Священномученик Андроник (в миру Владимир Александрович Никольский) родился 1 августа 1870 года в селе Поводнево Мышкинского уезда Ярославской губернии. Отец его был священнослужителем.

Первоначальное образование будущий святитель получил в Угличском Духовном училище и Ярославской Духовной семинарии, где принял иноческий постриг - случай по тем временам нечастый. После семинарии он поступил в Московскую Духовную академию и уже на втором курсе по благословению праведного Иоанна Кронштадтского был пострижен в монашество с именем Андроник. Постриг совершался в день его рождения, 1 августа.

За сочинение "Древнецерковное учение о Евхаристии как Жертве в связи с вопросом об Искуплении" о. Андроник получил степень кандидата богословия. В 1895 году, сразу по окончании Академии, его рукоположили в иеромонаха и назначили помощником инспектора в Кутаисскую семинарию. Через год перевели преподавателем, а затем инспектором Александровской миссионерской семинарии в Осетию, в местечко Ардон. Это назначение доставило о. Андронику огромную радость: местные жители с большим уважением относились к семинарии, так что желающих учиться в ней было гораздо больше, чем она могла вместить. Но и здесь молодой иеромонах прослужил всего год: по ходатайству архимандрита Сергия (Страгородского) его включили в состав Японской миссии.

Путешествие в Японию заняло несколько месяцев. Миссионеры побывали в Греции, Италии и Северной Америке, посещали катакомбы, развалины древнего Колизея. "Здесь, на костях мучеников,- писал о. Андроник,- создалась и окрепла церковная жизнь; здесь, среди скорбей и страданий изгнанников, проявилась вся сила веры Христовой; здесь исповедники веры создали непреодолимую стену и победили гордый мир славной победой духа над плотию... Поучительно проходить по этим местам минувшей сильнейшей скорби для первых исповедников веры Христовой, ничего не имевших за собой, кроме этой самой веры... Чувствуется, что вот отсеки человек самоволие и угождение себе, заботу о себе помимо Бога, поверь и скажи себе раз навсегда: "Бог нам прибежище и сила", скажи так, чтобы навсегда хранить в сердце это слово,- и начнется иная жизнь: жизнь ясная, жизнь хождения по ясным путям Божьим".

В Японии о. Андроник с архимандритом Сергием и священником Петром Исикива ездил по северным приходам страны, знакомился с местным духовенством, учил язык. В то время он состоял в переписке с ректором Казанской Духовной академии епископом Антонием (Храповицким). Однако ухудшение здоровья, вызванное переменой климата, а также известие о смерти отца вынудили его вернуться в Россию. Свои впечатления о Стране восходящего солнца о. Андроник описал в статье "Миссионерский год в Японии", опубликованной в 1904-1905 годах в уфимских "Епархиальных ведомостях".

В начале 1899 года его назначили ректором Александровской семинарии с возведением в сан архимандрита, через год - ректором Уфимской семинарии, а в 1906 году он был хиротонисан в епископа Киотского и назначен помощником владыки Николая (Касаткина) [1]. Местопребыванием преосвященного Андроника стал японский город Осака, православная община которого находилась в самом плачевном состоянии: в храм ходило не более десяти человек, на клиросе читал и пел один псаломщик. Чтобы поближе познакомиться со своей паствой, владыка вечерами начал приходить в семьи христиан, расспрашивал, где и при каких обстоятельствах они приняли Православие, исправно ли посещают церковь и т. д. За чайным столом начиналась беседа о жизни, и владыка вразумлял, утешал, а иногда и обличал своих пасомых. Бывало, кто-то и плакал - и епископ вместе с ним. Постепенно разговор переходил на духовные темы. Святитель рассказывал о первых христианах, их ревности и благочестии, о молитве, церковных обычаях и правилах. Ежедневно он успевал побывать в трех-четырех домах и скоро узнал образ жизни и положение каждого верующего. Постепенно храм стал наполняться и уже не один псаломщик пел на клиросе, а большой смешанный хор.

В 1907 году по состоянию здоровья владыка был уволен на покой, а затем командирован в Холм для замещения преосвященного Евлогия (Георгиевского) во время сессий Государственной Думы. В следующем году его поставили епископом Тихвинским, викарием Новгородской епархии, и он сразу принялся объезжать храмы. За один только сентябрь владыка проехал по Крестецкому, Боровичскому и Валдайскому уездам, посетил 22 сельские церкви. Он знакомился с людьми, входил в нужды целых общин и каждого прихожанина в отдельности.

	1908 г.

С места ночлега трогались часов в шесть-семь утра, чтобы пораньше поспеть в ближайший приход. Дорога была плохая, и владыку не раз предупреждали, что можно не проехать, но это его не смущало. В каждом селе или деревне, где останавливались, епископ Андроник говорил проповедь и подолгу беседовал с людьми. Спать ему приходилось не больше шести часов, а весной, с наступлением ранних рассветов, и того меньше, но, несмотря на все трудности, он любил эти путешествия и вспоминал, как народ встречал его "со крестом и хоругвями в своем приходском храме, увлекая с собой и всех детей своих! Все набожно крестятся, многие плачут от благоговейной радости; многие и таясь, и открыто просят совета, молитв, готовы тут же исповедать всю свою душу, умоляют принять от них - кто полотенце, кто деньги, кто даже иконку или еще что-либо от святого места принесенное... И все это до глубины души трогает, настраивая ее на благоговейный и торжественный тон от сознания раскрывающегося перед тобою благодатного Царства Божия из глубины смиренного, простого, по видимости грубого, а на деле нежного и мягкого народа русского".

Однако многое из увиденного причиняло ему скорбь: "Отсутствие... отпечатка набожности грустно отражается и в жизни народной. Общая теперь жалоба на народное пьянство, на безобразное, даже со смертоубийствами и непременно с драками, провождение деревенских праздников, разгул особенно молодежи, деревенские посиделки, часто толкающие молодежь на беспутство, падение семейных нравов и почтительной покорности младших старшим, тем более родителям, франтовство, бесчестность, озорство и хулиганство, мстительность и жестокость, вероломство и лживость до лжесвидетельства под присягой, что говорит уже об утрате и самой веры, ибо верующий побоится нарушать присягу. Молодое поколение и даже дети растут без всяких положительных и строгих правил жизни: какое-то одичание духовное отпечатлевается и на их лицах. А что с ними будет впоследствии, когда и сама жестокая жизнь наложит на них свой немилосердный отпечаток, особенно если принять в соображение ту погоню за материальным или лучше сказать - животным довольством, которое сделалось характерным признаком и духом последнего времени, освободившись от духовных высоких начал жизни. Это все более чем безотрадные, зловещие признаки, при виде которых жутко становится за будущее нашей народной жизни".

В 1909 году владыку, как почетного председателя Новгородского отдела Союза Русского Народа, пригласили на Съезд русских людей, который проходил под председательством епископа Серафима (Чичагова) [2]. Служебные обязанности помешали ему прибыть, и он направил телеграмму: "Могу лишь ограничиться самыми святыми пожеланиями всему высокопатриотическому Съезду. Да пребудет над всем его делом Вседержавный Покров Царицы Небесной, так дивно спасавшей нашу Святую Русь во все прежние годины лихолетий и бед, на нее находивших. Да исполнит она мудрости и бодрости всех мужественных исповедников Российской Святыни - Православной Веры, собравшихся ныне в первопрестольной Москве, окормляемой ее небесными святителями, и поднесь от лет древних почивающими своими нетленными телами в храме Пречистой... Да просветится Русская страна".

