Началось все с того, что, когда наши — мои и подруг — малолетние дети немного подросли, мы устроили для них самодеятельную подготовку к школе в стенах родной приходской школы "Свет". Мы пели и во что-то играли поанглийски, как вдруг оказалось, что с нами будут заниматься физкультурой. А когда со слов "Уважаемые дети!" началось занятие — с перекрестно-развивающей-полушария-мозга разминкой, необыкновенными путешествиями и, вместо гимнастики, неслыханной зверобатикой,— мы изумились и бесповоротно отдали учителю Сергею Владимировичу Реутскому наши сердца. За тот год мы узнали много нового и поверили всему — настолько убедителен может быть учитель, который обращается к ученикам "уважаемые дети", пошучивает с ними как нестрогий папа (или скорее дедушка, потому что внучка Ириша находилась тут же) и исходит в своих глубоких теоретических построениях из того, что подсмотрено у самих детей, сотрудничая с ними, а не навязывая им схемы и программы.

Теоретические построения у Сергея Владимировича неординарны. Автор книги "Физкультура про другое" (вышла в Петербурге в прошлом году) и семинара, посвященного развитию детей средствами двигательной активности, провозглашает, что образование маленького человека должно идти одновременно в двигательном, эмоциональном и интеллектуальном направлениях — потому что эти направления лучше всего осваиваются вместе. И предлагает для этого двигательные задачки, которые одновременно развивают физически, учат думать и дают настоящий жизненный опыт — преодоления, отношений с командой, разрешения конфликтов. Есть задачки на дружбу — например, из командной зверобатики: парами, тройками, командами, помогая друг другу, ползти "червяками", или перекатываться "бочками", или бежать "пауками"; на смелость: полеты-падения с разбега; на честность, на память и чувствительность (упражнения или путешествия с закрытыми глазами); на творчество и память (все по очереди прыгают — так, чтобы прыжки не повторялись). А вот как дается опыт поведения в конфликтной ситуации: для хаотического бега предоставляется сперва целый зал, затем территория постепенно уменьшается, и детям приходится контролировать себя, чтобы не сталкиваться, — появляется опыт обуздания себя, плюс дети постоянно находятся в движении с приличной (но при этом индивидуальной) нагрузкой.

Еще очень важное положение: стремясь ко все более сложным движениям, ребенок на самом деле стремится проживать двигательные аналоги жизненных ситуаций: победы — отступления, дружбы — вражды и т. д. А для этого, как считает Сергей Владимирович, нужна двигательная среда — лучше, если всамделишная: горы, ручьи, леса, путешествия, звери, приключения, но сгодится и самодельная: специально оборудованный двор или зал с разными физкультурными комплексами, лазалками, инвентарем — так называемое физически воспитывающее пространство.

— Да, вот так теперь все сложно, — улыбается Сергей Владимирович. — А раньше дети росли во дворе. Двор порождает бесконечную игру, там всегда интересно. Помню, как меня нестерпимо тянуло во двор, и часы летели, как минуты. Там полно было разных детей и взрослых, во время игры вечно возникали неожиданные обстоятельства, и можно было себя попробовать и в казаках-разбойниках, и на футбольном поле, и в ножички поиграть, и даже в дочки-матери. Но эта улично-дворовая разновозрастная игровая среда повсеместно исчезает. И в больших городах ее, вероятно, уже нет. Теперь все сидят дома и играют в компьютерные игры. Гиподинамия у детей до того дошла, что в медицинской литературе описан случай: у ребенка был перелом позвоночника от удара поролоновой подушкой — то есть костно-мышечная система деградировала.

— Конечно: во двор сейчас малых детей одних не пускают, и куда они в основном ходят — с мамой в магазин, по делам и с пяти лет на музыку.

— Знаете, в музыке ничего нет плохого. Смешно, да? Но дело в том, что это то же самое, что происходит с физкультурой. Наша физкультура — это слепок со спортивных секций, в которых пропускают через сито способный-неспособный, большинство отсеивают, а со способными работают: выигрывают соревнования, потом следующие соревнования и так далее. Кстати, замечено, что у нынешних школьников наибольшие стрессы, наибольшие страхи и чувство неуспешности вызывает именно урок физкультуры, только на втором месте химия, а затем (о ужас!) — словесность. Так вот, и в музыкальных школах ставится цель нечеловеческая, нехристианская: готовят всех в музыканты, к выступлениям на концерте. Почему те, кто закончил музыкальную школу, не музицируют дома? Сколько народу играют на гитарах — а за фортепьяно не садятся. Другой подход нужен: когда нечто нужно разрешить, как бы сделать самому, и у тебя есть в этом потребность.

