— Отец Филарет, по милости Божией мы с Вами беседуем в келье отца Иоанна. Сколько батюшка в ней прожил?

— Отец Иоанн прожил здесь сорок лет. В Псково-Печерский монастырь его привез ныне уже покойный, а тогда молодой епископ Питирим (будущий митрополит). Отец Алипий ввел батюшку в эту келью и сказал: «Отсюда тебя и вынесут». Эти слова исполнились.

Здесь в принципе как при батюшке было, все так и сохранилось. Много икон он передал в храмы нашей святой обители: икону своего небесного покровителя Иоанна Богослова; икону, которой мама его благословила, когда он уезжал из родительского дома,— «Знамение». Батюшка последний ребенок был, восьмой. Они жили скудно, бедно. Однажды пришли оценщики в дом посмотреть, что же можно ценного взять в доме. А брать было нечего, кроме семейной иконы Матери Божией «Знамение». Но мама, Елизавета Илларионовна, ничего им не сказала. И вот ночью она видит во сне, что из дома уходит Матерь Божия. А когда оценщики пришли на второй день, она говорит: «Я не дам эту икону». И этой иконой мама благословила батюшку, когда он уезжал из дома. Сейчас она находится в Никольском храме, в Корнильевском приделе.

Также он передал в Сретенский монастырь икону Владимирской Божией Матери. Иконы «Умиление» и преподобного Серафима Саровского, по-моему, батюшка передал в Дивеево. Остальные по-прежнему висят здесь, и фотографии памятные батюшкины. У кровати, рядом с подушками батюшки, портрет старца Оптинского Амвросия, который говорил: «Помилуй мя, Боже, на боку лежа».

Батюшка ведь прислуживал в храме с шести лет: и пономарил, и иподьяконствовал, и был псаломщиком, с отцом Николаем ездил по приходам на требы. На одной фотографии памятная надпись сделана рукой священномученика Серафима: «Своему иподьякону отроку Иоанну Крестьянкину. От двух друзей о Господе юному другу Ване с молитвой: «Да исполнит Господь желание сердца твоего и да даст тебе истинное счастье в жизни». Архиепископ Серафим». Такая трогательная надпись. Это благословение на всю его жизнь. Таким образом Господь призвал батюшку на это служение, благословением двух священномучеников.

Вот фотография ныне уже прославленного старца Аристоклия, афонского преподобного. Фотография старца схиархимандрита Серафима (Романцова), который был духовником батюшки и у себя в келье в Сухуми постригал его в монашество. Портреты святого праведного Иоанна Кронштадтского, Святейшего Патриарха Алексия I, который рукополагал батюшку во пресвитера в храме Рождества Христова в Измайлово. Рядом грамота с подписью Патриарха: «В день рукоположения во пресвитера». Это был день празднования иконы Божией Матери «Иерусалимской», 25 октября 1945 года.

Первую Божественную литургию батюшка самостоятельно совершил в день прославления иконы Божией Матери «Иверская». Замечательный припев к акафисту Иверской Божией Матери: «Радуйся, благая Вратарнице, двери райские верным отверзающая». Эти слова, я думаю, исполнились в жизни батюшки. Он всегда помнил свою первую литургию. В этот день он крестил одну девочку и помнил всю жизнь имя этой девочки — ее звали Ольгой. А в дьяконы его рукополагал митрополит Николай (Ярушевич) 14 января 1944 года.

Есть также портрет Патриарха Пимена, с которым батюшка тоже лично был знаком; Патриарха Сергия, у которого он удостоился брать благословение. А это владыка Николай, архиепископ Рязанский и Касимовский. В его епархии батюшка служил и за десять лет побывал на пяти приходах: послужит годика два, опять на другой приход его переводят. Говорили: «Владыко, ну что же Вы батюшку переводите с прихода на приход?» — «А он показывает, каким должен быть пастырь». Но безусловно, там рука уполномоченного действовала.

— И все равно, несмотря на это, получается во всем — духовная польза.

— Да, во всем духовная польза.