	Успенский собор Большого Тихвинского монастыря

Жизнь самого владыки являла образец древнего благочестия. Это был подвижник, молитвенник и нестяжатель, ни во что вменявший материальное благополучие. Все свои средства он жертвовал на помощь беднякам, одевался просто, не носил шелковых ряс и, хотя имел многие ордена и награды, никогда их не надевал. Святитель ревностно исполнял иноческие правила и церковные обряды, строго постился: в постные дни ел одни овощи, в скоромные - обходился малым количеством пищи, а в последние дни Страстной седмицы - только просфорой и чаем. Накануне совершения литургии он почти не спал, всю ночь простаивая на молитве. Роста владыка был среднего, худощавый, темно-русый с чуть заметной проседью в бороде, с зоркими, внимательными глазами; походка у него была быстрая, голос - мягкий тенор.

В 1913 году епископа Андроника назначили в Омск, а через год перевели на Пермскую и Соликамскую кафедру. Приняв епархию, он со всем жаром занялся устроением церковной жизни. То доброе, что было заведено его предшественником епископом Палладием (Добронравовым) - пастырско-миссионерская школа, сельские церковно-приходские школы, где детей воспитывали в христианском духе и обучали ремеслам,- владыка поддержал и развил, но ввел и много нового.

Время его служения стало временем расцвета духовной жизни в Пермской епархии: устраивались лекции, беседы, собрания духовенства и мирян; в аудитории при Стефановской часовне начались занятия миссионерского и народно-певческого кружков; составилась хорошая библиотека, из которой желающим выдавались книги на дом; строились новые храмы: на средства военнослужащих Троицко-Сергиевского полка на батальонном дворе была построена церковь во имя преподобного Сергия, а в Белогорском монастыре закончено строительство великолепного соборного храма. При свечном заводе и на подворье Белогорского монастыря открылись книжные лавки. При кафедральном соборе было организовано общество хоругвеносцев, насчитывавшее несколько десятков человек, а в 1917 году - дружина по охране собора и архиерейского дома. Во всех церквах города служились акафисты, после которых проходили беседы. Пермь отличалась в то время прекрасными проповедниками, в подготовке которых епископ много потрудился.

	Панорама Соликамска. 1917 г.

Ежегодно он объезжал все 570 монастырей и храмов епархии, вникал в нужды каждого прихода и прихожанина. В поездки брал только протодиакона, ключаря и двух иподиаконов. Архиерейской каретой никогда не пользовался - архиерейские лошади были отданы собору, и соборное духовенство ездило на них по требам. В будни владыка в простой священнической ризе и малом омофоре служил в крестовой церкви (позже, будучи в Москве на Поместном Соборе 1917-1918 годов, он чаще всего служил один, без диакона, в маленькой церкви Спаса-на-Бору у раки святителя Стефана Пермского, а пели его спутники-пермяки - архимандрит Матфей [3], Андрей Гаврилович Куляшев и Николай Иванович Знамеровский [4]).

В епархии устраивались также сборы в пользу бедных, открывались новые приюты для больных, калек и бездомных. При одном из храмов было организовано "попечительство о бедных", имевшее столовую, где обеды отпускались по самой дешевой цене или бесплатно. При храме училища слепых и в женском монастыре были устроены детские приюты. Воскресенская церковь содержала богадельню, в которой жило около пятидесяти стариков и старух.

Преосвященный Андроник просил духовенство вести летописи, говоря, что без истории сел, приходов и без народных преданий нет Отечества. Большое значение придавал он развитию науки и образования в крае. Присутствовал на открытии первого на Урале Пермского университета и был избран членом его научного общества.

Он был автором книг "Миссионерский путь в Японию" и "Спутник псаломщика. Песнопения годичного круга с требоисправлениями". Последнюю Святейший Синод рекомендовал в качестве учебника по церковному пению для псаломщических школ, второклассных учительских и сельских школ.

Владыка издал также свои "Письма архиерея к иереям". Книга быстро разошлась, и он переиздал ее, дополнив новыми главами. "Для всякого внимательного к народной жизни наблюдателя,- говорилось в ней,- с несомненностию очевидна особенность народной русской культуры. Наша народная культура есть исключительно культура духа. Во всем укладе жизни, в обычаях, в душевных исканиях, в народном и даже литературном творчестве непременно есть искание нравственной ценности жизни, отношение к ней именно с этой стороны. Все прочее, чисто внешнее, имеет уже второстепенный и попутный смысл и значение, обусловливаемое нравственными основами, как это и должно быть всюду и всегда... Для нее (культуры.- ред.) и самая жизнь не имеет ценности без ценностей духа, без ценностей нравственных. Только с нравственной стороны расценивается и самая жизнь человека со всеми его поступками и намерениями. Не будет этих нравственных оснований - не будет смысла и в самых высоких и полезных делах человека".

Однако он не мог не отметить современного упадка религиозной жизни: "Сплошь и рядом при расспросах как взрослых, так и малых приходится видеть, что именующиеся христианами не знают не только утренних и вечерних молитв, но и самых общеупотребительных и простых. Очевидно, и не молятся исправно, а в семье молиться не учат и молитвам не учат. В школах кой-каким молитвам научат. Но не влагают, очевидно, потребности молиться, не воспитывают святого чувства молитвы как приближения нашего к Богу, как нашей с Ним беседы. Без этого же самого главного одно заучивание молитв для ответа ровно ничего не значит, и молитвы улетучиваются немедленно после оставления учащимися самой школы только лишь на летние месяцы... Одинаковое незнание народом и житий святых замечается, не знают даже жития своего святого и даже дня памяти его. Следовательно, даже к своему святому не имеют никакого личного отношения, кроме того, что именем называются. И это даже у учившихся в школе. Очевидно, от современного поколения далеки все высокие примеры христианской добродетельной жизни, которые без слов способны научить тому же... На житиях святых да на прологах и воспитывались старинные русские люди, и даже не по книжкам, а со слов других. Рассказы о святых были самыми любимыми рассказами, захватывавшими все внимание слушателей и отпечатлевавшими слышанное глубоко в душах слушателей. Люди привыкали в своих размышлениях ходить по примерам святых и даже как бы в их близком присутствии... К глубокому сожалению, теперь такого примерного научения христианству и христианской жизни на житиях святых нет, а потому нет и того святого воодушевления, которое может дать всякий светлый пример действительной добродетели. Веры своей не знают, закона христианского отчетливо не представляют, светлых образцов веры и добродетели не испытывают. И редко-редко кто сумел бы вразумительно, ясно и отчетливо рассказать свою веру вопрошающему о ней. И это при всеобщей почти грамотности, при общедоступности дешевого книжного рынка, при всяких полезных книгоиздательствах! Невольно напрашивается смущающий вопрос: да что же в таких людях и христианского осталось? Даже по внешним-то приемам и обычаям иногда трудно узнать христианина. Ибо многие креститься не умеют как должно, отмахиваясь рукой вместо истового крестного знамения. Не знают православного обычая принятия благословения Божия от священника или архиерея - отвыкли и от этого. Следовательно, верующим сердцем не понимают истинного значения и силы крестного знамения, которым, как Крестом Христовым, демонов прогоняем от себя; не понимают и силы благословения священнического, которым благословение Божие призывается. Что же после этого говорить о духовной жизни, о благодати Божией и о прочих таинствах нашей веры спасительной?"

"Новое язычество в разных самых благовидных и культурных формах посягает на самые основы веры в Христа Спаса,- предупреждал владыка.- Оно стремится заменить собою христианскую закваску жизни христианских народов. Для сего оно с особым расчетом покровительствует временно всякому иному исповеданию, всякому сектантству, всякой иной вере, только бы в России развалить господствующее Православие... в уверенности, что после того ему со всеми иными верованиями и толками и считаться уже не придется... Время пришло такое, что уже нельзя благодушно выжидать, что приедет миссионер и своими беседами всех уговорит остаться в Православии. Нет, пусть всякий священник на месте сам постарается все прежде сделать для христианского просвещения пасомых, для наставления их на жизнь по Евангелию, для уврачевания ослабевших в исполнении христианского долга, для вразумления смущаемых и уклоняющихся от Церкви, а следовательно, и от Христа Жизнодавца".

