В издательстве Елизаветинского сестричества вышла в свет "Евангельская история для детей и взрослых", сразу же ставшая раритетом. Причина этого не столько в малом тираже, сколько в неоспоримых художественных достоинствах книги, в работе над которой встретились наши прихожане — Майя Кучерская, пересказавшая евангельский текст, Ирина Затуловская — автор работ на евангельские сюжеты, и Борис Трофимов, оформивший издание.

М. Кучерская и Б. Трофимов знакомы читателям еще по первому изданию «Евангельской истории» и любимы ими, а вот об И. Затуловской хотелось бы сказать особо, для чего предоставляем слово ее «соавторам».

В одном из дивеевских храмов входная лестница продольно разделена на части, так что каждый идет по своей. Так и в жизни — у каждого свой путь и познание Бога.

Всякий раз, слыша или читая Евангелие, мы каждый по-своему представляем картины земной жизни Христа. Улицы, толпы народа, просторы Геннисаретского озера, горы, поросшие виноградниками и оливами, лодки рыбаков, ветер или дерево, на которое залез Закхей. И в этом многообразии образов — величие и красота Бога.

Впечатления художника всегда особенно ярки. Произведения Ирины Затуловской, вошедшие в эту книгу, выполнены в разных техниках — или маслом на холсте и на доске; или, как древние фрески,— на камне; или это обожженная глина — керамика; или шитье по ткани. В шитье применена аппликация, используются кусочки тканей, окладов икон, украшений, что отсылает нас к христианской традиционной культуре и придает работам подлинность и теплоту.

У Затуловской свой мир — в нем нет иллюзорности, слащавости, литературности, а есть знак события, его символ. Например, иллюстрация к главе «Преображение»: гора, и на ней дары в виде яблок, и свет с неба и от земли, а все вместе — праздник, невероятный масштаб события. Или другая иллюстрация, к главе «Сретение»: здесь нет ни Марии с Младенцем, ни праведного старца Симеона. Здесь — знак встречи Бога и человека, этого праздника встречи, происходящей у храма.

Ирина живопись, можно сказать, отчасти и загадка. Для каждой картины нужно найти свой ключ, который можно выразить ключевым, главным словом — и тогда все встает на свои места и замысел автора делается понятен. Вот царь Ирод — маленький, неуверенный в себе человек, и знак его злодейства — кровавый плащ. Марфа и Мария — это обыденное и возвышенное (морковь и роза). Исцеление слепого — ручьи слез (слезы покаяния).

Евангелие для нас — тот текст, над которыми мы рассуждаем. И время от времени нам открывается новый смысл знакомых слов. Так и при размышлении над изобразительным образом нам открывается красота и смысл евангельских событий.

Эта книга предназначена для детей и взрослых, в ней есть место и для тех, и других, а также для того, чтобы вместе еще раз пережить евангельскую историю и приблизиться к тайне любви Бога к нам.

"Евангельская история для детей и взрослых" была напечатана и вышла к Пасхе. В ней есть Пасхальная радость.

Христос воскресе!

Борис Трофимов

Перефразируя известное высказывание Павла Флоренского: «Есть «Троица» Рублева, следовательно, есть Бог», можно сказать: есть работы Ирины Затуловской, значит, жизнь не бессмысленна, значит, все, что происходит, не напрасно. Все ее картины, все эти изображения, проступающие сквозь истертую плоть деревянных обломков, сквозь дырки от гвоздей, сквозь листы кровельного железа, гипс, ткань, холст, мрамор, камешки и прочие железяки, сквозь все то, на чем она так любит рисовать, вышивать, царапать — именно об этом, о проступающем, пробивающемся сквозь плоть повседневности Смысле.

Шок, который испытываешь от соприкосновения с Затуловской, не только эстетического, но и онтологического свойства. Ее работы — подобны псалтыри, слагатель которой сказал: «Пою Богу моему, дондеже есмь».

Тут можно перебить себя и вспомнить, что Затуловская и в самом деле рисовала изразцы-иллюстрации к 103-му псалму, но можно и не вспоминать, потому что дело не в тематических совпадениях, а в сути ее творчества, по сути своей церковном. И опять-таки не потому, что Затуловская обращается к иконописной традиции, так же пишет на дереве, так же соединяет изображение с текстом. Но потому, что она неустанно воспевает творение и тварь — Божию, только что сотворенную, еще хранящую тепло недавно державших ее рук. Дыхание Духа различимо во всем, что она изображает — рыбах и птицах, овцах и ягнятах, цветах, траве, деревьях, розе, морковке, фигурах, лицах. Именно поэтому ей не до мелочей, не до прописыванья тонких деталей, эти детали просто еще не успели проступить, эти звери и люди еще не успели состариться, и морщины не видны. Ничто еще не мешает созерцанию первообраза. Мир, явленный в живописи Затуловской, первозданен, обнажен и потому так обжигающе свеж и так пронзительно беззащитен. Ему просто пока не от кого и не от чего защищаться, ибо зло еще не пришло в мир.

Непосредственность ее работ на язык искусствоведения переводится как примитивизм, наивность, детскость. И это справедливо — отчасти. Да, подобно ребенку, художница словно бы задыхается от удивления и торопится запечатлеть совсем простое. Да, именно так делают дети — рисуют на том, что под рукой. Железка — на железке, выброшенная полка — на полке, тарелка — на тарелке, скала — на скале. Да, точно ребенок, она не вырисовывает свои образы подолгу, а пишет их в два-три мазка, как будто очень быстро, просто и легко. Но ее «неслыханная простота» — лишь часть истины. Сошлемся на Мандельштама — «достигается потом и опытом безотчетного неба игра». Любая легкость в творчестве мнима, за ней — пот и каторжный труд, в частности труд по обретению своего подлинного голоса, потому что фальшивым голосом не прославить Творца.

Простота этой живописи обманчива — за ней встает глубокая образованность, не поверхностная начитанность, она напоена цитатами, отголосками, окликая самые разные культурные традиции — от народного искусства до авангарда, от библейских текстов до символистов.

И как хорошо, что вышла книга «Евангельские истории для детей и взрослых» с иллюстрациями Затуловской — книга, поражающая своей художественной цельностью, выстроенностью изобразительного ряда, лучащаяся внутренним сиянием и Пасхальной радостью.

Майя Кучерская