К началу 1940-х гг. на территории СССР уже более 20 лет осуществлялись гонения на Церковь, как по своей жестокости, так и по своей масштабности оказавшиеся поистине беспрецедентными в мировой истории христианства. Результатом этих гонений стало практически полное уничтожение крупнейшей Поместной Церкви православного мира. В 1941 г. на территории СССР (в границах до сентября 1939 г.) из насчитывавшихся в 1914 г. 67108 церквей и часовен действующими оставались около 350, а из 64 правящих архиереев и 66140 представителей духовенства осуществляли свое служение 4 архиерея и не более 500 священнослужителей; около 1000 монастырей были закрыты и монастырская жизнь была полностью ликвидирована; система духовного образования, включавшая в 1914 г. 4 Духовные академии, 57 семинарий, 185 духовных училищ, также подверглась полному уничтожению. По данным Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при Президенте РФ, только за 1937—1941 гг. было репрессировано 175800 представителей православного духовенства, из которых расстреляно было 110700. Следует отметить, что наряду с православными священнослужителями, монахами и монахинями эти цифры включают в себя псаломщиков, послушников и послушниц, церковных старост, членов семей духовенства, а также представителей немногочисленного обновленческого духовенства и тем самым дают основание утверждать, что политика церковного геноцида обрушивалась не только на духовенство, но и на мирян. Согласно планам сталинского руководства, к концу 1942 г. в стране должны были исчезнуть любые формы организованной религиозной жизни.

Поэтому вполне закономерно, что в трагическом контексте церковных гонений нападение фашистской Германии на СССР не могло быть воспринято однозначно представителями русской церковной иерархии. Так, неоднократно ощущавший на своем личном опыте антихристианскую политику нацистских властей в Германии, но одновременно мучительно переживавший гораздо более трагическую судьбу Церкви в России архимандрит Иоанн (Шаховской) в первые дни войны выразительно отозвался на происшедшие события. «Кровь, начавшая проливаться на русских полях с 22 июня 1941 г., есть кровь, льющаяся вместо крови многих и многих тысяч русских людей, которые будут скоро выпущены из всех тюрем, застенков и концлагерей Советской России. Одно это уже исполняет сердце радостью. Лучшие русские люди будут скоро отданы России, лучшие пастыри будут отданы Церкви... Промысл избавляет русских людей от новой гражданской войны, призывая иноземную силу исполнить свое предназначение. Кровавая операция свержения III Интернационала поручается искусному и опытному в науке своей германскому хирургу. Лечь под его хирургический нож тому, кто болен,— не зазорно... Обессиленные и закрепощенные по лагерям, заводам и колхозам русские люди были бессильны подняться против международной атеистической силы, засевшей в Кремле. Понадобилась профессионально-военная, испытанная в самых ответственных боях, железно-точная рука германской армии... Новая страница в русской истории открылась 22 июня 1941 г., в день празднования Русской Церковью памяти Всех святых, в земле Русской просиявших. Не ясное ли это, даже для слепых, знамение того, что событиями руководит Высшая Воля? В этот чисто русский (и только русский) праздник, соединенный с днем воскресения, началось исчезновение демонских криков «интернационала» с земли Русской... Скоро, скоро русское пламя взовьется над огромными складами безбожной литературы. Мученики веры Христовой, и мученики любви к ближнему, и мученики правды человеческой выйдут из своих застенков... Откроются оскверненные храмы и освятятся молитвой. Священники, родители и педагоги будут вновь открыто учить детей истине Евангелия... Это будет та «Пасха среди лета», о которой 100 лет тому назад, в прозрении радостного духа, пророчествовал великий святой Русской земли преподобный Серафим Саровский. Лето пришло, близка русская Пасха».

Однако переживавший, казалось бы, полное крушение своей исполненной компромиссов с богоборческим государством политики, не способной предотвратить уничтожение Церкви, митрополит Сергий (Страгородский) уже 22 июня 1941 г. после совершения Божественной литургии в Богоявленском соборе в Москве составил совершенно иное по содержанию послание к своему немногочисленному остававшемуся на свободе духовенству и пастве: «Фашиствующие разбойники напали на нашу родину. Попирая всякие договоры и обещания, они внезапно обрушились на нас, и вот кровь мирных граждан уже орошает родную землю. Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла шведского, Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени перед неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостью родины, кровными заветами любви к своему отечеству... Вспомним святых вождей русского народа, например, Александра Невского, Дмитрия Донского, полагавших свои души за народ и родину... Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она и испытания несла, и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг... Нам, пастырям Церкви, в такое время, когда отечество призывает всех на подвиг, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и воле Божией. А если сверх того молчаливость пастыря, его некасательство к переживаемому паствой объясняется еще лукавыми соображениями насчет возможных выгод на той стороне границы, то это будет прямая измена родине и своему пастырскому долгу... Положим же души своя вместе с нашей паствой. Путем самоотвержения шли неисчислимые тысячи наших православных воинов, полагавших жизнь свою за родину и веру во все времена нашествия врагов на нашу родину. Они умирали, не думая о славе, они думали только о том, что родине нужна жертва с их стороны, и смиренно жертвовали всем и самой жизнью своей. Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей родины. Господь нам дарует победу».