Епископ настоятельно советовал городским священникам не ограничиваться богослужением в храме, но служить и в поселках, "чтобы все имели возможность помолиться. Смотря по местным условиям, можно в одном поселке совершить с вечера бдение, а в селе с утра другое бдение и обедню. Вечером же съездить в другой поселок и совершить там вечерню или акафист с беседою... Конечно, все это нужно заблаговременно наметить, оповестить население, чтобы все знали и готовились". Призывал проповедовать не только за литургией, но и за другими богослужениями - "хоть краткое слово назидания от Евангелия предлагать молящимся, питать их душу хлебом Божиим. Кроме того, непременно нужны внебогослужебные чтения и беседы в храме, в школе... На них уместно и следует завести пение хоровое и общенародное. Тут будет и чтение от божественного, и рассказ из жизни святых или из истории поучительной. На сих чтениях удобно может исполняться и самая катехизация народа". Введение общенародного пения советовал начинать со всем известных молитв и кончить тем, чтобы все богослужение вместе с канонархом исполнялось самими прихожанами. "Таким путем и в жизнь пойдут церковные песнопения, в старину заполнявшие жизнь народную; и теперь они вытеснят собою все грязные, расплодившиеся в народе песни мирские; научат и благоговению в самом поведении".

Большое значение епископ придавал кружкам ревнителей благочестия. "Несомненно, во всяком приходе, даже в самом распропагандированном, найдется много таких, которые скучают и скорбят о всем нехорошем в жизни. Вот с них-то и пусть священник начнет дело церковной миссии. Пусть он соберет около себя таких ревнителей благочестия, христианского научения и книжного доброго чтения. Из них можно составить постепенно как бы миссионерский кружок или кружок ревнителей. Собирая их по временам вместе, беседовать о вере и жизни, читать Слово Божие и о божественном, возбуждать в них самих ревность о том, чтобы и других привлечь к своему содружеству, научать их - как действовать на других и на кого именно с какой стороны и что предлагать другим ко вниманию, чтобы возбудить жажду духовной жизни".

На собственном миссионерском опыте владыка убедился, сколь велико и положительно влияние разного рода паломничеств и экскурсий. "Кончились полевые работы у крестьян,- вспоминал он,- и поднимается деревня в путь из разных концов Японии. Путешествуют и одиночно, но больше партиями для удобства и дешевизны. И крестьяне, и крестьянки, и старые, и малые посетят все достопримечательности в том или другом городе или округе страны, побывают у всех своих заветных языческих мест и храмов, все высмотрят, все заметят, чему можно поучиться у других, и домой возвращаются довольные путешествием, богатые воспоминаниями и впечатлениями, приносят с собой или редкости, или полезные вещи и т. п." И пермских пастырей призывал он устраивать паломничества и крестные ходы ко святыням: "Влияние на народ таких народных торжественных богомолений весьма велико и несомненно. Особенно если такие богомоления устраиваются вовремя, с предварительной подготовкой, с личным воодушевлением священника. Нужно пользоваться всяким удобным случаем, чтобы вызвать народ на это. Засуха, ненастье затяжное, мор скота, червь напал на хлеб и т. п., все это дает священнику повод обратиться к душе своих прихожан, чтобы возбудить в них дух сокрушения, искание Божьего заступления, желание молиться Ему или Его угодникам. Концом этого и будет нарочитое богомоление, поднятие икон в деревне, крестный ход вокруг села или на поле и т. п. Тут и место проповеди, и общенародному пению, и обещание на трезвость, и усердие на общее доброе дело и т. п. Вовремя устроенное, все это будет иметь весьма важное значение и надолго сохранится с благоговением в народной памяти. Такое же значение имеют и путешествия по святым местам. Издревле это было весьма воспитывающим средством на Святой Руси. К народным святыням нес наш народ и горе, и радость. У народных же святынь он заполучал и выносил в жизнь все высокое и святое".

В губернии было много старообрядцев, и со временем стали возникать единоверческие приходы. Стараниями владыки в Перми были учреждены пастырские курсы - специально для подготовки единоверческих священнослужителей. Обучение заканчивалось торжественным богослужением. Литургию в единоверческом храме совершал по служебнику XVI века сам епископ.

В 1916 году в епархии были созданы миссионерские курсы по обличению неверия и социализма. Они знакомили слушателей с современным состоянии неверия за границей и в России, причем особенное внимание обращалось на положения веры, оспаривавшиеся безбожниками, и указывались средства борьбы с неверием, которое уже не ограничивалось "интеллигентным" населением городов, но широко разливалось по селам и деревням среди крестьян. Слушатели курсов проводили миссионерские беседы с богомольцами, по праздникам и воскресным дням произносили в храмах проповеди, которые затем служили предметом разбора на лекциях.

	Вид с колокольни Пермского собора на Каму. 1917 г.

Во все время служения епископа Андроника в Перми за каждой воскресной и праздничной обедней всегда говорилось две проповеди. Первую произносил сам епископ после Евангелия, вторую - кто-нибудь из священников после литургии; причем проповедники говорили не с амвона, а с архиерейской кафедры.

В отличие от многих священнослужителей, владыка считал весьма предосудительным равнодушие пастырей к политической жизни страны, причину которого видел в лени и нежелании потрудиться и вникнуть в существо происходящих событий. Уж кто-кто, говорил он, а пастырь обязан видеть и знать действительность многогранно, понимать ее духовный смысл и уметь ясно и неразладно с Христовой правдой и сердцем человеческим растолковать его своей пастве - хотя бы для того, чтобы оградить ее от губительных для души лжеучений. Уж кому и видеть окружающее ясно, как не пастырю, в чьем сердце зажжен благодатный свет всепросвещающего учения Христова, перед умом которого нелицеприятное евангельское мерило. Политики часто бывают похожи на слепцов, увлекающих других слепцов в яму. И пастырь обязан наставить свою паству, пробудить в сердце приходящих к Христу жажду истинного просвещения, которое милосердием Христовым и заступничеством Матери Божией не даст погибнуть ни в этой жизни, ни в будущей.

Сам он неукоснительно исполнял то, что считал своим пастырским долгом. Так, в 1916 году владыка с депутацией от Пермской губернии ездил в ставку Верховного Главнокомандующего. В присутствии Государя и офицеров ставки он совершил литургию в походной церкви при штабе Главнокомандующего и, когда Государь приложился ко кресту, попросил позволения поговорить с ним наедине. Во время этого свидания он говорил, что Григорий Распутин личность недостойная, о нем много рассказывают грязного, нехорошего, и близость его к Царской семье порождает множество сплетен и компрометирует Государя. Молча выслушав святителя, Николай Александрович встал с кресла и позвонил в колокольчик.

- Граф, проводите владыку! - сказал он вошедшему министру двора графу Фредериксу и пошел к выходу, но в дверях обернулся со словами:

- До свидания, владыка, советую вам не верить всякому вздору.

Епископ Андроник хотя и скорбел о неудаче своей миссии, однако не переставал обличать зло там, где его видел. Наблюдая почти полное отсутствие созидательного начала, безудержное буйство разрушающих государственные основы страстей, он писал: "В конституционных странах главная энергия идет у всех и каждого на партийную борьбу... Забывается все - вера, отечество, семья, дело,- лишь бы восторжествовала партия, которой кто принадлежит. Лишь только за три года этой конституционной встряски ведь не узнать нашу страну - и к худшему, а не к лучшему: и вера, и нравы ослабели и оскудели до того, что безбожное, бесстыдное распутство, пьянство, попрошайничество сделались поразительными по своей очевидности и откровенности, не говоря... о грабежах, разбоях... Вся эта партийная и выборная агитация - это сплошной угар, которому люди предаются всецело, забывая все прочее".

