Cвятитель Виктор (в миру Константин Александрович Островидов) родился 20 мая 1875 года в селе Золотое Камышинского уезда Саратовской губернии. Он был старшим сыном псаломщика Троицкой церкви Александра и его супруги Анны. Кроме него, в семье было еще трое детей — Александр, Мария и Николай.

По окончании Камышинского духовного училища Константин поступил в Саратовскую Духовную семинарию, которую закончил по первому разряду, со званием студента, а в 1899 году успешно выдержал приемные экзамены в Казанскую Духовную академию.

Жизнь в Академии была довольно трудной, так что архиепископ Казанский Арсений (Брянцев) говорил: «Конечно, жить можно, живут и хуже, но откровенно скажу, что вся внешняя обстановка далеко не соответствует тому рангу, который занимает Академия как высшее учебное заведение. У вас не ремонт нужен, а необходимо полное обновление».

В студенческие годы особенно проявились незаурядные гуманитарные дарования Константина Александровича, его интерес к отечественной словесности, философии и психологии. Он был активным участником философского кружка.

Для кандидатского сочинения будущий святитель выбрал тему «Брак и безбрачие», а по окончании Академии ему присвоили степень кандидата богословия с правом преподавания в семинариях.

В 1903 году он принял постриг с именем Виктор, был рукоположен в иеромонаха и назначен настоятелем Свято-Троицкого подворья саратовского Спасо-Преображенского монастыря в городе Хвалынске. Подворье было учреждено в том же году епархиальным архиереем епископом Гермогеном (Долганевым) ² по ходатайству городских властей — чтобы остановить развитие старообрядчества в Хвалынском уезде. Предполагалось, что со временем это будет самостоятельный монастырь.

За несколько лет служения в Саратовской епархии о. Виктор прекрасно себя зарекомендовал. В 1903—1904 годах местный комитет Православного миссионерского общества организовал служение среди чувашей, в том числе обучение их грамоте и богослужению на национальном языке. Чувашские поселения были разбросаны по всей обширной епархии. Иеромонах Виктор фактически исполнял должность разъездного миссионера — наблюдал за работой школ и постановкой миссионерского дела в целом. Занимался он и просветительской деятельностью, в частности, в Саратове прочитал лекции «Психология «недовольных людей» в произведениях М. Горького», «Жизненные условия появления «недовольных людей» и «Возможность обновления «недовольных людей» и путь к нему». Лекции проходили в переполненных аудиториях, в присутствии епископа Гермогена, губернатора, ректора Духовной семинарии, директоров гимназий. Вскоре они были напечатаны отдельной брошюрой. Кроме того, вышла религиозно-философская работа о. Виктора «Заметка о человеке».

В 1905 году последовало новое назначение — в Иерусалимскую Духовную миссию. С первых дней пребывания на Святой Земле молодого иеромонаха поразило полное отсутствие там миссионерской деятельности. «Несмотря на... наиважнейшее положение тамошней нашей Миссии,— писал он,— о ней, о ее задачах, целях и вообще жизнедеятельности, совершенно невозможно сказать какое-либо определенное, ясное слово, и это уже после пятидесятилетнего существования Миссии... Правда, некоторые из паломников-пастырей приходят в большой восторг, пораженные внешним богатством — разумею святые места наши с постройками на них, какими владеет Иерусалимская миссия... Но вот, спросите их, что же они будут говорить, о каком величии Миссии проповедовать, к чему призывать своих слушателей? И они тотчас же окажутся в самом тяжелом положении, ибо ничего не могут сказать светлого и определенного ни о настоящей, ни о прошедшей духовной жизнедеятельности Миссии... Единственное занятие, которое всегда находили себе члены Миссии,— это служение молебнов, панихид, исполнение незначительных треб церковных и собирание пожертвований. Такое положение Миссии — как требоисправительницы — более чем печально. Да и это поделие в течение полугода за отсутствием паломников пропадает и легко может совсем пропасть...»

А через несколько лет, на 4-м Всероссийском миссионерском съезде, о. Виктор, уже старший иеромонах Миссии, говорил: «Мы необходимо должны признать, что у нас еще и не было в Иерусалиме Духовной миссии как посланничества высшей духовной властью Русской Церкви духовных лиц с определенными и чисто церковными религиозными целями, а между тем для такой Миссии настало время. Палестина и Сирия — это центр, куда стекаются представители всякого рода религиозных вероисповеданий, и притом в самом цвете их сил. Тут сосредоточена едва ли не главная работа Рима, который с наглою беззастенчивостью стремится поглотить народы Востока: католическое духовенство всевозможных видов, монашеские ордена, братства, союзы положительно наводнили города Востока. За папизмом следует мертвящий внутренний дух жизни личности протестантизм с бесчисленными своими школами, приютами, больницами. В самое последнее время образовалось целое социалистическое общество, поставившее себе дикую задачу посредством школ и воспитания юношества вытравить всякое религиозное чувство у местных жителей и этим путем надругаться над главными святынями всего христианского мира. Армяне и сирийцы и всякие американские выходцы в виде баптистов, свободных христиан довершают эту плеяду волков в овечьей шкуре, бороться с которыми одной Восточной Церкви положительно не по силам. Восток нуждается в помощи, и в настоящее время более, чем когда-либо, ввиду особенной силы католицизма и нового направления его деятельности. Папизм усиливается теперь встать на путь братских отношений к восточным иерархам, на путь сочувствия, почтительности, всякой предупредительности и материальной поддержки — для выражения своих чувств любви к восточным братьям... Бороться с этим новым направлением можно не иначе как оставивши горделивое себялюбие и вставши на путь искренних братских отношений любви всех Православных Поместных Церквей и отдельных чад их между собою. Единство Вселенской Православной Церкви вне всяких национальных интересов безусловно должно быть поставлено во главу возможной общей нашей деятельности на Востоке. Только этот догмат единства, как бы вновь исповеданный нами, может дать Церкви Православной как внутреннюю крепость, так и силу борьбы со всяким иноверием, наводнившим и Палестину, и нашу собственную страну».