Чем вообще сильна современная школа и в чем она провальна — это технологическим подходом, тренировкой исполнительских способностей. Тем западным технологическим подходом, когда малыми средствами можно добиться огромных результатов, великолепного качества в промышленности, в образовании... Но человек по-другому устроен. Все должно созревать органически — это по законам природы. А у нас все эти музыкальные школы, спортивные школы очень технологичны, не с человеческим лицом.

— Как же вы себя чувствуете в технологичной школе? Ведь вы прежде всего школьный учитель.

— Два дня в неделю я преподаю в 734-й школе — "Школе самоопределения" Л. Н. Тубельского. Это экспериментальная площадка, разрабатывающая инновационные методики. Там очень сильный состав — педагоги, с которыми можно обсуждать гипотезы, строить эксперименты, туда постоянно приходят новые люди, сильные специалисты. Моей темой — физически воспитывающим, или инновационным, пространством — там занимаются, это у них в ценности, и, конечно, физкультура там преподается по-другому. "Индивидуальная траектория в физическом воспитании ребенка" — такой у нас был поставлен совместный эксперимент.

И у меня есть наша приходская школа "Свет", где я могу открыто говорить о православной основе всего... На самом деле неизвестно, что такое современная православная школа, я не слышал, чтобы это серьезно обсуждали. Но воцерковленность людей (особенно ясно это видно, кстати, на нашем лагере) чудесным образом приводит к тому, что удается избежать самых серьезных провалов, приходит помощь в разрешении проблем, над которыми другие педагоги бьются и бьются. Это, конечно, место если не благодатное, то такое, где око Божие смотрит на нас и Бог помогает.

И второе: я считаю, что сейчас единственное место, где возможно сотрудничество между родителями, педагогами и детьми, где возможны элементы общинной жизни,— это православная школа, вокруг нее: сама-то она занимается учебным процессом. Я вот все сижу в школе, и вроде ничего особенного не происходит — а потихонечку и происходит, и надеюсь, что все это прорастет и в конце концов общинная жизнь у нас начнется.

— Общинная жизнь — какой надеждой звучат эти слова для унывающих многодетных родителей. Сидишь, сидишь с детьми дома, пытаешься, пытаешься... На физкультурном комплексе им скучно, наверное потому, что я не могу придумать интересных заданий. Играть не умею, не люблю, хотя пытаюсь. Теперь мне кажется, что уже так ничего и не получится.

— Я тоже считаю, что ничего не получится. Но я уверен: когда мы самоотверженно что-то делаем, нам даруется по нашей вере. А если еще и с молитвой, тогда это приходит обязательно — сто из ста. Мне часто что-то кажется бессмысленным, бесперспективным, но вот я верю, что должно прорасти, — может, когда меня не будет, прорастет и заработает.

Все ведь энтузиазмом делается. Должны найтись энтузиасты — люди, которым это интересно, у которых есть силы и время, чтобы этим заниматься. И будет у нас детско-родительская общинная жизнь!

Небольшое отступление про Америку. То, что испокон века было известно всему свету, сейчас придет к нам из Америки — и тогда все это полюбят. Там есть научный институт, который разрабатывает методики раннего развития детей, и вот они открыли, что очень полезно упражняться на рукоходе, бросать-ловить; последняя их новинка, от которой они без ума, — с восторгом всем рекомендуют ползать по-пластунски по сто метров в день, и взрослым и детям. (В нашей народной традиции и в упражнениях зверобатики этих способов, наверное, больше десятка.) Так вот они заметили такую очевидную вещь: когда родители начинают заниматься развитием способностей детей — ни на что другое уже не остается времени и сил. И это неправильно. Раньше развитие детей происходило в разновозрастной среде: игры, забавы, приключения, труд, общий нравственный строй, и дети в этом существовали. Такое спонтанное развитие способностей. Если сейчас мы такую среду не создадим, то упремся в стену. Ставишь детям в комнату физкультурный комплекс, чем-то пытаешься их занять — все равно по-настоящему не получается. Потому что индивидуальное развитие человека, видимо, противоречит законам природы или каким-то высшим законам! Видно, как оно трудно идет: есть подводные камни, которые все портят. Соответственно наша основная задача — создать общинную среду, детскую, игровую, разновозрастную, в которой младшие смотрят на старших и происходит спонтанное образование.