Он использовал любую возможность, чтобы обратиться к народу со словом увещания. Его весьма печалило, что многие стали совершенно равнодушны к событиям русской истории и значительные исторические события воспринимают как малозначащие. То, чем другие народы восхищались бы, сделали бы предметом национальной гордости, поминали бы каждогодно, что придает национальной культуре историческую форму,- всем этим мы совершенно пренебрегаем, и у нас никогда не находится достаточного числа образованных и толковых людей, чтобы ясно объяснить наше прошлое, говорил святитель. И он устраивал крестные ходы не только в дни церковных праздников, но и в дни памятных исторических событий. В частности, в память избавления от пугачевских разбойников по его благословению множество крестных ходов, в которых участвовали десятки тысяч православных, собирались в монастырь на Белой Горе.

В другой раз, обращаясь к пермской пастве, владыка писал: "На этой масленичной неделе в пятницу исполняется годовщина великого дня освобождения от крепостной зависимости блаженной памяти Царем Освободителем и мучеником Александром II. Между тем, к сожалению, освобожденные и их дети и внуки не памятуют должным порядком этого великого дела милости царской... Благодарности благоговейной не проявляют... Пусть все храмы полны будут молящимися. В Перми и особый храм в память освобождения крестьян есть - это Воскресенская церковь. Там в этот день будет совершено торжественное богослужение. Вместо гулянья бестолкового на морозе да вознесем в храмах молитвы и благодарения ко Господу Богу..."

Преосвященный Андроник всегда был с народом. Особенно беспокоился он о крестьянах: вовремя ли проведены полевые работы, не сокращены ли посевные площади, в срок ли убран урожай. Во время войны 1914 года он призывал оказывать помощь солдатским семьям, совершал богослужения в казармах, сам причащал раненых, выезжал на фронт в действующую армию, где воевал Пермский полк.

С октября 1915 года пермский лазарет стал заполняться прибывающими в город ранеными, и владыка сам посещал их. Он предписал ввести во всех монастырях епархии "неусыпаемое круглосуточное чтение акафистов Господу, Божией Матери и святым"; благословил после прочтения акафиста прочитывать молитву о даровании победы и молитву об упокоении воинов, отдавших свою жизнь за Веру, Царя и Отечество. Всем женским монастырям велел выделить по два человека для сбора пожертвований по селам и деревням на нужды воинов, содержание лазаретов и пасхальные подарки.

Сведения о февральской революции достигли Перми 3 марта. На следующий день было получено известие об отречении Государя от престола. 5 марта на литургии в Спасо-Преображенском кафедральном соборе было огромное стечение народа. После чтения Евангелия епископ сказал: "Вы ждете от меня слова... Что же могу сказать вам я, многогрешный... Не стало у нас Царя... Царь, беззаветно любящий народ и беззаветно желавший ему только одного блага, сложил с себя царскую корону; он отрекся от наследственного родового престола... И Церковь не смеет провозгласить эту святыню русского народа, всех объединяющую во единого соборного человека. Около Царя русские люди объединялись, как дети возле отца. Довели бесчестные царские советники до этого тяжкого испытания; они забрызгали грязью драгоценную царскую порфиру и вынесли для поругания на улицу, смешавши царское имя с пошлостью, своим бесчестием унижая русский дух и святыню русского народа... Не стало у нас Царя... Как триста лет тому назад, в лихолетье, разворовали Отечество подлые людишки и ввергли его в погибель, так и ныне до этого довели бесчестные царские слуги... Пусть будет Господь им судья и в сем и в будущем веке...

Что же нам делать среди этих тяжких испытаний? Народ осиротел... смута будет продолжаться и может расстроить многое. Да не воспользуется враг этим нашим расстройством и да не сделает свое коварное дело, намеченное им за много лет раньше... Прежде всего мы будем проявлять полное подчинение Временному правительству, как власти законной, которая не без воли Божией взяла бразды правления. "Всяка душа властем предержащим да повинуется: несть бо власть аще не от Бога, сущия же власти от Бога учинены суть... Темже потреба повиноватися не токмо за страх, но и за совесть". Пусть не разжигаются страсти и не проявляются обострения между русскими людьми, ибо сия вражда может в корне подорвать нашу жизнь и обратить нас в тот навоз, каким нас считают немцы, желая им воспользоваться для своей якобы культурной и просвещенной жизни. Да не будет между нами разделений. Все, как один человек, в эту грозную пору устоим в ровности духа, и далее со Христом единодушно, согласно и мирно да пребываем все в это трудное время, возложенное на нас как испытание. Пусть всякий знает: Отечество в опасности; оно потрясено в своих основах. Не предадимся печали, но исполним свой долг, принесем подвижничество в труде, к чему призывает нас Отечество... Пусть никто не брезгует никаким трудом, направленным для блага Отечества. Не время безделью и развлечениям. Нашей бесчестностью и постыдством да не осквернится лицо земли Русской.

Писал я дерзновенно свои слезницы два месяца назад к нашей высшей духовной власти; охарактеризовав всю тяжесть переживаемого момента и уверенно, безбоязненно указывая на угрожавшую нам опасность, я умолял войти в Совет Министров, в Государственную Думу, в Государственный Совет и к самому Царю, умолял прекратить эти увеселения, этот пир во время чумы, чтобы начата была беспощадная борьба с ложью, бездеятельностью, неправдою, злоупотреблениями, изменою, дабы не разверзлись на нас небеса Божьего гнева за эту пляску в крови братской. Люди пляшут, смеются, купаясь в этой крови, радуясь, как брызжет она, сверкая на солнце в своих каплях. Ведь это преступление пред братскою кровью нашей многострадальной армии. Но на это свое моление я не получил и ответа; вероятно, только улыбнулись на него, как на пустую затею не в меру ревнующего человека, видящего опасность там, где нет ее. И доулыбались... а мы довели себя до такого тяжкого состояния. Вот горе и плач... и неведомо, когда прекратятся они.

И вот еще мое последнее слово о том, о чем я так часто взывал ко всем. Мы тяжко согрешили, отступили от Бога. Покаемся. Оставим это бесстыдство. Сейчас время благоприятное, пост идет, да обратятся все как один к Господу Богу, дабы Он увидел, что признаем мы себя греховными пред Ним. Отечество в опасности, оно потрясено, близко к погибели. Только один Всемогущий Бог может извести нас из этого тяжкого положения и только Он один может спасти и устроить порядок, дать силу духа и извести людей мудрых и сильных, которые бы наш корабль народный смело и верно провели к тихой пристани, передавши нам Россию, полную духовных и вещественных благ.

Молю всех вас, передайте от меня слышанное всем близким и соседям вашим, воодушевляйте друг друга, в спокойствии подчиняясь Господу Богу, дабы всем нам собраться воедино. Ты же, Милосердный Господи Боже наш, ведь это Ты в древности из рассеяния собрал русский народ и устроил нашу Родину, освободив ее от ига татарского. Это Ты во время лихолетья триста лет тому назад восставил Россию в крепости, изведя мужей мудрых и сильных на дело спасения Отечества. Ты, Господи, тогда из разрухи извел Русскую землю, поставил над нами царем боярина Михаила Феодоровича. Это Ты сто лет назад, когда Наполеон уже сидел в сердце России, в Москве, тогда Ты же из огня и пламени спас Россию, изгнав самих супостатов. И нас, Боже, возведи в силу и славу, когда увидишь наше покаяние, когда люди, как дети, прострут к Тебе руки, имея Тебя своим помощником и покровителем... Ты, Господи Боже, возврати нас к Себе, объедини и примири всех нас, да все едиными устами, как один человек, восхвалят Тя. Вонми молитве нашей... Так молитесь Господу сами, учите так молиться детей и других к тому призывайте. Устремляйтесь не в театры и кинематографы, а в церковь Божию; здесь припадите к Владычице мира, да со всеми святыми умолит Она о нас разгневанного Господа, и Господь Бог призрит на наше это моление и проявит к нам Свое всепрощение и милость. Тогда минует разруха жизни, минует опасность для Отечества, и Господь, как нашим предкам, изведет нам мужа мудра и добра..."

