Двенадцать лет (даже, вру, тринадцать!) я была кормящей или беременной. Вместо легких и стройных, как у лани, ножек — отекшие, в венозных узлах; вместо спокойного и продолжительного сна — вечная ванька-встанька; ни поездок по святым местам, ни солнечного юга.

Теперь моему младшему сыночку уже около трех лет. У старшей дочери обувь сорок первого размера, в одном ухе две серьги; она помогает мне во всем и слушает русский рок.

Каждую весну, как только солнце молоком начинает разливаться по дремлющим с зимы крышам, я испытываю тревогу и волнение, радость и томящие предчувствия. Все это чувствуешь вначале неопределенно, и причину сразу угадать нельзя. Но проходит совсем немного времени — вспышка и озарение! Мне снова хочется повторения всего, что связано с появлением на свет нежного шебуршащегося комочка,— и плевать на бессонные ночи и черные ноги!

В жизни семьи с приходом нового малыша воцаряется мир: старшие дети хотят быть наилучшими и, даже между собой, в присутствии младенца стараются говорить изысканно вежливо; взрослые члены семьи начинают благоговеть друг перед другом, как участники общего чуда.

Запах кефира и хрустяще-чистого белья, даже не обязательно нового: старые пеленочки мягче и гораздо больше подходят для прозрачно-розовых ручек и ножек — ласковое слово "ветошка". Размеренная (от кормления до кормления) жизнь оставляет маме гораздо больше времени думать и молиться, читать и гулять, чем жизнь с подъемом по будильнику и перекладыванием бумаг в офисе. А уж первые "агу", восхищенный шепот любимому на ухо: "Смотри, он держит голову", забавное качание пухлячка на нетвердых еще ножках куда утешительнее корпоративных вечеринок. И не подумайте, что я не люблю общества себе подобных или никогда не работала — почти непрерывно, невзирая на рождение детей, я занималась любимым делом в соответствии с полученным образованием. А уж гости у меня не переводятся, даже когда нечем их угостить.

Веточки за окном все более зеленые. Пыль первых листочков плавно становится хлопьями не первых. Уже сданы зачеты в музыкалке и лето на пороге. Заботы об учебе всегда ленящихся юных талантов можно ослабить и спокойно смотреть в окно. За окном молодые красивые женщины везут нарядные коляски, а в них — совсем свежеиспеченные младенцы сопят маленькими пуговками в переливающихся атласом конвертах и свертках.

Миленькие мои, как я за вас рада, как завидую вам, как хочу пожалеть и ободрить! Вспоминаю свою первую дочку и свое тогдашнее состояние: все вновь и поэтому трудно, страшно не справиться, невозможно приноровиться. Бедные-бедные, измученные ночным плачем и резью треснувших сосков, бесконечной стиркой и упреками недоласканных мужей девочки! Держитесь, родные, уход за крохой скоро станет привычным, грудь заживет, а уж к трем годам большинство из вас забудет о бессонных ночах, и дорогому, любимому мужу вы скажете еще тысячу нежных слов...

Есть много вещей, которые требуют труда и упорства, но потом доставляют радость и удовольствие: сложно играть на музыкальных инструментах, невероятно сложно удержаться на горных лыжах, кучу нервов тратит дерзнувший впервые сесть за руль, учить иностранный язык — долго, приготовить что-то вкусное — торчи полдня у плиты... Думаю, все, что далось с усилием, ценится нами глубже и полней. И потом, жизнь мамы в век памперсов и стиральных машин-автоматов вовсе не беспросветна, мои любимые, неуверенные, усталые и страдающие молодые мамы.

Четверо из моих шестерых детей родились летом. Сонечка (ей тринадцать) — порывистая, эмоциональная, но при этом очень старательная. Врачи говорили, что придется делать кесарево, так как ребенок крупный и в ягодичном предлежании. К счастью, родилась она сама. Потом целых два (!) года у меня не было детей, и я очень переживала. Родившаяся затем Маша весила при рождении почти пять килограмм. Ее бесконечно проверяли на диабет, у нее долго гноились глаза. После ее рождения мой живот был похож на большой воздушный шар, из которого выпустили воздух. Третьим родился сын Васенька, который не плакал, а тихонько мяукал все свое раннее детство. Вася целых три лишних недели просидел в утробе, не хотел появляться на белый свет. Теперь он играет на скрипке, кушает правой рукой, а пишет — левой. Самый легко родившийся был Рома. Отец сказал: "К четвертому научилась!" Теперь он самый резвый и стремительный из всех моих сыновей. Илюшенька, предпоследний, мог вообще не родиться, если бы я во всем слушала врачей: когда я еще не знала, что беременна, случился приступ мочекаменной болезни и меня положили в больницу, где лечили разными сильнодействующими лекарствами. Когда же выяснилось, что там ребенок, гинеколог стал настаивать на прерывании беременности, резонно замечая, что действие таблеток убийственно для плода. Но ведь он был живой! И я решила его оставить. Он родился нормальным и развивается не хуже других деток, поражая воспитателей в детском саду своей литературной речью. Последний мой сын родился поздней осенью. Он был такой широкоплечий, что этим самым местом и застрял при рождении. Он пока маленький, но балуют его все сразу.

Когда они вместе — это похоже на волнуемый ветром степной простор. Картина меняется ежесекундно. То они увлеченно играют, то дерутся, то спорят до хрипоты, то рассказывают на ушко друг другу задушевные тайны. Я люблю, когда утром, проснувшись, все дети по одному приходят в мою большую кровать. У них мягкие, пергаментные ушки и холодные пятки. Они все хотят погреться об меня и сказать мне что-нибудь важное, все спорят за ближайшее к маме место. И скажу я вам, вряд ли найдется что-то в жизни слаще этого мига!

Весна для меня — время предвкушения чуда, только теперь я предвкушаю его с другими и за них. Мне бы совсем не хотелось грустить, но печаль говорит голосом флейты: ты пока постой в сторонке, ты уже много раз была на этом празднике...

О. Е.