По толкованию блаженного Феодорита, "псалом сей как бы изречен от лица пленников, сетующих и желающих освобождения" от вавилонского пленения. Однако я не вижу тут исторической основы совершенно; да и псалом от лица плененных, может быть, имел бы надписание "псалом сетования"...

Мне кажется, этот псалом отразил состояние души, переживающей богооставленность. Слова передают скорбь и сетование человека, который познал сладость богопознания. Душа вкусила, что такое Бог, она Его обрела, познала, она воспитала в себе все, что Бог дал ей. И вдруг наступает время, когда человек, возросший в этом, вместивший радость духовного общения, такую высоту духовного единения с Богом,— вдруг он этого в себе не находит. Тогда в нем рождается священная жажда. Это состояние описано у многих святых. Христианская традиция, идущая из глубины столетий, от святых отцов, от "Добротолюбия", знает это состояние человеческой души, описывает его и чуть ли не узаконивает, что каждому подвижнику нужно пройти через богооставленность. Бог, открывая человеку веру, показывает то счастье, которое обретается в познании Его, дает почувствовать высоту необычайных переживаний: святости Божией, постижений Бога, духовного мира, его красоты. Апостол Павел говорит, что Бог начинает человека воспитывать духовно, как мать, которая водит дитя за ручку, все ему показывает, дает ему самую нежную пищу и покрывает своей любовью. А дитя держится за мать, маленький ребенок даже представить себе не может, как это — потерять отца или мать, боится даже отойти от мамы: вся моя жизнь в тебе, только когда ты со мной. То же самое происходит в духовной жизни, когда человек постиг Бога, полюбил Его душой, почувствовал духовное единение с Ним; это время обозначается у святых отцов как период детоводительства. И вдруг, когда человек уже созрел для самостоятельных шагов, он чувствует, что наступает время, когда Бог его оставляет. В аскетике, в "Добротолюбии" — везде в духовной литературе говорится об этом тяжелом, мучительном состоянии богооставленности.

Однажды я видел, как в метро потерялся ребенок, потерял отца и мать. Не такой уж маленький мальчик — но как же он метался... Мальчик, сейчас найдется твой папа, он здесь, не ушел, не мог так просто уйти, ты постой здесь. И действительно, бежит отец — где ты, как ты, целая драма... На какую-то минуту, секунду отвернулись. Вот примерно так в духовной литературе отображен этот период: дав познать Себя, Бог оставляет человека, чтобы он самостоятельно искал Его. Теперь ребенку пришла пора становиться на ножки, и мать говорит ему: иди сам, учись, потом — давай иди в школу, трудись, я за тобой смотрю, я тебя вижу, знаю все твои трудности, но стою в стороне, наблюдаю, а ты уже должен делать серьезные шаги самостоятельно.

Это очень трудное время. Потеря благодати и богооставленность описывается как самая страшная трагедия, весь мир словно гаснет, и ничего вокруг нет. Представьте, подвижник ушел в пустыню, оставил мир, семью, и вдруг он чувствует: то, ради чего он все бросил, погасло у него в душе. Какой смысл в его подвиге? Какой смысл во всех этих пощениях, молениях денных и нощных, если он не чувствует отклика, если в сердце пусто, а ум хочет молиться, но молитва не идет? Близкий к нам по времени подвижник старец Силуан, имевший огненную любовь к Богу, говорит, что слезно молился, чтобы Бог его не оставил до конца. Все подвижники свидетельствуют, что это очень тяжкий период, когда душа не чувствует Бога, потеряла Его.

И здесь псалмопевец говорит об этом состоянии: "Имже образом желает елень на источники водныя, сице желает душа моя к Тебе, Боже". Как олень стремится к источникам вод... А ведь что такое Палестина: я был там в прошлом году в марте месяце, и эти холмы иудейские уже зазеленели, жарко, знойно. Паломники обязательно должны носить с собой необходимое количество воды, потому что может случиться тепловой удар. Так сильно там необходима вода. И вот, как олень стремится к источникам вод, то есть желает, жаждет, без нее никак не может существовать — так желает душа моя к Тебе, Боже. Это органичная жажда, этого требует сама моя природа, устройство моей души... Душа псалмопевца, святого подвижника так устроена, что ему нужен только этот живой источник, который утолял бы его духовную жажду, и без него она будет постоянно томиться. Это состояние описывается так: "Возжада душа моя к Богу Крепкому, Живому". Я возжаждал, я чувствую, что каждая моя клеточка просится "к Богу Крепкому, Живому". Сказано: "к Богу Крепкому", то есть Сильному, в Котором заключается моя жизненная сила, и "Живому" — Самому источнику жизни, дающему полноту жизни всей твари,— душа это чувствует.

