает человека и высших духовных благ: веры и любви к Богу и ближним, к своим детям — словом, лишает чувства ко всему доброму, высокому и благородному и развивает только низменные наклонности и животные страсти». Владыка всячески поддерживал деятельность Александро-Невского общества трезвости и других подобных организаций. «Живой участник всех торжественных организованных выступлений против пьянства, он охотно ехал в самые трущобные места столицы, где возникала та или другая трезвенная организация, чтобы поддержать ее своим сочувствием»,— вспоминал председатель Александро-Невского общества трезвости.

Вообще митрополит Владимир «с поразительным сочувствием... отзывался и шел на всякое живое дело, если понимал, что этого требовали интересы и благо Церкви Православной. Он был большой и искренний народник. Он любил русский народ в его заветных чаяниях и идеалах. С открытым сердцем шел он к этому народу, готовый служить ему со всем самоотвержением апостольского подвига. Он искал путей к сердцу народному, чтобы соделать это сердце сокрушенным и чистым».

В начале Первой мировой войны, когда в обществе началась паника, святитель обратился к людями со словами утешения. «Война должна быть рассматриваема нами,— сказал он,— как суд Божий над грехами и пороками, над нечестием и беззакониями. От нас сейчас требуется три главных предмета: жертва, труд и молитва. Да, жертвы требует война, если хотим, чтобы она привела к победе, жертвы, которую мы должны приносить добровольно, от чистого сердца. Мы должны побудить себя к более серьезному труду, сугубой верности своему долгу и усиленному прилежанию. С трудом и подвигами должна быть соединена молитва, и притом как на поле битвы, так и дома...»

По инициативе и при личном участи владыки был образован епархиальный фонд «для вспомоществования приходским попечительным советам». Фонд оказывал помощь семьям воинов, открыл церковно-приходской Владимирский лазарет, организовал пересылку подарков солдатам к праздникам Пасхи и Рождества.

	Святитель Владимир перед Троицким собором Александро-Невской Лавры. Санкт-Петербург. 1913 г.

Во время своего служения в Петербурге митрополит Владимир со всех сторон подвергался нападкам. В «прогрессивно» настроенной печати его обвиняли за выступления против социализма; с другой стороны, наоборот, доносились упреки за нерешительность в борьбе с врагами Церкви. Владыка всеми силами стремился примирить волнующееся общество. «О Русь Святая, о наша Родина драгая! — взывал он.— Чего недостает тебе и для настоящего, а тем более для будущего твоего величия и благополучия? Иди же мирным путем законного, естественного самоуправления, не поддавайся тем губительным порывам и насильственному перевороту, к коему науськивают тебя неблагонамеренные».

По воспоминаниям современников, «значительная доля вины и ответственности за подобные нападки и озлобленную травлю, каким подвергался почивший архипастырь как в это время, так, равным образом, и прежде — в Грузии и Москве, падает на тех лиц, которые иногда беззастенчиво пользовались доверием и добротою своего патрона».

Но несмотря на все скорби, владыка со свойственной ему прямотой и твердостью нес свое служение. «Мне Господь судил, еще лет пятнадцать тому назад,— вспоминал Патриарх Тихон,— заседать с высокопреосвященнейшим митрополитом Владимиром в Святейшем Синоде. И тогда, а особенно впоследствии, неоднократно во время таких заседаний невольно бросалась в глаза его великая ревность, которая снедала его, о слове Божием, о пользе святой Церкви. Он был верен канонам святой Православной Церкви, преданиям отеческим и безбоязненно и смело, честно и благородно исповедовал эту снедающую его ревность перед всеми, какими бы последствиями это не сопровождалось».

Бескомпромиссность владыки далеко не всем нравилась. В ноябре 1915 года последовал указ о переводе высокопреосвященнейшего Владимира в Киев, с сохранением прав первенствующего члена Синода.

По поводу этого перевода владыка шутил: «Я поистине всероссийский митрополит, как занимавший все митрополичьи престолы». На предложение же уйти на покой сказал: «Да, судя по человеческим соображениям, я с вами согласен. Пора и честь знать. А по-Божьему как? Удобно ли испытывать и предупреждать волю Божию? А долг, который мы клятвенно обещались исполнить? Скажут, что ушел из-за оскорбленного самолюбия. Нет, видно, такова воля Божия. А умереть все равно, где бы то ни было».