И если у нас родители-энтузиасты найдутся, надо будет встретиться, поговорить, как это организовать. Понятно, что лучше всего устраивать какие-то выезды на природу. Если не получится — какие-то залы, дворы. Когда такая среда возникнет, часть измученных, унывающих родителей может отходить. Там появятся старшие дети с педагогическими способностями и обязательно останутся взрослые с теми же способностями. Вот как у меня в детстве: родители со мной не играли, им некогда было, а дядьки — один в деревне, один здесь — играли, да как еще! И я думаю, что раньше так и было устроено: в огромных этих семьях находился кто-то с педагогическими способностями, который и тащил все на себе. Впрыскивал в детскую среду то, что чувствовал нужным.

— Тренеру, спортсмену, наверное, должны быть ближе дети спортивные — крепкие, с боевым задором. А вы печетесь о большинстве — о недотепистых, медлительных, нервных, со всякими комплексами. Как смешно вы на занятиях их подбадриваете: "Ну же, старые больные дети, вставайте, побежали".

— Я был очень болезненным ребенком: один сердечный клапан не закрывался — порок сердца. Соответственно — ни прыгать, ни бегать, ни физкультурой в школе заниматься. А раз нельзя, понятно, что очень хочется. У меня папа — преподаватель физкультуры. А мама была воспитательница, заведующая детским садом.

— Вот оно что...

— Конечно — от генов никуда не денешься, у меня с детьми от четырех до десяти-двенадцати лет вообще проблем нет никаких, я уже знаю, что им дать, какая реакция будет. И я так понимаю, что это я не научился, а всегда умел, у меня это само идет. Есть такая теория, что способности в человеке ищут своей реализации — и находят. У каждого есть предназначение свыше, оно выражается в уникальном наборе способностей, которые хотят воплотиться. Кстати, большинство методик — технологичны и развивают только исполнительские, а не творческие способности, и они просто глохнут. А чтобы развить творческие способности, надо, чтобы рядом находился творческий человек, тогда у детей они будут развиваться сами. Поэтому, как это ни ужасно звучит для православных, надо все время смотреть, чего дети хотят.

А с другой стороны, если ты хочешь, чтобы у детей появились определенные способности, ты все время должен именно их развивать в себе. Как только родитель, столкнувшийся с детской проблемой, начинает в этом плане заниматься собой, все получает облегчение. У меня даже есть такая гипотеза, что если родитель начинает своими способностями заниматься или корректировать что-то негативное, то у ребенка появляются интерес и силы, чтобы заняться этим же.

Да, так обо мне. Отец постоянно пропадал на сборах: он преподавал в техникумах, и у него сборная команда по легкой атлетике несколько раз выигрывала первенство Союза. Конечно, мне очень хотелось заниматься спортом. Лет в шестнадцать я занялся гантелями и записался в секцию вольной борьбы. Через год меня обследовали — оказалось, клапан закрылся. Тут никаких чудес нет, просто сердце увеличилось в размере, увеличилась мышечная масса. Но то, что многие наиграли в детстве просто так — на коньках научились кататься, в футбол играть, в волейбол, баскетбол, — я этому всему учился в Институте физкультуры.

— Единственный...

— Да. Но у меня был большой интерес — в отличие от многих других. Нет ничего трудного, если тебе это очень интересно. Я убедился, что, если тебе интересно, ты направляешь на это энергию — и все получится. А потом, как наставник мой говорил, есть закон большой работы: не ты научаешься, а тебе даруется за то, что ты много сил в это вложил и желания.

— Что за наставник?

— Мы с друзьями искали тренера по боевым искусствам, и нечаянно встретился нам такой человек. Это было уже после института, после армии. Я — учитель физкультуры, и у меня был зал, где можно бесплатно потренироваться. Вокруг меня всегда был народ, друзья, которые занимались борьбой а-ля каратэ. А он пришел к нам вроде бы с китайской гимнастикой — интересно.

— Кто — он?