"Когда прииду и явлюся лицу Божию?" Душа тянется к Живому Богу, ищет Его, но жажда утоляется лишь тогда, когда происходит личный контакт, когда человек почувствует душою, что Бог тоже как Личность, Абсолютная Личность, его слышит. Священное Писание Бога нам живописует, рисует лик Божий, представляет Его как ипостась, как разумную духовную Личность, не как безликий Абсолют. Человек только лично может обратиться к Богу, и Бог только лично его принимает и слышит. Вот это великая тайна: личность Бога и человека совершенно несовместимы, но человек как образ и подобие Божие, как разумное существо, неповторимое в своей личности, имеет личный доступ к Богу. Это очень важно усвоить — как строятся наши отношения к Богу, начиная с псалмов, с Ветхого Завета. В Новом Завете наше спасение строится через личное отношение к каждой ипостаси Троицы. Христа нужно принять, поверить в Него. Бог Отец, Бог Вседержитель познается через Христа. Дух Святой тоже не отвлеченная сила, энергия или Свет, как часто Его понимают, все-таки мы к Духу Божию относимся как к Личности, именуем "Царь Небесный". Мы не можем отнестись к царю запросто, не почтить его царских одеяний; если мы хотим называть Его Царем Небесным, то мы должны, так сказать, царски принимать Его, видеть Его Вседержительность, царские величие и достоинство. В этом отношении псалмы нам дают не только молитвенное, но и богословское ведение, постижение Бога.

"Быша слезы моя мне хлеб день и нощь, внегда глаголатися мне на всяк день: где есть Бог твой?" И были для меня слезы мои как хлеб, как пища — то, что меня оживляло день и ночь. Эти были не просто слезы какой-то временной скорби, это была, как мы сказали бы, онтологическая, сущностная, потребность излиться, излиться всем существом: ложе мое омочу слезами моими, в ночи и во дни взываю Тебе, Боже мой. Такова была молитва псалмопевца и его жажда обрести Бога, что слезы стали для него хлебом, днем и ночью он находил подкрепление только в этом самовыражении.

"Внегда глаголатися мне на всяк день: где есть Бог твой?" Человек несет в себе Бога, для него действительно Бог является всем, и вдруг Бог оставил его — богооставленность, богопотерянность как бы написана у него на лице. А люди, которым не дано пережить такой опыт, несущие дух неверия, наносят ему тяжелую рану своими насмешками. Это и не издевательство, а отрицание того, что можно иметь такое живое неразлучимое единение с Богом. Ведь кто опытно это не пережил, не ведает, просто не может допустить, что в другом это может быть. Неверующий не может понять человека верующего, или даже верующий, видя великого праведника, тоже не может понять, как это.

Собственно, весь псалом строится вокруг этих слов: "Где есть Бог твой?" Их может говорить и мысль наша человеческая, неверие или колебание. И когда дух праведника испытывается, то его страдания усугубляются от помышлений: где же Бог, почему Он не слышит, не видит меня, может, то было не подлинное переживание, может, я увлекся, а сейчас этого нет, где же Он? Те слезы, которые стали пищею, как хлеб, были ответом на эту укоризну, на это вопрошание, на это отрицание духа — "где есть Бог твой?" То есть, видите, душа была уязвлена, она и так не чувствовала Бога, она действительно Его жаждала, искала, а тут еще подворачивается дух отрицания и усугубляет эту великую боль.

"Сия помянух и излиях на мя душу мою": это все я помню, и дух этого переживания излился на меня, вошел в мою душу, он искал не только место обитания, он стал содержанием моей души. Есть такой закон в физике и в духовном мире тоже: пустота заполняется, свято место пусто не бывает. Если душа не чувствует Бога, нет в ней Бога, то что-то другое станет ее содержанием. Пророк говорит о себе: я вспомнил то, что наполняло меня, и все это излилось на мою душу. Это переживание напоминает о себе, стучится в сердце, в сознание и хочет излиться. Я помню, говорит он, как душа моя становилась вместилищем того высокого, что меня роднило, соединяло с Богом, наполняло меня, моя душа становилась селением Божиим. Я вошел "в место селения, даже до дому Божия", когда обратился к высоким подлинным, а не призрачным переживаниям, которые были моим достоянием.