В марте Пермский исполнительный комитет послал обер-прокурору Святейшего Синода телеграмму с требованием уволить епископа Андроника от управления епархией "как опасного для общественной безопасности и как препятствующего духовенству в его праве соорганизоваться". Узнав об этом, владыка направил обер-прокурору протест: "Моя опасная для общественной безопасности деятельность, очевидно, заключается... в том, что, лично присутствуя на мною же открытых собраниях града-пермского и мотовилихинского духовенства и давая всем возможность высказаться, однако считаю нужным обнаруживать задор и неосновательность некоторых ораторов, очевидно и поспешивших пожаловаться о том комитету, а вероятнее всего - самому совету рабочих и солдатских депутатов, всем заправляющему... Теперь же я разрешил духовенству собираться и обсуждать все волнующие их вопросы без моего личного присутствия, с докладом мне о предметах предстоящих суждений и о самих состоявшихся суждениях, протоколы которых представляются мне на прочтение. Теперь об одном только посожалею: если будут несуразные выступления на собраниях, то духовенство само себя унизит в глазах паствы, ждущей именно от своих духовных отцов поддержки и ободрения среди тяжких событий времени, угрожающих полною анархиею... Докладывая о сем, в случае возникновения вопроса о моем увольнении на покой прошу Вас не отказать в назначении строгого и всестороннего суда моей опасной деятельности, чтобы не давать дела в руки террора, хотя бы и признано было за лучшее уволить меня на покой".

Митрополиту Московскому Тихону, будущему Патриарху, владыка писал: "Чем ближе присматриваюсь к растущей подлости, тем больше решаюсь отрясти прах от ног и уйти на покой... В Предсоборном Совете представляю и Вас. Но не верю я ни в какие съезды и собрания - так испошлились люди... Тяжко видеть разруху Церкви и Отечества. Уже не близок ли и последний противник Христа?.."

Вскоре начал работу Поместный Собор, и епископ Андроник уехал в Москву. На Соборе был избран Священный Синод из шести человек, а на случай смерти членов Синода - шесть заместителей, среди них и владыка, который вошел также в состав издательского отдела и был одним из энергичнейших его деятелей. "Огнь пылающий" - звали его. После захвата власти большевиками у издательского отдела возникали все большие трудности, и владыка делал все возможное, чтобы продолжали печататься документы и послания Собора, голосу которого он придавал огромное значение.

В декабре 1917 года епископ Андроник вернулся в Пермь. Положение в епархии весьма опечалило его, и он обратился к пастве с воззванием, которое просил читать не только в храмах, но и при всяком удобном случае: "Волна не только государственной разрухи, но и безбожно-антихристианского восстания на Церковь Божию докатилась и до нашей пермской земли. Развратившие народ враги Церкви теперь толкают ее же сынов - православных христиан, ругаться над Церковью, над верой и над священством... Посему от скорби великой и туги сердца своего объявляю всем православным христианам, еще не забывшим, что они православные. Пусть все знают, что всех посягающих на церковное имущество, всех насилие и надругательство причиняющих духовенству - всех таковых предаю строгому суду Всевидящего Бога, Который лучше всякого начальства знает, кто в чем виноват, и рассудит таковых по Своей правде. А правда эта вот какая: в одной епархии жители одной деревни выкосили у соседней женской обители покос и высушили, поехали домой с сеном; но каково же им было увидеть, что деревня их пылает в огне. Они сами сознались, что это Господь их наказывает за монастырский покос; поворотили они своих лошадей и все сено привезли в монастырь. Не боящиеся начальства и закона человеческого пусть убоятся этого суда Божия...

Дорогие братья, православные христиане! Или еще мало вам, что идет разбой и грабеж всюду среди бела дня? Что происходит страшная братоубийственная бойня в земле нашей, расхищаемой со всех сторон русскими же людьми? Умоляю всякого русского, кто еще хоть малость сохранил веру в Бога и любовь к многострадальной и погибающей Родине, умоляю всякого встать на защиту Церкви и России. Собирайтесь, православные, по приходам около храмов ваших под руководством ваших отцов духовных и прочих благомыслящих людей. А вы, отцы духовные, заклинаю вас вашей иерейской клятвой пред Богом - встаньте истинными, добрыми и ревностными руководителями своих духовных пасомых христиан. Собирайте их, учите, воодушевляйте на правое дело стояния за веру и Отчизну родимую".

В январе 1918 года епископ обратился с нарочитым посланием к пастырям Пермской епархии: "Отцы и братие. Тяжко было доселе всем в России. Но уже настал час еще большей и страшной тяготы, решающий судьбу нашего Отечества. Уже открывается почти явное гонение на святую нашу веру. Уже выкрикивают отщепенцы от веры, что надо отобрать церкви и монастыри и обратить их в театры и подобное. По меньшей мере посягают отобрать церковное имущество и драгоценности - святые жертвы отцов и дедов наших. Предполагать отсюда можно и еще худшие посягновения на святую Церковь. Время страшное, время если не антихристово, то весьма предшествующее ему по своим признакам. А мы будем бездействовать?! Да не будет сего осуждения на нас... Будем строго помнить, что на страже народа Божия мы поставлены и должны будем ответ дать за всякую погибшую овцу. Если мы не явимся руководителями народной совести в такое страшное время, как теперь, то мы окажемся совершенно не имеющими никакого смысла и назначения для народа. Бог всем нам на помощь. Но вместе с тем поставьте себе в непременную обязанность пастырскую озаботиться безотлагательной организацией прихода, хотя бы в лице тех благомыслящих, какие найдутся во всяком приходе и на которых вы можете опираться во всяком добром деле. Помните, об образовании кружков и братств ревнителей я вам писал с самого начала моего вступления на Пермскую кафедру. Если бы вы меня тогда послушали, то во всяком приходе было бы готовое зерно возрождающегося твердого благочестия, а может быть, через такие кружки собрался бы весь приход. Но не многие этот мой совет исполнили. Вот и дожили мы до полной разрухи нашей жизни, в которой не находим нигде поддержки..."

После краткого пребывания в Перми владыка вернулся в Москву. В начале 1918 года он был возведен в сан архиепископа.

После опубликования декрета об отделении Церкви от государства бесчинства большевиков усилились: грабили духовные учебные заведения, закрывали храмы, в некоторых из них были устроены танцевальные залы. В феврале большевики совершили нападение на женский монастырь и подворье Белогорского монастыря. Были зверски убитые. Начались расстрелы защитников Православия.

Не дожидаясь приезда архиепископа, пермское духовенство приняло решение собраться при часовне Святого Стефана для составления протеста против насилия над верой. Сразу же после этого несколько священников были арестованы. С насмешками их вели в тюрьму. Один из арестованных предложил петь церковные песнопения, но красноармейцы закричали: "Иди, иди, долговолосый, пока цел, а запоешь - живо отправишься на тот свет!" В тюрьме их продержали ночь, у некоторых взяли подписку, что они не будут организовывать крестные ходы и агитировать против советской власти. На следующий день одних арестованных освободили, других оставили в качестве заложников.

Архиепископ, которому сообщили обо всем происшедшем, смог прибыть в Пермь только 15 апреля и сразу же стал готовить духовенство и народ к предстоящему 9 мая крестному ходу с проповедями в разных частях города. 29 апреля у него был произведен обыск, во время которого один из обыскивающих спросил:

- Кого вы в своих посланиях разумеете под разбойниками?

- Всех, кто захватывает церковное достояние, пожертвованное Господу Богу. Так я верую.

