Иверский монастырь

— Матушка Иоанна, Вы уже больше десяти лет являетесь настоятельницей самарского монастыря в честь Иверской иконы Божией Матери. За эти годы проделана огромная работа по восстановлению и благоукрашению обители. Я вижу, у вас прекрасный иконостас. Значит, несмотря на все трудности, все-таки мастера на Руси не переводятся. Кто его делал?

— Наши художники, которые в монастыре работают уже больше десяти лет. Они сделали и раку святому праведному Александру Чагринскому. Это настоящее произведение искусства.

— Да, я знаю, что Господь даровал вам мощи этого святого угодника. Расскажите, пожалуйста, как совершалось обретение его мощей.

— Мне было девятнадцать лет, когда батюшки в Почаеве дали мне книгу «Отечественные подвижники XIX века», и в ней я прочитала о протоиерее Александре Чагринском. Он был современником отца Иоанна Кронштадтского, который, когда к нему приезжали из Поволжья, говорил: «Что вы ко мне ездите, у вас есть свой светильник». И когда я прочитала его жизнеописание, он оставил такой след в душе, что я записала его имя к себе в синодик.

Чагринский монастырь был в девяноста километрах от Самары, сейчас от него и щепки не осталось — только поляна, на которой стоял монастырь, да могилка батюшки, к которой все время шли люди. И вот через столько лет Господь привел меня в Самару! И так Бог судил, что мы поехали на могилку батюшки. Когда мне сказали, что там праведный Александр Чагринский, я такой радостью загорелась! Рассказали нашему владыке Сергию, он с радостью благословил, и в 2000 году мы обрели мощи. Владыка благословил их в наш монастырь. Потом были труды по подготовке к канонизации. То, что Господь даровал в нашу обитель его мощи, для нас такое утешение, такая помощь, такая милость Божия! Мы знаем, что батюшка с нами. Каждый день у нас утром перед полунощницей сестринский молебен перед мощами. В Самаре знаете как любят, когда сестры нараспев поют акафист отцу Александру.

	Игумения Иоанна

— И его помощь небесная ощущается?

— Да, мы записываем случаи исцелений от мощей, помощи Божией. Пишут люди с разных сторон, что почитают батюшку. Для нас он родной.

— Матушка, на территории монастыря похоронен известный духовник Самарской епархии отец Иоанн Букоткин — тоже человек необыкновенной жизни, который здесь не служил, но удостоился быть похороненным в ваших стенах. Вы ведь его знали?

— Когда я приехала в Самару в девяносто четвертом году, очень было трудно, разруха была. Батюшка жил недалеко от нас, всего лишь пятнадцать минут до него добежать. Когда я с ним познакомилась, для меня Самара воссияла светом, потому что таких старцев в наше время среди монашества немного.

— Матушка Иоанна, в трудное богоборческое время Ваша мама, которая впоследствии тоже стала монахиней, смогла воспитать Вас христианкой. Расскажите о ней, пожалуйста.

— Я очень счастливый человек. Для меня мама была и духовной матерью, и другом, и сестрой во Христе — все в ней было. В детстве, когда я училась в школе, мы читали вместе классику, это было такое счастье. Я вот смотрю на наших сестер и с горечью понимаю, что они не имеют такого тепла с родителями, родители их не понимают. А мне мама посвятила всю свою жизнь. Она, между прочим, говорила, когда я уже стала монахиней, что если Господь не засчитает ей то, что она всю жизнь меня на вожжах держала, то у нее больше нет никаких добрых дел. И Господь мне дал послушание маме. Но все равно это был материнский крест великий. Это была ее молитва, она всегда очень горячо молилась за меня и сама всю свою жизнь была предана Господу Богу.

	Святой праведный Александр Чагринский

Я родилась в Сталинграде (теперь Волгоград). И в сорок седьмом году маме одной из первых дали квартиру. Она в то время была главным бухгалтером Нижневолжского бассейнового управления. Бог дал, мы жили в полутора кварталах от единственного в городе храма Казанской Божией Матери, где и прошло мое детство. Три года назад я была в Волгограде и зашла в этот храм. Он несколько изменился, но я увидела те же самые иконы. Это глубоко меня тронуло, вспомнилось детство.