Отметив интерес старообрядцев к Святой Земле, о. Виктор подчеркнул: «Я уверен, что такое паломничество их никогда не может остаться для них бесплодным. Это паломничество старообрядцев ко Гробу Господню принесет для многих более искренних из них ту пользу, что... рассеет ожесточенную предубежденность и предвзятость против Православной Русской Церкви через невольное наглядное созерцание ее единства с матерью Церквей — Церковью Иерусалимской,— а в ней и со всею Вселенскою... С какою скорбию сердца вспоминал, например, Блаженнейший Патриарх Дамиан о наших старообрядцах-раскольниках, когда года два тому назад мне однажды пришлось быть у него и иметь с ним относительно них случайный разговор. Узнавши, что я из поволжской губернии, Блаженнейший Патриарх заметил, что, кажется, это одно из главных мест жизни наших раскольников. Трудно поверить, чтобы первосвятитель Церкви Восточной, отделенный от нас тысячами верст и национальностью, знал наши раскольнические центры. И мало того, что знал, но и скорбел о них, как о своих чадах. «Бедные, несчастные они люди,— продолжал он,— их надо жалеть, любить — по апостолу, немощи немощных носить». Когда же я заметил ему, что они делают много зла для Церкви, то он недоверчиво махнул рукой: «И полно, что они нам могут сделать?» И я больше чем уверен, что простое, немудреное, но любви и благодати исполненное слово такого первосвятителя Востока, обращенное к нашим старообрядцам, будет весьма действенно для их ожесточенных сердец. Но чтобы это слово дошло до уха отпадших от единства Церкви, нам нужно самим уже вести их к Востоку, и в этом мы успеем главным образом через паломничество, так сильно развитое у нашего русского народа, пока не наступят более счастливые времена наших тесных, живых и постоянных взаимоотношений со всею Восточною Церковью».

Миссионерский съезд проходил в июле 1908 года в Киеве, и в его работе принимало участие около сорока архиереев, в том числе митрополиты Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский), Московский Владимир (Богоявленский) ³ и Киевский Флавиан (Городецкий). Всех же участников было более шестисот человек.

Вскоре иеромонаха Виктора наградили наперсным крестом и назначили инспектором Архангельского духовного училища. Однако, не чувствуя призвания к духовно-учебной службе, он подал прошение об увольнении — для поступления в число братии Александро-Невской Лавры. В октябре 1909 года прошение было удовлетворено.

	Зеленецкий Троицкий монастырь. Современное фото

Через год о. Виктора поставили настоятелем Зеленецкого Свято-Троицкого монастыря, с возведением в сан архимандрита. Обитель находилась в 57 верстах от Новой Ладоги. Современник писал: «Круглый год в церкви пустынного Зеленецкого монастыря, окруженного на большое пространство глухим лесом, мхами и топкими болотами, нет почти никого, кроме братии. Только в дни памяти преподобного Мартирия Зеленецкого (1 марта и 11 ноября), в праздники Живоначальной Троицы и Благовещения Пресвятой Богородицы бывает большой приток богомольцев из окрестных селений».

Архимандрит Виктор возглавлял обитель почти 8 лет. В сентябре 1918 года его назначили наместником Александро-Невской Лавры, а через год с небольшим хиротонисали во епископа Уржумского, викария Вятской епархии.

На место своего нового служения он прибыл в начале 1920 года и ревностно приступил к исполнению архипастырских обязанностей — широко проповедовал, вводил в храмах общенародное пение и очень быстро привлек к себе сердца пасомых. «Начало его деятельности,— вспоминал очевидец,— не понравилось коммунистам; его проповедь, сам проповедник и высшая церковная власть, открывшая Уржумскую епископию, вышучивались в «Деревенском коммунисте», чем, видимо, не смущался владыка и продолжал свое дело, свою проповедь, привлекавшую в храм народные массы. В среду на первой неделе поста, после литургии, в церкви владыку Виктора арестовали».

По ложному обвинению в агитации против медицины его 5 месяцев продержали в тюрьме. Облик епископа и то, как он держался перед властями, вызывали невольное уважение окружающих. Один из его духовных детей, секретарь губернского суда Александр Вонифатьевич Ельчугин, добился разрешения навещать заключенного, а после освобождения сам перевез его на квартиру. Впоследствии Александр Вонифатьевич рассказывал владыке обо всех готовящихся против Церкви мероприятиях.

В 1921 году преосвященного Виктора назначили епископом Глазовским, викарием Вятской епархии. Место жительства ему определили в Вятке, в Трифоновом монастыре, на правах настоятеля. Горожане очень полюбили святителя, так что он был постоянно окружен народом. После каждого богослужения люди провожали его до самой кельи, и по дороге он неторопливо отвечал на их вопросы.

Владыка был чужд лукавства, нрав имел прямой, спокойный и жизнерадостный. Никто не видел его унывающим или разгневанным, при любых обстоятельствах он сохранял благожелательность. Во всем облике владыки, образе действий и обращении с окружающими чувствовалось, что главное для него — любовь к Богу и ближним. Особенно он любил детей, очевидно находя в них нечто сродное себе, и дети отвечали ему тем же.

