Осмысление советской эпохи
в некоторых образцах современной культуры

Пусть и не очень большая, но ощутимая временная дистанция (два десятилетия), отделяющая нас от заката Советского Союза, уже рождает заметные попытки осмысления той исторической эпохи. И если ранее здесь первенствовала литература, то теперь главенствует кинематограф, который в последние годы в российской культуре явно набирает силу.

С точки зрения нравственного осмысления прошлой эпохи имеет смысл выделить два недавних образца этого "важнейшего из всех искусств": телесериал Н. Достоля "Завещание Ленина", созданный по произведениям Варлама Шаламова, и фильм А. Балабанова "Груз 200". Относительно последнего сразу скажу, что это не просто спорное культурное явление, но нечто лежащее за пределами обычных эстетических приемов кинематографа, или, иначе говоря, произведение, имеющее исключительно шокирующий характер и только использующее для достижения этого эффекта средства кинематографа. В принципе я бы и не советовал этот фильм смотреть, однако в нем есть одна безусловная ценность: "Груз 200" — это фильм о том, чт на нравственном уровне произошло с человеком благодаря семидесятилетию безбожной советской власти, точнее, о том, до какой бездны мрака средний и ни во что не верящий советский человек мог дойти.

Но прежде чем поговорить об этом несколько подробнее, остановимся на многосерийном фильме Н. Достоля "Завещание Ленина". Видно, что за ним стоит труд серьезного прочтения и осмысления жизни и творчества В. Шаламова, которое вообще является ключевым для понимания советской жизни так называемого лагерного ее периода. Будь один "Архипелаг ГУЛАГ" Солженицына и не будь "Колымских рассказов" Шаламова, наше знание о той эпохе было бы неполным.

Личность самого Шаламова, его характер являются далеко не простыми, не однозначными. Большой творческой удачей автора фильма "Завещание Ленина" стало то, что этого болевого стержня, этой своего рода загадки личности Шаламова режиссер не пытается миновать, но как раз и строит фильм на рассказе о жизни писателя-лагерника с вологодского детства и до кончины в режимном московском доме для престарелых. Перед нами человек, сделавший целью своей жизни поведать всю правду о сталинских лагерях — именно внутреннюю правду о зэках и охранниках, правду реалистичную и беспощадную, — и вполне осуществивший эту цель. Правда Шаламова действительно беспощадна: лагерный опыт, по мнению автора, является отрицательным для любого человека, грозит нравственным развращением и может убить человека не только физически, но нравственно.

В свидетельстве самого Шаламова при этом есть одно "но", которое парадоксальным образом не обесценивает это свидетельство, а в какой-то степени даже и усиливает. Шаламов осуществляет свою писательскую деятельность с холодным и взвешенным желанием мести по отношению к тем, кто этот лагерный ад, это "завещание Ленина" на земле, задумал и осуществлял. Он выступает в роли пристрастного судии, который анализирует и изображает лагерный мир согласно законам и парадигмам самого этого мира, не дистанцируясь от него, но осуждая его именно изнутри. При этом автор "Колымских рассказов" является если не атеистом, то, скажем, обожженным полярным холодом агностиком. Бог для Шаламова подобен расшалившемуся ребенку, который легко ломает собственные игрушки или не задумываясь помещает их в непригодные для существования условия. Этой игрушкой провидения, с точки зрения Шаламова, оказывается сам человек.

Для предрасположенности к такого роду взгляду на мир у Шаламова были определенные причины. Это и его отец-священник, большой либерал по убеждениям, о котором сам Шаламов в своих воспоминаниях, в частности, пишет, что он никогда не видел, чтобы отец молился. Впрочем, это отдельная тема. Важно, что шаламовское свидетельство о лагере реально соотнесено именно с материалистическим гуманизмом. Он судит лагерь и советскую власть не с иных нравственных позиций, к примеру христианских,— он судит советский мир согласно нравственным основам, декларируемым и заданным именно этим миром. И для этого мира нет надежды и нет пощады, в нем негде спастись, нет нравственной отдушины; в лагерном мире Шаламова нет возможности катарсиса, преображения. Или, иначе говоря, смерть есть и она всеобъемлюща, но нет воскресения. Как пелось в одной из песен Б. Окуджавы, "и в суете тебя сняли с креста, и воскресенья не будет". Правда, стоит заметить, что возможность иного мировоззрения, иной основы Шаламов допускает: он свидетельствует, что единственными, кто в лагере оставался нравственно тверд, были так называемые религиозники, то есть прежде всего христиане различных конфессий. Отдавая им должное, Шаламов сам в своем свидетельстве о сталинских лагерях остается как будто вне спасительного ковчега Церкви, продолжая сводить счеты с химерической лагерной вселенной, будучи один на один с ней, во мраке своего отчаянного гордого одиночества.