Впрочем, советские власти разрешили митрополиту Сергию зачитать текст этого послания в храмах лишь 6 июля, спустя два дня после того, как советские граждане наконец услышали выступление двенадцать дней безмолвствовавшего Сталина. Всего за годы Второй мировой войны митрополит, а затем Патриарх Сергий составил 23 послания, обращенные как к православным христианам, так и ко всем гражданам СССР.

Стремительное и широкомасштабное, продолжавшееся вплоть до конца 1942 г. наступление германских вооруженных сил происходило при незначительном, имевшем место лишь в первые месяцы войны превосходстве немецких войск в живой силе и при значительном, сохранявшемся в течение всей войны превосходстве Красной Армии в боевой технике.

При этом потери, которые несла Красная Армия как в первые месяцы, так и во все последующие годы войны, особенно в соотношении с потерями вооруженных сил Германии, оказывались поистине ужасающими.

Сопровождавшееся многочисленными окружениями частей Красной Армии и массовыми сдачами в плен советских военнослужащих наступление германских вооруженных сил уже в конце 1941 г. привело к ситуации, когда в ближнем и дальнем тылу немецко-фашистских войск оказалось около 3500000 советских военнопленных, к которым в 1942 г. прибавилось еще более 1000000. Всего же за время войны число советских военнопленных достигло 5734538 человек. Столь массовое пленение советских военнослужащих, превратившееся уже в первые месяцы войны в беспрецедентную в мировой военной истории гуманитарную катастрофу, делало практически невозможным создание для них условий содержания, соответствующих требованиям международных соглашений о военнопленных. Однако тоталитарные режимы, существовавшие в это время в фашистской Германии и СССР, с самого начала войны фактически отказались от исполнения требований не только Женевской, но и Гаагской конвенций о военнопленных, что обусловило гибель почти 3500000 советских военнопленных.

К концу 1942 г. германские вооруженные силы оккупировали территорию, на которой находилось около 75 миллионов советских граждан, значительное большинство которых составляли старики, женщины и дети.

Оккупационный режим первоначально находился под контролем военной администрации, которая по мере дальнейшего продвижения линии фронта передавала управление представителям Министерства восточных территорий, действовавшим в тесном сотрудничестве с имперской службой безопасности. Именно военная администрация, состоявшая из офицеров Вермахта, нередко благожелательно настроенных к перспективе религиозного возрождения на оккупированных территориях, оказывала наибольшее содействие стихийно и широко проявлявшемуся среди населения стремлению восстанавливать церковную жизнь, прежде всего открывая приходские храмы. Так, например, уже через две недели после взятия в июле 1941 г. германскими войсками Смоленска был ликвидирован музей атеизма, располагавшийся в Успенском соборе города. А 10 августа, в день памяти Смоленской иконы Божией Матери, именуемой «Одигитрия», в возвращенном Русской Православной Церкви соборе был отслужен молебен перед найденным немецкими солдатами и установленным в соборе чудотворным списком этой иконы, перед которым в 1812 г. на Бородинском поле молился генерал-фельдмаршал М. И. Кутузов. Точно так же в июле 1941 г. в Пскове после ликвидации немецкими оккупационными властями антирелигиозного музея, находившегося в Троицком соборе Псковского кремля, этот древний храм был передан Русской Православной Церкви, а 22 марта 1942 г. в нем была торжественно установлена привезенная немецкими солдатами из закрытого и оскверненного коммунистами Тихвинского монастыря чудотворная Тихвинская икона Божией Матери. Всего на оккупированных территориях было открыто около 10000 храмов. Так, например, только в Ленинградской, Новгородской и Псковской областях было открыто 470 храмов, в Курской области — 332, в Ростовской — 243, в Краснодарском крае — 229, на территории Украины в целом было открыто около 5400 храмов.

В своем обращении к пастве 17 октября 1942 г., по случаю годовщины вступления германских войск в Таганрог, епископ Иосиф (Чернов) подчеркивал: «Год тому назад, под грохот германской артиллерии... палачи русского народа навсегда бежали из Таганрога, в город вступили рыцари германской армии. Под их защитой мы, христиане, подняли поверженный крест, стали восстанавливать разрушенные храмы. Возродилось прежнее чувство веры, ободрились пастыри Церкви и снова понесли людям живую проповедь о Христе. Все это стало возможным только под защитой германской армии. Слава доблестной и победоносной германской армии».

Военная администрация (что видно на примере Псковской Духовной миссии) разрешала русскому православному духовенству такие формы просветительско-миссионерского и социального служения, как преподавание Закона Божия в приходских и общеобразовательных школах, создание детских садов и детских приютов, катехизация взрослых, просветительская работа с учителями, миссионерская деятельность на радио. Ничего подобного не допускалось коммунистическим режимом в СССР не только в довоенный, но и весь послевоенный период вплоть до 1989 г.

