Этим летом я работала нянечкой у двоих детишек: Лени и Вари. Ездила к ним на дачу в Мамонтовку — полтора часа пути от моего дома. У Варюшки глаза большие, карие и не по возрасту грустные, читается в них тихое одиночество. Этим летом ей исполнилось всего три года. Брат старше, ему пять. Он любимец бабушки, и никто ему не указ. Шалит, играет, дерется — мальчишка как мальчишка. А вот Варя произвела на меня большое впечатление: необычный она ребенок!

...Мы стоим у ворот, провожаем маму на работу. Та идет к машине, на ходу напоминая детям, чтобы слушались меня и бабушку и хорошо ели. Я чувствую, как Варина ручонка сжимает мою, и, не понимая, в чем дело, наклоняюсь к ней. Но она меня не видит и тихо-тихо повторяет: "Мама, мамочка, я люблю тебя!" По ее щекам текут слезы. Варенька плачет беззвучно. Мне становится очень страшно, и я хватаю ее на руки. Она очень легкая, тоненькая, на ее ручонках видны прожилочки...

Мама уезжает, мы идем завтракать. Сегодня гречневая каша с молоком. Бабушка (дети, кстати, называют ее Леной, а маму Машей — так хотят взрослые) пытается накормить Варю, но та непреклонна. Ей обещают мармеладки — это ее слабость. Пересилив себя, она съедает ложку, но тут же выплевывает и кричит: "Маша, Машенька, я вумру без тебя!" У меня в горле уже просто ком, я сама готова заплакать. Бабушка рывком снимает ее со стульчика и выгоняет из-за стола. Я иду следом. Варюша сидит в соседней комнате за креслом. Делаю вид, что ищу ее и не могу найти, но эмоции меня переполняют — я просто беру ее на руки и целую, крепко прижав к себе. Она обнимает меня за шею и горько плачет.

Пора гулять. Ленька фордыбачит, никак не решит, что надеть, джинсы или вельветовые штаны. Бабушка говорит: "Ты самый красивый, и все девочки будут смотреть на тебя". Мне становится противно, я дальше не слушаю. Одеваю Варю. "А я буду принцессой? — спрашивает она.— Нет, лучше я буду Золушкой. У нее есть лошадки волшебные, они ее к маме возьмут".

На детской площадке много ребят. Ленька вчера научился кататься на двухколесном велике и быстро уезжает гонять с друзьями. Варюшка не хочет играть в песочнице и с очень серьезным видом рассматривает мой крестик. Меня попросили не говорить с детьми о вере (папа у них — татарин), и я молчу. "Красивенькая",— говорит Варя, глядя на образок Богородицы, а потом уходит к ребятам, но вскоре возвращается с Егоркой, своим другом, и просит: "Покажи ему тоже ту Красивенькую, Она мне смеется". Я показываю. Варя с гордостью: "Вот когда вумру, Она моя мамочка будет!" На мгновение теряю дар речи: ей никто никогда такого не говорил.

После обеда Варюша куда-то меня тянет. Поднимаемся на второй этаж, заходим в пустую хозяйскую комнату (они снимают дачу). Варя показывает на икону и шепчет: "Вот еще Красивенькая"... Перед сном читаю детям "Богатырей земли русской". "Как жалко, что я не могу быть таким, как Святогор",— вдруг перебивает меня Леня. "Почему?" — "Я татарин, а он их убивал — мне так папа сказал". Пока мы ведем дебаты, Варенька засыпает.

Остаток дня проходит спокойно. Сегодня мама должна приехать пораньше, и мы ее ждем у ворот. Я нервничаю: как Варя ее встретит? Вдруг Ленька как закричит: "Едет, едет Маша!" Варя кидается вперед: "Мамочка!" Но то, что происходит дальше, обдает меня холодом. "Как ты назвала меня?" — останавливает ее мать. Варюша стоит как потерянная, протянув ручки к той, которая ее родила. Потом прижимается ко мне и плачет так горько, что я даже чувствую себя недостойной держать это маленькое существо на руках, словно это я виновата в ее страданиях. Успокоив девочку, уезжаю домой, ясно чувствуя, что оставила ее одну.

Наутро у Вари жар и она даже не может открыть глазки. Я целую ее: "Здравствуй, радость ты моя, солнышко", и она еле-еле шепчет: "Я люблю тебя, Леночка".

Варюша мечется по кроватке и зовет то меня, то Красивенькую. Приношу ей иконку. Температура поднимается все выше, нужно что-то делать. Нахожу свечи и жаропонижающий сироп. Несколько раз обтираю девочку влажной марлей. Вскоре она засыпает, прижав к себе иконку и неровно дыша. Вдруг открывает глазки: "А я играла с ребеночком этой Красивенькой" — и показывает на Спасителя. Я обтираю ее еще раз. На этот раз она засыпает совсем хорошо.

Леня тихий и слушается, не шумит. Я кормлю его обедом и укладываю спать. Потом сажусь рядом с Варей. Ее личико спокойно, но иногда по нему пробегает тень чего-то, что не поддается описанию, от чего сердце мое замирает. Я чувствую, что заболела она не от того, что простыла, а от того, что ее маленькое сердечко с трудом справляется с теми чувствами, которые его переполняют.

Приезжает бабушка и отпускает меня домой. Но мне совсем не хочется уходить, пока дети спят. Мне кажется, что это будет нехорошо: Варюша без меня проснется и будет звать меня, а меня нет. От этого в душе у меня становится как-то холодно. Но выбора нет. Я ведь знаю, что наступит день, когда я уйду из этого дома и больше никогда не увижу Варю.

И вот этот день настал. И нужно уходить не оглядываясь, идти вперед, говоря себе: "Это работа, такая же, как у многих, просто работа..." Медленно иду к остановке и вдруг, не отдавая себе отчета в том, что делаю, бегу обратно. Кажется, быстрей я не бегала в своей жизни. Я бегу к этому маленькому человечку, который непонятно за что полюбил меня...

Она стоит одна посреди комнаты. Увидев меня, кидается ко мне: "Не уходи от меня никогда!" Я просто не знаю, что ей сказать. "Варенька, мне пора". Она обнимает меня. "Леночка, не плачь! Я буду любить тебя всегда и Красивенькую тоже. Дай мне это",— показывает на образок святой Елены. Я снимаю образок. Варя молча берет. Кажется, ее глаза смотрят дальше и выше неба, туда, куда наши глаза не поднимаются. Потом говорит: "Пойду Красивенькую твою спрячу". И уходит. И я ухожу. Навсегда.