— В наше время, когда утерян дух послушания, многие так лихо, без трепета, без страха, самоуверенно рассуждают о делах Патриархов. Батюшка в своих проповедях памяти наших Патриархов во всей полноте отдает дань каждому Патриарху и показывает изнутри подвиг служения в такие трудные для Церкви времена. Можно посоветовать всем почитать эти проповеди, вникнуть в батюшкины слова.

— Это истина. Батюшка всегда трепетно и очень уважительно относился к Священноначалию. Он говорил: «Бойтесь осуждать и говорить непотребное о Священноначалии». Потому что это Богом поставленные люди, через них Господь нам открывает все, что необходимо для Церкви на земле. Поэтому он никогда не касался этих вопросов, тем более никогда не шла речь о том, чтобы кого-то осудить. Он всегда говорил: «Нужно иметь послушание Патриарху, Священному Синоду, своему архиерею, своему наместнику, своему настоятелю и быть послушным до смерти. Сила в единстве. Если мы не будем слушаться, то все начнет рушиться». Что иногда и происходит. Он из-за этого очень переживал и скорбел.

— В последнее время происходили нестроения, связанные с ИНН, что, наверное, принесло ему очень много скорбей, клеветы, обвинений, потому что до сих пор эта тема бывает болезненна и часто подогреваема искусственно. Если можно, чуть-чуть коснитесь.

— Он этот момент пережил очень болезненно, очень скорбел. Когда это уже стало широко распространяться и все начали волноваться и высказывались разные мнения, батюшка столько в это время молился. Он говорил: «Мы будем ждать ответа нашего Священноначалия. Мы не должны опережать события. У нас есть Священноначалие. Мы должны слушаться». И когда Святейший Патриарх со Священным Синодом вынесли решение, тогда только батюшка по просьбе и по благословению Святейшего высказал свое мнение. И он сказал: «Это мое последнее слово». Правда, были такие толки, что его насильно заставили и прочее. Это глупость. Батюшка сам к этому очень серьезно подходил, очень серьезно готовился, и как раз эта запись, и видео-, и аудио-, происходила в этой келье. Я сидел напротив него, перед ним текст был, который он сам лично готовил, несколько раз на моих глазах его прочитывал, перелистывал.

Мы знаем, что он никогда не опережал события. Даже когда речь шла о прославлении святых: Ксении блаженной, Иоанна Кронштадтского, императорской семьи,— он говорил: «Вот когда наша Церковь прославит, тогда и мы вместе с нашей Церковью будем молиться, а сегодня мы можем служить панихиду». Зарубежная Церковь раньше прославила и Ксению, и новомучеников и исповедников Российских, но батюшка сказал: «Мы чада Русской Православной Церкви, и мы должны иметь послушание». И он это сам от начала и до конца исполнил.

Батюшка так говорил: «Мы все помним момент крещения, когда восприемники лицом поворачиваются на запад и трижды отрекаются от сатаны и всех дел его: «и дуни, и плюни». За это враг нам мстит всю жизнь. Он готов ноготком перевернуть всю вселенную, но Бог ему такую власть не дал». Батюшка нам говорил, что враг не дремлет, мы об этом должны помнить. Как он иногда называл: «Это наш ухажер, он рядом с нами находится постоянно, и об этом мы не должны забывать».

— Отец Филарет, Вы несли послушание келейника у такого удивительного человека. Скажите, как это случилось и сколько лет Вы пробыли рядом с батюшкой?

— Конечно, это громко сказано — «келейник». Я испытываю большую ответственность, когда говорят, что я — келейник. Близко я с батюшкой был с 2000 года, когда он уже физически ослаб (духовно он всегда был, до последней минуты, бодрым). Вручен я ему был в день пострига, в 1985 году. И с тех пор мы с батюшкой сблизились: я с ним общался, приходил, советовался, и он всегда принимал с любовью. Основное-то у меня было послушание эконома монастыря, которое я исполнял около двадцати лет. Тем не менее я батюшке всегда помогал, когда у меня была свободная минута, выполнял то, что он мне поручал.