Религиозная политика гражданской администрации, определявшаяся директивами Министерства восточных территорий и имперской службы безопасности, предполагала по крайней мере временную деятельность открывавшихся храмов, хотя и оказывалась более сдержанной по сравнению с политикой военной администрации. Так, в циркуляре начальника имперской службы безопасности Р. Гейдриха от 2 июля 1941 г. подчеркивалось: «Против стремления Православной Церкви утвердить свое влияние в массах ничего предпринимать не следует. Напротив, его необходимо насколько возможно поощрять, при этом с самого начала следует настаивать на принципе отделения Церкви от государства и препятствовать возникновению единой Церкви». Впрочем, в перспективе нацистское руководство предполагало возможность осуществления идеологического контроля над деятельностью православного духовенства. «Несомненно то, что стремящимся к религии массам оккупированных бывших советских областей надлежит снова дать какую-то форму религии,— писал Гейдрих в секретной директиве от 31 октября 1941 г.— ...Крайне необходимо воспретить всем попам вносить в свою проповедь оттенок вероисповедания и одновременно позаботиться о том, чтобы возможно скорее создать новый класс проповедников, который будет в состоянии после соответствующего, хотя и короткого, обучения толковать народу свободную от еврейского влияния религию. Ясно, что заключение «избранного Богом народа» в гетто и искоренение этого народа... не должно нарушаться духовенством, которое, исходя из установки Православной Церкви, проповедует, будто исцеление мира ведет свое начало от еврейства».

Перспектива систематического пастырского окормления советских военнопленных православным духовенством оккупированных территорий в целом сдержанно воспринималась Верховным командованием Германии, руководствовавшимся оперативным приказом Гейдриха от 16 августа 1941 г. В этом приказе подчеркивалось, что «религиозную опеку военнопленных не следует особо стимулировать и поддерживать. Там, где среди военнопленных имеются священнослужители, последние могут, если это отвечает желанию самих военнопленных, осуществлять религиозную деятельность. Привлечение священников из генерал-губернаторства или с территории Рейха для религиозной опеки советско-русских военнопленных исключается».

Однако исполнение данного приказа представителями лагерной администрации далеко не всегда было безусловным и уже с первых месяцев войны коменданты отдельных лагерей неоднократно разрешали деятельность русского православного духовенства среди военнопленных. Архимандрит Иоанн (Шаховской) впоследствии описывал свое посещение в 1942 г. офицерского лагеря в окрестностях Бад-Киссингена: «В нем содержалось около трех тысяч советских командиров, главным образом молодых лейтенантов; но были и штаб-офицеры — в особом здании... Можно представить мое удивление, когда среди этих советских офицеров, родившихся после Октября, сразу же организовался церковный хор, спевший без нот всю литургию. Приблизительно половина пленных захотели принять участие в церковной службе, общей исповеди и причастились Святых Тайн. В этой поездке меня сопровождал о. Александр Киселев... Мы остались под огромным впечатлением от этой встречи с несчастными, раздавленными и войной, и лишениями, и унижениями русскими людьми».

Особенно активную роль в возрождении церковной жизни на оккупированной территории довелось сыграть митрополиту Сергию (Воскресенскому), экзарху Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) в Прибалтике. Оставшись в Риге при отступлении советских войск, в июле 1941 г., он заявил о своей лояльности оккупационным властям и при их поддержке возглавил Русскую Православную Церковь в Прибалтике и на Северо-Западе, сохранив при этом юрисдикцию Московской Патриархии. Легальное существование на оккупированной территории все более увеличивавшейся епархии вынуждало митрополита Сергия, подобно всем представителям церковной иерархии в оккупации, периодически включать в свои послания и проповеди заявления политического характера. В одной из воскресных проповедей 14 марта 1943 г. он подчеркивал: «Борьба, предпринятая Германией против большевизма, вошла в решительную стадию. Ничего не может быть страшнее господства коммунизма. Если он победит, население многих стран будет обречено нечеловеческим страданиям и даже уничтожению. Чтобы предотвратить эту грозную опасность, необходимо напряжение и полное объединение всех имеющихся сил. Теперь не время спорить о том, как в будущем создастся наша национальная, социальная и культурная жизнь. Если горит дом, то не спорят о том, как после пожара удобнее разместиться в его комнатах, а немедленно приступают к тушению огня. Точно так же и мы стоим перед задачей победить любой ценой. Поэтому каждый из нас обязан следовать указаниям властей и приложить все свои силы в борьбе с большевизмом. Обратимся с молитвой ко Всемогущему, чтобы Он помог навсегда и всюду преодолеть это зло, и прежде всего в сердцах людей».

Однако даже на архиерейском совещании в Риге 23 июля 1942 г., где митрополиту Сергию пришлось критиковать прокоммунистическую позицию Патриаршего Местоблюстителя, он все же сумел сохранить юрисдикционную принадлежность своей епархии к Московской Патриархии и отстоять право возносить за архиерейским богослужением имя Местоблюстителя. В октябре 1943 г. митрополит Сергий отказался участвовать в совместном с представителями Русской Православной Церкви Заграницей церковном совещании в Вене в связи с отказом последних признавать каноничность ставшего к этому времени Патриархом Сергия (Страгородского). Неизбежно осложняя свое политическое положение, митрополит Сергий убеждал германские власти в целесообразности поддержки епархий и приходов Московской Патриархии, находившихся на оккупированной территории.

Одним из наиболее значительных и успешных начинаний митрополита Сергия следует признать деятельность Псковской Духовной миссии, менее чем за три года возродившей в Ленинградской, Новгородской, Псковской и Великолукской областях практически полностью уничтоженную коммунистами церковную жизнь. Напутствуя первую группу миссионеров, митрополит подчеркивал, что им предстоит осуществлять свое служение в стране, «где на протяжении более 20 лет религия самым безжалостным образом отравлялась и преследовалась, где народ был напуган, принижен, угнетен и обезличен. Придется не только налаживать церковную жизнь, но и пробуждать народ к новой жизни от долголетней спячки, объясняя и указывая ему преимущества и достоинства новой, открывающейся для него жизни». Начав свою деятельность в августе 1941 г. на огромной территории, где проживало 2 миллиона населения и действовало лишь несколько храмов, Псковская Духовная миссия, имевшая в своем составе 14 священнослужителей и псаломщиков, уже в начале 1944 г. смогла открыть более 400 приходов, в которых служили около 200 священников.