В русском переводе: "Вспоминая об этом, изливаю душу мою, потому что я ходил в многолюдстве, вступал с ними в дом Божий со гласом радости и славословия празднующего сонма"; то есть он вспоминал священные моменты Богообщения, праздники, которые совершались в дивном духовном каком-то излиянии, когда он входил в дом Божий. Для него дом Божий был местом явного присутствия Бога. "Во гласе радования и исповедания шума празднующаго" — это не отвлеченная мысль, а реальная, подлинная атмосфера храма, благодатного служения, которое навсегда осталось в душе. Душа не может этого забыть и этим живится: то есть когда наступает момент духовного голода, мы начинаем открывать свои ларцы, духовные сокровищницы, куда мы в минуты каких-то духовных превыспренних возношений складывали свои сокровища. Пришло время испытаний, открываем сокровищницу, и — Господи, да вот же Ты, да вот же я с Тобой!

У нас так в жизни бывает: дети выросли, разлетелись, друзья где-то далеко, человек остался один, вспоминает и переживает: вот сейчас дочь там-то, сын там, — начинает этим жить и чувствует, что стало легко, что все это есть, неотъемлемо от него, только изменилась ситуация. Вот так пророк вспомнил, ввел свою алчущую, жаждущую, голодную душу, потерявшую Бога, в ту прежнюю атмосферу. Душа сразу стала восстанавливаться, печальный строй изменился, и вот он уже обращается к душе своей: "Вскую прискорбна еси, душе моя? И вскую смущаеши мя? Уповай на Бога, яко исповемся Ему, спасение лица моего, и Бог мой" — что же ты, душа, смутилась, пришла в такое уныние, что уже думаешь, и Бога нет, и все для тебя все потеряно. Пророк укоряет и увещевает свою душу: зачем ты прискорбна, душа моя, будь мужественна, терпи в час испытаний, не поддавайся малодушию и унижающим твое достоинство переживаниям. "Вскую смущаеши мя?" Что ты дух мой смутила? Смущение — это состояние раздвоенности, неопределенности: вроде верю, вроде не верю, то ли да, то ли нет, такое блуждание в потемках. Дух мой тверд, мысль моя тверда, дух мой знает Бога, знает, что трудности нужны, и вот душа подверглась этому испытанию — так "уповай на Бога, яко исповемся Ему, спасение лица моего, и Бог мой". Дух видит, разум духовный прозревает, что в состоянии оставленности тверда надежда на Бога. "Яко исповемся Ему", то есть буду исповедовать Его, Он мое спасение, Он дал мне пережить этот момент, и я переживу, все пройдет, а Он — Бог мой.

"Ко мне самому душа моя смятеся: сего ради помянух Тя от земли Иордански и Ермониимски, от горы малыя". "Ко мне самому" — во мне самом. "Унывает во мне душа моя; посему я воспоминаю о Тебе с земли Иорданской, с Ермона, с горы Цоар" — русский текст. В душе есть стихийность, она требует постоянной поддержки, и когда она не слушается разума, то мятется. Разум ей опять говорит: вот, видишь свою твердость, уповай на Бога, исповедуй, вот Бог твой, спасение твое. Мало этого, разум опять приводит ей воспоминания о знамениях Божиих, о всех милостях благодати, которые были явлены и в храме, за торжественным богослужением, и в каких-то священных событиях, происшедших на природе, в земле Иорданской и Ермониимской. Пророк опять говорит своей душе: вот видишь, весь мир исполнен славы, а ты — что мятешься, жив Господь твой.

"Бездна бездну призывает во гласе хлябий Твоих, вся высоты Твоя и волны Твоя на мне преидоша". То псалмопевец обращался к своей душе, живописал ей картины славы, величия Божия, а теперь он обращается к Самому Господу: я вижу, как Ты ведешь меня через бездны, через непостижимую глубину Твоих творений, Твоих замыслов. Как микрокосм отражает все, что совершается в глубинах космоса, так человек, углубленный духом, видит в своей душе стихии и катаклизмы. Когда разум обращается к Богу, человек постигает, что в его душе происходят процессы, параллельные тем грандиозным изменениям в видимом мире, которые меняют лицо земли — извержениям, землетрясениям,— и в душе отверзаются бездны, глубины духа человеческого и открываются его высоты.