Паломники к нам приезжали помолиться, поклониться святыням и, безусловно, пообщаться с отцом Иоанном. Если у кого-то было время, мы их распределяли по послушаниям. И вот был период, что людей не хватает — а они уезжают. Кто благословил? Отец Иоанн. Я иногда приду весь взъерошенный: «Батюшка, как же так? Нам нужно!» А он так смиренно выслушает и никогда ничего не говорит. У него была большая, великая любовь. И становилось, конечно, перед батюшкой стыдно.

Меня всегда смущает, когда меня называют келейником отца Иоанна Крестьянкина, потому что действительно это высокая ответственность. Бог обязательно спросит: «С кем ты был, что ты видел? Для тебя был живой пример, а ты как живешь?» При батюшке я исполнял обязанности Марфины. Из Евангелия помним: Мария сидела у ног и слушала Спасителя, а Марфа суетилась, угощение готовила. Но Господь ее тоже не осудил, а сказал: «Марфа, Марфа, печешися о мнозе, а Мария благую часть избра». Я надеюсь, что по молитвам батюшки Господь и нас помилует, и меня в том числе.

— Вы ведь еще на письма отвечали помимо всего прочего?

— Не на все, а на которые батюшка поручал. Обычно, когда письма приходили, я или Татьяна Сергеевна читали их батюшке. Некоторые он откладывал, а в основном тут же отвечал, и мы иногда записывали ответ прямо на конверте, иногда на отдельном листочке, потом уже оформляли и отправляли.

— Издано собрание писем отца Иоанна, которое стало настольной книгой для многих верующих, потому что там можно найти ответы на многие вопросы. И поражает батюшкина ясность ума, очищенного от страстей. Эти письма рождались на Ваших глазах. Как это происходило?

— Батюшка все пропускал через себя, через свое сердце. В это время он, безусловно, молился, и Господь через него открывал Свою волю. Около батюшки всегда было много народа. Конечно, всем хотелось пообщаться, хотя бы получить благословение, но некоторым не удавалось и этого. Я знаю человека, который приезжал в наш монастырь и даже не стремился попасть к батюшке в келью, говорил: «Мне достаточно побыть на службе, где служит батюшка, помолиться вместе с ним». И потом, когда уже стали издавать письма, он сказал: «Я все ответы для себя получал из этих писем, я черпал силы для себя». Эти письма — батюшкино наследие.

— Отец Иоанн окормлял такое огромное число людей, что по человеческим силам это даже немыслимо. Он полностью отдавал себя людям и никогда себя не жалел. Очевидно, так происходило и в то время, когда он был уже тяжело больным?

— «Таким надо было родиться»,— говорил батюшка. Он был избранный сосуд благодати Божией. Господь ему дал дары — любовь, дар рассуждения,— для того чтобы передавать людям, через него — нам. И он это все без остатка отдавал, и Господь давал ему силы. Ведь сила Божия в немощи совершается. И это все происходило на наших глазах, мы это видели. Действительно, он не жалел себя ни в чем.

Многие помнят его, когда он был еще таким энергичным. У отца Тихона (Шевкунова) есть замечательный фильм, который снят лет пятнадцать-двадцать назад. Там видно, какой был батюшка: он рано утром вставал, наверное часов в пять, шел на службу, молился, вынимал частички за всех и за вся. Затем принимал духовенство в алтаре, а тех, кто с ним приезжал,— на клиросе. Прием шел начиная с храма Божьего и до келии: кого-то при выходе из храма, кого-то на паперти, кого-то на ступеньках. Наступало время обеда, а батюшка еще все принимал. Братия уже обедает, а батюшка только еще идет после службы, не разделся, не завтракал — ничего. Ему хотелось всех обнять, всех утешить, всех выслушать, всем помочь. Но физически это было невозможно, потому что время быстро бежит и нас не ждет. Но он сколько мог, столько принимал людей. Это продолжалось до вечера. По нему можно было проверять расписание поездов. Когда приезжали люди, он спрашивал: «Когда вы уезжаете?» Назначал время и перед отъездом по возможности принимал. Вот уже на поезд надо было бежать, спешить, люди волновались, а он: «Ничего, ничего, сейчас все успеем, сделаем». Как-то Господь ему помогал.