Расположенные на территории Прибалтийского экзархата обители, в том числе Псково-Печерский и Виленский Свято-Духов монастыри, получили возможность не только пополнять ряды своих насельников, но осуществлять миссионерско-пастырскую деятельность среди местного населения и оказывать гуманитарную помощь военнопленным. 24 августа 1941 г. настоятель Псково-Печерского монастыря игумен Павел (Горшков) получил письмо советских военнопленных, в котором говорилось: «Больные, раненые военнопленные и персонал госпиталя лагерного пункта 134 в городе Пскове выносят глубокую благодарность за присланные продукты — муку, хлеб, яйца и другие пожертвования». При этом на территории СССР, не подвергавшейся немецко-фашистской оккупации, ни один из всех закрытых к 1935 г. монастырей так и не возобновил своей деятельности в течение всей войны.

Сделав возможным поразительное по своим масштабам и пастырским достижениям возрождение русской церковной жизни на территории Прибалтики и российского Северо-Запада, до конца остававшийся русским, хотя и не советским патриотом митрополит Сергий (Воскресенский) был убит 28 апреля 1944 г. по дороге из Вильнюса в Каунас диверсионно-террористической группой, состоявшей из сотрудников НКВД.

Во многом подобной его судьбе, в самоотверженном архипастырском служении и трагической кончине, оказалась и судьба митрополита Волынского и Житомирского Алексия (Громадского). В условиях более жесткой, нежели в Прибалтике, религиозной политики немецких властей на территории рейсхкомиссариата «Украина», вынужденный противостоять попыткам украинских автокефалистов расколоть православную церковную жизнь на Украине, митрополит Алексий не только способствовал подлинному возрождению церковно-приходской жизни на бывших советских территориях, но и сохранил в юрисдикции Московского Патриархата около 3500 приходов, то есть более половины из числа действовавших на Украине храмов. Именно последовательная позиция митрополита Алексия в деле сохранения единства церковной жизни как на оккупированных германскими войсками, так и на остававшихся под гнетом богоборческого коммунистического режима территориях обусловила его убийство 7 мая 1943 г. партизанами из отряда ОУН (организации украинских националистов).

Конечно, представители русской церковной иерархии, получившие недавно еще немыслимые возможности для возрождения церковной жизни в России, в течение всего периода оккупации вынуждены были озвучивать в проповедях и епископских посланиях некоторые лозунги немецко-фашистской пропаганды, а германские спецслужбы неоднократно пытались использовать православное духовенство в своей деятельности. Однако русскому православному духовенству, пытавшемуся легально существовать в условиях тоталитарного коммунистического режима, в еще большей степени приходилось в своей проповеднической и церковно-политической деятельности озвучивать основные установки советской пропаганды. Обличение православными священнослужителями «происков мирового империализма» вряд ли могут считаться более оправданными, чем выражение радости по поводу «поражений иудо-большевизма», четверть века действительно пытавшегося уничтожить церковную жизнь на Русской земле, а попытки немецкой СД поставить под контроль деятельность православного духовенства на оккупированной территории не могли идти ни в какое сравнение с системой тотального контроля над всеми проявлениями церковной жизни в СССР, функционировавшей в течение десятилетий под руководством НКВД — МГБ — КГБ.

Возрождение церковной жизни на оккупированной территории объясняется отнюдь не тем, что политика немецко-фашистского режима была направлена на восстановление основополагающих духовно-исторических начал жизни русского народа, и, конечно же, не тем, что русское православное духовенство пошло по пути «измены Родине», которой оно самоотверженно служило на протяжении 900 лет. Главная причина русского церковного возрождения периода Второй мировой войны — та, что в условиях даже кратковременного исчезновения богоборческого коммунистического режима русский народ, насильственно лишенный возможности исповедовать веру своих предков, проявил поразительную готовность вновь обратиться к этой вере, а прошедшие через невиданные в русской истории гонения и оставшиеся в живых немногочисленные православные пастыри в тяжелейших условиях немецко-фашистской оккупации смогли взять на себя подвижническое бремя нового Крещения Руси.

На территории, не подвергавшейся немецко-фашистской оккупации, положение Русской Православной Церкви в первые месяцы войны не претерпело каких-либо перемен. Во время контрнаступления Красной Армии под Москвой в декабре 1941 г. храмы, восстановленные в кратковременный период оккупации Московской и Тульской областей, закрывались, а служившие в них священнослужители подвергались репрессиям. 19 октября 1941 г. по решению советского правительства митрополит Московский Сергий (Страгородский) и митрополит Киевский Николай (Ярушевич) с небольшой группой православного духовенства и священнослужителями других конфессий были эвакуированы в Ульяновск. Все храмы в городе к этому времени уже были закрыты и за исключением двух полностью разрушены. Поэтому митрополиту Сергию было предложено служить в здании бывшего католического костела, который был освящен им 30 ноября в честь Казанской иконы Божией Матери.

