Cвященномученик Александр родился в 1879 году в селе Троицко-Раменском ² Бронницкого уезда Московской губернии в семье священника. Его отец Сергей Алексеевич Парусников был рукоположен во иерея святителем Московским Филаретом, который поставил его настоятелем Троицкой церкви. Отец Сергий прослужил здесь более 45 лет, ревностно выполняя пастырский долг и являя прихожанам пример истинного смирения и любви. В дополнение к своим прямым обязанностям он безвозмездно учил грамоте детей работников с раменской бумагопрядильной фабрики.

У самого о. Сергия было тринадцать детей (Александр — двенадцатый). Его матушка, Александра Герасимовна, скончалась в возрасте сорока шести лет, и растить детей ему помогала старшая дочь Ольга, которая не вышла замуж и всю жизнь посвятила служению Богу и ближним. Позже она помогала и в воспитании племянников — детей своего брата Александра.

	Троицкий храм в селе Троицко-Раменском

Александр Сергеевич не собирался быть священником и поступил в Высшее техническое училище в Москве. Однако за год до окончания о. Сергий, выходивший за штат, попросил сына принять сан и занять его место. Молодой человек оставил училище, экстерном сдал семинарские экзамены и в 1908 году был рукоположен во священника к родной Троицкой церкви.

Со своей будущей женой, Александрой Ивановной Пушкаревой, он познакомился в Раменском. Саша рано потеряла отца и жила с бабушкой и матерью, работавшей на бумагопрядильной фабрике. Школьная учительница обратила внимание на хорошенькую и очень способную девочку и попросила своего брата — хозяина фабрики — ей помочь. При его поддержке Саша окончила Филаретовское епархиальное училище в Москве и стала сельской учительницей. Александр Сергеевич увидел ее на школьном рождественском балу и поспешил к ее матери — свататься. Та сначала отказывала, говоря: «Она из простонародья, вы будете ее обижать», но потом согласилась, и впоследствии у них с зятем установились самые дружеские отношения.

Семья у о. Александра была большая — десять детей. Прихожане любили священника за доброту и отзывчивость. Когда он совершал службы, в храме всегда стояла благоговейная тишина.

До революции о. Александр преподавал Закон Божий в частной раменской гимназии. С детьми он был ласков, никогда их не наказывал, а только говорил: «Не ссорьтесь, не ссорьтесь». Молодежь с удовольствием беседовала с широко образованным священником. Говорили на самые разные темы, но чаще всего о вере и Боге.

Батюшка никому не отказывал в совершении треб, и его нестяжательность вызывала всеобщее уважение. Бывало, уже в советское время он собирался на требу, и Александра Ивановна просила:

— Отец, ты едешь в деревню. Если тебе что-нибудь подадут, ты же знаешь, у нас в доме ничего нет.

— Ладно,— говорил он, но возвращался с пустыми руками и на вопрос жены отвечал:

— Как я возьму, когда там то же, что и у нас.

Когда начались гонения на Церковь, о. Александру пришлось особенно тяжело — не только их с матушкой, но и детей объявили лишенцами. Им не полагались продуктовые карточки, так что государственные магазины оказались для них закрыты, частные же были редки и к тому же дороги. Если бы не прихожане, они бы вряд ли выжили.

Как-то в Рождественский сочельник в доме не осталось даже хлеба — а ведь завтра Рождество. Александра Ивановна грустно сидела за пустым столом. Батюшка собрался ко всенощной, открыл входную дверь и вдруг закричал: «Мать, мать, иди сюда!» На крыльце стояли два мешка с хлебом, крупой и картофелем. «Вот тебе и праздник»,— сказал о. Александр матушке. Так помогали батюшке духовные чада.

В конце 20-х годов у священника отобрали полдома, и туда въехал начальник местной милиции Михаленко, сын которого работал на Лубянке. У Михаленко был туберкулез в открытой форме, от которого он позже и умер. Больной бродил по дому, предпочитая ту половину, где жила семья священника, и постоянно сплевывал на пол. Александра Ивановна на коленях умоляла его пощадить детей. «Поповская сволочь должна дохнуть»,— отвечал тот. Вскоре заболел туберкулезом один из сыновей, затем второй, потом две дочери. Каждый год батюшка с матушкой провожали кого-то из детей на кладбище.

В школе «поповичей» подвергали преследованиям, пользуясь любым случаем, чтобы подчеркнуть, что они лишенцы. Остальных учеников кормили школьным завтраком, а их сажали в стороне, на отдельной лавке, и они весь день оставались голодными.

Александра Ивановна пробовала пристроить детей у знакомых и родственников, но, тоскуя по родителям, они ночами тайком возвращались домой. Мать, глядя на них, обливалась слезами.

Как-то батюшка шел с дочерью по улице и встречные, оборачиваясь, плевали им вслед. Дочь, крепче сжимая его руку, подумала: «Господи, да он же самый хороший!» А отец спокойно сказал: «Ничего, Танюша, это всё в нашу копилку».

	Отец Александр с младшими детьми (слева направо): Екатериной, Иваном, Михаилом и Татьяной

Однажды, когда о. Александр был в храме, уполномоченные увели у него со двора корову — кормилицу всей семьи. Вернувшись домой, батюшка узнал о происшедшем и сказал: «Корову увели? Пойдемте быстренько, детки, вставайте на коленочки. Давайте благодарственный молебен отслужим Николаю чудотворцу». Александра Ивановна посмотрела на него с недоумением. «Сашенька, Бог дал, Бог взял. Благодарственный молебен давайте отслужим»,— повторил он.