Он к каждому относился с любовью, с трепетом. Время у него всегда было ограничено, он всегда спешил. Народ его не отпускал. Уже надо идти на полиелей, а ведь еще по лестницам нужно подниматься. Батюшка запыхавшись идет, а по дороге еще кто-то останавливает. Он говорит: «Я уже опаздываю на службу, я задержался...» И то он иногда останавливался, возвращался — переживал за человека. Он не мог от человека отвернуться, ему обязательно нужно было человека согреть.

— Столько скорбей вокруг и проблем, и нужно это пропустить через свое сердце. И вот Вы говорили, что из всего этого огромного количества писем отец Иоанн иногда какие-то откладывал? То есть действительно каждое письмо доходило до его сердца, он молился о каждом человеке?

— Каждому письму он уделял внимание. А если просили его святых молитв, он обязательно выписывал имена и всегда поминал: и келейно молился, и в храме. Если же не мог идти в храм, то обязательно переправлял туда эти записки. Была отдельная стопа батюшкиных записок, все имена обязательно поминали на проскомидии, на литургии. В период вступительных экзаменов, сессий, защиты дипломов у него даты были расставлены, когда какие экзамены, по какому предмету. И это все у него на столике под стеклом лежало. Или операции, серьезные моменты какие-то житейские — все это было у него под стеклом. Обязательно он каждый день поминал и благословлял. Мы все верили в его святые молитвы и надеялись, что милость Божия будет на нас по молитвам батюшки.

— Отец Филарет, какие яркие эпизоды из его жизни Вам запомнились?

— Не будем опережать события. Готовится к выпуску книга: воспоминания батюшки о себе, о разных моментах своей жизни и воспоминания его духовных чад. Батюшка с шести лет был в храме, и он все запоминал. На всю жизнь в его сердце остались наставления, случаи из жизни. Даже, казалось бы, такая мелочь житейская — батюшка сам говорил мне: «Я помню до сих пор аромат того ладана и помню запах тех пирожков, которые мы в детстве выпекали». Батюшка о себе говорил: «Мы — николаевские». Действительно, он ведь родился в 1910 году, в православной, императорской России. И он видел, как жила Церковь, как жили люди, он был свидетелем всего того, что происходило после революции. Он был знаком со многими ныне прославленными священномучениками. Он был последней ниточкой, соединяющей нас с той Россией. И он нам показал, как нужно жить. Он никогда ни на чем не настаивал — он делал. И действительно, он был пастырем добрым, любящим отцом, рассудительным духовником. Скоро все эти воспоминания будут в книге.

— Отец Филарет, как батюшка относился к своим скорбям, к своей болезни?

— Он всегда за все и за вся, что идет от руки Божией, благодарил Бога и никогда ни на что не жаловался. Последние годы, когда физическая немощь его одолевала, иногда он охал. Бывало, я подойду: «Батюшка, что у Вас болит?» А он: «Ничего не болит».— «А тогда почему же Вы охаете?» — «Мне так легче». И все болезни он воспринимал как посещения Божии и говорил, что врачи и лекарства — от Бога. Никогда ни от чего он не отказывался. Только лишь в последний момент, последние две недели, когда ему совсем плохо стало, он сказал: «Я умираю» — и отказался от всех лечений. Он просто смирился с тем, что уже «время приспе».

— Даже на последней фотографии, которую мы все держим у себя дома, видно: батюшка больной и возраст уже такой преклонный — но из него радость просто выливается.

— Как один из насельников говорил: «пасхальный батюшка». Он таким и остался до последнего момента, он светился изнутри. Это все видели, это все чувствовали. Он никогда не мрачнел, он всегда был радостный, сияющий, как преподобный Серафим Саровский.

— Сейчас уже можно так сравнить. И при жизни все знали, что это святой человек. Он уже был очищен от страстей, Господь мог его и раньше забрать. Для нас его хранил.

— Единственная была просьба у батюшки при жизни: «Не пишите мне акафисты».