Уже 24 ноября 1941 г. митрополит Сергий и митрополит Николай выпустили первое в эвакуации послание к пастве: «Гитлеровский молох продолжает вещать миру, будто бы он поднял меч «на защиту религии» и «спасение» якобы поруганной веры. Но всему миру ведомо, что это исчадие ада лживой личиной благочестия только прикрывает свои злодеяния. Во всех порабощенных им странах он творит гнусные надругательства над свободой совести, издевается над святынями, бомбами разрушает храмы Божии, бросает в тюрьмы и казнит христианских пастырей, гноит в тюрьмах верующих, восставших против его безумной гордыни, против его замыслов утвердить свою сатанинскую власть над всей землей. Православные, бежавшие из фашистского плена, поведали нам о глумлении фашистов над храмами».

Наряду с совершением богослужений в немногочисленных храмах, действовавших на не оккупированной территории СССР, Русская Православная Церковь уже в первые месяцы войны стала осуществлять сбор денежных и иных материальных средств, вещевых и продуктовых посылок, которые передавались в фонд обороны. К концу войны Церковью было собрано более 300 000 000 рублей, не считая драгоценностей, вещей и продуктов. В подавляющем большинстве случаев эта помощь передавалась военнослужащим без указания источника ее поступления. Одним из немногих исключений стала получившая освещение в советских средствах массовой информации передача в 1944 г. танковой колонны «Дмитрий Донской», построенной на средства Церкви и насчитывавшей 40 танков.

Во время эвакуации митрополита Сергия, продолжавшейся до конца августа 1943 г., митрополит Алексий (Симанский) безвыездно находился в блокадном Ленинграде. Он жил в одном из пяти действовавших в городе православных храмов — Николо-Богоявленском соборе. Хотя религиозная жизнь блокадного города отличалась значительной активностью и храмы были переполнены прихожанами, которые в годы войны собрали только деньгами 17 423 000, городские власти в этот период не передали Церкви ни одного храма, за исключением вернувшихся в юрисдикцию Московской Патриархии бывших обновленческих Спасо-Преображенского собора и кладбищенской Серафимовской церкви.

В 1942 г., когда Красная Армия делала попытки наступления на нескольких фронтах, митрополит Сергий в пасхальном послании от 2 апреля писал: «Не победить фашистам, возымевшим дерзость вместо Креста Христова признать своим знаком языческую свастику. Не забудем слов: «Сим победиши». Не свастика — крест призван возглавить христианскую нашу культуру, наше христианское жительство. В фашистской Германии утверждают, что христианство не удалось и для будущего мирового прогресса не годится. Значит, Германия, предназначенная владеть миром будущего, должна забыть Христа и идти своим новым путем. За эти безумные слова да поразит праведный Судия и Гитлера, и всех соумышленников его... Будем же тверды в нашем завете со Христом, с которым мы сочетались при нашем крещении. Теперь мы имеем «терпения потребу» (Евр 10. 36), и терпение не посрамит. «Еще мало елико елико, грядый приидет» (ст. 37), рассеет тучи и озарит нашу страну вожделенной радостью побед. Уже ясны и признаки того».

Последовательная политическая лояльность по отношению к коммунистическому режиму, проявленная руководством Московской Патриархии в первые полгода войны, и активная деятельность по сбору средств, направлявшихся в фонд обороны, способствовали некоторым изменениям в религиозной политике советского государства уже в начале 1942 г. Стремясь пропагандистски ответить на религиозно терпимую политику немецких оккупационных властей и рассчитывая придать цивилизованный вид политическому облику СССР в глазах западных союзников, советское руководство постаралось идеологически использовать Русскую Православную Церковь в своей политике.

Летом 1942 г. 50-тысячным тиражом в роскошном, особенно по условиям военного времени, издании была опубликована книга «Правда о религии в СССР», распространявшаяся преимущественно за границей. В этой книге, содержавшей официальные церковные документы военного периода и статьи большой группы священнослужителей и мирян, посвященные отношению Русской Православной Церкви к войне, указывалось на отсутствие серьезных проблем в церковной жизни СССР довоенного времени и подчеркивалось, что главные исторические невзгоды Церкви в СССР пришлось пережить лишь в результате немецко-фашистской агрессии. В ноябре 1942 г. митрополит Николай, уже являвшийся членом Всеславянского комитета, ведущего антифашистскую пропаганду в славянских странах, был введен в состав Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию немецко-фашистских злодеяний. Данная комиссия, работавшая в жестких идеологических рамках официальной советской пропаганды (один из ее приемов — попытка обвинить немцев в уничтожении в Катыни 14 000 польских офицеров, расстрелянных НКВД), должна была представлять примеры разрушения храмов и репрессий против православного духовенства на оккупированной территории.

В 1942 г. государственная атеистическая пропаганда была резко сокращена, формально сохранявшийся «Союз воинствующих безбожников» фактически прекратил свою деятельность, практически полностью прекратились репрессии против православного духовенства и в Ульяновск стали прибывать за получением назначений на епархии и приходы представители духовенства, многие из которых были освобождены из мест заключения. В конце 1942 — начале 1943 г. советские власти дали согласие на регулярное совершение митрополитом Сергием новых епископских хиротоний. Так, в это время в архиерейский сан из числа овдовевших протоиереев были возведены архиепископ Саратовский Григорий (Чуков), епископ Ульяновский Димитрий (Градусов). Архимандрит Варфоломей (Городцев) стал епископом Можайским. Назначения на еще недавно прекратившие свое существование кафедры стали получать архиереи, освобождавшиеся из мест заключения,— например, епископ Лука (Войно-Ясенецкий), с осени 1942 г. совмещавший руководство Красноярской епархией с деятельностью военного хирурга, или епископ Александр (Толстопятов), возглавивший Молотовскую епархию.