- Значит, этим воззванием вы призвали темные массы к вооруженному сопротивлению советской власти?

- Читайте документ, о чем он говорит. Моя вера и церковные законы повелевают мне стоять на страже веры, Церкви Христовой и ее достояния. Если этого не буду исполнять, то я перестаю быть не только архиереем, но и христианином. Посему вы можете меня сейчас же повесить, но я вам гроша церковного не выдам, вы через труп мой пойдете и захватите, а живой я вам ничего церковного не дам. Так я сам верую и поступаю, призываю и православный народ даже до смерти стоять за веру, Церковь и церковное достояние; к этому и буду призывать - это мой долг архиерейский.

На следующий день архиепископ отправил письмо в Пермский исполком: "Поставленный на страже охранения всего верующего народа и церковного имущества от расхищения и захвата и пребывая в полном согласии с верующим полуторамиллионным народом епархии, заявляю исполнительному комитету: примите безотлагательные меры к прекращению подобных посягновений на свободу Церкви и на церковное достояние; примите меры против грозного по своим возможным последствиям оскорбления верующего народа через обыски, беззаконные штрафы, контрибуции и аресты священноцерковнослужителей. Против подобных проявлений насилия я не имею физической силы, но вынужден буду прибегнуть к самым решительным в моем распоряжении мерам иного, духовного порядка, и тогда будете поставлены в неизбежную необходимость иметь дело с самим возглавляемым и представительствуемым мною верующим народом".

Местные газеты начали печатать клеветнические статьи о владыке. Близкие уговаривали его скрыться, но архиепископ ответил, что до тех пор, пока он стоит на страже веры и Церкви Христовой, он готов ко всему, готов принять смерть за Христа, но паствы не оставит.

Ожидая ареста, вверив свою судьбу Промыслу Божию, владыка был безмятежен, ежедневно исповедовался и приобщался Святых Таин, и светлое настроение не покидало его; со всеми он был обходителен и ласков. На случай ареста он составил следующее распоряжение: "Арестованный рабоче-крестьянским правительством, запрещаю священноцерковнослужителям города Перми и Мотовилихи совершение богослужений, кроме напутствия умирающих и крещения младенцев".

9 мая состоялся торжественный общегородской крестный ход во главе с епископом Андроником, в котором участвовали тысячи людей. Это было подлинное торжество Православия. Развевались многочисленные хоругви, весь народ пел пасхальные ирмосы, священники призывали к объединению верующих у Креста Спасителя. Напутствуя расходящиеся по храмам приходские крестные ходы, архиепископ говорил, что враги христианства восстали на Церковь Христову, в которой - устои, сохраняющие от развала и уничтожения всю нацию. Враги посягают на церковное имущество, собранное в течение веков верующим народом, и он, как преемственно получивший власть, данную Христом апостолам "вязать и решать грехи людские", отлучает от Церкви посягающих на храм Господень, доколе они не исправятся. А если ему и смерть придется принять, то он готов умереть.

На всех церковных богослужениях владыка обличал советскую власть за алчность, бесстыдный обман народа и все то беззаконие и нравственную гибель, которую она принесла России. Тысячи людей, даже неверующих, шли послушать мужественное слово святителя - после захвата власти большевиками по России разлились потоки лжи, но сердце человеческое искало правды.

После выхода декрета о национализации церковного имущества архиепископ в своей проповеди с амвона, обращаясь к прятавшимся среди верующих осведомителям, сказал: "Идите и передайте вашим главарям, что к дверям храмов и ризниц они подойдут, только перешагнув через мой труп, а при мне и гроша ломаного церковного не получат".

Через два дня после крестного хода он писал Патриарху Тихону: "Что-то ужасное назревает всюду и у нас. Я пока на свободе, но, вероятно, скоро буду арестован. Признаки полной анархии. На случай ареста оставлю распоряжение о закрытии всех градо-пермских церквей. Пусть считаются с самим народом. Н.А.Р. [5] в Екатеринбурге. М.А.Р. [6] здесь на свободе. Да хранит Вас Бог. Благодарю Вас за пожалование сана архиепископа. На отосланные мною открытки многим архиереям ответа не получил ни одного. А надо нам знать друг о друге..."

Один из благочинных прислал владыке донесение, "что в ночь на 5 мая перед звоном к пасхальной заутрене в селе Григорьевском крестьянин этого села Николай Гуляев произвел выстрел из старинной пушки с целью, как он сам выразился, "подстрелить Христа". Пушку разорвало, убило на месте бывшего с ним рядом молодого парня, а самому Гуляеву оторвало ногу. Он был отвезен в пермскую больницу, где через двое суток умер в страшных мучениях". Как отмечалось в донесении, "Гуляев в церковь никогда не ходил, христианского долга исповеди и таинства причащения не исполнял". Владыка наложил резолюцию: "Так страшно идти против Бога, против Церкви и благодатного священства! Да образумятся все ослепленные дьяволом ругатели святой веры нашей и да обратятся в смирении и раскаянии к Милостивому Богу. Все же искренно верующие да примиряют с Богом ругателей веры нашей. Отпечатать в "Епархиальных ведомостях" для непременного оповещения всех христиан".

14 июня ему приказали явиться для ответа на вопросы обвинения. Узнав об этом, народ стал скапливаться на соборной площади. Приказ пришлось отменить, и владыке прислали допросный лист на дом. Многочисленным депутациям (одна из них была мусульманская) власти отвечали, что они совершенно удовлетворены ответами владыки, и люди, поверив, расходились и успокаивали других.

Предъявленное святителю обвинение гласило, что он отлучал от Церкви всех посягавших на церковное имущество; призывал православных к защите церквей и монастырей; отпечатал соответствующие воззвания, каждое в количестве 550 экземпляров, и разослал их благочинным Пермской епархии; "не довольствуясь произведенным у него обыском... позволил себе 30 апреля сего года послать отношение губернскому исполнительному комитету... в котором указывает на якобы беззаконные действия чрезвычайного комитета, а также местного исполнительного комитета"; "26 мая сего года с амвона кафедрального собора после чтения Евангелия о пяти прокаженных говорил проповедь явно контрреволюционного содержания, в которой, между прочим, заметил, что русское государство за грехи наказано Богом; наказанием же является существующая власть, которая под видом свободы, равенства вводит насилие, притеснения и гонения...".

Власти постановили: "Привлечь архиепископа Андроника... обвиняя в том, что он... изданным декретам... не подчинялся... организовал сопротивление темных несознательных масс населения... старался противодействовать существующей власти".

В ответной объяснительной записке владыка писал: "Мои воззвания составлены в полном согласии и даже во исполнение постановлений о сем Всероссийского Церковного Собора, в своем составе представительствующего в числе трех четвертей всех членов мирян со всей России. Следовательно, суд надо мною есть суд над Всероссийским Церковным Собором и над всем церковным народом. А посему осуждающие меня, Церковный Собор и верующий народ оказываются в противоречии и во вражде со всем верующим народом. Таковые, если они православные христиане, должны знать, что по 121-му правилу Церковного Номоканона они суть "анафема и да изгнаны будут из Церкви, отлучены бо суть от Святой Троицы и посланы будут во Иудино место".