— А каким он был в обыденной монашеской жизни? Что его больше всего в людях радовало, что больше всего огорчало и как он это проявлял?

— Радовало все! Огорчало, лишь когда мы не слушались и грешили. А в обыденной жизни он был как все: так же питался, отдыхал, когда уставал. Только везде и все он совершал с молитвой, с благоговением и с любовью. Он делал все от души, с чистой совестью, с чистой душой, с трепетом ко всему подходил. К службе готовился глубоко, изучал, просматривал все, что нужно — устав, допустим. К проповеди готовился по-настоящему, по несколько раз ее прочитывал. Он мог и устно говорить, но, чтобы не рассеивался ум (все-таки возраст), он читал. Я приходил к батюшке в келью, смотрю: он сидит читает проповедь, как будто для народа в храме. Вот так он тщательно готовился, а мы ведь все делаем на ходу. Когда раньше он по приходам ездил, он все, что нужно было, от и до, тщательно готовил: просфоры, вино для евхаристии, ладан, свечи, кому какие подарки подарить, книги какие нужно взять богослужебные, все-все. Ко всему он относился трепетно, с любовью.

— Такая основательность и во всем такой профессионализм.

— Легкомысленно ни к чему не мог относиться. Если что-то случалось, он все глубоко переживал. А нас, насельников, приучал к послушанию. В первую очередь — Богу, Священноначалию. Слушаться, исполнять что необходимо в обители, в храме Божием.

— Отец Филарет, как батюшка реагировал, когда Вы бывали неправы? Невозможно представить не то что выволочку, а чтобы он мог быть в раздражении или повысить голос. Наверное, всегда все было с любовью?

— Безусловно. Как я уже упоминал, иногда придешь к батюшке со своими переживаниями, со своими огорчениями, со своим даже раздражением. Казалось бы, ты прав, а все остальные виноваты. Он всегда спокойно выслушивал, никогда не раздражался, никогда не повышал голоса, а потом рассуждал, все раскладывал по полочкам, и в конце концов так получалось, что виноват, оказывается, ты.

— Со своей мнимой правотой.

— Да-да, со своей мнимой правотой. На самом деле человек всегда виноват во всех делах сам. Нужно искать причину в себе. Однажды я говорю: «Вот этот человек нехороший». Меня поправили: «Человек он хороший, но дела могут быть добрые и злые, а человек — это образ и подобие Божие».

— То есть батюшка всегда отделял грех от человека.

— Безусловно.

— Отец Филарет, понятно, что батюшка жил в церковном кругу богослужений и все святые были ему близки, а вот какие были особо почитаемые святые, праздники?

— Он почитал всех святых. Самые почитаемые, наверное, были преподобный Серафим Саровский, праведный Иоанн Кронштадтский, святитель Феофан Затворник, его небесный покровитель Иоанн Богослов, святитель Филарет (Дроздов). Можно без конца перечислять. У него такое правило было (все мы это делаем, но он особенно как-то тщательно делал): обязательно вычитывал дневное Евангелие, апостольское послание или Деяния. И такая книжечка есть: «Мысли на каждый день года» Феофана Затворника — он обязательно это вычитывал, это была его настольная книга. И жития святых. Небольшое, краткое житие обязательно в этот день вычитывал. А когда уже не мог бывать в храме, все богослужения он совершал келейно:каноны, стихиры обязательно просил вычитывать. Если у него свободное время оставалось, он просил что-то текущее приносить — сейчас же много книг выпускается. Когда у нас не было вообще ничего, никакой литературы, вакуум был полнейший, у батюшки все равно была большая библиотека. Затем много-много начали издавать, и батюшка и за это переживал: что нет цензуры, издают, кто что хочет. Говорил, что, конечно, это плохо, потому что народ-то не разбирается.

— Старец — это явление таинственное. Даже если Вы рядом находились, все равно дистанция всегда присутствовала, наверное? И тем не менее батюшка всегда был в курсе того, что происходит, и очень хорошо ориентировался в современном моменте. Очевидно, он знал об этом по благодати Божией и из писем людей, которые шли со всех концов страны?