Все вышесказанное вовсе не означает, что тем самым возможно нравственно судить и осудить самого Шаламова. Речь вовсе не об этом, Бог ему судия, но очевидно, что рассказы Шаламова, а также и фильм Н. Достоля, несколько тривиально, но по смыслу точно названный "Завещание Ленина", выносят всей этой ленинско-сталинской системе окончательный нравственный приговор: система эта изначально нравственно мертва и легко уродует человека и физически, и духовно, перемалывая в жерновах исторических и социальных сдвигов, которые сама она и ее конструкторы в свое время запустили. Можно отдавать должное величию и могуществу сталинского колосса (а это ныне становится все более модным), но то, что это величие в долгосрочной перспективе оказалось эфемерным, также вполне очевидно. Что в идеологической основе советского строя лежит явное богоборчество, пожалуй, не требует дополнительных доказательств — отсюда с точки зрения христианской и неудивительно, что этот безбожный молох оказался не столь уж долговечным.

Возвращаясь к фильму Балабанова "Груз 200", заметим, что это тоже своего рода осуществившееся "Завещание Ленина", только уже позднего, закатного советского периода. Сюжетной основой его, как следует из титров, является вполне реальная история. В провинциальном промышленном городе Ленинске (название, надо думать, не случайное!) действует маньяк, который одновременно является начальником городского отделения милиции. Милицейские погоны позволяют ему до определенного момента осуществлять свою деятельность совершенно безнаказанно и в каких-то фантастическо-извращенных формах. Фоном всему происходящему изуверству служит провинциально-промышленный пейзаж, личины членов черненковского политбюро в телевизоре, а также, что немаловажно, музыкальные хиты того времени типа "В краю магнолий" или "На маленьком плоту". Все это создает вполне узнаваемый колорит предперестроечных времен, который, накладываясь на то, что творит "ленинский" маньяк в погонах, начинает отдавать явным сюрреализмом, напоминающим изобразительные ряды Иеронима Босха или Сальвадора Дали.

Однако похождениями советского маньяка фильм не ограничивается. Как будто случайно, из-за поломки автомобиля, в историю оказывается замешан преподаватель атеизма из Ленинграда. По ходу фильма с ним вступает в диспут о Боге весьма колоритный персонаж (роль принадлежит актеру Серебрякову), которого позже ошибочно приговаривают к расстрелу за одно из преступлений, совершенных все тем же изувером. В споре о существовании Бога профессиональный атеист выглядит явно бледно. Однако в финале фильма последнее слово остается все-таки за ним. Став невольным свидетелем происходящих беззаконий и не найдя в себе мужества им хоть как-то противостоять (что в конце концов служит осуждению и расстрелу невиновного), недавний атеист приходит в храм и просит совершить над ним обряд крещения. Очевидно, что здесь режиссер констатирует полное мировоззренческое поражение атеизма как такового. Столкнувшись с жутковатыми химерами советской жизни, порожденными идиотизмом безбожия, атеизму совершенно нечего противопоставить разверзшейся нравственной пропасти, кроме жалкого набора марксистско-ленинского цитатника да вульгарной пьянки.

Ленинские принципы жизни, таким образом, берут начало в безумных попытках построения социального рая на земле, для чего требуются миллионные жертвы, и заканчиваются нравственным тупиком так называемого развитого социализма, когда на экранах телевизоров верховная власть глубоко пенсионного возраста еще произносит какие-то речи, а в закоулках провинциальных городов выжившие из ума представители местной власти погружаются уже в совершенно инфернальные бездны. Что, кстати, еще роднит "Груз 200" с "Завещанием Ленина" — так это ощущение тупика, безысходности. Катарсис в этой системе координат невозможен, неосуществим, даже несмотря на то, что один из персонажей в конце фильма бежит в храм. Можно сказать, что если у Пушкина мы видим безумный пир во время чумы, то мир "Груза 200" — это безумная дискотека уже после чумы.

Несомненно, что подобного рода изображения советской действительности являются более чем мрачными, говорят о некой болезненности сознания и вообще рождают тенденцию чрезвычайно критического взгляда на все советское. Самая эта тенденция, в свою очередь, неизбежно вступает в полемику с другой тенденцией, которая, напротив, стремится видеть в былом советском могуществе положительные начала. Естественно, определенная ностальгия по советскому прошлому среди части старшего поколения имеет свои причины, однако осмелюсь полагать, что речь идет все-таки о разных вещах. Реальная жизнь, как правило, сложнее различных, в том числе и идеологических, схем и осуществляется прежде всего в реальных людях. А советский человек, особенно в первые послереволюционные десятилетия,— это прежде всего русский человек, воспитанный тысячелетней культурой Православия, человек с колоссальным запасом прочности, великой жертвенности и терпения. И все успехи, все могущество былой советской империи имеет смысл объяснять именно этими качествами и жертвами русского человека, а вовсе не выдающимися человеческими или полководческими достоинствами того же товарища Сталина с его приспешниками. Равно и безбожная марксистско-ленинская идеология здесь также ни при чем. Плоды этого безбожия очевидны.