Перемещение святителя в Киев вызвало у его духовных чад глубокую скорбь. Прощаясь с паствой, он сказал: «Выслушайте мой последний и, может быть, предсмертный завет! К вам, дорогие сопастыри, первое слово мое. Больше сорока трех лет Бог судил мне послужить в священном сане. Я много пережил. Испытал и сладкое, и горькое, видел и радостное, и печальное, правда — больше горького и печального. Не без скорби вижу я, как растлевающее веяние времени пытается проникнуть и за церковную ограду. О, конечно, не поколеблет оно святой Церкви, ибо и «врата ада не одолеют ее» (Мф. 16, 18), но отдельных пастырей может увлечь и поколебать. Держитесь строго православно-церковных воззрений — и ничто не смутит, не поколеблет вас. Добрая моя и нежно-любимая паства Петроградская, храните это великое сокровище, сию святыню — веру православную, оберегайте ее от нападок лукавых неистовых врагов, берегитесь всюду проникающего пагубного сектантства. Любите же пастырей ваших, слушайте голоса их и следуйте за ними. Обо мне же, прошу вас и молю, молитесь Господу Богу. Нужны мне молитвы ваши. «Житейское море, воздвизаемое... напастей бурею», далеко перекинуло мой челнок и, к сожалению, не к тихому еще пристанищу, куда входят люди вратами смерти, а на новое плавание, и плыть предстоит мне не как простому корабельщику, а быть кормчим корабля церковного. Трудно это в наши дни. Помолитесь же обо мне, а над вами да будет Божие благословение».

Киевляне встретили митрополита Владимира с любовью и состраданием, видя в нем опального, гонимого за правду архипастыря. Прибыв в Киев, он прямо с вокзала, под колокольный звон всех городских церквей, направился в Софийский кафедральный собор. После литии, обращаясь к народу, сказал: «Волны житейского моря, по Божию изволению, принесли мою ладью к святому граду Киеву. Призванный быть кормчим духовного корабля Киевской Церкви, я невольно сравниваю себя с кормчим вещественного корабля, обуреваемого в бурном и безбрежном море страшными волнами. Я ясно представляю себе ту опасность, какой может подвергнуться этот корабль, при наличии страшной бури, подводных скал и морских пиратов. Как осторожен должен быть кормчий, сознающий всю ответственность за участь плывущих на корабле! Как зорко должно следить за своими сотрудниками, помыслы которых должны быть сосредоточены на единой общей цели! Разве не случается, что слуги кормчего и даже сами плывущие на корабле вступают в заговор с морскими разбойниками и делаются соучастниками их нападений на корабль?»

Владыку многое связывало с Киевом. С особым уважением относился он к родной Академии; не раз делал пожертвования для ее нужд, поддерживал воспитанников. А теперь Господь судил исполниться его давней мечте — окончить свою жизнь возле печерских угодников.

Пережитые скорби подорвали и без того слабое здоровье святителя. Ему было уже почти 68 лет. От нервного напряжения и переутомления болело горло. Несмотря на это, он часто служил и всегда сам говорил проповеди. По словам очевидцев, «относительно совершения богослужения владыка проявлял удивительную подвижническую деятельность. Невзирая на свое слабое здоровье, на часто появлявшееся заболевание горла, владыка совершал богослужение несколько дней подряд. Так, на Страстной неделе его служение начиналось со среды и оканчивалось во вторник Светлой недели».

Кроме того, святитель много ездил по епархии. Особенное внимание уделял он западным районам, которые сильнее других ощущали тяжесть войны. В январе 1916 года он посетил город Бердичев, где после литургии совершил молебен о даровании победы русскому оружию. Затем посетил лазарет, раздал раненым Евангелия на русском языке, обратился к сестрам с увещанием врачевать не только тела, но и души воинов. При Китаевской пустыни по благословению митрополита Владимира открылся временный приют для детей погибших на войне солдат. С особой заботой относился владыка к духовенству, эвакуированному из районов боевых действий.

Но обязанности первенствующего члена Синода требовали от него длительного пребывания в Петрограде, что вызывало недовольство киевской паствы, которая со временем стала открыто выражать желание, чтобы владыка неотлучно находился в Киеве.

После февральского государственного переворота в Синоде началась борьба между сторонниками старой церковной традиции во главе с митрополитом Владимиром — и обер-прокурором В. Н. Львовым, сторонником новых политических течений. В конце концов Львов распустил «старый» Синод и по своему усмотрению набрал новый состав. В апреле 1917 года владыка в подавленном состоянии возвратился в Киев. Здесь он тоже увидел печальную картину: недавно появившееся церковно-политическое движение за «самостийную Украину» раскололо общество на два лагеря. Одни держались старых устоев и традиций, а другие требовали преобразований — как государственных, так и церковных.