5 февраля 1943 г. советское правительство удовлетворило просьбу митрополита Сергия об открытии банковского счета Московской Патриархии для внесения средств на нужды обороны. Это решение находилось в формальном противоречии с Постановлением ВЦИК и Совнаркома о религиозных объединениях от 8 апреля 1929 г., свидетельствуя о готовности коммунистического режима, с легкостью игнорировавшего во имя политической целесообразности даже собственное законодательство, внести существенные коррективы в свою религиозную политику.

С начала 1943 г., по мере развития наступления Красной Армии, на занимавшейся ею территории открытые в годы оккупации храмы в большинстве случаев уже не подвергались закрытию, а военная контрразведка СМЕРШ репрессировала лишь небольшое число священнослужителей, оставшихся на своих прихода после отступления германских войск. Православное духовенство оккупированных территорий, неоднократно осуждавшееся в посланиях митрополита Сергия за сотрудничество с немецко-фашистскими оккупантами, в случае если оно не подвергалось репрессиям со стороны органов государственной безопасности, как правило, принималось в сущем сане в штат духовенства Московской Патриархии.

4 сентября 1943 г. около полуночи состоялась историческая встреча Сталина с вернувшимся в Москву из эвакуации митрополитом Сергием и с митрополитами Алексием и Николаем. Стенограмма, составленная начальником отдела 3-го управления НКВД по борьбе с церковно-сектантской контрреволюцией полковником Г. Г. Карповым, воспроизводит ее следующим образом:

«Беседа товарища Сталина с митрополитами продолжалась 1 час 55 минут...

Товарищ Сталин, кратко отметив положительное значение патриотической деятельности Церкви за время войны, просил митрополитов Сергия, Алексия и Николая высказаться об имеющихся у Патриархии и у них лично назревших, но не разрешенных вопросах.

Митрополит Сергий сказал товарищу Сталину, что самым главным и наиболее назревшим вопросом является вопрос о центральном руководстве Церкви, так как он почти 18 лет является Патриаршим Местоблюстителем... что Синода в Советском Союзе нет с 1935 года, а потому он считает желательным, чтобы Правительство разрешило собрать Архиерейский Собор, который и изберет Патриарха, а также образует при главе Церкви Священный Синод как совещательный орган в составе 5—6 архиереев...

Одобрив предложения митрополита Сергия, товарищ Сталин спросил: а) как будет называться Патриарх; б) когда может быть собран Архиерейский Собор; в) нужна какая-либо помощь со стороны Правительства для успешного проведения Собора (имеется ли помещение, нужен ли транспорт, нужны ли деньги и так далее). Сергий ответил, что эти вопросы предварительно ими между собой обсуждались, и они считали бы желательным и правильным, если бы Правительство разрешило принять для Патриарха титул Патриарха Московского и всея Руси, хотя Патриарх Тихон, избранный в 1917 году при временном правительстве, назывался Патриархом Московским и всея России.

Товарищ Сталин согласился, сказав, что это правильно.

На второй вопрос митрополит Сергий ответил, что Архиерейский Собор можно будет собрать через месяц, и когда товарищ Сталин, улыбнувшись, сказал: «А нельзя ли проявить большевистские темпы?» — и, обратившись ко мне, спросил мое мнение, я высказался, что, если мы поможем митрополиту Сергию соответствующим транспортом для быстрейшей доставки епископата в Москву (самолетами), то Собор мог бы быть собран и через 3—4 дня.

После короткого обмена мнениями договорились, что Архиерейский Собор соберется в Москве 8 сентября...

Товарищ Сталин, согласившись с этим, в то же время спросил, почему они ставят вопрос о богословских курсах, тогда как Правительство может разрешить организацию Духовной академии и открытие Духовных семинарий во всех епархиях, где это нужно.

Митрополит Сергий, а затем еще больше митрополит Алексий сказали, что для открытия Духовных академий у них еще очень мало сил и нужна соответствующая подготовка, а в отношении семинарий — принимать в них лиц моложе 18 лет они считают неподходящим по времени и по прошлому опыту, зная, что, пока у человека не сложилось определенное мировоззрение, готовить их в качестве пастырей весьма опасно, так как получается большой отсев...

Товарищ Сталин сказал: «Ну, как хотите, это дело ваше, а если хотите богословские курсы — начинайте с них, но Правительство не будет иметь возражений и против открытия семинарий и академий»...

Затем митрополит Сергий затронул вопрос об открытии церквей в ряде епархий, сказав, что вопрос об этом перед ним ставят почти все епархиальные архиереи, что церквей мало и что уже очень много лет церкви не открываются...

Товарищ Сталин ответил, что по этому вопросу никаких препятствий со стороны Правительства не будет. Затем митрополит Алексий поднял вопрос перед товарищем Сталиным об освобождении некоторых архиереев, находящихся в ссылке, в лагерях, в тюрьмах и так далее.

Товарищ Сталин сказал им: «Представьте такой список, его рассмотрим»...