В пятидесятых годах около храма было много монахинь из закрытых монастырей. Я видела матушек, которые жили в землянках, где как приходилось. Помню монахиню Феодосию. Я приходила из школы, бросала портфель и бежала к ней. Сяду у ее ног и слушаю, как она рассказывает жития святых — таким простым, безыскусным языком. Это на всю жизнь отложило у меня в душе любовь к монашеской жизни. Но самой главной для меня была, конечно, мама.

— А скажите, пожалуйста, какое имя в монашестве у Вашей мамы?

— Монахиня Сергия. Осенью пятьдесят седьмого года, когда я закончила десять классов, Бог дал съездить первый раз на Украину. Видела монастыри: была в Густынском монастыре Свято-Троицком на Черниговщине, у святителя Феодосия Черниговского (там матушку Феодосию постригали), в Киево-Печерской Лавре. Я вернулась и уже ничего мирского не хотела.

— Современных детей сейчас не оторвешь от телевизора, а в Ваше время было увлечение кино. Как Вы к этому относились?

— Изредка я в кино ходила. Мама сама выбирала, что мне можно смотреть. Как она потом говорила: «Всего лишить тебя было нельзя».

— Это было бы и неразумно. У нее был мудрый педагогический подход.

	Коммунистический субботник у стен разоренной обители

— В четырнадцать лет мама меня повела первый раз на оперу «Евгений Онегин». Я очень любила петь и вот впервые услышала живую классическую музыку. У нас в Волгограде-то не было оперного театра, приехала саратовская труппа. Мама ведь не знала, какой я путь изберу, и она хотела приобщить меня к культуре. Я бесконечно благодарна ей всю жизнь.

Когда я увидела монастыри воочию, мне уже ничего не хотелось, но однажды подружка подарила мне билет в театр — встречать Новый год. Я говорю: «Мамочка, пусти меня». Мама изумилась: «Идет Рождественский пост. Чего ты хочешь?» Но у меня возникло такое непреодолимое желание, которого раньше никогда не было. Такое случилось искушение, что всю меня этот интерес объял. Мама посмотрела на меня понимающе и говорит: «Ну что же, иди». Я в таких местах и в таком обществе никогда не бывала, поэтому ожидала, что будет интересный концерт. Этого не получилось. Мы походили, походили с подружкой немножечко, видим, что ничего интересного не будет, идем в другое фойе. Смотрю — у дверей театра моя мама. А уже 12 ночи! Вот только тогда я до глубины души почувствовала, чего маме стоило отпустить меня! Как она боялась, чтобы со мной ничего не случилось, но и запретить она мне очень мудро не запретила. Я без слез и теперь не могу вспоминать, как она три часа простояла на морозе — а в те годы морозы крепкие были. Потом уже контролеры пустили ее, чтобы она погрелась. Я, когда увидела ее, до такой степени почувствовала весь свой грех и почувствовала мамину любовь и ее жертвенность! Не могу вам передать, у меня на всю жизнь осталось это в памяти. Я подошла к маме с трепетом, а она так спокойненько говорит: «Ничего, я подожду». Но для меня уже все кончилось, мне там больше нечего делать было, пусто стало сразу. Все, говорю подружке, пойдем отсюда. Мы с такой радостью возвращались, мама меня везла все равно как заблудшее овча на раменах. Потом мы с ней не раз разговаривали на эту тему. Она говорила: «Знаешь, я, когда увидела твое желание, испугалась за тебя: что случилось?!» Думаю, если бы меня мама тогда не пустила, то такого резкого разрыва с миром у меня, может быть, и не было бы. После этого я уже больше никуда не ходила. Мне было тогда семнадцать лет.

	Иверский храм после передачи монастырю

— Матушка, сейчас мы видим у молодежи непослушание, и из-за этого возникают большие сложности. Таких взаимоотношений с родителями, как у Вас, практически не встретишь. Как Вы думаете, почему?

