Была когда-то Новгородская губерния, в ней был Устюженский уезд, в уезде, как водится, было несколько волостей, и в каждую входило несколько сел и деревень. Чтобы читателю не гадать, поясняю разницу между селом и деревней: село — это деревня, в которой есть церковь. По всему уезду, как и по всей России, стояли церкви, стройные и прекрасные, как юные девушки. И после трудовой недели народ, выпарившись и вымывшись в субботу в жаркой бане, ранним воскресным утром под призывный звон колоколов в лучшем своем наряде отправлялся в церковь. Там он отрешался от своей обыденной жизни, каялся в грехах, молился, слушал ангельское церковное пение и сам подпевал и, очищаясь, устремлялся душою к небу, к Богу, то есть проделывал со своею душою то же, что накануне проделал с телом. И хорошела Россия, украшаясь церквами, хоромами и садами, мало-помалу превращаясь в земной рай.

Так бы и шло, кабы завистливый сатана, воспользовавшись ослаблением духа народного из-за тяжких бед, свалившихся на него в XX веке, не пустил по России поветрие, по-нынешнему — эпидемию, а проще сказать — красную чуму безбожия. Люди, как безумные, начали сбивать кресты с куполов, сбрасывать колокола с колоколен, жечь иконы, поганить и взрывать церкви.

Именно так было и в одном из сел Устюженского уезда. Ничего нам про ту церковь неведомо, кроме того, что звалась она, скорее всего, Благовещенской. Откуда взялась такая догадка, скажу в своем месте. Однажды на колокольню влезли пьяные красные активисты и с хохотом стали сбрасывать на землю колокола. Закончив свое черное дело, активисты отправились допивать самогон.

А колокола остались валяться в траве, словно шлемы на поле боя. Наутро хозяйственный председатель колхоза подошел к колокольному побоищу и выбрал один из колоколов, не большой и не маленький, весом пятьдесят фунтов, по-нынешнему двадцать килограммов, и унес его к месту сбора крестьян, где он распределял, кого на какие работы наряжать. Там перед правлением было устроено что-то вроде виселицы, на которой висел кусок рельса. По утрам председатель бил по рельсу обломком тележной оси, и все знали, что пора на работу. Председатель, вишь, сообразил, что колокол-то для такого дела лучше подойдет, и повесил его на место рельса. С той поры колокол сзывал людей уже не в храм Божий к обедне, а на колхозную барщину.

Остальные колокола перетаскали на пункты приема утильсырья, и лишь один остался висеть на своей перекладине. Со временем и церковь взорвали. Многим показалось, что теперь они разбогатеют — столько, мол, дарового кирпича привалило! Однако благочестивые предки строили так прочно, что никак не удавалось извлечь из груды хоть один целый кирпич — получались всё обломки да осколки. У самых сообразительных, что догадались колокола в утильсырье сдать, больше корысти вышло, иные и на бутылку выгадали.

Нашлись люди, которые вслух высказывали свое неодобрение нечестивым делам, но их быстро заставили замолчать — ведь каждый активист ходил с оружием. Но те, навсегда умолкнувшие, правду говорили: от грабежа и разрушения проку не будет, отныне все пойдет прахом. Так и случилось. Мужики начали один за другим от дела лытать, всей заботы у них было как бы что-нибудь в колхозе украсть на бутылку водки. Бабам одним было не под силу тащить хозяйство. Те из молодежи, кто не хотел спиваться по примеру отцов, норовили всеми правдами и неправдами удрать в город, пристроиться там хоть на самую незавидную работу.

Словом, деревня, а село стало зваться деревней, лишившись церкви, стала приходить в упадок, таять. Перекладина, на которой висел колокол, сгнила, и колокол упал на землю. Старый председатель умер, теперь никому и в голову не пришло сделать новую перекладину и снова повесить колокол. Так он и валялся в траве, пока какой-то пьянчужка на полуразвалившейся колхозной телеге не отвез его в Устюжну и не сдал на пункт утильсырья, откуда ему вслед за собратьями предстояло отправиться на переплавку.

Но случилось так, что на другой день на пункт забрел хромой, бородатый человек и выкупил обреченный колокол. Это был писатель из Москвы. Он сказал заготовителю и случившимся там людям:

— Я отдам этот колокол в первую же церковь, которая откроется, когда кончится безбожное наваждение.

Кто-то засмеялся, а один вздохнул и сказал сокрушенно:

— Этого не будет никогда...

В поезде писатель разглядел на колоколе надпись, вернее начало ее, сделанное граверным резцом: «въ Благ». Он, конечно, сразу понял, что «Благ» — это начало названия церкви, в которую когда-то был пожертвован колокол. Почему-то пришлось водрузить колокол на колокольню, не завершив надпись (может, гравер умер или еще что-то случилось). Сколько он ни вспоминал слов, начинающихся так, для названия церкви подходило только «Благовещенская», то есть перед ним была незаконченная дарственная надпись «въ Благовещенскую церковь». (В слове «Благовещенская» после «в» полагается «ять», однако ее нет в современном шрифте — новые хозяева отменили эту букву, как и многое другое.)

С той поры прошло больше двадцати лет. Все это время колокол жил на старинном книжном шкафу, и вдруг по всей стране разрешили восстанавливать церкви и даже строить новые. Ближайшая к дому писателя церковь стоит в начале Красноармейской улицы, возле стадиона «Динамо», в ней был склад летной академии им. Жуковского, и, представьте себе, имя ее «Благовещенская»! Территориально она попадает в приход церкви Митрофана Воронежского, где протоиереем знаменитый отец Димитрий. «Куй железо, пока горячо!» — сказал себе отец Димитрий и, не откладывая, отправился к начальнику академии с предложением вернуть церковь верующим. В том, видно, еще теплилась искра Божья, он с радостью откликнулся на предложение и тут же отрядил группу курсантов с грузовиками на очищение «храма от хлама».

Когда писатель предложил колокол в Благовещенскую церковь, он еще не знал, что отец Димитрий — сын его старинного друга, к сожалению, покойного. Отец Димитрий подтвердил догадку писателя насчет смысла надписи на колоколе. Весь случай, а особенно совпадение надписи на колоколе с названием воскрешенной церкви, произвел на него такое впечатление, что он немедленно объявил прихожанам с амвона о подаренном колоколе и надписи, свидетельствующей о том, что колокол предназначался именно для Благовещенской церкви. Отец Димитрий сразу освятил колокол и велел служкам, молодым крепким парням, тут же водрузить его на колокольню.

Сказать по правде, мне самому этот случай показался похожим на чудо, потому я и решил рассказать вам о нем.