— Вообще-то отец Владимир Соколов, он сейчас служит в храме Девяти Кизических мучеников. Но тогда он не был священником, учился в семинарии, а работал редактором в каком-то православном издании. У него очень интересная жизнь; по образованию он актер, кончил курс у Бориса Бабочкина, но когда воцерковился, то ушел из актерской среды, для него это было несовместимо. И вот он стал на нас опробовать отдельные частные методики, которые не противоречат православной духовности, а может, даже и развивают духовные способности человека. Для него это был интересный эксперимент — а уж нам как было интересно! Ничего не объяснял, говорил делать сразу; получилось — объяснял почему. А в конце тренировок проводились поединки, только с ним, и он потом рассказывал о тех психологических качествах, которые мы проявили: откуда берется зажатость, откуда агрессия. Он призывал наблюдать за тем, что у нас происходит внутри во время поединка, и пытаться это изменить — сначала в поединках. А потом мы поняли: чтобы побеждать, нужно то же самое делать и в жизни. Вроде мы занимались борьбой, а так как взгляд был направлен внутрь, то стали немного понимать, что вообще с нами происходит и как жизнь устроена. Оказалось, что чем человек духовнее, чем он яснее видит и понимает себя самого, чем меньше в нем злобы, агрессии, вообще страстей, тем легче ему побеждать. Прямо как в духовной брани — как у святых отцов написано.

Мы ему доверяли, у нас был прогресс — и мы начали пробовать. Не все, конечно. Много народу через нас прошло, но зацепилось всего с десяток человек, чуть больше. Они и сейчас к отцу Владимиру приезжают, на службу в храм ходят. Последний из наших воцерковился в прошлом году.

— Дивны пути Божии! А как он привел вас всех в храм? За ним потянулись?

— Нет. Коротко сказать, так: через некоторое время занятий стало понятно, что существует невидимый мир — и значит, надо вступать с ним в какие-то отношения, как-то к нему относиться. Сперва-то мы все интересовались восточными религиями; но много с ним общались, он все время с нами разговаривал, а багаж у него был такой... Хотя мы и ровесники, у него жизненный опыт был намного богаче и нравственное устроение таково, что ему больше было открыто, чем нам. И способности, в том числе аналитические, выше.

А потом со мной стали происходить чудесные вещи, когда я за один год побывал в семи монастырях, даже на Соловки съездил. И такая мысль появилась: не может быть, чтобы столько веков столько умнейших людей были в заблуждении, это не может быть заблуждением. И я тогда понял, что определяющей должна быть вера твоей земли. А когда ты к этому приходишь, тебе все открывается и дается. Я крещеный был, но не воцерковленный, а тут у меня началась церковная жизнь, сразу все начало меняться — и так стало все очевидно. Отец Дмитрий появился с его проповедями. Я записывал их от руки, потом сидел по воскресеньям и разбирал, что же он сказал. Конспекты и комментарии к ним — несколько тетрадей у меня лежат. Стал читать, молитвенная жизнь какая-то началась.

— Надо же, и у меня почти так все было. У нас дома была Библия, я в юности ее прочитала и узнала, что необходимо креститься. Но в какую веру? Мой отец был немец, лютеранин. И я что-то такое подумывала о вере отцов, но это все было несерьезно — потому что, когда живешь в русской культуре и с детства постоянно читаешь русскую классику, никуда не уйдешь от православного храма.

— А у меня-то еще были дедушка с бабушкой воцерковленные люди, дедушка был даже старостой на приходе, храм в деревне у них не закрывался. Я все юные годы у них прожил. И до сих пор помню это поразительное чувство, когда я ложусь спать, а бабушка стоит на молитве, и я засыпаю, а они все читают молитвы. И уже потом я понял, теперь такое твердое ощущение у меня есть, уверенность, что дед с бабкой меня вымолили, я ведь был очень болезненный. И первая благодарность у меня к ним.

— Поговорим о православном воспитании мальчиков. Разве их воспитаешь без школы единоборства? В вашей книге очень точно написано: "Нам кажется, мы воспитываем мягкость и интеллигентность, а на деле — культивируем неспособность противостоять злу силой, прививаем образ готовой жертвы".

— Да, воспитанием в основном занимаются женщины, и учить детей вести себя в ситуации конфликта, то есть в борьбе, не свойственно их природе. С мужчинами-тренерами (особенно с теми, кто занимается восточными единоборствами) тоже не все так просто. Они часто учат на агрессию отвечать агрессией. Но нашим детям, хотя из них и должны получиться бойцы, нельзя калечить психику.