Весной 1922 года при поддержке властей возникло обновленческое движение. Патриарх Тихон, заключенный под домашний арест, передал церковное управление митрополиту Агафангелу. Однако владыку в Москву не пустили, и 18 июня он обратился к архипастырям и всем чадам Русской Церкви с посланием, в котором призывал архиереев до восстановления высшей церковной власти управлять своими епархиями самостоятельно.

В мае был арестован епископ Вятский Павел (Борисовский) ⁴— его обвинили в том, что изъятые из храмов ценности не соответствуют указанным в официальных описях. Управление Вятской епархией временно взял на себя владыка Виктор. К нему и направил письмо председатель обновленческого «высшего церковного управления» Антонин (Грановский). «Позволяю себе осведомить Вас,— писал он,— о главном руководящем принципе нового церковного строительства: ликвидация не только явных, но и потайных контрреволюционных тенденций, мир и содружество с советскою властию, прекращение всяких оппозиций ей и ликвидация патриарха Тихона, как ответственного вдохновителя непрекращавшихся внутрицерковных оппозиционных ворчаний. Собор, на который возлагается эта ликвидация, предполагается созвать в половине августа. Делегаты Собора должны явиться на Собор с ясным и отчетливым сознанием этой церковно-политической задачи».

В ответ на действия раскольников святитель составил послание к вятской пастве: «Некогда Господь Своими пречистыми устами сказал: «Истинно, истинно говорю вам: кто не дверью входит во двор овчий, но перелазит инуде, тот вор и разбойник; а входящий дверью есть пастырь овцам» (Ин. 10, 1—2). А божественный апостол Павел, обращаясь к пастырям Церкви Христовой, говорит: знаю, что по отшествии моем войдут к вам лютые волки, не щадящие стада; и из вас самих (пастырей) восстанут люди и станут говорить, превращая истину, чтобы увлечь за собою учеников. Итак, стойте на страже своей (Деян. 20, 29—31).

Други мои возлюбленные, это слово Господа и Его апостолов ныне, к великой скорби нашей, исполнилось в нашей Русской Православной Церкви. Дерзко отвергнув страх Божий, кажущиеся иерархами и иереями Церкви Христовой, составив из себя группу лиц, вопреки благословения Святейшего Патриарха и отца нашего Тихона, в настоящее время усиливаются самозванно, самочинно, воровски захватить управление Русской Церкви в свои руки, нагло объявляя себя каким-то временным комитетом по управлению делами Церкви Православной...

И все они, именующие себя «живою церковию», как сами впадают в самообольщение, так и других вводят в обман и заблуждение — людей плотских, не выносящих духовного подвига жизни, сбросивших с себя или желающих сбросить узы божественного послушания всему церковному законоположению, преданному нам святыми богоносными отцами Церкви через Вселенские и Поместные Соборы.

Други мои, умоляю вас, убоимся, как бы и нам нечаянно не сделаться, подобно сим возмутителям, отщепенцами от Церкви Божией, в которой, как говорит апостол, всё ко благочестию и спасению нашему и вне послушания которой вечная погибель человеку. Да не случится этого с нами никогда. Хотя мы и повинны бываем перед Церковью во многих грехах, однако все-таки составляем одно тело с нею и вскормлены божественными ее догматами, и правила ее и постановления будем всемерно стараться соблюдать, а не отметать, к чему стремится это новое соборище недостойных людей...

А посему умоляю вас, возлюбленные во Христе братья и сестры, а наипаче вас, пастыри и соработники на ниве Господней, отнюдь не следовать сему самозванному раскольническому соборищу, именующему себя «церковью живой», а в действительности «трупу смердящему», и не иметь какого-либо духовного общения со всеми безблагодатными лжеепископами и лжепресвитерами, от сих самозванцев поставленными. «Не признаю епископом и не причисляю к иереям Христовым того, кто оскверненными руками к разорению веры возведен в начальники»,— говорит святой Василий Великий. Таковы и ныне те, которые не по неведению, но по властолюбию вторгаются на епископские кафедры, добровольно отвергая истину Единой Вселенской Церкви и взамен того своим самочинством создавая раскол в недрах Русской Православной Церкви к соблазну и погибели верующих. Будем являть себя мужественными исповедниками Единой Вселенской Соборной Апостольской Церкви, твердо держась всех ее священных правил и божественных догматов. И особенно мы, пастыри, да не преткнемся и не будем соблазном в погибель врученной нам от Бога пастве нашей, помня слова Господни: «Аще убо свет, иже в тебе, тьма есть, то тьма кольми» (Мф. 6, 23), и еще: «аще же соль обуяет» (Мф. 5, 13), то чем осолятся миряне.

Молю вас, братия, блюдитесь от тех, кто производит распри и раздоры вопреки учению, коему научились вы, и уклоняйтесь от них, такие люди служат не Господу Иисусу Христу, а своему чреву и ласкательством и красноречием прельщают сердца простодушных. Ваше же послушание всем известно, и радуюсь о вас, но желаю, чтобы вы мудры были во всем во благо и просты (чисты) для всякого зла. Бог же мира сокрушит сатану под ноги ваши вскоре. Благодать Господа нашего Иисуса Христа с вами. Аминь (Рим. 16, 17—20)».

Обновленцы пытались захватить церковную власть в епархии или хотя бы добиться нейтрального отношения правящих архиереев. Освобожденный после недолгого заключения владыка Павел получил телеграмму от центрального организационного комитета «живой церкви»: «Организуйте немедленно местные группы Живой церкви на основе признания справедливости социальной революции и международного объединения трудящихся. Лозунги: белый епископат, пресвитерское управление и единая церковная касса. Первый организационный всероссийский съезд группы Живая церковь переносится на третье августа. Выбирать на съезд по три представителя от прогрессивного духовенства каждой епархии».