— Прежде всего потому, что те родители, которых самих не воспитали, мало что могут дать своим детям. Особенно последнее поколение. Отец и мать живут своей личной жизнью и не думают о том, что надо уделить детям внимание. Настолько страсти возобладали, что теряется уже родительское чувство. Там, где есть христианское воспитание, там родители понимают детей и уделяют им внимание. Прежде всего семья — это домашняя Церковь. Из-за того, что она больна, молодежи трудно. Сейчас нередко бывает, что молодые люди приходят к Богу, а родители препятствуют. Это всеобщая беда наша, это плоды апостасии, плоды отступления.

— Матушка, в Ваше время была большая напряженность с духовной литературой. Как Вы преодолевали это? Ведь тогда духовная книга была на вес золота.

— Ну, в этом отношении я была счастлива. Мы в 1958 году переехали поближе к Почаеву, в город Кременец, там еще женский монастырь был. В пятьдесят девятом монастырь закрыли — началось хрущевское гонение. А наше намерение было вместе с мамой уйти в монастырь. Мы так и остались в Кременце, в двадцать одном километре от Почаевской Лавры. Ну, там и окормлялись духовно, и отцы нам давали книги читать. Это было для нас великим утешением, потому что, читая книги святых отцов, мы могли узнавать о духовной жизни. Читали мы вместе с мамой вслух. Это незабываемое и неоценимое богатство! Прочитав несколько страниц, начинали размышлять и рассуждать над прочитанным. Это очень дорого было. Приходилось и переписывать книги. Я переписала пятый том святителя Игнатия Брянчанинова, «Приношение современному монашеству».

	Иконостас трапезного храма

— Целиком, прямо от руки все?

— Да, и «Невидимую брань» старца Никодима Святогорца, и «Скитской устав» преподобного Нила Сорского. Это тоже было великим счастьем, потому что, когда пишешь, оно гораздо глубже в тебя впитывается.

— И у себя в монастыре Вы собрали прекрасную библиотеку!

— Сейчас столько издается книг, к нам приезжают разные издательства, уже знают наши интересы. Я очень люблю книги по истории России, по истории Русской Православной Церкви. Когда я общаюсь с разными людьми в Самаре, с нашими благодетелями, мне тоже хочется им дать в подарок книгу. Многие через это чтение приобщились к православной культуре, к Православной Церкви. С другой стороны, меня удручает иногда, что нет надлежащей духовной цензуры. Бывает, печатают такие книги, которые больше могут помешать духовной жизни, чем помочь. Поэтому я непременно сама отбираю литературу и для продажи, и для библиотеки. Для библиотеки беру и религиозную философию. Для меня настоящим открытием стали книги Сергея Иосифовича Фуделя. Я раздала их не одну пачку, считаю, что это полезнейшее чтение для современного человека. Очень люблю Льва Александровича Тихомирова, особенно его религиозно-философские «Основы истории». Ну и, конечно, замечательные творения святых отцов. Монашеские книги я беру мало, в основном для сестер, потому что считаю, что учение о глубокой христианской аскетике мирян только запутает.

	Воздвижение куполов над трапезным храмом

— Матушка, скажите, пожалуйста, с кем из отцов сводил Вас Господь в Почаевской Лавре, где были еще живы духоносные старцы? Кого Вы можете вспомнить?

— Прежде всего, конечно, ныне прославленного схиигумена преподобного Амфилохия. Мы у него окормлялись и часто бывали. Когда канонизировали батюшку, обрели его мощи, для меня это было неописуемой радостью! Отец Амфилохий бывал у нас, освятил, окропил все уголочки нашего дома в Кременце. Он очень тепло относился ко мне и к маме. У меня сейчас икона отца Амфилохия, Господь послал частицу его мощей. И мы чувствуем, что он рядом с нами здесь. Много в Лавре было таких старцев. Схиархимандрит Прохор — старец еще Киево-Печерской Лавры, архимандрит Алипий, архимандрит Анатолий очень высокой духовной жизни. Хор в Лавре был под управлением покойного протоиерея Петра Дубницкого. Очень одухотворенно пели замечательную церковную музыку наших композиторов. И то, что мама в свое время приобщила меня к классической музыке, помогло мне понять не только монашеское пение, которое ни с чем не сравнимо, но и радоваться замечательным классическим песнопениям, которые исполнялись.