Сказанное мною поучение в кафедральном соборе в Неделю о расслабленном в действительности несколько разнится от записи агента сыска. Сказавши, что евангельский расслабленный - это вся Россия, весь русский народ, у которого за богохульство и клятвопреступничество отнял Господь разум и волю, и уподобивши его, народ, древним строителям Вавилонской башни <...> против Божьего о них промышления и за это переставшим, вместо объединения, даже понимать друг друга и потому разошедшимся во вражде и злобе в разные стороны мира, я говорил: "И ныне захотели люди без Бога и даже из вражды на Бога устроить рай на земле, в котором все были бы одинаково счастливы и блаженны. Но об этом безбожном рае теперь уже не может быть двух мнений: слишком тошно в нем живется. Прежде наших предупреждений об этом рае не слушали, считая их мракобесными, отсталыми, нас же за это называя врагами народа, призывали и рассчитываться как с таковыми. А теперь уже без наших слов, уговора все на самом деле познали все горькие сладости райской жизни без Бога, чтобы подобно прародителям - Адаму и Еве, за богоборчество изгнанным из рая Божия, горько оплакивать свое лишение и все переживаемые беды. К довершению всего теперь нам в этом раю угрожает уже и голодная смерть, ибо уже у нас нет хлеба и мы обречены на голод. Но не смейте просить этого самого хлеба. Если вы, не желая умирать с голода, и малым детям своим запросите хлеба, то вас обвинят провокаторами, саботажниками, контрреволюционерами, а с такими расчет всем известный... Но смотрите, как и ныне смешал Господь языки современных строителей безбожного рая. Святые слова и начала жизни объявлены теперь людьми - равенство и братство всех без Бога. Но вместо того на деле видим лишь отчаянную злобу, сатанинскую вражду и братоубийство под флагом свободы. Все уже знают гнусный обман и подмену, но парализованы, как у расслабленного, силы и воля, и ничего не могут поделать для разоблачения обмана, для уврачевания жизни. Ежедневно православные крестьяне и отдельно, и группами жалуются мне на кучки насильников, по селам отбирающих уже народную собственность - причтовые дома, запрещающих крестить детей, венчать и погребать в церкви.

	В сане архиепископа

Это при объявленной свободе совести и верований! Какое глумление темных, несознательных и одураченных людей. Но духовно парализованные люди ничего не могут поделать с таким наглым глумлением насильников. Так богоотступники и клятвопреступники сами в себе наказываются, чтобы на деле познали, как можно жить без Бога и против Бога. Скажу прямо: то, что теперь мы переживаем как порядки новой жизни народной,- это грандиознейшая контрреволюция. Искренно желая полного возрождения народной жизни, желаю, чтобы это совершилось не путем внешнего переворота, а путем внутреннего переворота, путем глубокого возрождения души народной. А для сего горячо желаю, чтобы господствующий теперь режим и еще поцарствовал некоторое время. Захотели люди рай на земле устроить без Бога, так пусть в полноте и избытке насладятся его бесчисленными благами, пусть до самого дна выпьют всю сладость современного безбожного райского блаженства, чтобы потом все сознательно проклинали на всех перекрестках это отчаянное безбожие. И когда люди дойдут до этого сознания, когда в один дух раскаются перед Богом, тогда Господь и возвратит всему народу разум и волю. Тогда-то и познают истинное равенство и братство всех свободных перед Богом. И теперь уже есть начало раскаяния, но пока еще слабого и не общенародного характера. А должно оно быть таким же общим, каково было народное безумие год тому назад. К этому и ведет всех нас Господь; и, кажется, приведет наконец тем голодом и мором, что уже начались почти по всей России и скоро, вероятно, сделаются единственной властью над жизнью и смертью человечества. И вижу своим мысленным взором: каются все безумствующие теперь и в ослеплении разрушающие родную жизнь. Вижу, как они в полном отрезвлении будут припадать к оплеванному ими теперь подножию Креста Христова с воплем о помощи Божественной. Вижу, как все образованные, развратившие темный народ, толкнувшие его на безбожие и бунт, но теперь смирившиеся переживаемыми скорбями, воодушевятся на святую народную работу пред Богом, неся сюда свой высокий разум и богатые духовные силы. Да возвратятся же к нам от Бога разум и сила, как к исцеленному евангельскому расслабленному. Да соберется русская народная душа к Богу, чтобы сбросить ей с себя весь дурман нашего времени и осмысленно идти к жизни..." В проповеди я не призываю народ "обратиться, подобно расслабленному (а не прокаженным, как ошибочно сказано в копии постановления) к Богу, чтобы все возвратилось к старому". Напротив, я указываю, что богоотступничество наше в старом и привело нас к современной разрухе в безбожном раю, где так трудно всем живется среди общей злобы и вражды до братоубийства. Посему и призываю народ обратиться к Богу в покаянии и утверждаю, что только тогда, у Бога, и сознают все себя на деле, а не на словах, равными и братьями, как свободные чада Божии.

Для суда надо мною... необходимо... отменить декрет от 22 января сего года о свободе совести, узаконяющий мою личную свободу "исповедовать любую религию...". До тех же пор я буду даже до смерти исполнять законы и правила исповедуемой мною религии православной. К тому же твердому даже до смерти стоянию за веру, за Церковь и за церковное достояние призываю и буду призывать свою паству - верующий народ. Это мой архипастырский долг, повелевающий мне бесстрашно ставить выше всего волю Божию и закон Церкви. И всегда буду поступать так, как поступали арестуемые гонителями святые апостолы. Об апостолах же Петре и Иоанне в книге Деяний святых апостолов... рассказывается, что тогдашние власти, "призвав их, приказали им отнюдь не говорить и не учить о имени Иисуса. Но Петр и Иоанн сказали им в ответ: судите, справедливо ли пред Богом слушать вас более, нежели Бога? Мы не можем не говорить того, что видели и слышали. Они же, пригрозив, отпустили их, не находя возможности наказать их, по причине народа", то есть боясь народа.

...Никакого "активного сопротивления темных несознательных масс населения противодействовать распоряжению рабоче-крестьянского правительства" я не организовывал... Мой долг не расшатывать, а укреплять веру в народе. Это я делал и делаю и буду делать, пока Господь удерживает меня на страже церковной. Кроме того, считаю недопустимым оскорблением верующего народа, когда следственная комиссия революционного трибунала народного суда называет этот руководимый мною верующий народ "темными несознательными массами населения". Громко заявляю и заявлю на суде свой решительный протест против такого тяжкого оскорбления верующего народа со стороны именующих себя представителями народной власти. Помимо всего прочего, таковые представители власти, если не лично, то через агентов своего сыска, всегда могут убедиться, что меня слушают и от меня слышимое принимают к руководству и исполнению верующие всех сословий и всякого образования. К моему архиерейскому голосу прислушивающиеся верующие люди, несомненно, в делах веры и Церкви просвещены гораздо более не только всех "сознательных товарищей", восстающих на Церковь, но и агентов сыска, не могущих различить евангельского чтения о расслабленном от евангельского чтения о десяти прокаженных...

Вторично во всеуслышание народного суда протестую против нетерпимо оскорбительного наименования верующего народа "несознательными слоями населения", утверждаю, что, ни одного слова никогда не сказавши не только о "возврате старого строя", но и о самом этом "старом строе", я по долгу архиерейства стоял и стою и буду до смерти стоять на страже веры возглавляемого и руководимого мною верующего народа, состоящего из лиц и самых просвещенных, и мало просвещенных.

Посему не благословлял, не благословляю и никогда никого не благословлю унижать святую веру и святую Церковь или расточать церковное достояние - свободную жертву только верующего, а не всякого народа. Жертва такого верующего народа или отдельных людей, как жертва Богу, составляет неотъемлемое достояние всей Церкви, то есть самого верующего народа. Посему открыто объявлял, объявляю и буду объявлять, и народному суду в услышание всего народа объявлю, что все завладевающие храмами Божиими или захватывающие что-либо церковное и священное для мирского употребления и объявляющие то достоянием и неверующего народа, по непреложным и божественным правилам церковным отлучаются от Церкви и надежды на вечное спасение, осуждаются на вечную погибель и вчиняются "идеже червь не умирает и огнь не угасает".

14 июня 1918 года губисполком получил прошение исполнительного Комитета Союза Пермской епархии разрешить архиепископу Андронику выезд в Москву по делам Союза. Власти отказали. На состоявшемся в ЧК совещании было решено его арестовать и немедленно расстрелять.