Обновленческий съезд действительно состоялся в августе. После его закрытия в Вятку прибыл уполномоченный «высшего церковного управления» — священник Вятской епархии. Он намеревался созвать общегородское собрание духовенства и проинформировать его о решениях съезда. Однако епископ Павел собрания не разрешил и потребовал от уполномоченного вернуться на место служения.

Обращался уполномоченный и к преосвященному Виктору, но тот его даже не принял. После ухода обновленца он составил еще одно послание к пастве. Оно было подписано епископом Павлом и разослано по храмам епархии. «В последнее время в Москве,— говорилось в нем,— открыла свои действия группа архиереев, пастырей и мирян под названием «живая церковь» и образовала из себя так называемое «высшее церковное управление». Объявляем вам во всеуслышание, что эта группа самозванно, без всяких на то канонических полномочий захватила в свои руки управление делами Православной Российской Церкви; все ее распоряжения по делам Церкви не имеют никакой канонической силы и подлежат аннулированию, которое, надеемся, и совершит в свое время канонически правильно составленный Поместный Собор. Призываем вас не входить ни в какие сношения с группою так называемой «живою церковью» и ее управлением и распоряжения ее отнюдь не принимать. Исповедуем, что в Православной кафолической Церкви Божией группового управления быть не может, а существует от времен апостольских только единое соборное управление, на основе вселенского сознания, неизменно сохраняемого в истинах святой православной веры и апостольском предании.

	С иподиаконом Александром Ельчугиным

«Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они» (1 Ин. 4, 1).

Вместе с сим умоляем вас повиноваться человеческому начальству, гражданской власти Господа ради, не за страх, а за совесть и молиться о преуспеянии добрых гражданских начинаний во благо родины нашей. Бога бойтеся, власти чтите, всех почитайте, братство любите. Всемерно заповедуем всем быть вполне корректными и лояльными в отношении к существующей власти, отнюдь не допускать так называемых контрреволюционных выступлений и всеми зависящими мерами содействовать существующей гражданской власти в заботах и предприятиях ее, направленных к мирному и спокойному течению общественной жизни. Устроением Божиим Церковь отделена от государства, и да будет она только тем, что она есть по своей внутренней природе, то есть мистическим благодатным телом Христовым, вечным священным кораблем, приводящим верных чад своих к тихой пристани — животу вечному.

Призываем всех вас устроять жизнь свою на великих заветах евангельской любви, взаимного снисхождения и всепрощения, на незыблемом основании веры апостольской, с соблюдением добрых церковных преданий,— да о всем славится Бог Господем нашим Иисусом Христом. Аминь».

	Вятская тюрьма. 1922 г.

На следующий день обоих епископов арестовали и отправили в Москву, в Бутырскую тюрьму. Узнав, каким поездом их повезут, верующие устремились на вокзал с продуктами и вещами. Был вызван отряд милиции, но, несмотря на охрану, люди прорывались к вагону. Многие плакали. Епископ Виктор из окна благословлял паству.

В Москве на вопрос следователя, как он относится к обновленцам, он ответил: «Признать ВЦУ я не могу по каноническим основаниям...» В феврале 1923 года арестованных приговорили к трем годам ссылки. Владыка Виктор отбывал срок в Нарымском крае Томской области, в маленькой деревеньке, расположенной среди болот. К нему приехала духовная дочь монахиня Мария, которая и впоследствии не раз сопровождала епископа в его скитаниях.

«Мы живем милостию Божией и любовию всех вас — хорошо,— писал он духовным детям.— Лето провел все на реке за рыбной ловлей, а теперь помогаем больным, которых немного, так как и село-то наше маленькое — всего 14 дворов... Жалко, что разлучен с вами уже давно, но на все воля Божия с человеком; надеюсь на милость Божию, что все мы увидимся: только не знаю, надолго ли. Дуня хотела раньше повидаться — но не могла, уж очень далеко мы живем и трудно до нас доехать. Летом надо ехать на лодке, а зимой на лошадях 400 верст. Но есть люди, которых угнали еще дальше: один священник ехал 32 дня на лодке до Колпашева, нашего главного села. Туда и почта уж не ходит, а у нас еще хорошо; слава Богу». «Место наше глухое, народ живет бедно, а почтовое сообщение весьма трудно. Почта за 60 верст, и один не пойдешь — медведи в тайге, да и не пройдешь пешком, а надо на лодке. Вот и ждешь случая, с кем послать письма. Летом все время ловил рыбу то на реке Кети, то на озерах, а теперь рыба перестала ловиться, сижу дома... Молимся мы дома, а в церковь не ходим, так как священник перешел на сторону еретиков антицерковников (живоцерковников), а молитвенное общение с еретиками — погибель души. Народ ничего не знает и не слышит, духовенство от него все скрывает. Крестьяне сердечно относятся к нам и помогают: приносят молочка, картошки, а мы с ними делимся лекарствами. Ребятишки малые ходят почти голыми — нечего надеть, и все болеют от холода. Льна и конопли сеют мало, а покупать материю очень дорого. Мужчины с осени уезжают на промыслы далеко, верст за двести, в глушь, в тайгу за белкой или рыбу ловить неводами — вот этим и живут, а своего хлеба совсем мало. Кругом непроходимые болота». «Вы спрашиваете о здоровье моем — ничего, слава Богу, здоров, а немного болел ревматизмом: мы отопляемся только железной печкой, которая горит день и ночь, и температура не равномерна — то очень жарко, а то прохладно. Вот и заболел немного. Маша теперь стегает одеяла, и этим мы зарабатываем себе на хлеб, рыбу, дрова».