После этого товарищ Сталин, обращаясь к митрополитам Сергию, Алексию и Николаю, сказал им: «Вот мне доложил товарищ Карпов, что вы очень плохо живете: тесная квартира, покупаете продукты на рынке, нет у вас никакого транспорта. Поэтому Правительство хотело бы знать, какие у вас есть нужды и что вы хотели бы получить от Правительства».

В ответ на вопрос товарища Сталина митрополит Сергий сказал, что в качестве помещений для Патриархии и для Патриарха он просил бы принять внесенные митрополитом Алексием предложения о предоставлении в распоряжение Патриархии бывшего игуменского корпуса в Новодевичьем монастыре, а что касается обеспечения продуктами, то эти продукты они покупают на рынке, но в части транспорта просил бы помочь, если можно, выделением машины.

Товарищ Сталин сказал митрополиту Сергию: «Помещения в Новодевичьем монастыре товарищ Карпов посмотрел, и они совершенно не благоустроены, требуют капитального ремонта, и для того, чтобы занять их, надо еще много времени. Там сыро и холодно. Ведь надо учесть, что эти здания построены в XVI веке. Правительство вам может предоставить завтра же вполне благоустроенное и подготовленное помещение, предоставив вам 3-этажный особняк на Чистом переулке, который занимался ранее бывшим немецким послом Шуленбургом. Но это здание советское, не немецкое, так что вы можете совершенно спокойно в нем жить. При этом особняк мы вам предоставляем со всем имуществом, мебелью, которая имеется в этом особняке, а для того, чтобы лучше иметь представление об этом здании, мы сейчас вам покажем план его»...

Вновь затронув вопрос о продовольственном снабжении, товарищ Сталин сказал митрополитам: «На рынке продукты покупать вам неудобно и дорого, и сейчас продуктов на рынок колхозник выбрасывает мало. Поэтому государство может обеспечить продуктами вас по государственным ценам. Кроме того, мы завтра-послезавтра предоставим в ваше распоряжение 2—3 легковые автомашины с горючим»...

После этого товарищ Сталин сказал митрополитам: «Ну, если у вас больше нет к Правительству вопросов, то, может быть, будут потом. Правительство предполагает образовать специальный государственный аппарат, который будет называться Совет по делам Русской Православной Церкви, и Председателем Совета предполагается назначить товарища Карпова. Как вы смотрите на это?»

Все трое заявили, что они весьма благодарны за это Правительству и лично товарищу Сталину и весьма благожелательно принимают назначение на этот пост товарища Карпова... Затем, обращаясь ко мне, товарищ Сталин сказал: «Подберите себе 2—3 помощника, которые будут членами вашего Совета, образуйте аппарат, но только помните, во-первых, что вы не обер-прокурор, во-вторых, своей деятельностью больше подчеркивайте самостоятельность Церкви»...

В заключение этого приема у товарища Сталина выступил митрополит Сергий с кратким благодарственным словом к Правительству и лично товарищу Сталину. Товарищ Молотов спросил товарища Сталина: «Может, следует вызвать фотографа?»

Товарищ Сталин сказал: «Нет, сейчас уже поздно, второй час ночи, поэтому мы сделаем это в другой раз».

Товарищ Сталин, попрощавшись с митрополитами, проводил их до дверей своего кабинета».

8 сентября 1943 г. состоялся Архиерейский Собор, в котором участвовало 19 архиереев, многих из которых доставили в Москву на военных самолетах, а некоторых прямо из мест заключения. На Соборе выступил митрополит Сергий с докладом «О деятельности Православной Церкви за два года Отечественной войны». Сделав доклад «Долг христианина перед Церковью и Родиной в переживаемую эпоху Отечественной войны», митрополит Алексий обратился к членам Собора с предложением избрать Патриарха. «Я думаю, что этот вопрос бесконечно облегчается для нас тем, что у нас имеется уже носитель Патриарших полномочий, поэтому я полагаю, что избрание со всеми подробностями, которые обычно сопровождают его, для нас является как будто бы и ненужным». После этого все участники Собора встали и трижды пропели «Аксиос».

Собор принял постановление, обращенное к духовенству и мирянам оккупированных территорий, сотрудничавшим с немецкими властями, в котором, в частности, говорилось: «Всякий виновный в измене общецерковному делу и перешедший на сторону фашизма, как противник Креста Господня, да числится отлученным, а епископ и клирик — лишенным сана».

В обращении Собора к советскому правительству подчеркивалось: «Глубоко тронутые сочувственным отношением нашего всенародного вождя, главы советского правительства И. В. Сталина к нуждам Русской Православной Церкви и к скромным трудам нашим, ее смиренных служителей, приносим правительству нашу общесоборную искреннюю благодарность и радостное уверение, что, ободренные этим сочувствием, мы приумножим нашу долю работы в общенародном подвиге за спасение Родины».

12 сентября в Богоявленском соборе состоялась Патриаршая интронизация митрополита Сергия, сопровождавшаяся киносъемкой в присутствии иностранных дипломатов и журналистов. В этом же месяце в Московской Патриархии был создан Издательский отдел, выпустивший уже в 1943 г. четыре номера «Журнала Московской Патриархии».

8 октября был образован Совет по делам Русской Православной Церкви, который возглавил полковник Г. Г. Карпов, дослужившийся на этом посту до звания генерал-майора государственной безопасности.