В августе святитель отправился в Москву на Всероссийский Поместный Православный Собор. На открытии рабочего заседания в Московском епархиальном доме, некогда созданном его трудами, он сказал: «Мы все желаем успеха Собору, и для этого успеха есть основания. Здесь, на Соборе, представлены духовное благочестие, христианская добродетель и высокая ученость. Но есть нечто возбуждающее опасения. Это — недостаток в нас единомыслия. Слова апостола: «Будьте единомысленны между собою» (Рим. 12, 16) имеют великое значение и относятся ко всем народам, ко всем временам. В настоящее время разномыслие сказывается у нас особенно сильно, оно стало основополагающим принципом жизни. Разномыслие расшатывает устои семейной жизни, школы, под его влиянием многие отошли от Церкви. Православная Церковь молится о единении и призывает «едиными усты и единым сердцем» исповедать Господа. Наша Православная Церковь устроена «на основании апостолов и пророков, имея Самого Иисуса Христа краеугольным камнем» (Еф. 2, 20). Это скала, о которую разобьются всякие волны».

Собор избрал митрополита Владимира своим почетным председателем, а также председателем Отдела церковной дисциплины. Кроме того, он выдвигался как один из кандидатов в Патриархи, а затем участвовал в избрании и интронизации Святейшего Патриарха Тихона.

В начале декабря к нему прибыл викарий из Киева с просьбой вернуться в город, чтобы стабилизировать церковную обстановку и не допустить разделения Церкви. За время отсутствия святителя был организован особый комитет по созыву всеукраинского православного церковного собора, позже переименованного во временную всеукраинскую православную церковную раду. Деятельность рады поддерживала советская власть. Сепаратисты открыто призывали народ к неповиновению церковным властям. «В отдельной от России Украинской республике должна быть и независимая от России Украинская церковь»,— говорили они. Появились воззвания: «Всеукраинская православная церковная рада обращается к тебе, вольный народ, с таким призывом: поддерживай твою украинскую центральную раду всеми твоими силами, а в церквах и домах твоих молись за нее, за ее генеральный секретариат и украинское войско». В адрес митрополита Владимира автокефалисты высказывались грубо и оскорбительно, характеризуя его как «никчемну людину». В газетах печатались клеветнические статьи. «Мы сердечно благодарим вас за вашу предыдущую службу Помазаннику и Синоду и решительно просим вас более не приезжать в нашу столицу Киев, где вы умеете только портить все хорошие дела»,— писали газеты.

Однако, повинуясь долгу архипастыря, владыка вернулся на Украину. «Быть может, он уже предвидел свою Голгофу,— говорил митрополит Арсений (Стадницкий).— Живо припоминаются мне минуты прощания с ним перед отбытием в Киев. Скорбные думы омрачали его лицо. Нервность заметна была в речи и действиях. На наше утешение, что скоро мы увидимся, он отвечал, что все находится в воле Божией. И воля Божия о нем совершилась».

По приезде святитель постарался успокоить разбушевавшиеся страсти. 4 декабря состоялось общегородское церковное собрание. Перед его началом со стороны автокефалистов опять начались нападки и оскорбления в адрес владыки, но он «до конца сохранил поразившее всех близко к нему находившихся спокойствие духа».

К митрополиту не раз приходили священники, требуя выдать деньги из средств митрополичьего дома, назначить членами Консистории нужных им людей, а неугодных удалить из Киева. Владыку вынуждали также в трехдневный срок уехать из города. Сепаратисты разговаривали грубо, приводили с собой военных. Братия Лавры тоже была увлечена политическими настроениями, «отношение к святителю братии Лавры, состоявшей почти исключительно из мужиков, становилось все более подозрительным и недружелюбным». Митрополиту отказывали даже в мелочах. Переносить все это ему было так трудно, что порой хотелось уехать в Москву, к Патриарху. Но владыка ясно сознавал свою миссию — не допустить раскола в Церкви, сохранить в ней мир и единство. И это заставляло его оставаться. «Я никого и ничего не боюсь,— говорил он.— Я во все время готов отдать свою жизнь за Церковь Христову и за веру православную, чтобы только не дать врагам ее посмеяться над нею. Я до конца буду страдать, чтобы сохранить Православие в России там, где оно началось...»

Вскоре викарные архиереи признали церковную раду правомочной созвать Украинский церковный собор, что еще более ухудшило положение митрополита Владимира. Однако по возможности он принимал участие в подготовке собора, а на его открытии 8 января выступил с речью, призывавшей к осторожной, серьезной и вдумчивой работе в духе мира, любви со всей Православной Восточной Церковью вообще и, в частности, со Всероссийской Православной Церковью.