Владыка живо интересовался жизнью своих чад, благодарил их за письма, наставлял. «Вы напишите мне: как живете, здорова ли мама, кто где у вас служит? Куда больше ходите в церковь? Я думаю, что посещаете службу владыки Авраамия ⁵. Так и делайте, держитесь за него крепче и во всем его слушайтесь и советуйтесь с ним, если какая нужда будет. С еретиками-отступниками от Вселенской Церкви — не молитесь». «Спасибо вам за память. Всегда молитвенно вспоминаю всех вас с мамой вместе. Не могу вас забыть за вашу ревность и усердие к храму Божию, к молитве. Благодать Божия да укрепляет ваш дух ревности о своем вечном спасении в Боге и на будущее время». «Пишите, как живете, какие скорби и какие у вас радости: ибо ваши скорби и радости — мои скорби и радости. Пишите, ничего не опасаясь, только не надо никогда подписывать фамилию, а только одно имя. Я ведь и так всех вас знаю и руки ваши знаю».

О себе писал: «...все опасаюсь, как бы опять куда на «курорт» не попасть. Враги Православной Церкви — обновленцы — ведь не дремлют, а, наверное, опять какие-либо козни против нас строят. Бог им судья. Не ведят, что творят. Они ведь, пожалуй, думают, что, предавая нас на страдания, «служат Богу», как об этом предсказывал Сам Господь во Святом Евангелии...»

Срок ссылки закончился в феврале 1926 года. Весною оба владыки возвратились в Вятку. Епископ Павел был возведен в сан архиепископа. За время их отсутствия епархия пришла в плачевное состояние. Один из викариев, епископ Яранский Сергий (Карнеев), перешел к живоцерковникам и увлек за собой множество священнослужителей. Некоторые сделали это под страхом репрессий и старались скрыть от паствы свое обновленчество.

Архиереи-исповедники принялись за восстановление разрушенного епархиального управления. Почти в каждой проповеди они разъясняли пагубность обновленчества, обратились к верующим с посланием, призывавшим отойти от раскольничьих группировок и объединиться вокруг Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Петра ⁶— единственного законного главы Русской Церкви. В епархии начался массовый возврат приходов в Православие. Обеспокоенные обновленцы потребовали от архиереев прекратить свою деятельность, угрожая, что в противном случае она будут расценена как контрреволюционная. Исповедники отказались и вскоре были арестованы.

Владыку Павла обвинили в том, что он говорил о гонениях на православную веру, называл советскую действительность веком фальсификаторов и богоборцев, призывал народ «лучше пострадать за веру, чем поклоняться сатане». Святителю Виктору ставили в вину «контрреволюционные» проповеди и содействие правящему архиерею.

Зная любвь вятичей к своим владыкам и опасаясь, как бы верующие не попытались их освободить, арестованных под конвоем отправили в Москву, во внутреннюю тюрьму ОГПУ. В августе им объявили о лишении права проживания в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе, Ростове-на-Дону, Вятке и соответствующих губерниях, с прикреплением к определенному месту жительства сроком на три года.

Архиепископ Павел выбрал для жительства город Александров Владимирской губернии, где он когда-то был викарием, а владыка Виктор — город Глазов Ижевской губернии, поближе к своей вятской пастве. Заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) назначил его епископом Ижевским и Воткинским, временно управляющим Вятской епархией.

В 1927 году вышла декларация митрополита Сергия о лояльности к советской власти, вызвавшая разномыслие среди иерархов и смятение в церковном народе. Преосвященный Виктор увидел в ней призыв к тесному сотрудничеству с правительством — то, что некогда предлагали обновленцы. Будучи человеком прямым, он не счел возможным промолчать, как это сделали многие архиереи, и отослал декларацию обратно митрополиту Сергию.

Вскоре владыке передали распоряжение о назначении его епископом Шадринским, временно управляющим Екатеринбургской епархией. Однако он не мог без разрешения властей покинуть Глазов и после некоторых колебаний отказался от нового назначения.

Оставаясь в каноническом подчинении Местоблюстителю Патриаршего Престола митрополиту Петру, святитель продолжал управлять Вятской епархией. В письме к епископу Авраамию (Дернову) он писал: «...мы не отщепенцы от Церкви Божией и не раскольники, отколовшиеся от нее: да не случится этого никогда с нами. Мы не отвергаем ни митрополита Петра, ни митрополита Кирилла ⁷, ни Святейших Патриархов, я не говорю уже о том, что мы с благоговением сохраняем все вероучения и церковное устроение, преданное нам от отцов, и вообще не безумствуем и не хулим Божией Церкви».

В феврале 1928 года епископ Виктор составил «Послание к пастырям», в котором подверг критике декларацию митрополита Сергия. В частности, он писал: «Иное дело — лояльность отдельных верующих по отношению к гражданской власти, и иное — внутренняя зависимость самой Церкви от гражданской власти. При первом положении Церковь сохраняет свою духовную свободу во Христе, а верующие делаются исповедниками при гонении на веру; при втором положении она (Церковь) — лишь послушное орудие для осуществления политических идей гражданской власти, исповедники же веры здесь являются уже государственными преступниками...

Ведь так рассуждая, мы должны будем считать врагом Божиим, например, святителя Филиппа, обличавшего некогда Иоанна Грозного и за это от него удушенного, более того, мы должны причислить к врагам Божиим самого великого Предтечу, обличавшего Ирода и за то усеченного мечом».

Вскоре его арестовали. В прессе началась клеветническая кампания. «В Вятке ГПУ открыло организацию церковников и «монархистов», возглавлявшуюся Вятским епископом Виктором. Организация имела в деревне свои ячейки из женщин, именуемые «сестричествами»,— писали газеты.