27 октября 1943 г. Патриарх Сергий передал Карпову заявление об освобождении находившихся в советских лагерях и считавшихся живыми 24 архиереев, одного архимандрита и одного протоиерея. Однако все, кроме одного, упомянутые в списке священнослужители к этому времени либо были расстреляны, либо умерли в лагерях.

Положение Русской Православной Церкви в годы войны и после смерти Патриарха Сергия 15 мая 1944 г. в целом не изменилось. 31 января 1945 г. в Москве открылся Поместный Собор, в котором участвовали 46 архиереев, 87 клириков и 38 мирян, а также несколько восточных Патриархов и представители ряда Поместных Церквей. Митрополит Алексий, являвшийся в это время Местоблюстителем Патриаршего Престола, выступил с докладом «Патриотическая деятельность Церкви за период войны», в котором подчеркивал, что эта деятельность заключалась «не только в пожертвованиях, к которым неустанно призывали своих пасомых архипастыри и пастыри. Деятельность эта была гораздо шире и существеннее, так как она проникала в самую душу народную, поднимая дух безмерной любви к Родине, волю к победе, так как она давала утешение страждущим, скорбящим, унывающим». На втором заседании Собора открытым голосованием Патриархом был избран митрополит Алексий, интронизация которого состоялась 4 февраля в московском Богоявленском соборе при стечении более чем 5000 богомольцев.

10 апреля 1945 г. состоялась встреча Патриарха Алексия, митрополита Николая и протопресвитера Николая Колчицкого со Сталиным. Основной ее темой стала перспектива участия Церкви в послевоенной внешнеполитической деятельности советского государства.

Во время парада Победы в июне 1945 г. пять представителей Русской Православной Церкви были приглашены на трибуну почетных гостей и по предложению Карпова размещены недалеко от иностранных дипломатов, чтобы произвести «благоприятное впечатление на заграницу».

Несмотря на то что на завершающем этапе Второй мировой войны религиозная политика коммунистического режима по отношению к Церкви осуществлялась в рамках, обозначенных Сталиным на встрече с митрополитами 4 сентября 1943 г., советское правительство всячески стремилось сдерживать открытие храмов на территории, не подвергавшейся оккупации, и предпочитало оставлять действующими храмы, открытые на освобождавшейся от германских войск территории. Получив в 1944—1945 гг. 12 688 заявлений об открытии 4292 храмов, советское правительство допустило открытие лишь 716 церквей. Общее число действующих храмов к июню 1945 г. составляло 10 243. Однако если на оккупированной территории количество храмов в одной епархии могло достигать нескольких сотен, то в епархиях Поволжья, Сибири и Дальнего Востока они исчислялись единицами и десятками, при этом деятельность духовенства по-прежнему жестко ограничивалась лишь совершением храмового богослужения и сбором пожертвований на нужды Красной Армии.

Вторая мировая война стала временем, когда Русская Православная Церковь, поставленная на грань полного уничтожения, смогла не только сохраниться, но и укрепить свои позиции в условиях атеистического советского общества. Исторические причины этой перемены в судьбе Церкви уже достаточно четко формулировались в церковно-исторической науке.

Во-первых, возрождение церковной жизни на оккупированной территории не только свидетельствовало о сохранившейся у многих советских граждан потребности иметь религиозную жизнь, но и активно использовалось немецко-фашистской пропагандой. Подобная ситуация требовала от коммунистического режима ответных мер пропагандистского характера в религиозной сфере, которые и стали осуществляться уже с 1942 г.

Во-вторых, Сталин, в конце 30-х гг. ощутивший необходимость обновить скудный арсенал интернационал-большевистской пропаганды лозунгами национал-большевистского характера, еще до войны попытался перейти от идеологической политики замалчивания и поношения исторического прошлого России к использованию русской истории в целях советской пропаганды. Сыгравшая громадную роль в становлении не только русской культуры, но и русской государственности Православная Церковь не могла не быть использована в этом новом пропагандистском проекте коммунистического режима, и начавшаяся война лишь ускорила данный процесс.

В-третьих, необходимость иметь в войне с нацистской Германией союзников из числа западных демократий, общественное мнение в которых традиционно исходило из признания определяющего значения христианских ценностей, вынуждала Сталина демократизировать политический облик СССР, допустив в стране хотя бы в ограниченных рамках религиозной жизни ведущую христианскую конфессию.

В-четвертых, последовательная политическая лояльность, проявленная руководством Московской Патриархии даже в период жесточайших гонений на Церковь и в годы войны, убедила Сталина в готовности митрополита Сергия и его ближайших сподвижников осуществлять свою деятельность именно в тех рамках, которые определит возглавлявшийся им тоталитарный режим.

Однако перечисленными выше очевидными историческими причинами не может быть в полной мере объяснена тайна бытия Церкви в земной, нередко пронизанной духом богоборчества истории. Одно из величайших чудес ХХ в., возрождение Русской Православной Церкви в трагические годы Второй мировой войны в своей метаисторической сущности может быть объяснено апофатическим указанием на основополагающее начало христианской историософии — Промысл Божий. Именно Промысл Божий не попустил уничтожить огражденную заступничеством Собора новомучеников Святую Русь коммунистическим богоборцам во главе с подпавшим под анафему Поместного Собора Православной Российской Церкви 1917—1918 гг. недоучившимся семинаристом Иосифом Джугашвили, который в годы подготовленной им войны обрек на уничтожение почти 30 000 000 своих подданных, объявив себя за это генералиссимусом.