Собор, избравший владыку почетным председателем, 19 января был закрыт. Шла гражданская война, красные осадили Киев. «В течение двух недель беспрерывно, днем и ночью большевики делали свое страшное дело, разрушая дивные киевские храмы, забрасывая своими тяжелыми снарядами площади и улицы города, убивая сотни и тысячи ни в чем не повинных граждан осаждаемого ими и обрекаемого на гибель города... Среди киевлян были и герои Порт-Артура, говорившие, что осада Порт-Артура была детской забавой в сравнении с киевскими ужасами».

Киево-Печерская Лавра, где жил митрополит Владимир, тоже оказалась под сильным артиллерийским обстрелом. Озлобление захватчиков вызвано было еще и тем, что им доносили, будто с лаврской колокольни ведется наблюдение и стрельба по большевикам, чего в действительности не было.

В эти тяжелые дни владыка стремился сохранять мирный и молитвенный дух, хотя заметно было, как он напряжен. Он по-прежнему вел монашеский образ жизни и даже занимался литературным трудом. «На всех производило впечатление то особенное внешнее спокойствие, с каким держал себя во время богослужения старец-митрополит»,— рассказывал очевидец.

К вечеру 23 января красные полностью овладели Лаврой. «Начались такие дикие насилия и проявления варварства, перед которыми бледнеют известные... из древних летописей сказания о грабежах и насилиях, производившихся дикими монголами во время разорения Киева и Лавры в 1240 году». Вооруженные толпы солдат врывались в храмы во время богослужения в шапках и с папиросами в зубах, кощунствовали над святыней; в кельях устраивали обыски и грабежи; стариков монахов раздевали во дворе, издевались над ними, секли нагайками...

Митрополит почти не выходил из храма, молился. 24 января он служил акафист Успению Божией Матери. Это было его последнее богослужение. Чтение владыки отличалось «особенной проникновенностью и задушевностью». На следующий день к нему пришли пять вооруженных солдат во главе с матросом. Кем-то были пущены слухи, что у митрополита хранятся деньги киевских храмов, и пришедшие требовали, чтобы он их отдал. Владыка ответил, что никаких капиталов у него нет, и просил не верить распускаемым слухам. Тогда один из солдат крикнул: «Чего там смотреть да разговаривать, бей его!» И все набросились на беззащитного старца.

Владыку пытали, душили цепочкой от креста, глумились над ним. Потом повели на улицу. Напоследок он благословил келейника, поцеловал его и сказал: «Прощай, Филипп!» По воспоминаниям келейника, владыка был спокоен, словно шел на служение литургии.

Стоял лютый мороз. Возле Великой церкви солдаты закурили, а святитель, дойдя до главного входа в храм, стал молиться. Затем его повели дальше, и он тихо напевал: «Благообразный Иосиф...»

Недалеко от Лавры злодеи остановились, сняли с митрополита белый клобук, шубу, рясу и подрясник, оставив только нижнее белье. Владыка просил разрешения помолиться и получил ответ: «Только поскорей». Помолившись, он благословил своих убийц со словами: «Господь вас да простит». И, не успев опустить рук, был убит тремя выстрелами в упор. Когда святитель упал, убийцы стали неистово колоть его прикладами, а затем «для надежности» сделали еще два выстрела. И, бросив тело, скрылись.

«Лаврская братия,— вспоминал современник,— даже не подумала проследить, куда злодеи увели митрополита, никто из них не последовал хотя бы украдкой за своим архипастырем, если даже не для того, чтобы спасти его, то хотя бы для того, чтобы узнать о месте казни... Митрополит Владимир не пользовался популярностью среди невежественной братии, не способной ни понять, ни оценить своего кроткого и смиренного, но прямого и твердого архипастыря». Когда за стеной Лавры раздались выстрелы, один из монахов спокойно сказал:

— Это владыку расстреливают.

— Для убийства столько выстрелов слишком много,— заметил другой.

	Останки священномученика Владимира. 1918 г.