На допросе святителю предъявили текст «Послания к пастырям».

— Знаком ли вам этот документ?

— Этот документ составлен мною с месяц приблизительно тому назад, вернее, с месяц до моего ареста. Предъявленный документ является копией моего документа.

— В вашем документе встречается несколько раз термин «исповедничество», и в конце этого документа вы призываете группу верующих, называемую Православною Церковью, к тому же исповедничеству. Разъясните, что вы под этим термином понимаете и что он должен означать?

— Документ обращен не ко всем верующим, а только к пастырям, как написано в начале моего документа, в обращении. Понятие «исповедничество» имеет общее для нас, верующих, значение и означает твердость в вере и мужество в своих убеждениях, несмотря на соблазны, материальные лишения, стеснения и гонения.

— У вас в документе приведены, очевидно, как примеры, достойные подражания, моменты из жизни христианских деятелей — Филиппа, митрополита Московского, и Иоанна так называемого Крестителя; скажите, они подходят под понятия исповедников?

— Поскольку они были обличителями неправды, они являются исповедниками.

— Значит, такого рода деятельность также подходит под понятие исповедничества?

— Да, поскольку она связана с верой.

— Как видно из документа, исповедничество указанных выше лиц заключалось в их деятельности против представителей иноверной государственной власти, за что они и были подвергнуты репрессиям?

— Власть и тогда была одинаковой с ними веры. Они выступали против Ивана Грозного и Ирода как против неправильно поступающих, грешных людей, а не как против гражданской власти.

— Протестуя против лишения священнослужителей права что-либо сказать в защиту истины Божией, против гражданской власти, вы являетесь защитником этого права?

— Да, поскольку гражданская власть будет касаться веры, то есть употреблять насилие над верующими в целях достижения собственных целей.

— Следовательно, как видно из всего текста данного места вашего документа, исповедничество понималось как выступление против советской власти, употреблявшей насилие над верующими?

— Исповедничество как выступление против гражданской власти возможно только в том случае, если последняя, то есть гражданская власть, употребит первая насилие над верой, причем само страдание за такое выступление и будет исповедничеством. Оно носит пассивный характер. Эту мысль я и хотел выразить в данном месте.

— Я хочу спросить вас еще раз: значит, исповедничество рекомендуется только в случаях насилия власти над верующими в делах веры или при гонениях?

— Да, только при насилиях и гонениях; оно может быть и независимо от гражданской власти.

— Какая причина выпуска вами данного документа, трактующего о праве деятельности Церкви в защиту истины Божией против гражданской власти и с призывом к исповедничеству?

— Формальным поводом послужило выступление с посланием митрополита Сергия, по моему мнению, в угоду земным интересам. Я не хочу сказать, чтобы в данный момент оно было необходимо; некоторое утеснение (отсутствие правящих органов и так далее) со стороны гражданской власти было, и я считаю, что путь исповедничества был бы более правильным.

В мае следствие было закончено, и владыке предъявили обвинение: «...епископ Виктор Островидов занимался систематическим распространением антисоветских документов, им составляемых и отпечатываемых на пишущей машинке. Наиболее антисоветским из них по содержанию являлся документ — послание к верующим с призывом не бояться и не подчиняться советской власти как власти диавола, а претерпеть от нее мученичество, подобно тому как терпели мученичество за веру в борьбе с государственной властью митрополит Филипп или Иван, так называемый креститель».

Владыку приговорили к трем годам заключения в концлагерь. В июле он прибыл на Соловки, где его определили в 4-е отделение Соловецкого лагеря особого назначения, расположенное на главном Соловецком острове. Там он работал бухгалтером канатной фабрики. Один из заключенных вспоминал: «Домик, в котором находилась бухгалтерия и в котором жил владыка Виктор, находился... в полуверсте от кремля, на опушке леса. Владыка имел пропуск для хождения по территории от своего домика до кремля, а потому мог свободно... приходить в кремль, где в роте санитарной части, в камере врачей, находились: владыка епископ Максим (Жижиленко) ⁸... вместе с врачами лагеря доктором К. А. Косинским, доктором Петровым и мною...

Владыка Виктор приходил к нам довольно часто вечерами, и мы подолгу беседовали по душам. Для «отвода глаз» начальства роты обычно мы инсценировали игру в домино за чашкой чая. В свою очередь мы все четверо, имевшие пропуска для хождения по всему острову, часто приходили... якобы «по делам» в домик на опушке леса к владыке Виктору. В глубине леса, на расстоянии одной версты, была полянка, окруженная березами. Эту полянку мы называли «кафедральным собором» нашей соловецкой катакомбной Церкви, в честь Пресвятой Троицы. Куполом этого собора было небо, а стенами — березовый лес. Здесь изредка происходили наши тайные богослужения. Чаще такие богослужения происходили в другом месте, тоже в лесу, в «церкви» имени святого Николая Чудотворца. На богослужения, кроме нас пятерых, приходили еще и другие лица: священники о. Матфей, о. Митрофан, о. Александр, епископы Нектарий (Трезвинский) ⁹, Иларион (викарий Смоленский) ¹⁰...

Владыка Виктор был небольшого роста... всегда со всеми ласков и приветлив, с неизменной светлой радостной тонкой улыбкой и лучистыми светлыми глазами. «Каждого человека надо чем-нибудь утешить»,— говорил он и умел утешать всех и каждого. Для каждого встречного у него было какое-нибудь приветливое слово, а часто даже и какой-нибудь подарочек. Когда после полугодового перерыва открывалась навигация и в Соловки приходил первый пароход, тогда обычно владыка Виктор получал сразу много вещевых и продовольственных посылок с материка. Все эти посылки через несколько дней владыка раздавал, не оставляя себе почти ничего...