— Он не говорил «старец», он говорил «старичок». Старчество — это, безусловно, дар Божий. Господь ему многое открывал, и, безусловно, многое он узнавал из писем, которые шли к нему десятками, сотнями. Люди приходили, они тоже рассказывали о проблемах. В первую очередь братия приходила, тоже делилась. Ведь все приносили свое сокровенное, и внешнее, и внутреннее.

Однажды у нас в храме было необычное явление, но батюшке никто об этом ничего не говорил. Это было на первой неделе Великого поста. И вот, когда мы пришли со службы, канон ему прочитали келейно, все спокойно, все тихо, он вдруг спрашивает: «А что у нас сегодня случилось в храме?» Он почувствовал что-то неладное. Господь ему открывал. Это говорит о том, что он был особый сосуд благодати Божией.

— Отец Филарет, какой духовный опыт Вы лично для себя приобрели из общения с батюшкой?

— Это высота служения. Я могу сказать словами, которые написаны на священническом кресте: «Образ буди верным словом, житием, любовью, духом, верою, чистотою». Батюшка исполнил эти слова своей жизнью, а наша задача, и моя в том числе, к этому стремиться.

— Вы, конечно же, чувствуете живую связь с батюшкой, тем более что похоронен он совершенно удивительным образом здесь, в пещерах, на месте прославленного святого. Физически его с нами нет, но все равно — вот сейчас мы с вами находимся в келье, и кажется: вот-вот дверь откроется и он войдет, так живо, с такой радостью, сиянием войдет, и благословит нас, и обнимет.

— Конечно, немножко вот такого, живого, его недостает, но внутренне пока его отсутствие так не ощущается. Действительно, наш монастырь в этом отношении уникален: отойдя в иной мир, насельники не уходят, а остаются в нашей святой обители, в Богом зданных пещерах. И что удивительно, батюшка заранее приготовил себе гроб.

— Это в какое время произошло?

— Наверное, лет пять назад. Заранее был подготовлен гроб. А когда пришло время канонизировать преподобного старца Симеона, надо было доставать мощи и во что-то их переложить, потому что старый гроб истлел уже. Куда идти? Все всегда бежали к батюшке: батюшка, нет ли у Вас епитрахили, или иное что. А тут гроб надо было. И батюшка не жалея свой домик отдал, сказал: «Пожалуйста». Взяли этот гроб и переложили мощи старца Симеона, там он полежал, освятил для батюшки его же гробик. И затем, когда преподобного уже прославили, принесли его мощи в Сретенский храм, на его место положили батюшку отца Иоанна.

— Отец Филарет, спасибо Вам огромное. Хочется особо поблагодарить, потому что мы в такое неурочное время записываем беседу, в престольный праздник. Кто из паломников имел счастье здесь бывать на Успение, видел, сколько трудов, потов требуется от братии. Я видела, как Вы кропили бесконечный поток людей на крестном ходе и у Вас уже рука не поднималась от усталости. Это тоже пример жертвенного служения, от батюшки такой отсвет, отблеск. Огромное Вам спасибо, Бог в помощь.

— Спаси, Господи, всех. Просим Ваших святых молитв, и радости Вам духовной и помощи Божией. А сейчас я Вас благословлю: помажу, окроплю, как это батюшка делал. Когда беседа уже завершалась, когда он всех выслушивал, давал наставление — а эти беседы могли длиться часами, это был неиссякаемый источник,— в конце батюшка опять благодарил Бога, Матерь Божию, читал молитвы для путешествующих, обязательно помазывал людей святым елеем, как при соборовании, потом усаживал на диван, окроплял святой водой, давал выпить три глоточка и остальное обязательно за воротник выливал. Было столько радости, столько утешения! И не столько, может быть, этому человеку, сколько он сам от этого получал удовольствие. И потом обязательно каждому даст подарок: какой-нибудь гостинчик, какую-нибудь иконочку, книжечку на память. Отсюда все улетали! Не уходили, а улетали на крыльях!

Беседу подготовила наш корреспондент
Надежда Зотова
для приходской радиопередачи
«Благовещение».