Утром в Лавру пришли женщины и сообщили, что священномученик лежит на поляне среди крепостных валов. Когда монахи попытались забрать его останки, подбежали несколько солдат и рабочих и, сквернословя, не давали уносить тело. В конце концов мощи все-таки перенесли в Лавру. Их облачили в архиерейские одежды, положили в гроб и поставили посреди Михайловской церкви. Несколько дней в киевских храмах служились панихиды по убиенном митрополите. «Оскорблена и унижена Православная Церковь,— сказал за воскресным богослужением проповедник-миссионер Лавры иеросхимонах Алексий.— Убит, как преступник, и брошен, как злодей, первосвятитель Киевской Церкви. Какая скорбь, какая печаль, какой позор! Позор, ибо не уберегли мы отца. Святительское служение убиенного владыки-митрополита было полно скорбей за Церковь Христову. Скорбел он за нее в Москве, скорбел и в Петрограде. Но наивысшей степени страдания за Невесту Христову достигли здесь, в Киеве, где ему пришлось наблюдать грубое нарушение церковных устоев и самому испытать, как митрополиту, недоверие, вражду и даже публичные оскорбления со стороны своих же пасомых. Ты же, святитель Божий, не забудь о своей пастве и в Божественных райских селениях помолись о нас там, у Престола Вседержителя».

Для отпевания гроб с телом владыки перенесли в Великую Успенскую церковь. После заупокойной литургии профессор Киевской Духовной академии протоиерей Феодор Титов говорил: «Он все переносил с редким, поразительным терпением, незлобием, спокойствием, непоколебимой твердостью. Кто и когда видел его гневающимся, раздражающимся, мстящим или преследующим своих врагов?»

	Памятный крест на месте убиения митрополита Владимира. 1918 г.

Могила митрополита Владимира сохранялась в тайне, чтобы власти не могли уничтожить его мощи. А место его мученической кончины стало посещаться множеством богомольцев. Священники часто служили здесь панихиды, люди приносили живые цветы. Вскоре появился деревянный крест, который трижды сносили, но почитатели священномученика каждый раз ставили новый.

После владыки осталось совсем немного вещей, в основном облачения и принадлежности архиерейского богослужения. А одежду, снятую с него убийцами, впоследствии продавали на базаре.

Узнав о мученической кончине святителя, Поместный Собор Российской Православной Церкви принял решение: «Установить по всей России ежегодное молитвенное поминовение в день 25 января или в следующий за сим воскресный день исповедников и мучеников».

15 февраля 1918 года в Соборной палате состоялось траурное заседание в память о митрополите Владимире. Председательствовал Святейший Патриарх Тихон, присутствовали члены Собора и миряне. После панихиды выступали многие знавшие священномученика, тепло вспоминали о его жизни и служении. Патриарх сказал: «То ужасное кошмарное злодеяние, которое совершено было по отношению к высокопреосвященнейшему митрополиту Владимиру, конечно, еще долго и долго будет волновать и угнетать наш смущенный дух. Конечно, судя по-человечески, ужасной кажется эта кончина, но нету ничего напрасного в путях Промысла Божия. И мы глубоко верим, как высказал на прошлом заседании высокопреосвященнейший митрополит Антоний, что эта мученическая кончина владыки Владимира была не только отпущением вольных и невольных грехов его, которые неизбежны у каждого плоть носящего, но и жертвою благовонною во очищение грехов Великой Матушки — России. Да будет же почившему владыке митрополиту Владимиру вечная и признательная память».

В 1992 году Архиерейский Собор Русской Православной Церкви причислил высокопреосвященнейшего Владимира к лику святых. 20 июля были обретены его мощи. Гроб от сырости совершенно истлел. Нетленной осталась десница священномученика со сложенными для благословения пальцами. Сохранились его митра, маленький требный крест, две панагии и перламутровый крест на груди, а также части рясы, в складках которых обнаружили запекшуюся кровь. Святые мощи были крестным ходом перенесены в Дальние пещеры Киево-Печерской Лавры и положены в одной из ниш, рядом с мощами печерских преподобных.

Память священномученика Владимира Киевского совершается в день кончины, 7 февраля по новому стилю.

Вéры правослáвныя непорóчный блюстúтелю и зáповедей Христовых усéрдный исполнúтелю, священномýчениче Владимире, Христа всем сердцем возлюбúв, паству твою дóбре упасл есú, незлóбиво мýченическую смерть приял есú. Сегó ради в вечной славе пребывáя, моли спастúся душáм нашим.

Образ Христова милосèрдия являя, покров и защищéние пастве твоей был есú, святúтелю отче Владимире, в крóтости страдáния приèмля, безбóжных мучúтелей, благословляя, простúл есú. Тéмже и нам испросú у Христа Бога дух мúрен и вéлию мúлость.

¹ Источник: Иерей Николай Крикота. «Я готов отдать свою жизнь за Церковь». Жизнеописание священномученика Владимира Киевского. М. Издательство им. святителя Игнатия Ставропольского. 2002.

² Впоследствии митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний. Скончался в 1912 году.

³ Кавказская мелочная лавка.

⁴ Священномученик Иоанн Восторгов. Память 23 августа/5 сентября.