— Матушка, я от Вас слышала такое понятие, как «целомудренное пение». Какой смысл Вы в него вкладываете?

— Мне пришлось быть в Москве в одном храме и услышать песнопения, которые я слышала в Почаеве восемнадцать лет назад. Я горько плакала: пропели, простите меня Христа ради, вульгарно, слишком свободно. Это оставило в душе большой осадок! Раньше пели с каким-то страхом, благоговением, с любовью; могу сказать, что целомудренное пение было. Мне очень больно стало, подумалось: Господи, если дальше так хоры будут петь, наш народ не узнает замысел композитора, не услышит, как можно скромно, с любовью, одухотворенно пропеть эти песнопения, которые тебя настроят на молитвенное состояние, которые тебе дадут духовную радость.

— Матушка Иоанна, Вы в свой монастырь принесли устав Золотоношенского монастыря?

— Да, я всю жизнь очень любила пение, всю жизнь была на клиросе, за что благодарю Бога. Хочется, чтобы и в Самаре, в Иверском монастыре, люди почувствовали красоту монастырского пения. Во многом у нас используются распевы Киево-Печерской Лавры. Это тоже наша история, тоже наша красота. У нас есть песнопения и Валаамского монастыря, и Соловецкого. В некоторой степени бывает у нас и партесное пение. Оно звучит скромно и красиво и радует нас неизреченно.

— А с какими трудностями Вам как игуменье приходится сталкиваться? Современные монахини отличаются от монахинь того времени, в которое начинали свой монашеский путь Вы? В чем трудности современного монашества? И что Вы могли бы посоветовать, как наставить молодых людей, которые собираются на нелегкий путь монашеского служения?

— Мне пришлось принять постриг во времена хрущевского гонения, в шестьдесят четвертом году, когда храмы закрывались, монастыри закрывались, и мы все думали, что это уже конец. У нас с мамой была малая домашняя Церковь, мы жили под руководством почаевских старцев. Но пришло время, когда стало посвободнее, и появилось непреодолимое желание все-таки переступить порог монастыря, жить в монастыре. Я думала, что разбираюсь в монашеской жизни, хотя, с другой стороны, были мысли: а как я буду жить в монастыре? Я пришла туда простой послушницей, и, пока сама не прошла этот путь послушницы, пока на своих плечах не попробовала всего этого, ничего не понимала. И еще я обнаружила, что несмотря на то, что прожила такой жизнью — в миру, как в монастыре, но я уже не смогла жить, как сестры прежних поколений. Я застала сестер, одна и сейчас жива, матушка Феофания, которая, проведя семнадцать лет в монастыре, без благословения старших не смела сесть. Я еще застала таких монахинь. Благодарю Бога, что это пришлось увидеть! И сравнивая, я поняла, что, несмотря на свое усердие, я уже не была такой, как те монахини. И с каждым поколением вижу: да, мы оскудеваем.

Но глядя на приходящих в монастырь, я размышляю: а что мы, собственно, от них требуем? За нашими стенами мир кипит. Мы должны глубоко осознать, что монастыри наши не могут быть монастырями XIX века. Пришла к нам одна девочка из детского дома, по существу почти мальчишка — иначе она не могла выжить в том обществе. Мне сестры говорят: матушка, зачем Вы ее взяли, она ходит, руками размахивает. А Господь положил на душу, мы ее оставили. Она с таким старанием трудится, за полгода очень, очень изменилась. Для меня это великая радость. Как Господь сказал: «грядущаго ко Мне не изжену вон». Останутся — слава Богу; не останутся — хоть что-то почерпнут в монастыре.