Вообще борьба детям очень нужна, даже малышам. У них огромная потребность в телесном контакте: видали, как они любят возиться, такая щенячья возня? Потом: на занятиях по элементарной борьбе ребенок учится правильно вести себя в телесном конфликте. А это вещь очень важная. В зримом конфликте труднее закамуфлировать свои несовершенства, зато можно научиться управлять собой в состоянии сильного волнения, научиться что-то противопоставлять страхам, потренироваться в доброжелательном отношении к себе и к противнику. На этот опыт можно опираться, учась разрешать и все прочие конфликты. А в детстве ведь еще нет устойчивых нравственных категорий, есть только опыт преодоления себя. И тому, у кого нет этого опыта преодоления, борьбы, победы, остается только покорность или бегство.

— У вас так увлекательно написано про культурный поединок. Когда же и куда нам вести своих мальчиков, чтобы они научились такому благородному и умному единоборству?

— Этому можно научить только из рук в руки, по-другому не бывает. Я сейчас пытаюсь нащупать технологию; ясно, что на высокий уровень не выведешь, но подготовить через народные игры — салочки, ловишки и другие — можно. К единоборствам должны подводить массовая игровая деятельность, образ жизни, образ мыслей. И понятно, что секция одна этого не реализует: с родителями она работает лучше. Вообще должна быть жизнь вокруг этого. А что касается боевых искусств — это только один из кусочков, одна из способностей, бойцовская, которая должна присутствовать у человека и которая у православных не очень за ценность и признается — до тех пор, пока они не попадут в армию.

— На прощание — про лето. Помню, в конце учебного года вы нам рассказывали, как и чем лучше заняться с детьми на даче. Очень пригодился совет про воланчик — учиться играть в бадминтон, привязав волан к какой-нибудь ветке. Что еще скажете на пользу?

— Повторяю: телесный контакт с детьми. У многих родителей какой-то страх, а у детей потребность в этом. Игра: взрослому обязательно нужно возбуждать в себе это интуитивное, правополушарное и леворукое, эмоционально-образное. Надо играть с детьми! Песочницы, куклы, машинки — через эти игры можно все жизненные ситуации с ребенком прожить, проговорить все-все.

Дальше. Образование игровой среды — во дворе, на даче. Моя дочка говорит, что у нее самое счастливое время было в детстве, когда мы играли на даче: я собирал с улицы всех детей, кто там жил, ее с братом, и мы шли куда-нибудь на поляну, в лес. И у моих сына и дочери нет проблем играть со своими детьми, они играют в охотку.

Вообще надо нашу жизнь выправлять. Надо создавать контркультуру по отношению к массовой культуре, мы должны создавать такой мир, защищать, и внутри него должны находиться наши дети. Напитаться. Отсекать их от мира нельзя, поэтому прививка должна быть обязательно; та культура, может быть, занимательная, включишься — не оторвешься, но она лживая, она — не про то. А чтобы оторвать человека от, скажем, виртуальной реальности, надо, чтобы ему было интересно жить в настоящем мире. Я думаю, должен у нас детско-родительский клуб возникнуть.

— Спасибо вам, и давайте начнем его потихоньку организовывать.

— Спасибо, что затеяли со мной разговор — это, наверное, единственная возможность обратиться к нашей православной родительской среде, выйти на единомышленников и с ними что-то заварить.

В плане организации я бы посоветовался с родителями — с папами в первую очередь, — что им не в тягость, какой режим. В идеале это выглядит так: устраиваются чаепития родителей, и из них вырастает — где мы будем встречаться и что будем делать. Надо оборудовать двор или зал, защищенное пространство, куда мы могли бы приводить своих детей. Это свободное игровое пространство должно быть специально обустроено, там должны быть и физкультурные комплексы, и площадки, и инвентарь. Там можно будет по очереди поиграть, побыть, посмотреть, и у детей был бы интерес в это пространство войти, позаниматься, что-то там поделать. Скорее всего, это должен быть и двор, и зал.

Буду ждать откликов от родителей-энтузиастов, пишите мне по электронной почте (treut@prov.ru) или оставляйте свои координаты за ящиком в Благовещенском храме (для С. В. Реутского).