Беседы между владыками Максимом и Виктором, свидетелями которых часто бывали мы, врачи санитарной части, жившие в одной камере с владыкой Максимом, представляли исключительный интерес и давали глубокое духовное назидание... Владыка Максим был пессимист и готовился к тяжелым испытаниям последних времен, не веря в возможность возрождения России. А владыка Виктор был оптимист и верил в возможность короткого, но светлого периода, как последнего подарка с неба для измученного русского народа».

«Проводить меня пришел из кремля вятский епископ Виктор,— писал другой заключенный.— Мы прохаживались с ним невдалеке от причала. Дорога тянулась вдоль моря. Было тихо, пустынно. За пеленою ровных, тонких облаков угадывалось яркое северное солнце. Преосвященный рассказывал, как некогда ездил сюда с родителями на богомолье из своей лесной деревеньки. В недлинном подряснике, стянутом широким монашеским поясом, и подобранными под теплую скуфью волосами, о. Виктор походил на великорусских крестьян со старинных иллюстраций. Простонародное, с крупными чертами лицо, кудловатая борода, окающий говор — пожалуй, и не догадаешься о его высоком сане. От народа же была и речь преосвященного — прямая, далекая свойственной духовенству мягкости выражений. Умнейший этот человек даже чуть подчеркивал свою слитность с крестьянством.

— Ты, сынок, вот тут с год потолкался, повидал все, в храме бок о бок с нами стоял. И должен все это сердцем запомнить. Понять, почему сюда власти попов да монахов согнали. Отчего это мир на них ополчился? Да, нелюба ему правда Господня стала, вот дело в чем! Светлый лик Христовой Церкви — помеха, с нею темные да злые дела неспособно делать. Вот ты, сынок, об этом свете, об этой правде, что затаптывают, почаще вспоминай, чтобы самому от нее не отстать. Поглядывай в нашу сторону, в полунощный край небушка, не забывай, что тут хоть туго да жутко, а духу легко... Ведь верно?

Преосвященный старался укрепить во мне мужество перед новыми возможными испытаниями...»

В Соловецком лагере владыка пробыл все 3 года. Считая себя невиновным перед гражданской властью, в 1929 году он написал прошение о досрочном освобождении. Ему отказали. В 1931 году закончился срок заключения, но освобождения не последовало — святителя приговорили к ссылке еще на 3 года в Северный край. Отправили его в деревню Караванную рядом с районным селом Усть-Цильма, расположенным на высоком берегу Печоры. Река в этом месте была широкой, с быстрым течением. Вдоль противоположного, низкого берега тянулась бесконечная тайга.

	Послушница Александра у могилы святителя

Здесь владыке помогали монахиня Ангелина и послушница Александра, после закрытия своего монастыря в Пермской епархии отправленные в Усть-Цильму. Вообще в то время в селе было много ссыльных, в том числе из духовенства. Незадолго до приезда преосвященного Виктора власти закрыли местную церковь, и ссыльные вместе с сельчанами пытались добиться ее открытия. Уже найден был священник, отбывший свой срок и согласившийся остаться здесь, чтобы служить в храме. Но пока служб не было, ключи от церкви находились у верующих, и они пускали туда священнослужителей и мирян — для спевок.

Однако вскоре в Усть-Цильме начались аресты. Кроме помощи друг другу и крестьянам (в писании различных прошений), за ссыльными никакой вины не было. Их обвинили в создании антисоветской организации. В ходе следствия выяснилось, что многие получали помощь из Архангельска. Были арестованы помогавший ссыльным епископ Архангельский Аполлос (Ржаницын) ¹¹ и несколько женщин, которые привозили в Усть-Цильму продукты и вещи.

В конце 1932 года арестовали и владыку Виктора. Начались изнурительные допросы. От епископа требовали, чтобы он подписался под заранее составленным протоколом, оговорил других. Восемь суток ему не давали спать, не разрешали присесть. Сменявшие друг друга следователи повторяли одно и то же — подпиши! Однажды владыка, помолившись, перекрестил своего мучителя, и тот вдруг начал бесноваться — стал трястись и нелепо подпрыгивать. По молитвам владыки припадок прекратился, и следователь продолжил истязания, однако сломить святого так и не удалось.

	Монахиня Ангелина

Вскоре владыку перевели в тюрьму в Усть-Сысольск (ныне Сыктывкар). На допросе он показал: «Родился я в городе Саратове в семье псаломщика, образование получил в духовном училище, которое окончил в 1893 году, и сразу же поступил учиться в семинарию, которую окончил в 1899 году; по окончании семинарии поступил в Казанскую академию, которую окончил в 1903 году. И сразу же принял монашество. С этого времени жил по разным монастырям. Причем два года я пробыл в городе Хвалынске, куда был командирован специально для укрепления вновь основывающегося монастыря. После этого я уехал в Палестину и прожил в Иерусалиме вплоть до 1908 года. Возвратясь обратно из Иерусалима, я в России был во многих монастырях настоятелем и на других должностях. В 1919 году был посвящен в сан епископа и направлен в город Вятку, где и служил вплоть до 1923 года. В 1923 году был осужден органами ОГПУ. После чего систематически отбывал ссылку, как-то: с 1923 по 1926 год отбывал ссылку в Нарымском крае, после чего получил минус шесть, и в 1928 году был вновь осужден в концлагерь сроком на три года; отбыв концлагерь, получил ссылку в область Коми Усть-Цильмского района, где и находился по день настоящего ареста, то есть 13 декабря 32-го года. Причину настоящего ареста ничем объяснить не могу, так как преступления за собой не чувствую». Больше его не допрашивали.