Не всем современным людям возможен этот подвиг, потому что монастырь требует прежде всего борьбы с самим собой, изменения самого себя. Когда мы замечаем за другими, а за собой не следим — вот и получается конфликт, смущение, нестроение, теряется мир. Сестры, которые пришли в монастырь, проживут десятилетия, пока смогут что-то приобрести и хотя бы оторваться от той жизни. Это очень трудно, но с Божией помощью радостно. Вы знаете, наибольшее единение, наибольший праздник мы чувствуем, когда все вместе причащаемся от единой Чаши, от единого Тела и Крови Христовой, когда мы становимся действительно сестрами во Христе. Вот этот момент самый дорогой, это Царствие Божие на земле. Остальное — труд и подвиг, изнурительный труд.

Недавно сестра сказала, что самое трудное послушание — там, где у нас магазин. Потому что идут разные люди. Они приходят к нам, как к ангелам, они хотят видеть в нас идеал. Поэтому мы должны себя вести так, чтобы им было тепло. И как бывает больно, когда попадаешь в церковь, а там старушки: не так свечку подала, не так перекрестилась, в храм в брюках пришла. Мы за это очень ответим пред Богом, потому что люди приходят, какие есть. Я вспоминаю, как мне батюшка говорил, старец Парфений, еще в середине восьмидесятых: «Сейчас время подходит князя Владимира». Я спрашиваю: батюшка, почему? А вот так, говорит, будут открываться церкви. Теперь я это глубоко понимаю, люди сейчас приходят из неверия.

— Как язычники?

— Язычники хоть как-то верили, а теперешним людям очень трудно. И от того, как мы их встретим, мы тоже ответим пред Богом.

— Матушка, что Вы можете сказать молодым людям, у которых есть сердечное желание стать на путь монашеского служения. Для чего человек идет в монастырь? Ведь намечтать можно все, что угодно. А в чем цель монашеской жизни?

— Цель монашеской жизни — более совершенное жительство христианское, евангельское жительство. Господь нам дал заповеди, в миру их подчас трудно исполнить, и поэтому от начала христианства люди уходили в пустыни, в монастыри. И теперь те же самые цели должны быть — спасение души. Когда просто уходят от трудностей мира сего, от нестроения в семьях, смогут ли они прожить в монастыре?

Некоторые думают, что, придя в монастырь, они будут только молиться. А мыть посуду, убирать, трудиться — этого вроде бы не должно быть. Как будто мы должны нанимать кого-то, чтобы все это делать, а они только будут молиться. Во все времена и семейная, и монашеская жизнь требует и великого подвига, и великого труда, и великой ответственности. Поэтому, идя в монастырь, прежде всего нужно ознакомиться с этой жизнью. Потому что когда идут в какой-то другой город, в другую страну, разумные люди прежде всего стараются ознакомиться с обычаями той местности.

Бывает, что, начитавшись книг о монашестве XIX века, ожидают все это увидеть сегодня, не понимая, что нашим современным монастырям в основном не более десяти лет. Ну, некоторые чуть пораньше открылись. И не с неба падают монахини-ангелы, а здесь стараются приобрести духовное направление.

Теперь часто говорят о духовности, и каждый влагает в эти слова свои понятия. Поэтому важно понять, что, идя в монастырь, прежде всего надо отречься от себя. Если не будет труда над собой, отречения от своих пристрастий, от своих греховных привычек, если не будет борьбы с самим собой, даром ничего не дастся. На тарелочке нам никто не принесет ни смирения, ни терпения. Над этим надо трудиться, просить у Господа, а Господь близ нас, и, когда человек будет молиться, Господь ему это даст, потому что Господь много любит нас.

Некоторые, когда приходят в монастырь, берутся за великие вещи, а на мелочах спотыкаются. А Господь сказал в Евангелии: неверный в малом, и в большом неверен будет. Так что нам надо начинать с самого малого, с таких привычек, от которых нам легко избавиться, лишь бы мы постарались. И самое главное — беспрекословное послушание. Чем быстрее сестры понимают это, тем быстрее с Божией помощью они продвигаются по ступенечкам духовной лестницы.