Хрестоматийной установкой этой идеологии являлась идея, что для построения коммунизма необходимо построение его материальной базы и воспитание нового человека. Материальная база в то время кое-какая была. Танков и тракторов хватало. Однако система воспитала такого человека, который с перестройкой и демократизацией так активно включился в передел все той же материальной базы, что вместо коммунизма почему-то произошел откат к дикому капитализму. Впрочем, все это тоже общеизвестно. Воспитанный коммунистической идеологией "новый" человек оказывается весьма хищнически и корыстолюбиво настроен, так что даже получает в народе парадоксальное именование "нового русского". Вероятно, что на уровне уже не материальном, а человеческом, духовном этот тип человека и есть главный итог кровавого коммунистического эксперимента.

Сюжет "Груза 200" не случайно разворачивается именно в середине 1984 года, в преддверии дел перестроечных. Безусловно, краски в этом фильме, что называется, сгущены, но та крайняя болезненность сознания, которая в нем присутствует, как мы уже заметили, есть смертельная и тяжелая болезнь именно атеистического миропонимания, и если быть до конца честными, то очевидно, что ни к чему другому явное безбожие и не может привести, ведь Сам Господь в Евангелии говорит: "Без Меня не можете делать ничего" (Ин 15.  ), а еще в ветхозаветной Псалтыри царь Давид изрек: "Сказал безумец в сердце своем: "нет Бога". Развратились они и совершили гнусные преступления; нет делающего добро" (Пс 52. 2).

В заключение повторю, что возможность развала и распада советской системы оказалась предопределена нравственной ущербностью самой системы. Поэтому наивно всерьез полагать, будто СССР развалился или случайно, путем сговора нескольких правящих лиц, или только благодаря подрывной деятельности западного империализма, а коммунистическая идеология рождала одних лишь Павлов Корчагиных, не имея на другом полюсе своих чикатило. Собственно, и политическим развалом Союза занимались так называемые прорабы перестройки, по своему происхождению, статусу и мировоззрению бывшие неотъемлемой частью самой советской системы.

Здесь необходимо упомянуть, что для идеологического оправдания развала была запущена кампания по превозношению западного образа жизни и очернению нашего исторического, в то числе и советского, прошлого — что, конечно, рождает противодействие, которое прежде всего выражается в попытках представить советский период в более приятном свете. Понятно и то, что очернение прошлого до сей поры в чести и у современных либералов, им, конечно, на руку все, что только можно представлять в черном свете, и они стараются внедрить в сознание современного человека ощущение заведомой порочности исторического пути России. Очевидно, что данная установка разрушительна, да и, по сути, лжива. Однако противопоставлять ей сказки об оклеветанном мудром Сталине, добром дедушке Ленине и счастливом энтузиазме советского человека, исполненного сознанием, что он живет в стране, "где так вольно дышит", тоже вряд ли разумно, поскольку эта ложь не многим лучше той, что все было плохо и только плохо.

По сути и то, и другое есть именно идеологические установки, используемые для манипуляции сознанием. Истина же заключается несколько в ином. С советским периодом история православной России не закончилась, а вступила в новый и наиболее трагичный период, который даровал вселенскому Православию сотни тысяч новомучеников и исповедников Российских. Они и являются цветом нации и солью истории России, в том числе и советской эпохи. Каких монстров породила безбожная идеология, вполне показано в фильмах "Завещание Ленина" и "Груз 200", главные герои которых, повторюсь, в той или иной степени связаны с самой системой. Герой Шаламова мировоззренчески не является христианином, он скорее гуманист-материалист и в молодости был близок к троцкистам. Персонаж-маньяк "Груза 200" — представитель властных структур, и его жертвой оказывается юная дочь местного секретаря райкома. Вероятно, и это не случайно. Быть может, автор и хотел этим подчеркнуть, что система начинает пожирать сама себя, попутно еще продолжая уничтожать тех, кто хоть как-то пытается ей противостоять, как это и происходит с героем Серебрякова.

Да, оба фильма показывают жутковатую правду и каждый в своем роде имеют шокирующее воздействие. Да, это вовсе не вся правда о жизни того времени. Эта правда — больная, извращенная, связанная с адскими, инфернальными безднами человеческого падения. Теми безднами и падениями, о которых знать вовсе не обязательно, порой даже и не полезно, но которые неизбежно настигают человечество, если оно начинает руководствоваться безбожной идеологией. Эти бездны и эти падения в избытке скрывает в себе история советского периода, и, как ни приукрашивай, они будут заявлять о себе бездушным звериным оскалом — что мы и видим в фильмах, о которых говорили выше.