С тех пор у них на крыльце каждый день появлялась корзина с бутылкой молока и двумя буханками хлеба. Старшие дети иногда до глубокой ночи дежурили у окна, высматривая своего благодетеля, но им ни разу не удалось его увидеть. Эта чудесная помощь по молитве к святителю Николаю продолжалась долгое время.

За многолетнее безупречное служение о. Александр был возведен в сан протоиерея и награжден митрой.

По ночам его часто вызывали в НКВД. Однажды ему сказали:

— Уходи из церкви, ведь у тебя десять детей, а ты их не жалеешь.

— Я всех жалею, но я Богу служу и останусь до конца в храме,— ответил священник.

Часто, проведя ночь в НКВД, он утром приходил в церковь на службу, к радости прихожан, которые уже не надеялись его увидеть.

В конце 30-х годов арестовали всех священников Троицкого храма; последним, 24 марта 1938 года, взяли о. Александра. 26 марта начальник районного НКВД Элькснин его допросил:

— Как часто вы собирались в церковной сторожке, с кем и какие вели разговоры?

— В церковной сторожке мы собирались довольно часто, почти ежедневно. Собирались после службы я, Парусников. Изредка присутствовал настоятель церкви священник Фетисов, который очень часто уезжал в Москву, теперь он арестован органами НКВД. Иногда присутствовал священник Белокуров, тоже арестованный органами НКВД. Еще присутствовали псаломщики Соловьев, Ларионов, Рождественский. Бывал председатель церковного совета Замотаев и бывали верующие, которых фамилии я не помню, так как каждый день были новые лица. В первую очередь разговоры велись служебного характера, а иногда и обсуждали вопросы текущей политики. Я лично вел разговор о Пятакове и других, никак не мог понять, чего они хотели и что им было нужно. Однажды священник Белокуров в церковной сторожке сказал: «Вот папанинцы, как видно, погибнут ни за что, ничего не сделав».

— Какие во время сборищ в церковной сторожке велись контрреволюционные разговоры и кем?

— Конечно, разговоры контрреволюционного антисоветского характера были, но кто говорил, что говорил, я не помню.

— Какие разговоры контрреволюционного антисоветского характера велись лично вами?

— Я лично контрреволюционных антисоветских высказываний не делал. Были с моей стороны разговоры, что в связи со вскрытием антисоветских групп трудно разобраться, где враги и где хорошие люди.

— С кем вы поддерживаете связь?

— Связь я имел со священниками Фетисовым и Белокуровым до их ареста органами НКВД, других связей я не имею.

— Признаете ли вы себя виновным в клевете на руководство партии и правительства?

— Виновным себя не признаю.

13 мая его вновь допросили:

— Скажите, признаете ли вы себя виновным в проведении вами контрреволюционной деятельности среди местного населения города Раменское?

— Я в предъявленном мне обвинении в проведении контрреволюционной деятельности виновным себя не признаю, а посему поясняю: контрреволюционную деятельность я нигде никогда не проводил и ни с кем никогда не разговаривал и не беседовал на эти темы.

В тот же день о. Александру устроили очную ставку со лжесвидетелями, но он категорически отверг их показания.

Во время следствия батюшку содержали в камере предварительного заключения при раменском отделении милиции. Один из милиционеров, Плотников, в чьи обязанности входило сопровождать арестованного, тайно помогал ему. Глубокой ночью он приходил к Александре Ивановне и сообщал: «Завтра я вашего батюшку поведу. Спрячьтесь под мост. Я к вам его туда приведу».

Матушка приносила чистое белье и еду (готовила так, чтобы он мог есть — во время пыток о. Александру выбили зубы). Спрятавшись под мостом, супруги разговаривали, пока не подходил Плотников: «Вы меня простите, батюшка, но пора уже идти».

	Таганская тюрьма. 1938 г.

Из тюрьмы о. Александр передал несколько записочек на папиросной бумаге, которые кто-то из освобожденных арестантов пронес в каблуке сапога. Батюшка писал: «Дети мои, всех вас целую и крепко прижимаю к сердцу. Любите друг друга. Старших почитайте, о младших заботьтесь. Маму всеми силами охраняйте. Бог вас благословит». «Дорогая Саша, спасибо тебе за то счастье, которое ты мне дала. Обо мне не плачь, это воля Божья». «Мой дорогой Сережа, прощай. Ты теперь становишься на мое место. Прошу тебя не оставлять мать и братьев и сестер, и Бог благословит успехом во всех делах твоих. Тоскую по вас до смерти, еще раз прощайте».

В конце мая следствие было закончено. Батюшку под конвоем повели на вокзал. Одна из его дочерей в это время играла на улице. Увидев отца, она подбежала к нему и, обняв, через рясу почувствовала, как он исхудал. Отец положил ей руку на голову и ласково сказал: «Танюша, какая ты стала большая». Конвоир отогнал девочку, и она бросилась домой, к матери.

Александра Ивановна догнала мужа и вместе с ним вошла в электричку. Милиционер освободил от пассажиров одно отделение и сел там с арестованным. Матушка устроилась за спиной о. Александра. В пути конвоир разрешил ей пересесть рядом с мужем, и они смогли поговорить. Это была их последняя встреча. Батюшку отправили в Таганскую тюрьму в Москве.

2 июня 1938 года Тройка НКВД приговорила о. Александра к расстрелу. 27 июня он был расстрелян и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.

В 2000 году Архиерейский Собор Русской Православной Церкви причислил протоиерея Александра Парусникова к лику Новомучеников и исповедников Российских. Память его совершается 27 июня по новому стилю.

¹ Источник: Игумен Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 6.— Тверь. ООО «Издательство «Булат». 2002. С. 117—131.

² Ныне город Раменское.