	Образ Христа Спасителя из Стефано-Ульянского монастыря

В тюрьме владыка сам убирал камеру, участвовал в хозяйственных работах. Однажды, вынося мусор, он заметил среди отбросов блестящую дощечку и попросил у конвоира разрешение взять ее. Это оказалась икона Христа Спасителя, копия чудотворного образа из Троицкого Стефано-Ульянского монастыря Усть-Сысольского уезда. В киоте этой иконы владыка впоследствии хранил антиминс, освященный священномучеником Амвросием (Гудко), епископом Сарапульским, викарием Вятской епархии ¹².

Через полгода «следствие» было окончено. Святителю опять дали 3 года ссылки в Северный край. По этапу его отправили в знакомый Усть-Цильмский район, в еще более отдаленное село Нерицу, стоящее на берегу притока Печоры. Сюда к нему приехала послушница Александра (монахиня Ангелина осталась в Усть-Цильме).

Поселили его в доме председателя сельсовета, первого организатора колхоза в этих краях. Работа епископа заключалась в пилке и колке дров. Хозяева полюбили доброго, благожелательного и всегда радостного владыку, и председатель часто приходил в его комнату поговорить о вере.

С началом коллективизации из Нерицы были вывезены почти все запасы продовольствия. Разразился голод и болезни, и зимой 1933/34 годов умерло много народу. При смерти была и дочь хозяев, девочка двенадцати лет. Владыка время от времени получал посылки от своих духовных детей и почти целиком раздавал их сельчанам. Хозяйской дочке он каждый день приносил по нескольку кусочков сахара и горячо молился об ее исцелении. По молитвам святителя девочка стала поправляться.

В Нерице, как и на родине владыки в Саратовской губернии, жило много старообрядцев, прадеды которых переехали сюда из Центральной России. Видя праведную и подвижническую жизнь епископа Виктора, они невольно проникались к нему глубоким уважением.

Храм в селе был давно закрыт, и владыка уходил молиться в лес — бесконечный, бескрайний сосновый бор, местами перемежавшийся глубокими болотами. У духовных чад сохранились его стихи того времени:

Наконец я нашел свой желанный покой
В непроходной глуши среди чащи лесной.
Веселится душа, нет мирской суеты,
Не пойдешь ли со мной, друг мой милый, и ты...

Нас молитвой святой вознесет до небес,
И архангельский хор к нам слетит в тихий лес.
В непроходной глуши мы воздвигнем собор,
Огласится мольбой зеленеющий бор...

Помоги обрести мне желанный покой
В непроходной глуши среди чащи лесной...

	Панихида у гроба с мощами епископа Виктора. 1 июля 1997 г.

Вскоре владыка написал монахине Ангелине, приглашая ее приехать. Близятся тяжелые, скорбные дни, писал он, которые будет легче перенести, если молиться вместе. 30 апреля она была в Нерице. В этот день у епископа поднялась высокая температура, и врач нашел менингит. 2 мая 1934 года святитель Виктор скончался.

Сестры хотели похоронить его в Усть-Цильме — Нерица казалась им слишком глухим и отдаленным селом, и они боялись, как бы могила не затерялась. С большим трудом выпросили лошадь — якобы для того, чтобы отвезти владыку в больницу (смерть епископа Виктора они скрыли). Но, выйдя из села, лошадь остановилась и ни за что не хотела сдвинуться с места. Пришлось хоронить епископа на маленьком сельском кладбище. Сестры долго горевали, что не смогли перевезти его останки, но это оказалось промыслительно: позже кладбище в Усть-Цильме уничтожили, а в Нерице могила святителя Виктора сохранилась до наших дней.

После кончины владыки монахиня Ангелина с послушницей Александрой просили хозяина наловить рыбы для поминальной трапезы. Однако был разлив реки, и тот отказался. Тогда святитель явился ему во сне и велел выполнить просьбу сестер. Хозяин пытался объяснить, что этого никак нельзя сделать, но услышал в ответ: «Ты потрудись, а Господь пошлет». И правда, улов оказался так велик, что он сказал жене: «Не простой человек у нас жил».

1 июля 1997 года были обретены мощи святителя и исповедника Виктора. Их перенесли в Вятку, в женский Свято-Троицкий монастырь. А Юбилейный Архиерейский Собор 2000 года прославил владыку в лике Новомучеников и исповедников Российских. Память его совершается в день кончины, 2 мая по новому стилю.

¹ Источник: Игумен Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 4. Тверь. ООО «Издательский дом «Булат». 2000. С. 116—153.

² Священномученик Гермоген, епископ Тобольский. Память 16/29 июня.

³ Священномученик Владимир, митрополит Киевский. Память 25 января/7 февраля. См. о нем «Календарь» № 2 за 2004 год.

⁴ Впоследствии митрополит Ярославский и Ростовский. Расстрелян 6 октября 1938 года в Ярославле.

⁵ Епископ Уржумский Авраамий (Дернов), викарий Вятской епархии ( 1939).

⁶ Священномученик Петр (Полянский), митрополит Крутицкий. Память 27 сентября/10 октября. См. о нем «Календарь» № 10 за 2003 год.

⁷ Священномученик Кирилл (Смирнов), митрополит Казанский. Память 7/20 ноября.

⁸ Епископ Серпуховской. Расстрелян 18 февраля 1931 года в Москве.

⁹ Епископ Яранский, викарий Вятской епархии.

¹⁰ Епископ Поречский Иларион (Бельский), в 1926—1927 годах временно управляющий Смоленской епархией ( 1935).

¹¹ Впоследствии епископ Моршанский. Расстрелян 21 сентября 1937 года в Моршанске.

¹² Память 27 июля/10 августа.