— Матушка Иоанна, в наше время таких очевидных скорбей, которыми Господь посещает и страну нашу, и землю нашу, что бы Вы могли сказать утешительного, что посоветовать людям, чтобы не было уныния? Это грех серьезный и очень распространенный, потому что, глядя вокруг, просто руки опускаются у людей, ничего не хочется делать, кажется, что все потеряно, все безнадежно. Как черпать силы духовные?

— Надо глубоко верить в Промысл Божий. А через что нам надо пройти, мы это все равно проходим. Это пути Божии, которые ведут нас ко спасению, и страну нашу, и народ наш. Да, мы любим свою Родину, мы любим Россию, для нас она бесконечно дорога, и мы все глубоко внутренне страдаем, потому что знаем, как наш народ мучается. Судьбы Божии, непостижимые для нас, определили нам пройти через этот этап, через этот путь. И если бы мы смирились, если бы верили до конца Господу Богу, мы бы по-другому к этому относились. Господь все равно за молитвы наших отцов, за молитвы наших мучеников, за молитвы наших исповедников никогда не оставит Россию. А когда и как что произойдет, с этим мы должны смириться глубоко, веря нашему Творцу, веря Господу Богу, что Он тоже любит Россию больше всех. Старец Силуан говорит: если будет народ молиться Господу Богу, Господь помилует эту страну, Господь помилует Свой народ.

Наша растерянность от нашего маловерия. Посмотрите, какой страшный был прошлый век — но сколько он дал святых! Вот читаешь жития: какими скорбями, какими болезнями, какими трудностями они кончали жизнь. Сколько было испытаний. Почему же мы думаем, что у нас должно быть все легко? Как кипит вокруг нас мир! А мы должны где-то благоденствовать?

Какую Господь милость нам дал — храмы, монастыри. Я вспоминаю, как Святейший Патриарх говорил несколько лет назад: «Мы дадим ответ пред Богом за то время, которое нам дано. Мы должны воспользоваться этим временем». Сейчас у нас мирное время в основном, и мы должны и благодарить Бога, и воспользоваться этим временем, постараться о своем спасении. Потому что мы не знаем, что нас дальше ждет, какие испытания могут быть. Может быть, Господь дал нам время подготовиться к еще сложнейшим испытаниям? Но бояться не надо. Ведь если Господь не попускает человеку искушений паче сил его, паче меры его — то тем более стране нашей, омытой кровью наших новомучеников. Как же Господь даст нам погибнуть? Поэтому мы должны благодарить Бога за все то, что совершается, должны верить, что это для нашего спасения. Когда мы так будем смотреть, места унынию и смущению совершенно не будет. Правда ведь?

— Правда. Спасибо Вам большое, матушка Иоанна, Бог Вам в помощь в Ваших трудах, чтобы монастырь на радость всем верующим процветал. Всего доброго.

Интервью взяла Надежда Зотова

Самарский Иверский монастырь основан в середине XIX в. усердием горожан. Первоначально на берегу Волги была устроена часовня Казанской иконы Божией Матери и 8 келий, в которых поселились 38 подвижниц. Община быстро росла. Были выстроены Иверский храм, дома для священнослужителей, корпуса настоятельницы и сестер, Сретенский (позже Успенский) храм, колокольня и надвратная церковь Святителя Николая, девятиглавая трапезная церковь Иерусалимской иконы Божией Матери. Действовали золотошвейные, белошвейные, ткацкая ковровая, иконописная и переплетная мастерские. Монастырь стал духовным центром и главным украшением Самары. Пятиглавый Успенский храм был самым высоким в городе.

В 1925 г. в разоренной обители устроили рабочий городок. Всех сестер уничтожили — погрузили на баржу, вывезли ее за пустынный остров и потопили. Возрождение монастыря началось в 1992 г., когда Церкви было передано здание бывшего трапезного храма. В нем и поселились сестры. В 1994 г. настоятельницей стала игумения Иоанна (в миру Людмила Ильинична Капитанцева), бывшая монахиня Покровского Красногорского (Золотоношенского) монастыря Черкасской епархии. Ныне Иверская обитель активно восстанавливается.