Обсуждая, как произвести арест, постановили объявить город на военном положении и привести в состояние боевой готовности все имеющиеся войска. Начальник конной городской милиции получил приказ поставить по два конных милиционера против всех городских храмов - велено было стрелять, если кто-нибудь из звонарей захочет подняться на колокольню.

Для ареста святителя подняли до полутора тысяч солдат. 17 июня далеко за полночь вокруг соборной площади выставили караулы. В темноте отряд чекистов подошел к архиерейскому дому. Было условлено, что арестованного тут же увезут из города.

Наружная дверь оказалась заперта, чекисты быстро сорвали ее и вошли внутрь. Оставив внизу вооруженного конвоира, председатель ЧК Малков, Иванченко и Жужгов [7] поднялись в покои архиерея, где, кроме него, оказалось двое священников.

- Который из вас архиепископ Андроник?

- Это я, - спокойно ответил святитель.

Начался обыск. С соборной колокольни раздался набат, но тут же был прекращен несколькими выстрелами. Владыке приказали немедленно спускаться вниз. В рясе, с панагией на груди, в клобуке, с посохом в руке вышел он к ожидавшей его пролетке. Жужгов сел рядом с ним, кто-то из чекистов взгромоздился на козлы, и пролетка быстро покатила в сторону Мотовилихи. Оставшиеся чекисты арестовали бывших в доме священников.

Заехав во двор мотовилихинской милиции, решили поменять лошадей. В это время позвонил председатель мотовилихинского совета рабочих депутатов Мясников [8] и просил отложить расстрел до его приезда. Между тем начало светать, по улицам скоро должно было начаться движение, и ехать дальше убийцы побоялись. Приехавший Мясников заявил, что расстрел решено отменить. Владыка не поверил.

- Я знаю, что меня расстреляют,- уверенно сказал он.

Арестованного завели в помещение бани, приставив к дверям конвоира. Когда ему предложили мясного супа, он отказался. Опасаясь, как бы не отменили расстрел, Жужгов поехал в Пермь. В ЧК снова созвали совещание и подтвердили приговор.

Тем временем в городе стало известно, что архиепископ и бывшие с ним священники арестованы и владыка находится в Мотовилихе. Перед зданием милиции собрался народ, требуя освобождения архипастыря. Жужгов приказал всем разойтись, но люди не расходились. Тогда он сказал: "Им нужен Андроник, посадите их с Андроником". Двух женщин арестовали, остальных разогнали.

Узнав, что священники городских церквей и Мотовилихи отказались служить, Жужгов потребовал объяснения. Владыка ответил: "У нас постановлено, что если кого-нибудь из священнослужителей арестуют, то мы все служить не будем".

Вечером 18 июня в мотовилихинскую милицию снова прибыл Мясников. Между ним и Жужговым, настаивавшим на расстреле архиепископа, возник спор. Мясников все-таки убедил везти узника в пермскую ЧК. Здесь снова спорили о судьбе святителя. Наконец Мясников согласился на смертный приговор, но ночь была на исходе, и расстрел пришлось отложить.

Той же ночью власти арестовали тринадцать священников и диакона, потребовав от них обязательства никогда не вести агитацию против советской власти и молчать по поводу ареста архиепископа Андроника. (Когда Поместный Собор направил в Пермь комиссию для расследования ареста владыки, поезд, которым она возвращалась, был остановлен и ворвавшиеся чекисты расстреляли всех ее членов.)

Весь день 19 июня архиепископ провел в камере пермской ЧК. Опасаясь его влияния на конвоиров, палачи подобрали таких, кто находил удовольствие в издевательствах и насмешках над узником. Участь святителя была решена, но объявить ему об этом боялись. Вечером приговоренного вызвали на допрос. Он занял одно из кресел у письменного стола и сидел, не отвечая на задаваемые вопросы. Затем, будто решившись на что-то, снял панагию, завернул в платок, положил перед собой на стол и сказал: "Мы враги открытые, примирения между нами не может быть. Если бы не был я архипастырем и была необходимость решать вашу участь, то я, приняв грех на себя, приказал бы вас повесить немедленно. Больше нам разговаривать не о чем". Потом неспешно развернул платок, надел панагию, спокойно поправил ее на груди и, погрузившись в молитву, не проронил более ни слова.

В ночь на 20 июня архипастыря вывели на расстрел. Он вышел к палачам в простой рясе и клобуке, с панагией на груди, с посохом в руке. Жужгов попросил чекистов, чтобы его взяли "на похороны Андроника". Ему велели сесть в фаэтон рядом с архиепископом. Дорогой святитель добродушно заметил, что в мотовилихинской милиции ему было лучше сидеть, по крайней мере там над ним не смеялись.

- Снимите постановление о забастовке,- злобно потребовал Жужгов.

- Нет, не сниму, я знаю, что вы меня везете расстреливать,- ответил архиепископ.

Ехали по Сибирскому тракту. Миновав пятую версту, свернули в лес [9]. Жужгов протянул владыке лопату и велел копать могилу. По немощи он копал медленно, и палачи ему помогали. Когда закончили, Жужгов приказал: "Давай ложись". Но могила оказалась коротка, святитель подрыл в ногах, лег второй раз, но она снова оказалась короткой, и он снова удлинил ее. Наконец могила была закончена, и владыка попросил разрешения помолиться. Он молился минут десять, затем повернулся ко всем четырем сторонам - благословляя ли, молясь ли за пермскую паству - и сказал:

- Я готов.

- Я расстреливать не буду, а живым буду закапывать, пока не снимешь постановления,- заявил Жужгов.

Архиепископ ответил, что никогда этого не сделает. Палачи стали забрасывать его землей. Жужгов несколько раз выстрелил. Тело святителя было неподвижно. Раздалось еще несколько выстрелов, последний - в голову.

Убийцы поделили оставшиеся от архипастыря вещи: чугунные часы, панагию и позолоченную цепочку. (Позже, думая найти скрытые сокровища, в его доме устроили обыск, но нашли всего несколько рублей.)

Незадолго до ареста святителя Андроника некий священник спросил: "Как спасти паству от губящих ее волков и самому не впасть в уныние от озверения в народе и предстоящего поругания святынь?" Святитель ответил: "Поверьте, отче, все это безбожие и разбой есть вражеское наваждение, скверный налет на русскую добрую и богобоязненную душу. За клятвопреступничество отнял Бог у народа разум и волю, пока не раскаются... а когда раскаются, то сначала постепенно, а потом целиком прозрят все духовно, почувствуют и силу и, как Илья Муромец, сбросят тот ужас, который окутал страну нашу. Вот и будем своим твердым, ясным, уверенным словом раскрывать людям правильное отношение к жизни и прежде всего к покаянию, после которого все от Бога нам возвратится с лихвою... Может быть, меня на свете не будет, но не покидает меня надежда и уверенность, что Россия воскреснет со своим возвращением к Богу. Ободряйте всех и примиряйте озлобленных с жизнью, вливайте в них начала светлой жизни по Евангелию Христа. Наше дело - собирать стадо Христово, организовать живые церковно-народные силы по приходам, чтобы разочаровавшиеся во всяких партиях люди здесь, в Церкви, и среди верующих нашли живую пристань и добрый покой. Воскреснет душа народная - воскреснет и тело ее - наша здоровая государственность. Да помогает вам Премудрый Господь. Просите и молитесь о призывающем Божие благословение грешном архиепископе Андронике".

В 1999 году святитель Андроник был прославлен как местночтимый святой Пермской епархии. Юбилейный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви 2000 года причислил его к лику святых Новомучеников и исповедников Российских. Память его совершается 20 июня по новому стилю.

[*] Источники: Игумен Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 2. Тверь. ООО "Издательский дом "Булат". 2001. С. 82-112.