В нашем псалме душа потеряла Бога, она Его ищет, она прозревает совершающееся, и о том же мы читаем в аскетических книгах, где тема богооставленности разработана более логически, отчетливо, в советах и наставлениях. У святых отцов часто можно прочесть, как ученик задает своему авве вопрос: а почему я, когда подвизаюсь со всей тщательностью, со всей внимательностью, в то же время вижу в душе такую переменчивость? Казалось бы, подвижник выполняет заповеди и положенные правила, молится, находится в постоянном послушании у духовника, читает Священное Писание, трудится — и вдруг, помимо своей воли обретает в себе неожиданные и необъяснимые перемены. И вот есть такой ответ, по-моему, у Варсонофия Великого: как в видимом мире сегодня, видишь, погода ясная, солнце, все благоухает, а завтра независимо от нас налетит северный ветер, небо покроется тучами, будет ненастье — это природа, таков природный мир, так же, он говорит, при всем тщании и внимательном прохождении подвижнической жизни, наступает перемена, которой ты не ожидаешь,— но к ней нужно отнестись спокойно. Как говорили святые отцы, наступают дни смятений, борений: считай, что наступила непогода, и в это время собирайся с духом и уповай, молись, знай, что завтра снова наступит благоприятное время, день светлых переживаний. Когда он наконец наступит, этот светоносный и радостный день, ты готовься к новому ненастью на душе и тогда будешь правильно относиться к жизни.

"В день заповесть Господь милость Свою, и нощию песнь Его от мене, молитва Богу живота моего. Реку Богу: Заступник мой еси, почто мя забыл еси?" Душа видит, что каждый новый день изобилует милостью Божией, сама природа это являет: растения благоухают, солнце сияет, все исполнено милости и любви Божией. И пророк говорит своей душе: посмотри, неотменное наступление нового дня отображает заповедь Божию, что мир устроен Промыслителем Богом. Бог заповедал всему творению Божию приносить плоды — и ночью рождается во мне песнь, молитва к Богу живота моего, жизни моей. День несет в себе изобилие свидетельств, а ночью душа созревает для того, чтобы обратиться к Богу и опять принести Ему свою скорбь, желание быть с Ним. "Я реку", то есть я скажу Богу моему, что Ты заступник мой, почто Ты меня забыл? Вот, видите, снова звучит лейтмотив богооставленности. При всем явном знамении свидетельства Божьего и во мне, и в природе я ночью, подкрепившись им, опять скажу Богу моему: зачем Ты меня оставил, зачем Ты меня забыл? "Вскую сетуя хожду", то есть душа-то не улеглась, она страдает, ищет, мятется, она ясно видит печать свидетельства милосердия и любви, но покоя не имеет.

"Внегда оскорбляет враг". Враг — это те силы, которые восстают, которые говорят: отстань ты от Бога, забудь, Он тебя забыл, нет Его там, или — Он и не думает о тебе. Душа чувствует, что эти мысли — как враги, они оскорбляют самое святое упование.

"Внегда сокрушатися костем моим, поношаху ми врази мои, внегда глаголати им мне на всяк день: где есть Бог твой?" Опять проходит лейтмотив богооставленности; душа борется даже до того, что все ее основы сокрушаются, приходят в изнеможение. Душа ищет, стремится как дитя к матери, к отцу, а ей говорят: иди, ты не нужен матери и отцу, не нужен, забыли о тебе. "На всяк день": то есть брань духовная идет непрестанно, снова и снова демоны вклиниваются, норовят душу, ищущую Бога, отторгнуть от Него, дать ей другое настроение, сказать ей: Бог не хочет тебя знать, ты Его оставь.

И опять: "Вскую смущаеши мя? Уповай на Бога, яко исповемся Ему, спасение лица моего, и Бог мой". Что ты, душа, скорбишь, что ты как потерянная смущаешься, опять никак не найдешь мира себе, опять не найдешь основу. Надейся, уповай, пришло время потерпеть — потерпи. Лучше всего — исповедуйся Ему, то есть говори открыто Богу вслух, что, Господи, такое меня постигло нечувствие, я не ведаю, не знаю Тебя, как будто Тебя нет. Но при этом я знаю, что есть у меня "спасение лица моего" и Бог мой.

Вот примерно так хотелось мне объяснить этот псалом. Он очень цельный, с лейтмотивом "где есть Бог твой, вскую Бог забыл меня" и постоянным обращением к душе: не скорби, не смущайся, уповай.

^* Из-за нездоровья отец Георгий не смог еще раз прочитать и переработать текст беседы на 41-й псалом..